Текст книги "Хранители времени: как мир стал одержим временем"

II. Скоротечность жизни и как с этим жить

Тому, кто сегодня лежит в больничной палате и жалеет себя, полезно вспомнить о Сенеке, который жил 2000 лет назад. В трактате «О скоротечности жизни» он советует жить с умом, то есть не расточительно. Он смотрит вокруг, и ему не нравится, как люди тратят свое время: «Один погряз в ненасытной алчности, другой – в суете бесконечных трудов и бесплодной деятельности; один насасывается, как губка, вином, другой дремлет в беспробудной лени»[6]6
  Пер. Т. Ю. Бородиной. Цит. по: Сенека. Философские трактаты. СПб., 2001. – Прим. перев.


[Закрыть]. Большая часть существования, утверждает он, не жизнь, а «просто время». Сам Сенека в 68 лет лишил себя жизни[7]7
  Покончил с собой по приказу Нерона. Альтернативой самоубийству была смертная казнь. – Прим. ред.


[Закрыть], перерезав вены в ванне.

Самое знаменитое изречение Сенеки находится в начале упомянутого трактата. Он вспоминает выражение древнегреческого врача Гиппократа: «Жизнь коротка, искусство длинно». Точное его значение – до сих пор тема для толкований (но, скорее всего, он имел в виду не очереди на концерт Макса Рихтера, а время, необходимое для того, чтобы стать специалистом в какой-то области), и использование этого выражения Сенекой подтверждает, что природа времени была темой, чрезвычайно популярной среди древнегреческих и римских мыслителей.

Примерно в 350 г. до н. э. Аристотель рассматривал время скорее как форму порядка, нежели измерения, порядка, в котором все вещи связаны между собой. Он представлял настоящее не как что-то фиксированное, а как нечто движущееся, как компонент непрестанных изменений, всегда находящихся в зависимости от прошлого и будущего (и, что характерно, как компонент души). Около 160 г. Марк Аврелий писал о текучести времени: «Время есть река проходящих событий, стремительный поток. Лишь появится что-нибудь на виду, как уже проносится мимо, а на его месте появляется другое. Но и его смоет потоком». Святой Августин Иппонийский, проживший долгую жизнь с 354 по 430 год, подметил текущую сущность времени, которую гораздо позже увидели квантовые физики: «Что, в таком случае, время? Если меня никто не спрашивает, я знаю, что это. Если я хочу объяснить это тому, кто спрашивает, – я не знаю».

Мой локоть возник летом 1959 года, а разбился накануне моего 55-летия. Рентген показал, что теперь он похож на мозаику: кости сустава раскололись и разбежались, как пленники из тюрьмы. Во время предстоящей операции, которая, как меня заверили, является рутинным делом, осколки соберут заново и закрепят на месте кусочками проволоки.

Часы, которые были у меня на руке во время этого инцидента, тоже появились на свет в 1950-е годы. Они отстают от 4 до 10 минут в сутки – в зависимости от того, как часто я завожу их, и от других моментов. Мне нравится, что они старые (можно доверять старым часам, потому что они много лет делают одно и то же). Чтобы не опаздывать на встречи, мне приходится высчитывать, на сколько минут они отстали. У меня появляется мысль отдать их в ремонт и настроить, но всегда не хватает времени. Больше всего мне нравится, что они аналоговые – все эти шестеренки, пружинки, маховики, для которых не нужны батарейки. Но еще больше мне нравится мысль о том, что время не может определять, как я проживаю свою жизнь. Время может быть чрезвычайно разрушительной силой, и если кто-то способен защитить себя от его губительного воздействия, то можно достичь определенной степени контроля, определенной степени управления собственной судьбой, по крайней мере, на почасовом уровне. Разумеется, лучше всего было бы, стремясь к абсолютной свободе от времени, вообще отказаться от часов или выкинуть их из окна быстро идущего поезда.

Четыре минуты, вперед или назад – об этом хорошо поразмышлять, лежа на спине в полубессознательном состоянии в темной палате, болтаясь в лодке среди камышей, выискивая, куда бы пристать, чтобы обменять ракушки на перья, как говорилось в той песне Клайва Джеймса. Мне нравится оптимизм Аристотеля: «Мы живем поступками, а не годами; мыслями, а не дыханием; чувствами, а не цифрами на циферблате. Мы должны отсчитывать время ударами сердца». Мне хотелось взять отпуск от времени; я разделяю мысль Д. Б. Пристли[8]8
  Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – английский драматург и театральный режиссер. – Прим. ред.


