Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Отдохнув два дня на берегах мыса Тибурон, Бартоломео Фиеччи, «будучи человеком чести», предложил отправиться в обратный путь, однако не нашлось ни одного человека, которого он бы смог убедить. Индейцы предпочитали рискнуть жизнью переходом на Эспаньолу, а христиане, считая себя «спасшимися из чрева кита, подобно пророку Ионе», заявили, что было бы оскорблением для Бога дважды подряд пытать счастье. По сравнению с плаваниями на каноэ, регулярно совершаемыми полинезийцами, а также со многими другими походами на небольших лодках, совершаемыми англичанами и американцами, особенно во время нынешней войны, это стомильное пересечение Наветренного пролива не вызывало никакого энтузиазма. Американские индейцы не привыкли к подобным путешествиям, и это был первый известный нам случай, когда южноевропейцы совершили что-либо подобное. За свою долгую и достойную жизнь Диего Мендес совершил множество храбрых поступков, но в своем завещании, где рассказывается об этих подвигах, он оставил следующие указания для своего надгробия и эпитафии:

«Здесь покоится достопочтенный Диего Мендес, который много послужил королевской короне Испании в открытии и завоевании Индий вместе с Адмиралом доном Кристобалем Колоном. Он умер и просит ради милосердия прочесть „Отче Наш“ и „Аве Марию “.

В середине упомянутого камня пусть будет вырезано каноэ, которое представляет собой выдолбленную из ствола дерева лодку, на которых плавают индейцы, потому что на таком я проплыл триста лиг; а над ним пусть вырежут буквы CANOA».

«Я вытащил каноэ на очень красивый пляж, – сообщает Мендес, – куда сбежалось множество туземцев, принесших еду». Он нанял шестерых свежих индейских гребцов и, хотя страдал от лихорадки, продолжил путь вдоль побережья в сторону Санто-Доминго. Добравшись до Азуа, в гавани или рядом с ней, куда флот причалил после урагана более года назад, он узнал, что губернатор Овандо отправился в провинцию Харагуа на очередное «усмирение». Оставив каноэ, Мендес направился вглубь страны и встретился с губернатором непосредственно в его полевом штабе.

Известие о том, что Колумб высадился на Ямайке, ни в коей мере не вызвало недовольства Овандо, который опасался, что прибытие Адмирала с новой славой открытий заставит монархов восстановить его полномочия вице-короля, что означало бы отставку самого Овандо с весьма прибыльной должности. Он продержал Мендеса в своей штаб-квартире семь месяцев, пока подавлял восстание индейцев самым кровавыми и изощренными способами, которыми не смогли бы похвастаться даже современные завоеватели, вешая и сжигая заживо касиков и других лидеров (всего около 80 человек), включая прекрасную Анакоану. Скорее всего, Мендес добрался до Овандо в августе 1503 года, и только лишь в марте 1504-го ему наконец разрешили отправиться пешком в Санто-Доминго. Там ему пришлось ждать не менее двух месяцев прибытия кораблей из Испании. У правительства была небольшая каравелла в Санто-Доминго, но Овандо не позволил Мендесу воспользоваться этим судном. О Фиеччи мы больше не знаем ничего до самого его возвращения вместе с Колумбом в Испанию. Очевидно, он счел невозможным нанять гребцов для обратного путешествия. Этот генуэзец был свидетелем последнего волеизъявления Адмирала в 1506 году, а после возвращения в родной город несколько лет спустя мы уже видим его командующим флотом из пятнадцати галер в войне против Франции.

В Санта-Глории Колумб и его люди ждали и надеялись, но чем дольше длилось ожидание, тем слабее становились надежды, что гонцы достигли Эспаньолы. Лето сменилось осенью, а осень – зимой. Это мало что изменило в растительности острова, но значительно ухудшило комфортность пребывания, поскольку с приходом зимы пришли северные ветры и дожди. Испанцы, по строгому приказу своего Адмирала прикованные к кораблям, стали боязливы, беспокойны и были морально готовы к мятежу; вокруг братьев Поррас сформировался заговор.

