Текст книги "Изгнанник"

Четвертая Глава

Прошли дни, Сорак путешествовал, по очереди со Путешественником контролируя свое тело, постоянно приближаясь к Зубу Дракона. Сейчас он находился не больше, чем в дневном переходе от него. По пути абсолютно ничего не проиходило. На этой, достаточно большой высоте, он не встретил ни одного путника, и очень немногие дикие животные жили в зарослях, окаймлявших горные кряжи. Когда же он начал подниматься к подножию, местность вообще стала камениста и пустынна.

Его тело было в великолепном состоянии, но время от времени нуждалось в отдыхе, и хотя Сорак мог нырнуть «вглубь себя», когда уставал, и уступить место Путешественнику, все равно энергия в теле время от времени кончалась. Каждую ночь он устраивал привал на несколько часов, чтобы его тело могло отдохнуть, а затем, меняясь со Путешественником в контроле над телом, передвигался с замечательной скоростью. Несколько раз он встречал диких животных, которые могли быть опасны. Тогда на передний план выходил Скрич, и опасность исчезала.

Сорак не полностью понимал Скрича, во всяком случае не так, как он понимал Стража, Путешественника, Эйрона, Поэта, Кивару и других. Конечно, были случаи, когда он вообще не понимал Кивару, но только потому, что она была очень молода и не старалась, чтобы ее поняли. Но со Скричем дела обстояли иначе. Скрич был совершенно не похож на остальных. Скорее он был похож на Тигру. Он не говорил, в обычном смысле этого слова, но мог понимать остальных и сделать так, чтобы и его поняли, хотя и на очень примитивном уровне. Это было похоже на псионический разговор с Тигрой, и он никогда не сумел бы общаться с Тигрой, если бы не Скрич.

Все остальные имели отчетливые персональные черты и таланты, но у Скрича была особенность, которой не было ни у кого. Он умел полность или частично смешаться с Сораком, так что в результате получалась личность, которая одновременно была и «снаружи» и «внутри». Скрич и Тигра духовно стремились друг к другу, да и чем-то были похожи, и когда тигон псионически общался со Скричем, он общался и с Сораком. Сорак при этом с одной стороны был частью Скрича, а с другой отделен от него. При этом зверь и не подозревал о таких сложностях, он просто принимал Сорака таким, каким он был.

На пятый день пути, ночью, прайд тигонов подошел очень бизко к лагерю Сорака. Сорак, благодаря неустанной бдительности Наблюдателя, знал, что прайд уже некоторое время идет по его следам. Обычно, повстречав одинокого путника, они мгновенно разрывали его в клочья, но тут они были озадачены как присутствием Тигры, так и псионической отметиной Скрича, который они заметили благодаря врожденному псионическому таланту. Это было что-то полностью незнакомое, такого не было никогда, и они не понимали, что с этим делать. С одной стороны они видели человека, который пах одновременно как эльф и как халфлинг, а судя по его псионическому отпечатку, это вообще тигон. Да еще имелся тигон, сопровождавший это странное неизвестно что. Это настолько заинтересовало животных, что они шли за Сораком большую половину дня, а ночью рискнули подойти поближе, после того, как он зажег костер.

Сорак не стал подходить к ним, не стал защищаться или атаковать, но Скрич установил с ними бессловесный контакт, псионически излучая неугрожающее узнавание и мягкое превосходство. Тигра расположился рядом, ясно показывая прайду свою связь и свое отношение к Сораку. Они приблизились осторожно и неуверенно, потом самый храбрый из них – молодой самец – отважился выйти вперед и, как запахом, так и псионически бросил вызов этому неизвесто чему, но они оба, Сорак со Скричем, излучали спокойную уверенность, полное отсутствие страха и пренебрежение вызовом самца.

Тигоны были, помимо всего, очень большими котами, любопытство вскоре победило осторожность и они все пришли в лагерь, чтобы понюхать и его и Тигру, и вообще познакомиться. Потом они расположились вокруг костра, зевая и потягиваясь, и, прежде чем Сорак заснул, он заметил, как Тигра отправился в кусты вместе с одной из юных самок. Он усмехнулся и чуть-чуть позавидовал своему товарищу за его способность вот так, без всяких проблем, занятся сексом с самкой своего рода. И с этой печальной мыслью он заснул, окруженный девятью огромными хищными зверями, которые приняли его, как своего.

