Текст книги "4 года"

Я тоже вертела задницей, вертеть у меня получалось, но все же как-то по-другому. Пару раз два парня цепляли меня, проходя мимо. Пауло ничего не заметил, на нем был когда-то модный, светло-серый пиджак и джинсы. Вообще он классный, но не мой. Мы – случайные пазлы, которые кто-то достал из коробки и пытается скрепить между собой, на нас нарисованы картинки, суть одна – дырочка и палочка, но все же они разного размера.

На следующий день мы с Пауло поехали в Обидуш для мастер-класса по фотографии и покупки жинжиньи. Все полтора часа от Лиссабона мы торговались: я выпрашивала его авторскую фотокнигу «Дакар», он предлагал расплатиться «честью».

Возле каждой «лавочки» с темно-вишневыми бутылками стояла бочка, а на ней – шоколадные чашечки для дегустации вожделенного напитка. Там было что сфотографировать: живописная крепость, разноцветные непохожие двери, подоконники с горшками фиолетовых и малиновых маргариток.

Вот черный кот в проеме желтой лестницы, вот я среди камней, покрытых мхом. Был и закат на крепостной стене, как же без него? На обратной дороге Пауло признался мне, что среди многочисленных девушек, которые останавливались на его диване, еще только с одной он ездил в Обидуш и она тоже русская. Да, русские – они такие.

Я продолжала бегать. Влево вдоль «Соломенного моря» (бухта порт. Mar da Palha) – вокзал; вправо – красный мост Ponte 25 de Abril. Через полчаса сбавляла темп и поворачивала в город. Ужинала еще как-то в том же ресторане с бабушкой, дедушкой и телевизором. Часто скайпились с Хосе. Каждый день Рикардо спрашивал, где я, писал, где он, и мы никак не могли встретиться. Я же принцесса, привыкла, что меня вынимают из башни и убивают дракона. По-другому не понимаю. Это не мой язык любви, поэтому с Рикардо мы так и не встретились.

Вечером возвращаюсь в Барселону. Пауло перед аэропортом заезжает к океану, январский sunset[41]41
  sunset – с англ. – Закат.


[Закрыть]. Небо, затянутое пепельно-синими тучами, и малиновая полоска заката сообщает, что солнце там. И он, Атлантический, шумит. Прощальные пирожные Паштель де Ната в кафе у дороги. И мысли о том, что бы сделала в следующий раз, окажись здесь.

Поднялась в город в центре и пошла по Пассейч де Грасия, счастливая от суеты машин, людей и Гауди.

Вечером Люк позвал меня выпить в баре «Berlin» на Diagonal con Muntarell[42]42
  Diagonal con Muntarell – с исп. – Проспект Диагональ угол (пересечение) Мунтарелл.


[Закрыть]. Нарядилась как положено: замшевые португальские ботильоны, лосины, белая прозрачная туника и короткий жакет, сотканный из блестящих черных пайеток. Вот такая русская мамзель.

Мы сидели, прибывали только парни (наверное, шли с работы). Еврей начал нервничать, предположив, что это гей-бар! Смотри, вокруг одни мужики! А я ему отвечаю: «Расслабься, они все смотрят на меня и на барменшу – милую улыбчивую каталонку, породистую, как редкая лошадь, в хорошем смысле этого слова».

Но Люк ушел домой. А я осталась выполнять свою программу. Менять точку сборки с Лиссабона на Барселону. Второй бармен Оскар делал мне коктейль со льдом и текилой, что-то типа «Маргариты», потом интервьюировал, параллельно предлагая улучшить вкус напитка.

Уже рассказала ему, что пишу книгу о своей истории (тогда не знала, что моя история только начинается). Он сразу дал мне свой номер телефона со словами: «Просто позвони мне и скажи, что все готово, пойду и куплю твою книгу». После двух бокалов особенно приятно это слышать.

Курила на улице, но в бар было открыто окно, через которое получалось брать новую порцию веселящей жидкости. Люди все прибывали и прибывали, со стойки партиями по шесть бокалов уходил «джин-тоник». И потом к полуночи все смешивалось, невозможно однозначно сказать, кто приходил один, а кто – с шумной компанией. Вокруг каждого появлялись люди, готовые общаться. Все стали одной большой тусовкой. В России так редко случается.

