Текст книги "Здесь, в реальном мире"

15

Когда Вар вошёл в гостиную, оба его родителя полусидели-полулежали поперёк дивана – как будто их запулили сюда из пушки, а у них даже не осталось сил изобразить недовольство по этому поводу. В телевизоре игроки разминались перед началом матча, звук был отключён – папа считал, что комментаторы убивают бейсбол; на кофейном столике лежала пицца в раскрытой коробке.

Мама помотала головой, будто что-то стряхивая.

– А, привет. Хорошо провёл день?

Прогуляв «Рекреацию», Вар чувствовал себя таким виноватым, что стыд, кажется, въелся ему в кожу. Он хотел пойти в «Рекреацию». Он даже подошёл к двери и почти уже взялся за дверную ручку. Но изнутри опять грянул многоголосый «построй-настрой» – и душа Вара быстро спряталась к себе вглубь, а рука сама собой опустилась. Неважно, что такое каникуляция, – главное, что без неё ему гораздо лучше. Он поставил коробку теста для лепки на крыльцо и рванул обратно к дубу.

Джолин куда-то делась, поэтому Вар поднялся на башню, чтобы пообедать, обозревая свои владения.

В его владениях, как хорошо было видно с высоты, царил полный разгром.

Доев, он спустился вниз, взял в кладовке щётку на длинной ручке и начал расчищать пол вокруг купели. Когда волдырь на ладони раздулся так, что махать щёткой дальше стало нестерпимо, Вар отыскал оконную сетку, отволок её на кухню, на разделочный стол, туда же отнёс несколько банок клея из кладовки. Потом собрал все осколки витражного стекла – кроме совсем уже мелкой мелочи, которая ни на что не сгодится, – и начал наклеивать на сетку: взрыв оживших самоцветов.

Так что он отлично провёл день.

Но сейчас он обдумывал варианты ответа на мамин вопрос. Родители работают в две смены почти месяц. Они уже так устали, что, может, не рассердятся, если он скажет, что прогулял лагерь.

– Ага, очень хороший был день, – осторожно начал он, но больше не успел ничего сказать, потому что мама его перебила.

– Ну слава богу! – И вздохнула с громадным облегчением. – Мы рады, что ты так здорово справляешься.

Вар дёрнулся.

– Пап…

– Мы с мамой оба тебе благодарны, сын. – Папа указал на экран, по которому носились бейсболисты. – Считай, что посылаешь свечу ради общего дела. Тебе лично эта свеча ничего не даёт, но она важна для твоей команды. А в команде, как ты знаешь, нет «я», есть только «мы».

– Или считай, что это твоя работа на лето, – вмешалась мама. – Помочь нам купить этот дом.

– Моя работа – ходить в «Рекреацию»?

– Нет, твоя работа – сделать так, чтобы мы за тебя не беспокоились. И не забывай: в конце мы ведь обещали тебе что-нибудь приятное – что захочешь. Ты уже придумал?

Вар покачал головой. Он хотел только одного: чтобы это лето скорее кончилось.

– Так что у вас сегодня было, что тебе больше всего понравилось?

– Ну как… – Он отвернулся к телевизору. – Обычные занятия, нормальные. – Последнее слово он проговорил, пожалуй, с некоторым нажимом; потом рискнул обернуться, чтобы проверить, как на него отреагировали.

Мама, улыбаясь, пододвинула к нему коробку с пиццей и стопку салфеток.

Вар уселся на ковёр и взял кусок пиццы, хотя ему только что расхотелось есть.

Тут у мамы зазвонил телефон.

– Это из больницы, – сообщила она, встала и ушла разговаривать в спальню. Метод закрытых дверей.

Из спальни мама вышла, катя за собой чемодан на колёсиках.

– Завтра в восемь утра бабушку начинают готовить к операции. Я поеду сегодня после вечерней смены. И дождусь, пока прооперируют.

Вар положил нетронутый кусок пиццы обратно в коробку.

– Ей страшно?

– Что?.. Да нет. – Вид у мамы был растерянный. – Хотя… может быть, не знаю.

– Скажи ей, что я приеду её проведать, ок?

– Не «ок», а «можно я приеду её проведать?». Можно, да. После операции её перевезут в реабилитационный центр, это тут недалеко. – Она забросила на плечо сумку. – Да, чуть не забыла. Дядя Сай приезжает. Пробудет у нас несколько дней.