Напомню, что капитан Франсиско де Поррас из Сантьяго и Диего, представитель короны и аудитор, являлись политическими назначенцами и, как и многие люди того времени, никогда не выполняли должной доли работы. Тот же Бартоломео Колумб был эффективным командиром, хотя и не получавшим жалованья капитана «Сантьяго», в то время как Диего Поррас (за исключением учета поступающего на борт золота) все плавание провел в безделье. Несведущие в морском деле, братья не были способны понять веские причины задержки на Ямайке. По их мнению, Адмирал вполне мог бы отплыть на каравеллах на Эспаньолу, если бы захотел. Конечно, сейчас каравеллы никуда не годились, но капитан Поррас серьезно полагал, что смог бы «дотянуть» их до цели, если бы только позволил генуэзец. Среди моряков поползли самые разные слухи. Какие только абсурдные версии не обрели повсеместное распространение! Оказывается, старый добрый «Сантьяго» не таил никакой опасности: это было вполне пригодное судно, но Адмирал зачем-то выбросил его на берег! Колумб отбывает срок изгнания – разве вы не заметили, как ему не позволили выйти в Санто-Доминго? Он не может вернуться туда, не собирается этого делать, а каноэ были посланы исключительно для того, чтобы поправить его золотой бизнес или что-то еще в этом роде. Вполне вероятно, что, если придет испанский корабль, он все равно оставит людей здесь на растерзание индейцам, как это случилось с теми беднягами в Навидаде (именно это случилось бы с нами в Белене, если бы только аделантадо не захотел спасти свою шкуру). Единственный разумный выход – захватить каноэ, похитить нескольких индейцев в качестве рабочих рук и бежать на Эспаньолу. Какой, во имя всего святого, смысл лежать здесь и гнить на мели только ради того, чтобы угодить нищим генуэзским авантюристам? Возникали разумные возражения. Предположим, мы доберемся до Эспаньолы, а как насчет того, что нас потом будут судить за мятеж? Ни в коем случае. Губернатор Овандо – враг Адмирала, который был бы рад видеть нас, но только без Колумба. Кто платит нам жалованье? Фердинанд и Изабелла? Нет, это осуществляет великолепный дон Алонсо де Моралес, верховный казначей Кастилии, чья возлюбленная – сестра кабальеро Франсиско де Порраса! Последний аргумент завершал любой спор. Он подразумевал, что братьям Поррас могут сойти с рук и мятеж, и убийства, и все остальное, что они планируют сделать.

Примерно из сотни моряков, оставшихся в Санта-Глории, сорок восемь присоединились к заговору, а поскольку сам Адмирал переживал сильнейшие приступы артрита, у них имелись все шансы на успех. После унылого Рождества и несчастливого Нового года, когда не оставалось ни вина, ни кусочка настоящей христианской пищи, 2 января 1504 года братья Поррас пошли на прямую конфронтацию.

Утром Франсиско поднялся на борт «Капитаны», без приглашения вошел в каюту Адмирала и спросил: «Сеньор, что вы имеете в виду, говоря, что не попытаетесь добраться сразу до Кастилии? Вы хотите оставить нас здесь на погибель?» Колумб, уловив по его наглому тону, в чем дело, спокойно ответил, что хочет вернуться домой так же сильно, как и все остальные, но не видит, как они могут это сделать практически, пока не будет зафрахтован испанский корабль. В случае если у Франсиско имеется альтернативный разумный план, он будет представлен совету офицеров. «Сейчас не время для разговоров, – возразил Поррас, – или отправляйтесь скорее домой, или оставайтесь здесь с Богом. – Затем он повернулся к людям, находящимся в пределах слышимости: – Я за Кастилию! Кто готов последовать за мной?» Эта условная фраза послужила сигналом для заговорщиков, которые одновременно начали кричать: «Мы с вами!» Они быстро заняли нос и корму и заблокировали подход к мачтам, беспрерывно скандируя: «Кастилия! Кастилия!»

