Текст книги "Король Гарлема"

Во мне уже просыпался азарт. После того, как Стен-два пристрелил в баре Пенса с приятелем, терять нам уже было нечего. Труп туда, труп сюда – теперь это не имело никакого значения.

Неожиданно в середине коридора одновременно из двух противоположных дверей выскочили по два человека. Они встали парами, спиной к спине, и вскинули оружие, собираясь открыть огонь. Но Троица действовала слаженней и быстрей. Прежде чем чернокожие принялись палить из своих «узи», все трое Стенов, и я с ними, упали на пол и с опережением буквально на долю секунды, срезали их длинными очередями. Черный квартет, перед тем как упасть, успел все-таки сделать из своего оружия несколько коротких очередей, но пули прошли высоко над нашими головами. Мы вскочили и продолжили движение. Атака застала черных мусульман врасплох, надо было до конца использовать фактор внезапности.

Стен-один и Стен-три с одной стороны коридора, а мы со Стеном-два – с другой, распахивали двери и метали туда гранаты, после чего добивали автоматными очередями оставшихся в живых, независимо оттого, пытались ли нам оказать сопротивление или нет. Одним словом, старались нанести противнику наибольший ущерб. Глаза у всех нас были безумными.

– Нет черному расизму! – сказал я.

И Стен-два понимающе хлопнул меня по плечу. Я кинул взгляд на часы. Прошло всего три минуты с того момента, как мы ворвались сюда, а помещение было уже все разворочено. Из некоторых дверей тянуло дымом, там понемногу занимался пожар.

Оставалась еще одна комната. Стен-один и Стен-три, опережая нас, метнулись к ней и бросили туда по гранате. Потом Стен-один ворвался внутрь, и раздались автоматные очереди.

– Ну что? – спросил я, когда он вышел обратно.

– Ничего! – ответил Стен. – Обыкновенная комната, в ней два мертвых негра.

Я и не ожидал найти здесь Морозника. Его должны были держать где-то отдельно, может, в подвале или еще каком-то другом укромном месте, но только не здесь, где полно людей. Я повертел головой по сторонам и указал на единственную уцелевшую дверь в противоположном торце коридора.

– А там?..

– Там заперто.

– Пошли!

Мы бросились к двери. Она открывалась внутрь. Стен-два на всякий случай дернул ее за ручку, в это время изнутри раздалась автоматная очередь, и пули, дырявя дверь, полетели в коридор. Стену-три вскользь задело скулу. Он выругался и, встав в сторону, стал наискосок крошить дверь возле замка очередями из своего автомата. Потом я подскочил к двери, высадил ее ногой и тут же повалился в сторону. Едва я это сделал, как из комнаты опять загремели выстрелы. Стен-один и Стен-три прекратили это дело, метнув туда по гранате. Затем мы ворвались в комнату, поливая очередями налево и направо.

Это было что-то вроде координационного центра. В комнате стояли столы с компьютерами, факсы и прочая оргтехника, вернее, то, что от нее осталось, и между всем этим лежали тела черных. Камерой, где могли бы держать Морозника, здесь и не пахло. Мы со Стенами переглянулись. Я задумчиво поскреб щеку, а потом мой взгляд остановился на единственном шкафу, находящемся в комнате. Он стоял особняком и как-то не вписывался в интерьер. Чем черт не шутит – я подошел к нему и попробовал отодвинуть. Он неожиданно легко пошел в сторону, открывая металлическую дверь с засовом, утопленную в стене. Мы откинули засов, толкнули дверь и увидели лестницу, ведущую в глубокий подвал.

Я спустился по ней первым, за мной последовали все три Стена. Внизу мы уперлись в еще одну дверь, она тоже имела засов, но была гораздо уже первой. Створка пошла туго, и мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы отворить ее. Потом я шагнул внутрь и попал в натуральный каменный мешок, сырой и холодный. Он был абсолютно пуст, если не считать сидевшего посреди него, прямо на бетонном полу, очень худого человека лет тридцати восьми-сорока. Он смотрел прямо на меня, точнее сказать, в мою сторону. На нем ничего не было кроме джинсовых шорт. Я сделал несколько шагов вперед и остановился под взглядом странно мерцающих глаз, в которых не было ни удивления, ни радости, в общем, ничего, словно через эти глаза в мир смотрела некая другая сущность, вовсе не человеческая.