Большую часть следующего дня он шел вместе с прайдом, но когда он полез вверх, в гору, направляясь к нижним отрогам Зуба Дракона, огромные коты пошли своим путем. Сорак спросил себя, пойдет ли Тигра с ними и присоединится к своему роду, но тигон остался с ним. Самка, с которой Тигра провел прошлую ночь, помедлила несколько мгновений, потом несколько раз жалобно мяукнула, но Тигра и ухом не повел.

– Ты уверен, старина? – вслух спросил Сорак, внимательно глядя на зверя рядом с собой.

Друг , пришел псионический ответ тигона. Защитить.

С разочарованным видом самка развернулась и побежала догонять прайд.

– Все в порядке Тигра, – сказал Сорак. – Ты и я. – Стало очень холодно, и Сорак надел свой теплый плащ. Темное солнце поднялось повыше, и его палящие лучи обрущились на пустынную равнину далеко внизу, но здесь, у подножия Зуба Дракона, холодный ветер свистел вокруг них и температура резко упала. Сорак взглянул на гигантскую гору, на ее выгнутую вершину высоко над собой, и поразился, как кто-нибудь может даже подумать о подьеме на нее. Да, пирены могли изменять свою форму, и это давало им некоторое преимущество, но, заметим, Старейшина Ал'Кали была одной из самых старых среди них. Она прожила уже тысячи лет. Если в таком очень почтенном возрасте, подумал Сорак, в ней есть энергия для того, чтобы изменить форму и забраться на такую невероятную высоту, интересно было бы взглянуть на нее тогда, когда она была в расцвете молодости.

– Хотел бы я быть хрустальным пауком, чтобы забраться наверх, – сказал Сорак, глядя на окутанный тучами пик горы. Потом он бросил взгляд вниз, на Тигру. – А ты, старина, никогда бы не смог этого. – Он вздохнул. – Сегодня ночью полнолуние у обеих лун. Если она там, тогда я должен позвать ее. Но как?

Скрич , ответил Тигра.

– Скрич? – Сорак покачал головой. – Не думаю, что Скрич сможет испустить крик такой силы.

Возможно Кетер , подключилась к дискуссии Страж.

Сорак глубоко вздохнул, потом выдохнул и закусил нижнюю губу. – Но я не знаю, как вызвать Кетера.

И я , ответила Страж, да и все остальные тоже. Но, возможно, поскольку нам это очень нужно, и мы все позовем, Кетер откликнется.

— А если нет?

Тогда я сама сделаю все, что смогу, и будем надеяться, что этого окажется достаточно, сказала Страж. Сейчас мы находимся намного ближе к вершине, чем были тогда, десять лет назад. Наш крик не должен теперь лететь так далеко.

— Верно, – заметил Сорак. – Старейшина Ал'Кали может услышать тебя… если, конечно, она еще жива и ей хватило сил забраться туда. В любом случае нам надо укрыться от ветра.

Он уже собирался пойти поискать укрытие, когда обнаружил, что Путешественник уже сделал это за него, его ноги уже шли по пустынной, каменистой и изрезанной земле, к тому же резко поднимавшейся вверх, так что во время ходьбы приходилось наклоняться вперед. Ледяной ветер развевал его волосы, забирался под плащ, но Сорак медленно и упрямо шел по неприветливой земле, и где-то после полудня нашел нишу, образованную несколькими огромными валунами, упавшими со склона. Он втиснулся внутрь, положил рядом свой скудный багаж, потом отпил сам немного воды и напоил Тигру, вылив воду прямо ему в пасть. Местность вокруг подходила тигону больше чем ему, но даже эти огромные коты редко уходили очень далеко от своих зарослей у подножия гор. Это была жестокая, негостеприимная земля, здесь было невозможно играть или добывать пищу. И одну вещь он знал абсолютно точно. Он не сможет оставаться здесь дольше суток.

