Текст книги "Желтая жена"

Часть вторая
Пол-акра земли дьявола

Глава 10
В пути

Прежде чем Снитч стал управляющим на плантации Белл, эту должность занимал Рид – тот самый великан, который теперь оказался нашим возничим. У Рида были такие огромные мясистые руки, что на плантации поговаривали, будто он одним ударом кулака может запросто размозжить голову человеку – причем просто так, ради развлечения, – а еще болтали, что Рид ловит маленьких детей и варит в гигантском котле на ужин. Однажды, гоняясь за кроликом, я случайно оказалась на берегу реки возле того места, где стоял обшитый белой вагонкой домик надсмотрщика. Я уже готова была броситься наутек, но на крыльце показался Рид, который тащил за собой девочку-подростка. Девчушка плакала, кричала и царапалась, но великан перекинул ее через плечо, словно тряпичную куклу, и понес во двор. Я спряталась за стволом старого дуба, зажмурилась и старалась не дышать. Когда же снова решилась открыть глаза и выглянуть из-за дерева, увидела, что девочка, связанная по рукам и ногам, стоит возле столба для порки. Она продолжала кричать, умоляя о пощаде, но Рид засунул ей в рот свои волосатые пальцы, ухватил за язык и вытянул наружу. От душераздирающих воплей несчастной жертвы делалось дурно, они еще несколько месяцев преследовали меня. Я никогда не рассказывала маме об увиденном и надеялась, что больше мне не придется пережить подобный кошмар. Так я думала до тех пор, пока не оказалась в скрипучей повозке, примотанная веревкой к полумертвой женщине, на пути в тюрьму, где мне грозило жестокое наказание. Я помнила истории об охоте на ведьм, которые слышала от мисс Салли; интересно, меня тоже сожгут на костре? Или растянут на дыбе и выпорют, как беглого раба, а после продадут на какую-нибудь южную плантацию? Мама говорила, что чем дальше на юг, тем хуже живется рабам. Но куда бы мы ни направлялись, одно было ясно: отныне мне потребуется вся выдержка, на какую я только способна. Постаравшись взять себя в руки, я начала молиться о том, чтобы сохранить стойкость и не позволить раздирающему меня ужасу одолеть душу.

Женщина в окровавленном платье, с растрепанными волосами не переставала рыдать. Я взглянула на другую женщину, в зеленой шали, сидевшую напротив.

– Что случилось? – спросила я ее.

Она покосилась на широкую спину работорговца, затем подалась вперед и прошептала, едва шевеля губами:

– Я только что приняла у нее роды – за несколько миль до плантации, откуда тебя забрали. Ребенок вышел мертвым, с обмотанной вокруг шеи пуповиной. – Горячее дыхание женщины обжигало мне ухо. – А он взял новорожденного и швырнул в канаву. Даже не дал похоронить малютку.

Женщина замолчала и несколько мгновений внимательно рассматривала меня.

– А ты хорошенькая, – заметила она.

Окинув себя взглядом, я сообразила, что одета в нарядное мамино платье. Внезапно мне стало неловко.

– Сегодня похоронили мою маму. Меня уволокли прямо с поминок. Я Фиби.

– Элис.

Повозка громыхала, подпрыгивая на ухабах. Голова сидевшей рядом женщины безвольно моталась из стороны в сторону. Закованные в кандалы мужчины находились в одном углу повозки, мы – в другом. Троица сопровождавших нас работорговцев устроилась впереди на козлах. Я чувствовала, как на затылке в том месте, куда угодил кулак Снитча, вздувается огромная шишка. Но эти неприятные ощущения не шли ни в какое сравнение с острой резью в пустом желудке. Я пожалела, что так и не поела на маминых поминках. Внезапно моя соседка схватилась руками за живот и согнулась пополам. Она застонала и, казалось, начала тужиться; по ногам женщины потекла липкая жижа, а затем на дощатый пол вывалился послед. Несчастная распрямилась и вскрикнула, лицо ее исказилось от боли.

– Эй, вы там, заткнитесь! – крикнул через плечо один из работорговцев.

Скользкий синий пузырь с кровавыми прожилками перекатывался по доскам при каждом толчке повозки. Всю дорогу мы чувствовали неприятный металлический запах крови. Я закрыла глаза, пытаясь укрыться от окружающего хаоса, но и внутри у меня не было тишины. Посреди ночи мы остановились возле небольшой придорожной хижины.

– Поднимайтесь! – рявкнул работорговец на козлах; у него была длинная темная борода, доходившая до ворота рубашки.