[Закрыть] о том, что хороший отдых – тот, что проведен с людьми, чье ощущение времени менее остро, чем твое.

На следующее утро мне делали операцию. К полудню я уже ощущал сухость во рту, рядом со мной стоял хирург, а медсестра измеряла давление и пульс. Процедура прошла успешно, и мне пообещали, что недель через восемь гибкость сустава восстановится процентов на девяносто, если я буду усердно заниматься физиотерапией.

Между процедурами я гораздо больше, чем обычно, смотрел телевизор, гораздо чаще, чем обычно, злился и много пользовался своим Kindle, потому что обычные книги с помощью одной руки читать трудно, как и часы заводить. Я читал «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» – пространное описание духовного дорожного путешествия Роберта Пирсига, книгу, которая стала феноменальным бестселлером[9]9
  Первое издание вышло в 1974 году. – Прим. ред.


[Закрыть] благодаря удачному проникновению в своеобразный западный культурный Zeitgeist – дух времени. Очень своевременная книга, подвергающая переосмыслению наши представления о культурных ценностях. В данном случае «Дзен» подвергает сомнению предположение, что нам хочется всего побольше и побыстрее – более материалистичной, быстрой и более контактной жизни, большей надежды на вещи, неподвластные нашему контролю или пониманию.

Но по сути «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» – книга о времени. Она начинается с фразы «По часам я мог понять, что сейчас половина девятого утра, даже не отрывая левой руки от руля». На протяжении последующих 400 страниц хватка практически не ослабевает: идет исследование того, что человек ценит и бережет в своей жизни, что человек видит и чувствует во время путешествия. Поездка на мотоцикле по пустынному ландшафту очень быстро все это проявляет. Путешественники – сам автор, его сын Крис и несколько их приятелей – едут по Центральным равнинам в Монтану и далее, и весьма быстро. «Мы хотели хорошо провести время, но для нас в данный момент акцент сместился на слово хорошо, а не на время, а когда происходит такое смещение, ты ко всему начинаешь относиться иначе».

Я думал о человеке, который сориентировал меня на слово и книгу, о школьном учителе английского по имени Джон Купер. Мистер Купер разрешил принести на семинар перед выпускными экзаменами текст песни Боба Дилана Desolation Row и проанализировать его, будто это стихи Шелли, хотя он был явно лучше. Однажды Купер во время утреннего собрания в нашем актовом зале поднялся на возвышение и произнес речь о времени. Помню, он начал с цитирования знаменитых высказываний: «Время, проведенное в смехе, это время, проведенное с Богом» (автор неизвестен); «Остерегайся пустоты занятой жизни» (Сократ). Затем он начал читать по бумажке. Мне запомнилось примерно так: «Время. Его можно тратить, получать, терять, экономить, упускать, замедлять, ускорять, побеждать, соразмерять, иметь, уделять, убивать». Были еще какие-то изысканные варианты, но финальная мысль заключалась в том, что за нами преимущество молодости, время работает на нас, а поскольку время никого не ждет, то, чем бы мы ни занимались в отпущенное нам время, мы не должны его тратить бездумно. Это мне запомнилось, но по такому правилу трудно жить.

Иногда мне кажется, что могу разметить свое детство промежутками времени. Наверное, все так могут. Когда мне было три или четыре года, отец принес домой золотые каретные часы в коробке, обшитой мятым малиновым бархатом, и когда мой пальчик нажал на кнопку сверху, колокольчик отбил время. Были еще школьные часы в актовом зале, кухонные часы, а в спальне у меня стоял будильник под названием «Биг-Бен» фирмы Westclox[10]10
  Это напомнило мне старую шутку. Биг-Бен общается с Пизанской башней и говорит: «Если у тебя есть склонность, у меня есть время».


[Закрыть].