– Классно.

Дядя Сай был не как другие взрослые. Когда дядя Сай задавал вопрос, он потом слушал ответ. Но он работал на какое-то новостное агентство и ездил по всему миру, снимал документальное кино. А когда изредка возвращался в Соединённые Штаты, то это обычно оказывался или Лос-Анджелес, или Нью-Йорк.

Остановившись – одна рука на бедре, – мама некоторое время рассматривала Вара.

– Не пойму, чем именно, но мне кажется, ты похож на Сая в твоём возрасте. – Она опять взялась за ручку чемодана, чмокнула сына в макушку и кивнула в сторону кухни. – Я составила для тебя план, висит на холодильнике.

Вар вздохнул. План. Кто бы сомневался.

16

План был расписан на трёх страницах. Вар снова вздохнул. Папа рядом с ним тоже вздохнул. Папа вздохнул восхищённо, а Вар тоскливо, но оба от всего сердца.

– Вот обязательно было писать, в какое время мазаться солнцезащитным кремом?

Папа наклонился посмотреть поближе.

– Да, каждые четыре часа, – подтвердил он. – О, смотри, она и тюбики пронумеровала. Одна неделя – один тюбик.

Вара это не удивляло. Мама – ходячий ежедневник. У неё встроенные часы, точные и безотказные. И память, которая архивирует любой момент времени навечно. Однажды, проходя в магазине мимо большого цифрового табло с часами, на которых было 2:55, она задумчиво произнесла: «О, два пятьдесят пять! Раньше я в первый понедельник месяца уходила с работы ровно в два пятьдесят пять. В три ноль семь забирала тебя из школы, в три двадцать пять мы подъезжали к ортодонту. Ещё четыре минуты, пока ты жаловался на брекеты, сидели в машине. А потом шли на приём – и приходили точно вовремя. Помнишь?»

Эти брекеты ему сняли полгода назад. Он помнил фруктовый запах чего-то чистяще-дезинфицирующего в кабинете, и как у ортодонта из носа торчало несколько волосков, и как брекеты, когда их затягивали, каждый раз вгрызались ему в дёсны. Но нет, он не помнил, в какое время всё это было.

– А ты думай так, – прервал ход его мыслей папа. – Четвёртый даун, четвёртая четверть, минута до конца, мы проигрываем. А твоя мама – квотербек, и она объявляет: Рэд, вправо: три, ноль, блок-ловушка. Тачдаун будет, только если каждый игрок находится ровно там, где он должен находиться, и делает ровно то, что он должен делать. Понятно?

Вар энергично закивал: абсолютно понятно, а как же. И опять уткнулся в план, показывая всем своим видом, что он размышляет над папиным советом.

В такие минуты ему всегда становилось остро одиноко, будто спорт – это такая планета, где живет папа, но Вару до этой планеты никогда не добраться.

Хуже того, Вар знал, что и папе после таких разговоров точно так же одиноко. Иногда он смотрел на сына озадаченно, как человек, который готовился съесть кусок мяса, но вдруг обнаружил, что вместо ножа и вилки по сторонам его тарелки лежат два ватных шарика, и теперь у него на лице написано: Ну и что мне с этим делать?

Вару не хотелось, чтобы это было написано сейчас на папином лице, поэтому он покивал ещё.

Папа неожиданно вскинул руку с часами, осмотрел их и снял. Вар очень сильно удивился.

– Ты чего?

У папы, в отличие от мамы, не было встроенных безотказных часов, и он всё время беспокоился, как бы не пропустить что-то страшно важное, например начало матча по телевизору. Чтобы избежать такого несчастного случая, он носил наручные часы с несколькими будильниками.

А сейчас он надевал их на запястье Вара.

– Пап, но они же тебе нужны.

– Не так сильно, как тебе, – сказал папа и, ещё раз глубоко вздохнув, пошёл обратно к дивану.

Вар снова прикрепил план к холодильнику, рядом с проспектом «Рекреации». Единственный момент времени, который он постарается не пропустить, – это автобус на три сорок пять. Он установил будильник на три тридцать и выбрал сигнал: птичий щебет.

Птица – символ свободы.