Когда мы выбрались из повозки, я пошла рядом с моей обессилевшей соседкой, подпирая ее плечом, словно костылем. Крохотная сырая хижина без окон была до отказа забита людьми, но нас все равно втолкнули внутрь. Мы погрузились в темноту и тяжелый смрад. Захлопнув дверь, наши мучители удалились. Я представляла, как они сейчас усядутся возле костра, будут жевать табак, прихлебывать виски, передавая бутылку по кругу, и подсчитывать грядущую прибыль.

– Матильда, – шепотом представилась женщина в окровавленном платье.

– Фиби Долорес Браун.

– Целая куча имен, – пробормотала Матильда заплетающимся языком и склонила голову мне на плечо. Через мгновение я услышала ее ровное дыхание: измученная женщина наконец уснула.

Но мне не спалось. Сидя в душной хижине, я ждала рассвета и думала о доме: утром я, как обычно, отправилась бы в курятник собирать свежие яйца, затем принесла бы их на кухню тетушке Хоуп. Подождала, пока та приготовит завтрак, и подала бы его в столовую. Но меня похитили из дома, грубо разлучив со всем, что было мне дорого. И все же, если я хочу выжить, нельзя предаваться отчаянию, нельзя позволить ему затопить разум.

Незадолго до рассвета дверь распахнулась, на пороге появился мужчина. Он был аккуратно одет и чисто выбрит и вел себя по-хозяйски уверенно.

– Все на выход! – скомандовал незнакомец.

Мужчина говорил отрывисто, с непривычным для моего уха резким акцентом. Вероятно, он был выходцем с Юга, откуда-нибудь из Нового Орлеана. Мы поднялись и один за другим начали выбираться из тесной хижины. Хозяин пересчитал выстроившихся в шеренгу невольников: сорок мужчин и двадцать одна женщина, всего шестьдесят один человек. Прибывших вместе со мной развязали, а затем вновь привязали к тем, кого доставили раньше: одним концом веревки нам стягивали запястья, а второй накидывали петлей на шею. Пока шла сортировка рабов, я старалась держаться рядом с Матильдой, в результате она оказалась привязана позади меня. Элис находилась в конце другой связки. Покончив с женщинами, торговцы велели нам сесть на сырую землю, а сами занялись закованными в кандалы мужчинами.

– Так, парни, строимся в два ряда.

Один рослый невольник замешкался, не сразу поняв, что от него требуется, и заработал удар дубинкой по спине:

– Эй ты, пошевеливайся!

Рабы послушались и быстро выполнили приказ. Белые мужчины с дубинками прошли вдоль ряда, нацепив на каждого из чернокожих толстый железный ошейник, скрепленный навесным замком. Массивная цепь, продернутая сквозь ушко замка, сковывала невольников в единую группу. Затем руки рабов также заковали в наручники. Прежде мне никогда не приходилось видеть, как на людей надевают кандалы, и от этого зрелища к горлу подступила тошнота. Уроки игры на фортепьяно, которые давала мне мисс Салли, забота, которой я была окружена с раннего детства, непрестанные усилия мамы, старавшейся оградить меня от тягот работы на плантации, – я жила словно бы в другом мире и оказалась плохо подготовлена к тому, что меня будут связывать и гнать, как скотину. Но, как выяснилось, я ничем не отличаюсь от этих несчастных избитых людей, со мной обращаются как с живым товаром, который нужно доставить на рынок.

– Поднимайтесь! Живее! Пошли! – скомандовал мужчина, говоривший с южным акцентом.

Мы повиновались. Так началось наше шествие бог знает куда. Я была одной из немногих, у кого нашлись хорошие крепкие башмаки. Трудно даже представить, каково это – шагать босиком по лесной дороге, спотыкаясь о камни, наступая на шишки и острые сосновые иглы. Первые несколько часов пути утомили меня так, словно за это время я переделала всю дневную работу, которую взваливала на меня миссис Дельфина. Но, по крайней мере, они прошли в относительной тишине. А затем плетущаяся позади Матильда начала стонать.

Надсмотрщики ехали верхом: один впереди, второй сбоку, третий замыкал процессию. Стоны Матильды становились все громче. Похоже, они утомили едущего сбоку всадника: он поравнялся с нами, придержал коня и ударил Матильду дубинкой по голове.

– Еще звук – и отстрелю башку! – гаркнул надсмотрщик.

Затем проехал немного вперед и заорал в полный голос, чтобы остальные слышали его:

– Идти молча, шаг не сбавлять!

