Текст книги "Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2"

Глава 19. Веерные Окошки и Георгианские Башни (1928–1930)

Лавкрафт, скорее всего, прибыл в Нью-Йорк в конце апреля, так как длинное письмо к Лиллиан датировано двадцать девятым – тридцатым апреля и описывает события вторника, двадцать четвертого апреля. В мемуарах Соня вспоминала: «Ближе к концу весны (1928) я снова пригласила Говарда приехать, и он с радостью согласился, но только в гости. Хоть немного побыть с ним рядом было для меня лучше, чем не видеться совсем»¹. Соня определенно еще испытывала чувства к Лавкрафту, но понимала, что в ненавистном ему городе он готов провести не больше пары недель и что после двух лет холостяцкой жизни ему было бы явно некомфортно возвращаться к супружеству.

Из письма к Зелии Бишоп мы уже знаем, с какой «радостью» Лавкрафт воспринял это приглашение. С остальными друзьями по переписке (многие из которых даже не знали, что он женат) он высказывался более осмотрительно. Дерлету он сообщил: «…сейчас я на чужой земле, обстоятельства вынудили меня на довольно продолжительное время отправиться в Нью-Йорк. Поездка мне не в удовольствие, так как этот ненавистный город для меня словно яд…»², а вот это уже отрывок из послания к Уондри: «Мне пришлось примерно на месяц поехать в Нью-Йорк, и я постараюсь использовать это время с толком – загляну в чудесный Флэтбуш…»³ Со старым другом Мортоном он был более откровенен: «Жена приехала сюда по делам и решила, что мне тоже следует к ней присоединиться. Отговорок у меня не нашлось, и, не желая доводить все до гражданской войны в рамках нашей семьи, я прикинулся пацифистом… и вот я здесь»⁴.

«Дела» Сони были связаны с ее попыткой открыть шляпный магазин в Бруклине на Восточной 17-й улице, 368, в квартале от дома, где она жила. Здание не сохранилось, и даже адреса с таким номером дома больше не существует, если только речь не шла о маленьком гараже по соседству с современным домом номер 370 по Восточной 17-й улице. Впрочем, сам дом, где жила Соня, уцелел. Квартира (номер 9, на третьем этаже) показалась Лавкрафту довольно уютной: «Столовая, она же гостиная, обшита квадратными панелями из темного дуба, а в остальных комнатах панели белые и дубовые, разной степени яркости. Обои и ковры подобраны со вкусом. В столовой-гостиной отличная подсветка с рассеянным светом, а в библиотеке висят лампы на цепочках, прямо как у меня в комнате»⁵. Соня готовила все так же вкусно и изобильно («Спагетти с неподражаемым соусом СХ, мясо, приготовленное каким-то волшебным способом, недоступным для понимания новичка, вафли с кленовым сиропом, булочки с медом – вот таким испытаниям подвергается моя фигура!»).

В магазин Соня вложила тысячу долларов из собственных сбережений, официальное открытие состоялось в субботу двадцать восьмого апреля. Она старалась достать как можно больше шляпных коробок и материалов и украсить магазин, чтобы привлечь покупателей. Лавкрафт несколько раз помогал Соне с «мелкими поручениями», в том числе однажды подписывал конверты с половины двенадцатого вечера до половины четвертого утра. В воскресенье двадцать девятого числа они с Соней отправились на «восхитительную прогулку» и вышли к району Проспект-парка, где жили раньше. Уже тогда эта местность начала терять элегантность и высокий статус, что продолжается и по сей день.

Не подумайте, что Лавкрафт вновь окунулся в супружескую жизнь. «Во время его пребывания я видела Говарда только рано утром, когда он возвращался с ночных загулов с Мортоном, Лавмэном, Лонгом, Кляйнером – встречались они либо по двое, либо сразу все вместе. И так продолжалось все лето»⁶, – язвительно подмечает Соня, и она не врет: прогулки Лавкрафта возобновились почти сразу после приезда в Нью-Йорк. Двадцать четвертого апреля он ходил с Соней по магазинам, а затем один направился к Проспект-парк, оттуда – на Западную 97-ю улицу, 230, где теперь жил Фрэнк Лонг (дом номер 823 на Вест-Энд-авеню был снесен для строительства нового здания под номером 825). В Бруклин Лавкрафт вернулся только на ужин с Соней, после чего сразу поехал к Сэмюэлу Лавмэну: сначала в его книжный магазин на 59-й улице на Манхэттене, а потом к нему домой в Коламбиа-Хайтс. Домой он пришел в четыре часа утра.

