Текст книги "Хранители времени: как мир стал одержим временем"

Саймон Гарфилд
Хранители времени: как мир стал одержим временем

© Бавин С.П., перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Предисловие
Очень-очень рано или очень-очень поздно

Мы в Египте. Не в древнем Египте, что было бы весьма логично для начала книги о времени, а в современном из журнала Condé Nast Traveller – с прекрасными пляжами, туристами, пирамидами и палящим средиземноморским солнцем. Мы сидим в ресторане над бухтой близ Александрии и на краю пляжа видим местного рыбака, который ловит себе на ужин что-то наверняка вкусное. Может, барабульку.

У нас был тяжелый год, и теперь мы в отпуске. Пообедав, мы неспешно направляемся в сторону рыбака. Он немного говорит по-английски. Он показывает свой улов – не очень богатый пока, но рыбак не теряет надежды. Поскольку нам кое-что известно о рыбалке, мы замечаем, что он мог бы перебраться вон к тем скалам неподалеку, на более глубокое место по сравнению с тем, где сидит сейчас на своем складном стульчике. Там, вероятно, больше шансов быстрее наловить рыбы.

– А зачем? – спрашивает он.

Мы говорим, что если он быстрее наловит много рыбы, то ему хватит не только на ужин, но останется кое-что и для продажи на местном рынке, а в результате можно будет купить себе удочку получше и новый ящик со льдом для хранения улова.

– А зачем?

– Так ты сможешь быстрее ловить больше рыбы, продавать ее, быстро заработать деньги, чтобы купить лодку, а это даст возможность выходить в море и ловить еще больше рыбы за то же время, ловить сетью, как на рыболовных траулерах. На самом деле ты сможешь приобрести собственный траулер, и люди станут называть тебя капитаном.

– А зачем? – повторяет он упрямо и раздражающе.

Мы живем в современном мире, где ценятся амбиции и расторопность, поэтому, пытаясь скрыть нетерпение, продолжаем настаивать на своей идее.

– Если у тебя будет траулер, ты будешь добывать такие уловы, что станешь королем рынка, сможешь диктовать свои цены, покупать новые суда, нанимать работников, а потом, реализуя заветную мечту, пораньше отойдешь от дел и сможешь спокойно сидеть на бережку и ловить рыбку.

– Примерно так, как сейчас?

* * *

А теперь вкратце коснемся истории Уильяма Стрейчи. Стрейчи родился в 1819 году и со школьных лет мечтал поступить на государственную службу. В середине 1840-х годов он уже был сотрудником Министерства колоний в Калькутте. Там у него сложилось убеждение, что у индийцев, и у жителей Калькутты в особенности, самые точные часы (лучшие часы в Индии в то время, скорее всего, были английскими, но это неважно). Через пять лет, вернувшись в Англию, он решил продолжать жить по калькуттскому времени: смелый поступок, поскольку оно опережало лондонское на пять с половиной часов.

Уильям Стрейчи был дядюшкой Литтона Стрейчи, известного писателя, литературного критика и биографа викторианской эпохи. Майкл Холройд, биограф самого Литтона, отмечал, что Уильям был одним из самых эксцентричных представителей семейства, а это кое о чем говорит, учитывая характерную причудливость поведения всего клана Стрейчи[1]1
  Другой дядя Литтона Стрейчи, дядюшка Бартл, написал необычную книгу, необычную, по крайней мере, для того времени – об орхидеях Бирмы. А жена дядюшки Тревора тетушка Клементина при каждом посещении дома Литтона в Ланкастер Гейт делала чапати (индийские лепешки) на ковре в гостиной. Один из детей Тревора и Клементины погиб, обнимая медведя.


[Закрыть].

Уильям Стрейчи дожил почти до 85 лет, более полувека живя в Англии по калькуттскому времени. То есть завтракал он во время вечернего чая, обед при свечах проходил ночью; ему приходилось производить сложные вычисления, когда дело касалось расписания поездов и прочих повседневных забот, типа посещения магазинов и банков. Но в 1884 году все стало еще сложнее, поскольку в Калькутте перевели стрелки часов на 24 минуты вперед относительно большей части Индии, и сутки Стрейчи стали начинаться на 5 часов 54 минуты раньше, чем в Лондоне. Иногда было просто невозможно понять, когда для него очень-очень рано, а когда – очень-очень поздно.

