Текст книги "Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2"

Позже Лавкрафт написал восторженное эссе о поездке «Первые впечатления о Вермонте», которое вполне логично вышло в журнале Котса Driftwind за март 1928 года. О поездке и об этом эссе мы еще поговорим подробнее.

Лавкрафт провел еще несколько дней в Атоле и затем, двадцать четвертого числа, отправился в одиночку в Бостон, а на следующий день – в Портленд, штат Мэн, где с удовольствием провел два дня: хотя в городе было не так много старинных мест, как в Марблхеде или Портсмуте, он все равно оказался очень живописным, поскольку расположен на полуострове, окружен холмами с востока и запада и славится прекрасными набережными. Также Лавкрафт посетил и внимательно осмотрел два дома Лонгфелло (в котором тот родился и в котором затем постоянно жил). Двадцать шестого августа он свернул с маршрута и направился в прибрежный колониальный город Ярмут, что в тринадцати милях к северо-востоку от Портленда, а двадцать седьмого числа приобрел недорогую экскурсию по Белым горам в Нью-Гэмпшире, где впервые увидел «настоящие горы»⁷⁰ (если, конечно, так можно назвать возвышенности высотой около двух тысяч метров над уровнем моря).

В воскресенье двадцать восьмого августа Лавкрафт оказался в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир, а на следующий день вернулся в Ньюберипорт, штат Массачусетс, куда он в последний раз приезжал в 1923 году. Он пробыл там до тридцатого числа, после чего двинулся в Эймсбери и Хейверхилл и по пути заглянул к давнему другу и коллеге по любительской журналистике Ч. У. Смиту. Свои путешествия Лавкрафт опишет в крайне сжатом и, честно говоря, не очень интересном эссе под названием «Поездка Теобальда», которое Смит опубликует в Tryout за сентябрь 1927 года. В среду тридцать первого августа он вернулся в Ньюберипорт, а оттуда поехал в Ипсвич и затем в Глостер. В Глостере он не бывал с 1922 года (когда ездил туда с Соней), и на этот раз город впечатлил его сильнее:

«Дореволюционных домов здесь намного больше, чем я ожидал, а один из проулков привел к жуткому кладбищу. Над городом возвышается колокольня, построенная в 1805 году. Я забрался на высокий холм, откуда открывается потрясающий вид. Глостер обладает уникальной морской атмосферой. Сообщество ведет уединенную и оригинальную жизнь, а на главной улице много кирпичных построек в георгианском стиле»⁷¹.

Лавкрафт провел в Глостере два дня, после чего, проехав через Манчестер, Марблхед и Салем, второго сентября наконец-то вернулся домой. Он был в восторге от этого двухнедельного тура по четырем штатам и в «Поездке Теобальда» писал: «В целом по живописности и испытанным чувствам это путешествие оказалось лучше всех предыдущих, и в будущем его будет трудно превзойти». И все-таки на протяжении следующих восьми лет весной и летом Лавкрафт продолжит совершать все более дальние поездки и каждый раз будет повторять приведенные выше слова.

В сентябре к Лавкрафту в Провиденс приехал Уилфред Б. Талман, заставивший Говарда тщательнее изучить свою родословную. Талман был неутомимым исследователем генеалогии и отчасти заразил своим энтузиазмом Лавкрафта. Говард выяснил, как выглядит его семейный герб (шеврон с зазубринами золотого цвета на зеленом фоне, расположенный между тремя золотыми лисьими головами, корона в виде золотой башни, увитой венком, девиз: «Quae amamus tuemur»[5]5
  «Защищаем то, что любим» (лат.).


