Текст книги "Тайна старой знахарки"

Глава 7

Ален Риджуэй нерешительной походкой шел вдоль Сэфрон-Хилл, длинной улицы, шедшей параллельно речке Флит из Холборна на север. Кое-где до сих пор лежал снег, превращенный лошадиными копытами и колесами повозок и карет в бурое месиво. Помимо воли лекарь, возвращавшийся с очередного вызова, забрел в пресловутый квартал борделей. Ален даже толком понять не мог, отчего там оказался. Как изголодавшегося нищего неудержимо тянет к лавкам булочников и мясников, так и Ален, движимый распаленной плотью, следовал в это средоточие порока.

Пока он брел по улице, состоявшей сплошь из публичных домов, в нем боролись похоть и отвращение. Последние месяцы он еще находил подобие удовлетворения, время от времени лапая Молли или девчонку, разливавшую пиво в каком-нибудь кабаке, но в конце концов это его перестало устраивать. Год минул с тех пор, как он в последний раз спал с женщиной и получил от этого истинное удовлетворение. Многовато! Все чаще и чаще Ален ловил себя на том, что все помыслы его сосредоточены на плотских удовольствиях. Не помогали даже попытки отвлечься от этого, сконцентрировавшись на работе. Но мучительнее всего были бесконечные укоризненные взоры его друга, пастора, которому Ален вынужден был на исповеди признаваться в наличии нечистых желаний и который не проявлял к нему ни малейшего сочувствия. Каким бы приятным и интересным ни находил Ален общество Иеремии, присутствие иезуита в доме лекаря превратилось в докучливое напоминание, постоянно терзавшее нечистую совесть Алена. А последний тем временем искренне пытался вести достойную и угодную Богу жизнь, но природа требовала свое, и она была сильнее, в особенности сейчас, в преддверии весны.

В дверях одного из «домов радости» стояла рыжеволосая девка и вызывающе улыбалась ему. Ален украдкой взглянул на нее, так и не придя к согласию с собой – не зная, то ли зайти, то ли убраться отсюда подобру-поздорову. Рыжая мгновенно заметила его колебания и, чтобы раззадорить, соблазнительно провела себя по бедрам и крикнула:

– Ну что ж мы такие скромники? Слепому видно, что мы сейчас только и думаем, как ухватиться за сиську побольше и за ляжку покрепче. Для такого симпатяги я бы точно придумала что-нибудь поинтереснее.

Ален медлил, а рыжая девка, спустив шерстяную накидку, защищавшую ее от холода, обнажила плечи. Вид крепких молочно-белых грудей в глубоком вырезе едва затянутого на шнуровку платья сделал свое дело – Ален почувствовал, как в нем воспламенилось желание. Не раздумывая долго, он последовал за девкой в дверь фахверкового дома. Девица провела его по узенькой лестнице наверх, в крохотную каморку с захлопнутыми ставнями на окнах. Из-за тонких стен доносились блаженные стоны и хихиканье, сопровождаемые недвусмысленным поскрипыванием шаткого деревянного ложа. Рыжая соблазнительница уселась на соломенный тюфяк, лежавший на грубо сколоченной кровати, и привычным движением задрала юбки до колен, чтобы Ален мог лицезреть ее прелести. Судорожно сглотнув, он почувствовал, как жаркой кровью наливается член. Запустив руку в вырез платья девчонки, он повалил ее на кровать, стиснул в объятиях и стал страстно целовать. Прошло какое-то время, прежде чем он опомнился от приступа накатившей на него страсти, и в ноздри ему ударила специфическая вонь. Что-то в Алене запротестовало и заставило его прийти в чувство. Это был запах хвори. Поспешно высвободившись из объятий рыжеволосой, он отстранился и присмотрелся к ней. Может, у нее чахотка? Или еще что похуже?.. Взгляд его упал между ее ног, и опытный глаз врача заметил едва заметную опухоль на срамной губе. Ален похолодел. Да эта рыжая дрянь – сифилитичка! В панике Ален вскочил и стал поспешно натягивать штаны.