Большинство друзей Стрейчи (впрочем, друзей было не так много), привыкли к его причудам, но самое суровое испытание терпению семьи он подкинул в 1867 году, приобретя на Всемирной выставке в Париже механическую кровать. К кровати прилагался часовой механизм, настроенный так, что в назначенное время будил владельца путем переворачивания кровати. Стрейчи разместил кровать так, чтобы при переворачивании вываливаться непосредственно в ванну. Он все хорошо спланировал, но в первый же раз, когда оказался таким образом в воде, пришел в ярость и расколошматил часы, чтобы такого пробуждения больше не повторялось. По словам Холройда, последние годы жизни Уильям Стрейчи проходил в галошах, а перед смертью завещал племяннику значительный ассортимент цветного нижнего белья.

* * *

Между умиротворенностью рыбака и безумством Стрейчи располагается жизнь каждого из нас, полная компромиссов. Что нам больше нравится – жить по часам или как тот рыбак? Пожалуй, и то, и другое. Мы можем завидовать беззаботному существованию, но у нас нет времени, чтобы жить долго именно таким образом. Нам хочется, чтобы в сутках было больше часов, но мы боимся растратить их впустую. Мы работаем непрерывно, чтобы со временем работать меньше. Мы изобрели «личное время», чтобы отличать его от остального времени. Мы кладем часы в изголовье кровати, но потом нам больше всего хочется раздавить их.

Время, когда-то пассивное, стало агрессивным. Оно определяет нашу жизнь таким образом, что первым часовых дел мастерам это показалось бы невыносимым. Мы считаем, что время убегает от нас. Технологии ускоряют жизнь, а поскольку мы уверены, что в будущем все должно быть быстрее, современные скорости нас уже не устраивают. Разница во времени, которая имела такое большое значение для Уильяма Стрейчи, при наличии интернета превратилась практически в анахронизм. Но самое странное заключается вот в чем: часовые мастера прошлого, если бы могли, напомнили бы нам, что маятники качаются с прежней скоростью, а календари остаются неизменными на протяжении многих веков. Мы сами опрокинули на себя этот котел спешки. Нам только кажется, что время идет быстрее.

Эта книга – про одержимость временем и стремление измерять его, контролировать, продавать, запечатлевать, останавливать мгновения и придавать ему значимость. В ней говорится о том, как за последние 250 лет время заняло такое важное и неотъемлемое место в нашей жизни и почему, после тысяч лет созерцания небес в поисках смутных и переменчивых указаний, мы теперь нуждаемся в атомной точности, которую предоставляют смартфоны и компьютеры, причем обращаемся к ним не один-два раза в сутки, а постоянно и компульсивно. У этой книги две простые цели: поведать несколько показательных историй и понять, не сошли ли мы окончательно с ума.

Недавно я купил Wunderlist – приложение для смартфона. Оно предназначено «сортировать и синхронизировать ваши дела дома, на работе и между», дает возможность «быстро просматривать список дел» и «переключаться между любыми приложениями, чтобы заглянуть в перечень дел с помощью опции Today». Выбрать именно это приложение оказалось непросто, потому что были еще такие варианты, как Tick Task Pro, Eisenhower Planner Pro, gTasks, iDo Notepad Pro, Tiny Timer, 2Day 2Do, Little Alarms, 2BeDone Pro, Calendar 366 Plus, Howler Timer, Tasktopus, Effectivator и много-много других. В январе 2016 года приложения в области «Бизнес и производительность» – подавляющее большинство которых ориентировано на экономию и организацию времени, а также на повышение быстроты и эффективности действий во всех сферах жизни – занимали большую долю приложений для смартфонов, чем приложения в областях «Образование», «Развлечения», «Путешествия», «Книги», «Здоровье и фитнес», «Спорт», «Музыка», «Фото» и «Новости», каждое из которых тоже так или иначе ориентировано на повышение эффективности и более быстрое выполнение задач. Да, среди вышеперечисленных было название Tasktopus[2]2
  Tasktopus – комбинация из слов task (задача) и octopus (осьминог). – Прим. ред.


[Закрыть]. Как мы дошли до такой кошмарной и увлекательной жизни?

