Текст книги "Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2"

За 1927 год Лавкрафт сочинил очень мало стихотворений – всего пять, и почти все они относятся к любительской журналистике. В феврале он написал традиционный поздравительный стих на день рождения Джонатана Э. Хога, которому тогда исполнилось девяносто шесть лет, однако семнадцатого октября того же года Хог умер, а Лавкрафт сочинил очень искреннюю, но при этом совершенно невыразительную элегию «Ave atque Vale» (Tryout, декабрь 1927 года). Еще одна элегия, «Отсутствующий лидер», была написана для книги «В память о Хейзел Прэтт Адамс» (1927), подготовленной, судя по всему, редакторским клубом в Бруклине. Адамс (1888–1927) была одним из основателей клуба; о том, что стало причиной ее смерти в довольно молодом возрасте, мне неизвестно. Второе стихотворение получилось чуть более удачным, по крайней мере в изображении пейзажей в окрестностях Бруклина и Палисадов Нью-Джерси, поскольку он сам бывал в этих местах. Очередная интересная работа – чудесное и нежное стихотворение из двух строф «К мисс Берил Хойт, на ее первый день рождения – двадцать первое февраля 1927 года». К сожалению, о том, кто такая Берил Хойт, нет никакой информации.

Пожалуй, лучшим стихотворением того года стала «Гедона» (в переводе с греческого – «удовольствие»), написанная третьего января. В десяти четверостишиях сравниваются жизни Катулла и Вергилия с упором на превосходство умственной безмятежности над сексуальным удовольствием – получилось что-то вроде поэтической и более сильной версии письма к Соне «Лавкрафт о любви». Не знаю, по какой причине Лавкрафт решил написать это стихотворение, зато могу сказать, что в нем он довольно успешно применяет накопленные за всю жизнь знания об античности.

В конце 1927 года Лавкрафт утверждал, что еще никогда не рекламировал свои редакторские услуги¹⁰² (про рекламу «Бюро услуг Крафтон» в журнале L’Alouette 1924 года он, вероятно, забыл), так что новые клиенты обращаются к нему только по рекомендации. Примерно в то время у него появилось два таких клиента – Адольф де Кастро и Зелия Браун Рид Бишоп.

Де Кастро (1859–1959), прежде известный под именем Густава Адольфа Данцигера (вскоре после Первой мировой войны из-за своих антигерманских настроений он взял фамилию матери), был человеком странным. В 1886 году он познакомился с Амброзом Бирсом и стал его преданным поклонником и коллегой. Через несколько лет он перевел повесть Рихарда Фосса «Монах из Берхтесгадена» (1890–1891), а Бирс отредактировал его перевод. В сентябре 1891 года работу публиковали по частям (как произведение Бирса и Данцигера – про Фосса никто и не вспомнил) под названием «Монах и дочь палача» в San Francisco Examiner, а в 1892 году уже в виде книги. Вместе с Бирсом (а также с помощью Хоакина Миллера и У. Ч. Морроу) Данцигер основал Издательскую ассоциацию западных авторов, в которой вышел сборник стихов Бирса «Черные жуки в янтаре» (1892) и сборник рассказов Данцигера «В исповедальне и следующее» (1893). Впрочем, вскоре после этого Бирс с Данцигером разругались – в основном по поводу прибыли от «Монаха» и в связи с тем, как Данцигер управлял издательством. Впоследствии они несколько раз встречались по разным поводам, но никогда больше не работали вместе.

В конце 1913 года Бирс отправился в Мексику в качестве наблюдателя или участника мексиканской гражданской войны между Панчо Вильей и Венустиано Каррансой. Данцигер (теперь под фамилией де Кастро) жил в Мексике с 1922 по 1925 год, где работал редактором еженедельной газеты. В 1923 году ему удалось побеседовать с Вильей, и тот заявил, что выгнал Бирса из своей резиденции, потому что тот начал расхваливать Каррансу. Позже тела Бирса и одного чернорабочего якобы обнаружили на обочине дороги. (Данная версия смерти Бирса ничем не подтверждена.) В American Parade за октябрь 1926 года вышла статья де Кастро под названием «Каким на самом деле был Амброз Бирс», в которой он поведал об их совместной работе над «Монахом» и о поисках Бирса в Мексике. Далее тему развил Боб Дэвис, бывший редактор All-Story, – его статья появилась в New York Sun от семнадцатого ноября 1927 года.¹⁰³