Двадцать седьмого апреля у Лонга был день рождения, и родители повезли того прокатиться вдоль реки Гудзон к озеру Махопак. Лавкрафт отправился вместе с ними и в дороге с удовольствием посмотрел на холмистые пейзажи. В мае он еще несколько раз совершал поездки с Лонгами, и они добрались до самого Пикскилла на севере и Стэмфорда и Риджфилда в Коннектикуте на востоке. Однажды они попали в академию Вест-Пойнт и посмотрели торжественное построение военных. Зачастую Лавкрафт исследовал новые места в одиночку. Как-то он упоминал, что собирается посетить место под названием Грейвзенд, что «к югу от Флэтбуша на пути к Кони-Айленд»⁷ – скорее всего, он имел в виду район, который сейчас известен как Бенсонхерст. Там Лавкрафт обнаружил «на самом видном месте с десяток домиков, построенных до 1700 года». Также он совершал вылазки в Флэтлэндс и Нью-Ютрит (к востоку и к западу от Бенсонхерста).

Естественно, не обошлось без встреч с «бандой», хотя Лавкрафт с некоторой долей удивления и даже беспокойства замечал, что «банда» «практически распалась»⁸. В период с 1924 по 1926 год эта компания явно держалась именно на нем. После одного из собраний (второго мая) Джордж Кирк пригласил Лавкрафта и Эверетта Макнила к себе в гости, где его молодая супруга Люсиль, ожидавшая, что муж вернется не один, подготовила чай, крекеры и сыр. Лавкрафт опять вернулся домой только к четырем утра.

Двенадцатого мая Лавкрафт навестил Джеймса Ф. Мортона в Патерсоне, и виды из окна автобуса по дороге туда показались ему убогими: «Одни нефтяные цистерны и заводы… унылые и безобразные фабричные города и однообразные равнины»⁹. Уже тогда из-за гнетущей местности вдоль автомагистрали страдала репутация Нью-Джерси! Зато музей, где работал Мортон, выглядел очаровательно, зал полезных ископаемых занимал весь верхний этаж. В тот вечер Лавкрафт поздно вернулся домой, но на следующий день встал рано, чтобы съездить с Соней в Брин-Мор-парк, район в Йонкерс, где в 1924 году они купили участок под дом. Территория все же принадлежала Соне – точнее, один из участков, поскольку второй уже был продан. Соня никак не могла решить, что делать с оставшейся землей: построить небольшой дом или все-таки продать ее.

В четверг двадцать четвертого мая Лавкрафт поднялся в неслыханно ранний час – в четыре утра, – чтобы встретиться с Талманом в Хобокене и в 6:15 сесть на поезд до Спринг-Вэлли (округ Рокленд), что близ границы с Нью-Джерси. Талман жил в загородном поместье, которое еще в 1905 году построил его отец. Сельская местность и старинные фермерские дома (возведенные в период с 1690 по 1800 годы) очень понравились Лавкрафту, он внимательно их рассматривал на предмет архитектурных отличий от таких же построек в Новой Англии. Он так много читал об американской колониальной архитектуре и так часто видел ее воочию, что стал настоящим экспертом в этой сфере. В тот день Талман с Лавкрафтом поехали в городок Таппан, где в 1780 году судили и повесили майора Джона Андре – молодого британского офицера, который вступил в сговор с Бенедиктом Арнольдом с целью добиться капитуляции Вест-Пойнта.