Которой у него не будет никогда.

17

При виде шланга, который лежал у ног Джолин, свернувшись как верный пёс, Вар улыбнулся. Дома, в сарае, отыскалась верёвка. С её помощью он сегодня вытянет колокол, потом наполнит купель водой и родится заново. Чистый и посветлевший, как монетка после кока-колы.

Он спрыгнул с ветки и побежал к Джолин.

– Стоп! Граница.

– Да не нужна нам эта граница, – сказал Вар.

Вчера он думал об этом весь вечер. Все защитники замка должны держаться вместе. Ради этого они даже устраивают всякие праздники с турнирами – чтобы отрепетировать, как они будут держаться вместе, когда понадобится, и чтобы научиться друг другу доверять. – Это наша общая территория. Мы одна команда.

Джолин покачалась с пятки на носок. Вид у неё был насторожённый.

– А ты думай, как будто это футбол, – попробовал он по-другому. – Блок-ловушка. Вправо. Чтобы сделать тачдаун.

Джолин смотрела на него молча.

– Ладно, неважно. – Он вздохнул. – Моя очередь.

– Твоя… что?

– Ну, теперь я беру шланг. Помнишь?

Джолин бросила совок и пошла к забору, который отгораживал участок от бара «Грот». Клейкая лента на её левом шлёпанце на каждом шагу отсвечивала тусклым серебром. Она наклонилась над тем местом, где был переходник для соединения шлангов. Как будто собралась отсоединить свой шланг от его.

Она отсоединила свой шланг от его!

Вернувшись, она ткнула пальцем в его шланг.

– Пожалуйста. Можешь забирать.

– Э, он же не будет так работать! Воды-то нет.

Джолин кинула взгляд на отсоединённые концы двух шлангов.

– Ага. Нету воды.

– Но у нас уговор – помнишь? Я приношу шланг, мы подсоединяем его к твоему и потом оба пользуемся.

Джолин выпятила губы, пошлёпала по ним грязным пальцем и скорчила рожу.

– Не-а. Уговор был другой, – сказала она. – Ты мне шланг, а я тебя отсюда не выкидываю. Ну вот, я же не выкинула.

– Это несправедливо. – Как же, как Вар ненавидел несправедливость!

Джолин изумлённо раскрыла рот, и её лицо осветилось будто от нежданного счастья.

– А? – заозиралась она. – У нас тут что, типа Волшебная Страна Справедливости?.. Ой, нет, облом. – Её плечи поникли. – Мы всё ещё здесь, в реальном мире.

Она подобрала свой совок.

– То есть… ты решила меня обдурить, вот прямо так?

Джолин схватилась рукой за то место, где сердце, будто своим вопросом он глубоко её ранил.

– Нет, конечно! Мы просто сейчас передоговоримся, и всё. Ты мне сегодня выкопаешь новую траншею для папай, а я дам тебе попользоваться моим шлангом.

Она указала на прислонённую к забору лопату и лучисто улыбнулась.

Вар вскинул голову и выпятил грудь. Как будто он не такой уж совсем жалкий.

– Идёт, – храбро согласился он. – Но тогда ещё одно условие: больше никаких границ.

18

– Греки в этом кое-что понимали, – заметила Джолин чуть ли не благоговейным тоном, каким обычно говорят о супергероях. – Они ещё за пятьсот лет до рождения Христа решили, что мусор надо зарывать в землю как минимум в миле от города.

Ладони у Вара горели, плечи ныли. Пот ручьями тёк по спине. Он крепче сжал зубы.

Лекция продолжалась.

– В Англии Чёрная Смерть косила всех направо и налево – улицы же были завалены мусором, и везде шныряли крысы. Англичане даже придумали специальную профессию: сгребальщик – значит, тот, кто сгребает мусор с улиц.

Пожалуй, вот эта часть Вара даже заинтересовала. В замках гораздо меньше людей, чем в городах, умирало от чумы – потому что в замках держали кошек и собак, чтобы уберечь зерно в амбарах от крыс. Но ему всё равно захотелось вернуться в те времена и сказать рыцарям: И сгребайте усердно мусор.

– А древние римляне использовали свою мочу для всяких разных целей, – продолжала Джолин. – Поливали ей плоды гранатов, чтобы были сочнее. Отбеливали зубы, чистили свои одежды.