– Прости… Я… Мне нужно уходить.

Торопливо выудив шиллинг из кошелька, он бросил его рыжей девке и опрометью бросился из заведения.

Уже на улице, торопливо меряя шагами Сэфрон-Хилл, Ален корил себя на чем свет стоит. Надо ж быть таким идиотом и попереться к грязной шлюхе! К счастью, он вовремя сообразил, чем этот визит закончится. Ужасная болезнь разрушала человека и физически и умственно. От этой мысли подгибались колени, и желудок начинал протестовать. Ален вынужден был остановиться и прислониться лбом к холодной стене дома. Против этой болезни, которой Джироламо Фракасторо посвятил стихотворение под названием «Сифилидис», снадобий не существовало. Она завершалась смертью в ужасных муках, которой предшествовали паралич и безумие. Ртутное лечение, применявшееся в борьбе с сифилисом, оказывалось в той же мере смертельным, как и сам недуг. Глубоко вдохнув несколько раз подряд, Ален отер выступивший на лбу, несмотря на зимний холод, пот. Ему снова повезло! Тем не менее огонь в чреслах хоть и не пылал, но продолжал тлеть. Оказывается, жизнь убежденного холостяка не так уж и благостна! Качая головой в раздумье, Ален медленно двинулся в сторону Патерностер-роу. Ладно, что бы там ни было, а работу за него никто не сделает. В конце концов, лучшего способа отвлечься от навязчивых мыслей пока что никто не изобрел. Да и о книгах следует подумать.

Как только Ален прибыл в лечебницу, к нему еще в дверях подскочил Кит.

– Хорошо, что вы пришли, мастер. Вас желает видеть какая-то дама. Она уже довольно долго здесь вас дожидается.

Первой мыслью Алена было, что это леди Сен-Клер, и он даже просветлел.

– Где она?

– Вон там, у полок.

Лекарь, присмотревшись, к своему разочарованию, понял, что его дожидается Энн Лэкстон.

– О, я рад, что дела у вас явно идут на поправку, – улыбнулся Ален, шагнув к девушке. – Ну так как? Надумали рассказать доктору Фоконе о том, отчего могли убить вашу матушку?

– Нет, – без тени веселья ответила Энн. – Я пришла, чтобы увидеться с вами.

– Я к вашим услугам, мисс Лэкстон, – воспрянул духом Ален. – Чем могу быть полезен?

– Ну, мне приходилось слышать много хорошего о вашем мастерстве. В цеху вас ценят. Вот поэтому и хочу просить вас вылечить небольшую ранку, которая мне не дает покоя.

– Но ведь ваш отец сам лекарь. Почему вы решили обратиться за помощью именно ко мне? – недоуменно спросил Ален.

Опустив глаза, Энн нервно сцепила пальцы.

– Он дал мне одну мазь, но от нее никакого толку, только еще хуже стало.

– Хорошо, готов оказать вам любезность. Прошу вас, покажите мне вашу рану.

– Она… она там, где… Словом, здесь я вам показать ее не могу, – густо покраснев, пролепетала Энн. – Так что уж давайте пройдем в вашу комнату, что ли.

– Конечно, конечно, если вам будет угодно, – заверил девушку Ален.

Стараясь сохранять хладнокровие, он стал искать необходимые инструменты, после чего проводил девушку в свою комнату. Та украдкой обвела его оценивающим взглядом.

– Усаживайтесь, мисс Лэкстон, – предложил Ален.

Энн сняла шерстяной плащ и уселась на край кровати с балдахином.

– Вам нечего меня смущаться. Я не сделаю больно, – попытался он успокоить Энн, видя, что девушка явно нервничает. – Ну, где там ваша рана?

