Текст книги "Город Победы"

8

У Пампы Кампаны и Доминго Нуниша было три дочери, которые официально считались дочерьми Хукки Райи I: Йотшна, “лунный свет”, – это имя Пампа выбрала, чтобы закрепить претензию братьев Сангама на происхождение от Бога Луны; Зерелда, “храбрая женщина-воительница”, и Юктасри, “прекрасный капризный ребенок”. К середине правления Букки, когда они превратились во взрослых женщин хорошо за двадцать, стало ясно, что провидческий дар Пампы позволил ей точно предвидеть натуру каждой. Йотшна была спокойным ребенком и выросла меланхоличной красавицей, блистательной, как полная луна над рекой, манящей и романтичной, как встающий на востоке молодой месяц. Она родилась с заиканием, однако еще до того, как кто-то успел это заметить, Пампа Кампана нашептала ей в ухо лекарство, чтобы ни одному гнусному сплетнику даже в голову не пришло сказать “так же, как и у Доминго Нуниша”. Средняя дочь Зерелда обладала мальчишескими ухватками и порой была, вероятно, слишком жестока в своих играх с дочерьми придворных, которые не отваживались бить ее в ответ из-за ее высокого положения, а потому были вынуждены безропотно сносить побои; теперь же, став взрослой, она шокировала двор тем, что коротко стригла волосы и носила мужскую одежду. Юктасри, младшая, была самой умной девочкой в придворной школе, и ее учителя говорили Пампе Кампане, что не будь она царевной, ее ждало бы большое будущее в математике или философии, однако, вероятно, следует обуздать ее привычку разыгрывать шутки как над одноклассниками, так и над учителями. В шестнадцать лет она по-прежнему была самой большой интеллектуалкой в семье, а также разделяла с сестрами общую удивительную черту – ни одна из них троих не проявляла ни малейшего интереса к поиску мужа.

Пампа Кампана не пыталась принуждать их к замужеству. Она всегда предоставляла своим девочкам свободу и позволяла им расти самими собой. И теперь, когда они превратились в женщин и не были больше детьми, она поделилась с Буккой своей последней, самой смелой идеей. Когда богиня говорила ее устами, она призвала Пампу отстаивать мир, в котором к женщинам станут относиться по-другому, и это было самым мощным новым началом. Женщины, заявила Пампа, должны обладать такими же правами престолонаследия, что и мужчины, и, если он с этим согласен, а царский совет примет и одобрит соответствующую прокламацию, нужно будет решить, чья кровная линия, Хукки или Букки, будет определять будущее династии. Если Пампа Кампана и знала, что это предложение приведет к расколу в семье, настроит ее мальчиков против ее девочек, то никоим образом этого не показала, а сказала лишь, что ратует за равенство и надеется, что все, кого она любит, чувствуют то же.

– В империи Биснага, – заявила она в своем обращении к суду, – к женщинам не относятся, как к людям второго сорта. Многие наши дамы получили отличное образование и обладают высокой культурой. Взять хотя бы нашего прославленного поэта-женщину Таллапалку Т. Взять хотя бы выдающегося поэта Рамабхадрамбу. Кроме того, женщины активно участвуют во всех государственных делах. Взять хотя бы нашего дорогого друга, благородную даму Аккадеви, которая не только управляет провинцией на наших южных рубежах, но и не единожды поднимала на штурм войска во время осады вражеской крепости.

– Вы видите здесь грозных женщин из числа дворцовой стражи. И вам наверняка известно, что у нас есть женщины-медики, женщины-счетоводы, женщины-судьи, а также женщины-приставы. Мы верим в наших женщин. В городе Биснага работает двадцать четыре школы для мальчиков и тринадцать – для девочек, число неравнозначное, по крайней мере пока, но нигде за пределами нашей империи вы не найдете лучше. Так почему же тогда мы не можем позволить женщине управлять нами? Отрицать такую возможность – ставить себя в невыгодную позицию. Этот вопрос должен быть пересмотрен.