* * *

Книга «Хранители времени» и пытается это выяснить. Мы рассмотрим несколько значимых моментов. Компанию нам в этом составят свидетели разных времен, среди которых немало замечательных художников, спортсменов, изобретателей, композиторов, кинорежиссеров, писателей, ораторов, обществоведов и, разумеется, часовщиков. В различных главах рассматривается скорее практическое, нежели философское отношение ко времени – времени как главному персонажу нашей жизни и порой единственному, ценность которого определяем мы сами. Мы проанализируем отдельные моменты, когда отношение к преходящим явлениям существенно обогащает, сдерживает или изменяет нашу жизнь. Книга не укоряет за спешку, хотя некоторые персонажи могут подсказать, как использовать тормоза. И эта книга не имеет отношения к теоретической физике, поэтому мы не станем разбираться в реальном и воображаемом времени и в том, что было до Большого взрыва; зато внимательно приглядимся к тому, что последовало после большого взрыва промышленной революции. Мы не станем затрагивать область научно-фантастической литературы или не укладывающуюся в сознании механику путешествий во времени: все это может убить вашего дедушку[3]3
  Имеется в виду известный парадокс, возникающий в том случае, если допустить возможность перемещения во времени: если хронопутешественник отправится в прошлое и убьет там своего дедушку, то не сможет потом родиться, а соответственно, отправиться в прошлое и убить своего дедушку. Но раз дедушка останется жив, хронопутешественник сможет родиться, отправиться в прошлое и убить его. – Прим. ред.


[Закрыть] и занести нас на Поле золотой парчи[4]4
  Место неподалеку от города Кале, где в июне 1520 года проходили переговоры между королем Англии Генрихом VIII и королем Франции Франциском I. Свиты обоих королей, соперничая в роскоши и великолепии, разместились в палатках прямо на поле, которое и получило от этого свое название. – Прим. ред.


[Закрыть]. Это я оставляю физикам и поклонникам Доктора Кто; мне больше по душе рациональное отношение ко всему этому Граучо Маркса: время летит как стрела, а фрукты летят как бананы[5]5
  В английском варианте (time flies like an arrow but fruit flies like a banana) – игра слов. Вторую часть фразы можно перевести так: плодовые мушки (fruit flies) любят (like) бананы. – Прим. ред.
  Шутка приписывается Граучо Марксу, хотя можно провести очень приятные выходные, тщетно пытаясь найти хотя бы один случай, когда он произносил нечто подобное. Выражение, скорее всего, появилось в статье гарвардского профессора Энтони Эттингера об использовании компьютеров в науке, опубликованной в сентябре 1966 г. в журнале Scientific American.


[Закрыть].

«Хранители времени» следят за полетом стрелы времени в современную эпоху. Ее скорость увеличивается с появлением железных дорог и фабрик, но путешествие наше скорее культурологическое и отчасти философское, получающее ускорение от симфоний Бетховена и фанатичных традиций швейцарских часовщиков. Вкраплениями будут попадаться мудрые мысли ирландских и еврейских комедиантов. Временная шкала окажется скорее циклической, нежели линейной, поскольку у времени есть манера повторяться (например, здесь сначала идет речь о заре кинематографа, а потом – о заре фотографии). Но, соблюдать хронологию или нет, неизбежно одно: рано или поздно мы найдем человека, ответственного за рекламный слоган «Часы Patek Philippe принадлежат не вам; вы просто храните их для следующего поколения», и постараемся не убить его. Чуть позже книга оценит мудрость знатоков в области экономии времени, исследует, почему компакт-диски служат столько, сколько положено, и объяснит, почему надо очень серьезно подумать, прежде чем отправиться в путешествие 30 июня.

Но начнем мы с футбольного матча – события, где время решает все.

Глава первая
Случайность времени

I. Теряя опору

Вам знакомо выражение, что комедия – это трагедия плюс немного времени? Суть в том, что любую кошмарную неудачу через некоторое время, необходимое для того, чтобы прийти в себя и пересмотреть ситуацию, можно представить в забавном виде. Кинорежиссер Мел Брукс (который решил, что временной промежуток позволяет ему посмеяться над Гитлером в комедии «Продюсеры») предложил свою версию: «Если я отрежу себе палец – это трагедия. Если вы свалитесь в канализационный люк и разобьетесь насмерть – это комедия».

* * *

Мы были на футбольном матче. После трех минут дополнительного времени мы с моим сыном Джейком отцепили велосипеды от ограждения и покатили в сторону Гайд-парка. Первый матч «Челси» в сезоне оказался несложным: победа со счетом 2:0 над «Лестером», голы забили Коста и Азар, приятное возвращение на поле после летней паузы. Поездка домой тоже выглядела приятной: вечернее августовское солнце, парк полон туристов.