– Дайте мне вашу руку, – попросила девушка, и когда он с готовностью протянул ей ладонь, Энн, приподняв юбки, сунула ее под них. Пальцы Алена коснулись бархатной девичьей кожи бедер. Энн стала двигать его ладонь выше, пока кончиками пальцев он не ощутил волосы на лобке. Ален ошарашенно посмотрел на Энн. Желание, только что с таким трудом подавленное, пробуждалось в нем вновь. В синих глазах девушки уже не было и следа стыдливости, а один лишь дерзкий вызов и нечто похожее на презрение. Она понимала, что Ален у нее в руках, что он не в силах противостоять воспламенившейся в нем страсти. Взгляд его спускался до ее шеи, потом к грудям, набухшие соски которых отчетливо проступали под слабо затянутым лифом. Девушка, будто угадав его желание, с готовностью опустила платье до плеч.

– Что вы делаете? – только и смог вымолвить Ален, не в силах отстраниться. Его руки будто жили своей собственной жизнью, поглаживали шелковистые упругие бедра, которые словно по мановению волшебной палочки разошлись в стороны. Ален поднял юбки выше, чтобы прикоснуться губами к восхитительной молодой плоти. И не в силах больше сдерживаться, он повалил Энн на постель и стал покрывать поцелуями ее плечи, маленькие упругие груди, живот… Возбуждение росло; казалось, оно вот-вот разорвет его на части, от него кружилась голова, Ален не в состоянии был видеть ничего, кроме этого молодого тела. Припав ртом к ее губам, он в пылу охватившего его желания не ощутил того, что губы девушки оставались твердыми и неподатливыми. И даже высвобождая окаменевший член, не почувствовал, как судорожно дернулось тело девушки, словно сопротивляясь насильнику. И семя, так долго рвавшееся наружу, излилось внутрь при первом же толчке, слишком быстро, чтобы принести ему истинное удовлетворение.

Постепенно придя в себя, Ален тяжело отвалился от Энн, лежавшей под ним словно статуя.

– Энн, я… я не хотел этого… Сам не знаю, что на меня нашло! Простите меня!

Едва Ален отстранился, как девушка выпрямилась, спрыгнула с кровати и стала поспешно затягивать лиф. Задним числом Алену казалось, что все произошло за долю секунды.

– Энн, постойте! Постой, Энн! – выкрикнул Ален вслед ей. Вскочив с кровати, он, даже не приведя себя в порядок, не обращая внимания на сползшие до колен штаны, сбежал вниз, распахнул дверь, но девушка уже исчезла среди прохожих.

Вечером, когда они с Иеремией сидели за ужином, иезуит был немало удивлен молчаливостью обычно столь словоохотливого Алена.

– Ален, что-нибудь произошло? – осведомился он после нескольких минут молчания. – Что-то вы сегодня будто воды в рот набрали.

Лекарь вздрогнул при этих словах друга и растерянно уставился на Иеремию.

– Да нет, ничего, просто задумался, – вяло попытался отговориться он.

– Кит мне сказал, что сегодня после обеда заходила Энн Лэкстон. Она что-нибудь говорила насчет убийства матери?

Ален открыл рот, чтобы ответить, но понятия не имел, что сказать. Мгновение спустя откашлялся и пробормотал:

– Она приходила… В общем, ей потребовалась одна мазь.

Иеремия, недоверчиво наморщив лоб, посмотрел на собеседника. Нет, тут явно что-то не то, подумал он.

– Ален, что произошло?

– Ничего. А что должно было произойти?

– Ален, надеюсь, у вас не дошло до близости с этой девочкой?

– С девственницей? Я не безумец в конце концов! – возмутился лекарь и тут же залпом опустошил бокал вина, после чего резко поднялся из-за стола. Пожелав другу доброй ночи, он немедленно направился к себе.