На момент воззвания к равенству трем сыновьям Пампы Кампаны и Букки Райи I было восемь, семь и шесть лет. Их звали – Букка настоял, что лично выберет для них имена – Ерапалли, Бхагават и Гундаппа. Согласно астрологическим выкладкам Видьясагара, ребенок с именем Гундаппа должен быть щедрым и великодушным, Бхагават – преданным слугой Господа, а Ерапалли – идеалистом-мечтателем с чрезвычайно развитым воображением. Беседуя с Пампой Кампаной один на один, Букка признал, что то, какими характерами мальчики обладают на самом деле, во многом сводит на нет ценность предсказаний астролога, ведь у Ерапалли не было ровным счетом никакого воображения, и он обладал наибольшей среди всех мальчиков склонностью к учению, Гундаппа не проявлял ни малейшего интереса к высоким материям и, если говорить честно, был довольно подлым ребенком, а затем и взрослым. Бхагават же, тут все верно, был крайне религиозным ребенком, склонным, с грустью был вынужден признать Букка, к фанатизму; это означало, что сбылось одно астрологическое предсказание из трех – счет не слишком удачный, даже в процентном сравнении с Халея Коте, у которого два из пяти.

Материнство никогда не давалось Пампе Кампане легко. Она старалась не винить в этом свою мать Радху, однако комок гнева в ее груди поднимался всякий раз, когда перед ее глазами вставала картина самосожжения матери. Радха не настолько пеклась о дочери, чтобы остаться в живых. Проблема Пампы была противоположной. Ей предстояло пережить всех. Какой бы матерью она ни была, ей все равно придется наблюдать, как умирают ее дети.

Пампа Кампана делала все возможное для своих сыновей, в которых, если говорить начистоту, была серьезно разочарована. Она привила им хорошие манеры и привычку очаровательно улыбаться. Но эти внешние проявления лишь маскировали их истинную натуру, которая была, прямо скажем, своенравной. И когда стало известно, что царь и его совет намерены всерьез рассмотреть предложение царицы, натура всех троих – высокомерная, спесивая, возможно, даже склонная к агрессии – дала о себе знать.

Трое братьев – всего лишь восьми, семи и шести лет от роду! – ворвались в зал совета, чтобы заявить о собственных чувствах; вслед за ними вбежали воспитатели и гувернантки, они хлопали в ладоши, надеясь успокоить этим детей.

– Если женщина наденет корону, – кричал Бхагават, – боги посчитают нас своими дурными детьми и покарают!

Ерапалли продолжил, тряся головой:

– Раз я мужчина, мне что теперь, сидеть дома и готовить? А еще наряжаться в женские платья, выучиться шить и рожать детей? Это… глупость.

И наконец, маленький Гундаппа привел, как ему казалось, свой убедительный, решающий аргумент:

– Я такого не потерплю, – заявил он и топнул ногой, – нет, нет и нет. Мы – царевичи. Царевны – это просто девчонки.

Пампа Кампана восседала на помосте бок о бок со своим мужем. То, как вели себя ее сыновья, привело ее в ужас, и в этот момент она сделала скандальный выбор, переиначивший историю Биснаги и самым драматическим образом изменивший и ее собственную жизнь.

– Я не признаю своей крови и плоти в этих маленьких варварах, – заявила она, – и потому – с тяжелым сердцем – прошу царя и совет лишить их царских титулов. Все трое должны быть высланы из города Биснага и помещены в дальнюю часть империи под вооруженной охраной. Они могут взять с собой своих гувернанток и наставников. Это очевидная вещь. Со временем хорошее образование поможет исправить их дурной характер.

Букка был потрясен.

– Но они всего лишь маленькие дети, – с горячностью возразил он, – как может их собственная мать говорить о них такое?

– Это чудовища, – заявила Пампа Кампана, – это не мои дети. Твоими детьми они не должны быть тоже.