Матильда замолчала, остальные узники тоже старались вести себя как можно тише. Наступили сумерки, заметно похолодало. Мы продолжали брести по лесной дороге. Вскоре небо заволокло тучами, стало еще холоднее. Помимо надежной обуви на мне было добротное платье, в то время как многие из рабов были одеты в лохмотья, которые едва прикрывали тело. Погода хмурилась все больше, вскоре заморосило, однако наше путешествие продолжалось: всю ночь нас гнали по лесу и лишь на рассвете устроили небольшой привал. Надсмотрщики дали рабам напиться из общего ведра, в котором на самом дне плескалась вода. Эти жалкие капли не утолили жажду, зато голодная резь в пустом желудке усилилась. Вдобавок жесткая волосяная веревка до крови натерла мне запястья.

Мы снова тронулись в путь и шли до наступления темноты. И только когда выбрались из леса в открытое поле, мучители дали команду остановиться. Двух женщин, находившихся в начале строя, развязали и велели развести костер. Остальным приказали опуститься на землю. Сидеть на холодной жесткой почве было не очень приятно, но я радовалась возможности отдохнуть и вытянуть усталые ноги. Сбитые ступни болели, а лодыжки опухли так, что стали похожи на вылезающее из кадушки дрожжевое тесто. Как ни хотелось мне снять туфли, я боялась, что потом не смогу снова надеть их, да к тому же запястья были стянуты веревкой.

Нам раздали кукурузные лепешки и по куску вареной рыбы. Также дали воды, чтобы умыться, но дорожная пыль так прочно въелась в кожу, что руки все равно остались грязными. Еда была невкусной, но я постаралась затолкать в себя все до последней крошки, догадываясь, что в следующий раз нас накормят нескоро. Когда фляга с водой, которую передавали по цепочке, дошла до меня, я припала горлышку и принялась жадно пить. Впервые в жизни мне было безразлично, чистая во фляге вода или нет.

– Всем спать, – приказал возглавлявший отряд южанин.

Люди повиновались. Матильда уснула прежде, чем я успела опустить голову на жесткую кочку. Я же никак не могла устроиться – никогда прежде мне не доводилось ночевать под открытым небом. Ночные звуки пугали: стрекотание сверчков, уханье совы, далекий вой койотов – все внушало тревогу. Я беспокойно ворочалась с боку на бок, опасаясь змей и других ядовитых тварей. Даже потрескивание костра заставляло вздрагивать.

Сон не шел. Я коротала время, вспоминая, как мы с Эссексом лежали на сеновале под крышей конюшни, представляла его теплое тело, прижимающееся к моему. Фантазия была настолько яркой, что я, казалось, даже почувствовала запах моего возлюбленного. Вообразив, что Эссекс держит меня в своих объятиях, я смогла немного расслабиться и задремала.

Перед восходом солнца нас снова подняли, и мы тронулись в путь. Так повторялось изо дня в день. Ступни у меня покрылись волдырями, которые лопались и кровоточили. Чулки насквозь пропитались кровью. Но, несмотря на боль, приходилось шагать: стоило чуть сбавить ход – и следовал неизбежный удар дубинкой. Некоторые рабы негромко напевали – это помогало сохранять ритм, – однако я шла молча, держа свое отчаяние при себе, в самой глубине разбитого сердца.

* * *

На восьмой день путешествия мы достигли живописного городка, лежащего в устье реки. На небе сияло яркое солнце, а свежий ветер приятно холодил разгоряченное лицо. Никогда в жизни я не видела столько лодок: плоскодонки, маленькие рыбацкие шхуны, большие пароходы.

Вдоль воды тянулась вереница домов; разноцветные постройки высотой в два-три этажа стояли вплотную друг к другу, теснясь на узкой полоске прибрежной земли. Чем ближе мы подходили к гавани, тем острее становился висевший в воздухе кисловатый запах протухшей рыбы и несвежего мяса, к которому примешивался тяжелый дух, исходивший от моих закованных в кандалы спутников, – сочетание, вынуждавшее задерживать дыхание, чтобы побороть подступающую к горлу тошноту. Я прикусила губу, стараясь идти в ногу с остальными. Наконец нам приказали остановиться.

– Сесть на землю и ждать! – рявкнул один из надсмотрщиков. – Двигаться только по моей команде.

Возглавлявший процессию южанин подошел к толстому круглолицему человеку. Тот стоял на пристани возле судна, из трубы которого поднимался столб белого пара. Судно было двухпалубным, с гребным колесом на корме. Белые мужчины оживленно болтали и смеялись, фляжка с виски бойко переходила из рук в руки.