Половину ночи Ален не спал. Он был не в состоянии уснуть от охвативших его мыслей. Во второй раз за этот день он корил себя. Что он наделал? Лишить девственности невинную девушку, почти девочку! Хорош, нечего сказать. Это самое глупое, что мог сделать тот, кто поклялся всю жизнь оставаться в холостяках. Что на него нашло? Где был его разум, если он позволил восторжествовать своему двадцать первому пальцу? Стыд и позор! Да и эта Энн Лэкстон! Оказывается, она еще та штучка! И не подумаешь. Но более всего его занимал вопрос – почему? Почему она явилась к нему и предложила себя, словно последняя уличная шлюха? Может, влюбилась в него? Нет уж! Храни его от этого Пресвятая Дева Мария! Нет, с ней непременно надо поговорить и выяснить, что к чему.

На следующее утро, едва Иеремия ушел по своим делам, Ален направился на Дак-лейн. Правда, он явно не собирался выяснять отношения с Энн в присутствии ее отца, а тем более братца, поэтому не стал заходить в дом, а из укромного местечка примялся дожидаться, пока выйдет Энн. Его терпение было уже на грани исчерпания, когда около полудня он увидел, как Энн, выйдя из дома, отправилась куда-то – наверняка за покупками. Ален последовал за ней. Когда отошли достаточно далеко от дома Лэкстонов, Ален нагнал ее и позвал.

– Энн, постойте, нам нужно поговорить!

Девушка, полуобернувшись, едва взглянула на него и, ускорив шаг, пошла дальше.

– Да подождите же, Энн!

Девушка никак не реагировала. Нагнав Энн, Ален взял ее за плечо.

– Энн, нам необходимо поговорить о том, что произошло вчера, – задыхаясь, выговорил он. – Вы просто взяли да убежали, я и слова сказать не успел. Я хотел извиниться перед вами.

Смерив его презрительным взглядом, она сквозь зубы произнесла:

– Пойдемте со мной.

Слегка ошарашенный, Ален послушно последовал за девушкой. Они прошли несколько ярдов вперед, после чего Энн решительно завернула в какую-то конюшню. Не оглядываясь на него, прошла через пропахшее лошадиным навозом обширное помещение и остановилась у стены, где кучей была свалена солома. Повернувшись к Алену, посмотрела ему прямо в глаза и стала медленно раздеваться.

Ален, не веря глазам, смотрел на нее. Все прежние установки, все ограничения враз улетучились. Он вновь ощутил навязчивое желание обнять это тело, прильнуть губами к молочно-белой коже и… Разозлившись на себя, он стиснул зубы.

– Энн, я сюда не за этим пришел, – укоризненно произнес он, качая головой.

Глаза девушки на мгновение полыхнули яростью.

– Ага, не за этим! – с издевкой повторила она. – Эх вы, лицемер несчастный! За этим! За этим! Вы ведь все хотите только этого! И больше ничего!

Не успел он опомниться, как Энн, оттолкнув его, выбежала из конюшни. На сей раз Ален не бросился ей вслед.

Глава 8

Иеремия услышал, как перед лечебницей остановилась карета, и выглянул в окно посмотреть, кто приехал. Разглядев герб судьи на дверце, он отложил перо, прикрыл чернильницу и поспешил вниз, не дожидаясь, пока Ален позовет его. Внизу в приемной дожидался кучер сэра Трелони.

– Кто-нибудь занемог? – обеспокоенно осведомился Иеремия.

– Нет, сэр. Его сиятельство отправил меня за вами.

– А что такое? Что-нибудь новое об убийстве повитухи?

– Знать не знаю, а только вы должны поехать на речку Флит.

– На Флит? – невольно повторил Иеремия. – Ладно. Сейчас одеваюсь, и едем.

Иезуит сел на заднее сиденье кареты. Несмотря на плотно закрытую дверцу, внутри было холодно. Иеремия потуже затянул шерстяной плащ у шеи и стал через застекленное окно кареты смотреть на улицу. Они ехали в длинной череде других карет и повозок сначала по Патерностер-роу, затем свернули на Уорвик-лейн и потом на Ньюгейт-стрит. У городских ворот движение замедлилось – там скопилось довольно много транспорта, и им пришлось довольно долго ждать, пока их карета миновала Ньюгейтские ворота и мимо церкви Гроба Господня стала взбираться по Сноу-Хилл. У колодца Холборн они повернули влево и, наконец, остановились у моста через Флит.