Почему мы вообще должны оставаться здесь ? поинтересовался Эйрон.

– Мы должны подождать Старейшину Ал'Кали, – сказал Сорак.

И для чего? сухо ответил Эйрон. Раскопать прошлое, которое не имеет никакого значения сейчас? Что ты выиграешь, когда узнаешь ответы на эти бессмысленные вопросы, которыми так мучаешься?

— Быть может узнаю себя.

Я понимаю. Следовательно ты ничего не знаешь о себе? Неужели за десять лет в монастыре виличчи ты так ничему и не научился?

— Виличчи не могли научить меня тому, что они сами не знают, – сказал Сорак.

Итак, ты не знаешь, где твои родители. Ты не знаешь, какое имя тебе дали при рождении. Неужели это знание так важно?

— Важно мне, не тебе.

И когда ты узнаешь все это, что изменится? Ты никогда не поменяешь имя. Сорак – вот твое истинное имя. То имя, которое тебе дали, какое бы оно не было, будет сидеть на тебе как плохо скроенный плащ. Ты никогда не знал своих родителей. Все, что ты знаешь, что их может не быть в живых. Но даже если это не так, ты для них абсолютно чужой.

— Возможно, но если они живы, я хотел бы найти их. Я – их сын. В этом смысле мы никогда не будем чужими друг другу.

А не думал ли ты, что именно они выбросили тебя из племени. Ты мог быть нежеланным ребенком, живое напомине об их глупости и неосторожности. Быть может, они сожалеют о том, что произошло между ними. Ты может оказаться болезненным воспоминанием, вернувшись домой из ниоткуда.

— Но если они любили-

Это только твое предположение, и ничего больше. Так как нет никаких свидетельст противного, это только то, чтобы тебе хотелось бы думать. Эльфы и халфлинги всегда были смертельными врагами. Возможно, племя твоего отца напало на племя твоей матери, а ты – последствия насилия.

— Я думаю, что это может быть, – неуверенно сказал Сорак.

Представь себе, что твоя мать была вынуждена выносить ребенка от смертельного врага, который обесчестил и унизил ее. Такой ребенок никогда не будет принят ее племенем. Такой ребенок является постоянным напоминанием о ее боли и унижении. Что может мать чувствовать к такому сыну?

– Я не знаю, – ответил Сорак.

Достаточно, Эйрон, сказала Страж. Оставь его в покое.

Я просто хотел, чтобы он увидел все аспекты вопроса, сказал Эйрон.

И как обычно сосредоточился на самых ужасных, сказала Страж. Что ж, мы тебя поняли. Действительно, то, что ты сказал, возможно. Но также возможно и то, что мать любила даже и такого ребенка, независимо от насилия, которое совершили над ней… даже предполагая, что оно было, а у нас нет никакой возможности проверить это. Если она не чувствовала к ребенку ничего, кроме отвращения, почему же она так долго держала его при себе? Сорак просто хочет знать правду.

Если Сорак дейстяительно хочет узнать правду, тогда он должен знать и то, что правда может оказаться очень неприятной, сказал Эйрон.

– Я знаю это, – сказал Сорак.

Тогда зачем баламутить темные воды прошлого ? спросил Эйрон. Что за дела? С каждым прошедшим днем жизнь начинается заново. И ты должен жить и делать то, что хочешь.

— Что мы хотим, ты имеешь ввиду, – сказал Сорак. – И возможно в этом лежит ключ к проблеме. Я не боюсь узнать правду, Эйрон, принесет ли это мне радость или горе. А ты?

Я? Почему я должен бояться?

— Это вопрос только в том случае, если ты можешь ответить, – сказал Сорак. – Те вопросы, которые ты задавал, мне уже приходили на ум. Иначе, я уверен, ты нашел бы какой-нибудь хитрый способов заставить меня подумать о них. – Он иронически улыбнулся. – А возможно ты это уже сделал, и теперь хочешь внедрить их мне в сознание, посеять во мне неопределенность и неуверенность. Так вот, я не отступлюсь от задачи, которую я сам себе поставил, даже если мне придется потратить на нее всю оставшуюся жизнь. Возможно, Эйрон, ты считаешь, что лучше не знать прошлого, что это дает определенную защиту и безопасность. Но я так не считаю. И даже если бы я знал, куда мне предстоит идти в моей жизни, неважно, в первую очередь я обязан узнать, где я был. И кем.

