Текст книги "Король Гарлема"

«Наверное, любовь – это и в самом деле болезнь», – подумал я и, подхватив Солу на руки, понес ее к воде. Она сначала вяло сопротивлялась, но потом затихла, а уже у самой воды я почувствовал на своей шее ее слезы. Потом она вдруг разрыдалась, вздрагивая всем телом. У меня было такое ощущение, что я держу на руках беспомощного бездомного котенка. «Мягкое у тебя сердце, Вечер», – подумал я, чувствуя, что сейчас готов простить Соле все.

Виктор удивленно смотрел на меня из лодки.

Нас встречал сам капитан. Лицо его ничего не выражало. Пожимая мне руку, он лишь сказал:

– Честно говоря, я не был уверен в том, что вам удастся обтяпать свое дельце и унести ноги.

– Дельце мы обтяпали, но мои наниматели в последний момент попытались надуть друг друга…

– И в результате вы ничего не получили, – закончил за меня капитан. – Так часто бывает. А что с ней? – капитан кивнул на Солу, закутанную в мою куртку.

– Она больна. На судне есть доктор?

– Конечно. Несите ее в каюту. Он сейчас придет.

Капитан обернулся и отдал команду. На мачтах шхуны появились паруса, и она понеслась в темный океан, оставляя за кормой Гаити.

Я отнес Солу в каюту для пассажиров, затем прошел на корму, где маячила одинокая фигура Виктора.

– Неужели все? – проговорил он. – До сих пор не верится, что завтра утром я проснусь и не почувствую запах немытого тела соседа и своего собственного, а вокруг будет только океан и полная свобода.

– Знаешь, Виктор, – сказал я, немного помолчав. – Человек по-настоящему никогда не бывает свободен. У него внутри живет какая-то алчная тварь. Она всем и заправляет.

Виктор ничего не ответил, а когда я уже собрался уходить, произнес:

– Просто человеку не хватает тюрьмы, чтобы понять, как на самом деле ему мало надо.

– А чего тебе надо, Виктор?

– Мне? Просыпаться по утрам и не видеть перед собой решетки, просто идти по улице и останавливаться там, где ты хочешь и когда хочешь, а не по команде конвоира. Ну, может быть, иногда стаканчик рома и сигарету. Я старик, и мои желания скромны.

На другой день, вызвав меня в свою каюту, капитан достал из сейфа наши паспорта и положил их на стол.

– Что ты собираешься делать в Нью-Йорке, мистер? – спросил он.

– Меня зовут Алекс, – сказал я вместо ответа.

– Джордж. Джордж Севеда! – капитан встал и протянул мне руку.

– Кстати, спасибо за кокаин, – произнес я, пожимая ее. Если бы не он, я бы здесь не сидел.

Капитан достал из буфета бутылку виски и два стакана.

– И где бы ты сидел, Алекс? – спросил он, когда мы выпили за знакомство.

– В гаитянской тюрьме. Возможно, пожизненно.

Джордж молча покачал головой.

– И еще, капитан, так уж получилось, что у одного из наших людей нет документов. Он помог бежать мне из тюрьмы, и я не мог оставить его на острове.

– Этот старик-негр? – спросил Джордж.

– Да!

Джордж задумчиво повертел в руках стакан.

– Ладно, ничего страшного, мне приходилось возить и такой груз.

– Негров?

Капитан отрицательно покачал головой.

– Мексиканцев. Так что твоего старика мы спрячем как надо. Кстати, мой дальний предок тоже был негром.

– Не может быть! – я удивленно посмотрел на Джорджа. Предо мной сидел абсолютно белый человек, без всякой примеси какой-либо цветной крови.

– Моя бабушка была квартеронкой, а прапрабабушка – черной рабыней на самом юге Алабамы. Моя мать по внешнему виду выглядела как настоящая мулатка, а отец являлся выходцем из шотландской семьи. В молодости он был абсолютно бешеным мужиком с бешеной кровью, которая вчистую выкосила во мне все гены моих черных предков. А еще говорят, что кровь темных сильней, чем кровь белых.

* * *

Над вечерним Нью-Йорком висело свинцовое небо, точно такое же, как в день нашего отплытия. Но, несмотря на это, город казался чуть ли не родным домом.

Шхуна встала на рейде, и нас доставила к берегу шлюпка.