[Закрыть]), и узнал, что состоит в далеком родстве с некоторыми выдающимися людьми. Через Рэйчел Моррис, предка из Уэльса, он был связан с Дэвидом Дженкинсом из города Махинлет («Как вам такое, Артур?»), через род Фулфордов нашлось родство с Мортонами («Эдвард Джон Мортон Дракс Планкетт! Не знаю, есть ли между нами действительно какая-то связь, но отныне буду называть Дансени „кузеном Недом“»)⁷², а еще более дальним родством Лавкрафт оказался связан с Оуайном Гвинедом, принцем Северного Уэльса. «Полагаю, именно от ГВИНЕДА произошло современное имя Гвиннет… поэтому я, очевидно, прихожусь троюродным, четвероюродным или тысячеюродным братом моему коллеге Амброзу Гвиннету Бирсу!.. Нечего зря болтать – все мы, Мэкины, Мортоны и Гвиннеты, обладаем отличным воображением. Талант к писательству у нас в крови – вы нас не остановите!»⁷³ Лавкрафт шутил насчет связи между именами Гвинед и Гвиннет, однако он, вероятно, не знал, что отец Бирса взял имя Амброз Гвиннет из опубликованной под псевдонимом брошюры 1770 года под названием «Жизнь и странные, невиданные и неслыханные путешествия и приключения Амброза Гвинета»⁷⁴. Как ни странно, эта брошюра вышла под псевдонимом Айзек Бикерстафф, которым в 1914 году пользовался сам Лавкрафт.

Тем временем к Лавкрафту начали обращаться с предложениями об издании его рассказов в виде книги. Уже летом 1926 года на горизонте вновь появилась серьезная фигура Дж. К. Хеннебергера, который настойчиво выпрашивал у Лавкрафта разрешение выпустить в продажу сборник его рассказов. Лавкрафт дал добро, «лишь бы он угомонился»⁷⁵, но из этой затеи ничего не вышло.

Более серьезная перспектива замаячила позже в том же году, когда о сборнике заговорил Фарнсуорт Райт. Лавкрафт отмечал: «…один из попечителей WT обещает показать кое-что из моих работ издателям, однако сомневаюсь, что это к чему-то приведет»⁷⁶. Этот проект держал Лавкрафта в подвешенном состоянии на протяжении нескольких лет, пока окончательно не был прикрыт – и тому было вполне простое объяснение. Примерно в 1927 году издательство «Попьюлар фикшн паблишинг», официальное подразделение Weird Tales, выпустило сборник «Лунный ужас» с произведениями А. Г. Бирча и других авторов, где содержалась одноименная повесть, напечатанная в журнале двумя частями в мае и июне 1923 года (и пользовавшаяся бешеным успехом), а также другие рассказы из ранних выпусков («Слизь» Энтони М. Рада, «Пенелопа» Винсента Старретта и «Приключение в четвертом измерении» Фарнсуорта Райта). По непонятной причине книга с треском провалилась и оставалась нераспроданной практически до последнего года существования Weird Tales (1954). Великая депрессия тоже нанесла журналу серьезный удар, и в течение 1930-х годов номера, бывало, выходили только раз в два месяца. В таких обстоятельствах никто и не думал о том, чтобы выпустить еще одну книгу.

Тем не менее в конце декабря 1927 года переговоры еще велись на достаточно серьезном уровне, чтобы Лавкрафт в длинном письме изложил свои предпочтения относительно содержания сборника. Планировалось издать книгу объемом в сорок пять тысяч слов, и, по мнению Лавкрафта, в нее «непременно» должны были попасть следующие рассказы: «Изгой», «Артур Джермин», «Крысы в стенах», «Картина в доме», «Модель Пикмана», «Музыка Эриха Занна», «Дагон», «Показания Рэндольфа Картера» и «Кошки Ултара» – всего, по подсчетам Говарда, около тридцати двух тысяч четырехсот слов. Также он хотел, чтобы в книгу попала какая-нибудь из трех более длинных работ – «Цвет из иных миров» (он склонялся именно к этому варианту), «Зов Ктулху» (на тот момент еще не опубликованная) или «Кошмар в Ред-Хуке». В качестве «вставок» он предлагал использовать рассказы покороче, такие как «Праздник», «Неименуемое» или «Страшный старик».

В целом получился бы очень достойный сборник лучших работ, написанных Лавкрафтом на тот момент. Было бы еще лучше, если б в него удалось включить и «Цвет из иных миров», и «Зов Ктулху». Стоит привести одно замечание Лавкрафта из того длинного письма: «Что касается названия, я бы предпочел „Изгой и другие рассказы“, так как считаю характерной чертой моего творчества оттенок вселенской отдаленности и смутные намеки на существование чего-то внеземного»⁷⁷.