Как-то мы включили телевизор, чтобы посмотреть ирландского комика Дэйва Аллена. Это было рискованно, но у нас в доме это никого не смущало. Аллен был «опасным» комиком, часто задевал чувства религиозных групп, пил и курил в прямом эфире, растягивал свои истории допоздна. У него была сомнительная репутация и отсутствовал кончик указательного пальца на левой руке; он говорил, что лишился его при чрезвычайно смешных обстоятельствах, но потом мы узнали, что в шесть лет он просто сунул его в работающую мельницу.

Однажды вечером он встал из высокого кресла, опрокинул свой граненый стакан и начал говорить о том своеобразном способе, каким мы организуем собственную жизнь. «Я имею в виду, – сказал он, – как мы живем по времени… как мы живем по часам. Мы воспитаны по часам, мы воспитаны в уважении к часам, в восхищении часами. В пунктуальности. Мы подчиняем нашу жизнь часам. – Аллен взмахнул правой рукой, словно изумляясь всему этому безумству. – Вы начинаете работу по часам, заканчиваете по часам, приходите домой по часам. Едите по часам, пьете по часам, ложитесь спать по часам… Вы делаете это на протяжении сорока лет взрослой жизни, уходите на пенсию и что вам дарят на прощанье? Чертовы часы!»

Его грубость вызвала шквал телефонных звонков от зрителей (во время программы Аллена были люди, которые просто держали руку на телефоне, словно участники телевикторины). Но она не забылась, равно как и идеальный комический ритм, каждая пауза в котором была как такт в соло на барабане.

Восстанавливаясь, я тратил много времени на айфон. Как-то вечером, лежа в постели, я ощутил острую потребность посмотреть фильм с Биллом Найи. Я уменьшил яркость экрана, переключился на YouTube, погрузился в фильмы Ричарда Кертиса и в пьесу Дэвида Хэа «Окно в крыше», а после этого совершил нечто непростительное: заплатил за загрузку «Бойфренда из будущего». Довольно абсурдная вещь о том, как сын главы семьи, которого играет Найи, оказывается способным путешествовать во времени, исправлять ошибки прошлого – неловкое слово там, неудачную встречу здесь – и все заканчивается любовью и счастьем. Как заметил кинокритик Энтони Лейн, весьма разумным шагом было бы посмотреть газеты определенного дня, вернуться в прошлое на день раньше и поставить на лошадь, победившую в скачках. Как раз в стиле бойфренда из будущего, но, как известно, на протяжении более чем столетней истории таких художественных выдумок самые хитрые очень редко совершали путешествия во времени. Разумеется, я пожалел, что не могу вернуться немного в прошлое, чтобы не кликать кнопку «купить».

Но Найи привлекает меня не только своими работами в кино. Однажды я ужинал с ним и его тогдашней женой Дайаной Куик и обнаружил, что в жизни он точно такой же, как в большинстве своих фильмов и пьес: безукоризненный костюм, очки в тяжелой оправе и безупречно учтивые благородные английские манеры, которые заставляют тебя почувствовать, что все, что он говорит, либо проницательно, либо остроумно. И особенно понравилось мне в нем то, что его жизнь, кажется, идеально расписана надолго вперед. На мой вопрос, как он проводит свободное время, Билл сказал, что смотрит много футбола по телевизору, особенно матчи Лиги чемпионов. Его просто восхищает Лига чемпионов. Он еще добавил, что измеряет время, оставшееся ему на земле, количеством сезонов Лиги чемпионов, которые он сможет посмотреть. Если футбольный клуб «Барселона» сможет ближайшие 25 лет сохранять свою быструю игру в пас и придерживаться строгого правила, введенного в раздевалке, что каждый может владеть мячом не более семи секунд, тем самым доставляя удовольствие этой утонченной, но утомленной душе, то для него это будет самым фантастическим проведением жизни.

Восстанавливаясь после той аварии и чувствуя, что локоть постепенно приходит в нормальное состояние и я снова могу держать в руках нормальные книги, я обнаружил, что почти во всем, с чем сталкиваюсь, в каждой статье, в каждой книге, так или иначе проводится исследование времени. И в каждом фильме тоже: каждый сюжет либо чувствителен к времени, либо зависит от него, и все, что не вписывается в воображаемое время, является историей. А в газетах и по телевизору достойным освещения являлось лишь то, что имело отношение к той или иной годовщине.