На прощание, пожимая капитану руку, я сказал:

– Джордж, когда будешь в Нью-Йорке, заходи к нам в «Ноев ковчег». Не пожалеешь. У нас самые красивые девушки в Нью-Йорке.

При слове «девушки» глаза капитана на миг блеснули. Он вздохнул и хлопнул меня по плечу.

– Зайду, Алекс. Да, доктор сказал, что вашей женщине требуется постельный режим, хотя бы на неделю, и абсолютный покой, чтобы никаких эмоций.

На берегу я попрощался с Виктором и сказал ему:

– Если будет трудно, заходи. Адрес знаешь. И вот еще что, – я вытащил из-за пазухи небольшое полотно. – Это тебе на первое время.

Он некоторое время смотрел на меня, словно пытаясь понять, что мной движет, потом взял полотно, сунул его в карман и, пожав мне на прощание руку, не спеша зашагал вдоль набережной, вдыхая сырой, холодный воздух свободы. Похоже, его сейчас не заботило, где он будет ночевать сегодня ночью и что есть. Он был всецело поглощен другим, тем, что может беспрепятственно идти по улице среди хорошо одетых, свободных людей, мимо сверкающих витрин с добротными вещами и высотных домов с чистыми подъездами. Пока ему нужны были лишь ощущения.

«Ведь свобода – это всего лишь ощущение. Ощущение, которое не купить», – неожиданно всплыло в моей голове.

Я вдруг понял, что стал старше, и жизнь теперь не мелькает у меня перед глазами рваными фрагментами, как будто я вижу ее с ринга. Теперь она как бы замедлила свой бег, давая возможность внимательней всматриваться в нее.

Потом из шлюпки на берег поднялась Сола.

– Тебе есть куда идти? – спросил я.

Она неопределенно пожала плечами.

– Послушай, Сола, – сказал тогда я. – Человек, какой бы он ни был, не должен жить на улице, как собака. Ты будешь жить в баре, в комнате Эдгара. Витусу я ничего не скажу, и вообще никто ничего не узнает. Когда окрепнешь, иди куда захочешь. Но если появится желание, можешь работать в баре, как и прежде.

Погода была паршивой. Время от времени с неба срывался легкий снег. Он тут же таял на асфальте, оставляя мокрые пятна. Мы стояли у самой воды, от нее тянуло сырым холодом.

Сола поежилась и молча кивнула.

Потом, когда мы уже ехали в такси, я спросил у нее:

– Скажи мне, почему ты выбрала Джерри? Пойми, я не собираюсь читать тебе нравоучения. Я скорее пытаюсь понять жизнь, в данный момент – женщину. Почему она выбрала не того мужчину, который ее любил и был достоин ее, а ни на что не способного слизняка? Сола, – продолжал я, глядя на ее четкий профиль, – ведь Джерри был животным, ни на что не годным, кроме каких-нибудь пакостей. Он даже не смог тебя защитить.

– Я сама не знаю, – после долгого молчания ответила Сола. – Наверное, он появился в том миг, когда я нуждалась в мужчине, который был бы со мной рядом. Если бы в том момент мне подвернулся Эдгар, то это был бы он, но подвернулся Джерри. Да, он был плохим человеком. Это была его идея сдать вас с Эдгаром полиции, а снотворное он вез еще с Нью-Йорка. Но ко мне он относился хорошо. Я привязалась к нему. Конечно, Эдгар был несомненно лучше во всех отношениях…

– Тогда почему?

– Почему? – Сола усмехнулась. – А почему ты не спишь с Розой или Тайо? Они ведь классные девочки и не откажут тебе, а ты прямо-таки сочишься желанием. Нет, у тебя что-то сидит в голове такое, что ты и сам не можешь понять и спрашиваешь у меня. Почему ты не любишь Америку, которая тебя приютила, и где тебе живется совсем неплохо? Почему ты все время думаешь о России, в которой тебе жилось не сладко, иначе бы ты не покинул ее? Не знаешь, что сказать? Вот и я не знаю, почему я осталась с Джерри, а не перекинулась сразу на Эдгара.

Такси подъехало к бару и остановилось.

Вертеп слабо светил вывеской в наступающих сумерках. Мы стояли перед его дверями. Сола чуть качнулась и ухватилась за меня рукой. Она была еще совсем слаба. Придерживая ее за талию, я толкнул дверь.