Талман отвез Лавкрафта в деревню Наяк на западном берегу Гудзона, где Говард паромом перебрался на восточную сторону, в Тарритаун. На автобус он доехал до Слипи-Холлоу (Сонной Лощины), где с удовольствием осмотрел церковь, построенную в 1685 году, и поросший лесом овраг неподалеку. Затем Лавкрафт пошел пешком обратно в Тарритаун и хотел заглянуть в дом Вашингтона Ирвинга, но тот, как оказалось, перешел в частное владение и посетителей туда не пускали. Паромом из Хейстингса-на-Гудзоне Лавкрафт вернулся в Нью-Йорк.

Двадцать пятого мая Лавкрафт опять встал рано, на этот раз в 6:30, чтобы к 8:30 попасть к Лонгу. Семья Фрэнка собиралась объехать на машине те места, которые за предыдущий день исследовал Говард. Поездка растянулась на целый день, и Лавкрафт попал домой ближе к полуночи. Двадцать девятого числа Лавкрафт встретился с Зелией Бишоп, для которой Лонг тоже выполнял кое-какую редакторскую работу. В последующие дни он в одиночку посещал места неподалеку от дома, побывав в Астории и Элмхерсте (в Квинс), Флашинге (тогда он еще был отдельным населенным пунктам) и других районах. Третьего июня Лавкрафт вместе с Соней, а затем шестого числа в компании Лонга посетил несколько поселений Стейтен-Айленда. Правда, уже на следующий день он получил неожиданное приглашение от Вреста Ортона, что внесло существенные изменения в его планы. Лавкрафт собирался навестить Бернарда Остина Дуайера в Вест-Шокане, а потом двинуться на юг и, возможно, неделю пробыть в Филадельфии или Вашингтоне. Хотя Ортон жил в Ривердейле, довольно приятной части Бронкса, Нью-Йорк вызывал у него отвращение, и он решил переехать на только что купленную ферму близ Братлборо, штат Вермонт. Он настоятельно звал Лавкрафта с собой, и тот согласился, хоть и не сразу.

Во время пребывания в Нью-Йорке Лавкрафт не все время прохлаждался. Каждый день он разбирал горы писем, а также продолжал искать заказы на редакторскую работу. Объединившись с Лонгом, он подал в Weird Tales следующее объявление, которое вышло в номере за август 1928 года:

ФРЭНК БЕЛНЭП ЛОНГ-МЛ.

Г. Ф. ЛАВКРАФТ

Предоставляют услуги критического и рекомендационного характера для авторов прозы и поэзии, а также литературного редактирования любой степени. Обращаться по адресу: Нью-Йорк, Западная 97-я улица, 230, Фрэнк Б. Лонг¹⁰.

Впрочем, ближе к концу года Лавкрафт с прискорбием сообщал, что «от нашего с Лонгом объявления о редактуре не было почти никакого толка»¹¹. Более того, насколько мне известно, за тот период к Лавкрафту не обратился ни один новый клиент по этому объявлению, с помощью которого он, вероятно, надеялся привлечь начинающих авторов вроде Зелии Бишоп.

Адольф де Кастро продолжал доставать Лавкрафта и Лонга приглашениями в гости (он жил на окраине Нью-Йорка) либо сам заявлялся в квартиру Сони и даже в ее магазин. У него были грандиозные планы, связанные с мемуарами о Бирсе и другими работами, однако Лавкрафт решительно стоял на своем, требуя сто пятьдесят долларов в качестве предоплаты за работу над книгой, посвященной Бирсу, хотя все-таки по доброте душевной подготовил «критический план»¹² редактирования – неизвестно, правда, воспользовался ли им Лонг, который в итоге вычитывал книгу. В какой-то момент де Кастро так его довел, что Лавкрафт в ярости восклицал: «Вот бы он уехал в Мексику, чтоб там его застрелили или посадили в тюрьму!»¹³

В то время Лавкрафт выполнил одну необычную работу – подготовил предисловие к книге воспоминаний о путешествиях «Следы Старого Света», которую написала богатая тетушка Фрэнка Лонга. Позже в 1928 году книгу опубликовал У. Пол Кук (безусловно, за счет самой миссис Симмс), и пусть в предисловии указано «Фрэнк Белнэп Лонг-мл., июнь 1928 года», составлено оно было Лавкрафтом, поскольку Лонг в то время занимался другой задачей и не успевал написать его в установленный Куком срок¹⁴.