Следующим этапом для меня в таких вечерах следовала травка. И вот я стояла в окружении пяти мальчишек за углом бара и передавала по кругу косяк. Накуривались все, а они – в столь юном возрасте, когда все еще хихикаешь во время употребления. Один парень 19 лет праздновал День рождения. Они разогревались перед клубом и активно тащили меня с собой. Конечно, чисто гипотетически я не против по истечении ночи устроить в каком-нибудь номере сцену из фильма «Парфюмер» с грудой голых тел, но отказалась. Для меня важнее дождаться четырех утра, когда Оскар закончит работу в баре, и накуриться с ним и, возможно, с породистой барменшей.

И вот вернулась, находясь в любимом мной состоянии духа, достала блокнот, тщательно размешала содержимое высокого стакана с Текилой Санрайз и зажала в зубах палочку с пестрым бумажным зонтиком. Настраивала свое радио на нужную волну.

Мы сидели на бетонном пороге под закрытым баром «Berlin» с бардовым козырьком и курили с Оскаром жирный косяк. План этого дня я выполнила.

Вдруг свет фонаря загородила вставшая передо мной каталонка. Она шумно выдохнула дым, сверкнула большими белыми зубами и спросила: «А о чем твоя книга?»

– О женщине, которая ищет себя.

Все молчали: Оскар, каталонка и еще одна девушка.

– Мне интересно, хочу почитать, – вдруг сказала каталонка.

– Жди.

– Сколько?

– Хуй знает.

– Просто пиши, – очнулся Оскар. – Хочу в твою книгу, – добавил заговорчески на ухо.

«Хочу ли я в твою…». Предприняла попытку встать при помощи какого-то выступа, переставляя руки, словно скалолаз. И села назад. Мне стало смешно, внутренне. Я неудачница. Сейчас меня, как пьяную девку (а, я получается, она и есть) Оскар поведет к такси. И, скорее всего, уже никогда не попадет в книгу.

На выходных мы с Люком съездили в Сиджес (наконец-то увидела его синий седан представительского класса, нужный парень и хорошая машина – такое редкое сочетание).

На парковке выбиралась сама.

– Ты в порядке?

«Да, блин, в порядке, попробую не обтереть своей шелковой туникой твою машину или соседний мерседес», – мысленно ответила я.

Ели их знаменитые вафли с шоколадной подливой. Честно, потом съела бы что-нибудь посущественней, но на набережной в кафе заказали только кофе. Еще к нам зачем-то должен был подъехать его друг, который очень любит русских девушек, но, слава богам, неизвестный друг не приехал.

В городе много мужских сладких парочек, они гордо ходят c цветами, чаще в компаниях минимум по шесть человек. Может, они туда профсоюзами отдыхать приезжают?

Сегодня вечером сорок пять минут бегала вдоль моря. Волны лизали носки серебристых кроссовок, оставляя на них мокрый песок и немного пены. Черно-синее небо можно отличить от черно-синего моря только наличием Ориона в виде песочных часов, звезды Сириус в Большом псе и, конечно, по красно-оранжевым огням самолетов, летящих в аэропорт El Prat.

В эту минуту один пассажир прощается с городом, другой, прилетающий, готов целовать каталонскую землю и отправляет друзьям по WhatsApp[43]43
  WhatsApp – с англ. – Название программы мессенджера для телефона.


[Закрыть] снимок с восторженной подписью: «I am here!»[44]44
  I am here – с англ. – Я здесь.


[Закрыть]. Кто-то еще обязательно прильнул к иллюминатору и ищет свой дом на невообразимой карте Барселоны. Если сильно увеличить фото, то можно разглядеть на нем меня в розовом капюшоне, успокаивающую дыхание под гипнозом волн.

Мы с Хосе оказались на Tusset неподалеку от бара «Берлин». На этой улице несколько ночных заведений. И встретили там друга Хосе. Буквально столкнулись с ним. Друг его смотрит на меня круглыми глазами будто увидел призрак королевы. А Хосе вдруг, как бросится ему на шею и давай обнимать. (Надо же как соскучился по другу. Что же он шепнул ему на ухо?)