Начался полнейший ад. Первый круг ада разверзся непосредственно в зале совета, где Букка Райя I сгорал на огне смертоносного выбора – поддержать жену и объявить собственных детей вне закона, либо защитить маленьких царевичей и лишиться Пампы Кампаны, по всей вероятности, навсегда, – а все находившиеся рядом члены совета смотрели на него, решая, в каком направлении метнуться после того, как он совершит свой скорбный прыжок. Если он отправит мальчиков в изгнание, это пошатнет империю и даже может привести к гражданской войне, а если откажется выполнить требование Пампы Кампаны, кто знает, какие оккультные разрушения прольет она на Биснагу? Разве, будучи создательницей империи, она не может стать и ее разрушительницей?

– Нам нужно время, – заявил он, – это необходимо тщательно обдумать. До той поры, пока мы не примем решения, царевичи должны оставаться здесь под охраной дворцовых стражей.

Отказ принимать решение был наихудшим из решений. На следующий день, когда все узнали эту новость, на улицах города начались стычки и последовали множественные жестокие нападения на женщин со стороны тех, кто не разделял взгляды царицы, – все эти преступления ввергли Биснагу во второй круг ада. На третий день банды мародеров, стремившихся нажиться на общественных беспорядках, грабили лавки на базаре, а на четвертый имела место даже дерзкая попытка ограбить городскую сокровищницу, где хранились значительные запасы золота. На пятый день город был исполнен гнева, одни шли против других, а на шестой одни обличали других в еретическом образе мыслей; на седьмой день насилие вышло из-под контроля. Всю эту неделю Букка Райя I провел в одиночестве в своих личных покоях – почти не двигаясь, практически без еды и сна, он размышлял, не замечая никого вокруг, даже царицы. В конце концов Пампа Кампана ворвалась в его покои и ударила царя по лицу, чтобы он вышел из задумчивости.

– Если ты не предпримешь сейчас никаких действий, – сказала она ему, – все пойдет прахом.

Приведем в этот ответственный момент повествования цитату из слов Пампы Кампаны (ведь мои собственные могут звучать недостоверно, когда нужно описать разлад подобного масштаба): “Выйдя из своего странного оцепенения, Букка Райя был столь же решителен, сколь нерешителен был прежде”. Он очень быстро принял сторону Пампы и согласился с ее требованиями, получил одобрение царского совета и отправил троих маленьких мальчиков в изгнание, а также послал женщин-воинов из числа дворцовой стражи и значительное число солдат из военного городка восстанавливать порядок на улицах города.

(Крайне примечательно, что Пампа Кампана, когда описывает в своей книге эти судьбоносные и болезненные события, пишет о них без тени эмоций, без малейшего намека на то, что она на самом деле чувствовала, а ведь она, должно быть, испытывала боль и внутренние противоречия, столь внезапно и бесповоротно отвергнув собственных сыновей; Букка также разрывался на части между любовью к своей жене и отцовскими чувствами к своим детям; не пишет она и о том, что предпочесть сыновьям жену было – и это еще мягко сказано – нетипичным и неожиданным решением для человека, занимающего его положение и жившего в его время. Она же просто фиксирует факты. Заносчивые маленькие мальчики отправились в изгнание, а царевны стали править при дворе. Здесь мы начинаем отмечать, Пампа Кампана была поразительно – даже пугающе – безжалостна.)