Книга «Следы Старого Света», вероятно, стала последней публикацией «Реклюз пресс». Под конец пребывания в Нью-Йорке Лавкрафт вычитывал гранки «Заброшенного дома», однако, как нам уже известно, проект с печатью рассказа все время откладывался. Лавкрафт с Куком также работали над вторым изданием «Белого огня» Буллена, поскольку в Канаде неожиданно раскупили весь первый тираж. Книгу отпечатали, но до переплета и распространения экземпляров дело так и не дошло.

Итак, что мы можем сказать о шести неделях, проведенных Лавкрафтом в Нью-Йорке? Судя по его рассказам, он, как это бывало прежде, часто виделся с друзьями и проводил мало времени с женой – к такому образу жизни он приноровился почти сразу после вступления в брак. Несмотря на отвращение к городу, Лавкрафт, похоже, неплохо провел время, однако ухватился за первую же возможность вернуться в Новую Англию. У нас нет информации о том, как долго Лавкрафт обещал пробыть в Нью-Йорке с Соней, хотя из его писем к Лиллиан становится ясно, что дела с Сониным магазином шли довольно успешно (спустя некоторое время она даже наняла помощницу на неполный рабочий день, так как не справлялась с заказами сама). В мемуарах Соня почти ничего об этом не рассказывает, поэтому трудно сказать, как долго она занималась магазином. Зато она часто злилась на Лавкрафта, который не стремился проводить с ней время, писала об этом в своих воспоминаниях и наверняка высказывала ему личные претензии. На него это, вероятно, никак не повлияло, ведь он чувствовал себя не более чем гостем, как это было и в 1922 году (правда, теперь он хотя бы предлагал поделить траты на еду). Если Соня надеялась, что эта встреча в Нью-Йорке поможет их браку сдвинуться с мертвой точки, то ее ждало разочарование. Неудивительно, что уже в следующем году она подала на развод.

Недолгая поездка в Вермонт в 1927 году разожгла интерес Лавкрафта, в результате чего он с удовольствием проведет целых две недели в старомодной сельской местности. Ортон, естественно, поехал на ферму не один, а со всей семьей – женой, маленьким сыном, родителями и бабушкой по материнской линии, восьмидесятилетней миссис Тичаут, чьи рассказы о прошлом в особенности впечатлили Лавкрафта. Вся компания прибыла в новый дом десятого июня, и Лавкрафт гостил у них до двадцать четвертого числа.

Интересно читать о том, как Лавкрафт выполнял простые домашние дела («Я научился разводить костер и даже помог соседским мальчишкам пригнать отбившуюся от стада корову»¹⁵), при этом наверняка представляя себя пожилым фермером. В доме у Ортона почти не было современных удобств: водопровод заменяла труба, по которой стекала родниковая вода, а для освещения использовались только масляные лампы и свечи.

Бо́льшую часть времени Лавкрафт в одиночку исследовал местность. Тринадцатого июня он поднялся на Губернаторскую гору (1823 фута над уровнем моря), но с досадой обнаружил, что с поросшей лесом вершины совсем не видно окрестностей. На следующий день Лавкрафт заглянул в гости к давнему приятелю по любительской журналистике Артуру Гудинафу, а затем пересек реку Коннектикут и отправился в Нью-Гэмпшир, чтобы взобраться на гору Вантастикет. Восемнадцатого числа он ездил на автобусе в Дирфилд и Гринфилд (штат Массачусетс).

Шестнадцатого июня из Монтпилиера приехал Уолтер Дж. Котс – чтобы увидеться с Лавкрафтом, он преодолел на машине почти сто миль. Они проговорили о литературе и философии до трех часов ночи, после чего Ортон и Лавкрафт пошли на ближайший холм, развели там костер и встречали рассвет. Более знаменательная встреча произошла на следующий день, когда Лавкрафт, Ортон и Котс отправились в Братлборо к Гудинафу, где проходило литературное собрание, на котором присутствовали некоторые местные авторы. Как сообщал Лавкрафт, об этой встрече даже написали в Brattleboro Reformer, и впоследствии Донован К. Лоукс действительно нашел статью о мероприятии¹⁶.