Имея опыт неудачного брака с мужчиной, встреченным, когда он был женат, знала: если не хочешь услышать ответ, который тебе не понравится, не следует задавать вопрос.

В клубе, еще пустом, но уже с DJ, мы заказали коктейли. Хосе гладил ладошками мои длинные блестящие волосы, бегал пальчиками по плечам и рукам. Он прикасался ко мне, как к богине, проверяя таким образом ее существование, преклоняясь пред ее волшебством.

А потом спрашивает: сколько мне было лет, когда вышла замуж?

Последнее время воображение Хосе занимала моя свадебная фотография, хотя в первую нашу встречу он восхищался совершенно другим снимком, где я на побережье Коста Бланка в легкой серой тунике дефилирую среди яхт. Со временем предпочтения меняются.

Хосе начал говорить о том, что у нас не любовь, а влюбленность. Точнее, не у нас, а, получается, что у него ко мне. А еще спросил, не страдаю ли после развода. Ответила, что нет (и вспомнила Федерико).

Он никогда не разбрасывает вещи и даже утром складывает мои, застилает постель в отеле, тщательно укладывает волосы (за что определила его как стопроцентного визуала). И каждый раз после душа использует крем для тела, что говорит о безумной кинестэтике. И как настоящий аудиал присылает мне ссылки на сладкоголосые песни о любви. Его было много и редко, и мне это нравилось.

А я спросила у него, где он живет, зная, что это где-то под Барселоной. Мы оба получили простые ответы. И вдруг поняла, что не очень хочу знать подробности его личной жизни. Не хочу слушать о проблемах на работе, о том, что он ел на завтрак и ужин, о том на какие электронные письма он отвечает за обедом, сколько стоят его рубашки и как появилась вмятина на двери машины.

Не хочу знать абсолютно ничего, кроме слов, касающихся нашего прекрасного совместного времени, меня, места следующей встречи, разговоров о еде, ресторанах, путешествиях – ничего не значащая, неглубокая болтовня.

Наша отдаленность и недосказанность рождала потрясающую гармонию отношений, которые никогда не перерастут стадию конфетно-букетного периода. Всегда боялась написать лишнее. После развода стала идеальной любовницей. Кто бы мог подумать.

К Люку прилетали родственники из Милана, и снова мне рекомендовалось свалить. Он дал мне чемодан поменьше на время моего трипа, и в центре Passeig de Gracia я спустилась под землю, чтобы сеть на поезд в Жирону.

В уличном кафе на площади встретилась с одним-единственным хостом, больше никто на мой открытый запрос не среагировал. Хост не улыбался. Мы курили и пили кофе за круглым железным столиком на круглой площади. Не понимаю людей, которые не улыбаются. Помню, как учила себя этому. Гуляла по ростовским улицам и улыбалась. Первое время болело лицо.

Мы друг другу не понравились (или, может, он сразу понял, что без вариантов).

Квартирка в средневековой части города, снаружи – аутентичные стены, внутри – малогабаритное современное жилье. Комната оказалась только одна, жуткий душ, в котором не уходила вода, повсюду грязь, и гора немытой посуды собиралась вывалиться из раковины на пол.

После любезно разогретого им ужина он посетовал на январский холод, дождливость, серость, кашлянул и предложил посмотреть японский фильм. В фильме пузатые японцы ели суши с голых длинноногих грудастых тел блондинок, а главные герои отчаянно трахались в специальных автобусах с шестом. И под это интересное дело он попытался взять мою руку и погладить. Да иди ты на хер! Погладь себя в туалете!

Моя постель располагалась на полу, но я всю ночь несла вахту, курила в кухонной зоне сигареты и пыталась писать. С рассветом все бабайки отступают – хост ушел на работу, и я готовилась к переезду. Днем он позвонил с трагичным сообщением, что его бабушка находится в госпитале, и он вынужден приостановить гостеприимство. Мы с явным облегчением расстались в баре. Мне никогда не скучно – в компании темного пива искала отель в пешей доступности. Моя новая каморка – на Joan Maragall[45]45
  Joan Maragall – улица в Жироне.


[Закрыть].