– А когда враг пытался штурмом взять стены, – вставил Вар, – защитники замков бросали ему на голову горшки с мочой. Моча была оружием!

– Правильно, многофункциональность, – одобрительно кивнула Джолин и перешла к папайям. – Знаешь, сколько семян было в той одной-единственной гнилой папайе, что она мне дала? – И сама же гордо ответила: – Двести тридцать шесть.

Вар решил, что пока шланг у неё, лучше пусть Джолин думает, что он весь внимание, поэтому спросил:

– Кто – она?

– Миссис Ставрос. Хозяйка «Греческого рынка». Я же говорила: сырьё для компоста. – Джолин провела ладонью по листочкам своих саженцев. – Но у меня только сорок семь банок, так что я сейчас высаживаю сорок семь саженцев. А было бы банок сколько угодно – могла бы высадить двести тридцать шесть папай за один раз.

– Жалко, что банок маловато, – сказал Вар, втайне радуясь тому, что их всего сорок семь. – А ты прямо так сильно любишь папайи?

– Папайи?.. Ну да, конечно люблю. Папайя начинает плодоносить уже через десять месяцев. Вот эти, смотри, начнут созревать в октябре. Знаешь, сколько их будет? На каждом растении – пятьдесят штук. А на ста растениях – пять тысяч! Если в каждой из этих пяти тысяч папай – по двести тридцать шесть семян… Короче, ещё копать и копать.

Джолин с размаху воткнула совок в сухую землю и, отковырнув пласт, швырнула через плечо.

Мелкие комья просыпались по Варову уху прямо на потную шею. Он как раз пытался их стряхнуть, прикидывая, не даст ли ему Джолин свой шланг хоть на минутку – смыть грязь, – когда где-то совсем рядом зашуршало. Он шагнул в сторону, подальше от Джолин, яростно орудующей совком, и прислушался.

Кто-то проник на территорию церкви.

19

Из-за угла разваленной церкви, из кустов вышла незнакомая девочка – явно старше Вара, лет четырнадцати. Шорты на ней были как накрахмаленные и белые-белые, у Вара даже заломило в глазах.

Спустившись по пандусу, девочка немного постояла на бордюре парковочной площадки, осмотрела асфальт и нахмурилась. Потом она осторожно двинулась по бордюру – чуть подскакивая на каждом шагу, как гимнастка на бревне. Руки расставлены в стороны, пальцы вытянуты, будто предупреждают весь мир: не мешать, я держу равновесие. И каждый раз, когда девочка подскакивала, её волосы, собранные в хвост, тоже подскакивали. На девочкин хвост почему-то хотелось смотреть: он был чёрный, гладкий и вёл себя так, словно всему вокруг удивлялся.

Не отводя взгляда от непрошеной гостьи, Вар протянул руку и тронул Джолин за плечо.

– Чего ты?..

– Чш-ш.

Джолин выпрямилась. Секунды три она стояла с открытым ртом, будто глазам своим не веря. Потом крикнула:

– Эй!

Чужая девочка окинула их обоих спокойным взглядом, даже не остановилась. На углу она вытащила телефон, сфотографировала парковку. И тем же гимнастическим шагом двинулась дальше по бордюру.

Джолин будто очнулась. Размахивая совком, она решительно устремилась вперёд – даже шляпа слетела.

– Эй, это наш участок!

Вар отбросил лопату. Он ненавидел всякие разборки, от них его душа сжималась в крошечное зёрнышко. Но сейчас он поспешил за Джолин. Наш участок, только что сказала она. «Наш» – это значит его и её, вместе. Прямо так взяла и сказала.

Подходя, Вар понял, что чужая девочка, пожалуй, старше, чем ему сначала показалось: не меньше пятнадцати. Он провёл пятернёй по слипшимся от пота волосам и снова надел бейсболку.

– Во-первых, – сказала девочка, обращаясь к Джолин, – он не ваш. Участок 788 принадлежит «Саншорс-банку».

– А ты работаешь в банке? – вскинулась Джолин. – Банк эксплуатирует детский труд? Тогда я хочу поговорить с кем-нибудь из их руководства.

Девочка, смеясь, помотала головой.