И зачем тебе знать, кем ты был? спросил Эйрон.

– Я считаю, что никогда по-настоящему не узнаю и не пойму себя, пока не открою, кем я был и откуда пришел, – ответил Сорак.

Тот, которым ты являешься и которым мы все являемся, сказал Эйрон, родился десять лет назад, в пустыне.

– Нет, там мы все едва не умерли, – возразил Сорак. – И если я не найду мальчика, который жил до этого, вот тогда он действительно умрет, и какая-то часть нас тоже умрет, вместе с ним. А теперь послушайся Стража и оставь меня одного. Я должен очистить свой ум и попробовать вызвать Кетера.

Из всех членов его племени, Кетер был самый загадочный, и Сорак почти ничего не знал о нем, во всяком случае намного меньше, чем о других. Во всех остальных он мог видеть, как часть его расколотого сознания развилась из зернышка внутри его характера в совершенно независимую личность, со своим собственным характером и особенностями. Аббатисса помогла ему понять, как его женские черты характера, которые есть в каждом мужчине, отделились и развились в три совершенно непохожих женщины его племени. Страж заключала в себе заботливость, защиту и настойчивость. Кивара развилась из его чувственной природы, что объясняло ее страстность, любопытство и полное отсутствие любых моральных запретов. Наблюдатель получила его настороженность, готовность к самообороне и интуитивное стремление к безопасности.

Среди мужских личностей, Путешественник являлся его разросшимся прагматизмом, получив в наследство от него и его эльфийскo-халфлингских предков стремление двигаться вперед. Поэт воплощал все того, что в нем было смешного, ребяческого, всегда готового играть и творить, он ничего не принимал всерьез и находил невинные удовольствия во всем, что бы его не окружало. Эйрон был циник и пессимист, его отрицательное и настороженное отношение ко всему выросло из разочаровавшегося в жизни реалиста, который всегда взвешивал все за и против, и устал от романтического оптимизма. Скрич вырос из свойственной халфлингам общности с животными и другими, низшими созданиями, очень простая и незамутненная сторона его собственной животной природы. Темный Маркиз был темной, мрачной стороной его подсознания, он редко выходил на поверхность, зато с страшной, ошеломляюще-примитивной и все побеждающей силой. Были еще три-четыре личности, которые были очень глубоко похоронены, быть может в его первоначальном ядре. Сорак вообще не знал о них ничего, но невежество в данном случае базировалось на отсутствии знаний, а не на неспособности понять, как в случае с Кетером.

Возможно, так во всяком случае полагала аббатисса, Кетер был духовным воплощением его высшего, мистического "я". Но Сорак считал, что Кетер вообще не вырос из него, ни из одной части его сознания. Кетер никогда не говорил с аббатиссой, так что любое знание о нем она подчерпнула от самого Сорака, а Сорак разговаривал с Кетером нечасто и всегда по инициативе Кетера. Большинство остальных Сорак легко понимал и легко общался с ними. Но с Кетером, это было похоже на визит существа из другого мира.

Кетер знал вещи, которые Сорак никак не мог знать, ни одним рациональным путем. Он знал такое, что Сорак скорее всего никогда и не узнает. И Кетер был стар, по меньшей мере он казался очень старым. В нем была какая-то древность, он был отделен от Сорака намного больше и намного глубже, чем любой из его внутреннего племени. Сам Сорак считал, что в тот момент, когда из его сознания возникло племя в одном, в его рассудке открылись мистические ворота, и Кетер пришел через них из другого уровня существования.

Кетер знал о событиях, которые случились задолго до рождения Сорака. Он говорил о чем-то, что он называл Зеленой Эрой, и утверждал, что жил именно тогда, тысячи лет назад. В тех немногих случаях, когда Сораку удалось поговорить с Кетером, эта таинственная, мистическая личность рассказала ему не так-то много, но и то, что Сорак узнал, были вещи, намного превосходящие знания и опыт Сорака.