Внутри было пустовато, всего человек шесть-семь случайных посетителей. У стойки Фред и Нина о чем-то разговаривали с Хосе. Услышав звук хлопнувшей двери, они повернули головы и некоторое время разглядывали нас.

– С приездом, – осторожно обронил Фред.

Я кивнул в ответ и спросил:

– Витус где?

– Наверху, в кабинете, – ответил Фред.

Я помог Соле сесть на стул и направился к лестнице.

Когда я вошел, Витус сидел спиной к двери и смотрел на улицу через мокрое стекло. Обернувшись на стук, он молча уставился на меня.

– Здравствуй, Алекс, – наконец сказал он, а потом задал вопрос, на который мне очень не хотелось отвечать: – Где Эдгар?

Я вздохнул.

– Он на Гаити. В тюрьме. Нас поймали. Мне удалось бежать. Но я знаю, как ему помочь. У меня есть кое-что.

Я тряхнул перед Витусом рюкзак с полотнами.

– Неужели подлинники? – удивленно произнес Витус, поглаживая картины рукой.

– Надеюсь, что так, – сказал я.

* * *

Через месяц после моего появления, ближе к ночи, в баре появился Кропоткин.

Я сидел в самом темном углу бара, недалеко от двери, ведущей на второй этаж, за одиночным столиком. Столик по моей просьбе поставил здесь Хосе. Отсюда был виден весь бар. При этом моя личность оставалась в тени. Когда сюда войдут охотники за моей шкурой, я увижу их первым. Я не сомневался, что сразу узнаю их. За время работы в баре я научился безошибочно определять, кто из вошедших наш клиент, а кто здесь совершенно не к месту.

Наверху, в комнате, я хранил пистолет, добраться до которого можно за десять секунд – четыре, чтобы подняться по лестнице, три, чтобы достигнуть двери, три, чтобы открыть замок. Кроме того, на улице каждую ночь торчал в своем чекере Ландисман. У нас была взаимовыручка – я снабжал его клиентами, он сообщал мне о любых подозрительных типах, которых замечал возле бара.

Кропоткин покрутил головой и спросил о чем-то Фреда. Официант указал рукой в мою сторону.

Кропоткин подошел ко мне, окинул бесцеремонным взглядом и заявил:

– Ваша шайка должна мне пятьдесят тысяч долларов.

– Допустим, – я отставил чашку с кофе в сторону. – А какое отношение это имеет ко мне?

– Прямое! Так что готовь деньги.

Я усмехнулся.

– Послушай приятель, я могу дать тебе от силы пару тысяч долларов и то взаймы.

Кропоткин проигнорировал мои слова и сказал:

– Ты подумай, где взять деньги. Хорошо подумай, а я через неделю-другую наведаюсь.

Он уже давно исчез за входной дверью, а я все смотрел на нее, пытаясь переварить услышанное, и все не переставал удивляться наглости этого типа, потом допил кофе и пошел к входной двери, чтобы выдворить из бара молоденькую белую проститутку, наверняка, студентку. Эти существа считали, что у них между ног имеется проходной подъезд, с помощью которого удобно решать массу проблем. Закончив университет, эти фригидные сучки при его помощи станут строить свою карьеру. Я мог понять Тайо, которая вынуждена зарабатывать проституцией, чтобы не подохнуть на улице с голода, но, тем не менее, не теряет женственности и в глубине души стыдится своего ремесла, но не эту циничную шлюшку.

Сегодня я не нуждался в услугах со стороны. В баре было достаточно женщин, и наши девочки скучали без дела. Зойка, как всегда, сидела за стойкой. Уже которую ночь перед ней стоял лишь бокал с безалкогольным коктейлем. Я опустился возле нее на банкетку.

– Что произошло, Зоя? Ты перестала прикасаться к спиртному?

– Не помогает, – ответила Зоя, глядя на меня серыми глазами.

– От чего не помогает?

Зоя неопределенно пожала плечами.

– От всего! Говорят, что жизнь – это клубок желаний, и стоит только его раскрутить, как человек превращается в живого мертвеца. Внутри него остается пустота, от которой постоянно мутит, как от вчерашней попойки. Но разве лучше, когда этот клубок не раскручен даже на одну десятую? Он же жжет, Алекс!

Я промолчал. Мне нечего было сказать Зое.

