Текст книги "Дорогие гости"

– Конечно, рабочему человеку нипочем не разбогатеть, – продолжал мистер Барбер, отклоняясь от основной темы, – если он женат на женщине определенного рода. Я имею в виду таких женщин, – в его голосе зазвучали обличительные нотки, – которые с удовольствием тратят деньги мужа, но не понимают самой простой вещи: чтобы человек хорошо зарабатывал, нужно все-таки хоть немного о нем заботиться. Таких женщин, которые целыми днями сидят дома в ночной рубашке, читая романы про благородных девиц, похищенных арабскими шейхами.

Лилиана скорчила гримаску:

– Ну так и живи со своими родителями. У них ни одной книги во всем доме.

Мистер Барбер посмотрел на Фрэнсис и пожал плечами:

– Видите, с чем мне приходится иметь дело? Знаете, я сам подумываю написать книгу – про обычного парня и трудности, с которыми ему пришлось бороться после войны. Вот это будет стоящее чтение! Я подарю вам первый экземпляр, если хотите.

Фрэнсис отпила еще глоточек:

– Спасибо. Я приготовлю для нее место на полке. Где-нибудь между Остин и Достоевским – годится?

– Вполне. Я надпишу книгу так: «Фрэнсис от автора, с уважением и…» Упс! – спохватился он. – Мне следовало сказать «мисс Рэй», полагаю. Но это звучит ужасно старомодно. Вы же не против, если я буду называть вас Фрэнсис, правда? Ведь мы с вами славно поладили?

Мистер Барбер говорил таким дружелюбным тоном, что отказать или возразить было решительно невозможно, но Фрэнсис растерялась, пойманная врасплох. Ей совершенно не хотелось называть его Леонардом, а уж тем более Леном, и у нее закралось подозрение, что обмолвился он вовсе не случайно. Что самое неприятное, своим предложением перейти на обращение по имени он словно бы несколько обесценил «особость» ее дружбы с Лилианой. «Наверное, такое всегда происходит, когда заводишь дружбу с замужней женщиной, – подумала Фрэнсис. – Ты автоматически получаешь в придачу мужа – как бесплатное приложение с выкройкой к журналу».

Но с другой стороны, дружба с Лилианой уже утратила свою «особость». Глядя на постоялицу сегодня, Фрэнсис даже не была уверена, что та ей очень уж нравится. Грудастая, как барменша; тонкие медные браслеты на запястье бренчат дешевым звоном при каждом движении руки. Какая она все-таки заурядная при всех своих претензиях на оригинальность! Вот сейчас, например, она подтянула ноги и ерзает на диване, устраиваясь поудобнее.

Мистер Барбер… Леонард, как теперь, видимо, Фрэнсис следовало его называть… Леонард принялся жаловаться, что жена у него больно брыкливая, и тогда Лилиана действительно брыкнула ногами, пытаясь его пнуть. Он поймал ее за щиколотки, и они стали бороться, пыхтя и хихикая; юбка у Лилианы задралась выше колен. Они возились так больше минуты, шутливо призывая Фрэнсис на помощь и требуя рассудить дело.

– Скажи, чтобы он перестал, Фрэнсис!

– Я ни при чем, Фрэнсис, это все она!

Даже несмотря на выпитый джин, Фрэнсис начала раздражаться. У нее возникло ощущение, что Барберы не просто дурачатся, а разыгрывают какой-то странный спектакль, обидный для нее. «И если я сейчас выйду из комнаты, – подумала Фрэнсис, – вся их веселость мигом исчезнет и они будут сидеть здесь, бок о бок, в холодном молчании».

Вероятно, Барберы думали то же самое, а потому, когда Фрэнсис подалась вперед, собираясь встать, оба разом угомонились, словно и впрямь не хотели, чтобы она уходила. Фрэнсис глотнула еще джина, торопясь поскорее прикончить стакан, и с удивлением обнаружила, что тот уже на три четверти пустой. Как только она допила до дна, Леонард вскочил с дивана и выхватил у нее стакан, чтобы снова наполнить, вместе с двумя другими. Фрэнсис запротестовала, когда он двинулся на кухню, и запротестовала, когда он вернулся обратно и всучил ей стакан. Там, считай, один лимонад, заверил Леонард. С первым же глотком Фрэнсис поняла, что это неправда, но – странное дело – нимало не огорчилась. А когда она со смутным беспокойством подумала о матери в комнате внизу, к этой мысли примешалось какое-то темное, нехорошее чувство. «Мать мне не указ: что хочу, то и делаю», – сказала себе она.