Как раз после этого де Кастро связался с Лавкрафтом. Поскольку его имя было на слуху, он решил, что самое время извлечь выгоду из тесного знакомства с Бирсом. Де Кастро был знаком с Сэмюэлом Лавмэном, который и рекомендовал ему обратиться за помощью к Лавкрафту и попросить того «посмотреть пару моих работ, к сожалению, нуждающихся в редактуре»¹⁰⁴. Речь шла о двух проектах: мемуарах о Бирсе, в частности затрагивающих тему сотрудничества по написанию «Монаха» и попыток де Кастро отыскать какую-либо информацию о том, что случилось с Бирсом в Мексике, и сборнике рассказов «В исповедальне».

Ответ Лавкрафта не сохранился. Предположительно в письме к де Кастро он указал расценки на редактирование в зависимости от вида работ (от простой вычитки и комментирования до небольшой редакторской правки и полного переписывания текста). Не совсем ясно, совпадают ли эти ставки с теми, что он указывал в последующие годы (полный список можно найти в письме к Ричарду Ф. Сирайту от тридцать первого августа 1933 года). На письме от де Кастро от пятого декабря 1927 года, вместе с которым он прислал один из своих рассказов, Лавкрафт сделал следующие пометки:

0,50 за стр. непечатную

0,65 печатная

Этот рассказ 16,00 непечатный

20,00 печатный

(выше) Пересмотренная ставка

1,00 за стр. непечатную

1,15 ««печатная¹⁰⁵

В чем заключается разница между первой указанной ставкой и «пересмотренной», мне не известно. Возможно, имеется в виду рассказ де Кастро «Жертва науке». Как раз в то время Лавкрафт занимался его редактированием и дал истории другой заголовок, «Последний опыт Кларендона», а в Weird Tales за ноябрь 1928 года она вышла под названием «Последний опыт». За эту работу Лавкрафт действительно получил шестнадцать долларов¹⁰⁶ (а за публикацию рассказа журнал заплатил де Кастро сто семьдесят пять долларов), только вот объем у произведения был другой – не тридцать две страницы (в изначальной печатной версии), как следует из указанной Лавкрафтом суммы. Говард с горечью жаловался на «ничтожный чек»¹⁰⁷, полученный им за редакторскую работу, хотя, вероятно, отчасти в этом была и его вина: он с самого начала назвал де Кастро сумму в шестнадцать долларов и стеснялся повысить ее, даже когда объем произведения приблизился к двадцати тысячам слов.

«Последний опыт» – одна из худших работ среди редакторских правок Лавкрафта. В рассказе изложена мелодраматическая история Альфреда Кларендона – врача и главы тюремной больницы Сан-Квентин (Калифорния), который пытается создать антитоксин против черной лихорадки. Он попал под влияние могучего злого мага Сурама, создавшего «неземную» болезнь, чтобы поработить человечество. Обо всем этом рассказывается очень церемонно и напыщенно, а еще больше история страдает от полного отсутствия живых и запоминающихся персонажей (если таковые, конечно, вообще могут существовать в рамках настолько банального сюжета), ведь создание словесных образов было самым слабым местом в литературном арсенале Лавкрафта. В частности, романтическая линия между сестрой Кларендона Джорджиной и Джеймсом Далтоном, губернатором Калифорнии, вышла невероятно слабой. (У самого де Кастро, само собой, дела обстояли еще хуже.)