День матча стал известен еще два месяца назад, когда опубликовали расписание; начало матча определили телевизионные компании примерно через месяц после этого. Но в день игры все проходило по давно устоявшемуся ритуалу: когда встречаемся, когда обедаем, какого размера пиццу заказываем, сколько времени надо, чтобы получить билеты, дойти до стадиона, выстоять очередь у турникетов, прослушать музыку через динамики (в те времена всегда Parklife группы Blur) в сопровождении кадров былых побед на больших экранах. А затем сама игра: как долго тянется матч, когда ты побеждаешь и ждешь финального свистка, и как быстро летит время, когда проигрываешь.

Мы ушли на минуту раньше, чтобы избежать толпы, тоже после некоторых размышлений: как соотнести возможность увидеть гол на последних секундах с экономией каких-то десятка минут, потраченных в столпотворении? Многие на стадионах предпочитают уходить чуть-чуть пораньше, что почти дискредитирует цель посещения. Мы пробирались на своих велосипедах сквозь толпу на Фулхэм-роуд. Мой младший сын Джейк, которому было 24, полный сил, катил немного впереди по Эксибишен-роуд, мимо Альберт-холла. Что хорошо в Гайд-парке, так это современное разделение дорожек: половина для велосипедистов, другая – для пешеходов. Мы ехали мимо галереи Серпентайн, где выставлялся художник, имени которого я никогда не слышал, и вдруг я чувствую, что по лицу течет кровь, под глазом пульсирует рана, правый локоть свело от тупой боли. Вокруг – озабоченные лица людей, по выражению которых я догадываюсь, что травма головы у меня, наверное, серьезная. Кто-то вызывает скорую помощь, кто-то протягивает бумажные салфетки промокнуть рану, и они моментально окрашиваются алым.

Про такие ситуации обычно и говорят: время словно замедлилось. Я вижу падение не совсем так, как в замедленной съемке, а как бы растянуто, каждый мельчайший момент, связанный с аварией, растягивается и застывает, словно последний, мое падение с велосипеда выглядит как элегантный полет, а не как неловкое, паническое столкновение. Вокруг звучат слова «врача надо, врача». Скорая приезжает через шесть долгих минут или около того, видимо, с трудом пробившись сквозь толпу сочувствующих. Помню, я забеспокоился о велосипеде и подумал о том, кто сообщит жене. Один из медиков разрезал рукав моей куртки и нахмурился, увидев состояние локтя. Кости не торчали, но он стал размером с тарелку. Врач сказал: «Надо делать рентген, но я и так вижу, что сломан». Меня повезли в клинику на Фулхэм-роуд, которую мы миновали каких-то 15 минут назад. Я спросил, не надо ли включить сирену, а он поинтересовался, как все произошло.

Мне помешало время. Ехал я не быстро, потому что на тротуарах было полно народу. Джейк уехал вперед, слева от нас шло много людей, и одна туристка, как мы выяснили позже, из Португалии, случайно шагнула чуть в сторону от своей компании и оказалась у меня на пути. Я понял, что столкновение неизбежно, даже раньше, чем оно произошло, но времени затормозить или хотя бы протянуть руку не хватило; велосипед словно исчез подо мной, а я полетел вперед. Эта португалка, лет двадцати с небольшим, выглядела шокированной и встревоженной, Джейк взял номер ее мобильного телефона, но мы не знаем, куда он подевался. Даже в тот момент, сидя на траве перед галереей Серпентайн, я подумал, что могло быть и хуже, например разбившиеся солнечные очки могли повредить глаза и я потерял бы зрение.

Нейробиологи, наверное, уже устали выслушивать истории о том, как замедляется восприятие времени в моменты аварий, и могут многое рассказать о том, почему нам так кажется. Авария – тревожная и страшная ситуация. Мозг человека, падающего с велосипеда или в обрыв, находит много места для новых ощущений, которые запечатлеваются в кортексе. Мы помним их как значительные события с множеством ярких подробностей, а когда мысленно восстанавливаем ситуацию или рассказываем о ней другим, кажется, что произошло так много всего, что это должно было занять гораздо больше времени, чем те доли секунды, за которые оно случилось в действительности. По сравнению с другими событиями, которые закрепились в кортексе настолько, что мы больше о них не думаем (поездка в магазин на машине, во время которой мысли наши заняты совершенно другим – такая рутина, что, как говорится, мы можем делать это во сне), неожиданное новое событие требует от мозга гораздо большего внимания. Фигура неизвестной женщины, заступившей за нарисованную белую линию, россыпь чипсов на дорожке, скрип тормозов и крики прохожих – необычные события, требующие осмысления от того, кто пытается ограничить ущерб лишь израненной плотью.