– Вечер?.. – спросил он.

Я машинально кивнул, а секундой позже до меня дошло, что он не мог знать моего имени.

– Это нетрудно, – заметив мое удивление, произнес этот человек и неожиданно легко поднялся с места.

В это время в комнату вошла вся Троица и уставилась на незнакомца.

– Это и есть тот самый Морозник? – спросил у меня Стен-два.

– Да, – ответил я.

– Забирай его, и сматываемся отсюда. В Гарлеме не принято стучать друг на друга и совать свой нос, куда не просят, но вдруг какая сволочь все-таки позвонит в полицию или Боте. Если он со своими головорезами обложит здание, то нам отсюда не выйти. Слушай, приятель, ты сможешь идти?

– Вполне, – ответил Морозник. – Неужели я так плохо выгляжу?

– Бледновато, – сказал Стен-три, бросив задумчивый взгляд на сырые стены. – Сколько ты здесь отсидел? – спросил он, когда мы поднимались по ступеням.

– Полгода, – ответил Морозник, и все мы удивленно посмотрели на него.

– Как ты здесь выжил, непонятно! – произнес Стен-два. – Я бы за неделю заработал тут воспаление легких и скоропостижно сдох. Морозник, Морозник… – пробормотал он, как бы что-то припоминая. – Ты случайно не тот тип, который жил в Гарлеме и которого Кью приглашал к себе в телохранители?

– Он самый, – подтвердил я.

– Ты смотри, так мы, выходит, еще и доброе дело сделали! А я думал, что это просто красивая байка о белом парне, который пришел в Гарлем и стал жить с местной красоткой.

Когда мы вышли на улицу, водитель нашей машины бросился нам навстречу.

– Быстрей, парни! Вы, – кивнул он Троице, – залезайте ко мне в машину, а вы, – он посмотрел на нас с Морозником, – туда! – его палец ткнул в темноту, где, почти сливаясь с ней, маячил джип.

– Ты нормальный парень, не подвел! – сказал Стен-три, последним пожимая мне руку. – Надо будет как-нибудь встретиться, пропустить по стаканчику, – затем он кивнул на разгромленный первый этаж дома и заметил ласково: – Смотрю на это все, и глаз радуется.

Я бросил взгляд на торец дома, где вместо двери чернел развороченный провал, из которого тянуло едким черным дымом, и спросил:

– За что вы так не любите Боту?

– Когда-то нас было четверо. А теперь трое, – ответил Стэн номер два, и вся Троица стала садиться в машину.

Прежде чем захлопнуть дверцу, Стен-один сказал мне:

– Послушай, я не очень разбираюсь в метафизике, но, по-моему, с этим парнем что-то нечисто. Человек ли он вообще?

Я не успел ничего ответить, как машина сорвалась с места. Мы с Морозником направились к джипу.

– Тебя ждет сюрприз, – предупредил я его.

– Какой? – обернулся он на ходу.

– Приятный.

Задняя дверца джипа открылась, я пропустил вперед Морозника, и он попал прямо в объятия Нурет. Несколькими минутами позже, когда джип несся к границе Гарлема, я тоже удостоился поцелуя негритянки.

Минут через двадцать мы оказались на Бродвее, в районе Семьдесят второй стрит.

– Куда дальше? – спросил негр, сидевший рядом с водителем.

– Бронкс, – сказал я, рассудив, что везти Морозника к Нурет опасно, там их уже могут ждать.

Так что кроме как ко мне, ехать было некуда.

– Знакомое место, – сказал Морозник, когда мы высадились из джипа возле дома Орлова.

Я вдруг подумал, что Морозника надо накормить, и сунул ему ключи от квартиры.

– Пятьдесят первая. Поднимайтесь, я схожу за продуктами.

Когда я шагал вдоль спящего дома, одно из окон распахнулось.

– Эй! – окликнул кто-то меня.