Эйрон утверждал, что он не обращает внимания на Кетера, так как тот не «снисходил» до него. Но, на самом деле, и как это чувствовал Сорак, он боялся Кетера. Правда, возможно, страх – не самое подходящее слово. Эйрон уважал и побаивался Кетера, так как не только не мог объяснить, откуда тот взялся, но и не мог понять, кто он собственно такой. Кивара, например, вообще ни разу не упоминала его. Возможно она и не знала о нем. Путешественник редко комментировал происходящее, так что Сорак не знал, что Путешественник думает об этом. Наблюдатель, да, она знала о Кетере, но, как обычно, не говорила ничего. Он Поэта трудно было получить ответ на любой вопрос. Так что из всех, входивших в племя, только Страж рассказала ему кое-что о Кетере, но даже она знала мало. С ее телепатическими и псионическими способностями, она смогла убедиться, что Кетер – абсолютное добро, обладает такой чистотой души, которую она никогда не встречала ни в одном живом существе. Но когда Кетер приходил, Страж ныряла как можно глубже, как, впрочем, и все остальные, и все ее знание в таких случаях сводилось только к одному: он здесь.

Так кем же был Кетер в точности? Сорак не знал и у него не было способа узнать это. Он чувствовал, что Кетер был дух, призрак, обломок какого-то живого существа, жившего давным давно, но, может быть, он был воплощением всех его прошлых жизней. Существовала, как рассказала ему аббатисса, неперерывная последовательность многих поколений, память о них сохранялась, и, хотя большинство людей не подозревало об этом, она все еще была доступна, хотя и не на одном из уровней сознания. Возможно, Кетер был спиритуальным воплощением этой памяти. А может быть Кетер вообще был другим живым существом, призраком, который был способен перемещаться между мирами, и в этом мире выбрал его, Сорака, для своего воплощения.

– Вопросы, – прошептал себе Сорак, поглубже зарываясь в свой плащ, так как ледяной ветер свистел и в той крохотной нише, в которой он укрывался. – Ничего, кроме вопросов, никогда нет ответов. Кто я такой? Что я такое? Что меня ждет?

Тигра притиснулся поближе к нему, чувствуя, что ему нужно тепло. Он взлохматил огромную голову зверя и ласково прижал к себе. – Кто знает, Тигра. Возможно я просто замерзну здесь, в этих проклятых камнях, и на этом закончатся все мои проблемы.

Ты не замерзнешь, Сорак, сказала Страж. Было бы слишком глупо проделать такой путь только для того, чтобы замерзнуть. Очисти свой мозг. Успокой свои мысли. Возможно Кетер придет.

Да, подумал Сорак, возможно и придет. Но откуда? Из моего собственного расщепленного сознания, или еще откуда-нибудь, из такого места, которого я не могу ни увидеть ни понять?

Он глубоко вздохнул, потом медленно, глубоко выдохнул, потом повторил этот процесс еще несколько раз, пытаясь успокоить себя и войти в состояние спокойного, безмятежного, бездумного парения. Он сконцентрировался на вдохах и выдохах, расслабил мышцы и слушал только ветер и звуки своего дыхания. Как его научили в монастыре виличии, он постепенно стал соскальзывать в спокойную, безмятежную медитацию, глаза закрылись, дыхание стало глубоким и ровным…

* * *

– Сорак?

Его веки вздрогнули и открылись. Первое, что он осознал, что уже настала ночь, и обе полные луны Атхаса висели в небе. Во вторых, ему не было холодно. Ветер не перестал дуть, его порывы по-прежнему жестоко били по нему, но он чувствовал только тепло. И наконец он увидел фигуру, стоявшую перед нишей, в которой он укрывался, и опиравшуюся спиной на камень. Это был силуэт стройной женщины, завернувшейся в плотный плащ, старой женщины с длинными белыми волосами, падавшими на грудь и плечи.

– Вот уже второй раз ты позвал меня, и я пришла. Только теперь я вижу не ребенка, а взрослого эльфлинга.