Выходя из кареты, Иеремия заметил группу людей на берегу речки. Впрочем, этот поток и речкой-то трудно было назвать, скорее ручьем. Флит брала начало в Кенвуде и Хэмпстеде и впадала в Темзу, но времена, когда по ней осуществлялась навигация, канули в прошлое. Вот уже четыре столетия монахи-кармелиты сетовали на то, что никаким ладаном не перебить смрад, исходивший из этого несусветно загаженного ручья. Мясники расположенных на Ньюгейт-стрит мясных лавок выбрасывали в него отбросы – внутренности забитого скота, и они разлагались в воде. В вырытых по берегам Флит ямах кожевники в теплой воде, куда добавлялся собачий кал или куриный помет, дубили воловьи шкуры. Клеевары в огромных чанах варили из отходов мясных лавок и кожевенного производства немудреный клей. Тут же на кострах дымились чаны красильщиков, мыловаров и свечников. Кроме вышеперечисленных промыслов вдоль берега сгрудились и убогие лачуги, где в страшной скученности ютилась беднота, сваливавшая отбросы и фекалии в воды многострадальной Флит.

Недавние морозы чуть умерили зловоние – во всяком случае сделали его более-менее переносимым, – но наступившая оттепель снова вернула все на круги своя. Даже привычный к вони Иеремия, имевший опыт посещения Ньюгейтской тюрьмы, не рисковал вдыхать полной грудью миазмы, окутавшие берега реки Флит.

Сэр Орландо Трелони заметил, что посланная им карета вернулась, и подошел к пастору.

– Мне очень жаль, доктор, что я заставил вас спешно прибыть сюда, – извиняющимся тоном начал он, – но мы обнаружили то, на что вам необходимо взглянуть.

Иеремия невольно улыбнулся, ибо знал привычку Трелони интриговать. И почувствовал, что и вправду заинтригован. Видимо, это «нечто» и на самом деле нечто удивительное, если уж судья взял на себя труд месить здешнюю грязь своими элегантными сапожками из тонкой кожи. В сопровождении констебля и помощника, тех самых, которых сэр Орландо брал с собой и на место убийства повитухи, они медленно двинулись вниз по течению ручья. Сильные морозы последних недель сковали броней льда эту сточную канаву, и, таким образом, отбросы застряли здесь до оттепели.

Иеремия последовал за судьей туда, где работники кожевника, стоявшего чуть поодаль возле ямы, острыми баграми разбивали лед.

– Они как раз очищают его ото льда и скоро должны закончить, – пояснил Трелони.

Иеремия вглядывался в бурый, непрозрачный лед, силясь понять, что имел в виду судья. И наконец понял. Сначала ему показалось, что это просто сук дерева, но уже в следующую секунду догадался: изо льда торчит рука – потемневшая мертвая детская ручонка. Видимо, наступившая оттепель растопила лед и выдавила ее наружу. Иезуит, невольно ахнув, подошел поближе. Через тонкий слой льда, будто через оконное стекло, на него, широко раскрыв глаза, уставилось мертвенно-бледное мальчишеское личико.

Иеремия почувствовал, как у него от ужаса сжалось сердце. Редко в жизни ему выпадало переживать столь страшные мгновения. Неведомые силы природы дьявольски замедлили ход времени: если бы не морозы, тело давным-давно было бы в Темзе, воды которой выбросили бы его на берег, где полно бродячих собак и свиней, и те быстро бы расправились с ним, оставив разве что косточки, – а холод приостановил неизбежный процесс разложения.

– Кто обнаружил тело? – осведомился Иеремия, не в силах оторвать взор от мертвого лица.