На рассвете, когда зал опустел и мы уже собирались закрываться, в баре возник пожилой джентльмен. Он был неестественно бледен и хорошо одет, даже слишком хорошо. С ним было что-то не так. Казалось, его точит изнутри какая-то болезнь, причиняющая сильную боль. Походка у джентльмена была тоже какой-то неестественной и не очень твердой, но на пьяного он не походил.

Он добрался до бара и что-то заказал себе.

Хосе, несмотря на то, что мы уже закрывались, поставил перед ним стакан.

Я вынес из подсобки щетку и принялся подметать пол, решив таким образом показать посетителю, что мы, вообще-то, закрылись и теперь тоже не прочь выпить.

Джентльмен сделал пару глотков, и в это время в баре появились еще два типа. Они неслышно скользнули через дверь и стремительно направились к стойке, доставая на ходу пистолеты.

Это было уже слишком. Нашему бару славы и так достаточно. Не хватало, чтобы в нем еще кого-то и пристукнули – это уже явный перебор.

Эти двое прошли мимо, словно я был шкафом или стулом – их не интересовал халдей с помелом. Но едва они оказались ко мне спинами, я сунул заднему под ноги щетку и он, споткнувшись, загремел на пол. Второй попытался оглянуться на грохот, но прежде чем ему это удалось, я зацепил его щеткой за шею и дернул на себя. Бандит стал падать прямо в мои объятья.

Джентльмен у стойки, услышав возню, обернулся и вовремя это сделал, так как бандит, которого я свалил первым, уже поднимался на ноги.

В руках у джентльмена неожиданно оказался пистолет. Два выстрела, которые он, не целясь, произвел из него один за другим, не оставляли сомнений в том, что передо мной настоящий мастер. Пули пробили едва успевшему встать типу плечо и правую кисть, сжимавшую пистолет.

Затем джентльмен мгновенно переместил ствол на второго убийцу, находившегося в моих объятьях, но я уже обезоружил его.

– Спасибо, сынок! – произнес джентльмен тихим, чуть надтреснутым голосом, а затем так же тихо скомандовал: – Мордой на пол, ублюдки! – но это уже относилось не ко мне.

Когда оба типа беспрекословно выполнили команду, джентльмен попросил телефон и куда-то позвонил. После этого ему стало хуже. Он откинулся спиной на стойку бара, и лицо у него из бледного стало серым.

– Может, вызвать врача? – предложил я ему.

– Врач уже едет, – почти шепотом произнес джентльмен. – Но я могу потерять сознание. У меня дыра в боку. Если это случится, не дай мне свалиться со стула и подержи на мушке этих скотов.

Когда в двери ввалились человек шесть хорошо одетых молодчиков, я поддерживал правой рукой джентльмена, от которого ускользало сознание, а левой держал его миниатюрный пистолет, ствол которого был направлен на лежащих на полу типов.

Вошедшие тоже поначалу достали пистолеты, но, разобравшись, что к чему, убрали их. Трое тут же подхватили пожилого джентльмена на руки, остальные пинками подняли лежащую на полу парочку и погнали ее к дверям.

Все это произошло за какую-то неполную минуту.

– Даже спасибо не сказали, – услышал я за спиной голос Хосе и оторвал взгляд от хлопнувшей входной двери.

– Зачем ты этот сделал? – спросил меня Витус.

– Машинально, – ответил я. – Зачем бару дурная слава.

Витус покачал головой и ничего не сказал.

* * *

Следующие полтора месяца прошли без каких-либо событий. Витус все хлопотал насчет Эдгара, бегал по каким-то инстанциям, но каждый раз после таких походов возвращался в бар мрачным, неизменно заказывая виски.

– Выпьешь со мной, Алекс? – обращался он ко мне.

Я соглашался. Мне тоже было не очень весело, и это еще мягко говоря. Сразу после прибытия в Нью-Йорк я позвонил Лерке, но ее телефон по-прежнему был отключен, Парадокса тоже. Тогда я набрал еще один номер.

– Алло! – отозвался голос бармена Славы.

Выслушав меня, он сказал, что про Лерку ничего не знает, а Парадокс находится в психдиспансере. Через два дня после моего исчезновения его нашли своей квартире в странном не проходящем ступоре.