В сумерках вышла с «Никоном» и получила новый эпизод самообмана. Увидела Хосе.

Зимой в девять вечера понедельника провинциальный город абсолютно безлюден. Ни весело, ни грустно, ни одиноко, как-то странно… Казалось, что ты где-то здесь и я тебя обязательно встречу. А вдруг увижу выходящим из ресторана под руку с любимой женщиной? Снова прилетел вертолет, разбрасывая мешки со словами, как гуманитарную помощь. И пока я собирала эти мешки, десятки образов нашего столкновения мелькали перед глазами. На перекрестке что-то заставило меня повернуться и бесцеремонно заглянуть в подъехавший автомобиль. Внутри почему-то горел свет, отчетливый силуэт в синем свитере, коричневых джинсах и профиль взорвали мое сознание. Стоит ли говорить, что мощеная улица ускользала из-под ног, а ноги от меня. Этот призрачный спектакль длился несколько секунд, по сценарию наши взгляды не встретились. Не дожидаясь зеленого сигнала, пошла прочь. Глаза имели право не верить, как и уши некоторое время назад.

И зачем ты включил свет, ты не читал, не искал ничего, просто вцепился в руль и смотрел перед собой?

Зачем хотел показать себя?

Чтобы я, вспоминая тебя, не пошла на свидание с другим?

Чтобы снова написала песню на английском или начала новую главу?

Лучше бы не включал свет. Но нет, тебе хотелось поделиться со мной этим настроением.

Ну спасибо тебе, призрак с улицы Jaume I!

Что ж, увидимся в Барселоне через неделю.

В Жироне лил дождь, о пробежках не могло быть и речи. Начала курить. И подолгу засиживаться в баре. Но, как всегда, нашла свой идеальный закат на крепостной стене. Встретила пожилую пару из Канады, поговорили о Барселоне и моей книге. Они спросили, где можно почитать отрывки из нее, ответила, что не выкладываю ее в Интернет, только несколько цитат в соцсетях. Они удивились, а я им – свою заготовку на такой случай: «Мама говорила, что есть сладкое перед едой – это перебивать аппетит к основному блюду». Они меня поняли и мораль басни заценили.

Хотела уехать в Каркассон, потом в Перпиньян. «Билетов нет», – ответили мне из-за стекла. Спросила, куда есть билеты, кроме Барселоны? В Фигерас. Согласилась.

Обычная электричка. Подсела к испанскому мальчику. Станции не объявляют, в ночь периодически шагают люди из вагона. А мне когда идти? Разобрались втроем: я, мальчик и проводник.

Вышла. Куда дальше? В центр, в город, там, где огни. Качу чемодан и заглядываю в окна закрытых баров. И вот – шум пьяных голосов, запах сигарет, вай-фай и жареная картошка с пивом – то, что нужно одинокому путнику. Русская официантка думает, я здесь работаю (здесь – в смысле в своем компе, такой у меня умный вид). По скайпу поболтала с Хосе, пока ужинала, договорились заняться любовью в отеле, который уже забронировала, посмотрела по карте: это практически соседняя дверь, так что сегодня напьюсь, можно.

На третью ночь вышла из отеля на улице Рамбла к музею. Для туристов Фигерас – путешествие одного дня. Мне же некуда было спешить. Растягивала удовольствие. Смаковала каждую эмоцию. Дали для меня – это нечто особенное. Доела хлеб с хамоном и прошлась до конца аллеи с… до сих пор название этих странных деревьев мне неизвестно. Даже днем они выглядели устрашающе. Концы их толстых ветвей венчали «кулаки», грозящие небу. Голые страшные узловатые ручищи.

Дали – это страница из учебника по истории мировой культуры. Я сейчас здесь. Закурила и побрела вокруг музея с яйцами на крыше. Думаю, у меня не получится описать словами то эхо внутри. Цепь событий, что с годами привела сюда, мелькала и улетучивалась. Сложно что-то вымолвить, пребывая в эстетическом опьянении. Завтра что-то там внутри изменит меня навсегда. Затащить сразу в постель – это грозит потерей интереса.