Ну и куда теперь направился Леонард? Вот ведь не сидится человеку на месте!

Он подошел к комоду и достал из него что-то – изящную коробку с откидной крышкой. Потом вернулся и поднес Фрэнсис открытую коробку, точно официант.

– Что скажете? – (Там лежали сигареты – толстые, черные, иностранного вида.) – Первосортное курево. Подарок от благодарного клиента. С Востока привезены. Слышите восточный аромат? – Он поводил коробкой у нее под носом.

Фрэнсис не поняла, предлагает он взять сигарету или просто хвастается. Она кивнула:

– Очень мило.

– Ну и?

– Ну и – что?

– Не желаете покурить?

– О… я думала, вы не одобряете, когда женщины курят.

Леонард ошеломленно вытаращил глаза:

– Что? Я? Да кто вам сказал такое! Я целиком и полностью – за права женщин. Я настоящая миссис Панкхёрст![14]14
  Эммелин Панкхёрст (1858–1928) – британская общественная и политическая деятельница, борец за права женщин, лидер британского движения суфражисток.


[Закрыть]

– В самом деле?

– Да!

Фрэнсис заколебалась, потом услышала какой-то звук в комнате внизу и, в очередном приступе отваги, запустила руку в коробку и вытащила самую толстую сигарету.

Леонард расхохотался:

– Ох, Фрэнсис! Я всегда знал, что вы совсем не такая, какой кажетесь!

Он извлек из кармана спички и дал ей прикурить. Рядом на столике стояло серебряное блюдечко с двумя-тремя окурками, но Леонард принес для Фрэнсис напольную пепельницу, уродливую псевдобронзовую штуковину, которую показным жестом поставил около кресла.

Лилиана наблюдала за ними с таким видом, будто происходящее не очень ей нравилось. Когда Леонард снова уселся подле нее, с коробкой в руках, она потянулась за сигаретой.

– Раз Фрэнсис курит, я тоже покурю.

Он мгновенно отдернул коробку прочь:

– Даже не мечтай.

– Почему?

– Эти сигареты слишком хороши для тебя. Кроме того… – Он пригладил усы. – Возможно, я захочу поцеловать тебя позже – и это будет все равно что целоваться с мужчиной.

– Тогда ты поймешь, каково приходится мне.

Они немного поборолись за коробку, но наконец Лилиане удалось выхватить из нее сигарету, и Леонард с недовольным видом чиркнул спичкой. С минуту они трое сидели молча, слегка одурев от крепкого табака. Дым вытекал струйками у них из губ и ноздрей, осязаемый, как муслин, – голубовато-серый там, где недвижно висел в тени, зеленый там, где клубился в янтарном свете лампы.

Очень скоро комната стала походить на опиумный притон, каким его представляла себе Фрэнсис. Лилиана и Леонард сидели в лениво-расслабленных позах, скорее даже полулежали: Лилиана – с поднятыми коленями, Леонард – с вытянутыми ногами, заброшенными на красный кожаный пуф. До сих пор Фрэнсис все время сидела прямо, на краешке кресла, но теперь, когда Барберы вольготно развалились на диване, такая поза казалась неестественной. Она откинулась назад, отдаваясь мягким объятиям плюша. Леонард указал ей на рычажок на подлокотнике сбоку. Фрэнсис с некоторой опаской потянула за него – и кресло со скрипом разъехалось, превратившись в подобие кушетки. Голова у нее запрокинулась, ноги оторвались от пола, и выпитый джин словно бы хлынул во все жилы. Фрэнсис ощущала себя неким сосудом со спиртным, которое, когда она приняла положение, близкое к горизонтальному, растеклось в ней шире. «Да я малость окосела, – изумленно подумала она. – Господи, вот неприлично-то!» Но и эта мысль нисколько ее не взволновала; сейчас ей было решительно наплевать на все. К тому же Барберы гораздо пьянее, чем она, поскольку начали задолго до нее. В этом смысле у нее есть преимущество перед ними, небольшое, но принципиально важное. Что же касается кресла – так это прямо откровение какое-то! Чудо инженерной мысли! Вот он, класс служащих. Пускай они люди совершенно бескультурные, но уж что-что, а толк в комфорте они определенно понимают…

Когда Фрэнсис – спустя, как ей показалось, всего минуту – взяла свой стакан, она опять с удивлением обнаружила, что в нем уже ничего не осталось, и Леонард, все время следивший за ней краем глаза, опять встал, взял все три стакана и отправился на кухню, чтобы наполнить. Вернувшись и раздав стаканы, он остался стоять, блуждая взглядом по комнате и задумчиво прищелкивая языком.