– Я тоже хочу поговорить с кем-нибудь из их руководства. Или с тем, кто купит этот участок на аукционе. Но вот уж что он не ваш, это…

– На аукционе? Каком аукционе? – Джолин полыхнула глазами поверх солнечных очков, но в это самое мгновение Вар увидел её лицо: оно опять было испуганное. И сразу же его сердце часто-часто заколотилось – тук-тук-тук-тук.

Девочка отступила на шаг.

– Этот участок теперь… эм-м… взысканное имущество? По закону так. То есть…

– Когда? – перебила Джолин.

Девочка вскинула руки.

– Откуда я знаю? Всё, проехали. Я не работаю ни в каком банке, не забыли?

Она снова достала телефон и, подняв его над плечом Джолин, сделала ещё один снимок. Пробежалась пальцами по экрану, будто что-то проверила. И обернулась к Вару.

– Всё, я закончила. Так что можете продолжать свои… эм-м, грязевые бои?

Вар втянул шею в плечи. А мог бы – и лицо бы втянул под футболку. Надо было всё-таки вытребовать у Джолин шланг, хоть умыться.

– И чтоб ноги твоей тут не было, – буркнула Джолин себе под нос.

Девочка пожала плечами.

– Моей и не будет.

Джолин направилась к своим растениям с довольным видом, будто одержала победу.

Вар не был в этом уверен. Он догнал девочку, когда та собиралась подняться по ступенькам обратно на развалины.

– Подожди. Твоей не будет… но чьи-то ноги тут будут, ты это хотела сказать?

– Ну это понятно же? Люди из банка. И те, кто придёт устанавливать прожекторы с датчиками движения. И ещё я собираюсь связаться с Одюбоновским обществом…

– Нет! – крикнул Вар. – Никто не должен сюда приходить!

Получилось громко, поэтому через секунду примчалась Джолин.

– Кто сюда собирается приходить? – прошипела она. – Кто?!

Девочка запрокинула голову к небу и постояла так, будто решая в уме какую-то задачку.

– Ладно, – сказала она наконец. – Объясняю.

20

Поднявшись на заднее крыльцо, девочка села с прямой спиной и посмотрела на них сверху вниз, как учительница, ждущая, пока класс успокоится.

Джолин уселась на нижнюю ступеньку и тоже ждала, скрестив руки.

Вар примостился на перилах. У него внутри ещё не улеглось: их участок.

– При плохом освещении, – заговорила девочка, – водоплавающие птицы могут принять мокрый асфальт за пруд. Гуси, утки, журавли.

– Кто сюда должен прийти? – опять спросила Джолин. – Сюда нельзя, между прочим. Тут специально всё загорожено.

Девочка – опять по-учительски – вскинула тёмную бровь, немного помолчала и заговорила снова.

– Мокрый асфальт? И плохое освещение? Они думают, это вода, пытаются на неё сесть и ломают ноги.

– А хоть бы и так, – перебила её Джолин, – при чём тут наш участок?

– Эм-м… – Девочка закатила глаза. – Ну вот, опять: ваш участок?

Вот, опять: их участок.

Закатывание глаз Джолин проигнорировала.

– И что? Ты боишься, что сюда свалятся с неба какие-нибудь гуси?

– Не гуси. Это, – девочка указала пальцем прямо наверх, – миграционный путь канадских журавлей. Их тут пролетают тысячи, каждую осень. Ровно над этим самым местом. Теперь церковь снесли, освещения нет. Я только что измерила парковку: примерно девяносто на пятьдесят футов. Это большая площадь, и это проблема. Плюс ещё подъездная дорожка – видите, как она изгибается? Как река. А если птицы будут пролетать здесь ночью, после дождя?..

Вар оглянулся на парковку. И тут же – он ничего не мог с собой поделать – увидел, как она покрывается птицами: испуганными, искалеченными, кричащими от боли.

И застонал.

– Вот именно. Канадский журавль весит десять фунтов. Рухнуть такой тяжёленькой тушкой на две тонких ноги… – Она встала и отряхнула шорты. Хотя к ним и так неизвестно почему не пристало ни соринки. – Нет уж, этого я не допущу.

Когда девочка проходила мимо, от её волос пахнуло яблочной свежестью. Шампунь, понял Вар и опять пожалел, что не умылся из шланга.

– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Джолин. – Вызовешь птичью полицию? Развесишь везде дорожные знаки, чтобы направлять твоих гусей-журавлей в облёт?

– Очень смешно. Не нужны канадским журавлям никакие знаки и никакая полиция. Они пролетают над этим местом миллионы лет. И скоро опять прилетят. Я составляю список всех опасных мест в городе. Мой папа – член городского совета. Я с ним поговорю, и он распорядится, чтобы владельцы участка установили тут освещение. И ещё позову сюда кого-нибудь из Общества Одюбона – они занимаются охраной птиц, вот пусть тоже посмотрят.

Джолин резко выставила ладони вперёд.

– Нет!

– Нет! – Вар спрыгнул с перил.

Девочка оглядела их по очереди.

– Эм-м… да? – Она перебросила конский хвост через плечо и накрутила концы волос на палец. – Я уже обо всём договорилась с папой.

– А ты раздоговорись обратно, – посоветовала Джолин. – Не нужны нам никакие люди из банка. И из охраны птиц тоже.

Девочка опять перевела взгляд с Джолин на Вара.

– Не понимаю. Что у вас тут вообще такое?

21

– Ну, как прошёл день?

Папа откинулся на спинку дивана. Глядя на него снизу, с ковра, Вар размышлял. На самом деле ему очень хотелось рассказать хоть кому-нибудь, как прошёл день. Он даже звонил друзьям, но выяснилось, что Вашон в баскетбольном лагере, а Микейла уехала с подружкой куда-то, где не так жарко.

Он повернулся к телевизору, в котором игроки беззвучно бегали по полю, и заговорил:

– Тот пустой участок рядом с «Рекреацией». Над ним, оказывается, миграционный путь журавлей. Их там пролетают тысячи каждый год. Десятки тысяч.

Папа за его спиной немного поворочался, будто хотел втиснуться поглубже в диван.

– Мм-гм.

– Это где раньше была церковь. Но её снесли – помнишь? Я говорил. Оттуда, конечно, всё забрали, осталось только то, что нельзя вывезти. То, что тяжёлое. Или прикручено намертво. Скамьи, например. Но если их разгрести от обломков, то можно сидеть.

Вар умолк. Сейчас папа наверняка спросит, откуда он всё это знает – он же был в «Рекреации»? Ну или хотя бы предупредит, что по развалинам надо ходить осторожнее: можно напороться на ржавый гвоздь.

Но папа просто сидел откинувшись, с закрытыми глазами, как будто ждал продолжения. Вар вздохнул чуть свободнее. Хорошо, когда тебя слушают.

– А купель не вывезли, и она там стоит. Я и не знал, что это такое, мне рассказали. Кое-кто рассказал.

Вар опять умолк. «Кое-кто». Он и сейчас легко мог вызвать то ощущение: как она взяла его за руку. И как эта рука потом оставалась тёплой. Его ещё никто никогда не брал за руку. Нет, когда он был маленький, родители, может, и брали, но это уже забылось. Он привалился спиной к дивану и уложил голову на папино колено. Папа не двигался.

– Людей окунают в воду, – сказал Вар, подбираясь всё ближе к важному. – И они перерождаются.

Он подождал. Папа опять ничего не сказал.

– Я подумал, хорошо бы мне тоже попробовать. Может, в этот раз повезёт и я получусь больше похожим на вас с мамой.

Вар застыл не дыша. Он это сказал. Вслух. Сейчас папа что-нибудь ответит. Эй, даже не думай! Мы не хотим, чтобы ты менялся! Или: Отличная мысль, сынок!

Вар не знал, какой из двух ответов он хочет услышать. И от какого из двух ему станет ещё хуже.

Тут папина рука упала с диванной подушки и скользнула вниз по Варовой щеке.

На миг Вар сжался от страха: с закрытыми глазами и приоткрытым ртом папа был очень похож на тех людей, которых той ночью возили на каталках по больничному коридору. Но тут папа раскатисто всхрапнул, и Вар опять задышал.

Он поднял папину руку и тихонько положил обратно на подушку.

Потом дотянулся до пульта и включил звук, чтобы слышать комментатора. Еле-еле, на минимальной громкости. Но когда папа проснётся, Вар хотя бы сможет пересказать ему ход игры.