В той же газете шестнадцатого июня появилась статья Вреста Ортона о Лавкрафте под названием «„Странный“ писатель среди нас». Говард справедливо называл ее «чрезмерно хвалебной», но в остальном материал получился проницательным и в чем-то даже пророческим. Хотя сам Ортон почти не интересовался «странным» жанром (заявляя, что после прочтения рассказов Лавкрафта «испытал такой всепоглощающий страх, что больше ни за что подобное не возьмусь»), он поведал о популярности Говарда в Weird Tales («Читатели журнала… с нетерпением ждут его новых работ»), объяснил его подход к «странной» прозе (бесстыдно содрав пару строк из «Сверхъестественного ужаса в литературе») и в заключение сравнил его с Э. По:

«…ни на долю секунды не сомневаюсь, что он, как и По, на долгие годы задаст планку для молодых писателей. Некоторые считают его даже более успешным автором „странных“ рассказов… В этом я не уверен, но могу с точностью сказать одно: у меня складывается впечатление, что Лавкрафт пишет свои истории, испытывая куда более глубокий интерес к „странной“ тематике по сравнению с тем же По… Не стану утверждать, что он во всем лучше По, однако в качестве исследователя данной области со своей точки зрения и автора, занимающегося исключительно этой темой, Г. Ф. Лавкрафт – величайший из писателей нашей страны»¹⁷.

Статья вышла в колонке Чарльза Крейна «Бродячее перо». Лавкрафт встретился с Крейном двадцать первого июня и отзывался о нем как о чудесном человеке и типичном представителе вермонтских янки.

Также Лавкрафт познакомился с местными ребятами из семьи Ли – Биллом, Чарли и Генри. Это им он помогал пригнать корову. Днем двадцать первого июня Чарли повел Лавкрафта в гости к чудаковатому фермеру по имени Берт Дж. Экли, художнику-самоучке и прирожденному фотографу. Лавкрафт был от него в восторге:

«Он пишет в самых разных жанрах, но специализируется на местных пейзажах. Этот человек никогда не обучался в художественной школе, а его картины просто потрясающи. В геральдике он не уступает Талману, а то и превосходит его, также он делает великолепные снимки природы и натюрмортов. Его можно назвать мастером на все руки и в других областях. И при этом Экли ведет примитивную жизнь землевладельца, а дома у него царит страшный беспорядок»¹⁸.

Вермонт оказал невероятно мощное влияние на воображение Лавкрафта. Тут он снова окунулся в атмосферу старинной Новой Англии, исчезнувшей из более густонаселенных южных штатов. Ему удалось одержать «победу над временем», которая лежала в основе его любви к прошлому и понимания «странного»:

«Здесь жизнь почти не изменилась со времен революции – те же пейзажи, здания, семьи, профессии, та же речь и образ мышления. Основу местного существования составляет бесконечный цикл сева и жатвы, кормления и доения, посадки и сенокоса, и все занятия, от производства молочных продуктов до охоты на лис, пропитаны старыми традициями новоанглийской простоты. Каждый день люди живут идиллией, смутное отражение которой мы видим в „Фермерском альманахе“. Другими словами, жители Вермонта – это наши современные предки! Холмы, ручьи и вековые вязы… фронтоны фермерских домов, выглядывающие из-за поворотов на вершине холмов… белые башенки в сумерках далеких долинах – все эти восхитительные признаки прошлого не теряют здесь своей значимости и наверняка сохранятся для многих будущих поколений. Прожив среди такого скопления старины на протяжении двух недель и ежедневно расхаживая по комнатам фермерского дома с низкими потолками, обставленного антикварной мебелью, а также наслаждаясь видом бескрайних зеленых просторов полей, обнесенных каменными стенами лугов с крутыми склонами, таинственных лесистых холмов и долин с журчащими ручьями, я проникся истинной новоанглийской атмосферой, с которой никогда не сравнится городское существование»¹⁹.