Хотя Адмирал находился в постели, он все же, пошатываясь, вышел на шум и, вероятно, был бы убит, если бы трое или четверо преданных слуг не схватили его под руки и силой не заставили вернуться в каюту. Бартоломео выбежал на палубу с копьем в руке, но слуги Адмирала вырвали его у аделантадо и втолкнули вслед за братом, умоляя Порраса идти в Испанию, если он хочет, но не совершать убийства, за которое, несомненно, последует наказание, если ему удастся когда-нибудь вернуться домой.

Мятежники набились в десяток трофейных каноэ, пришвартованных к каравеллам. Многие моряки, не принимавшие участия в заговоре, отправились вместе с ними, к великому огорчению немногих оставшихся верных людей. «Без сомнения, – вспоминал Фернандо, – если бы весь экипаж пребывал в добром здравии, с Адмиралом осталось бы не двадцать человек, а намного больше: число оставшихся людей было примерно равно числу мятежников».

Братья Поррас и их веселые друзья отправились на восток вдоль побережья «с такой легкостью, словно находились в какой-нибудь кастильской гавани». Грабя индейцев во всех местах, где появлялись, они заявляли, что расчет будет получен через Адмирала, а в случае отказа призывали его убить. Простояв несколько дней в какой-то бухте, мятежники дождались первого благоприятного дня и отправились (как они думали) на Эспаньолу. Но в январе в этих водах никогда не бывает спокойно долгое время. Уже через четыре лиги с востока задул свежий бриз, и мятежники были вынуждены повернуть назад. Маневр был проведен так грубо и неумело, что все имущество было выброшено за борт; вслед за ним в воду отправились и индейские гребцы, которые жалобно цеплялись за планшири и оказывались с отрубленными руками. Мятежники целый месяц оставались в самой восточной индейской деревне Ямайки, питаясь за счет туземцев, и предприняли еще две попытки выйти в открытое море (обе неудачные). В конце концов, совершенно обескураженные, они бросили каноэ и отправились обратно в Санта-Глорию пешком, «подъедаясь» по дороге за счет индейцев и занимаясь мародерством.

В Санта-Глории у Адмирала и его полусотни верных людей какое-то время все шло хорошо. Индейцы продолжали привозить провизию для обмена, больные выздоравливали. Однако через несколько недель торговля пошла на спад. Как сказал Фернандо, «туземцы мало заботятся о своем сельском хозяйстве, а мы потребляем за день больше, чем они съедают за двадцать. Кроме того, спрос на наши товары упал». Действительно, теперь почти у каждого тайное было полно колокольчиков, стеклянных бус, латунных колец и шнурков. Ежедневно приносилось все меньше еды, а испанцы, которые (как я уже отмечал) по какой-то неизвестной причине не могли обеспечить себя рыбой или дичью, шли прямым путем к голодной смерти. Допустить же набеги на туземные запасы продовольствия значило бы спровоцировать резню.

Тогда Колумб пошел на хитрость. Среди немногих книг на борту корабля были «Эфемериды» Региомонтана, напечатанные в Нюрнберге до конца века, но содержащие предсказания затмений на тридцать лет вперед. Через три дня, в ночь на 29 февраля 1504 года, Региомонтан предсказал полное лунное затмение. Отправив индейца в качестве рассыльного, Адмирал созвал всех касиков и вождей этого региона на импровизированный совет. Двадцать девятого числа они собрались на борту «Капитаны», и Колумб через переводчика произнес небольшую речь. По его словам, христиане поклонялись Богу на Небесах, который вознаграждал добрых и наказывал нечестивых. Бог, не одобряя восстание Порраса, не позволил мятежникам перебраться на Эспаньолу, но послал их через все те испытания и опасности, о которых остров был хорошо осведомлен. Что касается индейцев, то Бог с глубоким неодобрением наблюдал, как небрежно они относились к доставке провизии верующим, и решил наказать их голодом и мором. Вскоре Он пошлет им с Небес ясный знак наказания, которое они вот-вот получат. Поэтому адмирал велел им поприсутствовать в ту ночь при восходе луны. Она восстанет окровавленной и охваченной пламенем, обозначая зло, которое навлекут на себя индейцы за то, что они не позаботились должным образом накормить христиан.