И доминировало одно слово. Каждые три месяца Оксфордский словарь английского языка (OED) добавляет около 2500 новых и пересмотренных слов и выражений в онлайн-версию третьего издания (в бумажной форме второе издание состоит из 20 томов и содержит 615 000 записей). Многие новые слова приходят из сленга, многие другие – из поп-культуры и цифровых технологий. Но помимо новых слов OED составляет список старых слов, которыми мы пользуемся чаще всего. Перечень вполне ожидаемый: the, be, to, of и, конечно, and. А какие наиболее употребляемые существительные? На сороковом месте – «месяц». На девятом – «жизнь». На пятом – «день», на третьем – «год». «Личность» занимает второе место, а наиболее употребляемым существительным в английском языке является слово «время»[11]11
  Oxford University Press проводит свои исследования по материалам интернета, справочников, газет, журналов, блогов и публикаций Hansard (стенограммы парламентских дебатов в Великобритании и странах Содружества. – Прим. перев.).


[Закрыть].

OED отмечает, что в нашем лексиконе «время» – не просто слово, а целая философия: с «временем» связано больше действий и выражений, чем с любым другим словом. Time не только «час» или «срок», но и «жизнь», и «возраст», и часть футбольного матча, и музыкальный ритм… Перечень можно продолжать бесконечно. Нет сомнений, время неоспоримо присутствует во всей нашей жизни. И, читая первые примеры бесконечного списка, можно подумать, что мы зашли слишком далеко или идем слишком быстро к тому, чтобы изобрести новое время или остановить его вовсе. Но как раз в следующей главе мы убедимся, что подобные идеи не только возможны, но и желанны.

Глава вторая
Как французы перекраивали календарь

Гриб-дождевик, орех, форель, краб, сафлор, выдра, корзинка с золотом, трюфель, клен сахарный, винный пресс, плуг, апельсин, ворсянка, василек, линь. В конце января 2015 года Рут Эван разместила последний из 360 объектов в большом светлом помещении с видом на лондонскую Финчли-роуд и попробовала повернуть время вспять. Эван, родившаяся в 1980 году в Абердине, – художница, которую очень интересует время и его основной смысл. Ее новый проект, озаглавленный «Назад в поля», представлял собой настолько дерзкий и озадачивающий акт исторической инверсии, что у случайного посетителя вполне могла зародиться мысль о колдовстве или психическом расстройстве.

Это действительно было похоже на колдовство. Среди объектов, размещенных преимущественно на паркетном полу, можно было увидеть еще и гигантскую тыкву, поручейник, алтей, козелец испанский, корзинку с хлебом и лейку для цветов. Часть свежих продуктов в закрытом помещении быстро портилась, и в экспозиции временами возникали пробелы. Например, виноград гниет быстро, и художнице или кому-то из ее помощников из Центра искусств Кэмдена приходилось отправляться в ближайший супермаркет и закупать новый. Объекты напоминали гигантский церковный праздник урожая, хотя ничего религиозного в нем не было. И выбраны и организованы они были не случайно. Озимый ячмень, к примеру, сознательно был отделен от ячменя многорядного лососем и туберозой, а шампиньоны и лук-шалот разделяли целых 60 предметов.

Все предметы группировались по 30 единиц и представляли собой дни месяца. Каждый месяц разделялся на три недели по десять дней в каждой, при этом количество дней в году было привычным – 365 или 366. Пяти– или шестидневный дефицит в новом календаре заполнялся праздничными днями – Добродетели, Таланта, Труда, Убежденности, Юмора и, в високосные годы, Революции. Революционной была сама идея. Это был не просто продуманный и провокационный художественный объект; это была яркая демонстрация мысли о том, что время можно начать заново и что на полях природы бушует современность.

Рут Эван воссоздала календарь Французской республики. Он был политическим и научным отрицанием ancien régime (Старого порядка), а также практическим выводом из умозрительной теории о том, что традиционный христианский григорианский календарь должен быть взят штурмом наряду с Бастилией и Тюильри.

Удивительно, но новый календарь продержался некоторое время (а может, в этом не было ничего удивительного, ведь гильотина все еще поблескивала под осенним солнцем). Он был официально введен в действие 24 октября (Poire de Brumaire) 1793 года, хотя началом нового летоисчисления назначили 22 сентября (Raisin de Vendémiaire) 1792 года, когда начался первый год Республики. Это радикальное новшество просуществовало более 12 лет, пока 1 января 1806 года Наполеон Бонапарт (предположительно) не сказал: ça suffit (хватит).