Городу не понадобилось много времени, чтобы успокоиться. Биснага не была примитивной цивилизацией. Своим первым творящим шепотом Пампа Кампана привила ее новорожденным жителям стойкую веру в торжество закона и научила их ценить свободы, которые они могут вкушать, когда закон защищает их, как зонт во время дождя. Именно зонты стали в городе наиболее важным модным аксессуаром, признаком статуса и символом патриотической приверженности справедливости и порядку. Ежедневно на улицах города можно было наблюдать парад зонтиков всех цветов радуги со свисающими со спиц золотыми листочками, некоторые из них украшали восточные огурцы или абстрактные зигзаги, другие – изображения тигров или летающих птиц. Зонты богатеев были из шелка с драгоценными камнями, даже бедняки носили над головой простенькие зонтики, и разнообразие их внешнего вида говорило о богатстве культур, вероисповеданий и национальностей, представителей которых можно было встретить на здешних улицах – там были не только индуисты, мусульмане или джайны, но и португальцы, арабы – торговцы лошадьми, римляне, привозившие на продажу огромные сосуды вина и закупавшие специи, попадались даже китайцы. Букка Райя I отправил своего посла ко двору Чжу Юаньчжана, известного также как император Хунъу, в первую столицу империи Мин Нанкин, а через несколько лет, когда вследствие семейного переворота столица государства была перенесена в Пекин, что в переводе означает “Северная столица”, великий полководец (и евнух) нового императора Чжэн Хэ, испытывавший страсть к путешествиям, посетил Биснагу с ответным визитом. У него тоже имелся зонт, и внешний вид этого золотого китайского зонтика вдохновил создание множества копий. Зонты являлись проявлением космополитической сущности города, именно благодаря своей открытости его жители после нескольких дней беспорядков приняли указ Букки – так Биснага стала первым и единственным во всей стране местом, где люди приняли идею о том, что женщина может самостоятельно восседать на троне.

Беды, однако, не закончились. Букка послал в город своих шпионов, чтобы узнать, что бурлит под внешне спокойной поверхностью. Новости, которые они принесли, были тревожными. Реальность, порожденная беспорядками – раскол, преступность, клокочущая ярость и порождаемая этой яростью угроза возобновления насилия, – не была иллюзорной. Люди оказались разобщены в большей степени, чем предполагалось, а поддержка отправленных в изгнание маленьких царевичей была сильнее, чем ожидалось. Решение в пользу равенства в будущем, возможно, начнут рассматривать как ведущее к смуте и принятое далекими от народа элитами. Букка сообщил Пампе Кампане, о чем рассказывают его шпионы, однако это не слишком ее впечатлило.

– Подозреваю, что большинство любителей мутить воду принадлежит к Сотворенному Поколению, не Перворожденному, – ответила она. – Я всегда переживала из-за того, что Нашептывание – не идеальный способ и что некоторые – по крайней мере из числа Сотворенных – будут впоследствии страдать от самых непредсказуемых форм экзистенциальных затруднений, психологических проблем, порожденных их неуверенностью в том, каковы их природа и предназначение, и что подобные проблемы приведут их к предвзятому отношению к другим – тем, к кому, как им ошибочно кажется, относятся лучше, чем к ним. Достань мне список всех сомневающихся, – распорядилась она Букке, – я пошепчу им еще.

Во второй половине правления Букки Пампа Кампана сосредоточилась на задаче перевоспитания посредством шепота. Как мы увидим, осуществить ее ей не удалось. Так Пампа получила урок, усвоить который должен каждый творец, включая самого Бога. Как только ты закончил создавать своих героев, ты оказываешься связан их выбором. Ты более не властен переделывать их по своему желанию. Они – те, кто они есть, и они будут делать то, что будут делать.

Это то, что называется “свободной волей”. Она не могла изменить их, если они сами не хотели меняться.

Букка Райя I в течение двух десятилетий играл вторую скрипку при своем брате, однако, став царем, начал вести себя как прирожденный монарх. Если мы вновь обратимся к книге Пампы Кампаны, то узнаем, что в последующие годы его будут считать самым лучшим и самым успешным царем династии Сангама, первого из трех правящих домов Биснаги. Никто не помнит теперь о династии Шамбхуварайя, правившей в княжестве Аркот, да и могущество династии Редди из Кондавиду давно сошло на нет. А это были значительные территории, которые в течение нескольких поколений правителей находились под пятой у Букки. Ему принадлежал Гоа и даже часть Одиши или Ории. Его вассалами были заморины Каликута, а правители государства Джафна на Сарандибе, он же Цейлон, платили ему дань. Как раз в Джафну Букка и отправил в изгнание бывших принцев Ерапалли, Бхагавата и Гундаппу Сангама доживать свои дни под домашним арестом, под чутким присмотром солдат правителя Джафны, желавшего услужить императору Биснаги.