Также Лавкрафт неохотно предложил для сборника рассказ «Затаившийся страх», который считал «чрезмерно мелодраматичным», добавляя, правда, что он «обязательно понравится поклонникам Никцина Дьялиса и ему подобных авторов». (Дьялис сочинял никудышные космические оперы.) Лавкрафт отправил рассказ Райту, и тот, к его изумлению, решил опубликовать историю в Weird Tales, заплатив за нее семьдесят восемь долларов. Поначалу Лавкрафт немного беспокоился из-за того, что могут возникнуть трудности с издательским правом, так как рассказ уже выходил в Home Brew, но поскольку журнал был закрыт много лет назад, Говард решил, что проблем не возникнет, и разрешил Райту опубликовать произведение, хотя сомневался в его художественных достоинствах.

Для сборника Лавкрафт не стал предлагать рассказ «Заброшенный дом» (пожалуй, оно и к лучшему, ведь Райт уже его отвергал), который У. Пол Кук хотел напечатать отдельным изданием. Прежде Кук планировал включить его в Recluse⁷⁸, но затем, вероятно, передумал, потому что журнал и так получался громадного объема. Потом, где-то в феврале 1927 года, он первым выступил с идеей напечатать рассказ как небольшую брошюру⁷⁹. В начале 1926 года Кук уже напечатал тоненький сборник стихов Лонга «Человек из Генуи» (спонсором стала богатая тетушка Лонга миссис Уильям Б. Симмс⁸⁰), а позже в том же году – «Гермафродита» Лавмэна, так что «Заброшенный дом» завершил бы трилогию книг одинакового формата. Кук собирался набрать текст крупным шрифтом и оставить большие белые поля, чтобы получить объем в шестьдесят страниц. Спустя какое-то время он попросил Фрэнка Лонга написать предисловие, хотя Лавкрафту эта затея показалась нелепой.

Работу над книгой пришлось приостановить из-за выпуска Recluse, однако весной 1928 года она возобновилась, и уже в конце мая Кук постоянно одолевал Лавкрафта просьбами как можно быстрее вычитывать гранки. В то время Лавкрафт снова был занят путешествиями, но сделал, что от него требовалось, в начале июня⁸¹. Ближе к июлю Лавкрафт сообщил, что «Заброшенный дом» уже напечатан, осталось только подготовить переплет⁸². Книга вышла тиражом примерно в триста экземпляров.

К сожалению, с этого момента все пошло наперекосяк. Пошатнулось здоровье Кука, как и его финансовое положение. Уже в феврале 1928 года Лавкрафт сообщил Уондри (заплатившему Куку за печать первого тома его стихов «Восторг»), что Кук пережил что-то вроде нервного срыва, в связи с чем выход книги задерживается⁸³. Вскоре Кук оправился и в апреле выпустил «Восторг», а вот «Заброшенный дом», печать которого Кук оплачивал сам, без помощи Лавкрафта, пришлось отложить. В конце июля Кук вместе с женой переехал на ферму площадью 100 акров к востоку от Атола, но в доме не было отопления и установить его к зиме не получилось, поэтому они были вынуждены уехать. В январе 1930 года супруга Кука умерла, и у него случился очередной, на этот раз более серьезный нервный срыв. Вдобавок ко всему у Кука появились проблемы с аппендиксом, и ему требовалась операция, но он так боялся ложиться под нож, что годами откладывал процедуру. Каким-то чудом он все-таки выкарабкался, однако экономический спад его добил, и выход «Заброшенного дома» вновь не состоялся. К лету 1930 года Лавкрафту сообщили, что отпечатанные листы отправили переплетчику в Бостон⁸⁴, но книга все не появлялась. Дело оставалось незавершенным вплоть до смерти Лавкрафта.