За пределами этого сельскохозяйственного, отражающего разные времена года помещения на северо-западе Лондона можно было встретить вторую реконструкцию Рут Эван, расположенную высоко на стене: часы с циферблатом, на котором размещались цифры от 1 до 10. В основе этого творения – еще один революционный и безуспешный французский эксперимент по реформатированию времени – децимализация циферблата, полностью изменяющая представление о сутках.

Четырьмя годами ранее Эван пыталась оснастить целый город своими «неправильными» часами. На Фолкстонском триеннале 2011 года, – событии, полностью основанном на убеждении, что время течет нормально и предсказуемо, – был представлен десяток ее часов, и размещены они были в стратегически важных точках, в том числе на здании универсама «Дебнемз», на городской ратуше, в букинистическом магазине и в одной машине местного такси.

На первый взгляд, циферблат с 10-часовым форматом имеет смысл, по крайней мере, не меньший, чем 12-часовой. В сутках оказывается 10 часов, каждый час состоит из 100 минут, а каждая минута – из 100 секунд. (Таким образом, 1 революционный час равняется 2 нормальным часам и 24 стандартным минутам, а 1 революционная минута содержит в себе 1 стандартную минуту и 26,4 стандартных секунды). Цифра 10 означает время полночи и размещена наверху, цифра 5 – это полдень, и расположена внизу циферблата, и если вы привыкли к стандартному 12-часовому формату, то указать, где на революционном циферблате будет, например, без восьми четыре, вам, скорее всего, не удастся. Французы, или, по крайней мере, те немногие французские граждане, для которых в 1790-е годы точное время имело значение и они могли себе позволить приобретать новые часы государственного образца, мучились с нововведением в течение 17 месяцев, а потом отмахнулись от него как от дурного сна. Оно осталось историческим анахронизмом, хотя из разряда тех, о которых периодически вспоминают особо одержимые личности наподобие желающих разместить Австралию на вершине глобуса[12]12
  В 1897 году французы предприняли еще одну попытку трансформировать время, хотя и в модифицированном виде. Комиссия по децимализации времени (Commission de décimalisation du temps) предложила оставить 24-часовой формат суток, но перейти на 100-минутные часы и 100-секундные минуты. Предложение пролежало под сукном три года, но осталось нереализованным.


[Закрыть].

Эван рассказывала мне, что решила создать такие часы, потому что ей было интересно, как они могут выглядеть. Она знала о наличии одного действующего экземпляра в швейцарском музее и нескольких во Франции. Но когда она стала обращаться к часовым мастерам со своей идеей, ее просто высмеивали. Обзвонив шесть или семь мастеров, она нашла заинтересованную фирму под названием Cumbria Clock Company (на сайте указано, что они специализируются на башенных часах, и говорится, что мастера с удовольствием занимаются как смазкой шестеренок на самых маленьких церквушках, так и решением более крупных проблем, в том числе с часами на кафедральном соборе в Солсбери и на Биг-Бене). Компания также предлагает такие услуги, как «ночное глушение». Но они никогда еще изготавливали часовой механизм с 10-часовым форматом, не говоря уже о десятке подобных.

Бунтарское шоу Эван в Фолкстоне имело блестящее название: «Мы могли бы быть кем угодно». Эван позаимствовала его из песни к фильму «Багси Мэлоун», в которой ей больше всего нравится строка «меняться никогда не поздно». Часы были «старой вещью, но такой, что могла предсказать возможное будущее, – говорит Эван, указывая непосредственно на природу самого времени. – Я хотела намекнуть, что мы однажды уже отказались от таких часов, но они еще могут вернуться».

Определить, какое время показывали эти часы, расположенные в людных местах, было невероятно сложно. «Многие вглядывались и говорили – ага, все понятно, но потом соображали, что понимают далеко не все: они воспринимали циферблат как 20-часовой формат времени, а не 10-часовой. За сутки часовая стрелка совершала не два, а один оборот».