Это стало для Букки не только самым болезненным решением, но и самым большим просчетом. Ни одному правителю не понравится платить дань более могущественному монарху или признавать кого-то своим сюзереном. И потому, когда мальчики из Биснаги повзрослели, правитель Джафны начал тайно помогать им и наладил систему сношений – сначала на лодке через пролив, отделяющий Цейлон от материка, а затем на лошадях – с троицей их дядьев, Чуккой, Пуккой и Девом, которые тоже почти не скрывали своих имперских амбиций. Ночные всадники, все в черном, регулярно носились галопом в Неллор, Мулбагал и Чандрагутти и обратно, благодаря чему шестеро Сангама, трое обозленных племянников-подростков и их трое дядьев – бывших бандитов, исполненные горячих, смертоносных амбиций, могли выстраивать свои планы.

Неспособность разведки Букки развенчать назревающий заговор можно объяснить наличием всего одного отвлекающего фактора, имя которому Зафарабад. Возвышение султаната Зафарабад, расположенного к северу от Биснаги на противоположном берегу реки Кришна, стало для империи реальной угрозой. Загадочную фигуру Зафара, его первого султана, можно было так редко увидеть на публике, что люди начали говорить о нем как о Призрачном Султане и опасаться, что в Зафарабаде восстала из мертвых Призрачная Армия, уничтожить которую, следовательно, невозможно. Ходили слухи, будто принадлежащий Призрачному Султану трехглазый призрачный конь Ашкар разгуливает по улицам Зафарабада, словно принц. Букке было ясно, что султан Зафар строит свое государство по модели, заимствованной у Биснаги. Точно так же, как братья Сангама претендовали на родство с богом Луны Сомой, Зафар и его родственники провозгласили, что ведут свое происхождение от легендарного персидского Воху Мана, воплощения Благого Помысла, и даже пошли дальше, провозгласив Биснагу средоточием Ака Мана, Дурного Помысла, то есть противницей добра. Это означало никак не меньше, чем объявление войны, в пользу чего говорил и выбор названия государства – “Зафарабад” переводится как “Город Победы”, ровно так же, как и “Биснага”, однако в этом названии не содержится искажений. Назвав султанат одним именем с империей, его правитель явно продемонстрировал свои намерения. Призрачный Султан намеревался уничтожить Биснагу и занять ее место. Даже фигура магического трехглазого коня несла в себе вызов. Ведь если он существовал на самом деле, то был соперником небесного белого коня бога Луны, потомками которого, как всегда утверждали Хукка и Букка, не предоставляя при этом никаких доказательств, были их собственные священные боевые лошади.

Царя Букку очень любили, а потому, когда он предпочел выступить против Зафарабада, его решение стало популярным. Ликующие толпы наводнили улицы, по которым царь выезжал из ворот к ожидавшей его армии – миллион военных, сто тысяч слонов, двести тысяч арабских скакунов и дух абсолютной непобедимости, – одолеть такую армию не под силу даже призракам. Одна лишь Пампа Кампана была исполнена дурных предчувствий, и последние обращенные к ней слова Букки прозвучали как предостережение или предзнаменование.

– Вот ты получила то, что хотела, – сказал он ей, – в мое отсутствие ты будешь царицей-регентом. Будешь править единолично.

После того как он отбыл во главе армии, Пампа Кампана осталась в одиночестве в своих личных покоях в зенане, женской половине дворца, и послала за Начаной, придворным поэтом.

– Спой мне счастливую песню, – попросила она, и это была для него простая просьба, поскольку все произведения Начаны воспевали империю и ее правителей, их мудрость, их воинскую доблесть, их искушенность в делах культуры, их популярность, их красоту.

Однако, когда Начана открыл рот, из него полились исключительно скорбные стихи. Он закрыл рот, изумленно потряс головой и снова открыл его, чтобы попросить прощения за свою ошибку и попытаться начать снова. Еще более печальные строки зазвучали из его губ. Он вновь потряс головой и нахмурился. Все было так, словно некий злой дух получил власть над его языком. Это второй знак, поняла Пампа.

– Не берите в голову, – успокоила она смущенного поэта, – даже у гениев иногда бывают выходные. Наверное, завтра у вас получится лучше.