Еще один книжный проект скорее относился к редактированию. В феврале 1927 года умер Джон Рейвенор Буллен, коллега Лавкрафта по любительской журналистике из Канады. Осенью того года его друг из Чикаго по имени Арчибальд Фрир решил на собственные деньги выпустить сборник стихов Буллена в качестве дани уважения и подарка его родным. Мать Буллена назначила редактором Лавкрафта – еще при жизни Буллен обсуждал с Говардом подготовку такого тома и просил о помощи⁸⁵, а уже Лавкрафт выбрал в издатели Кука. Лавкрафт отобрал для книги всего сорок подходящих стихотворений и наверняка внес в них некоторые корректировки, а также отредактировал свою статью «Поэзия Джона Рейвенора Буллена» (из United Amateur, сентябрь 1925 года), чтобы использовать ее как введение. Сборник вышел под названием «Белый огонь». Фрир был не стеснен в средствах и в какой-то момент даже прислал Куку дополнительные пятьсот долларов, чтобы печать и переплет получились более качественными. Результатом стала замечательная книга, и хотя Лавкрафт без конца сетовал на утомительность редакторской и корректорской работы, в итоге он заявил, что это единственная известная ему книга, вышедшая без единой опечатки. Обычное издание стоило два доллара, а вот цена специального издания в кожаном переплете мне неизвестна. На титульном листе указан 1927 год, тогда как на самом деле сборник появился только в январе 1928 года⁸⁶. Лавкрафт разослал множество экземпляров книги для рецензирования, но обзоров на нее найти не удалось. Сам Лавкрафт прочитал лишь один отзыв в Honolulu Star-Bulletin, который написал Клиффорд Гесслер, поэт и друг Фрэнка Лонга⁸⁷.

Тем временем появились и другие обнадеживающие известия. В конце 1927 года Дерлет рассказал Лавкрафту о новом журнале Tales of Magic and Mystery – первый номер вышел в декабре 1927 года. В журнале (трудно сказать, стоит ли отнести его к бульварным изданиям) планировалось печатать как настоящие, так и вымышленные истории мистического и оккультного толка. Лавкрафт отправил Уолтеру Б. Гибсону, редактору журнала, восемь рассказов, и в ответ один за другим получал отказы, однако в итоге Гибсон все же принял «Холодный воздух», который появился в номере за март 1928 года. В письмах Лавкрафта того периода разнится сумма, полученная им за рассказ: то ли семнадцать с половиной, то ли восемнадцать, то ли восемнадцать с половиной долларов (примерно по полцента за слово). После такой оплаты он, естественно, больше не отправлял в журнал никаких других рассказов, да и в любом случае Tales of Magic and Mystery закрылся уже после пятого выпуска (в апреле 1928 года). «Холодный воздух» считается самой достойной из всех напечатанных в журнале работ.

В конце 1927 года Лавкрафт получил книгу «Включи свет», британскую антологию под редакцией Кристин Кэмпбелл Томсон, опубликованную издательством «Селвин энд Блаунт». В антологии содержался рассказ «Кошмар в Ред-Хуке», и это была первая публикация произведения Лавкрафта в твердом переплете. Книга появилась в серии «Только не ночью» под редакцией Томсон, большинство рассказов для которой были взяты из Weird Tales. Впоследствии в этой же серии напечатают еще несколько рассказов и редакторских работ Лавкрафта. Появление антологии его порадовало, хотя особыми достоинствами, по его мнению, она не обладала. «Что касается „Только не ночью“ – это невзыскательная халтура и безвкусица. С художественной точки зрения ее просто не существует»⁸⁸.

Гораздо более важным (пожалуй, самым важным моментом в оценке творчества Лавкрафта при жизни) стало упоминание «Цвета из иных миров» в «Почетном списке» сборника «Лучших рассказов» Эдварда Дж. О’Брайена (1928). Когда О’Брайен впервые с ним связался, Лавкрафт не сразу понял, напечатают ли рассказ в сборнике или же он просто получит наивысшую оценку (три звезды) и попадет в «Почетный список». Узнав, что речь идет только о списке, он недооценил его значимость: «„Биографический почетный список“ выходит таким длинным, что никто в нем не выделяется»⁸⁹. На самом деле он ошибался и имел все основания гордиться этим упоминанием (и наверняка гордился). В сборнике 1924 года «Картина в доме» получила одну звезду, а в подборке рассказов, получивших премию О. Генри (под редакцией Бланш Колтон Уильямс, опубликовано издательством «Даблдэй, Доран»), «Модель Пикмана» попала в категорию «Рассказы, занявшие третье место». Впрочем, серия О. Генри, скорее всего, не вызывала у Лавкрафта особого восторга, поскольку рассказы для нее, в отличие от сборников О’Брайена, отбирались по популярности, а не по литературным достоинствам. Работы Лавкрафта еще не раз попадут в рейтинги серий О’Брайена и О. Генри, но именно первое упоминание стало особенным.