Отметим, что в оригинальном рассказе де Кастро не было никаких сверхъестественных элементов. Он сочинил растянутую мелодраматично-приключенческую историю об ученом, который пытается найти лекарство от нового вида лихорадки (описанной без каких-либо подробностей). Репутация героя пошатнулась, когда его стали считать человеком, заинтересованным только наукой, а не человеческой жизнью. Лишившись последних пациентов, он просит сестру помочь в его стремлениях и преподнести себя «в жертву науке». Лавкрафт же сделал из нее мистическое произведением, сохранив при этом основу автора – Калифорния в качестве места действия, все те же персонажи (изменились только некоторые имена), поиск лекарства от новой лихорадки и (хотя теперь это уже не самый важный элемент кульминации) попытка Кларендона склонить сестру к тому, чтобы та пожертвовала собой. Лавкрафт не только заменил слабо прописанного помощника доктора Кларендона (который у де Кастро, кстати, звался «доктором Клинтоном») по имени Морт на более зловещую фигуру Сурама, но и добавил мотивации в поступки героев и вообще сделал рассказ более логичным. В этом и заключалась сильная сторона Лавкрафта. По сравнению с оригиналом де Кастро объем произведения увеличился в полтора раза, и хотя Лавкрафт отмечал, что «чуть не сошел с ума от тягучей монотонности этой нелепой истории»¹⁰⁸, в его версии тоже не обошлось без затянутости и многословия.

Чтобы немного оживить повествование, Лавкрафт добавил не самые уместные отсылки на собственную зарождающуюся мифологию. Вот, к примеру, отрывок, где Кларендон и Сурама вступают в конфронтацию:

«Будь осторожен, – ! И на твою силу найдется противодействие – не зря ведь я ездил в Китай, а в „Азифе“ Альхазреда написано такое, чего не знал никто в Атлантиде! Мы оба ввязались в опасные дела, но не думай, что хорошо знаешь, на что я способен. Как насчет Проклятия пламени? В Йемене я общался с одним стариком, который выжил после скитаний в Багровой пустыне – он повидал Ирем, Город столпов, и поклонялся подземным божествам Наг и Йеб – Йа! Шуб-Ниггурат!»

Что любопытно, в этом отрывке впервые (в отличие от «Истории Некрономикона») используется арабское название «Некрономикона» («Аль-Азиф»), а также впервые упоминаются загадочные существа Наг и Йеб (позже стало ясно, что это близнецы-отпрыски Йог-Сотота и Шуб-Ниггурата) и клятва «Йа! Шуб-Ниггурат!». Получилось забавно, однако рассказ от этого не улучшился.

Де Кастро, недовольный результатом, отправил «Последний опыт Кларендона» обратно Лавкрафту для дальнейшего редактирования – как утверждал сам Лавкрафт, исключительно в связи с тем, что автор внес в рассказ новые идеи. Не выдержав, Лавкрафт вернул ему работу вместе с чеком на шестнадцать долларов, после чего де Кастро успокоился и принял произведение как есть. Он сам подготовил печатную версию, незначительно изменив некоторые слова или фразы¹⁰⁹, и послал историю в Weird Tales, где ее, как я уже говорил, приняли к публикации. Может показаться несправедливым, что за свою работу Лавкрафт получил такой скромный гонорар (меньше десяти процентов от суммы, которую журнал выплатил де Кастро), но именно на таких условиях Лавкрафт брался за редактуру и получал оплату, пусть и небольшую, даже если произведение не брали в печать. (Правда, иногда гонорар приходилось долго выпрашивать, однако это уже совсем другой разговор.) Зачастую отредактированный или переписанный Лавкрафтом материал и вовсе не удавалось продать.

В любом случае Лавкрафт не желал, чтобы ему приписывали такую бессвязную чепуху, как «Последний опыт», и старался избегать публикаций подобных работ под своим именем, которые, к сожалению, все-таки были обнаружены, когда уже после смерти его творчество начало приобретать популярность.

Еще до окончания редактуры «Последнего опыта» де Кастро упрашивал Лавкрафта помочь ему с мемуарами о Бирсе. Задача предстояла куда более сложная, и Лавкрафт вполне оправданно не желал за нее браться без предоплаты. Де Кастро был на мели и не мог заплатить вперед, поэтому Лавкрафт порекомендовал ему обратиться к Фрэнку Лонгу, который тоже начал заниматься редактированием. Лонг согласился на работу без предоплаты при условии, что де Кастро позволит ему написать предисловие к книге от своего имени (де Кастро, как однажды заявил Лавкрафт, вообще должен был указать Лонга в качестве соавтора¹¹⁰, но Лонг, судя по всему, о таком не просил). Де Кастро согласился, и Лонг выполнил небольшую редакторскую правку всего за два дня. Впрочем, эту версию мемуаров (несмотря на кичливые слова де Кастро о том, что «Боб Дэвис в один момент найдет мне издателя»¹¹¹) отвергли в трех издательствах, и в результате де Кастро снова связался с Лавкрафтом и стал умолять его взяться за книгу. Лавкрафт стоял на своем и потребовал аванс размером в сто пятьдесят долларов¹¹², и де Кастро опять отказался и, скорее всего, обратился к Лонгу.