Одни индейцы ушли в страхе, другие – насмехаясь. Вот как описывает этот случай Фернандо: «…Но затмение, начавшееся с восходом луны и усиливавшееся по мере подъема ночного светила, привело туземцев в ужас. С великим воем и плачем побежали они со всех сторон к кораблям, нагруженные провизией, умоляя Адмирала всеми средствами ходатайствовать за них перед Богом. Просили они лишь только о том, чтобы он не обрушил на них свой гнев, обещая в будущем усердно снабжать всем, в чем пришельцы нуждались. На это Адмирал ответил, что хотел бы немного побеседовать с Богом, и удалился на все время, пока длилось затмение. Заметив, что его полная фаза закончилась и вскоре луна засияет, он вышел из каюты и сообщил, что помолился за них своему Богу. Теперь Бог их простил, и в знак этого светило вернется в прежнее состояние. Его слова возымели действие, Адмиралу вознесли огромную благодарность, и так продолжалось до тех пор, пока затмение полностью не закончилось. С тех пор индейцы всегда обеспечивали нас тем, в чем мы нуждались».

Само собой, удалившись в каюту, Адмирал не тратил время на «разговоры с Богом», а с помощью получасовой амполеты измерял продолжительность затмения, чтобы вычислить долготу Ямайки. Об этом сохранилась запись в «Книге пророчеств»: «В четверг, 29 февраля 1504 года, находясь в Индии на острове Ямайка, в гавани под названием Санта-Глория, которая лежит почти в середине острова на северной стороне, я наблюдал лунное затмение. Поскольку начало его случилось до захода солнца, я мог только отметить время, когда луна вернулась к своему обычному свету.

Все было закончено через два с половиной часа – пять амполет. Разница между серединой острова Ямайка в Индии и островом Кадис в Испании составляет семь часов пятнадцать минут, таким образом, в Кадисе солнце заходит на семь часов пятнадцать минут раньше, чем на Ямайке (см. альманах)».

После записи о затмении в «Книге пророчеств» приводится расчет широты Санта-Глории, который очень близок к правильному: «В гавани Санта-Глория на Ямайке высота полюса составляла 18 градусов, когда Стражники находились в Руке. Фактическая широта этого пляжа в заливе Святой Анны составляет 18°26′45″». Таким образом, Колумб допустил ошибку менее чем на полградуса. Учитывая, что теперь он имел ровную, спокойную платформу и целый год для проведения повторных наблюдений с последующим усреднением, в такой точности «съемки» не было ничего особенного, однако это показывает, что техника работы с квадрантом у Адмирала со времени его предыдущего путешествия значительно улучшилась. В любом случае это было одно из самых точных определений широты в первые годы шестнадцатого века.

Глава 49
Спасение и конец (1504–1506)

Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он избавил их от бедствий их.