Лавкрафт отправил О’Брайену довольно длинное автобиографическое описание, полагая, что редактор выберет необходимую информацию, а О’Брайен напечатал текст целиком. Биография заняла восемнадцать строк – больше всех остальных в сборнике. Приведем ее полностью:

«ЛАВКРАФТ, ГОВАРД ФИЛЛИПС. Родом из старинного североамериканского и английского рода, появился на свет двадцатого августа 1890 года в Провиденсе, штат Род-Айленд. Всю жизнь с небольшими перерывами живет в родном городе. Образование получил в местных школах и с частными преподавателями, из-за проблем со здоровьем не смог продолжить образование в университете. С раннего возраста интересовался яркими и загадочными вещами. В юности писал и самостоятельно издавал бессмысленные стихи и эссе громадных объемов. В период с 1906 по 1918 годы писал для газет статьи по астрономии. Вопреки скептически-рациональному мировоззрению и интересу к наукам, в серьезных литературных работах затрагивает темы снов, мрачности и вселенской „отдаленности“. Живет тихо и скромно, увлекается классикой и стариной. Особенно любит атмосферу колониальной Новой Англии. Любимые авторы – в самом личном смысле слова – По, Артур Мэкен, Лорд Дансени, Уолтер де ла Мар, Алджернон Блэквуд. Занимается литературной работой, включая вычитку и редактирование. Начиная с 1923 года регулярно публикует свои жуткие истории в Weird Tales. Консервативные взгляды на жизнь сочетаются с полетом фантазии в искусстве и механистическим материализмом в философии. Живет в Провиденсе, штат Род-Айленд».

Обратите внимание на то, о чем Лавкрафт не упоминает, в том числе о браке с Соней. В целом же получился необычайно точный и сжатый рассказ о жизни и убеждениях Лавкрафта, которому для полноты не хватает лишь некоторых деталей.

Осенью 1927 года Фрэнк Белнэп Лонг задумал написать длинный рассказ под названием «Мозгоеды». Работа эта примечательна по двум причинам: во-первых, это первое произведение, в котором Лавкрафт фигурирует как персонаж (если не считать причудливую работу Эдит Минитер «Фалько Оссифракус», где главный герой, основанный на Рэндольфе Картере, все-таки отчасти похож на Лавкрафта), а во-вторых, это первое «дополнение» к мифологии Лавкрафта (хотя данный пункт остается спорным).

Персонажей рассказа зовут Фрэнк и Говард (фамилии не указаны). Когда Лонг поведал Лавкрафту об этой затее, тот с притворной строгостью начал поучать друга, как его следует изобразить: «…послушай-ка, юноша, будь крайне осторожен, описывая своего почтенного дедулю! Не заставляй меня делать что-либо жизнерадостное или благотворное и помни, что такому старому бесу из глубин космоса приличествуют только самые страшные проклятия. И вот еще что, юноша, не забывай, что я невероятно худой. Я худой – повторяю, ХУДОЙ! Худой!»⁹⁰ В памяти Лавкрафта, вероятно, еще были свежи воспоминания о суровой диете 1925 года. Впрочем, по этому поводу ему и не стоило волноваться. В рассказе Лонг пишет: «Это был высокий, худощавый мужчина с невероятно широкими плечами, немного сутулый. В профиль лицо его выглядело выразительно: очень широкий лоб, длинный нос и слегка выступающий подбородок. Такое сильное, чувственное лицо наводило на мысли о буйной творческой натуре, которую сдерживал исключительный, скептически настроенный разум»⁹¹. Правда, если говорить честно, то рассказ «Мозгоеды» получился совершенно нелепым и вызывает чувство неловкости: некие сущности «проедают себе путь сквозь пространство» и атакуют человеческий мозг, но каким-то образом им все-таки не дают захватить землю. В некотором смысле история даже стала прискорбно пророческой, если задуматься о том, какой «вклад» внесли другие писатели в развитие идей Лавкрафта.

