Текст книги "Уплотнение границ"

Советская Россия, а затем СССР, рубежи которых должен был защищать наш герой, являлись новыми территориальными конструкциями. Чем являлась в таком случае граница советского пограничника?

Глава 2. Начало уплотнения границ (1920–1923)

Согласно Большой советской энциклопедии, государственные границы Советской России были определены мирными договорами с Эстонией (2 февраля 1920 года), Литвой (12 июля 1920 года), Латвией (11 aвгуста 1920 года), Финляндией (14 октября 1920 года), Польшей (18 марта 1921 года), Афганистаном (28 февраля 1921 года), а также договорами о дружбе и сотрудничестве с Персией (20 февраля 1921 года), Турцией (16 марта 1921 года), Монголией (5 сентября 1921 года) и Китаем (30 мая 1924 года). Единственной страной, граница с которой не стала предметом переговоров и не была признана, являлась Румыния.

Несмотря на новые границы, на практике ситуация по обе стороны рубежа оставалась нередко прежней, как позволяет судить об этом, к примеру, автобиографический роман Сергея Пясецкого (Песецкого), посвященный жизни контрабандистов на советско-польской границе[240]240
  Первая публикация: Piasecki S. Kochanek Wielkiej Niedźwiedzicy. Warszawa: Towarzystwo Wydawnicze «Rój», 1937; рус. пер.: Пясецкий С. Любовник Большой Медведицы / Пер. с польск. В. Л. Авиловой, Д. С. Могилевцева. Минск: Регистр, 2014.


[Закрыть]. В 1922–1924 годах автор романа неоднократно пересекал приграничные районы, направляясь из расположенного на территории Польши белорусского городка Ракова в пригород Минска. Этот путь длиной около пятидесяти километров проходил через болота, холмы, реки и леса. Зимой тропы были заметены снегом, и лучшим временем года для контрабанды считалась осень. По обе стороны границы люди жили одинаково: они были бедны, пили водку, пели белорусские песни и просыпались под звон православных колоколов. Торговля находилась в руках евреев; товары обычно обменивались не на местные деньги, а на доллары или золото. Все население жило за счет новой границы. В начале 1920-х годов процесс культурной, идеологической и экономической дифференциации между оказавшимися по разные стороны границы территориями был еще впереди. Пока эти миры оставались тесно переплетенными. Это были окраины многонациональных империй, которые в случае России соответствовали территории черты оседлости, широкой полосой протянувшейся от Балтийского моря до Черного.

Как в этих условиях шло создание границы? Сама по себе граница – устойчивая, четко определенная линия, маркер государственного суверенитета – не интересовала новую политическую элиту, пришедшую к власти в революционной России. Большевиков гораздо больше волновал вопрос экспорта революции. И в Европе, и в Азии главной целью их политики было создание передового фронта революции. Джереми Смит убедительно показал, насколько изобретательной была национальная и территориальная политика, проводимая большевиками в «освобожденном» от буржуазного гнета пространстве[241]241
  См. о национальном и федеральном строительстве: Smith J. The Bolsheviks and the National Question, 1917–1923. New York: Palgrave; Macmillan, 1999. О дипломатической стороне вопроса см. прежде всего следующие работы, опирающиеся на документы из архивов министерств иностранных дел Польши, Финляндии и частично России (АВП РФ. Ф. 0135): Borzecki J. The Soviet-Polish Peace of 1921 and the Creation of Interwar Europe. New Haven: Yale University Press, 2008; Рупасов А. И., Чистиков А. Н. Советско-финляндская граница, 1918–1938. СПб.: Европейский дом, 2000.


[Закрыть]. Исследователь, однако, не рассматривает вопрос внешних границ, интересовавший до сих пор только специалистов по истории дипломатии. А ведь будь то внешние или внутренние рубежи, в основе определения территориальных границ суверенитета лежали одни и те же принципы, и в эти годы – в период между подписанием перемирий и мирных договоров и созданием Советского Союза – существовало множество связей между политикой добрососедства, пограничной и национальной политикой. Использование традиционных для историографии делений привело к частичному разрыву взаимосвязей между историей внутренней реорганизации нового многонационального государства и историей его внешних границ. Моей задачей является восстановить связь между внутренними и внешними рубежами. Как осуществлялся – в теории и на практике – контроль над периферийными территориями? Прежде всего следует подчеркнуть, что хотя большевики и действовали параллельно с участниками Парижской мирной конференции, определившей устройство послевоенной Европы, политика советских властей заметно отличалась. В своих попытках решить территориальный вопрос вожди революции отказались от унитарного принципа, считавшегося в рамках Версальской системы единственной гарантией стабильности, демократии и прогресса. Как мы увидим, во имя пролетарской революции они весьма талантливо использовали принципы независимости, автономии и федерации народов.

Следует напомнить еще один факт, о котором историки часто забывают: большевики умело применяли соглашения с соседними государствами как для восстановления мира, так и для борьбы с так называемой контрреволюцией в пограничных районах. Уже в начале 1920-х годов советские дипломаты претендовали на роль защитников «духа и буквы» подписанных соглашений и представляли себя образцами для подражания в том, что касалось соблюдения международного права, которое, на их взгляд, постоянно нарушали соседние государства[242]242
  См. тома за 1921–1925 годы из коллекции: Документы внешней политики СССР, 1917–1938. M.: Госполитиздат, 1960–1963. Т. 4–8 (далее ДВП СССР).


[Закрыть]. Я постараюсь показать это на примере формирования пограничной зоны с советской стороны, которое сначала отвечало логике двусторонних отношений, а затем превратилось в одну из практик внутреннего контроля пространства.

Понятие пограничной зоны как особого функционального пространства и зоны действия государственной политики, ограниченной определенной территорией, получило широкое распространение в XIX веке в соглашениях между соседними государствами[243]243
  Перечень юридических текстов, определяющих санитарные, военные, таможенные зоны, а также зоны обмена преступниками и дезертирами: Lapradelle P. G. de. La frontière. Thèse pour le doctorat sciences politiques et économiques. Université de Paris, Faculté de droit. Paris: Editions internationales, 1928.


[Закрыть]. Оно встречается как в международном, так и во внутреннем праве. Так, уже в XVIII веке была определена зона действия английских и французских таможенников в районе Ла-Манша: 3 лье на суше и 3 морские мили на море[244]244
  Morieux R. Une mer pour deux royaumes: La Manche, frontière franco-anglaise, XVIIe – XVIIIe siècles. Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2008.


[Закрыть]. В Российской империи полномочия таможенников и пограничников, в том числе право преследовать нарушителей, проводить расследования, обыски и задержания, расширялись по мере приближения к границе (50 верст, 30 верст, 21 верста, 7 верст, 875 саженей)[245]245
  Инструкция службы чинов Отдельнаго корпуса пограничной стражи. СПб.: Генштаб ОКПС, 1912. Ст. 24, 29 и 185.


[Закрыть]. Во время Балканских войн, а затем в ходе Первой мировой войны понятие пограничной зоны использовалось также для оправдания массовых принудительных перемещений населения[246]246
  Так, турецко-болгарская конвенция 1913 года предусматривала обмен 48 570 турок и 46 764 болгар, проживавших в пределах 15-километровой полосы по обе стороны границы.


[Закрыть]. Тем не менее лишь по окончании Первой мировой войны это понятие стало применяться повсеместно.

Речь шла прежде всего о сознательной политике добрососедства: как тогда считалось, в разрушенной войной Европе такую политику во что бы то ни стало следовало проводить, в том числе – или даже прежде всего – бывшим врагам. Работа европейских юристов, сотрудничавших с юной Лигой Наций, полностью вписывалась в эту логику обеспечения коллективной безопасности и мира между народами. Старые и новые государства стремились окружить себя нейтральными или демилитаризованными зонами, которые иногда совпадали с бывшими прифронтовыми районами, способствуя их замирению. Так, в целях обеспечения безопасности на франко-германской границе было принято решение о демилитаризации Рейнской области и временной передаче Саарского бассейна под управление Лиги Наций. Этот процесс не ограничивался территорией Европы[247]247
  Altug S., White B. Th. Frontières et pouvoir d’État. La frontière turco-syrienne dans les années 1920 et 1930 // Vingtième Siècle. Revue d’histoire. 2009. Vol. 103. Р. 92.


[Закрыть]. Часто вставал и вопрос создания буферных зон вдоль западных границ России и дружественных ей советских республик.

Кроме того, реорганизация пространства на востоке Европы обуславливала необходимость учитывать «антропологическую» специфику приграничных зон и областей, где пространство повседневной жизни не совпадало с новыми политическими рубежами. Сами по себе трансграничные обмены не были чем-то новым: на востоке Европы на границах империй еще до Первой мировой войны практиковалась выдача пропусков («легитимационных билетов»). Они действовали в течение года и позволяли регулярно пересекать границу лицам, работавшим за границей, а также владельцам и персоналу имений, расположенных по обе стороны рубежей. Эта практика получила продолжение, когда возникшие на развалинах империй новые государства подписали двусторонние договоры, предусматривавшие создание пограничных зон с особым режимом торговли и перемещений для местного населения[248]248
  Многочисленные примеры можно найти в публиковавшемся в коллекции договоров Лиги Наций, например: Т. 97. № 2222, 1929–1930. С. 117–129. Пример из дореволюционной практики: в Новоселицкой волости, расположенной вблизи границы с Австро-Венгрией, в 1905 году каждый месяц границу пересекало 90 тысяч обладателей легитимационных билетов (РГВИА. Ф. 4888. Оп. 1. Д. 13. Л. 16).


[Закрыть]. Подобные соглашения о «малых границах» или «малых трансграничных потоках» часто являлись приложением к торговым договорам; они признавали специфику повседневной жизни на периферии новых государств, позволяя жителям деревень и городов, расположенных на расстоянии 10–15 км от границы, получать пропуска и специальные разрешения. В этих соглашениях определялись также пункты пересечения границы и товары, освобождаемые от уплаты таможенных пошлин. Существовали ли подобные соглашения в советских республиках в 1920-е годы? Как они соотносились со стремлением обеспечить идеологическую защиту нового революционного пространства?

Пытаясь ответить на этот вопрос, я буду опираться на материалы центральных и местных (республиканских и областных) государственных и партийных архивов, расположенных, в частности, в Минске и в Выборге. Много интересной информации содержат также опубликованные в начале 1960-х годов советские дипломатические документы. В предметно-тематическом указателе к ним можно найти четыре рубрики, которые свидетельствуют о значительном интересе большевиков к политике границ и к отношениям с соседними государствами: «режим государственной границы», «режим советских территориальных вод», «вмешательство иностранных государств в дела советских республик» и «невмешательство во внутренние дела других государств»[249]249
  ДВП СССР.


[Закрыть].

Унаследовав рубежи, горизонт которых выходил за рамки политических границ, большевики активно действовали на европейской послевоенной сцене, на практике применяя нормы международного права. При этом, однако, они преследовали ряд специфических целей, которые нам предстоит рассмотреть в ходе анализа понятий «передовой фронт», «малая граница» и «пограничная зона» – трех вариаций на тему плотной и широкой границы, не сводимой к одной линии.

Передовой фронт революции

В идеологии основателей советского государства борьба классов сочеталась с подвижным характером границ[250]250
  Идея подвижного характера границ, оправдываемого революционными ценностями, получила распространение во время Французской революции: Nordman D. La Frontière // Dictionnaire critique de la République / Sous la dir. de V. Duclert, C. Prochasson. Paris: Flammarion, 2002. Р. 499–504.


[Закрыть]. В краткосрочной перспективе это означало значительную гибкость в территориальном вопросе. Одним из поздних проявлений такой гибкости стало в 1954 году решение Н. С. Хрущева подарить Крым Украинской ССР, которое ему до сих пор не могут простить русские националисты. В начале 1920-х годов кремлевские политики руководствовались соображениями, заметно отличающимися от имперских и великодержавных геополитических концепций, возврат к которым произошел только в конце 1930-х годов. Следует, однако, уточнить, что большевистская гибкость вовсе не означала отказа от территориальных притязаний, как об этом свидетельствует вторжение в меньшевистскую Грузию или наступление Красной армии на Варшаву в 1920 году. Этот подход следует, таким образом, поместить в контекст оригинального, многопланового метода управления революционным или потенциально революционным пространством.

Между классом и нацией: оригинальное управление революционным пространством

Вплоть до создания СССР для официального большевистского дискурса было характерно пренебрежение к границам. В революционной риторике граница рассматривалась как необходимый элемент национального строительства, который, однако, был скомпрометирован буржуазией, превратившей его в предмет сомнительных переговоров между империалистами. Охваченные революционно-очистительным порывом большевики сразу после прихода к власти опубликовали секретные соглашения и договоры царского правительства. В тот момент Ленин провозглашал: «Пусть буржуазия затевает презренную жалкую грызню и торг из-за границ, рабочие же всех стран и всех наций не разойдутся на этой гнусной почве»[251]251
  Ленин В. И. Речь на 1-м Всероссийском съезде Военного флота 22 ноября (5 декабря) 1917 г. // ПСС. М.: Издательство политической литературы, 1974 (5-е изд.). Т. 35. С. 115.


[Закрыть].

Плакаты времен Гражданской войны и вторжения Красной армии в Польшу свидетельствуют о стремлении выйти за рамки государственных границ во имя пролетарской революции. Так, на выпущенном ВХУТЕМАСом в 1921 году двуязычном плакате «Wir vernichten die Grenzen zwischen den Ländern/Мы разрушаем границы между странами»[252]252
  Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС), созданные в Москве в 1920 году, стали одним из главных центров советского авангарда. Об этом плакате см.: Barthélémy Ch. La frontière soviétique à l’affiche des années 1920 aux années 1950 // Frontières du communisme. Mythologies et réalités de la division de l’Europe, de la révolution d’Octobre au mur de Berlin / Sous la dir. de S. Coeuré, S. Dullin. Paris: La Découverte, 2007. Р. 186.


[Закрыть], обращенном к народам Европы, изображены немецкий и русский рабочие, молотом и киркой разрушающие последнюю границу (см. ил. 4). Марксистская идеология видела смысл истории в постепенном расширении государств и стирании границ.

Проблема границ, однако, осложнялась остро стоявшим в Российской империи национальным вопросом. Принятая в 1903 году программа РСДРП предусматривала право народов на самоопределение (статья 9). В отличие от многих других социал-демократических лидеров Ленин выступал за строгое соблюдение этого принципа. Провозглашенная сразу после прихода большевиков к власти «Декларация прав народов России» давала всем нерусским этносам бывшей империи право на свободное самоопределение вплоть до создания независимого государства, тогда как «Декрет о мире» требовал отказаться от аннексий, трактуемых как принудительное присоединение, которое не позволяло народу самостоятельно, путем голосования, выбрать форму своего национального существования.

Во время Гражданской войны начатые до революции споры о природе самоопределения продолжились. Следует ли учитывать мнение лишь трудящихся или же всей нации? Часть большевиков выступала против любых уступок по отношению к национальным чувствам, тогда как другие во главе с Лениным видели в этом важнейший психологический фактор, способный обеспечить революции поддержку со стороны широких масс. В ходе переговоров, завершившихся подписанием Брест-Литовского мира в марте 1918 года, большевистская делегация, не имея возможности – в условиях полного разгрома российской армии – что бы то ни было навязать немецкой стороне, требовала вывода германских войск с оккупированных территорий в целях проведения там плебисцитов[253]253
  Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир: октябрь 1917 – ноябрь 1918. М.: Терра, 1992. Т. 1–2.


[Закрыть]. Идея плебисцита как пропагандистского инструмента активно использовалась в России уже в конце войны, причем не только революционерами[254]254
  Wambaugh S. Plebiscites Since the World War: With a Collection of Official Documents. Washington: Carnegie Endowment for International Peace, 1933.


[Закрыть]. Зато требование дать право голоса всем иностранцам, находившимся на территории страны (в большинстве случаев речь шла о беженцах и военнопленных), было скорее инновацией. Этот принцип, связывавший гражданство с социальной, а не национальной принадлежностью, нашел воплощение в первых конституциях советских республик, принятых в 1918 году. Так, в статье 20 Конституции РСФСР (июль 1918 года) упоминалось «мировое гражданство», предоставляемое коммунистам всех стран[255]255
  Коровин Е. А. Международное право переходного времени. М.: Госиздат, 1924 (2-е изд.). С. 31.


[Закрыть].

Год спустя, на 8-м съезде партии, была сделана попытка найти компромиссное решение, призванное устранить противоречие между национальным и классовым принципами. Впоследствии это решение еще долго будет оказывать влияние на подход коммунистов к приграничным аннексиям. Речь шла о введении теоретического различия между двумя формами «национального» плебисцита: всеобщим голосованием на территориях, где социальная дифференциация и рабочее движение находились в зачаточном состоянии, и предоставлением права голоса только пролетариату в регионах с развитой классовой борьбой.

В любом случае даже если удовлетворение требований «инородцев» и, следовательно, проведение размежеваний по национальному принципу считались политической необходимостью, это еще не означало окончательного отделения. Речь шла, самое большое, о границах внутри расширявшегося революционного пространства, где со временем суверенитет должен был стать достоянием угнетенных масс. Установление политического контроля над территорией в ходе революции происходило с помощью советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, возникавших в городах и деревнях и являвшихся на протяжении 1918 года адресатами многочисленных телеграмм за подписью Ленина.

Революция привела к девальвации понятия границы. Евгений Александрович Коровин, видный юрист, перешедший на сторону большевиков, попытался предложить теорию права переходного периода и государственного суверенитета класса в качестве опоры для международных отношений новой России. Он писал: «Никогда Рабоче-Крестьянское Правительство не претендовало быть национальной властью в смысле буржуазного „священного единства“…» Настаивая на существовании в масштабах всего мира четкой горизонтальной границы, отделяющей господствующий класс от трудящихся масс, он представлял советскую власть в качестве «поборницы классовых интересов русского и международного пролетариата» и ссылался при этом на ряд примеров, взятых из декретов, дипломатических нот и договоров первых лет революции[256]256
  Там же. С. 28–29.


[Закрыть].

Дипломатическая деятельность и правовое оформление контактов между молодыми советскими республиками и внешним миром находились, кстати, в руках рьяных интернационалистов[257]257
  В. А. Шишкин характеризует советских дипломатов начала 1920-х годов как чрезвычайно радикальных по своим целям: Шишкин В. A. Становление внешней политики послереволюционной России (1917–1930 годы) и капиталистический мир. От революционного «западничества» к «национал-большевизму». Очерк истории. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002.


[Закрыть]. Так, в 1920–1921 годах активную роль в отношениях с Польшей играли А. А. Иоффе и Л. М. Карахан, которые вместе с Троцким участвовали в переговорах в Брест-Литовске, а затем были отправлены на дипломатическую работу в Китай. Важнейшую роль в дипломатии молодой Советской Украины сыграл Х. Г. Раковский, а основы советского сближения с Афганистаном, носившего антибританскую направленность, заложил Ф. Ф. Раскольников. Что касается главы Наркоминдела, бывшего меньшевика Г. В. Чичерина, то он, судя по всему, совершенно по-разному подходил к политике в отношении стран Востока и Запада. Если в случае первых Чичерин придерживался ультрареволюционных взглядов (так, в 1923 году он критиковал Иоффе за то, что тот отдал Монголию «белогвардейцам»), то в отношении западных государств склонялся скорее к политике в духе дореволюционных традиций.

С военной и идеологической точек зрения дискуссии и принимаемые решения отсылали к представлениям о передовом фронте: считалось, что революция должна распространяться от одной советской республики к другой. При этом пространство продвижения революции не составляло единого целого: речь шла о том, чтобы связать друг с другом очаги рабоче-крестьянского суверенитета (советы, партийные комитеты, самопровозглашенные республики). Когда в условиях военного поражения Германии забрезжила надежда на победу революции в Киле и Берлине, Ленин, желая обеспечить смычку революционных сил, бросился рассылать телеграммы с целью мобилизовать одновременно русских пограничников на украинской границе, польские и литовские революционные отряды, а также коммунистов из числа германских солдат, занимавших эти территории[258]258
  Радиотелеграммы, 10–15 ноября 1918 г. // Ленин В. И. ПСС. М.: Политиздат, 1970 (5-е изд.). Т. 37.


[Закрыть]. В свою очередь Троцкий, в тот момент нарком военно-морских дел, в ноябре 1918 года рассматривал границы Советской России как ключевой фактор распространения революции[259]259
  Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. М.: Высший военный ред. совет, 1923. Т. 1. С. 394.


[Закрыть]. В начале 1919 года между ним и большевистским руководством украинских национальных отрядов вспыхнул конфликт по поводу целей военных действий на территории Украины. В то время как Троцкий и Москва видели их основной задачей соединение с венгерскими революционерами, украинские коммунисты считали главной целью защиту своей территории. В июле 1920 года, когда в момент наступления Красной армии на Варшаву мечты о распространении революции, казалось, были как никогда близки к осуществлению, Ленин в телеграмме Сталину с увлечением рисовал радужные перспективы:

Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно[260]260
  Москва – Рим: политика и дипломатия Кремля. 1920–1939 гг. Сборник документов / Под ред. Г. Н. Севостьянова. М., 2002. Док. 2.


[Закрыть].

Таким образом, в представлениях большевистских лидеров о пространстве накладывались друг на друга две карты территориального суверенитета. На первой карте, соответствующей бывшей Российской империи, суверенитет уже был установлен в революционном центре, откуда его следовало распространить в направлении контрреволюционных окраин. Именно эту карту имел в виду Сталин, когда в апреле 1918 года он, будучи наркомом по делам национальностей, отстаивал идею территориальной автономии приграничных регионов, отстававших от центра. На второй карте, включавшей Восточную Европу, пространство состояло из революционных очагов, которые надлежало, если представится такая возможность, постараться соединить друг с другом. То, что представляло собой рубеж или окраину на первой карте, на второй соответствовало промежуточному пространству, которое в одних случаях виделось коридором, а в других – барьером.

Об устойчивости таких представлений свидетельствует плакат 1923 года (ил. 5). Польша изображена на нем в виде закрашенного черным цветом пространства между двумя пограничными барьерами, стоящими на пути советско-германской взаимопомощи. В этом плакате нашли отражение три тесно переплетенных эпизода истории начала 1920-х годов: Рапалльский договор 1922 года, заложивший основу взаимовыгодного сотрудничества между Советской Россией и Веймарской республикой; неудачные попытки объединения германской и русской революций (1921 и 1923 годы); история создания санитарного кордона, в роли которого в данном случае выступала Польша.

Следует заметить, что сама советская территория на этих картах отнюдь не выглядела единым блоком: она была расчленена на национальные республики. Это пугало как многих рядовых членов партии, так и ее руководителей, которые видели в централизации лучшую гарантию от риска националистических уклонов. Уже в конце 1917 года Ленин отвечал на эти опасения следующим образом:

Нам говорят, что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций[261]261
  Ленин В. И. Речь на 1-м Всероссийском съезде военного флота 22 ноября (5 дек.) 1917 г. // ПСС. Т. 35. С. 115.


[Закрыть].

Впоследствии, правда, его точка зрения претерпела эволюцию, в частности под влиянием провала революционного движения в Финляндии в начале 1918 года. Во время Гражданской войны вмешательство Красной армии не раз влияло на развитие событий в Закавказье. Тем не менее решение ввести 11-ю армию на территорию Грузинской демократической республики 15 февраля 1920 года было принято после долгих колебаний, причем оно было сразу же представлено как мера самообороны перед лицом угрозы со стороны Великобритании, которая могла использовать территорию Грузии в качестве плацдарма для атаки против Советской России. Наметившееся к концу Гражданской войны усиление тенденции использовать военную силу никак не сказалось на том факте, что экспансия осуществлялась путем создания очагов пролетарского суверенитета, которые затем высказывали пожелание присоединиться к главному полюсу революции. Прямое включение новых территорий в исходное пространство русской революции было при этом редкостью. Противоположной была ситуация в соседних государствах. Так, в Польше концепция «нации-государства» обусловила стремление интегрировать в состав государства без предоставления какой-либо автономии пограничные белорусские и украинские регионы, приобретенные в результате победы над большевиками.

В действительности политика большевиков, которую долгое время было принято считать большей частью централизаторской, не только включала принцип национальностей, но и допускала – в отличие от участников переговоров в Версале – гибкость в его применении. Для большевиков «практиковать автономию» вовсе не означало «разрывать государство на части»[262]262
  Redslob R. Le principe des nationalités. Les origines. Les fondements psychologiques. Les forces adverses. Les solutions possibles. Paris: Librairie du Recueil Sirey, 1930.


[Закрыть]. Занимая такую позицию, большевики, сами того не зная и не желая, выступали в роли реалистичных наследников сложного имперского пейзажа, причем в гораздо большей степени, чем союзники, участвовавшие в Парижской мирной конференции 1919 года. Автономия или даже независимость в сочетании с принципом объединения нации могли, на их взгляд, стать отличными орудиями революции.

При этом очевидно, что в ходе Гражданской войны росло единство действий советских республик. В тот момент это объяснялось необходимостью обеспечить более эффективное командование в условиях войны. Координация военных операций и их снабжения началась уже весной 1919 года на основе, разумеется, партийных связей между республиками. 4 мая 1919 года «дружественным республикам» была направлена директива, устанавливавшая их военное подчинение РСФСР и деление каждой республики на военные округа, а 1 июня 1919 года был провозглашен «единый фронт». Республики, однако, не были готовы так легко отказаться от своих прерогатив. Официальный договор о военном и экономическом союзе Украины и РСФСР был подписан лишь в конце 1920 года, причем Троцкий жаловался на постоянные вмешательства со стороны Наркомата по военным делам Украины в командование операциями. Кроме того, республики обладали определенными атрибутами суверенитета. В начале 1919 года большевики, контролировавшие Минск и Вильнюс, обсуждали создание Литбела – Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики; лишь успешное наступление Деникина поставило эти планы под угрозу. В это же время в Харькове была провозглашена Украинская Социалистическая Советская Республика. Эти образования, слабо контролировавшие территорию, были созданы в качестве альтернативы существующим антибольшевистским и националистическим режимам[263]263
  Несмотря на недолгое существование Литбела (до 1919 года), от него осталось двойное наследие: во-первых, создание Белорусской ССР, представители которой вдохновлялись некоторыми из идей лидеров Литбела, находившихся в эмиграции, в том числе проектом аграрной реформы; во-вторых, советская помощь независимой Литве в ее конфликте с Польшей. См. об этом: Snyder T. The Reconstruction of Nations. Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus, 1569–1999. New Haven: Yale University Press, 2003. P. 60–63.


[Закрыть]. Некоторые из действий новых республик имели подчеркнуто символическое значение с точки зрения утверждения полноценного государственного суверенитета. Так, представители Литбела и Украинской Социалистической Советской Республики (соответственно в конце февраля и в начале мая 1919 года) предложили создать смешанные комиссии в целях определения границ с Польшей и Западно-Украинской народной республикой в Восточной Галиции[264]264
  Borzecki J. The Soviet-Polish Peace of 1921. P. 20.


[Закрыть].

С 1921 года РСФСР во многих случаях была единственной участницей международных переговоров, где она представляла и остальные республики (Рижский мирный договор, Генуэзская конференция). Тем не менее представители республик по-прежнему играли важную роль при непосредственном определении границ. Во время подготовки советско-польского перемирия, подписанного 18 октября 1920 года, большевики были рады тому, что в ходе переговоров с дипломатическим представителем РСФСР А. А. Иоффе польская сторона согласилась определить будущую границу Польши совместно с Украинской и Белорусской ССР. Это было равнозначно международному признанию республик и избавляло Россию от необходимости обсуждать с Польшей определение прямой границы с нею. Только накануне подписания Рижского договора обнаружилось, что на севере, в районе Витебска, оставался небольшой участок, где Польша непосредственно граничила с Россией. Это заставило срочно вносить изменения в текст договора[265]265
  Ibid. P. 218.


[Закрыть]. Всего несколько лет спустя, в 1924 году, в связи с реформой административно-территориального устройства, последовавшей за образованием СССР и пересмотром рубежей между советскими республиками, Белоруссии была передана почти вся территория пограничной с Польшей Витебской губернии, за исключением нескольких уездов. Как видно из карты 1, опирающейся на данные минских архивов[266]266
  НАРБ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 347.


[Закрыть], этнографические аргументы, которые выдвигали белорусские власти, в ходе обсуждения этой границы взяли верх, несмотря на энергичные возражения руководства Псковской области, предупреждавшего об отрицательных последствиях подобного решения для местной экономики, и не менее упорное сопротивление со стороны отдела пограничной охраны, выступавшего против того, что, как ему казалось, угрожало единству контроля над советско-латвийской границей. Таким образом, действуя внутри советского пространства, РСФСР сознательно отказалась от общей границы с Польшей.

В ходе переговоров о создании Советского Союза республики, расположенные на периферии, сохраняли некоторые элементы суверенитета, тогда как остальные функции были переданы союзным властям. Красная армия и ОГПУ подчинялись Москве, которая в соответствии с Конституцией, принятой 31 января 1924 года, обладала монополией в вопросах войны и мира. При этом в области охраны границ роль республик и областей была велика.

Таким образом, республики в составе федерации представали в роли партнеров, которые в силу своего географического положения могли оказаться в авангарде национально-революционной борьбы за освобождение угнетенных народов. Они играли также роль буферных зон, защищавших советские границы. В середине 1920-х годов на западе РСФСР только Петроградская (Ленинградская) и Псковская области напрямую граничили с недавно получившими независимость Финляндией, Эстонией и Латвией. Что касается Литвы, то ее отделял от России и Белоруссии Грабский коридор, возникший в результате польского продвижения на северо-восток. Демаркационная линия по Днестру, являвшаяся единственной непризнанной границей на западе СССР, служила рубежом не для России, а для Украины.

Постимперская модель и территориальные уступки

Стремление порвать с имперским наследием и «великорусским шовинизмом», под которым Ленин подразумевал превосходство русских над другими народами, вело к тому, что в ходе мирных переговоров с соседними государствами большевики нередко делали широкие жесты и шли на территориальные уступки. Особенно демонстративный характер подобные действия носили в отношении восточных народов, что объяснялось стремлением большевиков подчеркнуть отказ от традиционного российского колониализма[267]267
  ДВП СССР. Т. 4, повсюду.