Пока мы беседовали, энергичная увлеченность Рут Эван временем не снизилась ни на градус. Она как раз взялась за работу в качестве художницы в Кембридже, где, наряду со специалистами по растениям, анализировала знаменитые цветочные часы Карла Линнея 1751 года. Линней, шведский ботаник, предложил глубоко продуманную композицию из растений, расположенных в виде циферблата. Они должны были раскрывать и закрывать свои цветки в естественное для них время суток и обеспечивать (хотя бы приблизительно) представление о времени дня или ночи. Под влиянием освещения, температуры, дождей и влажности растения, выбранные Линнеем, не расцветают в Уппсале (60° с. ш.) так, как он предполагал, поэтому его часы – как показали многие попытки практической демонстрации – оставались в XIX веке преимущественно теоретической моделью. Но это был век перерождения и переосмысления, и названия их компонентов создают примерно такую же сладкозвучную атмосферу, как названия дней, придуманных во Франции 40 лет спустя: козлобородник луговой (цветы распускаются в 3 часа утра), скерда двулетняя (в 4 утра), цикорий обыкновенный (в 4–5 утра), пазник стержнекорневой (в 6 утра), бодяк болотный (в 7 утра), ноготки (в 3 часа пополудни).

Художник, решивший создать новое времяисчисление, сталкивается с дилеммой, незнакомой, например, художнику по тканям или керамисту. Самым сложным в календаре Эван «Назад в поля» оказалось приобрести малоизвестные растения и предметы, которые более чем за два века утратили былую популярность. «Сначала я думала, что в интернете можно приобрести все что угодно, – признавалась Эван. – Но теперь поняла, что это не так». Последним объектом, необходимым для экспозиции, оказалась ручная веялка, нечто типа корзинки. «Не так давно они, наверное, были повсюду, но найти мы смогли лишь одну, и то в частной коллекции корзин одного профессора из Оксфорда. Такую можно увидеть на одной из картин Милле. Ее в буквальном смысле использовали для отсеивания зерна от плевел».

Среди посетителей экспозиции Эван в Центре искусств Кэмдена был человек, который больше других знал о попытках дислокации времяисчисления. Мэттью Шоу, куратор Британской библиотеки, защитил диссертацию по послереволюционной Франции и на ее основе опубликовал книгу, а потом еще и составил 45-минутную лекцию-экскурсию, которую начинал с оптимизмом Вордсворта[13]13
  Уильям Вордсворд (1770–1850) – английский поэт-романтик. – Прим. ред.


[Закрыть]: «Блаженством было встретить тот рассвет, но встретить молодым – райское блаженство!». Шоу объяснял, что этот календарь был попыткой вырвать всю нацию из существующей приземленной хронологии, начать историю заново и дать каждому гражданину общую и конечную память; это был хороший способ навести порядок в стране, где царили разброд и шатания.

Шоу исследовал светские элементы календаря (из него исключались религиозные праздники и дни поминовения святых) и подчеркивал его внутреннюю трудовую этику – способ новой организации времени для того, чтобы доиндустриальная Франция оказалась более успешной на сельскохозяйственных полях и полях сражений. Месяц делился на три десятидневки – décades, таким образом выходной приходился лишь на каждый десятый день, а не на седьмой, как раньше. С отменой субботы население обнаружило, что новый день отдыха несет с собой много деятельных обязательств. «Самые наблюдательные из вас могут заметить систему, – говорил Шоу экскурсантам. – Каждый пятый и десятый день слегка выпадают из последовательности – они названы либо животным, либо утварью. На десятый день полагается собираться всей деревней, петь патриотические песни, читать вслух законы, устраивать большую совместную трапезу – и знакомиться с киркомотыгой».

Возможно, это отчасти объясняет итоговую несостоятельность календаря. Но были и другие причины, астрономического свойства – такие, как смещение равноденствия. К тому же этот календарь был больше чем календарь: он был политическим, радикально аграрным и обладал своим весомым историческим смыслом. Кроме того, как отмечал Шоу, «по нему было весьма сложно управлять империей». Чтобы усложнить ситуацию еще больше, 12 месяцев получили новые названия, которые придумал эксцентричный поэт и драматург Фабр д’Эглантин (вскоре его отправили на гильотину за мелкие финансовые прегрешения и связь с Робеспьером; он скончался в день латука). Brumaire (Туман) длился с 22 октября (день яблока) до 20 ноября (день валика), а месяц Nivôse (Снег) длился с 21 декабря (день торфа) до 19 января (день сита). Все очень просто, если вдуматься, но мало кто из французских граждан это делал или хотя бы проявлял желание.