Двадцать третьего июня У. Пол Кук, который уже дважды бывал на ферме Ортона, пока там гостил Лавкрафт, снова приехал с женой и остался на ночь, а на следующий день отвез Лавкрафта в Атол, где тот пробыл примерно неделю. Почти ничем примечательным Говард там не занимался: купил новый костюм за семнадцать с половиной долларов, встречался с Г. Уорнером Мунном, в ясную погоду писал письма, сидя в парке Филлипс, и наблюдал за процессом печати «Заброшенного дома» в офисе «Атол транскрипт». Пожалуй, единственное важное событие за период пребывания в Атоле произошло двадцать восьмого июня, когда Мунн показал Лавкрафту живописное лесное ущелье к юго-западу от города в заповеднике под названием «Медвежья берлога».

В пятницу двадцать девятого июня Лавкрафт двинулся дальше, в не менее примечательное место. Эдит Минитер, знакомая Говарда по любительской журналистике, настоятельно зазывала его в гости в Уилбрахам, штат Массачусетс, где она жила со своей двоюродной сестрой Эванор Биб. Лавкрафт проснулся в 6:30 утра, чтобы сесть на восьмичасовой поезд до Норт-Уилбрахама. Очарованный большой коллекцией старинных вещей, которую собирала Биб, а также семью кошками и двумя собаками, командовавшими в доме, Лавкрафт пробыл там восемь дней. Больше всего он заинтересовался местным фольклором и историями о привидениях, что поведала ему Минитер. В эссе «Миссис Минитер: оценка творчества и воспоминания» (1934) Лавкрафт писал:

«Я увидел разрушенный и заброшенный дом Рэндольфа Биба, вокруг которого собиралось аномальное количество козодоев, и узнал, что сельские жители боятся этих птиц, считая их злыми проводниками душ. Ходят слухи, будто они прилетают к домам, где близится чья-то смерть, чтобы поймать душу усопшего. Если душа сумеет ускользнуть, птицы с досадой разлетаются в разные стороны, но иногда они взрываются таким радостным победным криком, что сторонние наблюдатели, бледнея, бормочут „Забрали!“ с благоговейной напыщенностью, присущей исключительно жителям отдаленных районов Новой Англии».

Как-то вечером Лавкрафту удалось понаблюдать за мерцанием светлячков: «Они скакали по лугам и под таинственными старинными дубами, где изгибалась тропинка. Они плясали в болотистой низине, словно собрались на шабаш под сенью сучковатых вековых деревьев»²⁰. В этой поездке Лавкрафта ждало потрясающее сочетание старины, сельской жизни и всего «странного»!

Наконец седьмого июля Лавкрафт отправился в поездку по югу. Сначала он сел на автобус до Спрингфилда (самого крупного города поблизости от Уилбрахама), затем до Гринфилда, где он провел ночь в отеле, а на следующий день поехал на автобусе в Олбани (по Тропе ирокезов). Олбани показался Лавкрафту угрюмо-викторианским, но там он побывал лишь проездом. На следующий день он по Гудзону добрался до Нью-Йорка, чтобы взять другой чемодан (в путешествие по Вермонту и Массачусетсу он брал Сонин чемодан, купленный за тридцать пять долларов, а теперь решил забрать свою легкую сумку за девяносто девять центов). Как ни странно, он сообщал, что Соня «не могла предоставить ему жилье», и Лавкрафт переночевал в бруклинском отеле «Боссерт» на Монтегю-стрит²¹. Интересно, почему за месяц, прошедший между его отъездом в Вермонт и возвращением в Нью-Йорк, квартира Сони вдруг стала для него недоступной? Так или иначе десятого числа Лавкрафт встретился с Лонгом и Уондри и пообедал с Соней в ресторане «Милан», потом сходил с ней в кино, а в час ночи сел на поезд до Филадельфии.