Я понятия не имела, что произойдет дальше, и неизвестность заставляла нервничать. Жизнь на плантации приучила нас к четкому распорядку: каждый знал, что и когда ему следует делать. За то время, что мы сидели на траве, дожидаясь дальнейших указаний, дома я уже давно прополола бы сорняки на грядках миссис Дельфины и полила огород. Кружившие над нами тучи слепней нещадно жалили полуобнаженных людей. Приходилось то и дело отбиваться от насекомых, взмахивая стянутыми веревкой руками. Наконец появились двое мужчин и приказали встать.

– Поднимаетесь по трапу, проходите в носовую часть судна и ложитесь рядами на палубу.

Женщины двинулись первыми. Деревянный трап угрожающе шатался под ногами, но мы благополучно вскарабкались на борт и разместились, как было велено, на носу судна. Мы лежали на спине, прижимаясь затылком к дощатому полу, и смотрели в небо. Матросы с верхней палубы с любопытством разглядывали невольниц. Я прикрыла глаза; больше всего на свете хотелось как следует вымыться и переодеться в чистое.

Чужие голоса сливались, матросы говорили быстро и неразборчиво. Однако ухо выхватывало отдельные фразы.

– Жду не дождусь, когда доберемся до Ричмонда. У меня там назначено свидание с одной горячей штучкой.

– Да нет у тебя никакого свидания, – ответил другой голос, высокий и писклявый.

– Ты просто завидуешь, потому что тебе не везет с красотками.

– Размечтался, – вклинился в разговор третий. – Лучше ступай в трюм и займись делом, а то вылетишь отсюда в два счета. Смотри, капитан идет.

Я скосила глаза, оглядывая нижнюю палубу и размышляя о возможности побега. Но мы были так крепко привязаны веревками друг к другу, что невозможно было даже шелохнуться. Через несколько минут пароход отчалил. Пока судно дрейфовало вдоль пирса, я гадала, куда мы направимся по реке Джеймс, – в Ричмонд? Каким окажется город и станет ли он конечной точкой маршрута? И во что выльется прощальное напутствие миссис Дельфины с требованием подвергнуть меня наказанию за нападение на хозяйку?

На борту находилось четверо белых мужчин, включая капитана. У самого молодого из них были длинные черные волосы, собранные на затылке в жидкий хвост, и острый крючковатый нос. Стоило мне посмотреть на верхнюю палубу, как я тут же ловила на себе его пристальный взгляд. Должно быть, в мамином красном платье я заметно выделялась среди остальных невольников, одетых в выцветшие лохмотья. Молодой моряк пытался встретиться со мной взглядом, но я старательно отводила глаза.

Пароход шел, переваливаясь с боку на бок. Вскоре меня начало укачивать. Мы продолжали лежать под ночным небом – ни еды, ни воды нам не дали, укрыться тоже было нечем. С наступлением темноты долетавшие с верхней палубы голоса становились все громче – без сомнения, матросы хорошенько приложились к спиртному. Я опустила веки и попыталась отвлечься от постигших меня страданий. Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно я очнулась от грубого прикосновения: холодная влажная рука стиснула колено и поползала выше по бедру. Распахнув глаза, я увидела склонившегося надо мной матроса с длинными волосами и крючковатым носом.

– Отстань! – Я быстро свела ноги, не только защищая свою честь, но и тревожась, что насильник наткнется на дневник, спрятанный в потайном кармане юбки. Его пальцы уже находились в опасной близости от моего сокровища. Я попыталась прикрыть книгу собой, перекатившись на левый бок, но матрос только сильнее навалился на меня всем телом. От парня несло табаком, а во рту не хватало нескольких зубов. Я задыхалась от зловония, хотелось вырваться из его цепких лап, но это было невозможно.

– Лежи смирно и не дергайся, – прохрипел он, возясь с пуговицами на штанах, – а то придется сделать тебе по-настоящему больно.

Окружающие нас невольники ничем не могли помочь. Паника сдавила грудь, содержимое желудка поползло вверх. Когда матрос раздвинул мне ляжки, меня вырвало прямо на него.

– Сука! – прорычал он и ударил кулаком в лицо.

Я закричала, надеясь привлечь внимание капитана. Тот подошел к ограждению верхней палубы и посмотрел вниз.

– Эй, Джек, оставь-ка товар в покое.

– Да бросьте, капитан, от нее не убудет.

– Я сказал, не порти товар! А ну, быстро наверх!

Джек поднялся. На его перепачканной рвотой рубашке расползлось мокрое пятно. Он злобно пнул меня носком башмака под ребра, но, к величайшему облегчению, подчинился команде капитана.

Матильда повернула ко мне всклокоченную голову. Я встретилась с ее грустными глазами.

– Меня обрюхатил надсмотрщик на плантации, – прошептала она.