Можно ли действительно назвать этот рассказ дополнением или продолжением мифологии Лавкрафта – вопрос спорный. Сущности из истории никак не названы, никто из «богов» Лавкрафта не упоминается (на тот момент был придуман только Ктулху, а также Йог-Сотот из неопубликованного «Случая Чарльза Декстера Варда»). Правда, у рассказа есть эпиграф (который не напечатали ни при первом выходе произведения в Weird Tales за июль 1928 года, ни во многих последующих переизданиях) из «Некрономикона Джона Ди», то есть из предполагаемого английского перевода книги «Некрономикона» Оле Ворма, сделанного с латинского перевода. Позже Лавкрафт будет часто цитировать этот перевод Ди, и подобное еще не раз повторится в жизни Лавкрафта: какой-нибудь писатель, обычно его коллега, либо начнет разрабатывать некий мифологический элемент из рассказов Лавкрафта, либо придумает абсолютно новый, а Говард затем использует его в собственной истории. Все это в основном было ради развлечения и помогало наращивать мифологию, поддерживая ее актуальность с помощью цитат в различных произведениях. Также авторы таким образом отдавали друг другу дань уважения. Во что это вылилось после смерти Лавкрафта – тема для отдельного разговора.

Тем временем Лавкрафт почти ничего не сочинял из прозы со времен «Цвета из иных миров». На Хеллоуин ему приснился захватывающий сон, на основе которого вполне можно было написать рассказ, но сам Говард этого не сделал. По его словам, этот необыкновенно яркий сон был вдохновлен чтением «Энеиды» в переводе Джеймса Роудса (1921), использовавшего плавный нерифмованный пятистопный стих. Сильнее всего Лавкрафта впечатлил отрывок в конце шестой книги («Анхис предрекает будущее торжество римлян»⁹²):

 
Других, не сомневаюсь, дыхание меди вылепит мягче,
Высеки очертания жизни
Из мрамора, у судьи проси лучше, следуй
Движеньям неба или предскажи
Восход звезд: помни, римлянин, ты
Должен народами править: в этом
Твое искусство – насаждать закон в мире,
Проявлять милость к побежденным и сражаться с гордыми.
 

В своем поразительном сне Лавкрафт был Луцием Целием Руфом, квестором в провинции Ближняя Испания, и целыми днями разъезжал по испанским городам Калагуррис (Калаорра) и Помпело (Памплона). Он препирался с Гнеем Бальбуцием, легатом XII легиона, по поводу того, что необходимо уничтожить странный темный народец (miri nigri), обитающий на холмах близ Помпело. Народ этот говорил на языке, который не понимали ни римляне, ни местные жители, и частенько похищал кельтиберов для проведения неведомых обрядов на майские и ноябрьские календы, а в этом году на рынке произошла драка, в результате чего некоторые представители народца были убиты. При этом до сих пор не похитили ни одного горожанина, и Руфа это настораживало: «Очень неестественное для Мрачного народца поведение – вот так пощадить наших людей. Наверняка они задумали кое-что пострашнее»⁹⁴. Бальбуций решил, что все же не стоит идти против народца и вызывать негодование, ведь у них было много поклонников и соратников. Руф продолжал стоять на своем, вызвал проконсула Публия Скрибония Либона и убедил его в своей правоте. Либон приказал Бальбуцию отправить в Помпело когорту, чтобы избавиться от угрозы, и сам отправился туда вместе с Руфом, Бальбуцием и другими важными лицами. На подходе к холмам барабанный бой мрачного народа начал звучать все более тревожно. Наступила ночь, и в темноте когорта с трудом продвигалась вверх, а лошадей пришлось и вовсе оставить у подножия холма. Затем внезапно раздался странный звук: лошади закричали (а не просто заржали), и в этот момент проводник когорты убил себя, вонзив себе в тело короткий меч. Когорта обратилась в бегство, в суматохе многие погибли.