Я поднял голову и увидел Сашу.

– Выходной? – спросил я.

– Вроде, – ответил он. – Заскочишь?

– Может быть, – ответил я.

Когда я вошел в квартиру, Морозник с Нурет сидели на диване. Они были настолько разными, от цвета кожи и, возможно, до цвета души, что мне казалось невероятным, что между ними есть чувства.

Ночевал я у Саши.

* * *

Утром я подошел к своей квартире и деликатно постучал. Мне открыла Нурет. Морозник сидел в кресле прямо, как кол проглотил, и смотрел на меня своими мерцающими глазами. Я поздоровался с ним и сразу перешел к делу:

– Я попал в переделку и мне нужна кое-какая информация. Один китаец сказал, что ты сможешь помочь. Он сам искал тебя.

– Почему же не нашел?

– Не успел. Убили.

– Можно подробней?

Я рассказал всю историю.

Морозник некоторое время осмысливал услышанное, а потом заметил:

– Он полагал, что я смогу ему помочь, странно. Впрочем… Я тоже сталкивался с подобным. Те типы, что убили китайца, и те, которые подбирались ко мне здесь, в Нью-Йорке, скорее всего, из одной банды. Но со мной у них этот номер не прошел.

– Почему?

Морозник долго смотрел мне в глаза, а потом спросил:

– Ты веришь в сверхъестественное?

– Да. Однажды я видел такое. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты можешь не поверить в то, что я скажу. Я принадлежу к Истинным. Так нас называют. Мы одиночки и верим лишь в то, что чувствуем сами. У каждого свой внутренний опыт. О нас упоминают на лекциях в духовных семинариях, но мы для них вроде язычников.

– Вы отрицаете Христа? – спросил я.

– Нет. Мы отрицаем церковь, вернее, ее услуги. У нас свой путь. Истинные обладают сверхъестественными способностями. Потому я почувствовал этих типов, едва они стали подбираться ко мне, и принял меры предосторожности.

– Как они узнали про тебя?

– Благодаря слухам о белом, который пришел в Гарлем и делал там все, что ему заблагорассудится. А слухи всегда сильно преувеличивают. После того, как я выпотрошил «Сундук» со жрецами Вуду и они ничего не смогли со мной сделать, слухи стали расти как снежный ком. Меня стали считать едва не святым, ко мне стали водить детей. Я их лечил по мере возможностей.

– Зачем тебе понадобились все эти подвиги? – спросил я.

– Мы практики. Мы совершенствуем себя, а затем испытываем.

Морозник задумчиво потер подбородок и продолжил:

– Итак, некие люди пытались тебя убить, до этого они убили китайца. Представим, что в свое время они убрали Брюса Ли, и они же пытались убрать меня. Что общего между мной и Брюсом Ли? Ничего, кроме сверхъестественных возможностей. Он обладал ими как боец. Что общего между тобой и убитым китайцем? Вы оба знали об этих людях. Кроме того, мне известен еще один случай убийства по причине наличия у жертвы сверхъестественного. Из всего вышеперечисленного можно сделать вывод, что здесь действует организация, члены которой преследуют сверхъестественное, желая при этом остаться безызвестными.

– Не понимаю, какой смысл уничтожать сверхъестественное? – спросил я.

Морозник посмотрел мне в глаза и усмехнулся.

– Видимо, оно бьет их по карману.

– Деньги? – удивился я.

– Конечно. А ты предполагал, что я затрону здесь мистику? У людей всегда все сводится к деньгам.

– Не вижу связи, – сказал я.

– Все просто, – произнес Морозник. – Чудеса – это проявление божественного. Кому по силам тягаться с Богом, быть его врагом? Сатане! А одно из проявлений сатаны – это жажда наживы, корысть.

Я молчал и смотрел в окно. Мне нечего было возразить Морознику. Логика у него была железной.

– Но почему же они не враждуют с церковью?