Могла ли я, сидя за школьной партой, помыслить, каким путем доберусь сюда (если вообще доберусь). Детские мечты – они другие, они не превращаются в цели с конкретными сроками. Я будто вновь девочка без завтрашнего дня, которая не хочет принимать социальные схемы. Мне нравился блондин, сидящий за последней партой, а ему явно нравилась другая. Это все, что меня тогда интересовало, это и был весь мир.

Утром устроилась напротив стеклянной стены, через которую просматривался внутренний двор с кадиллаком и золотыми скульптурами в оконных пролетах.

Выше, сквозь прозрачный купол, – обрамленная небом колокольня той самой церкви, в которую я ворвалась на закрытии и сидела совершенно одна, окутанная ладаном.

Прямо над головой – огромная картина, вызывающая ассоциации с бездушным человеком, – с такой дырой вместо духовных «внутренностей». «Эскиз к декорации балета "Лабиринт"». Дыра с сосками. Читала, что это вход в лабиринт Минотавра. Нить Ариадны помогла Тесею не заблудиться, что поможет не заблудиться мне? И кто тогда мой Минотавр? А может быть, я сама Минотавр, пожирающий своих мужиков? Судьба подкидывает мне новых людей, а я возмущенно перегрызаю им глотки: не подходит, не годится.

Она была русской – знаменитая муза, жена и роковая любовь. Ее дух витал здесь не меньше, чем дух Дали. Он создавал то, что видел, как любой другой творец интерпретировал мир на свой лад. А она жила, дышала, улыбалась, показывая зубы и грудь. Любовь не отделима от искусства, а искусство – от страстей.

А кто ты?

Тряпичный Иисус в платье, расшитым пайетками, золотые стрелки, мерно ползущие за его спиной.

Прошлое – не страна, куда можно прилетать снова и снова.

А могла бы я стать чьей-то музой? Пыталась поставить себя в эти картины. Чего стоит один только мой нос, а мои тонкие руки можно сюрреалистически завить вокруг мужской фигуры с хоботом слона вместо головы. Наверное, я бы осознавала себя частью чего-то, имеющего значение. Наверное, гадала бы, что почувствуют те, кто увидят меня?

В центре совершенно пустого зала блуждают «под гипнозом» несколько пар посетителей. Это кажется невероятным, но сейчас, в январе, в музее Сальвадора Дали в Фегейрасе нет очередей, опоясывающих его летом. Какая удача.

«Мягкий автопортрет с жареным беконом» 1941 года. Изгибы света, золотисто-коричневые тона, черно-серые муравьи, отбрасывающие тень и поедающие пустые глазницы. Ни одного мазка. Однородно разлитое масло, как гигантский гениальный плевок. Он захватывал дух и притягивал. Долго стояла наедине с ним в темноте.

Через пятнадцать минут у меня чекаут. Пустой мини-бар, пустой кошелек, пустая дебетовая карта, в сумке – один евро. Заканчиваю макияж, телефон делает «пи-пи»: бывший муж прислал алименты на карточку (нет, у нас нет детей, просто маленький кусочек моего сетевого бизнеса не подлежит разделу). И ровно в 13:00 спускаюсь на ресепшен, а затем возвращаюсь в Барселону.

Двадцать второго января в Барселоне из помятого неба капает дождь.

Время подводить итоги пришло вместе с водой, льющейся с небес. Малиново-синие тучи распростерлись над пляжем, Диагональю и Саграда. Крупные холодные капли падают на мои волосы, принося долгожданное успокоение. Сегодня посчитала: если буду двигаться в таком же темпе, то до окончания книги еще два года и два с половиной месяца.

Дом Мила по-прежнему стоял на своем месте, но мой мир поразил бутик Jimmy Choo с его розовым замшевым чудом. Представила эти босоножки на своих загорелых ногах. А будут ли у меня насколько дорогие вещи?

У меня в детстве была маленькая картонная девочка. Кукла носила разноцветные одежки и обувь из бумаги. Они крепились к ней бумажными полосками, растущими из маечек и юбочек. С помощью нехитрых инструментов во главе с карандашами я делала свои первые шаги в предпочтении форм и оттенков. И сейчас мое воображение прикрепляло к виртуальному образу все новые и новые бумажные одежки.