– Один из работников увидел руку и доложил случайно проходившему мимо судейскому, а тот уже сообщил констеблю, – пояснил сэр Орландо. – Труп какого-нибудь безвестного уличного мальчишки-попрошайки обычно не привлек бы столь пристального внимания, но мистер Лэнгли, – он показал на констебля, – вспомнил, что в связи с убийством Маргарет Лэкстон мы разыскивали мальчика лет двенадцати, и счел необходимым информировать нас об этом, поскольку утопленник, по его мнению, вполне мог быть тем самым факельщиком. Честно говоря, я тоже склоняюсь к этой версии.

– И вы правы, – согласился Иеремия. – Как только тело очистят ото льда и обмоют, необходимо доставить сюда Энн Лэкстон. Не считая ее отца, она теперь единственная, кто может опознать мальчика.

– Я распоряжусь, чтобы ее привезли сюда, – вмешался констебль и дал соответствующие указания своему помощнику.

Работники все еще разбивали лед, в который, словно в панцирь, был заключен погибший ребенок, но стоявшие в отдалении Иеремия и сэр Орландо не могли из-за едкого вонючего дыма костров мыловаров как следует разглядеть тело. Один из работников по недосмотру так хватил багром по руке трупа, что изуродовал ее.

– Смотри же ты, дубина, куда бьешь! – рявкнул на него констебль. – А не то превратишь покойника в ошметки.

Работники стали ударять осмотрительнее, отчего работа замедлилась. Иеремия, почувствовав, что ноги и руки сковывает холод, попробовал согреться, притопывая на месте и одновременно оглядывая прилегающий участок берега. Впрочем, пытаться отыскать здесь следы преступления смысла не имело – убийца сбросил труп в ручей с моста.

– Что-нибудь обнаружили? – спросил сэр Орландо, заметив пристальный взор Иеремии.

– Хотелось бы, чтобы это было так, – со вздохом ответил иезуит. – Но если предположить, что мальчик погиб в тот же вечер, что и повитуха, никакой надежды обнаружить следы не остается. Разве что на трупе, если повезет.

Трелони кивнул.

– Если мальчик – тот самый факельщик, заманивший в ловушку двух женщин, значит, мы имеем дело с хладнокровным убийцей, действовавшим по заранее подготовленному плану.

– Я тоже так считаю.

– Все, закончили! – крикнул один из работников и замахал им, подзывая к себе. Двое мужчин подняли тело, еще не до конца освобожденное ото льда, и понесли вверх по берегу.

– Они направляются в ближайший кабак, – пояснил констебль. – Все договорено.

Хозяин убогого, как и весь этот район, заведения предоставил в их распоряжение одну из задних комнатенок. Работники положили покойника на стоявший у камина стол, а служанка принялась ворошить уголья. Стали ждать, пока тело оттает.

Вскоре лед растаял, и вода потекла на пол, образуя зловонные лужицы. Сначала оттаял лед на лице, и все увидели небольшой, чуть искривленный курносый носик, брови вразлет, скулы, рот и подбородок.

Иеремия, попросив у служанки тряпку и тазик с водой, тщательно обмыл лицо мальчика.

– Глаза голубые, – стал перечислять он, – волосы светлые, как мне представляется, но необходимо дождаться, пока они просохнут, тогда точно будет ясно.

– Вероятно, это все же тот самый факельщик, – строил догадки Трелони.

– Многое говорит об этом, милорд.

Когда в сопровождении помощника констебля прибыла Энн Лэкстон, тело уже почти освободилось ото льда. Она вопросительно взглянула на Иеремию, словно ожидая от него указаний или пояснений, и когда тот приветливо улыбнулся ей, казалось, вздохнула с облегчением.

К девушке обратился сэр Орландо:

– Мне искренне жаль беспокоить вас по такому печальному поводу, но это весьма важно. Присмотритесь к этому покойнику. Не он ли тот самый факельщик, что выманил вас с матерью в столь трагический вечер из дому?