Шоу завершал экскурсию, и публика начинала расходиться, покачивая головами. Он останавливался у 15 февраля, представленного фундуком. «Очень кстати, поскольку мы только что узнали, что Микеле Ферреро[14]14
  Микеле Ферреро (1925–2015) – итальянский миллиардер, владелец кондитерской компании Ferrero. – Прим. ред.


[Закрыть] скончался в возрасте 89 лет, а свое состояние он сделал на Nutella». Предпоследнюю остановку в зале Шоу делал у 10-го термидора. В республиканском календаре это макушка лета и день казни Робеспьера (28 июля 1794 г.). Террор пожирал своих детей. День в календаре был представлен лейкой[15]15
  Главный архитектор календаря Жильбер Ромм почти через год после его принятия, 17 июня 1795 г. (он предпочел бы 29 прериаля), не желая оказаться на гильотине, в тюрьме заколол себя кинжалом.


[Закрыть].

Безумный и удивительный в своем роде, утопический календарь Французской республики находился, пожалуй, вне времени. Глядя из наших дней, с учетом глобализации и свободного обращения валюты, он кажется абсурдом, но только практика и само время позволяют нам сделать такое заключение. На планете существует множество календарей, у каждого – своя система, в каждом есть своя логика, своя связь с естествознанием и своя субъективность. Календарная система времяисчисления, которая наделяет нашу жизнь неким подобием прогресса и, возможно, даже содержательным смыслом, – отнюдь не то, что можно убедительно доказать или на что можно опираться. Однажды мы можем проснуться, как жители Оверни или Аквитании, и обнаружить, что четверг не там, где ему полагается быть, а октября вообще не существует.

Республиканский календарь был необычен и еще в одном смысле. Он стал историческим переворотом, поскольку был совершенно не похож на то, что существовало до него. Он уничтожил то, что историки календаря любят называть «полной стабильностью» всех прежних концепций[16]16
  См.: Sanja Perovic, “The French Republican Calendar”, Journal for Eighteenth-Century Studies, vol. 35, № 1.


[Закрыть]. Ранее (по крайней мере нам так хочется думать) календари Европы и цивилизованного античного мира постепенно совершенствовались согласно новым астрономическим наблюдениям и математическим вычислениям. Религиозные календари тоже были связаны между собой и имели общими основаниями такие явления, как солнцестояние, равноденствие и затмения. Но было бы несправедливо утверждать, что французский республиканский календарь первым придал политическую окраску каждому дню года. Все календари в разной степени вносят порядок и контроль и все в определенном смысле имеют политический оттенок (в особенности религиозные).

Например, календарь древних майя – совершенно прекрасное и загадочное творение, искусно отражающее параллельно два года – один из 365 дней, а другой – из 260. 260-дневный цикл, или Священный Круг, содержал 20 названий дней, например Маник, Ик, Бен, Этцнаб и другие. Они располагались по периметру круга из 13 чисел, и год заканчивался на 13-м Ахау. Календарь из 365 дней содержал 18 месяцев по 20 дней, но поскольку в сумме это давало лишь 360 и не совпадало с солнечным и лунным циклами, недостающие пять дней считались «несчастливыми», и в этот период майя предпочитали оставаться в жилищах и молиться богам, чтобы избежать больших неприятностей. С этими днями были связаны страшные религиозные предсказания, указывающие на великую власть жрецов.

Календарь ацтеков XV – нач. XVI веков содержал сходные циклы и подразумевал организационный контроль: время в разбросанных провинциях огромной империи сознательно унифицировалось религиозными праздниками и прочими датами. (Кульминацией календаря ацтеков были церемонии Нового Огня, которые проходили в конце полного цикла каждые 52 года.)