Псалтирь, 106: 6

Хотя проблема с продовольствием теперь была решена, пусть даже и временно, вопрос о том, как добраться домой, сохранял актуальность, а мятежники все еще бродили по острову, повсеместно создавая проблемы всем испанцам. К концу марта 1504 года прошло более восьми месяцев с тех пор, как Мендес и Фиеччи отплыли на Эспаньолу, но о них не было никаких вестей. Сообщение некоторых индейцев о большом пустом каноэ, дрейфующем к берегу, вызвало мятежный ропот среди людей в Санта-Глории. Некто Берналь, аптекарь из Валенсии, затевал очередной заговор, когда с моря внезапно появилась небольшая каравелла и встала на якорь рядом со стоящими на мели кораблями. Однако Колумба ждало жестокое разочарование – эта была каравелла, посланная Овандо, предназначенная вовсе не для того, чтобы спасти моряков. Ее задача была проста – экипаж был должен шпионить за Адмиралом и докладывать Овандо. Впрочем, выяснив положение дел, судно отплыло в тот же вечер. Капитан Диего де Эскобар поднялся на борт «Капитаны», передал Адмиралу два бочонка вина и кусок соленой свинины с поздравлениями от губернатора, а также сообщение от Диего Мендеса о том, что он благополучно добрался до Эспаньолы и пришлет спасателей, как только сможет получить корабль. Даже такая мелочь, как выбор Эскобара в качестве эмиссара, наносила Колумбу косвенное оскорбление, поскольку тот был одним из ведущих повстанцев под командованием Ролдана. Овандо, несомненно, надеялся, что он сообщит о смерти Колумба, делающей место вице-короля Индии вакантным. По крайней мере, таково было твердое убеждение мнение Лас Касаса, находящегося в то время на Эспаньоле.

Колумб с достоинством воспринял отплытие каравеллы, сказав матросам, что это судно слишком мало и не может разместить всех и он предпочитает оставаться вместе с командой, пока Диего Мендес не пришлет подходящий корабль. Таким образом, этот краткий и в какой-то мере таинственный визит «погасил» заговор Берналя. Теперь с похвальным великодушием Адмирал пошел навстречу мятежникам Порраса. В их лагерь были отправлены двое людей, принесших щедрый кусок соленой свинины от Овандо в качестве доказательства визита каравеллы и предложивших общее прощение. Поррас же торговался об условиях – столько-то еды и одежды, столько-то места на корабле и тому подобное. Это вызвало такое отвращение у гонцов, что они прервали переговоры. После этого события мятежники двинулись на Санта-Глорию, надеясь победить лоялистов и захватить их «плавучие» дома. 19 мая, когда повстанцы достигли Маймы, индейской деревни, расположенной недалеко от «лежбища» кораблей, Колумб послал брата Бартоломео, сопровождаемого пятьюдесятью вооруженными людьми, с окончательным предложением войны или мира. Поррас, считавший всех, кто не присоединился к его мятежу, инвалидами или слабаками, выбрал войну. Затем произошла небольшая битва, в которой в основном (из-за недостатка пороха) сражались на мечах, в то время как индейцы, стоящие в стороне, наслаждались зрелищем, как христиане режут друг друга.

Лоялисты все-таки победили, и Порраса захватили в плен. Один из лидеров повстанцев Хуан Санчес, бывший главный лоцман флота, был убит, многие другие – ранены. Педро де Ледсем сорвался со скалы и был сильно изрезан о камни. Как сообщал Фернандо, «одна рука безвольно свисала, часть икры напоминала спущенный чулок, а подошва одной ноги была разрезана так, что походила на кровавую туфлю». Тем не менее предатель выжил, чтобы нанести Адмиралу еще один неприятный удар. На следующий день остальные мятежники получили полное прощение, им было разрешено остаться на берегу под командованием человека, назначенного Адмиралом, в то время как Франсиско де Поррас был закован в кандалы на борту.

В то же время Диего Мендес снаряжал спасательное судно. Овандо, как и следовало ожидать, отказал ему в стоянке в Санто-Доминго, поэтому ему пришлось ждать прибытия кораблей из Испании вне гавани. Наконец прибыла флотилия из трех судов. Одно из них, которое Колумб называет «каравелоной» (маленькой каравеллой), Мендес зафрахтовал, снабдил провизией и отправил на Ямайку под командованием Диего де Сальседо, верного слуги Адмирала. Сам Мендес вернулся в Испанию на одном из других кораблей, как и приказывал Колумб, чтобы доставить письма монархам, падре Горрисио и дону Диего.