– Она им не помеха, – произнес Морозник. – Кстати, один Истинный в Мексике рассказывал мне о пасторе с Гаити, который прежде был буддийским монахом в Восточной Индонезии. В их монастыре произошел случай левитации. Монах поднялся в воздух на несколько секунд и всего на три пальца от пола. Были свидетели этого. Монахи врать не склонны. А через четыре месяца кто-то их перебил. Убийцы напали внезапно. Ночью. Монахи пытались оказать сопротивление, но у них не было оружия. Они убили лишь троих из нападавших. Из монахов спаслись только двое. Они сумели скрыться, прихватив с собой одного из убийц, которого потом допросили своими методами. Похоже, они узнали от него, что хотели, и попытались что-то предпринять, потому что один из них был убит, а второй бежал на Гаити. Видимо, он не мог жить без служения Богу и стал пастором. В конце концов, Бог един. К тому же это отличная маскировка. Кому в голову придет, что католический пастор и есть тот бывший буддийский монах. Наверняка, этот человек знает, кто послал убийц. Кроме того, есть еще одна зацепка. Он говорил, что у двоих из нападавших заметил наколки на руке в виде трилистника. Это знак клана Кодо в Колумбии. Наркомафия.

– Но Колумбия – это же черт знает где, – сказал я. – И Гаити тоже.

– Но ты можешь туда попасть.

– Как? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Морозник.

Мы некоторое время смотрели друг на друга.

– Ты же видел однажды чудо, – сказал Морозник.

– Видел.

– Значит, они могут происходить?

– Да.

– Вот тебе и ответ. И еще запомни: все, чего ты боишься, сбудется, все, от чего ты бежишь, тебя настигнет.

– Каков же выход? – спросил я.

– Не боятся и не бежать.

– Объясни.

– Если внутри у тебя дерьмо, значит, дерьмо и будет к тебе липнуть. Если будешь бояться – пропадешь. Если внутри у тебя не будет страха, беспокойства, то ситуация может выправиться. Понимаешь меня?

– Кажется, да, – ответил я.

– Когда-то я тоже был таким, как ты, и оказался в очень паршивом положении, еще более сложном, чем у тебя. И мне никто ничего не разжевывал. Просто в один момент, когда меня прижало на полную, в голове что-то перемкнуло, – Морозник окинул меня внимательным взглядом. – Трудно поверить в то, что я сказал, но осуществить еще трудней. И Нью-Йорк – не лучшее место для этого.

– Почему? – спросил я.

– Грязное место. Миазмы. Но местные этого не понимают. Для них все в жизни ясно, а когда неясно, они бегут к психоаналитику. Сытый скот, – произнес Морозник, но лицо его при этом ничего не выражало. – Найди пока себе здесь место и попытайся жить так, как я сказал. Растворись в жизни, постарайся жить спокойно, ни во что не ввязываться. А я тем временем попробую добыть более точную информацию. Когда она у меня появится, я дам знать. Возможно, эти типы снова начнут вертеться около меня.

* * *

В Нью-Йорке зажигались огни, и уходил день. В первых сумерках мимо меня почти бесшумно скользили машины, а небо на западе медленно наливалось зеленовато-лимонным прозрачным светом. Я не спеша шел по улице, сунув руки в карманы. Ветер трепал кроны деревьев и срывал с них листья.

Сегодня я проводил в Мексику Морозника и Нурет. Кроме меня в проводах участвовала целая разномастная толпа. У него оказалось много поклонников, которые, очевидно, тоже хотели приблизиться к Богу. Вот только почему-то спасли Морозника не эти богоугодные люди, а четыре головореза – я и три Стена. Что-то во всем этом было неправильно, и потому я стоял в сторонке и криво улыбался, глядя на полную воодушевления толпу, окружившую машину Морозника. Минуту назад я пожал ему руку, удостоился прощального поцелуя Нурет и отошел от машины. Когда она тронулась, я провожал ее взглядом и размышлял над словами, которые сказал мне Морозник на следующее утро после освобождения. Они не поддавалось логическому объяснению. Но, с другой стороны, они были подтверждены его же делами, которые смахивали на чудеса, а те не живут по законам логики.

Когда машина скрылась из вида, я посмотрел на неровные очертания небоскребов, сияющих огнями, и оглянулся в поисках такси.