Там он бывал уже не раз и провел всего несколько часов, потом сел на автобус до Балтимора, куда добрался на закате. Почти во всем городе преобладала викторианская атмосфера, однако Лавкрафт все-таки нашел для себя кое-что интересное: католический собор 1808 года, возведенную в 1815 году колонну и различные загородные усадьбы, самая старинная из которых была построена еще в 1754 году. Главную же достопримечательность он описывает так: «Кульминационным моментом моей экскурсии по Балтимору стал выцветший памятник в дальнем углу Вестминстерского пресвитерианского кладбища, к которому вплотную подобрались трущобы. Он стоит у высокой стены под ивовыми ветвями. Здесь ощущается истинная меланхолия, а в ночи памятника касаются черные крылья – ведь это могила Эдгара Аллана По». С тех пор это место почти не изменилось. Жаль, что Лавкрафт, похоже, не заходил в саму церковь, в подвале которой расположены самые жуткие в США катакомбы.

Из Балтимора Лавкрафт собирался отправиться прямиком в Вашингтон, но не смог проехать мимо колониальных красот Аннаполиса. Увиденное его не разочаровало. За один день (двенадцатое июля) он успел осмотреть почти все достопримечательности: военно-морскую академию, старинное здание парламента (1772–1774), колледж Сент-Джонс и множество колониальных поместий, благодаря которым «Аннаполис может именоваться южным Марблхедом»²².

Вечером того дня Лавкрафт поехал в Вашингтон и провел там три дня, снова посетив Александрию (в 1925 году он уже бывал в этом городе). Также он осмотрел Маунт-Вернон, плантацию Джорджа Вашингтона и старый район Джорджтаун, съездил в Фолс-Черч, небольшой городок в Виргинии. Лавкрафт хотел увидеться с Эдвардом Ллойдом Секристом, однако тот был в командировке в Вайоминге.

Также Лавкрафт не устоял против соблазна отправиться на экскурсию по Бесконечным пещерам в городе Нью-Маркет, штат Виргиния, – дорога на автобусе от Вашингтона занимала целых четыре часа, зато стоимость оказалась совсем невысокой, всего два с половиной доллара. Он с детства сочинял рассказы о пещерах и решил не упускать такую возможность. Эта часть поездки тоже не подвела:

«Я продвигался все глубже и глубже, проход за проходом, из одного зала в другой, словно переносясь в какие-то странные ночные фантазии. Отовсюду на меня посматривали причудливые строения, и по без конца снижающемуся уровню стало понятно, что я опустился на поразительную глубину. С отблесками далеких черных пространств, куда не падал свет: провалов неизведанной глубины, ведущих к неведомым пропастям, и сводчатых проходов, зазывающих внутрь тайнами, что еще не известны человеческому глазу, – душа моя приближалась к пугающим мрачным границам материального мира, появлялся намек на существование жутких нечетких измерений, где бесформенные существа очень близко подкрадываются к видимому миру людей, обладающих пятью органами чувств. Скрытые эпохи – погрузившиеся под воду цивилизации, подземные вселенные и неизвестный образ жизни существ, обитающих в незримых глубинах, – все это мелькало в воображении при встрече с беззвучной вечной ночью»²³.

Остаток путешествия был уже не так интересен. На автобусе Лавкрафт добрался до Филадельфии, а оттуда – до Нью-Йорка. Он планировал не спеша направляться в сторону родного города, но в Нью-Йорке его ждало письмо от Энни Гэмвелл – тетя сообщала, что Лиллиан заболела и мучается от приступов боли в пояснице, поэтому Лавкрафт без промедления сел на поезд и поехал в Провиденс. Его не было дома ровно три месяца.

Вскоре после возвращения в Провиденс Лавкрафт подробно описал свое весеннее путешествие в «Наблюдениях о разных регионах Америки». Впоследствии он напишет еще несколько длинных рассказов о своих поездках, включая «Путешествия по американской провинции» (1929), «Рассказ о Чарлстоне» (1930) и «Описание города Квебек» (1930–1931, самая объемная из всех работ Лавкрафта), однако первое произведение такого рода, «Наблюдения», было одним из лучших. Он безупречно сочетал язык восемнадцатого века («полное повествование о моих недавних странствиях охватывает временной период около трех месяцев и чрезвычайных размеров территорию») с искусным изложением впечатлений о поездках, историей городов и личными отступлениями.