Когда униженный поэт собрался уходить, вошли три дочери Пампы. Йотшна, Зерелда и Юктасри превратились в троицу взрослых красавиц, столь же великолепных, как и их мать. Начана поклонился им и, уходя, произвел контрольный выстрел:

– Ваше Величество, ваши дочери стали вашими сестрами.

Осуществив эту последнюю неудачную попытку польстить царице, он удалился.

Его фраза пронзила сердце Пампы Кампаны, как стрела. “Да, – подумала она, – это повторяется вновь”. Люди вокруг становились старше, в то время как она никак не менялась. Ее возлюбленному Букке было уже шестьдесят шесть, у него болели колени, и ему часто не хватало воздуха; на самом деле он был не в том состоянии, чтобы отправляться на войну. В то время как она, сделай она паузу и задумайся над этим, тоже приближалась к своему пятидесятому дню рождения, но выглядела при этом по-прежнему, как молодая девушка двадцати одного-двадцати двух лет. И да, девочки смотрелись как ее старшие сестры, а не как ее дети – возможно даже, что и как тетушки, ведь это были старые девы за тридцать. Она ясно представляла себе будущее, когда им будет за шестьдесят и даже больше, а она по-прежнему останется, вероятнее всего, молодой женщиной лет двадцати семи. Возможно, она будет выглядеть почти тридцатилетней, когда они умрут от старости. Она боялась, что ей снова придется ожесточить свое сердце, как это было с Доминго Нунишем. Следует ли ей научиться не любить их, чтобы отпустить после смерти и продолжить жить дальше? Чего ей будет стоить хоронить своих детей, одного за другим? Будет она рыдать или не проронит ни слезинки? Освоит ли она духовную практику отрешения от мира, которая избавит ее от горя, или их уход уничтожит ее, и она будет жаждать смерти, которая упрямо будет отказываться приходить за ней? А быть может, им повезет, и они погибнут все разом в молодом возрасте, на поле битвы или от несчастного случая. Или, может, их всех перебьют прямо в их постелях.

Дочери не захотели оставлять ее одну с грозовой тучей на челе.

– Пойдем с нами, – громко позвала Зерелда, – мы идем на урок фехтования.

Пампа Кампана хотела, чтобы они обучились гончарному делу, как она и ее мать Радха, но трое сестер не проявляли никакого интереса к гончарному кругу, работа на котором по-прежнему оставалась ее единственным увлечением. Она растила своих дочерей такими, чтобы они были лучше мужчин, были образованы лучше любого мужчины, лучше владели речью, лучше мужчин скакали на лошадях, искуснее спорили и сражались жестче и эффективнее любого мужчины-воина во всей армии. Когда Букка отправлял в Китай своего посла, Пампа Кампана попросила:

– Я слышала, в этой стране владеют выдающимися боевыми навыками. Молодежь обучают рукопашному бою, владению мечами и копьями, длинными ножами и короткими кинжалами, а еще, я думаю, трубками с отравленными дротиками. Привези мне самого лучшего инструктора по военному делу, какого сможешь найти.

Посол исполнил наказ, и теперь Великий мастер Ли Е-Хэ был назначен главным инструктором по владению уданским мечом в биснагском квуне – скажем так, школе, – Зеленой Судьбы, лучшими ученицами которой являлись все три царственные дамы.

– Да, – согласилась Пампа Пампана, отбрасывая печаль, – пойдем повоюем.

Квун представлял собой деревянное сооружение, возведенное рабочими (и работницами) из Биснаги в оригинальном китайском стиле в соответствии с указаниями Великого мастера Ли. В центре квуна был деревянный четырехугольный двор без крыши, где ежедневно расстилали ковры для занятий борьбой. Двор окружало трехэтажное здание, балконы которого выходили на площадку для борьбы и где располагались также учебные классы и комнаты для медитаций. Пампа Кампана считала это чуждое строение почти в самом сердце Биснаги очень красивым, она верила, что, когда один мир проникает в другой, это несет благо им обоим.