Каравелона прибыла в Санта-Глорию в конце июня 1504 года и 29-го числа ушла на Эспаньолу вместе со всеми выжившими, численностью около ста человек. По общему счету, Колумб и его люди пробыли на Ямайке один год и пять дней. Путешествие против ветра и течения в Санта-Доминго оказалось долгим и утомительным, да и само судно находилось не в лучшем состоянии. Его грот-мачта была сломана, паруса прогнили, а днище пропускало воду из-за плохого или старого конопачения. Команда с трудом удерживала каравелону на плаву. На долгое время она была задержана плохой погодой в Пуэрто-Бразиле (Жакмель) и на острове Беата, откуда 3 августа Колумб, выдерживая политес, отправил с посыльным благодарственное письмо Овандо. Десять дней спустя корабль достиг Санто-Доминго. На все путешествие ушло шесть с половиной недель. Овандо, делая вид, что очень рад видеть Адмирала, принял его в своем собственном доме, но показал свою истинную сущность, тут же отпустив Порраса на свободу. «Сладкая парочка» этих братьев так и не была никогда наказана за попытку организации мятежа, а после заселения Ямайки Франсиско получил на ней правительственную должность.

В Санто-Доминго был зафрахтован еще один корабль. На его борту Адмирал вместе с сыном и братом 12 сентября отплыл в Испанию. Большинство же выживших в четвертом плавании предпочли остаться на Эспаньоле и не заниматься мореплаванием (по крайней мере на тот момент). Позже некоторые из них стали первыми поселенцами на Пуэрто-Рико. Были и те, кто отправился домой на каравелле, которая привезла их с Ямайки. Она отплыла приблизительно в то же время, но сломала мачту у Озамы и была вынуждена вернуться. Только примерно в конце ноября «инвалидная» карвелона дошла до Испании (очевидно, на ней плыли и братья Поррас).

Обратный путь Адмирала домой на зафрахтованном корабле был долог и хлопотен, но история не сохранила даже намека, каким курсом он следовал. Мы только знаем, что 19 октября его грот-мачта разломилась на четыре части, но благодаря изобретательности братьев Колумб из обломков было сооружено новое «дерево», укрепленное канатами, веревками и кусками досок. Известно также, что во время очередного шторма у судна вдобавок сорвало и фок-мачту, но, так или иначе, 7 ноября 1504 года, после пятидесяти шести дней перехода из Санто-Доминго, последнее плавание Адмирала благополучно завершилось на рейде Санлукар-де-Баррамеда.

Фернандо, которому еще не было и четырнадцати, когда началось Четвертое путешествие, исполнилось шестнадцать; аделантадо, сохранивший энергию и здоровье, был готов к новым приключениям; Адмирал в свои пятьдесят три года окончательно подорвал и физическое, и душевное здоровье. Он хорошо понимал, что не выполнил то, что от него ожидалось: пролив не был найден. Однако он открыл перешеек и гораздо более богатый золотом регион, чем Эспаньола, поэтому его совесть была удовлетворена: он сделал все, что мог. «Несомненно, я служил Их Высочествам с таким же усердием и любовью, с какими мог бы завоевать рай, и даже больше; и если я чего-то не достиг, то, значит, это было невозможно или намного превышало мои знания и силы. Наш Господь Бог в таких случаях не требует от людей ничего, кроме доброй воли…» – написал он своему сыну уже после прибытия.

Колумб не был вызван ко двору для отчета о путешествии (эту милость оказывали даже куда менее значительным мореплавателям) и не обратил на себя абсолютно никакого внимания со стороны монархов. Предполагаемой причиной считалась болезнь королевы. Она и в самом деле находилась на смертном одре, что делало ситуацию еще более огорчительной: Изабелла вполне могла бы уделить Колумбу минутку внимания и позволить Адмиралу поцеловать ей руку, в то время когда множество придворных чиновников и прихлебателей имели доступ к постели государыни. Несомненно, истинная причина, по которой Колумб не получил приглашения ко двору, заключалась во всеобщем подозрении, что Адмирал, воспользовавшись случаям, начнет излагать Изабелле собственную горестную историю, а не станет развлекать ее рассказами об открытиях и приключениях.