Люди практичного склада проливают горькие слезы, полагая, что Лавкрафт «зря тратил» свое время на эти пространные работы, которые явно не планировал издавать, а некоторые – две последние в указанном выше списке, если быть точнее, – даже кому-либо показывать. Это один из множества случаев, когда исследователи творчества Лавкрафта пытались прожить его жизнь вместо него самого. Писал он все это с единственной «целью» – ради удовольствия, чтобы порадовать себя и кое-кого из друзей, и этого было достаточно. «Наблюдения» и «Путешествия» напечатаны на машинке с одинарным интервалом и, по сути, представляют собой открытые письма, первое из которых было адресовано Морису У. Моу («Помнишь, о Мудрейший?» – вставляет свое обращение Лавкрафт), хотя потом наверняка передано и другим близким друзьям. Не сомневаюсь, что детали поездок он брал из собственных дневников и, возможно, из писем к Лиллиан, а исторические подробности – из путеводителей и книг по истории конкретных регионов, а также из личного опыта.

Один небольшой отрывок из «Наблюдений» все-таки опубликовали еще при жизни Лавкрафта. Морис У. Мо помогал Стерлингу Леонарду и Гарольду Я. Моффетту с редакторской подготовкой серии учебников по литературе, и ему настолько понравилось описание поездки в Сонную Лощину, что он включил этот абзац под заголовком «Сонная Лощина сегодня» во второй том «Юношеской литературы», опубликованный в 1930 году издательством «Макмиллан». Текст напечатали почти дословно, убрав, правда, некоторые архаизмы. Из существенных изменений можно отметить лишь одно: у Лавкрафта в ущелье реки «образовалось место для сбора многочисленных гулей, спутников подземных обитателей», и в этом предложении Моу заменил «гулей» на «призраков», сделав его менее понятным. Узнав, что отрывок из статьи появится в учебнике, Лавкрафт пришел в восторг: «Пусть Райт отвергает мои работы, зато мое имя станет бессмертным в неохотно произносящих его устах юных читателей»²⁴. Правда, получилось не совсем так: хотя в 1935 году вышло переиздание учебника, после его перестали выпускать, и теперь данная публикация считается одной из самых редких у Лавкрафта.

В то время Лавкрафт занимался не только письмами и статьями о путешествиях – в начале августа он написал «Ужас Данвича». Рассказ стал очень популярным, однако я не могу не обратить внимание на серьезные промахи, связанные с его задумкой, техникой и стилем. Сюжет хорошо известен: в убогом городке Данвич на «севере центральной части Массачусетса» живут лишь несколько фермерских семей, и одна из них – семья Уэйтли – вызывает немало подозрений с тех пор, как в 1913 году на Сретение родился Уилбур Уэйтли, дитя матери-альбиноса и никому не известного отца. Вскоре после его появления на свет Старый Уэйтли, отец Лавинии, произносит зловещее предсказание: «Однажды вы услышите, как дитя Лавинии выкрикивает имя своего отца с вершины Сторожевого холма!»

Уилбур взрослеет невероятно быстро и уже к тринадцати годам достигает гигантского роста (больше двух метров). Его ум тоже развит не по годам после прочтения старых потрепанных книг из библиотеки Старого Уэйтли. В 1924 году старик умирает, но перед кончиной успевает прохрипеть внуку, чтобы тот открыл «семьсот пятьдесят первую страницу полного издания» некой книги, которая поможет «открыть врата в Йог-Сотот». Два года спустя Лавиния бесследно исчезает. Зимой 1927 года Уэйтли впервые выезжает за пределы Данвича, чтобы ознакомиться с латинским изданием «Некрономикона» в библиотеке Мискатоникского университета, только вот престарелый библиотекарь Генри Армитаж не разрешает забрать книгу с собой, даже на один день. С той же целью Уэйтли отправляется в Гарвард, но и там получает отказ. Затем, ближе к концу весны 1928 года, Уилбур проникает в библиотеку, чтобы украсть книгу, однако его убивает злобный сторожевой пес. Описание его смерти вызывает отвращение: