Текст книги "Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии"

Милитаризованная мужественность Абэ была доказана не убийствами и смертью, а его успехом в выполнении работы – иногда опасной, а главное, той, которую, по его мнению, местные мужчины не могли или не хотели выполнять. То, как он справился с этими задачами, со всей очевидностью подтвердило его действенную мужественность, превосходящую качества местных мужчин, с которыми ему было трудно сотрудничать. В свете общественного отношения к миротворческим миссиям в Японии военнослужащие Сил самообороны создают личный опыт успеха и героизма, поэтому воспоминания Абэ также были сформированы и опытом его возвращения в Японию. Абэ видел это возвращение в контексте патриотизма и целеустремленности. Он сказал, что всегда относился к императору довольно пренебрежительно. Но потом трогательно признался группе сослуживцев и мне, как гордился высокой честью, когда после возвращения в Японию и выполнения миротворческой миссии его приветствовал император. Он помнил каждое слово, сказанное ему императором: «Я чувствовал себя так, как будто меня коснулось нечто высшее. Именно эта очень короткая встреча с императором заставила меня осознать и почувствовать мою национальную идентичность как японца; я впервые в жизни понял, что на самом деле значило быть солдатом и нести ответственность за защиту своей страны».

С точки зрения майора Такасимы Кадзуо, одного из 500 военнослужащих, участвовавших в миссии в Ираке в конце июля 2004 года, более высокий уровень эффективности также служил признаком большей мужественности. Майор знал, что масштабы японского участия там были весьма скромными. Его подразделение руководило ремонтом одной школы и работало над пятью другими гражданскими объектами. Они также построили два участка дороги; солдаты перекачивали до 100 тонн питьевой воды в день, в основном в сельской местности, и поставляли в больницы медицинское оборудование. Майор Такасима и его товарищи изо всех сил пытались приспособиться к местным условиям. «Японское общество очень строго относится ко времени. Иногда они [иракцы] не приходят [вовремя], поэтому мы назначали встречу заранее», – объяснил он (James Drummond, «Файнэншнл таймс», 2004, 21 июля).

Для многих молодых японских военнослужащих возможность участия в миротворческих миссиях действительно является важной мотивацией для вступления в Силы самообороны. Они воспринимают такое участие как знак чести и как доказательство их особых способностей и эффективности. Кроме того, в ходе указанных миссий они пользуются определенными привилегиями. 45 военнослужащих, присоединившихся к вооруженным силам ООН на Голанских высотах, работали вместе с тысячей военнослужащих из Канады, Польши, Австрии и Словакии и жили в комнатах по двое, что было значительным улучшением по сравнению с условиями их проживания на базе в Японии. Они также зарабатывали 1000 иен в день, значительную сумму денег, могли посещать бар под названием Fuji House, где были тысячи японских мелодий для караоке, а ванная была доступно ежедневно [Oka 1998: 289–291]4242
  Денежный стимул также заслуживает внимания в связи с отправкой в Ирак, где японские солдаты зарабатывали около 100 долларов в день, в то время как российские солдаты, например, получали эту сумму только за месяц.


[Закрыть].

Однако по целому ряду причин миротворческие операции вызывают у военных подавленность. Воюющие армии склонны рассматривать спасательные и миротворческие миссии как выхолащивающие, демилитаризирующие и разочаровывающие, а некоторые военные наблюдатели предполагают, что операции, отличные от военных, могут подорвать готовность вооруженных сил к победе в войне [Bacevich 2005: 57]. Например, во время операции «Восстановление надежды», проходившей в Сомали с декабря 1992 по май 1993 года, американские солдаты были недовольны тем, что им не поручали задания, для выполнения которых они присоединились к вооруженным силам и были обучены. Этот опыт спровоцировал одного участника операции воскликнуть: «Я пришел на службу, чтобы защищать свою страну!» и «Солдаты не должны быть мировой полицией или Красным Крестом. Я пехотинец». Другой ее участник опасался, что, если Соединенные Штаты продолжат миротворческие усилия, от них «будут ожидать гуманитарных акций для всех» [Miller, Moskоs 1995: 615–637]. Миротворческие операции могут разочаровывать их участников, потому что они подчеркивают аспекты вооруженных сил, которые не являются центральными для их самовосприятия, как и предположил подполковник Сайто в словах, которые я выбрала эпиграфом к этой главе. Ограничения, в рамках которых действуют Силы самообороны, являются еще одним источником такого разочарования и создают дополнительный стресс для военнослужащих. В 2003 году капитан Окада Сун* был направлен на шесть месяцев на Голанские высоты. Он вспоминал свое участие в этой миротворческой миссии как кастрацию и вызов его национальной гордости как японца.

Когда я был не на дежурстве и без оружия, мне было попросту страшно. Каждую минуту я был напряжен, зная, что у меня нет подходящего оружия, чтобы защитить себя, если что-то случится. Я также чувствовал насмешки и жалость со стороны людей из других подразделений сил ООН, которые качали головами, глядя на нас, японцев: они думали, что мы ведем себя довольно странно.

По его мнению, все это было связано с принятым Японией Законом о международном сотрудничестве в интересах мира, который регулирует участие Японии в миротворческих операциях и отводит Силам самообороны лишь второстепенную роль. В отличие, например, от военных из других стран японские миротворцы легко вооружены в целях самообороны только при исполнении служебных обязанностей, пояснил капитан. Более того, Силы самообороны должны немедленно отступить, если возникнет угроза начала боевых действий.

Подобно престижным международным миротворческим миссиям, внутренние и международные операции по оказанию помощи при стихийных бедствиях являются важными площадками для построения милитаризованной мужественности. Такие операции предполагают тяжелую физическую работу, положительный коллективный опыт взаимозависимости и функциональности подразделения, благодарность жертв, огромное внимание средств массовой информации в Японии, чувство полезности как единственной японской организации, способной преодолевать последствия катастроф большого масштаба, – закономерно, что все это положительно влияет на мотивацию и общий дух военнослужащих. По словам генерала Хироты Ватару, именно международные операции по поддержанию мира и крупномасштабные миссии по оказанию помощи при стихийных бедствиях восстановили милитаризованную мужественность – в первую очередь внутри СССЯ. Он отметил, что на протяжении всей его профессиональной карьеры родом войск с самой чистой репутацией и самым блистательным имиджем всегда были Воздушные силы самообороны. Но затем части СССЯ стали отправляться за границу с миротворческими миссиями, а после землетрясения в Кобэ-Авадзи «внезапно СССЯ стали крутыми парнями». Довольно мало кадетов НАС и новобранцев подтвердят первоначальное мнение Хироты о СССЯ, отметив, что они предпочли сухопутным войскам авиацию не только из-за мечты о полетах, но и потому, что у Императорской армии не было военно-воздушных сил, из-за чего ВВСС не вызывают мрачных ассоциаций, обременяющих СССЯ и в меньшей степени МССЯ [Komachi 1998; Oka 1998].

Гордость, вызванная участием в престижной миссии, может распространяться далеко за пределы круга непосредственно вовлеченных лиц, охватывая весь полк и местное сообщество, так что операции по оказанию помощи при стихийных бедствиях делают всех сопричастных уважаемыми личностями, мужчинами и героями. Как уже отмечалось, сегодня молодых новобранцев привлекает в Силы самообороны возможность участвовать в ликвидации последствий стихийных бедствий и в миротворческих миссиях. Для них образ солдата ЯА начал меркнуть. Они все чаще заменяют его на образ военнослужащего США, который также несет в себе множество гендерных значений, хотя и отличных от значений солдата ЯА.

ЗАПАДНИЧЕСТВО, ПРОФЕССИОНАЛИЗМ И АМЕРИКАНЦЫ

Основной путь непосредственного знакомства с вооруженными силами США – это совместные учения в Японии и Соединенных Штатах, которые служат важным показателем ценностных конфигураций милитаризованной мужественности и ее универсальности. Встречи с американскими военными сокрушают тщательно взращенные представления японских военнослужащих о военном герое как о помощнике и спасителе, а не о воине, особенно это затрагивает их чувство профессионализма, функциональности и эффективности, а также всю сферу смыслов понятия «американский солдат» в японском языке, и это создает особое поле противоречий и напряженности с другим понятием – «императорский солдат». Идентификация с американским солдатом далеко не автоматическая и не последовательная, она варьируется от желаемой до невозможной и чаще всего весьма проблематичной. Американский солдат отождествляется с агрессией и насилием, но в глазах военнослужащих Сил самообороны его современность освобождает его от всякого сходства с императорским солдатом. Американский солдат, которого обычно представляют как мужчину европеоидной расы, олицетворяет то, что одни военнослужащие считают образцовым военным, а другие – постоянной угрозой японской мужественности. Сосуществование этих настроений можно проследить назад, вплоть до поражения Японии и эпохи оккупации после Второй мировой войны, когда представление о том, что американцы научат Японию демократии (и другим вещам, например английскому языку), казалось непреодолимым (см. Рис. 6). Чувство протеста против подобного подчинения сохраняется в гражданских движениях – от левых, которые требуют вывода американских войск с Окинавы, до радикально правых, таких как Ассоциация в честь духов павших героев (Эйрэй ни котаэру кай), ревизионистская группа, связанная с Японской ассоциацией семей погибших (см. Рис. 7)4343
  Такадзато Судзуё – один из видных лидеров движения за вывод американских баз и за мир в Японии в целом. О программе организации см. на сайте: URL: http//www.space-yui.com (дата обращения: 10.09.2022). Только в 1999 году на содержание на своей территории американских баз Япония выделила 4–5 млрд долларов. В том же году расходы на содержание американских баз в Германии составляли около 10 % этой суммы, в то время как англичане платили лишь около 2 % этой суммы на те же цели на своей земле.


[Закрыть]. Политические цели этих двух сторон и их представления о том, каким должно быть японское государство, категорически различаются, но их объединяет мнение, сформулированное одним гражданином Японии так: «Пусть [однажды] японцы смогут сами управлять этой страной» (Эоно куни о Нихондзин га тодзи дэкимасу ё ни. Нихон кокумин; вотивная табличка в храме Ясукуни, май 2003).

Рис. 6. История Хиракавы Тадаити впервые рассказывается в английском разговорнике 1946 г., где американский солдат обучает английскому языку японского мальчика, что не оставляет сомнений в превосходстве американской милитаризованной мужественности в первые послевоенные годы. Название Come, Come, Everybody взято из популярной песни в посвященной изучению разговорного английского радиопрограмме Хиракавы4444
  Джо Т. Хиракава, известный как «Дядя, приходи, приходи», окончил перед Второй мировой войной Вашингтонский университет по специальности «драматургия». Его англоязычная радиопрограмма привлекла внимание миллионов японцев. Официальное название программы – «Разговор по-английски» («Эйго кайва»); она впервые вышла в эфир на NHK 1 февраля 1946 г. и продолжала выходить до 9 февраля 1951 г. После десятимесячного перерыва 5 декабря 1951 г. программа была возрождена сетью частных радиостанций под названием «Каму каму эйго» («Приходи, приходи»). Ее последний выпуск транслировался 30 июля 1955 г. Успех передачи обычно приписывают превосходному произношению Хиракавы, которым он овладел, проживая в Соединенных Штатах, а также его актерскому опыту.


[Закрыть]

Рис. 7. Изображение генерала Макартура из брошюры «Давайте вырвемся из-под контроля разума со стороны Токийского суда», опубликованной правым крылом Ассоциации почитания духов павших героев (Эйрей ни катаеру кай); карикатура свидетельствует о том, что не всё японское население с готовностью подверглось американской индоктринации [Eirei ni kataeru kai 2001: 6]

Японские военнослужащие противопоставляют образ американских вооруженных сил собственному пониманию военных, которые помогают местным школам строить спортивные площадки, восстанавливают размытые тайфунами дороги, разбирают завалы в поисках выживших после стихийных бедствий и дезинфицируют улицы для предотвращения эпидемий. Убежденность в том, что эти задачи могут быть успешно решены только Силами самообороны, бросает вызов идеалу воина, доминирующему в армии США и в других современных военных организациях4545
  Например, после землетрясения в Кобэ-Авадзи, в регионе Кансай, было произведено крупнейшее развертывание войск, когда-либо предпринимавшееся в Японии. Войска привлекались к бытовым мероприятиям по оказанию помощи, начиная от эвакуации граждан и заканчивая оказанием медицинской помощи и транспортировкой запасов воды. Только в 1999 году военнослужащие были призваны в 815 мест случившихся в Японии стихийных бедствий [Bōeichō 2000a: 159]. В рамках международных операций по оказанию помощи при стихийных бедствиях с 13 ноября по 9 декабря 1998 года 185 человек (80 военных медиков) и 105 единиц транспорта были переброшены в Гондурас, где ураган «Митч» привел к крупной катастрофе. С 3 сентября по 21 ноября 1999 года 427 единиц морского транспорта перевозили материалы для международной деятельности по оказанию помощи во время стихийных бедствий в Турецкой Республике. А с 5 по 11 февраля 2001 года 94 отряда материального обеспечения и авиатранспорта участвовали в международных мероприятиях по ликвидации последствий стихийных бедствий в Индии. Обе указанных миссии последовали за катастрофическими землетрясениями [Bōeichō 2001а: 338].


[Закрыть]. Американский солдат ассоциируется у японцев с образами американцев в популярной культуре в целом.

Основанный 1 июля 1957 года Американский корпус в Японии включает в себя пехоту, авиацию, военно-морской флот и морскую пехоту; в 2003 году он насчитывал примерно 44 590 человек. Корпус размещается в Японии на основании Договора о взаимной кооперации и сотрудничестве от 1960 года4646
  В дополнение к военному персоналу имеется 52 000 иждивенцев, 5500 гражданских служащих Министерства обороны и 23 500 японских рабочих, связанных с базами США. Согласно Cтатье V Договора о взаимном сотрудничестве и безопасности, зоной ответственности Японии являются сухопутные районы Японского архипелага и прилегающие к ним морские районы шириной до 12 морских миль. В соответствии со Cтатьей VI Соединенным Штатам предоставляется возможность использовать объекты в Японии для поддержания региональной безопасности.


[Закрыть]. Конечно, американских военных невозможно описать как монолитное с точки зрения гендера и военного профессионализма явление. Однако в наши дни японские военнослужащие не придают большого значения внутренним различиям образа милитаризованной мужественности американского солдата. И эта гомогенизация образа американского военного имеет несколько последствий: она облегчает японским военнослужащим построение отличного, своего образа нетрадиционного небоевого военного; помогает усиливать чувство своей уникальности; побуждает вырабатывать свой единственный образ нормальной мужественности, вместо более сложного понимания различий между армиями разных стран мира.

Популярные воспоминания о периоде оккупации помогают создать ощущение мужского единства и в то же время собственной приниженности в сравнении с мировым уровнем [Yoneyama 1999: 190]4747
  Америка, как утверждает Уэно Тидзуко [Chizuko 1994: 213], была в послевоенной Японии доминирующей и вездесущей силой, с ней связывали (гетеро) сексуальное раскрепощение женщин, позволявшее им «выбирать» американских мужчин, а побежденные и разочарованные японцы чувствовали утрату своей силы. Военный журналист Киётани Синити [Kiyotani 2002: 78–79] обращается к этим стереотипам, рассуждая о Японии как «рае для американских солдат» и «сексуальном рае» для них. По словам Киётани, американские военнослужащие обладают среди японских женщин определенным статусом, отсутствующим в других странах, где дислоцированы американские вооруженные силы. В Европе и других странах первого мира такого «американского комплекса» нет. Военнослужащие Сил самообороны, по словам Киётани, не считаются желанными для японских женщин мужчинами. По-видимому, о том, что они думают о военнослужащих Сил самообороны, он опрашивал только женщин, состоявших в отношениях с американскими военными, и обнаружил, что, по их мнению, японские военнослужащие не считаются «крутыми», а потому желанными.


[Закрыть]. Однако вызванное этим чувство подчинения имело на базах Сил самообороны свои последствия. Для старшего поколения военнослужащих американский солдат был в первую очередь напоминанием о поражении Японии в 1945 году. Упомянутое чувство подчинения впервые проявилось именно в послевоенные годы, когда вооруженные силы США начали обучать военнослужащих Сил самообороны. Генерал-майор в отставке Ямамуро Кинтаро*, например, вспоминал, как он и его товарищи изо всех сил пытались выучить все новые английские термины, но вскоре поняли, что «сама подготовка была более или менее такой же», как и в ЯА. Родившийся в 1917 году, Ямамуро посещал Бухгалтерскую академию Императорской армии (Рикугун Кэйри Гакко). Направленный в подразделения снабжения сначала рядовым, а затем командиром, он смог оставаться по большей части вдали от линии фронта. Он пережил поражение в одной из японских колоний, вернулся на родину и вскоре после этого вступил в Силы самообороны. Измученный военными годами и утративший романтические представления, он не испытывал большого энтузиазма, вступая в новые ряды вооруженных сил. Однако без этого он чувствовал себя бесполезным, поскольку провел в армии всю предыдущую жизнь и Силы самообороны были его единственным шансом восстановить для себя и своей жены нормальное существование в Японии. В качестве командира одного из самых престижных подразделений Сил самообороны он сделал впечатляющую карьеру. Будучи одним из первых офицеров, отправленных в Соединенные Штаты для обучения в американской военной академии, он чувствовал себя и оказавшимся в привилегированном положении, и обремененным этим опытом, и его отношение к США и представителям американских вооруженных сил оставалось двойственным. Он отчетливо помнил, как его напугало то, что он оказался таким бедным и голодным японцем среди иностранных офицеров. Он все еще чувствовал себя несчастным всякий раз, когда вспоминал, как инструктор говорил об американском решении сбросить на Японию атомные бомбы, хотя инструктор критиковал это решение.

Другие военнослужащие также испытывали противоречивые чувства в связи с переходом из Императорской армии в Силы самообороны под контролем США. По крайней мере, американские солдаты казались им эффектными и богатыми, а некоторые японцы ощущали унижение оттого, что их бывшие враги учат их, как вести войну. Порой молодые японские рекруты пытались пошутить по этому поводу: «Это было здорово, все равно что вступить в армию чужой страны», но ни один из них не мог выдавить из себя даже слабой улыбки [Sase 1980: 61]. Эти моменты паралича и «кастрации» отражены в весьма известных образах, таких как знаменитая фотография, на которой изображен генерал Макартур в военной форме рядом с гораздо меньшей по размеру фигурой императора Сёва в мантии4848
  Эта фотография воспроизводилась во многих изданиях, посвященных Японии военного и непосредственно послевоенного времени, в том числе на обложке книги «Японская конституция Макартура» Иноуэ Кёко (Inoue Kyoko. MacArthur’s Japanese Constitution. 1991). Любопытно, что Макартур был ростом всего 5 футов 10 дюймов.


[Закрыть].

Первое поколение Сил самообороны уже давно ушло в отставку, но и по сей день военнослужащие остро осознают как свое сходство, так и свое различие с армией США. Сегодня они используют понятие американской милитаризованной мужественности в качестве фона, на котором оценивают собственную организацию, свой уровень профессионализма и диапазон ценимых конфигураций мужественности. Американский солдат служит связующим звеном в мире международной безопасности. Подобно тому как «женщины-интернационалистки» рассматривают американских мужчин европеоидной расы как «связанных с некоей транснациональной социальной восходящей мобильностью» и как объекты фетиша, на которые проецируется японское стремление быть включенными в «глобальное общество» [Kelsky 2001: 156, 188], военнослужащие видят в соответствии образу вооруженных сил США перспективный путь выхода на международную арену.

Таким образом, американские солдаты представляют собой военную норму, и поэтому японские военнослужащие предоставляют им право «переходить» в международную сферу уважаемых и полностью законных военных организаций. Более того, в глазах японских военнослужащих американские вооруженные силы позиционируются как «западные вооруженные силы» в целом. Молодые офицеры с завистью отмечают кажущийся простым и ясным статус американских военных в обществе, на что, по их мнению, указывает заносчивость типичного американского военного и другие физические проявления уверенности4949
  Кристофер Эймс [Ames 2006] показал, что, по крайней мере на Окинаве, пытаясь найти способы интеграции в общество, американские военные сталкиваются с теми же непреодолимыми проблемами в области связей с общественностью. Там они тоже вынуждены смягчать свой маскулинный образ.


[Закрыть].

Таким образом, военнослужащие Сил самообороны считают, что американские войска пользуются уважением дома, и распространяют такую репутацию американских вооруженных сил внутри международного сообщества. Они чувствуют отсутствие аналогичного уважения к Силам самообороны в Японии и подозревают, что такой недостаток уважения может повлиять и на их собственную репутацию за границей. Полковник Мисимата Кэйдзо, один из офицеров СССЯ вспоминает о своем периоде работы в посольстве Японии в Вашингтоне, округ Колумбия*:

На официальных мероприятиях американские офицеры, казалось, так гордились своим статусом военных и с радостью хвастались своими женами, которых всегда брали с собой. Нам пришлось потратить довольно много денег на вечерние платья моей жены. Она никогда не была на подобных вечеринках до того, как мы приехали в США. В Японии жен не приглашают, и мы, мужчины, обычно появляемся в простых деловых костюмах, чтобы не выделяться среди гражданских.

Взгляды молодых японских офицеров на американских военных сливаются с образами солдат, созданными голливудской киноиндустрией, потому что большинство военных визуализаций в популярной культуре Японии представляют вооруженные силы США [Kiyotani 2002]. Более того, многие голливудские фильмы представляют, как правило, войска специального назначения, преувеличивая узкую и исключительную конфигурацию милитаризованной мужественности в вооруженных силах США. Это выборочное искусственное представление еще больше искажает восприятие вооруженных сил США как единственно нормального «другого». А потому, когда молодых японских военнослужащих спрашивают об их личных военных образцах для подражания, они склонны смешивать реальные фигуры с вымышленными и называть не только американских военных, но и образы из популярной культуры. В 1999 году трое кандидатов в офицеры, с которыми я беседовала, мечтали когда-нибудь стать похожими одновременно на восхищавших их генерала Нормана Шварцкопфа, добровольца на вьетнамской войне Криса Тейлора (персонаж Чарли Шина в фильме Оливера Стоуна «Взвод»), капитана Карен Уолден (которую играет Мэг Райан в фильме Эдварда Цвика 1996 года «Мужество в бою») и капитана Джона Миллера (персонаж Тома Хэнкса в фильме Стивена Спилберга 1998 года «Спасти рядового Райана»). Именно действие, подлинный опыт, возможность проявить себя привлекают японских военнослужащих к главным героям этих фильмов. Большинство военнослужащих среднего возраста, которые, возможно, менее включены в современную массовую культуру, отрицали наличие у них какой-либо модели или личного военного героя. Очень немногие, казалось, восхищались своими командиром или каким-то другим начальником, и никто не назвал особенно опытного товарища или офицера из состава Сил самообороны.

За исключением вооруженных сил Германии, чье наследие некоторые офицеры иногда сравнивают со своим собственным, большинство военнослужащих не имеют представления о существенных различиях между военными организациями западного мира. Довольно расплывчатая картина международного военного ландшафта усиливает их тенденцию рассматривать свою собственную армию как уникальную – это особенно характерно для военнослужащих среднего и старшего возраста. Эта уникальность перекликается как с официальной саморепрезентацией руководства Сил самообороны, так и с более широким дискурсом уникальности японской культуры [Kiyotani 2002: 83; Befu 1990; Mouer, Sugimoto 1995].

Продолжающееся присутствие вооруженных сил США на японской территории осложняет становление японской милитаризованной мужественности, особенно в регионе вокруг американских баз на Окинаве. Вооруженные силы США в Японии рассредоточены по 91 объекту, расположенному на островах Хонсю, Кюсю и Окинава, но 75 % всего личного состава вооруженных сил США размещено именно на Окинаве [Bōeichō 2000a: 219; Ishikawa 1995b]. Американо-японский альянс безопасности тесно и довольно уникальным образом связывает войска двух стран. Вооруженные силы США представляют собой в этом тесном двустороннем альянсе безопасности более могущественного партнера и заставляют японских военнослужащих перенимать американские методы, правила и оборудование, приспосабливаться к ним. По иронии судьбы, связь с вооруженными силами США через альянс безопасности, который ставит Японию по отношению к Соединенным Штатам в подчиненное положение, является для военнослужащих Сил самообороны престижной, прежде всего в контексте совместных учений. Со времени первых совместных американо-японских учений в 1984 году они ежегодно проводятся как в Японии, так и в Соединенных Штатах.

Только в 2004/2005 финансовом году Силы самообороны участвовали в 16 эпизодах совместных американо-японских учений, включая комплексные командно-штабные учения и различные виды полевых учений для СССЯ, минно-тральные и противолодочные учения для МССЯ и боевую подготовку по спасению и противовоздушной обороне для ВВСС. Только на учениях СССЯ примерно сто военнослужащих ежегодно тренируются вместе с американцами в комбинированных учебных ситуациях [Bōeichō 2001a: 332; Bōeichō 2005: 501–502]. (Небольшое количество японских военнослужащих также прошли подготовку в южнокорейских и российских войсках.) Военнослужащие, участвовавшие в таких совместных учениях, говорят о высоком уровне уважения, которое они испытывают к армии США, иногда называют американских военных «настоящими профессионалами» за то, насколько серьезно те относятся к тренировкам. Один майор охарактеризовал упоминавшееся выше комбинированное упражнение как культурный шок: «Я сразу понял, что у меня перед глазами настоящая (хоммоно) армия. Американские солдаты бегают с утра до вечера, потому что думают, что главная способность к бою заключается в сильном теле. Бегущих военнослужащих Сил самообороны не увидишь практически никогда» [Okа 1998: 88]. Этот майор также отметил разное у японских и американских военнослужащих чувство безопасности. Во время общевойсковых учений, в которых он участвовал, два американских солдата хотели сдаться по причине холода. «Мы бы посоветовали им зайти внутрь и согреться, – сказал он, – но среди американских командиров нет такого сочувствия». Даже если эти два солдата пострадали бы от слишком долгого пребывания на холоде, уверен он, разрешение зайти в помещение и согреться считалось бы потенциальным ущербом для морального духа американских войск. «В Силах самообороны, где безопасность военнослужащих стоит на первом месте (амэн дайити но дзиетай), – подчеркивал он, – подобное немыслимо» [Okа 1998: 89–90]. Его комментарий отражал двойственное отношение к американскому профессионализму: в равной степени удивление, восхищение и облегчение по поводу того, что обучение в Силах самообороны не проводится так безжалостно, как в вооруженных силах США.

Мнение этого майора интересно в свете растущей заботы о безопасности войск в западном мире. Описывая эффективность офицерского корпуса, Эндрю Бачевич [Bacevich 2005: 57–58] отмечает, что с начала 1990-х годов «духом военных операций США была не дерзость, а острое неприятие риска», и, «чтобы свести к минимуму перспективу американских потерь, вооруженные силы по возможности полагались на авиацию», что в конечном счете «подорвало коллективную способность офицерского корпуса сдерживать сторонников интервенции». Анализируя ситуацию с гуманитарной точки зрения, Ромео Даллэр [Dallaire 2003: 517] соглашается с Майклом Игнатьевым, утверждая, что «война без риска предполагает, что наши жизни важнее, чем жизни тех, ради спасения которых мы вмешиваемся». Тем не менее, по крайней мере в глазах военнослужащих Сил самообороны, их забота о безопасности своих войск как во время учений, так и в ходе миссий является основным отличием от практики американских вооруженных сил. Долгое время забота о безопасности войск объяснялась стремлением отличить Силы самообороны от ЯА. Однако в последнее время она оказалась вызвана политическими опасениями, связанными с участием Японии в войне в Ираке. По возвращении в Японию после миссии в Самаве, Ирак, в ноябре 2004 года подполковник Симада Синго сказал, что он «переполнен чувством удовлетворения» и испытывает облегчение от того, что все войска на этот момент «благополучно вернулись домой» (27 ноября 2004 г., Агентство Франс Пресс / Канал News Asia International).

Некоторые наблюдатели были уверены, что смерть хотя бы одного военнослужащего при исполнении служебных обязанностей в Ираке вызвала бы серьезную негативную реакцию на эту миссию, а также на Силы самообороны в целом. Сходным образом, жена одного военнослужащего высказала то, о чем, должно быть, думали многие жены военных: «Мой муж пошел в Силы самообороны не для того, чтобы воевать». Как жены военных они не могут публично возражать против ввода войск, но в частном порядке беспокоятся о развертывании Сил самообороны в Ираке. Поскольку боевые действия в Ираке превратилась в своего рода партизанскую войну, другая женщина полагала, что, как только туда будут переброшены японские солдаты, ситуация в Ираке может внезапно превратиться для них в поле боя. Одна из жен вспоминала случай во время военных действий в Камбодже, когда погиб 33-летний японец и это спровоцировало самоубийство его отца5050
  К октябрю 1996 года 1657 военнослужащих погибли «при исполнении служебных обязанностей», все в результате несчастных случаев. Эта женщина, однако, имела в виду Такаду Харуюки, который на самом деле был не военнослужащим Сил самообороны, а гражданским полицейским, который погиб при нападении в Камбодже 4 мая 1993 года [Oka 1998: 186].


[Закрыть]. Таким образом, Япония рискует стать следующей мишенью террористов. С точки зрения моей собеседницы, террористические акты показали ограниченность военной мощи США. Она была убеждена, что «Япония должна идти по невоенному пути. Зачем подражать США, – спросила она, – если они потерпели неудачу? Мы должны думать не только о том, что мы можем выиграть, но и о том, что мы можем потерять» [Shūkan Josei 2001a: 208–209]. Возможно, отсутствие у этой женщины понимания романтического конгломерата мужественности воина, патриотизма и военного положения Японии в мире можно объяснить страхом жены потерять мужа на войне, которую она не считает делом Японии. Но она не единственная, кто считает вооруженные силы США устрашающей силой.

Порой японские военнослужащие откровенно негативно относятся к американскому типу военного профессионализма и воинской мужественности. Они считают американские войска виновниками безрассудного поведения на японской, и особенно окинавской, территории, ссылаясь на автомобильные аварии, насильственные преступления и изнасилования, за которые эти войска не привлечены или лишь поверхностно привлечены к ответственности в японских судах5151
  Войска США защищены Соглашением о статусе сил. Критическое обсуждение этого соглашения см. [Johnson 2003]; мой перевод статьи Уи на английский [Ui 2003].


[Закрыть]. Отчасти вина за такое поведение всегда возлагалась на плечи Сил самообороны. Однако в августе 2004 года крушение вертолета Корпуса морской пехоты США в университетском городке возле авиабазы Футэмма на Окинаве вызвало протесты против присутствия американских военных. Указав на неравные взаимоотношения между военнослужащими США и Сил самообороны, некоторые демонстранты также выступили против Сил самообороны. Протестующие заметили, что военнослужащие Сил самообороны уступают место крушения американцам. Выкрики некоторых демонстрантов «Вернитесь в Японию!» (Джеймс Брук, «Нью-Йорк таймс», 2004, 13 сентября) обратили внимание не только на то, что это место оккупировали и контролировали солдаты США, но и на времена ЯА, которая в последние месяцы Второй мировой войны бросила население Окинавы, вынудила многих из жителей острова покончить жизнь самоубийством и отступила на материк.

Если вернуться к теме полевых маневров, дисбаланс статуса между американскими и японскими военнослужащими проявляется здесь более тонко, но тем не менее раздражает японские войска. Поначалу в разговоре со мной майор СССЯ Адати Кэй-таро* только хвалил американских военнослужащих, с которыми он участвовал в совместных учениях, но затем внезапно приправил свою оценку редкой вспышкой сарказма:

Солдаты США – настоящие профессионалы войны. Они даже тренировочную площадку покидают, как поле битвы. Мы должны очистить ее после них, потому что Силы самообороны не могут позволить себе быть обвиненными в том, что подвергают опасности мирных жителей, которые могут найти патроны или другие опасные предметы и пораниться. Мы также не можем рисковать тем, что солдаты, которые найдут такие вещи, покончат жизнь самоубийством, используя оборудование, принадлежащее Силам самообороны.

Забота по поводу потери пуль, патронов и другого снаряжения Сил самообороны внушается военнослужащим с первых дней обучения. Одна девушка – курсант НАС вспомнила про потерю пули, которая заставила весь взвод искать ее на огромном полигоне. Их инструктор, как она вспоминала, непрерывно кричал на кадетов, и им потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем идет речь [Sekizaki 1995: 178]. Как мы видим, милитаризованная мужественность сходна с гендерными конфигурациями в других социальных пространствах: она связана с кризисом, подвижна и искусственно создана. Японские военнослужащие постоянно перемещаются между двумя позициями, воплощенными в комментариях Хасимото и Сайто. Каждый день в Силах самообороны и за их пределами они договариваются о своей роли и гендерной идентичности между своим якобы маскулинным существованием в качестве военнослужащих и (в равной степени) якобы кастрирующими функциями, которые они выполняют в качестве таких военнослужащих. В своей борьбе за достижение милитаризованной мужественности и создание новых форм воинского героизма они воссоздают и фиксируют мужественность других мужчин путем придания ностальгического ореола грубо искаженному образу солдата ЯА, в котором видят монолитную маскулинность и беспроблемную милитаризованную мужественность; они тоскуют по столь же нереалистичному представлению об американском солдате, чью мужественность они считают несломленной и широко уважаемой; и они уверенно ставят себя выше гражданских служащих, которые какое-то время воплощали в народном воображении «дух самурая» гораздо более совершенно и гармонично, чем современные японские солдаты. Некоторые военнослужащие вполне могут согласиться с идеей, что в отличие от необходимости убивать и умирать за императора рисковать своей жизнью ради гражданских лиц является более серьезным и истинным героизмом, но для большинства борьба и поиски идентичности продолжаются, поскольку нормы мужественности в Силах самообороны определяются противоречащими друг другу желаниями, и любое представление о военном героизме сдерживается необходимостью быть похожими на другие военные организации и вообще не быть военными.