Лилиана, наблюдавшая за ним поверх стакана, спросила:

– Ну и чего ты там высматриваешь?

Но он обратился не к ней, а к Фрэнсис:

– Как насчет какой-нибудь игры, Фрэнсис?

– Игры? – Она подумала, что он имеет в виду шарады, в каковой игре она всегда была безнадежно слаба. – О нет! Мне уже пора на боковую! Сейчас ведь совсем уже поздно, да?

Ответа не последовало. Лилиана все так же пристально смотрела на Леонарда, который снова пересек комнату и взял с нижней полки книжной этажерки какую-то потрепанную коробку. Когда он возвратился с ней к лампе, Фрэнсис разглядела красочную крышку.

– О, «змеи и лестницы»!

Леонард ухмыльнулся:

– Вам нравится эта игра? – Ухмылка стала хитрой. – Лили тоже нравится. Правда, Лил?

Вместо ответа Лилиана подалась вперед и попыталась выхватить у него коробку, но безуспешно. Оттолкнув ногой пуф, Леонард развернул картонное игровое поле на ковре между диваном и креслом, затем выбрал три деревянные фишки – желтую для Фрэнсис, синюю для Лилианы, красную для себя – и положил одну за другой рядом с полем, придавливая каждую большим пальцем, как картежник, выкладывающий на стол монеты. Фрэнсис сначала приподнялась, чтобы рассмотреть получше. А потом, решив развлечься партией-другой, выбралась из кресла, скинула туфли и уселась на пол рядом с Леонардом – при этом ее слегка пошатывало, но стакан с джином она тем не менее прихватила с собой. Фишки были со сколами, потертые до белесости по краям. Картонное поле от долгого употребления стало ворсистым и уже расползалось на сгибах. Судя по виду, игра прослужила лет тридцать, не меньше, но картинки оставались ядовито-яркими, а поблекшие цифры были подрисованы чернилами – причем некоторые из них выглядели причудливо, поскольку обзавелись конечностями, превратились в цветы, сердечки, ноты. Нескольким змеям были пририсованы цилиндры, очки или бакенбарды.

Лилиана по-прежнему сидела на диване.

– Ты не присоединишься к нам? – спросила Фрэнсис.

Она помотала головой, с непроницаемым выражением лица:

– Мне не хочется играть.

– Я думала, такие пестрые краски как раз в твоем вкусе.

Лилиана пристально взглянула на нее и отвела глаза. Леонард хихикнул:

– Она не любит проигрывать.

Лилиана нахмурилась:

– Неправда!

– Игрок из нее никудышный.

– Неужели? – сказала Фрэнсис.

– Вовсе нет, – возразила Лилиана.

– Она бессовестно жульничает.

– О боже.

– Ничего подобного! Это он постоянно жульничает!

– Ну так докажи, – предложила Фрэнсис.

– Да, давай, докажи! – Леонард схватил жену за ногу и стянул с дивана.

Она тяжело плюхнулась на пол, расплескав джин из стакана, а когда попыталась вернуться на прежнее место, муж стащил ее обратно. Лилиана сдалась – но улыбнуться так и не пожелала. Она стянула с дивана подушку, пересела на нее и подоткнула под себя юбку неуклюжими, раздраженными движениями, а потом застыла с поднесенным ко рту стаканом.

Фрэнсис провела пальцами по извивам одной из змей на картонном поле:

– Какая чудесная старая игра.

Леонард отлаживал волчок – смятый картонный шестиугольник, насаженный на деревянный штырек.

– Ее подарили Дуги, когда мы были детьми. Только не суйте в рот свою фишку, ладно? Подозреваю, в краске есть мышьяк.

Фрэнсис услышала свое глупое хихиканье.

– А сердечки и бакенбарды ваш брат нарисовал?

Леонард крутанул волчок на ладони:

– Нет, мы с Лили.

В словах явно крылся какой-то намек. Подняв глаза, Фрэнсис увидела, что Леонард значительно улыбается. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она подалась вперед и игриво ткнула его кулаком в колено:

– А зачем? Выкладывайте живо!