Я вошел в «Ноев ковчег», когда на город уже ложилась ночь. Бар гудел от музыки, женского смеха и разговоров.

Я протолкался к стойке и спросил, как найти хозяина. Латинос-бармен подозвал официанта и кивнул в мою сторону.

– Парень ищет Эдгара.

– Подождите здесь, он сейчас подойдет, – сказал тот, осмотрев меня с ног до головы, а затем удалился.

Я остался стоять возле стойки, разглядывая публику. Эдгар появился минут через пять.

– Вы еще помните меня? – спросил я.

Помню. Вы Вечер, – ответил он.

– Вам еще нужен человек?

– Нужен, – ответил Эдгар, бросив на меня внимательный и чуть ироничный взгляд.

– Что за работа?

– Швейцар, вышибала и администратор в одном лице. Бесплатный стол и жилье плюс две тысячи долларов. Согласитесь, что для человека, только что прибывшего в Америку, это не так уж и плохо. Один выходной в неделю – понедельник. В этот день бар работает только днем.

Я молча кивнул.

* * *

Через три с лишним недели после этого разговора я стоял у края стойки бара и наблюдал за залом.

– У тебя хорошая улыбка, на редкость искренняя и незатасканная, как будто ее только что приклеили, – сказал Эдгар. – Так что улыбайся. Тогда и говорить особо не надо будет, а если и придется, то не беда. Клиенты привыкли, что персонал в моем заведении не силен в английском языке, к тому же всем известно, что я русский, – Эдгар при этом усмехнулся.

Он был литовцем и попал в Америку пятнадцать лет назад, вместе с братом. Брат писал небольшие картины, заключенные в черные квадратные рамки пятьдесят на пятьдесят, а Эдгар сбывал их. Картины неожиданно для обоих братьев пошли нарасхват. Они сумели на этом деле собрать небольшой капитал и открыть кафе. Полотна теперь вывешивались прямо на его стенах. Получилось что-то вроде питейного заведения и художественной галереи одновременно. Это еще более способствовало продаже картин, и братья сделали вывод, что искусство более доступно пониманию человека, когда он выпьет рюмку-другую.

– Конечно, наши картины больше нравятся неискушенным в живописи людям. Именно они их и покупают. Но кого в мире больше – искушенных или неискушенных? Вот то-то и оно, – как-то сказал мне по этому поводу Эдгар.

Потом братья приобрели террасу на набережной и сделали там бар.

Я окинул взглядом двух вошедших в бар джентльменов, а затем пошел на веранду, глянуть, как обстоят дела там. Веселье только начиналось, плавно набирая обороты, и официант Фред, пока еще не взмокший, не спеша выполнял заказы.

Причину популярности заведения Эдварда заключалась в том, что здесь царила атмосфера, в которой понятия о приличиях и границах дозволенного были существенно размыты. Поведение мужчин и женщин в отношении друг друга было примерно такое, словно они находились в русском ресторане эпохи девяностых. Это был островок свободы, где к женщине можно было подойти безбоязненно и даже позволить себе некоторые вольности, не боясь, что тебя тут же обвинят в домогательстве. Это придавало остроту отношениям и нравилось как мужчинам так и женщинам, которые в обычной жизни были вынуждены были придерживаться иного поведения. Короче говоря, воздух этого заведения был наэлектризован. В нем стойко держался привкус запретного плода.

Я вернулся с веранды в зал, прошелся по нему к входной двери, встретил еще нескольких клиентов и опять принялся курсировать по залу.

За двадцать с небольшим минут джентльмены, за которыми я наблюдал перед тем, как выйти на веранду, каким-то образом успели изрядно поднабраться, и теперь оба пялили глаза на таитянку Розу, которая только что появилась в зале. Она и вправду было похожа на темную розу, свежую и одновременно порочную. Если мой взгляд и задерживался в этом заведении на женщине, то она неизменно оказывалась проституткой и, как правило, не американкой. Американки, появляющиеся здесь, редко были привлекательны.