Энн словно нехотя подошла к столу и с непроницаемым лицом стала вглядываться в лицо мальчика, которому Иеремия прикрыл глаза. Энн замерла, будто окаменев, – казалось, она не понимала того, что открывалось ее взору, но Иеремия заметил, как по щекам девушки скатились слезинки.

– Это тот мальчик? – спросил Трелони, стараясь вывести ее из оцепенения.

Энн вздрогнула.

– Да, это он, – сдавленным голосом ответила она.

– Большое вам спасибо. Вы можете идти, если хотите. Вы больше нам не потребуетесь.

Констебль нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

– Стало быть, все прояснилось. Я тогда скажу церковному настоятелю, чтобы он забрал покойника и организовал похороны.

Сэр Орландо строгим взглядом смерил позабывшего свой долг служителя порядка.

– Пока что ничего не прояснилось, сэр. Мы не знаем, как и от чего умер мальчик. И вы останетесь здесь до прибытия лекаря, который осмотрит труп и сделает заключение о причине смерти.

– Но, милорд, у лекаря, мне думается, есть дела и поважнее, чем разглядывать всяких нищих бродяг…

– Разве может быть что-нибудь важнее, чем установить личность убийцы, и не все ли равно кто его жертва?! – ледяным тоном обратился к констеблю Трелони.

Иеремия молча слушал их пререкания. Он понимал, что судью Трелони интересовала, разумеется, не столько участь нищего мальчишки, сколько стремление отыскать убийцу, нарушителя закона.

По мере того как таял лед, Иеремия дюйм за дюймом обмывал тело. Ножницами он разрезал одежду покойного и тщательно изучил содержимое карманов.

– Ну и что там любопытного, доктор? – полюбопытствовал Трелони.

– Да вот, монета, – ответил Иеремия.

– Всего-то затертый грошик, – презрительно бросил констебль.

Иеремия опустил монету в воду, отскреб ее от налипшей грязи и поднес к свету. Блеснуло серебро.

– Крона,[9]9
  Крона – старинная английская серебряная монета достоинством в 25 пенсов (5 шиллингов).


[Закрыть] – объявил он. – Это чуть ли не состояние для нищего мальчишки.

– Может, он где-нибудь стащил ее, – высказал предположение констебль.

– Скорее получил в уплату за услугу, оказанную убийце, – не согласился Иеремия.

Лужа на полу, изрядно увеличившаяся, испускала такую вонь, что хозяин кабачка уже стал недовольно поглядывать на присутствующих. Но судье было не до него. Как только труп оттаял полностью, Иеремия, обмыв его, приступил к тщательному осмотру тела.

– Он очень худ. Чему удивляться – разве этот ребенок когда-нибудь наедался досыта, – комментировал иезуит. – Нос был когда-то сломан, но успел зажить. Следы переломов на двух ребрах, затянувшийся шрам справа на предплечье. Да, побивали его, однако. Может, из дому сбежал как раз поэтому. Если только не такая же нищенка, как и он сам, неизвестно от кого не произвела его на свет. И вот, милорд, свежая рана, поглядите: колотая в грудной области.

– Она и есть причина смерти? – спросил Трелони.

– Вне всякого сомнения. Лезвие ножа проникло в сердце.

– Зачем преступнику понадобилось убивать и мальчишку? Почему же сначала он тому заплатил?

– Думаю, серебряная крона была лишь авансом. Убийца пообещал мальчику остальную часть денег после выполнения поручения. И заманил ребенка куда-нибудь – скорее всего на мост через Флит. В момент нанесения удара жертва наверняка находилась на расстоянии вытянутой руки от убийцы – в противном случае он не мог бы заколоть мальчишку. Именно заколоть, потому что стрелять преступник не решался – звук выстрела могли услышать, а поднимать шум ему было явно ни к чему.

– Да, но все-таки зачем было его убивать? – недоумевал сэр Орландо. – Заплатить побольше, и дело с концом.

– Злодей уже совершил одно убийство, а мальчик запомнил его. И вполне мог донести.

– Да кто поверил бы какому-то оборванцу?