Он посмотрел на Лилиану и открыл рот, собираясь ответить, но она опередила мужа:

– Это для того, чтобы игра была более дурацкой. Мы с Леном иногда так развлекаемся. Если попадаешь на клеточку с нотой, ты должен спеть какую-нибудь песенку. Если попадаешь на цветок, ты должен… ну, изобразить какой-нибудь цветок, а другой игрок должен угадать, что это за цветок. Говорю же, дурацкая забава.

Лилиана определенно чего-то недоговаривала. Фрэнсис снова захихикала и указала пальцем на квадратик с сердечком:

– А что происходит, когда попадаешь сюда?

– Ничего… Не надо, Лен!

– Но Фрэнсис хочет знать, – запротестовал он. – Будет нечестно, если мы не расскажем ей правила. В общем так, Фрэнсис. Когда Лили попадает на сердечко, она должна…

Лилиана резко поставила стакан на пол и замахнулась, собираясь ударить мужа, теперь по-настоящему, без всяких шуток. Леонард поймал ее за запястье, и они стали бороться – не так, как раньше, когда ломали комедию перед Фрэнсис, а на полном серьезе. Оба покраснели от натуги и несколько секунд сидели почти неподвижно, напрягая все свои силы, крепко сцепившись, но одновременно пытаясь разняться, точно два отталкивающихся магнита.

Потом Лилиана шумно выдохнула и нервно расхохоталась. Леонард, воспользовавшись минутной слабостью жены, поймал другую ее руку и стиснул мертвой хваткой.

– Когда Лили попадает на сердечко, – проговорил он, задыхаясь и тоже начиная смеяться, – она должна снять с себя какой-нибудь предмет одежды!

Фрэнсис ожидала чего-то подобного, но все равно испытала потрясение, и первой ее мыслью было паническое: «Не слышит ли мать, не приведи господи?» Но комната с плотно закрытой дверью и конусом света от единственной лампы уже казалась не ловушкой, а уютным уголком, изолированным от внешнего мира. Лилиана потирала запястья, вся раскрасневшаяся от усилий и то ли раздраженная, то ли сконфуженная, то ли возбужденная, – что именно с ней творится, Фрэнсис не понимала. Ухмылка Леонарда стала шире.

Фрэнсис с вызовом встретила его взгляд:

– Всего один предмет одежды?

– Всего один.

– А если вы попадаете на сердечко – то что?

– А если я на него попадаю, – ответил он, расплываясь в ухмылке уже до самых ушей, – тогда Лилиана должна снять еще что-нибудь.

– Понятно. А что будет, если… ну, если я на него попаду?

Леонард задумался, поглаживая щетинистый подбородок, – или сделал вид, что задумался.

– Нда… вопрос заковыристый, конечно. Мы, видите ли, никогда прежде не играли с третьим участником… Если на сердечко попадете вы, Фрэнсис, полагаю… э-э… Лилиане придется снять с себя еще что-нибудь. Хотя вы тоже можете что-нибудь снять, коли пожелаете.

Любезность, хотя и немного запоздалая, подумала Фрэнсис; если предложение раздеваться по ходу игры в «змеи и лестницы» вообще может считаться любезностью. Но она уже изрядно захмелела и была возбуждена алкоголем и крепким табаком – а еще возбуждена, противно своей воле, пикантной интимностью ситуации, в которой они трое оказались. А ведь вечер начинался совсем не многообещающе. Фрэнсис вспомнила свое дурное настроение, миссис Плейфер, мистера Краузера – все это казалось бесконечно далеким.

Да мистер Краузер просто тряпка. Чтобы сидеть наедине с девушкой в тенистом саду – и только и делать, что гладить кошку! Вот она, например, сумела бы воспользоваться ситуацией!

Время вдруг странным образом скакнуло вперед, и Фрэнсис неожиданно для себя обнаружила, что игра началась. Для первого хода нужна шестерка, пояснил Леонард, и она раз за разом безуспешно крутила волчок, выкидывая другие цифры, в то время как фишки Леонарда и Лилианы уже прыгали по полю. Когда же она наконец вступила в игру, то сразу попала на одну из подправленных клеточек – там был нарисован скрипичный ключ, а значит, ей следовало спеть отрывок из какой-нибудь песни. Фрэнсис спела первое, что пришло на ум: «Ты скажи, барашек наш». Она ограничилась всего двумя строчками, причем выбрала тональность так неудачно, что высокая нота на слове «шерсти» прозвучала как мучительный писк. Но Леонард зааплодировал, словно она исполнила оперную партию, и, передвинув вновь зажженную сигарету в угол рта, воскликнул «браво!».