Dolce & Gabbana, Gucci, Valentino… Чувственная строгость зеленого комбинезона волновала. Уникальный цвет напоминал сочность весенней травы, изумруды и что-то еще, не существующее на этой планете. Ткань состояла из плотных силуэтов роз в окружении сетки, не призванной скрывать чье-то безупречное тело.

Новая круизная коллекция Chanel: неповторимый голубой, единственный в своем роде. Он вызывал во мне душевные порывы, которые сродни тем, что испытываю, глядя на картину известного художника. Что-то легкое и нежное щекотало мое сердце, как предчувствие первого свидания, как весеннее солнце, как брызги фонтана на Марсовом поле в Париже, отражающие вспышки камер и небо.

Картонная кукла ожила, едва к ней прикоснулось бледно-лиловое коктейльное платье с поясом из страз. Ажурные рюши казались сладкими и манящими, лиловый граничил с опереньем фламинго или цветами. Это было второе несбыточное свидание, когда от скромности неудержимо тянуло к любимому слову тоже на букву «с» – страсти.

Даже не знаю, что тревожило больше: форма или оттенок. Сразу вспомнился эпизод из фильма «Дьявол носит Prada», когда Андреа хихикает над словами ассистенток: «Выбрать трудно, они совершенно разные», хотя ей эти пояса казались одинаково бирюзовыми и бесполезными штуковинами. «Я еще не разбираюсь в этих тряпках», – говорит Эндрю, после чего ей и всему миру Миранда Присли объясняет, что на самом деле каждый «мешковатый голубой свитер», надетый якобы для подчеркивания своей независимости от моды, когда-то был эксклюзивом, рожденным дизайнерами. Который потом дошел до магазина уцененных товаров, где его и выудили.

В такие минуты приближалась к пониманию и преклонению перед великой кузницей, где создается нечто большее, чем мода. Ведь мода – это всего лишь французское слово, которое означает совокупность вкусов и взглядов господствующих в определенной общественной среде обычно недолгое время.

Через неделю (после глюка в Жироне) мы ели пасту в итальянском ресторане напротив моего дома на via Augusta, удачное расположение, учитывая высоту моих португальских ботильонов. Мы не задавали запрещенных вопросов, а лишь обсуждали приятные для обоих темы сферы обслуживания, учили друг друга новым словам и смаковали подробности прошлых выходных. Только сказала, что скоро уеду и, не дождавшись ответа, перешла к панна-котта и американо. Таким образом измерила температуру воды, нуждаясь в понимании, стоит ли нырять в этот водоем с головой: нырять не стоило, но книга нуждалась в продолжении.

Повезло тем, кто влюбился рано и смог сохранить свой брак. Мы же, все остальные динозавры, теперь довольствуемся игрой в прятки под названием «свободные отношения», в которых не принято задавать много вопросов и получать долгожданные ответы.

В любви, как и в продажах, никто не хочет услышать «НЕТ».

Настало время съезжать от Люка, и у нас состоялся прощальный ужин outside. Они сидели слева за крохотным круглым столиком так же, как мы, вдвоем. Ох, эти европейские рестораны, все так близко, что порой путаешь, с кем именно ты пришла на ужин. И вдруг она спросила моего кавалера, говорит ли он по-французски. Говорит, как на родном. И они защебетали, а я, как часто случается, – мило улыбаться и украдкой разглядывать. Он был чудовищно уродлив и противен, тот мужик, муж француженки. Не стар, но отвратителен. Огромные выпученные разные глаза, огромные очки со стеклами толщиной в сантиметр, наверное. Жирный, пальцы, как толстые сосиски, губы, как два огромных масляных вареника. Он сосредоточенно ел.

Конечно, аппетит меня покинул, переключилась на француженку. За тридцать, кожа хороша, скорей всего, не курит, полностью натуральна и симпатична, ни грамма помады или пудры. Отсутствие красок на ее лице и в одежде делало ее черно-белой, и это уже не так классно. Когда ты юная черно-белая француженка, после тридцати это уже серость. Я развлекалась тем, что начала мысленно выщипывать ей брови, подбирать цвет волос, укладку, макияж. Она выглядела счастливой, расспрашивала о том, где купить самую крутую испанскую обувь.