Я оторвал взгляд от Розы и пошел к стойке, возле которой сидела Зоя, выставив перед собой, подобно тарану, высоко оголенные, потрясающие ноги. Она была самой старшей из жриц любви в заведении Эдгара – двадцать семь лет. Никто из дамочек не удержался здесь до такого возраста, но Зойкины ноги представляли собой шедевр природы, которая постаралась вложить в них все свое мастерство. Многие мужчины, бывавшие в баре, приходили смотреть именно на эти ноги. Голливуд много потерял, не сумев разглядеть в Зойке источник неплохих барышей.

– Не судьба! – говорила она по этому поводу, и я был согласен с ней.

Зойка повернула ко мне лицо, закинула ногу на ногу и подмигнула. Я улыбнулся ей. Она была моим добровольным учителем и источником информации.

«Сегодня Зойка напьется», – подумал я и, подойдя к ней, протянул руку ладонью вверх. Зойка покорно положила на нее ключ от своей машины. Вчера у Зойки был клиент, и сегодня ей необходимо было напиться. Клиенты у нее бывали редко, где-то один в десять дней. Зойка могла позволить себе такое. Эдгар платил ей почасовую за то, что она каждую ночь торчала в заведении, демонстрируя свои ноги. Другие же девчонки, наоборот, сами приплачивали Эдгару за право находиться в баре и снимать здесь клиентов.

Я сунул ключ в карман и, кивнув на стакан, спросил:

– Послушай, неужели нельзя хоть раз обойтись без этого?

Зойка вскинула на меня свои серые глаза, в которых на мгновение вскипела и тут же ушла на дно злость, и ответила:

– А ты попробуй хоть раз всю ночь трахать жирную потную бабу, пусть даже она заплатит тебе за это, и тогда мы поговорим, можно ли обойтись после этого без выпивки или нет. Душ отмывает лишь снаружи, а это, – Зойка щелкнула длинным узким ногтем по бокалу, – изнутри.

Я согласно кивнул и пошел прочь. Сейчас Зойке никто не был нужен, не считая бокала с джином. Лишь глубокой ночью ей понадобится моя помощь. Мне придется вывести или вынести ее из заведения через черный ход, посадить в такси, дать шоферу денег и указать направление маршрута – Квинс.

«Слишком тонкая у нее натура для такой работы», – подумал я и поспешил к дверям, в которых возник господин Бодо со своей супругой. Они являлись постоянными клиентами заведения. Бумажник Бодо, сделанный из дорогой красноватой кожи, всегда лопался от набитой в него наличности, что было нехарактерно для американца. Но Бодо и не был истинным американцем. В миллионеры он вышел из простых людей – мексиканских крестьян, однажды нелегально перешедших границу Соединенных Штатов. Бодо удалось сколотить приличное состояние, но он так и не смог привыкнуть к изысканным рестораном, где собиралась публика его уровня. «Там одно чванство и скрытый кураж, – говорил по поводу подобных заведений он сам. – Меня туда и на аркане не затащишь. Мы любим отдыхать в более непринужденной обстановке», – Бодо при этом обводил руками заведение Эдгара. Своей внешностью миллионер напоминал старого пирата. Он и его жена, тихая приятная женщина, питали ко мне непонятную симпатию.

– Присядьте к нам на минутку, – попросила миссис Бодо, когда я проводил их до столика, и ласково улыбнулась мне.

– С удовольствием! – произнес я и опустился на краешек стула.

– Что будете пить? – спросил меня Бодо.

– Спасибо, ничего! – отказался я.

– Что ж, это правильно, – произнес Бодо. – Зачем пить в молодости, она и так прекрасна и не нуждается в искусственных красках. В молодости я, простой паренек с окраины пустыни Эль-Соленго, смотрел на светящиеся окна больших домов с восторгом и завистью. За ними мне чудилась какая-то невероятно загадочная и красивая жизнь. Теперь же я знаю, что там живут усталые люди, измученные семейными склоками и изжогой. Это грустно, чико, потому что в этом городе можно смотреть в любую сторону, и везде ты увидишь лишь эти светящиеся окна.

К нам подошел официант Фред. Поздоровавшись с четой Бодо, он шепнул мне:

– Возле входа отирается этот лысый.