Я дал ему адрес Лерки и попросил сходить к ней домой, а через три дня позвонил снова. Слава сказал, что дом продан, и там живут другие люди, которые ничего не знают о Лерке. Еще он сказал, что ходил к ее сестре и обнаружил пустой особняк, выставленный на продажу. Слава пообещал выяснить, что к чему. Мы договорились, что я позвоню ему через три недели, но и этот звонок ничего не дал. Слава сообщил, что муж Виолет умер, поэтому особняк и выставлен на продажу. Куда делась сама Виолет, никто не знает, даже ее бывший свекор. Похоже, сестер нет в городе.

– После того как ты исчез, Валерия две недели подряд приходила в бар, – добавил он напоследок.

«Ждала, надеялась, что я появлюсь», – подумал я, и внутри опять защемило.

Что можно предпринять в такой ситуации, я не представлял. Ждать, как предлагал Морозник? Но чего? Что Лерка вдруг сама войдет в этот вертеп? Но скорее всего, раньше сюда войдут люди той организации, о которой рассказал пастор Абенклер.

* * *

В начале следующего месяца Витус вошел в бар после очередного своего похода, сказал:

– Лед тронулся, – и впервые не предложил выпить. – Я вышел на нужных людей, – добавил он. – Конечно, все будет не так быстро, как хотелось бы, но надежда есть. Надо ждать, Алекс.

– Мне об этом уже говорили, – усмехнулся я.

Кропоткин почему-то все не появлялся, и я уже стал думать, что, может быть, он не придет вообще.

* * *

Приближалась весна.

Ночью, с пятницы на субботу, где-то за час до закрытия в бару появился какой-то очкастый тип. Он некоторое время потерянно бродил меж столиков, потом сел на диван под картиной, изображающей суккуба в бесстыдной позе, и уставился в одну точку.

Я подошел к нему и вежливо осведомился на предмет какой-либо помощи с моей стороны. Он поднял на меня глаза, и они неожиданно заблестели дикой радостью.

Очкарик вскочил и, ткнув в меня пальцем, заявил:

– Вечер!.. Где Зоя? Я ищу Зою, – он изобразил руками в воздухе женский силуэт. – Зоя! Твоя знакомая, ты помнишь?

– Помню, – сказал я, узнав очкарика.

Это был тот самый тип, которого я преподнес Зое как режиссера из Голливуда.

– Мне нужно увидеть ее как можно скорее.

– Зачем? – холодно поинтересовался я.

– Я снимаю фильм. Я режиссер, и мне требуется девушка на главную роль. Зоя – прирожденная актриса!..

Я медленно опустился на диван рядом с очкариком и произнес на русском:

– Вот это дела!

– Что? – уставился на меня режиссер.

– Нет, ничего. Попробую ее найти, – сказал я и стал думать, где сейчас может быть Зойка.

Она уже три дня подряд не появлялась в баре, и это настораживало.

– Где вы остановились? – спросил я.

– Отель «Хилтон», – произнес режиссер и протянул мне визитку.

«Ого! – подумал я. – Высокий класс! «Хилтон» – это не какая-нибудь конура. «Хилтон» – это «Хилтон»! Чтобы в нем остановиться, нужны хорошие деньги».

– Сколько вы пробудете в Нью-Йорке? – спросил я.

– Сегодня ночью улетаю, – ответил очкарик. – Мне нужна Зоя.

– Что ж, я найду ее вам, – произнес я и поднялся с дивана.

– Будьте в отеле и ждите.

На прощание очкарик долго жал мне руку.

– Спасибо, я вам очень обязан! – несколько раз повторил он.

– Не стоит благодарности! – отвечал я ему, прикидывая, где в такое время искать Зою.

Хорошо, если она сейчас дома. А вдруг ее там нет?

Когда режиссер исчез за дверью, я подошел к стойке и спросил:

– Хосе, ты знаешь точный адрес Зои?

Хосе назвал улицу и, немного поразмыслив, номер дома.

– Квартиру не знаю, – сказал он. – Но там есть привратник. Спросишь у него.

Я окинул глазами пустеющий бар.

– Я поехал, Хосе. Дело срочное. Зое предлагают главную роль в фильме.

– Удачи! – произнес Хосе.

Я вышел на улицу и увидел возле бара два такси. В одном маячил унылый профиль Ландисмана.

– В Квинс! – сказал я, садясь к нему в машину. – И побыстрей.

– Алекс! – обрадовался Ландисман, заводя мотор – А я уже думал, что придется пустому отваливать.