[Закрыть]. В результате Афганистану и Персии в знак дружбы было отдано по небольшой полоске земли в пограничных районах. Что касается передачи КВЖД Пекину, то этот вопрос вызвал разногласия; в конце концов передача была осуществлена не безвозмездно. На западных рубежах опыт Брест-Литовска стал примером того, как ослабленное, но нацеленное на экспансию государство может на время уступить территории, не отказываясь, однако, от экспорта революции в среднесрочной перспективе. В условиях завершения Гражданской войны и необходимости срочно восстанавливать разрушенную экономику торговые интересы также заставляли большевиков занять либеральную позицию в территориальном вопросе. Так, при подготовке мирного договора с Латвией Россия уступила Абренский уезд, являвшийся частью Псковской губернии. А на переговорах с Эстонией советская делегация согласилась уступить часть Кингисеппского уезда (участок шириной 10–20 км к востоку от реки Нарва) и Печорский уезд, которые ранее входили в состав Петроградской и Псковской губерний[268]268
  Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с иностранными государствами / Под ред. А. В. Сабанина, В. О. Броуна. М.: Изд. НКИД, 1935. Вып. I–II: Действующие договоры, соглашения и конвенции, вступившие в силу до 1 января 1925 г. С. 216–218.


[Закрыть]. В обмен Россия получала склады в крупнейших балтийских портах, что позволяло надеяться на расширение европейской торговли, пострадавшей от введенной в 1918 году блокады побережья[269]269
  Там же. С. 229.


[Закрыть]. Правда, новая граница с Эстонией не устраивала военных. М. Д. Бонч-Бруевич, в 1919 году возглавлявший Полевой штаб РВСР и Главное геодезическое управление, видел в этих уступках угрозу территориальной безопасности: «За Петроград можно быть спокойным только в том случае: если мы владеем р. Паровой и переправами на ней; если неприятеля нет на восточном берегу Чудского и Псковского озер»[270]270
  Бонч-Бруевич M. Д. Вся власть Советам. М.: Воениздат, 1964. С. 332.


[Закрыть]. Зато с политической точки зрения присутствие русского населения по другую сторону границы создавало благоприятную почву для коммунистической пропаганды.

В случае Финляндии территориальный вопрос был сложнее, а обоюдное недоверие – особенно сильным. В ходе переговоров о перемирии, а затем при подготовке Тартуского мирного договора обе делегации бились за каждую пядь земли. Чичерин, достойный наследник царской дипломатии, отказывался уступить порт Печенга (Петсамо) на Баренцевом море, в то время как финская делегация всячески настаивала на этом, ссылаясь на обещание, данное еще Александром II. Предметом споров являлась также Восточная Карелия, где Поросозерская и Ребольская волости выступали за присоединение к Финляндии, в то время как советские дипломаты считали, что перенос границы поставит под угрозу Мурманскую железную дорогу. Все эти взаимные претензии были частью процесса переговоров. Для большевиков главной ставкой в них являлся в действительности режим навигации в Финском заливе и военная нейтрализация островов. Выражая господствующую в Москве точку зрения, Я. К. Берзин, глава советской делегации в Тарту, ставил вопрос следующим образом: «Что для нас выгоднее – мир с Финляндией и открытое Балтийское море или сохранение Печенги?»[271]271
  AВП РФ. Ф. 0135. Оп. 3. П. 1. Д. 103. Л. 3–5 (цит. по: Рупасов A. И., Чистиков А. Н. Советско-финляндская граница. С. 67).


[Закрыть] Тот факт, что новым государственным рубежом становилась прежняя административная граница между Выборгской и Петроградской губерниями, тоже пока не вызывал вопросов, хотя некоторые военные уже тогда полагали, что Петроград рискует оказаться слишком близко к границе (30 км). В отличие от финнов, большевики считали вопрос границ временным. Главным для них было продолжение борьбы с правительством, пришедшим к власти в Хельсинки. Финские коммунисты, нашедшие убежище на советской территории, получили поддержку со стороны Ленина и Чичерина при создании Карельской трудовой коммуны (июль 1920 года), а затем Автономной Карельской ССР (1923). Их лидер Эдвард Гюллинг мечтал об образцовой пограничной республике, которая стала бы форпостом будущей революции в Скандинавии[272]272
  Baron N. Soviet Karelia. Politics, Planning and Terror in Stalin’s Russia, 1920–1939. London; New York: Routledge, 2007. P. 21.


[Закрыть]. Когда в 1921 году Финляндия в одностороннем порядке определила участок границы на Крайнем Севере, сместив его на восток, протесты Чичерина были направлены не столько на исправление этой ситуации, невыгодной для советских рыбаков в заливе Вайда-Губа, сколько на то, чтобы использовать инцидент в качестве аргумента в пропаганде против Хельсинки. Юлиан Мархлевский, участник переговоров в Риге и глава российской делегации в Центральной смешанной русско-финляндской комиссии (ЦСК), снисходительно насмехался над территориальным упорством «гиперборейских троглодитов»[273]273
  Цит. по: Рупасов A. И., Чистиков А. Н. Советско-финляндская граница. С. 77–78.


[Закрыть].