Я, извинившись, встал. Лысый – это негр Рик, которого черти опять принесли не вовремя.

Я вышел на улицу и осмотрелся. Рика нигде не было видно. Мои глаза ощупывали территорию вокруг бара и остановились на человеке, прятавшемся за черным «Линкольном». Это был Рик. В следующую секунду он понял, что его обнаружили, и бросился на меня, держа в руке какой-то увесистый предмет. Уходить в сторону было поздно, и я, сделав короткий быстрый шаг навстречу Рику, пнул его ногой в живот. Рик согнулся, а бейсбольная бита, вылетевшая из его рук, больно ударила меня по коленке.

– Ты сам виноват, Рик, – сказал я ему. – Но не хочешь признавать это, – и я замолчал.

Мне не хватало знания английского, чтобы объяснить Рику, что мужчины, когда от них уходит женщина, первым делом обвиняют ее, друзей, другого мужчину, ситуацию, но только не себя. И напрасно.

А история была такова. На третий день работы, услышав на улице крик, я выскочил на улицу и, долго не раздумывая, засветил в челюсть высокому чернокожему мужчине, который на углу бара размахивал над кем-то, лежащим на земле, здоровыми кулаками. Я выполнял инструкцию – вокруг заведения не должно происходить никаких эксцессов. Он отлетел в сторону, и я разглядел его жертву – хрупкое черное тело в легком коротком платье. Молодая девчонка пыталась подняться с земли. Я помог ей. Она встала и застонала. В это время ко мне подскочил все тот же тип. Я изо всей силы двинул его открытой ладонью в подбородок, и он тяжело рухнул в темноту.

– Вы можете идти? – спросил я у девушки.

Она кивнула и, сделав шаг, неожиданно охнула и согнулась. Тихая ярость заворочалась во мне.

– Подождите! – сказал я и, найдя в темноте ее обидчика, двумя хорошими пинками разбил ему физиономию, потом вернулся к девчонке, помог ей дойти до бара и завел внутрь. Это было плохо, тем более на третий день работы, но не бросать же эту малолетку на улице. При свете я внимательно рассмотрел ее. Она оказалась вполне привлекательной девицей лет восемнадцати, со светло-шоколадной кожей. Только немного худовата. Я усадил ее за столик недалеко от входа и попросил Фреда принести кофе с ромом и чего-нибудь поесть.

– Новенькая, что ли? – спросил тот.

– Да! – соврал я и занялся прибывающими посетителями.

Временами я посматривал в сторону своей подопечной. Она отвечала мне взглядом больших испуганных глаз. Когда поток посетителей спал, я подошел к ней.

– Мисс, вы больше не голодны?

Она кивнула и сказала вдруг неожиданно низким голосом:

– У меня нет денег.

Уже только одна эта фраза говорила о том, что девчонка не намного лучше меня владеет английским.

– Не беспокойтесь, это за счет заведения, – сказал я и спросил: – Как вас зовут?

– Тайо! – ответила она.

– Давно в Америке?

– Четыре месяца.

– Из какой страны?

– Гвинея! – ответила она.

– Гвинея-Бисау?

– Нет! Гвинея… Гвинея… – повторяла она своим низким голосом и добавляла еще какое-то слово на непонятном мне языке.

Я махнул рукой.

– Где живешь?

Девчонка в ответ чисто по-русски развела руками.

«Так!» – подумал я, понимающе кивнул и улыбнулся.

– Сиди, пожалуйста.

Потом я подошел к Фреду и кивнул на негритянку.

– Принеси ей мартини.

Больше часа я не подходил к своей подопечной. Народ все прибывал, и мне было не до того. Мартини к тому времени она уже выпила, и мне надо было что-то делать с ней. Выпроводить девицу на улицу, где ее мог поджидать черномазый громила, было нельзя. Посадить на такси и отправить домой? Но у нее не было дома. Оставалось только одно – поселить ее до утра в своей комнате на втором этаже. Я обвел взглядом зал. Веселье лишь начиналось. Публика пока только присматривалась друг к другу. Самые опытные и решительные наверняка уже выбрали себе объект вожделения и лишь делали вид, что их никто не интересует. Робкие и нерешительные взбадривали себя коктейлями, стараясь набраться мужества и сорвать намеченный бутон.