Над Нью-Йорком занимался рассвет. Он был серо-грязного цвета. На пустых улицах кое-где поблескивали лужи, прихваченные за ночь льдом, и ничего не говорило о том, что кому-то в этом городе спозаранку привалило счастье.

– Вот, семьдесят первый номер, – произнес Ландисман и остановил такси возле четырехэтажного дома.

– Жди меня, – сказал я и, выбравшись из машины, дернул ручку входной двери.

Она не открылась. Тогда я нашел кнопку звонка и нажал ее.

Некоторое время было тихо, и тогда я позвонил еще раз.

Дверь открыл толстый старик с помятым лицом.

– Мне нужна Зоя Ковалевская, – сказал я.

– Сожалею, – пробурчал старик. – Но она съехала с квартиры.

– Когда? – спросил я.

– Часа полтора назад.

«Нет, так не бывает. Человек столько ждал, и ему не хватило всего лишь каких-то жалких полутора часов, чтобы дождаться своего счастья», – подумал я и, повернувшись спиной к двери, услышал, как она захлопнулась.

– Ерунда собачья! – сказал Ландисман, трогая машину. – Кто же съезжает среди ночи.

Я посмотрел на него и сказал:

– Стоп!

Через минуту моя рука опять давила кнопку звонка на двери дома номер семьдесят один.

На этот раз открыли быстро.

У старика было очень недовольное лицо.

– Я же сказал, мадам съехала, – произнес он.

– Может, вы ошиблись? Кто же съезжает среди ночи. Блондинка с красивыми ногами…

– Я не ошибся, – произнес старик и подавил зевок. – Ничего удивительного, если человеку нужно в аэропорт.

– Что же ты молчал, старый хрен! – рявкнул я на старика, и он отпрянул в глубь подъезда, захлопывая дверь.

– Давай в аэропорт, – сказал я Ландисману, садясь в чекер. – Гони во всю, сколько можешь выдавить из своего утюга.

Ландисман старался. Мимо мелькали дома, голые деревья и первые прохожие.

– Куда мы так спешим? – спросил он.

– Хочу счастье догнать! – ответил я.

– Свое, что ли?

– Свое вряд ли, за чужим торопимся.

– Ну, хоть за чужим, – сказал Ландисман, обгоняя два такси подряд. – Все равно доброе дело. Может, хоть кому-то в этой жизни еще подвезет.

– Может, и подвезет, – сказал я. – Если только аэропортом не ошибемся.

Зоя могла лететь и не в Россию.

– Ставь машину, пойдем со мной, – сказал я Ландисману, когда мы прибыли в аэропорт. – Поможешь искать.

– Кого? – спросил он.

– Ты когда-нибудь был у нас в заведении?

– Приходилось пару раз.

– Видел там блондинку с шикарными ногами?

– Русская… Зоя, кажется.

– Да. Ее и смотри.

Войдя в аэровокзал, мы с Ландисманом разделились. Он пошел по левой части здания, я – по правой.

Мне на глаза попалось табло с расписанием вылетов самолетов. Я пробежался по нему взглядом и понял, что все мои старания напрасны. Зоя улетела сорок минут назад. Рейс Нью-Йорк – Москва.

Я посмотрел по сторонам и присел на ближайшую лавку. На душе было пусто и гнусно. Вокруг раскинулся огромный, почти пустой вокзал и холодное сырое утро. И деваться от всего этого было просто некуда.

Потом я увидел Ландисмана, который шел ко мне и издалека подавал какие-то знаки руками.

– Она в кафе, – сказал он, подойдя ближе.

– Наверное, тебе показалось, – покосился я на него, не трогаясь с места.

– Ничего подобного! – вдруг вспылил Ландисман. – Ты что, думаешь, я всю жизнь таксистом работал? Да у меня память на лица дай боже…

Я, не дослушав его, рывком поднялся с места.

– Где кафе?

– Вон там, – Ландисман указал на дальний угол аэровокзала.

Я двинулся к кафе широким размашистым шагом.

– Да если бы я и лица не помнил, то разве ее ноги можно спутать с какими-то другими? – на ходу говорил Ландисман, едва поспевая за мной.

– Чего же не подошел, если узнал?

– Да у ней такое лицо было, что я не решился, – ответил Ландисман.

Я увидел Зою через стеклянную дверь кафе. Она сидела за столиком, на котором стояла чашка кофе. С лицом у нее действительно что-то произошло. Оно было отстраненным, как у наркомана, и словно не живым.