Весной 1929 года книга все-таки увидела свет (неизвестно, сколько еще правок в нее внес Лонг или кто-то другой) под названием «Портрет Амброза Бирса». Опубликовало ее издательство «Сенчури кампэни» вместе с предисловием «Белнэпа Лонга». Лавкрафт язвительно насмехался над тем, какие плохие отзывы получала эта книга (Льюис Мамфорд писал, что «портрет испорчен лишними эмоциями, признаниями и претенциозными суждениями и в целом создает впечатление неправдоподобности»¹¹³, а по словам Нэпьера Уилта, «Такую наивную картину с полным отсутствием критики вряд ли можно назвать биографией»¹¹⁴), тогда как Кэри МакУильямс, автор выдающейся биографии Бирса, опубликованной чуть позже в том же 1929 году, оказался на удивление доброжелателен: «У доктора Данцигера получились интересные мемуары… Самые удачные моменты – это просто фразы Бирса, записанные за ним в разное время. В некоторых безошибочно узнается ход мысли Бирса»¹¹⁵. И все же в действительности книга представляет собой бессвязную мешанину из биографии, воспоминаний и откровенной саморекламы де Кастро. Предисловие Лонга с тонким анализом творчества Бирса – пожалуй, лучшая часть этого издания.

Де Кастро вызывал у Лавкрафта неоднозначные чувства. По его мнению, и Бирс, и де Кастро преувеличили свои роли в работе над книгой «Монах и дочь палача», а настоящие достоинства произведения – изображение дикой природы баварских гор – все же стоило приписать Фоссу, автору оригинальной повести. Более того, де Кастро старался изобразить дело так, будто все заслуги принадлежат ему, а вклад Бирса, который уже не мог опровергнуть заявление коллеги, якобы не слишком велик. К тому же де Кастро предстает человеком льстивым и хитрым, поскольку, нанимая Лавкрафта и Лонга, почти ничего не собирался им платить, отговариваясь перспективой дальнейших огромных доходов (за мемуары, посвященные Бирсу, он надеялся получить пятьдесят тысяч долларов). Как-то раз Лавкрафт сообщал: «Если верить истории, записанной Джорджем Стерлингом, этот стреляный воробей расстался с Бирсом при крайне драматических обстоятельствах – тот треснул де Кастро тростью по голове!» (Эту историю можно найти в предисловии Стерлинга к книге Бирса «В гуще жизни» [1927], изданной в серии «Современная библиотека».) После чего Лавкрафт великодушно добавил: «Прочитав его творения, я еще удивился, что Амброзий не взялся за железный лом»¹¹⁶.

И все же де Кастро нельзя назвать настоящим обманщиком. Он опубликовал немало выдающихся научных работ, особенно в области религиоведения, причем в крупных издательствах, – например, «Еврейские предвестники христианства» (Э. П. Даттон, 1903), а также выпускал романы и стихи (правда, в виде самиздата). В 1950 году Издательская ассоциация западных авторов продолжала выпускать книги де Кастро¹¹⁷. Также он знал несколько языков и много лет занимал мелкую должность в правительстве США. Конечно, его попытка нажиться на дружбе с Бирсом выглядит омерзительной, но не один он хотел заработать таким способом.

В это время у Лавкрафта появился еще один заказчик – Зелия Браун Рид Бишоп (1897–1968). Бишоп, по ее собственным словам¹¹⁸, изучала журналистику в Колумбийском университете, а также писала статьи и рассказы, чтобы прокормить себя и маленького сына. Вероятно, к тому моменту она уже была в разводе, хотя прямо об этом не говорила. Однажды, будучи в Кливленде (Бишоп указывает, что это произошло в 1928 году, но явно ошибается), она зашла в книжный магазин, которым руководил Сэмюэл Лавмэн, и тот рассказал ей про редакторские услуги Лавкрафта. Бишоп написала Говарду примерно в конце весны 1927 года, так как именно к тому периоду относится первое из писем Лавкрафта к ней. Возможно, как раз Бишоп он имел в виду, жалуясь в письме за май 1927 года на «самый отвратительный и непролазный текст, за который я брался со времен нетленного Давидия, – недоделанное слащавое творение в духе женских журналов вроде Woman’s Home Companion, когда карандаш однозначно опережает воображение»¹¹⁹.