Мы пытались утешить друг друга, как могли, соприкасаясь кончиками пальцев на ногах. Лежавший неподалеку мужчина заходился в надсадном кашле. Уснуть было невозможно. Утром матросы раздали невольникам кашу. Джек подал мне мою порцию. Заглянув в миску, я увидела, что каша покрыта толстым слоем мокроты. Пока остальные расправлялись с завтраком, я закрыла глаза и представила, что сижу за столом на кухне у тетушки Хоуп. Должно быть, я все же задремала, потому что очнулась, когда Матильда потянула за веревку, которой мы были связаны.

– Что такое?

Она показала подбородком за борт. Тогда-то я и увидела поднимающиеся впереди высокие здания. Очертания города были в точности такими, как на фотографиях в газете: стройные силуэты на фоне восходящего солнца и розоватого неба. Вероятно, это был Ричмонд. Пароход двигался вдоль берега. Вскоре матросы бросили якорь, и нас свели по трапу на сушу. Чтобы привести «товар» в надлежащий вид, нам выдали несколько фляг с водой. Я пила и пила, чувствуя, как живительная влага вливается в пересохшее горло.

– Подождем до темноты, – сказал капитан своим подручным. – Городским не нравится, когда мы гоним ниггеров по улицам средь бела дня.

Джек прошел мимо меня, посмеиваясь.

– Есть время отвязать одну и немного позабавиться, а? – крикнул он капитану.

– Ну уж нет. В прошлый раз я отдал тебе девчонку, а потом у нее недосчитались зубов. Больше я не намерен рисковать прибылью ради твоих забав.

Нам снова велели сесть на траву. В воздухе кружил рой мошек, и к зудящим укусам слепней, полученным накануне, добавились новые. Я смотрела на реку, несущую мутные воды, и, будь моя воля, окунулась бы не раздумывая. Мы молча сидели под деревом и слушали, как ветер шелестит листвой у нас над головами. Я постукивала пальцами по бедру, словно играя на пианино, – размеренные движения успокаивали, – а затем начала тихонько напевать себе под нос. В сумерках нам раздали по кукурузной лепешке с тонким ломтиком бекона. Скудный ужин, после которого я была все так же голодна. Когда мы покончили с едой, прозвучала команда подняться на ноги. Ночная тьма окутала город, в небе зажглись звезды – россыпь мерцающих огоньков, смотревших на нас из черноты.

– И чтобы ни звука, – предупредил капитан, – не болтать, не петь, не стонать! Вперед!

Капитан мог бы не утруждать себя излишними предостережениями: привычка к покорности въелась в души стоявших перед ним рабов, как пот въелся в их жалкие обноски. Опущенные головы, сгорбленные плечи – я видела отчаяние и безнадежность на лицах спутников. Мы шли среди кустарников и чахлых деревьев, пока впереди не показался мост. «Мост Мейо»[13]13
  Один из старейших мостов через реку Джеймс в штате Виргиния, построен в 1788 году Джоном Мейо-младшим, внуком Уильяма Мейо – человека, составившего план города Ричмонд. Во время Гражданской войны мост в апреле 1865 года был сожжен отступающими солдатами Конфедерации.


[Закрыть], – прочитала я на табличке. Мы прошли по мосту, и сразу за ним показалось здание, чьи освещенные окна поблескивали в темноте, словно перламутровые пуговицы. Мы миновали большой красивый дом с нарядным фронтоном и белыми колоннами. Затем нас повели по улицам: «Кэри-стрит», «Мейн-стрит», – читала я названия, – а после мы свернули направо на Франклин-стрит. Я старалась запомнить дорогу на случай, если представится возможность побега. Вскоре наш печальный караван покинул центральные улицы и нырнул в узкий проулок. Здесь было холодно, в воздухе висел густой смрад, отвратительнее которого я в жизни не нюхала, – влажный запах смерти. Надпись на стене гласила: «Переулок Лапье».

Подняв глаза, я увидела забор высотой в двенадцать футов, плотно усаженный поверху железными пиками, за которым виднелись крыши каких-то построек. Итак, вот она – тюрьма Лапье, куда отправила меня миссис Дельфина. Меня охватило острое предчувствие, что, оказавшись внутри, я уже никогда не сумею вырваться на свободу и даже не смогу общаться с внешним миром, навсегда оставшись пленницей. Я хотела ускорить шаг, чтобы не отстать от товарищей, но споткнулась, как будто сама судьба обернулась камнем, лежавшим у меня на дороге. Прежде, чем я успела рухнуть на колени, соединявшая нас с Матильдой веревка натянулась, и я устояла.