На ее пальце признала знаменитое обручальное кольцо от Carrepa&Carrepa.

Да, нам так не жить. И не очень-то хочется.

Съехала недалеко: на Muntarell к молодому андалузцу Мигелю. Предварительно днем в кафе мы посмотрели друг на друга и обсудили правила нашего существования в его квартире ориентировочно дней на пять. «Мы когда-нибудь будем спать вместе?» – спрашивает у меня Мигель, глядя в глаза. Меня немного трясет, но твердо отвечаю: «Нет». «Никогда?» «Никогда». «Хорошо, тогда ты гладишь, готовишь, моешь посуду…» – он загибал пальцы. Короче, сошлись на том, что готовим мы через день, я мою посуду в любом случае и… не сорю.

На барселонских улицах +21, подготавливаю террасу к загару: стол, кресло, комп, фреш, сигареты, полотенце. Пока убирала белье с сушки, заметила белую женскую блузку. Бренд русский. Ясненько.

Вечером он открывает дверь и бросает на пол книжку с изображением желтого «Порше». Сижу на диване, работаю с черновиками, смотрю на этот буклет и думаю: кого ты хочешь наебать?

А потом за моим винегретом, в который я по ошибке вбухала оливковое масло с красным перцем, Мигель рассказывал, что он одинок и хочет завести собаку. А собаке нельзя сидеть на переднем сидении рядом с хозяином, а в его «Порше» только два места. Так он принял решение продать машину. К слову, ключей ни от каких машин дома не было. И он грустил и томно смотрел на меня. Понимающе кивала. Скорбела, так сказать, вместе с ним и расспрашивала о его будущей собаке.

Когда мужчина понимает, что ему не светит, он меняется. Метаморфозы порой происходят неожиданные. Мигель перестал укрывать меня своим одеялом по утрам, говорил, что через тонкую (фанерную) дверь он слышит, когда не сплю и набираю текст. Раздражался на плохой английский, закончились совместные просмотры фильмов и коктейли в баре.

Мужчины не хотят тратить время и надежды, предпочитая направить все усилия на поиски нового увлечения, чем на развитие отношений со старым. Кто-то считает, что средства не оправдывают цели, я – что не хочу растрачивать себя на подобные впечатления. Современные холостяки полагают, если они зарабатывают более 2–3 тысяч евро, весь мир должен крутиться вокруг них и их съемной квартиры в центре Барселоны. Их еще не настиг кризис среднего возраста, их жизнь удалась, они получили перспективную оплачиваемую работу в одном из прекраснейших городов мира. Знание более одного языка расширяет возможности не только бизнеса, но и любви. Поиск сексуального партнера не ограничивается только гражданами твоей страны. Тебе, как в Яндексе, становятся доступны абсолютно все страницы с необходимыми совпадениями. Это снимает комплекс безбрачия и поднимает самооценку до небес. Новые перспективы для романтики.

Мигель залез на диван, встал и позвал меня: «Кристина, иди сюда, посмотри на мою коллекцию Тарковского!» Встала рядом с ним. Он воодушевленно брал с полки диски и тряс ими перед моим лицом. «Почему Тарковского не переводят на другие языки? Здесь говорят только на русском!»

Осталась на диване с темным пивом и любовно приготовленной Мигелем пиццей, а он ушел в соседнюю комнату и продолжил работать за компьютером, поглядывая на меня через проем.

В фильме – проселочная извилистая дорога, уходящая вдаль, бревенчатый покосившийся забор, женщина в белом платке. В моей голове – бабушка, дедушка, ручной белый козлик Андрюшка, корова, послушно идущая домой после выпаса, лес, река, ландыши, запах люцерны и тонких горячих блинов, сдобренных маслом и сахаром. Воспоминания из моего детства наслаивались.

Он забежал в комнату: «Ты же понимаешь, о чем они говорят? Да?»

По экрану плыли испанские субтитры, а по моим щекам – слезы.

В каждом человеке тебя цепляет какая-то небольшая деталь. Восхищает, умиляет, врезается в воспоминания и навсегда следует в паре с этим человеком в коридорах памяти. Когда Мигель впервые произнес «Мадре Миа!» с особой интонацией, поняла: это именно та деталь.