Он мог бы доставить королеве некоторое удовольствие, демонстрируя «орлов», «зеркальца» и другие золотые безделушки из Верагуа, но его главное стремление заключалось в высказывании жалоб на плохое обращение со стороны Овандо, на мятеж, возглавляемый дружками казначея, и в просьбе восстановления законных прав. Соверены и ранее много слышали о подобных вещах и не собирались ничего с этим делать. Так зачем же позволять не совсем чистой собственной совести сталкиваться с этим героическим, но докучливым старым моряком?

Смерть Изабеллы 26 ноября 1504 года означала, что последний шанс Колумба был упущен и его последнее Четвертое путешествие оказалось напрасным с точки зрения какой-либо выгоды для него самого. Если королева верила Адмиралу, утешала его в горе и облегчала нужды, то политическая концепция короля не оставляла места сантиментам. Овандо преуспевал для короны на Эспаньоле, что доказывалось увеличивающимися поставками золота, поэтому не было никакого смысла заменять его сломленным первооткрывателем, который и раньше находил этот остров слишком горячим местом, и этот акт абстрактной справедливости не помог бы делу. «Ни Адмиралу, ни его брату не следует приезжать на Эспаньолу», – решительно заявил один колонист, первостепенная задача которого заключалась в обращении туземцев в христианство: семья Колумба была здесь слишком непопулярна.

К тому времени, когда до Колумба дошла весть о смерти Изабеллы, он уже был слишком болен, чтобы путешествовать самостоятельно. Но у него имелся преданный и заинтересованный «адвокат» при дворе – его сын, который по долгому опыту хорошо знал все тонкости конкретных дел. Во время Четвертого путешествия дон Диего перерос должность пажа и стал одним из охранников королевы. Это подразделение было распущено после смерти Изабеллы, но молодой человек (на это время ему было около двадцати четырех лет) пользовался расположением короля и получил назначение в его собственную гвардию. В сложившейся ситуации никто не мог быть в лучшем положении, чем дон Диего, чтобы вести дела своего отца, хотя и мало мог сделать что-то конкретное. Это мы узнаем из примечательной последовательности писем Колумба своему сыну, написанных между 21 ноября 1504 года и 25 февраля 1505 года.

В течение этих трех месяцев Адмирал жил в наемном доме в севильском приходе Санта-Марии и был хорошо обеспечен деньгами, слугами и сопровождающими: Колумб не только привез домой богатую добычу золотых изделий из Верагуа, но и получал значительный доход от своих «десятых долей» золотых приисков на Эспаньоле. Карвахаль благополучно перевел для него значительную сумму, вырученную от продажи золота с «Иглы», чудом спасшейся при урагане 1502 года. История сохранила запись о том, что Карвахаль и Джованни Антонио (Джонни) перевели на счет Адмирала в 1503–1504 годах сумму за 22 марки (около 3300 долларов). Кроме того, Овандо передал Адмиралу причитающийся ему сундук с 60 000 песо (около 180 000 долларов). Все это было значительно меньше того, что Колумб считал справедливым вознаграждением, но тем не менее в течение последних двух лет своей жизни он был сравнительно богатым человеком. И все же с монотонной настойчивостью в каждом письме к своему сыну в этот период он призывал его истребовать приказ короля о быстрой и честной выплате «десятой, восьмой и третьей».