Бишоп действительно хотела писать в стиле Woman’s Home Companion, и хотя она восхищалась умом и литературным мастерством Лавкрафта, в мемуарах она с обидой признает, что Лавкрафт пытался направить ее творчество в русло, противоречащее ее интересам: «Я была молодой и романтичной и мечтала писать неизбитые истории о молодых людях. Лавкрафту казалось, что это не самый удачный вариант. Я была его протеже, и он хотел направить мою карьеру в свою литературную область». В мемуарах Бишоп встречаются очень странные утверждения, связанные с тем периодом времени: например, якобы Лавкрафт настоятельно рекомендовал ей три раза прочитать роман Сомерсета Моэма «Бремя страстей человеческих», однако в отсутствие большей части писем, которые он ей отправлял, можем, пожалуй, принять на веру некоторые из его критических замечаний по поводу романтической прозы Бишоп: «Джентльмен никогда бы не посмел так поцеловать девушку», «Джентльмен никогда бы не постучал в женскую спальню, даже если в доме полно гостей».

«Мои произведения были так сильно отредактированы, что из них исчезала вся суть, и я чувствовала себя совершенно никудышным автором», – жаловалась Бишоп. Трудно понять, о каких именно работах здесь идет речь – возможно, они даже не сохранились. Далее она рассказывает, что в тот момент вернулась на ранчо сестры в Оклахоме, где бабуля Комптон, свекровь сестры, поведала ей несколько историй о паре первопоселенцев из Оклахомы. «Я написала рассказ под названием „Проклятие Йига“, в котором упоминались змеи, закрутила сюжет вокруг того, что узнала от Лавкрафта об ацтеках, и отправила ему. Он был в восторге от этой новой смеси реализма и ужаса и завалил меня письмами и наставлениями».

Бишоп, конечно, многое недоговаривает. Можно не сомневаться, что финальная версия рассказа – это результат работы Лавкрафта, а Бишоп принадлежит только идея сюжета. «Проклятие Йига» – сильное произведение, в котором повествуется о супружеской паре, Уокере и Одри Дэвис, поселившихся в 1889 году на территории Оклахомы. Уокер сильно боится змей, он слышал истории о Йиге («змеином боге племен с центральных равнин, от которого уже ближе к югу зародились божества Кецалькоатль или Кукулькан… странный, наполовину человекообразный дьявол с весьма деспотичным и капризным характером») и о том, как этот бог мстит за любой вред, причиненный змеям. Когда жена неподалеку от дома убивает целый выводок гремучих змей, Уокер приходит в ужас. Как-то поздно ночью супруги замечают, что весь пол спальни кишит змеями. Уокер встает, чтобы растоптать их, но падает, и фонарь, выпав у него из рук, гаснет. Застывшая от страха Одри вскоре слышит отвратительный хлопающий звук – видимо, это тело Уокера так распухло от змеиного яда, что кожа начала лопаться. Потом она видит в окне похожие на человека очертания: кажется, это и есть Йиг. Когда тот заходит в комнату, она берет топор и разрубает его на куски. Утром становится ясно, что случилось на самом деле: лопнувшее тело принадлежало их старой собаке, а топором Одри зарубила собственного мужа. Ближе к концу внезапно выясняется, что жуткое существо из ближайшей психиатрической лечебницы, полузмея-получеловек, – это вовсе не сама Одри, а создание, которое она родила девять месяцев спустя.