Леонард в свою очередь крутанул волчок и переместил красную фишку на клетку с нарисованным цветком. Он разыграл сложную пантомиму, производя волнообразные движения руками, а Лилиана и Фрэнсис попытались угадать, какой цветок он изображает. Маргаритка? Роза? Оказалось – вьющийся плющ, и все трое принялись шумно спорить, можно ли вообще считать плющ цветком. Леонард положил конец препирательствам, крутанув волчок за жену и быстро простучав ее фишкой по игровому полю. Фрэнсис не поняла, смухлевал он или нет, но синяя фишка проскользила вниз по змее в цилиндре и остановилась на одном из чернильных сердечек.

– Нет! – выпалила Лилиана. – Так нечестно!

– Все честно – правда, Фрэнсис?

– Ну…

– Вот видишь! Фрэнсис говорит, что все честно, а Фрэнсис у нас страшно умная. Я же говорил, что она жульничает. Только обещать горазда, хитрюга!

Лилиана выбросила вперед ногу и сильно пнула мужа. Фрэнсис услышала глухой удар пятки о его голень. Леонард взвыл, схватившись за ушибленное место, а Лилиана несколько секунд сидела неподвижно, явно обдумывая свой штраф. Потом поднялась на колени, стянула с запястья бренчащие браслеты и с пьяным торжеством хлопнула их на ковер рядом с игровым полем.

– Жульничество! – возмущенно заорал Леонард. – Она опять жульничает! Браслеты не считаются!

– Жульничество! – подхватила Фрэнсис. Она сложила ладони рупором. – Фу! Фу! Стыд и позор!

Лилиана резким жестом отмахнулась от них обоих:

– Очень даже считаются! Если плющ сошел за цветок, так и браслеты считаются!

– Чушь собачья!

– Никакая не чушь!

Еще немного поворчав, они неохотно ей уступили. Но Леонард с негодованием взглянул на Фрэнсис:

– И что она снимет в следующий раз? Волосок с головы?

Лилиана взяла свой стакан, и игра возобновилась. На следующем ходу Леонард переставил свою фишку на «музыкальную» клетку и, заметно оживившись, пропел «Все делают это» – на залихватский кокнийский манер, проглатывая окончания слов. Большие пальцы он засунул под мышки, словно лоточник, а под конец подался вперед и стал легонько тыкать жену в живот и бедра в такт мелодии.

Когда игра продолжилась, Леонард все еще мурлыкал под нос песенку. Пока Лилиана и Фрэнсис крутили волчок и передвигали фишки, он осушил свой стакан до дна. Фрэнсис заметила, что он, глотая пиво, искоса смотрел на игровое поле и явно просчитывал очередной ход. Когда настала его очередь, он крутанул волчок с такой силой, что тот отлетел далеко в сторону и скрылся в тени от дивана. Леонард бросился за ним и схватил со словами: «Пять, кажется! Так и есть – пять!» Тотчас стало ясно, что он рассчитал все таким образом, чтобы фишка оказалась на очередном сердечке.

Леонард удрученно уставился на жену:

– Ох, черт.

Фрэнсис тоже посмотрела на нее. Минуту назад Лилиана стащила с дивана еще одну подушку и сейчас сидела, прижимая ее к груди.

Она помотала головой:

– Нет!

– Ну же, не упрямься! – рассудительно произнес Леонард. – Ты ведь знаешь правила. Не я их придумал.

– Именно что ты!

– Нет, не я! А мистер… мистер Кидд! – Он поднял крышку коробки и сделал вид, будто читает инструкции производителя. – Думаю, он был одним из викторианских придурков, у которых одно на уме. Да, вот здесь черным по белому написано: «Если игрок попадает на клетку с сердечком, дама с самой сомнительной репутацией из числа присутствующих должна снять с себя какой-нибудь предмет одежды». А мы хорошо понимаем, – обратился он к жене, – что это уж всяко не Фрэнсис, правда?