– Зоя! – окликнул я ее, войдя в кафе.

Она медленно повернула ко мне голову.

– Кто тебе успел настучать, что я здесь? Спасать примчался?

– Да брось ты, Зойка… – начал было я.

– Поздно, Алекс, слишком поздно. И теперь никто, поверь, никто не сможет мне помешать, точно так же, как никто не смог помочь. Я умерла два дня назад, понял, и теперь везу свой труп в Россию, потому что в этой земле мне лежать противно.

– Послушай, Зоя, – я взял ее за рукав пальто. – Твой самолет уже улетел.

Зоя поднялась со стула.

– Не улетел, просто задержка рейса.

Я поднялся вслед за ней.

– Отстань от меня, иначе я позову полицию! – крикнула Зойка, побежала к выходу из кафе, и в это время объявили посадку на ее рейс.

Она торжествующе улыбнулась мне через плечо и побежала дальше по коридору.

– Постой! – бросился я вслед за ней. – Тебя приглашают сниматься в кино. Тебя…

Зойка не слушала меня. Она продолжала бежать к выходу на посадку и успела заскочить в накопитель, прежде чем мне удалось перехватить ее.

Я метнулся вслед за ней, схватил за рукав и силой потащил обратно.

– Дура, вспомни того очкарика! – орал я чуть ли не на весь аэропорт. – Того режиссера из Голливуда.

– Какого к черту режиссера?! – на таких же тонах отвечала мне Зойка. – Брось ты эти дешевые трюки и отпусти меня, иначе я вызову полицию.

Но полиция уже и без ее призыва спешила к нам.

Два крепких бугая в форме попытались отодрать меня от Зойки, но у них ничего не вышло.

– У меня отходит самолет! – кричала Зойка.

– Это самоубийца, ее нельзя отпускать! – орал я прямо в лица блюстителям порядка, обхватив Зойку сзади и прижав ее к себе.

Один из полицейских неожиданно защелкнул на моих руках наручники, но теперь мне еще проще было держать Зойку в своих объятьях.

Нас так и притащили в участок – в обнимочку. Ландисман шел следом, держась чуть в сторонке.

В небольшом помещении участка за столом скучал сержант. Увидев нас с Зоей, он оживился.

– Этот тип не пускает женщину на посадку в самолет, – доложили полицейские.

– Освободите ее, – приказал сержант.

Полицейский снял с моих рук казенные браслеты, и тут до меня дошло, что нужно срочно менять тактику.

– Сержант, эта женщина террористка, ее нельзя пускать в самолет. Возможно, у нее в сумочке бомба.

– Он врет! – крикнула Зоя и кинулась к двери, но один из полицейских преградил ей путь.

– Позвольте вашу сумочку и документы, – произнес он.

– Я опоздаю на посадку.

– Мы должны установить вашу личность, – невозмутимо произнес полицейский и передал сумочку сержанту.

Тот не спеша принялся осматривать ее содержимое. Потом он долго рассматривал Зойкины документы и проверял их через компьютер. Закончив с этим делом, он потребовал у меня удостоверение личности. Я выложил его на стол и ощутил в груди легкую тревогу. Наступил ответственный момент. Если все, что говорил мне про удостоверение Эдгар, правда, то беспокоится нечего. Но ведь моего шефа тоже могли надуть.

Сержант сразу же забарабанил пальцами по клавиатуре компьютера, потом удовлетворенно цыкнул уголком рта и вернул мне документ.

– Итак, в чем дело? – уставился он на меня. – Почему вы не хотите, чтобы эта женщина села на самолет, и что за чушь вы тут несете насчет терроризма? Ее документы в порядке, и ее имя не значится в списках террористов.

– Она хочет улететь в Россию и там покончить с жизнью, а я пытаюсь не допустить этого. Вот и все.

– С чего вы это взяли? – спросил сержант.

– Она сама мне об этом только что сообщила.

– Что вы скажете на это? – сержант с любопытством посмотрел на Зою.

– Даже если это и так, кто может мне помешать?! – с вызовом заявила она. – Я не нарушаю закон.

Сержант задумчиво потер подбородок и уставился на меня.

– А вам не приходило в голову, что если вы не дадите улететь ей в Россию, она с таким же успехом покончит с жизнью в Америке? Прямо сейчас. Выйдет на шоссе и бросится под колеса автомобилю.