В левом углу я заметил двух молодых особ, хоть и не похожих на проституток, но вполне доступных на вид, и взял их на заметку. Они вполне могли оказаться динамистками. В заведении Эдгара существовало неписанное правило – клиент не должен обмануться в своих ожиданиях, особенно если он потратил здесь изрядную сумму денег. Поэтому динамисток надо было выявлять и немедленно, не привлекая внимания, выдворять из бара. Но пока девчонки вели себя скромно и лишь незаметно постреливали по сторонам глазками.

Я придержал за рукав проходившего мимо Фреда.

– Видишь вон там в углу…

– Да, я уже их заметил. Буду присматривать, – сказал официант.

Я кивнул и вышел на террасу. Здесь было немноголюдно. Большинство клиентов Эдгара предпочитали свежему бризу табачный дым, клубящийся в полумраке бара, и слабо брезжущий свет, тускло отражавшийся на боках бутылок.

Терраса была спокойным местом, и народ здесь собирался соответствующий. Сюда можно было не заглядывать. Но я любил время от времени выходить на нее и подставлять лицо прохладе, поднимающейся от океана.

Вернувшись обратно в зал, я подошел к негритянке, взял ее за руку и скомандовал:

– Пошли!

Она послушно встала и зашагала рядом со мной, даже не спросив, куда мы идем.

Мы поднялись на второй этаж по узкой лестнице, и я открыл дверь своего жилища, напоминающего дешевый гостиничный номер – одна комната, кровать, два кресла, холодильник, телевизор и санузел с душевой. Я указал негритянке на кровать. Девчонка вдруг быстрым движением скинула с себя платье и осталась лишь в узких белых трусиках. Ее неожиданно полные груди с темными сосками вздрогнули и замерли, губы раздвинулись в робкой виноватой улыбке.

Несколько секунд я смотрел на нее, затем велел ложиться спать и вышел из комнаты.

Целый час тело негритянки то и дело всплывало у меня перед глазами, но позже, когда в заведении еще добавилось народа, а в воздухе запахло началом обычной оргии, я забыл о нем. Мне резали глаза обведенные губной помадой рты и облегающие, слишком открытые платья. Ощущение того, что под этими платьями ничего нет, владело всеми мужчинами в зале. К часу ночи воздух в баре начинал негромко потрескивать и вибрировать от накала страстей, которые пойдут на спад примерно после трех.

В пять утра едва светало. Я посадил в такси мускулистого загорелого мужика с блондинкой – последних клиентов – и вернулся в бар. Теперь он напоминал развороченную постель, в которой всю ночь пили и занимались развратом. О квартирантке я вспомнил лишь тогда, когда поднялся в комнату.

Свет, падающий из окна, был слабым, но и при нем ясно различалось нагое тело, лежащее на кровати. Я сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух и нарочито громко прошелся по комнате.

Она проснулась и, перевернувшись на живот, сказала:

– Подойди ко мне.

Я подошел к кровати.

– Сядь, – мягко попросила она.

Я послушался.

– Здесь одна кровать. Тебе надо спать. Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет!

– Тогда почему ты не ложишься? Ведь кровать большая.

Я разделся, снова присел на кровать и, чуть помедлив, положил ладонь на прохладные ягодицы девчонки. Мне не было известно, как и что принято у них в Африке. Может, пребывание голышом друг перед другом являлось там вещью заурядной. Но у нас женщина, лежащая перед тобой кверху попкой с чуть раздвинутыми ногами, воспринимается по-другому. Моя рука сползла по ягодице ниже, и я услышал едва уловимый бархатистый стон.

* * *

На другой день, когда я продемонстрировал Тайо Эдгару, он удовлетворенно кивнул.

– Годится. Только немного худовата, не мешало бы подкормить. Она не дикая? Понимает, что от нее требуется?

Я кивнул в ответ.

– Она уже занималась этим?

Я снова кивнул.

– С тобой?

– Да.

– С тобой она получала радость, а от нее будет требоваться работа.