Лилиана начала было улыбаться, но при последних словах улыбка застыла у нее на губах, потом дрогнула и исчезла. Она отвернула лицо от мужа. Нимало не обескураженный, Леонард продолжал:

– «Если же означенная дама отказывается снять один предмет одежды, то в качестве штрафа она должна снять два! Браслеты не считаются!» – Он откинул пальцем крышку коробки, словно показывая, что там написано, и тут же быстро захлопнул. – Ладно, мы будем милосердны и простим тебе номер с браслетами. Но правила есть правила, Лил. Давай играй по-честному. Хватит ломаться. Господи, можно подумать, она никогда раньше не раздевалась перед мужчиной – правда, Фрэнсис? Можно подумать…

– Ладно, – резко сказала Лилиана.

Она поднялась на ноги, бросив подушку на пол. Потом зачем-то встала на нее и переступила ногами, пытаясь удержать равновесие. Похоже, выпитый джин ударил ей в голову, весь сразу. Она сильно пошатнулась, нога у нее съехала с подушки, тяжело ударив пяткой об пол, и ее пышная грудь подпрыгнула.

Фрэнсис снова подумала о матери, пытающейся заснуть в комнате внизу. И вообще, сколько сейчас времени? Она понятия не имела. Она поискала взглядом часы, но не нашла.

Леонард, все такой же серьезный, говорил жене предостерегающим тоном:

– И помни, что я сказал. Никаких волосков и прочих подобных хитростей. Никаких сережек. Никаких…

– Да ладно, отстань!

Лилиана ненадолго задумалась, нахмурив брови, потом приняла решение и повернулась лицом к камину, а спиной к мужу и Фрэнсис – но больше к мужу. Фрэнсис, в оцепенении наблюдавшая за ней, увидела, как она поднимает подол юбки и нащупывает под ней край шелкового чулка. Увидела, как чулок морщится и становится непрозрачным, спускаясь вниз по бедру, колену, голени и наконец соскальзывая с приподнятой ступни. Ко времени, когда он был полностью снят, Леонард свистел и улюлюкал, как простой работяга какой-нибудь. Лилиана повернулась к нему и сделала насмешливый, неуклюжий реверанс. Затем скомкала чулок и замахнулась, собираясь бросить, – но на секунду застыла с поднятой рукой, словно решая, в кого бросить: в мужа или во Фрэнсис. Выбрав мужа, она швырнула со всей силы, но чулок развернулся в полете. Леонард поймал его и провел им по усам.

– Более педантичный малый, чем я, сейчас сказал бы, что на самом деле пара чулок считается одним предметом одежды… Но черт с тобой, я буду великодушен!

Он накинул чулок на шею и принялся возиться с ним, пытаясь завязать бантом поверх воротника. Лилиана плюхнулась обратно на подушку и подоткнула юбку вокруг ног. Юбка доходила только до щиколоток, и лампа ярко освещала ступни Лилианы. Почему-то эти сдвинутые вместе пухлые ступни, одна в чулке, другая голая, выглядели соблазнительнее и будоражили воображение сильнее, чем если бы обе были голыми. Фрэнсис старалась не смотреть на них, но помимо своей воли снова и снова украдкой поглядывала. Исключительно для того, чтобы разрушить властвующие над ней чары, она схватила стакан и безрассудно осушила до дна, хотя джина ей больше совсем не хотелось. И мгновенно почувствовала легкую дурноту.

Леонард наконец завязал бант на шее и стал походить на комичного кота с открытки. Хлопнув в ладоши, он опять перевел внимание на игровое поле:

– Allons-y?[15]15
  Ну, поехали? (фр.)


[Закрыть] Чья теперь очередь? А? Ваша, Фрэнсис?

Фрэнсис помнила, что следующей должна ходить Лилиана. Вероятно, и он тоже помнил. Но Лилиана не пошевелилась и не произнесла ни слова.

– Пожалуй, пора заканчивать игру, – сказала Фрэнсис.

– Заканчивать? – изумился Леонард. – Вы шутите! Самое интересное еще только начинается. Ну что, чья сейчас очередь? Ваша?

– Нет, – призналась Фрэнсис.

– Я так и думал. Давай, Лил! Не заставляй нас с Фрэнсис ждать. Мне же нужен второй чулок, верно?

Его голос действовал Фрэнсис на нервы. Леонард, словно мальчишка с кнутом, пытался подстегнуть игру, чтобы шла живее. Но игра оживляться определенно не желала. И весь вечер будто бы замедлил свое бурное течение и каким-то непонятным образом распался на несколько вялых потоков.