Но что на самом деле происходит в такие мгновения? Как эти мгновения сочетаются с длительной экспозицией – ведь кажется, что такое невозможно? Реакцией мозга на кризисные ситуации управляют две небольшие группы сверхчувствительных нервных узлов, так называемые миндалевидные тела, расположенные в височных долях и отвечающие в первую очередь за память и принятие решений. Именно они под воздействием страха и внезапного шока «растягивают» секундное падение на пять и более секунд, запечатлевая его в лимбической системе так, что мы никогда уже этого не забудем. Но искажение воспринимаемой длительности на этом заканчивается; реальное время на самом деле не растягивается и не предоставляет нам паузы. Дело в том, что миндалевидные тела сохраняют память в чрезвычайно ярких образах, и искажение времени возникает у нас только в ретроспекции. Нейробиолог Дэвид Иглмэн, который провел множество экспериментов с восприятием времени и в детстве испытал такое же «растяжение» времени, когда упал с крыши, называет это «фокусом памяти, записывающей рассказ о реальности». Нейронные механизмы постоянно стремятся оценивать и представлять нам окружающий мир в доступном нарративе, причем в кратчайшие сроки. Тем же занимаются авторы художественных произведений, ибо что такое литература, как не перестановка времени, и что такое история, как не взгляд в прошлое на события, оцениваемые с позиции наших дней?

Не скажу, что я мог все это объяснить в карете скорой помощи по дороге в клинику. Не делал я этого и в отделении травматологии, где просидел, кажется, вечность. Мои миндалевидные тела вернулись в нормальное состояние, и возникло новое ощущение растяжения времени – эти два с чем-то часа тянулись бесконечно долго от скуки разглядывания других пациентов и размышлений о том, как быть с кучей дел, запланированных на ближайшую неделю. Джейк собирался последним вечерним поездом уехать в Сент-Айвс, но поезд уйдет без него. Через некоторое время появилась моя жена Жюстина, и я рассказал ей обо всем происшедшем, по-прежнему прикрывая глаз окровавленной салфеткой. А потом уже все пошло как полагается: меня отвезли на каталке в огороженное экранами помещение, медсестра попросила сжать кулак. Почти в полночь они начали запаковывать локоть в гипс, чтобы предохранить от движений во время операции. После часа ночи появился добрый доктор; у него закончилась смена, он сказал, что надо бы ехать домой к жене, которая сидит с трехнедельным ребенком, но он решил сделать операцию сам, не доверяя молодому, потому что рана у меня серьезная.

Около трех часов ночи я наконец оказался один в недрах Челси и Вестминстера. Жена с сыном погрузили велосипеды в багажник машины и уехали домой. Койку в палате мне еще не определили, и я лежал в затемненной комнате в пестром халате с завязочками за спиной; загипсованная рука на груди, под глазом девять швов, внутри – болеутоляющие. Я пытался понять, как долго я здесь нахожусь, как долго делали операцию, слушал звук капель воды из крана, вдалеке – чей-то голос, зовущий медсестру, и постепенно начал замерзать.

Мне казалось, что я чувствую каждую крупицу времени. Был август 2014 года, но дата казалась несущественной и случайной. Падение заставило раскрыться мой перегруженный мозг, и все оказалось перевернуто с ног на голову. В больничной тишине чудилось, что я уплываю в состояние, где время приобретает не только новую актуальность, но и новую неопределенность. Я словно вернулся в колыбель, где время не принадлежит мне, и я попробовал осознать, до какой степени. Все случайно или все предопределено? Не теряем ли мы контроль над тем, что создаем сами? Если бы мы уехали со стадиона на полминуты раньше, или чуть сильнее крутили педали, хотя бы на один оборот колеса быстрее, или светофор на Ройял Альберт-холл задержал нас, или та португалка провела бы днем чуть больше времени за ланчем или, что еще лучше, вообще не приезжала бы в Лондон, тогда ничего этого не случилось бы, Джейк успел бы на поезд, я посмотрел бы вечером по телевизору обзор матчей дня, а доктор пораньше вернулся домой, чтобы помочь жене. Все, что происходило во время этой ситуации, было самоорганизовано и самоопределено: современный порядок, который постепенно складывался поколениями. И я задумался: как сформировался такой альянс. Время регулирует транспорт, развлечения, спорт, медицинский диагноз, все что угодно. Люди и процессы, которые приводят в действие эти связи, и являются сюжетом этой книги.