– Великий мастер Ли, – произнесла она с поклоном, зайдя с дочерьми в квун, – я привела к вам своих девочек. Вы должны знать, что все они говорят, что намерены найти вам в Биснаге жену.

Все четыре женщины старались каждый день делать подобные замечания, надеясь увидеть какую-то реакцию своего наставника – улыбку, возможно, даже румянец. Однако его лицо оставалось бесстрастным.

– Вам следует учиться у него, – наставляла Пампа Кампана дочерей, – такое великолепное самообладание, такое внушающее благоговейный трепет спокойствие – это сила, которую все мы должны стремиться обрести.

Наблюдая за тем, как дочери упражняются на борцовском ринге в квуне, сражаясь парами, Пампа Кампана уже не в первый раз отметила, что у ее девочек развиваются сверхъестественные способности. В пылу схватки они взбегали вверх по стенам, как по полу, вопреки законам гравитации, перескакивали на огромные расстояния с балкона на балкон на верхних этажах здания школы, вращались с такой скоростью, что вокруг них возникали маленькие торнадо, поднимавшие их вертикально в воздух, где они демонстрировали технику исполнения воздушного сальто – кувыркались, скажем так, в воздухе, как по небесной лестнице, – с подобным, как утверждал Великий мастер Ли, он никогда не сталкивался прежде. Их навыки владения мечом были столь совершенны, что, как понимала Пампа Кампана, они смогут защититься от небольшой армии. Она надеялась, ей никогда не придется проверить это предположение на практике.

Она также занималась с Великим мастером Ли, но одна, предпочитая во время занятий дочерей быть просто гордой матерью, а науку постигать самостоятельно. На ее индивидуальных уроках с Великим мастером Ли быстро стало ясно, что они с ним равны.

– Мне нечему учить вас, – признался Ли Е-Хэ.

– Но сражаясь с вами, я оттачиваю свои навыки, поэтому будет честно сказать, что вы меня учите.

Так Пампа Кампана выяснила, что богиня даровала ей даже больше, чем она прежде подозревала.

В одиночестве своего регентства, повсюду видя знаки, Пампа Кампана все сильнее ощущала дурные предчувствия. Имея привычку делиться всем с дочерьми, она рассказала им о своем беспокойстве.

– Возможно, настаивая на идее равенства, я перегнула палку, – сказала она, – и нам всем придется расплачиваться за мой идеализм.

– Чего ты боишься? – решила уточнить Йотшна. – Или правильнее спросить, кого?

– Это всего лишь чувства, – отвечала Пампа Кампана, – но меня беспокоят трое ваших полубратьев, и беспокоят трое ваших дядьев, и еще один человек, который беспокоит меня больше, чем все они шестеро вместе взятые.

– Кто это? – настойчиво поинтересовалась Юктасри.

– Видьясагар, – ответила Пампа Кампана. – Он опасный человек.

– Ни о чем не беспокойся, – успокоила мать Зерелда.

Из всех троих дочерей она была наиболее искусной воительницей и знала о своих возможностях.

– Мы защитим тебя от всего и от всех. И, – добавила она, подзывая своего учителя, – вы ведь тоже встанете на защиту царицы, правда, Великий мастер?

Великий мастер Ли подошел и поклонился.

– Готов отдать жизнь, – заверил он.

– Не надо давать подобных обещаний, – отреагировала царица.

“Нам кажется, что миров много, – любил говаривать мудрец Видьясагар, – тогда как на самом деле множества не существует, есть лишь единство”. Лишившись обязанностей главного министра и завершив одиночную медитацию в пещере, он на много лет уехал из Биснаги и добрался до самого Каши, чтобы помедитировать на берегах реки и углубить свои знания. Теперь он вернулся. Он вновь восседал на своем почетном месте под раскидистым баньяном в самом сердце Манданского храмового комплекса, обернув свою длинную белую бороду вокруг талии на манер пояса; девадаси у него за спиной держали над его лысой головой скромный зонтик для защиты от солнца, в то время как он, приняв позу лотоса-падмасану, без движения, с закрытыми глазами ежедневно просиживал долгие часы. Вокруг вернувшегося святого собирались толпы надеющихся на то, что он заговорит, однако такое случалось нечасто. Чем дольше длилось его молчание, тем более внушительная толпа собиралась вокруг. Таким образом ему удалось увеличить армию своих учеников, никак не выказав заинтересованности в последователях, его влияние распространилось в городе и за его пределами без единой попытки с его стороны влиять на кого-то. Когда он говорил, то говорил загадками.