Лилиана молча крутанула волчок и, в соответствии с выкинутой цифрой, передвинула свою фишку к подножию одной из лестниц и вверх по ней, на пустую клетку. Затем настала очередь Фрэнсис, затем Леонарда и опять Лилианы – игра продолжалась без происшествий, хотя каждый раз, когда волчок начинал крутиться, Леонард весь напрягался, а немного погодя разочарованно ахал, или испускал стон, или хватался за голову, точно великосветский денди за карточным столом, проигрывающий свои деньги, свою лошадь, свое поместье, все свое состояние.

После Лилианы снова ходила Фрэнсис. Несмотря на опьянение, она сразу увидела, что выброшенная волчком цифра отправляет ее фишку на клетку с сердечком, и быстро сказала:

– У меня рука дрогнула. Я крутану повторно.

Однако Леонард возразил, еще быстрее:

– Повторно нельзя! Это тоже оговаривается в правилах. – Он сам взял желтую фишку и передвинул по клеточкам. – …Три, четыре, пять. Ага! Очередное сердечко! Возможно, я все-таки получу свою пару чулок! Что скажете, Фрэнсис?

Лилиана подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом:

– Я больше не хочу играть. – Ее голос, приглушенный тканью юбки, звучал не очень внятно. – Вы сговорились против меня. Так нечестно!

– Давай-давай! – вскричал Леонард. – Мы ждем. Не отвиливай!

– Я не хочу играть, – проскулила Лилиана. Когда она подняла голову, ее лицо показалось Фрэнсис опухшим, бесформенным, почти уродливым. Она продолжала плаксиво, как маленький ребенок: – Я устала. У меня голова кружится. Ты меня напоил. Ты всегда норовишь меня напоить.

– Хорошенькое дело! – возмутился Леонард. – Вы с Фрэнсис хлестали тут джин, как парочка заправских пьяниц…

«Ох, заткнись!» – подумала Фрэнсис. Внезапно ей стало по-настоящему нехорошо. Она переменила позу, попыталась опереться рукой о пол и обнаружила, что пол находится не совсем там, где должен.

– Уже поздно, да ведь? – проговорила она заплетающимся языком. – Сколько сейчас времени?

– Сейчас самое время Лилиане приняться за дело.

– Мне надо лечь спать. Я плохо себя чувствую.

– Вам надо выпить еще немножко джина, вот и все. Ну же, Фрэнсис! Я думал, вам нравится игра. Неужели вы не хотите посмотреть представление?

Фрэнсис уставилась на него в тупом недоумении. Что она, вообще, здесь делает? Она знала, что ее комната рядом, прямо за стенкой, но у нее вдруг возникло паническое ощущение, будто она находится далеко от дома, среди незнакомых людей. И что за звук донесся снизу? Не дверь ли там стукнула?

– О господи, мне пора спать, – пробормотала Фрэнсис, начиная подниматься с пола.

Леонард вытянул руку.

– Не уходите! – И сердито схватил Фрэнсис за щиколотку. – Не портьте игру!

От неожиданности Фрэнсис слегка протрезвела. Она выдернула ногу из цепкой хватки Леонарда, пошатываясь наклонилась над игровым полем и передвинула красную фишку на последнюю клетку:

– Вот. Вы выиграли. Вы этого хотели, да?

Он насупился – то ли всерьез, то ли в шутку, Фрэнсис уже не понимала.

– Ну-у… так не интересно.

– Ничего не поделаешь. Я устала. Лилиана тоже.

– О, Лилиана не устала. Ей просто нравится говорить, что она устала. – Подняв глаза на Фрэнсис, он спокойно добавил: – Она наверняка скажет это сегодня еще раз, попозже. И опять не всерьез, а лишь бы поломаться.

Ответом на эти слова служило молчание. Леонард перевел взгляд на жену и сказал:

– А что такого? Фрэнсис не возражает. – От его недавней угрюмости не осталось и следа. Он откинулся на локтях и ухмыльнулся, показав все свои скученные зубы. – Она у нас женщина широких взглядов – правда, Фрэнсис?

Одергивая платье, Фрэнсис ответила без улыбки:

– Возможно, была однажды.

– Однажды? Всего лишь раз? – быстро отозвался Леонард. – Впрочем, зачастую больше раза и не требуется – к сожалению. Спросите у Лил.