«Со склонов и вершин над нами разразился дружный дьявольский смех, и на нас налетели порывы ледяного ветра. Такого напряжения я не выдержал и на этом проснулся, промчавшись сквозь века обратно в современный Провиденс. Правда, в голове у меня по-прежнему звучат последние слова старого проконсула, который спокойно произнес: „Malitia vetus – malitia vetus est – venit – tandem venit…“[6]6
  «Древняя злоба… Это древняя злоба… Пришла… Пришла наконец…» (лат.)


[Закрыть]»⁹⁵

Сон действительно был необычным, наполненным реалистичными деталями (среди них утомительный поход к Помпело, рукопись Лукреция, которую Руф читает в самом начале, где процитирована строка из пятой книги сочинения «О природе вещей», сон Руфа внутри сна в ночь перед наступлением) и невероятно пугающей, хотя и не до конца понятной кульминацией. Вполне ожидаемо Лавкрафт в подробностях поведал об этом сне своим коллегам, включая Фрэнка Белнэпа Лонга, Дональда Уондри и Бернарда Остина Дуайера.

В связи с этим возникает вопрос: что именно из рассказанного им на самом деле было во сне, а что он, быть может неосознанно, добавил для усиления литературного эффекта? Даже если не обращать внимания на мелкие несоответствия – в письме к Уондри проводника зовут Верцеллий, тогда как в письмах к Лонгу и Дуайеру указано имя Акций, – три сохранившихся описания сна значительно разнятся по масштабу и акцентам. Раньше остальных, вероятно первого или второго ноября, Лавкрафт рассказал о сне Лонгу, в письме к Уондри значится только день – «четверг» (то есть третьего ноября), а в послании к Дуайеру, самом длинном и подробном, даты вообще нет, но можно предположительно отнести его к четвертому или пятому ноября. Как раз из-за последнего письма и возникает главная трудность, поскольку именно в нем попадается несколько деталей, которых не было в двух других посланиях. Да, возможно, продолжая размышлять о своем сне и записывать его сюжет, Лавкрафт со временем вспоминал все больше и больше деталей, однако есть и другой вариант – сам того не сознавая, он начал сочинять на основе сна рассказ, вплетая в него исторические тонкости и скрытые намеки на нечто ужасное, чего в самом сне не было. Точного ответа на этот вопрос мы, конечно, не узнаем, и какая бы версия сна ни оказалась истинной, она в любом случае обладала мощной вдохновляющей силой.

Дуайер и Уондри уговаривали Лавкрафта написать рассказ по мотивам сна, но из этой затеи так ничего и не вышло, хотя обоим коллегам он сообщал, что пытается над ней работать. В 1929 году Лонг попросил у Лавкрафта разрешения дословно процитировать его письмо в повести, которую он тогда писал, и Лавкрафт согласился. В результате появился «Ужас с холмов», опубликованный сначала в двух частях в Weird Tales (январь и февраль 1931 года), а затем и отдельным изданием.

Ближе к концу ноября Лавкрафту приснился еще один необычный сон про кондуктора трамвая, чья голова внезапно превращается в «белый конус, сужающийся до единственного кроваво-красного щупальца»⁹⁶. Об этом сне он рассказывал Уондри в письме от двадцать четвертого ноября 1927 года, которое представляет для нас особый интерес, ведь именно из-за него произведение под названием «Нечто в лунном свете» стали ложно приписывать Лавкрафту. После смерти Говарда Уондри передал тексты из писем с описанием снов Дж. Чапману Миске, редактору Scienti-Snaps. Рассказ о сне про римлян напечатали в летнем номере Scienti-Snaps (под названием «Очень древний народ») за 1940 год. Затем Миске переименовал Scienti-Snaps в Bizarre и уже в новом журнале опубликовал рассказ о втором сновидении, добавив от себя вступительный и завершающий абзацы и озаглавив эту мешанину «Нечто в лунном свете Г. Ф. Лавкрафта». Август Дерлет перепечатал текст в Marginalia (1944), не догадываясь, что данное произведение не целиком принадлежит авторству Лавкрафта. Увидев издание Дерлета, Миске написал ему и рассказал всю правду, однако Дерлет, вероятно, забыл эту историю, потому что снова добавил текст в сборник «Дагон и другие жуткие рассказы» (1965). Лишь недавно этот вопрос прояснился благодаря Дэвиду Э. Шульцу⁹⁷.