– Вполне возможно, что никто. Но знаете, иногда хватает самого косвенного указания, малейшего подозрения, чтобы, так сказать, наступило озарение. Нет, преступник стремился застраховать себя от любой неожиданности, с тем чтобы его имя никогда и ни при каких обстоятельствах не всплыло в связи с убийством повитухи. Судя по всему, человеческая жизнь для него – пустой звук.

– Тем больше у нас оснований отыскать его как можно скорее! – заключил сэр Орландо. – К великому сожалению, мы уже не имеем возможности допросить мальчика. Пусть он и не знал убийцу по имени, но описать его мог, как мог дать и другие, не менее ценные детали.

– Кое-что весьма важное мы можем и так выяснить, милорд, – ответил на это Иеремия.

Чувствовалось, что иезуит взволнован.

– В каком смысле?

– Присмотритесь к ране, сэр. Хорошо видно, что лезвие ножа довольно широкое. По форме раны мы можем установить даже форму клинка. Речь идет об обоюдоостром дуэльном кинжале, имеющем с каждой стороны лезвия по желобку. Но это еще не все, о чем нам говорит рана, – продолжал Иеремия, указывая на крохотный синяк у самого края раны. – Как вы думаете, откуда вот этот синяк?

Присмотревшись, Трелони покачал головой:

– Не могу сказать.

– Милорд, я разбираюсь в оружии, а за свою карьеру военного лекаря мне пришлось насмотреться на самые разнообразные раны, в том числе и на такие, с которой мы столкнулись здесь. Я считаю, что синяк оставила гарда изогнутой в виде буквы S формы, закрепленная на кинжале, изготовленном под левую руку. Подобные нередко используются на дуэлях. И синяк остался именно слева от раны, потому что изогнутая вправо гарда прилегает к кисти руки, защищая ее.

– Боже милостивый, а ведь вы правы! – невольно вырвалось у сэра Орландо. – И как это только я сам не догадался. Да, верно, все верно. А вот этот продолговатый синяк выше раны наверняка оставила верхняя часть гарды, выполненная в виде кольца. Речь идет о весьма необычном кинжале!

– Вероятно, даже об уникальной вещи, – добавил иезуит. – Тем легче будет отыскать орудие убийства.

– Такой кинжал используется на дуэлях в паре со шпагой. То есть шпага в правой, а кинжал – в левой руке. Следовательно, убийца – джентльмен при шпаге!

– Вовсе не обязательно. Убийца мог и похитить кинжал. Увы, но тип оружия отнюдь не всегда говорит о том, кто убийца. Впрочем, я уверен, что кинжал до сих пор у него, потому что просто так он с ним не расстанется. Именно это и должно помочь нам, когда у нас появится подозреваемый.

– Подозреваемый, говорите? До сих пор мы не знаем даже причины, из-за которой погибла повитуха, – вздохнул Трелони.

– Верно, этого мы, к сожалению, пока не знаем. Но ведь у факельщика вполне могли быть и приятели, которым тоже, вероятно, кое-что известно. А вдруг выяснится, что мальчишка уже не раз выполнял подобные поручения. Сложность в том, чтобы найти кого-то, кто водился с ним. А нам даже имя несчастного неизвестно.

– В случае обнаружения безымянного трупа иногда в людных местах выставляют на всеобщее обозрение его голову, – пояснил сэр Орландо. – Можно попытаться поступить так и на этот раз. Когда лекарь прибудет, я распоряжусь прислать сюда анатома, который отделит голову от тела, с тем чтобы выставить ее на Смитфилдском рынке. Если повезет, найдется кто-нибудь из тех, кто помнит этого мальчишку.

Прибывший из морга лекарь хоть и поворчал, не желая раскошеливаться на сооружение деревянного кола, но ему ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, насаженная на кол голова уже довольно скоро стала разлагаться – сказалось длительное пребывание тела под водой, – и черты лица изменились до неузнаваемости. Так что не нашлось никого, кто опознал бы несчастного факельщика.