Я хитро улыбнулся и покачал в воздухе пальцем.

– Она никогда не сделает этого! Могу дать гарантию.

– Ну что же, если твоя гарантия покажется нам убедительной, мы тебя отпустим.

Я перевел дух и посмотрел на Зою.

– Ты помнишь того очкастого типа из Калифорнии, режиссера, с которым я познакомил вас в баре? Ты еще сначала не хотела к нему подходить. Ну, помнишь?

– Да, что-то припоминаю, – отозвалась Зоя, и в ее глазах впервые за все время появилась искорка интереса.

– Так вот, он заявился сегодня в бар и заявил, что он теперь сам снимает фильм в Голливуде, и ты нужна ему для главной роли. Он оставил мне свою визитку. Живет в отеле «Хилтон». Он будет ждать тебя там до вечера, – я достал из кармана кусочек картона и протянул его Зое.

Ноги у нее вдруг стали подгибаться. Однако полицейские успели подхватить Зою и усадить на стул.

– Что же ты раньше молчал? – спросила она.

На Зойкины глаза наплывали слезы, но она улыбалась.

– Это я-то молчал?! – удивился я. – Да я так орал, что об этом теперь знает даже туалетная тетя, которая собирает там центы за его использование.

– Здесь автоматы, Саша, – сказала Зойка и вдруг, поднявшись со стула, нежно поцеловала меня в щеку.

Мы говорили по-русски. Потом Зойка обратилась к полицейским:

– Я не буду пытаться покончить с жизнью, я еду сниматься в кино, в Голливуд!

Полицейские какое-то время озадаченно смотрели на ее, а потом на их лицах стали появляться улыбки. Сержант встал и протянул мне руку.

– Ну что ж, примите мои поздравления, мистер. Вы спасли жизнь этой девушке. Возможно, она будущая знаменитость. Надо запомнить ее имя.

Возле дверей участка уныло отирался Ландисман. Увидев нас с Зойкой, он облегченно перевел дух и произнес:

– Я думал все, хана!

* * *

Через полтора часа, доставив Зойку прямо в объятия режиссера, мы засели в двух кварталах от отеля в крохотном баре.

Шел восьмой час утра, и улица уже наполнялась народом, машинами и суетой.

Нас с Ландисманом это как бы не касалось. Мы жили событиями рассвета. Перед нами на столике стояли стаканы с виски.

– Ну, давай! А знаешь, хорошо бы вот так, как Зоя, раз и в дамках! – неожиданно добавил он.

– Не выйдет! – усмехнулся я. – Здесь по крупному рисковать надо. Все на карту поставить. Тогда, может быть. Но опять же, гарантии не дают. Ты думаешь, чего Зойка в Россию вдруг собралась? Она на самоубийство решилась. Думала, что ее песенка спета. Только в Америке умирать не хотела.

– Ты понял, какая женщина! – покачал головой Ландисман. – А улети тогда самолет вовремя – все, хана!

– Это судьба! – сказал я.

– Это точно! – подтвердил Ландисман. – Вот почему так – одни могут рискнуть, а другие нет?

– Просто у одних крыльев нет, а у других есть, и они в жизнь как с обрыва бросаются. Некоторые взлетают.

– У меня приятель был, – задумчиво сказал Ландисман. – У него жена ведьма. По крайней мере, за такую себя выдавала. Гадание на картах, снятие порчи и прочее. Погуливала. Однажды мой приятель застукал ее за этим делом и запустил в окно с четвертого этажа. «Если ты ведьма, – сказал он, – то взлетишь. Тогда прощу, что с ведьмы взять. А если вниз пойдешь – значит, просто блядь. Туда тебе и дорога».

– Ну и как, взлетела? – спросил я.

Яша махнул рукой.

– Где там. Мордой в газон по самые уши вошла, – а потом спросил: – А мы что же, без крыльев?

Я пожал плечами.

– Не даны они нам. В этой жизни – точно.

– Как будто другая будет.

– Говорят, что она есть, – сказал я, и мы оба уставились в широкое окно, глядя на утреннюю суету Нью-Йорка.

* * *

Я сидел за своим столиком и наблюдал, как Нина спаивает клиента. Делала она это виртуозно. Я слегка посочувствовал мужику и подумал, что галоп в таком деле неуместен, можно, чего доброго, вылететь из седла еще до финиша.