Следует признать, что Колумб прожил бы гораздо более счастливую старость, если бы не так высоко оценивал свои денежные «права», а король, возможно, был бы склонен подтвердить его титулы и почести, если бы такие действия не влекли за собой бессрочный арест на колониальные доходы короны. В одном из писем к сыну Колумб заметил, что сначала следует восстановить титулы и должности, а затем последуют и денежные привилегии, и направил королю решительную петицию на этот счет. Колумб, несомненно, был бы счастлив получить подтверждение правомерности своих претензий, но государь очень хорошо знал, что любая такая милость усилит денежные притязания Колумба, и не обратил никакого внимания на просьбу.

Мы так давно не говорили о правах собственности Колумба, что читатель, вероятно, забыл, что Адмирал имел в виду под своим «десятой, восьмой и третьей». «Десятой» было его право, гарантированное «конфирмациями» 1493 года, на 10 % чистой добычи в открытом им мире. Формально это право никогда не отменялось, но Колумб жаловался, что суверены разрешили ему получать десятую часть только от пятой части золота (единственного продукта, который учитывался), то есть 2 % вместо 10 %. «Восьмая» означала прибыль от собственных предприятий Колумба, создание которых предусматривалось «капитуляциями» 1492 года. Никаких подробностей об этом до нас не дошло, но вполне вероятно, что Колумб отправлял провизию и испанские товары на Эспаньолу по спекулятивным ценам, а Бобадилья или Овандо «конфисковали» квитанции. «Треть» означала одну из его предполагаемых прерогатив как Адмирала. При составлении своей «Книги привилегий» Колумб обнаружил, что гранд-адмирал Кастилии имел право взимать 33 % налога на торговлю в местах, находящихся под его юрисдикцией. Таким образом, Колумб потребовал для себя такой же привилегии от торговли в Индии. Это экстравагантное притязание никогда не признавалось монархами и никогда не реализовывалось на практике.

Кроме того, Колумб был обеспокоен тем, что братья Поррас первыми донесут до ушей короля свою версию рассказа о Четвертом путешествии, но все же на самом первом месте оставались денежные вопросы. Он настаивал на возврате сумм, авансированных из собственного кармана на фрахтовку и снаряжение спасательного судна и доставку своей команды домой. При этом Колумб не был озабочен исключительно собственными потерями. Он трижды призывает дона Диего убедить казначея Моралеса выплатить жалованье его «бедным людям», то есть морякам, которые «прошли через бесконечные опасности и лишения». В марте 1502 года весь экипаж получил жалованье за шесть месяцев авансом, но путешествие продлилось тридцать два месяца, и большинство выживших, которые вернулись домой с Адмиралом, прибыли домой, не имея в кармане ни гроша. Некоторые подрабатывали случайными заработками в Севилье, ожидая выплаты, другие жили на благотворительность Адмирала. По его совету делегация моряков совершила долгое путешествие ко двору, взяв с собой решительное письмо Колумба дону Хуану де Фонсеке, ныне епископу Паленсии. Колумб просил Диего сделать все, что в его силах, чтобы людям своевременно платили, «хотя среди них есть и такие [мятежники], которые в большей степени заслуживают наказания, нежели милостей».

Все эти письма содержат много человеческих и даже юмористических штрихов. В декабре Колумб отправляет брата аделантадо и сына Фернандо ко двору. Он, очевидно, беспокоился, что они покажутся дону Диего, с его утонченным придворным воспитанием, неотесанной «матросней». Поэтому Адмирал просит Диего относиться к своему дяде с уважением, а к младшему брату – с любовью и помнить, что он больше не «ребенок» и путешествие сделало маленького Фернандо мужчиной. Аделантадо, который и сам был придворным в Фонтенбло, определенно не относился к людям, которых следовало стыдиться при испанском дворе. Однако можно представить, что шестнадцатилетний Фернандо наслушался от старшего брата, когда начинал болтать при вельможах о смерчах и ураганах. Утонченных кабальерос не интересовали подобные вещи, а молодому человеку уже давно нужно было купить доспехи и заставить изучать практику и язык рыцарства.