Приблизительно в то же время Лавкрафт решил написал историю происхождения своей мифической книги «Некрономикон» – в основном чтобы для себя самого сложить в четкую картину все отсылки. В письме к Кларку Эштону Смиту от двадцать седьмого ноября 1927 года он отмечал, что «собрал воедино информацию о знаменитом запретном „Некрономиконе“ безумного араба Абдула Альхазреда»⁹⁸. Называется эта работа «История Некрономикона». Оригинал записан на оборотной и лицевой сторонах письма от двадцать седьмого апреля 1927 года, полученного Лавкрафтом от Уильяма Л. Брайанта, директора музея в парке Роджера Уильямса, в связи с приездом Мортона по поводу сбора образцов полезных ископаемых. На этом черновике добавлено, как запоздалая мысль, еще одно предложение: «Английский перевод доктора Ди не был опубликован и доступен лишь в виде отрывков из рукописи». Следовательно, большую часть текста Лавкрафт, скорее всего, написал еще до того, как ознакомился с «Мозгоедами» Лонга. В письме к Уондри в конце сентября⁹⁹ отмечалось, что он «только что получил» данный рассказ, то есть «История Некрономикона» была написана как раз незадолго до этого.

Кое на что в этой работе стоит обратить особое внимание. Как сообщал Лавкрафт, в 1050 году патриарх Михаил запретил греческий текст книги. «После этого информация распространялась тайно, однако уже в средние века (1228) Оле Ворм подготовил латинский перевод…» Читатели и критики, которым знакомо имя Оле Ворм, наверняка задаются вопросом, почему Лавкрафт отнес его к тринадцатому веку, если на самом деле датский историк и филолог жил по большей части в веке семнадцатом (1588–1654). Насколько я понимаю, это просто ошибка, и к Лавкрафту ошибочная информация попала крайне интересным способом.

В 1914 году он написал стихотворение «Погребальная песнь Рагнара Лодброка», а в конце того года рассказывал Моу в письме:

«Недавно я решил использовать белый стих, как в „Гайавате“, при переводе любопытного отрывка из примитивной тевтонской поэзии на военную тему, которую д-р Блэр цитирует в своем „Критическом трактате о поэмах Оссиана“. Отрывок этот представляет собой похоронную песню – ее в давние времена написал рунами один датский монарх Рагнар Лодброк (восьмой век н. э.). В Средние века Оле Ворм довольно бессвязно перевел ее на латынь, и именно этим переводом пользуется Блэр. Песнь состоит из строф, каждая из которых начинается словами „Pugnavimus ensibus“. В своем переводе я применяю рифмованное двустишие в конце каждой строфы»¹⁰⁰.

Этот отрывок все проясняет. «Критический трактат о поэмах Оссиана» (1763), в котором Блэр выступает в защиту подлинности поэм Оссиана, нередко включают в издания произведений Джеймса Макферсона, настоящего автора этих поэм. Сборник Макферсона был и у Лавкрафта, правда, мне неизвестно, какой именно. В любом случае он определенно прибегал к «Трактату» Блэра и об Оле Ворме, по всей видимости, знал только из этой работы. Повествуя о «древних поэтических останках… северных наций», Блэр впервые упоминает «Саксона Грамматика, выдающегося датского историка тринадцатого века», по словам которого подобные песни были выгравированы рунами. Затем Блэр приводит в пример один из таких латинских переводов Оле Ворма – «Погребальную песнь Рагнара Лодброка» в двадцати девяти строфах. Лавкрафт сумел перевести только первые семь, да и то большинство из них (со второй по седьмую) с помощью английского перевода в прозе, предоставленного Блэром. Как я полагаю, Лавкрафт либо просто перепутал годы творчества Оле Ворма (не указанные Блэром) с Саксоном Грамматиком, либо предположил, что оба ученых жили в одно время¹⁰¹.