Нам больше знакомы юлианский календарь (принятый в 45 году до н. э. и состоящий из 12 месяцев и 365,25 дня, основанный на солнечном годе), и его григорианская реформа 1582 года, при которой сохранились юлианские месяцы и общая продолжительность, но слегка сократилась длительность года (на 0,002 %), чтобы более точно соответствовать движению небесных светил и возвращению празднования Пасхи к ее первоначальной дате[17]17
  Нам хорошо знакомы названия месяцев юлианского календаря: январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. В первые века новой эры римские императоры вносили в него из эгоистических соображений собственные модификации. Наибольшим оригиналом оказался некий Луций Элий Аврелий Коммод (сын императора Марка Аврелия, единолично правил в 180–192 гг. – Прим. ред.), который с удовольствием переименовал все месяцы в соответствии со своими многочисленными именами и прозвищами: Луций, Элий, Аврелий, Коммод, Геркулес, Непобедимый (Invictus), Благочестивый (Pius), Счастливый (Felix), Амазонский (Amazonius) и пр. В результате заговора его убили, и последующие императоры вернули прежний порядок. Впрочем, как и в революцию 1789 г., время мгновенно и, возможно, мистически, останавливалось. Немецкий философ Вальтер Беньямин в статье «О понятии истории» (1940) писал, что «вечером во время первых стычек… оказалось, что в некоторых местах Парижа одновременно и внезапно расстреляли несколько башенных часов». Вероятных причин две: выразить презрение к старому неконституционному порядку и отметить точное время его свержения. Впрочем, пули тогда летали, где угодно.


[Закрыть]. Григорианский календарь был признан не сразу, при сильном сопротивлении католических государств, что некоторое время вносило большую сумятицу в европейскую жизнь. Эдмонд Галлей 22 апреля 1715 года наблюдал в Лондоне полное солнечное затмение, но для большей части Европы это событие происходило 3 мая. Великобритания и ее американские колонии перешли на новый календарь в 1752 году, но не без сильного возмущения народа, требовавшего «вернуть нам наши одиннадцать дней!». Япония перешла в 1872 году[18]18
  Точнее, 1 января 1873 года. – Прим. ред.


[Закрыть], большевистская Россия – в конце Первой мировой войны[19]19
  Декрет Совета народных комииссаров «О введении в Российской республике западноевропейского календаря» был принят 26 января 1918 года. – Прим. ред.


[Закрыть], а Греция – в 1923 году. Турция держалась за свой исламский календарь до 1926 года.

Откровенная субъективность того, как мы структурируем свою жизнь, хорошо спародирована Б. Д. Новаком[20]20
  Бенджамин Новак (р. 1979 г.) – американский актер, сценарист и продюсер. – Прим. ред.


[Закрыть] в рассказе «Человек, который изобрел календарь», опубликованном еженедельником New Yorker в ноябре 2013 года. Его персонаж объясняет великую логику своего изобретения: «Тысяча дней в году, поделенная на 25 месяцев по 40 дней. Почему это раньше никому не пришло в голову?» Поначалу с новым календарем все шло хорошо, но через четыре недели разразился первый кризис. «Люди терпеть не могут январь и хотят, чтобы он побыстрее закончился, – отмечает изобретатель. – Я пытался объяснить, что это всего лишь название, и окончание его ничего не значит, но никто меня не слушал». 9 октября изобретатель записывает: «Не могу поверить, что я не писал так долго! Лето было удивительным. Урожай был потрясающий… Этот год был потрясающим, а ведь только октябрь! Есть еще ноябрь, декабрь, латрембрь, фаунус, рогибус, нептембрь, стонк…». В итоге он решил закончить год раньше, чем планировал, и получил горячее одобрение от друзей. Но было одно беспокойство в канун Рождества: «25 декабря. Почему мне так одиноко сегодня?» и «26 декабря. Что это я так растолстел?»

До второй французской революции 1830 года никто не осмеливался предлагать новые календари или циферблаты[21]21
  Строго говоря, психоанализ, как теория и метод, был разработан только Зигмундом Фрейдом (1856–1939), поэтому никаких психоаналитиков во Франции в 1-й пол. XIX в. в принципе быть не могло. – Прим. ред.


[Закрыть]. Францию начала XIX века, кажется, охватила другая страсть, которая нашла отражение в журналах приема психоаналитиков: сертифицируемым заболеванием стало желание оглядываться в прошлое. В медицинских работах 1820–1830-х годов отражен настоящий взрыв ностальгии.