Теперь он говорил таким мерзким тоном, что у Фрэнсис, глядевшей на него сверху вниз, возникло острое желание с размаху пнуть его в физиономию. Вместо этого она отвернулась и принялась всовывать ноги в туфли. «Упс!» – сказал Леонард, когда она покачнулась. Но именно Лилиана встала и подошла, чтобы ей помочь. Она и сама держалась на ногах нетвердо, лицо у нее было пятнисто-розовое, как тарелка ветчины, юбка смялась в гармошку над ступнями, одной босой, одной в чулке. Но она подставила руку, чтобы Фрэнсис на нее оперлась, и сказала добрым, усталым голосом – своим собственным:

– Мне очень жаль, Фрэнсис.

Фрэнсис наконец увидела часы: стрелки показывали без малого полночь. Когда она крепко взялась за руку Лилианы, ей вдруг представилось видение – печальный мираж – нескольких спокойных, приятных часов, которые они могли бы провести вдвоем в другом мире, в другой жизни. А что они сделали вместо этого? Бездарно потратили время на Леонарда. За весь вечер Фрэнсис даже ни разу не посмотрела ей в глаза искренне. Наоборот, подкалывала ее и подначивала – хлопала в ладоши и улюлюкала, когда она снимала чулок! Теперь Фрэнсис осознала, что поступала так из низкого, злого побуждения: встала на сторону Леонарда, чтобы наказать Лилиану за то, что она его жена.

Ничего этого Фрэнсис не могла сказать Лилиане. Покачав головой, она промолвила лишь:

– Мне тоже.

Она наконец восстановила равновесие, и пальцы Лилианы выскользнули из ее руки.

Леонард поднялся с пола, чтобы проводить Фрэнсис.

– По крайней мере, вам недалеко идти, – полушутливо произнес он, открывая дверь.

Его поведение вновь разительно переменилось. Когда Фрэнсис двинулась мимо него, он шагнул к ней столь решительно, что она испугалась, уж не собирается ли он ее поцеловать. Но Леонард просто дотронулся до ее локтя:

– Спасибо за компанию, Фрэнсис, было весело. Надеюсь, вы не обижаетесь на меня и мой длинный язык?

Фрэнсис обнаружила, что не в силах издать ни звука. Она молча помотала головой и вышла прочь.

При виде своего расплывчатого, отвратительно перекошенного лица в зеркале Фрэнсис настолько ужаснулась, что завесила трюмо снятым платьем, которое, впрочем, почти сразу соскользнуло на пол. Ей сильно хотелось в туалет, а потому, переодевшись в ночную рубашку и халат, она тотчас же поспешила вниз. Барберы по-прежнему оставались в гостиной – слава богу! Газовые рожки в холле по-прежнему горели, но из-под двери материной спальни свет не сочился, что тоже премного обрадовало Фрэнсис. Совершая какие-то невообразимые, беспорядочные телодвижения, она добралась до задней двери, вышла во двор и посетила уборную, после чего вернулась в кухню и налила себе стакан воды. Фрэнсис не помнила, как пила воду и как ставила стакан на место, – уже в следующий миг она отходила от стола с пустыми руками, а еще мгновение спустя поднималась по лестнице, и свет в холле был потушен. Потом она с грохотом захлопнула дверь своей спальни и скинула тапочки.

Фрэнсис с нетерпением приблизилась к вожделенной кровати, но как только забралась под одеяло и легла на спину, матрас под ней накренился, точно палуба корабля, и ей пришлось сесть прямо. Она обхватила голову руками и застонала. Господи, какой отвратный вечер! Ну почему, почему она не осталась у миссис Плейфер! Ей было так дурно, словно она наелась отравы. Чем дольше Фрэнсис сидела, тем отчетливее ощущала движение каких-то яростных потоков в своем теле: тяжелый плеск жидкости в желудке, пульсирующий шум крови в ушах. Наконец, невзирая на ходящий ходуном матрас, она осторожно легла на спину. Но легче не становилось, какую бы позу она ни принимала, и от себя было не убежать, не спрятаться. Закрыв глаза, Фрэнсис увидела какой-то футуристический кошмар: лестницы и змеи ядовитых цветов, чернильные сердечки, красную осклабленную физиономию Леонарда. Яснее всего, однако, она увидела Лилиану, нащупывающую застежку чулочной резинки. И шелковый чулок, сползающий с ноги, снова и снова.