О своей работе над рассказом Лавкрафт сообщал в письме к Дерлету:

«Кстати, в новом номере W.T. вышел рассказ, практически написанный мной – почитай, если хочешь. Мы с Лонгом выполняем много заказов для этой клиентки, миссис Рид, и произведение почти на три четверти мое. Она предоставила лишь краткий набросок: супруги-первопоселенцы живут в хижине, под которой расположено змеиное гнездо, гремучие змеи убивают мужа, труп лопается, увидевшая все это жена сходит с ума. Не было ни сюжета, ни мотивации, никакого пролога или последствий случившегося – так что историю, можно сказать, сочинил я сам. Я придумал змеиного бога и проклятие, топор в руках несчастной жены, неуверенность в том, кто же стал жертвой змей, а также эпилог в психиатрической клинике. Также я проработал второстепенные детали, в том числе связанные с географией, получив некоторые данные от самой предполагаемой писательницы, знающей Оклахому, но по большей части нашел всю информацию в книгах»¹²⁰.

Лавкрафт отправил законченный рассказ Бишоп в начале марта 1928 года, ясно давая понять в сопроводительном письме, что даже название придумал сам. «Я очень внимательно работал с этой историей и особенно старался сделать начало более гладким… Что касается географической атмосферы и оттенков, тут мне, конечно, пришлось целиком полагаться на ваши ответы на мой список вопросов, а также на печатные описания Оклахомы, которые мне удалось найти», – добавляет Лавкрафт. О Йиге он говорит следующее: «Упомянутое божество является плодом моей собственной вымышленной теогонии…»¹²¹. Йиг станет младшим божеством в развивающемся пантеоне Лавкрафта, хотя в оригинальной прозе он появится всего единожды (в «Шепчущем во тьме», и то между делом), а вот в редакторских работах Йиг будет встречаться довольно часто.

Лавкрафт взял с Бишоп за этот рассказ семнадцать с половиной долларов, еще двадцать пять она была должна ему за какую-то предыдущую работу, то есть всего сорок два с половиной доллара. Выплатила ли она всю сумму, неизвестно. Бишоп продала рассказ в Weird Tales, где он вышел в номере за ноябрь 1929 года, и получила за публикацию сорок пять долларов.

В самом начале переписки Лавкрафт был очень дружелюбен и откровенен с Зелией Бишоп – и не только потому, что общался с женщиной. Он давал ей дельные советы о писательстве, хотя, возможно, Бишоп хотела услышать рекомендации иного рода (например, как писать литературу, пользующуюся спросом), однако это были советы, над которыми стоит задуматься любому, кто хочет писать правдоподобно. В письме 1929 года Лавкрафт сводит свои долгие рассуждения к пяти пунктам:

«Итак, вот пятичастная писательская задача:

1. Собрать факты из жизни.

2. Мыслить ясно и говорить правду.

3. Избавляться от слащавости и излишних эмоций.

4. Оттачивать язык, чтобы он был мощным, прямолинейным, гармоничным, простым и ярким.

5. Писать то, что видишь и чувствуешь»¹²².

Позже мы разберем, как Лавкрафт сам относился к этим принципам и как их использовал.

Переписка с Бишоп выходила далеко за рамки литературного наставничества. Лавкрафт много поведал ей о своей жизни, о философских убеждениях и подробностях своего повседневного существования. Возможно, Бишоп и правда всем этим интересовалась, тем более что в период с 1927 по 1929 год писала ему довольно часто, но в этих письмах Лавкрафт был на удивление откровенен, рассказывая о себе. Впрочем, Бишоп не спешила выплачивать долг, и со временем Лавкрафт начал терять интерес к общению с ней, а к середине 1930-х годов уже считал не коллегой, а надоедливым «паразитом».

Стоит обратить внимание на письмо, которое Лавкрафт написал Бишоп в конце весны 1928 года:

«Когда вы увидите вышеуказанный временный адрес и соотнесете его с моими рассказами о том, какие откровенно неприятные чувства у меня вызывает Нью-Йорк, то, скорее всего, поймете, какое тяжкое бремя свалилось на меня по ужасному стечению обстоятельств, полностью нарушив этой весной все мои планы. Если б не мой замечательный преданный коллега – мой юный „приемный внук“ Фрэнк Б. Лонг, всегда готовый оказать помощь, я бы оказался на грани нервного срыва»¹²³.

Что же все это значило? Ответ нам подскажет указанный в письме адрес: Нью-Йорк, Бруклин, Восточная 16-я улица, 395. Почти никому из коллег Лавкрафт об этом не рассказывал (по крайней мере, тем, кто не знал подробностей его личной жизни), но Соня позвала его обратно в Нью-Йорк.