– Есть лишь ничто, – говорил он. – Ничего нет. Все есть иллюзия.

Один смелый ученик попытался добиться у него комментария, скажем так, политического толка:

– То есть дерева баньяна не существует? Или Манданы? Или Биснаги? Целой империи?

Видьясагар не отвечал в течение недели. Затем он снова заговорил:

– Есть лишь ничто. Есть только две вещи, которые суть одна.

Ответ был неясен, и ученик спросил снова:

– Что это за две вещи? И как две вещи могут быть одной?

На этот раз Видьясагар не отвечал месяц, за это время окружавшая его толпа разрослась до гигантских размеров. Когда же он заговорил, то говорил очень тихо, так, что его ответ приходилось повторять по многу раз, и слова расходились по толпе, как волны по поверхности моря.

– Есть Брахман, – сказал он, – который есть высшая и единственная реальность, он есть причина и следствие, он неизменен, но заключает в себе все возможные изменения. Еще есть атман, он присутствует во всем, что живо, он – единственное, что истинно во всем, что живо, и он на сотню и еще один процент тождественен Брахману. Идентичен. Одно и то же. Все прочее есть иллюзия – пространство, время, власть, любовь, место, дом, музыка, красота, молитва. Иллюзия. Есть только две вещи, которые суть одна.

Когда его шепот прошел через всю толпу, несколько изменяясь по мере продвижения от повторений, то звучал как призыв к оружию. Видьясагар говорит – так поняли люди, – что есть Двое, тогда как должен быть Один. Лишь Один может сохраниться, остальных же следует… что?… поглотить? Или свергнуть?

Во время своего правления Букка Райя I настаивал на разделении церкви и государства, и Видьясагар не переступал эту черту.

– Если мы сделаем это, – говорил он своим ученикам, – огонь охватит эту черту и поглотит нас.

Всем была очевидна связь этой черты и магической защитной линии-рекхи, которую начертил Лакшмана, брат Рамы, чтобы защитить его жену Ситу, когда обоим братьям случилось отлучиться, линией, которая должна была вспыхнуть пламенем, если кто-то из демонов попытается ее пересечь. Так люди поняли и то, что, во-первых, Видьясагар, использовавший “Рамаяну” как метафору, остается на религиозных позициях, а во-вторых, что его речам свойственны духовная скромность и даже самоуничижение, ведь он сравнил себя и своих последователей с демонами-ракшасами, коими на самом деле – в реальности, которая была иллюзией – ни он, ни они не являлись. Однако на ином уровне его последователи поняли и то, что своим заявлением он создал нас – тех, кто не они, – нас, которые хотят пересечь черту и втайне поддерживают проникновение религии во все уголки жизни, будь то политика или духовность, и их, кто противостоял этим демоническим идеям. Так постепенно в Биснаге образовалось два лагеря, видьяитов и буккаистов, и хотя напрямую эти лагеря так не назывались, а все люди – по крайней мере на поверхности – разделяли идею, что они есть Одно. Однако ниже этой поверхности иллюзия рассеивалась, и было ясно, что существуют Два, и этим Двум все труднее и труднее мириться друг с другом. Если видьяиты замечали, что события развиваются вразрез с идеей Видьясагара о недвойственности, вразрез с его проповедью о тождественности Брахмана и атмана, то не упоминали об этом, предпочитая, напротив, напирать на идею, что империя – своего рода иллюзия, и верить, что истина – которая есть религиозная вера, то есть их собственная истинная вера, которая исключает любые иные ложные верования в пустых богов, – скоро воспрянет и возьмет под свой контроль все, что Есть.