Вот и сейчас в русско-испанском салоне красоты рядом с моим новым домом наблюдаю в зеркало, как мои коричневые локоны превращаются в цвет цыплячьего пуха, и чувствую, как кожа головы изнемогает от неожиданного напора осветлителя. И повторяю вновь и вновь «Мадре Миа!!!».

Работа над моими волосами заняла весь вечер. Сначала меня красила испанка, потом химию смывали несколько раз и делали маски, чтобы волосы не отвалились прямо там. Жертвы никому не нужны. Мигель зашел за ключами. Они были у нас одни на двоих. Когда Мигель озарил присутствием салон, жизнь в нем замерла, оказалось, что он чертовски красив. Как это я не замечала? Какие волосы (да, высокий испанский «ирокез», ставится гелем), какие длинные ноги! Ноги, ну и что? Разве это главное в мужчине? Мне они куда нужнее.

Колдовство над моими волосами затягивалось, испанский мастер ушла домой. Я покурила в туалете с вытяжкой. Потом русский мастер, она же хозяйка салона, делала последние штрихи, тонировала все волосы, потом еще отдельные пряди, затем – легкая стрижка кончиков и придание формы. Мы закончили к полуночи. Еще около девяти в стеклянные двери стала стучаться бабулька и ругаться, что она нашлет на нас профсоюз, что мы не имеем права работать допоздна. Ох уж эти сумасшедшие русские, все время работают!

На утро шестого дня Мигель попрощался со мной возле двери подъезда, как только я вышла с чемоданом. Пошла на улицу, параллельную Диагональ, чтобы не столкнуться с Люком. И просто брела по ней в сторону центра города, вглядываясь в наклейки на дверях кафешек. Вай-фай найден, и кофе бодрит. Нашла недорогую гостиницу, самую дешевую, в которой мне когда-либо приходилось жить, и в пешей доступности. Потом заказала столько еды, чтобы уже точно сегодня никуда не выходить. Внутри гостиница напоминала госпиталь из американских фильмов. Такие специальные пластиковые двери и за ними белые шторы, чтобы скрывать комнату от посетителей. И в центре – двуспальная раскладушка. Матрасы тоже необычные: тяжелые, ватные, стеганные. Погрузилась в интернет, редактировала и выкладывала фотографии в соцсети и решила сделать увлажняющую маску на свои восхитительные темно-блондинистые кудри. Маска была для лица, ну почему нет, эффект мощнее будет. Легла спать и совсем забыла подумать о том, что буду делать завтра. Продлить номер здесь или куда-то переезжать?

Утром на рецепции сообщили, что гостиница переполнена, мне нужно съезжать, причем уже сейчас, потому что это и есть время чекаута. А у меня на голове волосы слиплись от чего-то белого. Я девочка не жадная до косметических процедур, не пожалела средства, густо нанесла его по всей длине. Так и выехала. С чемоданом и с этими волосами ворвалась на барселонские улицы. Снова кафе с интернетом и поиски жилья. Ах, еще нужно было делать вид, что все в порядке, под контролем и не оправдываться, что со мной что-то не так. Улыбаюсь и сохраняю дзен.

Gracia – это район, где одеваются в черное и едят сэндвичи на ходу. В этом независимом каталонском квартале живут художники, музыканты и студенты, там пахнет анархизмом и марихуаной. Заселилась в небольшую малозвездную гостиницу, где никто не звонит по телефону по поводу позднего выезда, так как этого самого телефона нет, и упала на кровать, которая больше напоминала ту самую двуспальную раскладушку, только уже с пышным матрасом, и заснула до утра следующего дня.

Когда проснулась, запаниковала: в жалком квадрате, где мне предстояло проводить большую часть времени, не было стола, рядом с тумбочкой и ночником сразу начиналась дверь туалета. И еще не могла понять, где конкретно нахожусь, потому что штора плотно закрыта. Барселона, Лиссабон, Жирона, Фигейрас? Отодвинув ткань, поняла, что я в Грасия и хочу пробежаться, а потом найти кого-нибудь с его неповторимой историей.