– Старейшина Ал'Кали? – сказал Сорак, медленно и слегка неуверенно поднимаясь на ноги.

– Нет нужды в таких церемониях, – сказала она. – Зови меня просто, Лира.

– Лира, – сказал он. – Я … позвал тебя?

– Твоя сила не уменьшилась, – сказала она. – На самом деле она стала еще больше. Я была абсолютно права, поместив тебя в монастырь виличчи. Похоже, они хорошо обучили тебя.

Он покачал головой, чувствую себя озадаченным. – Я не помню… Мне казалось, что еще мгновение назад был день и …

Потом он осознал, что произошло. Из его памяти полностью выпал период времени, «провал», как это случалось много раз, когда кто-нибудь из остальных полностью выходил на поверхность и контролировал тело. Однако, в этот раз ни он, ни никто из других не помнили, что произошло за эти бесследно исчезнувшие часы. Хотя он чувствовал, что его мышцы слегка затекли от долгого сидения на одном месте, ему было тепло и уютно, и он чувствовал глубокое внутреннее спокойствие. Кетер. Это был Кетер, он приходил, он контролировал тело, он позвал пирену, так как ни он сам, ни никто другой не мог этого сделать, и этот зов дошел до Лиры Ал'Кали, стоявшей на вершине Зуба Дракона, в точности так же, как это было десять лет тому назад.

– Иди. – сказала Лира, беря его за руку. – Там есть сухая балка, бегущая вниз с горы, недалеко, на запад отсюда. Иди по ней, пока не выйдешь к соленому пруду, которым она заканчивается. Разбей там лагерь и разведи костер. Скоро восход, и я должна принести мои клятвы. Вскоре после рассвета я спущусь туда и мы поговорим.

Она повернулась и начала карабкаться по камням вверх, к вершине. Ветер развевал плащ за ее спиной, пока она поднималась сильными, целенаправленными движениями. Затем ее плащ вздулся, стал похож на трепетавшие на ветру крылья и, внезапно, она взлетела. Матаморфоза произошла буквально в одно мгновение, быстрее, чем глаз может увидеть, и Сорак с изумлением глядел как птерракс поднимается в темное небо, его большие, кожистые крылья были широко раскрыты, он оседлал поток восходящего воздуха и исчез из вида.

* * *

Костер догорел до угольков. Был уже рассвет, когда Сорак добрался до берега маленького горного озера. Он был сыт и знал, что Путешественник охотился, пока он спал. Однако не было ни малейшего следа безусловно произошедшего убийства. Путешественник всегда был очень тщателен и, учитывая отвращение Сорак к поеданию мяса, уничтожал любые свидетельства, которые тот мог бы увидеть, так что Сорак понятия не имел, что именно насытило его тело. Он и сам предпочитал не знать это. Волосы были мокрые, так что он понял, что Путешественник, или кто-либо другой, выкупался в маленьком пруду с проточной водой, лежавшем за соленым озером. Озеро было намного ниже, чем подножие Зуба Дракона, так что утро было приятно прохладным, никакого сравнения с обжигающим холодом предыдущей ночи.

Когда Сорак, потягиваясь, сел, он увидел расклина, который бежал по берегу озера по направлению к нему. Уши Тигры встали торчом, когда он учуял собакоподобное создание, чья серебристая шкура блестела в лучах восходящего утреннего солнца. Животное не представляло для Сорака никакой опасности, так как питалось только растениями. Его потрясающе эффективный матаболизм позволял извлекать малейшие следы металлов из почти любого типа растений, даже отравленных, к яду которых расклинн был абсолютно не восприимчив. В результате его шкура была тверда как металл, и высоко ценилась охотниками, которые продавали ее как готовую броню. Расклинны обычно бывали невысоки, не больше трех футов в холке, и весили не больше пятидесяти фунтов. Этот, однако, был весьма крупный экземпляр, и, заметив Сорака, направился прямо к нему, а не стал удирать со всех ног. Тигон не сделал навстречу зверю ни шагу, и мгновение спустя Сорак понял почему. Он моргнул и увидел Лиру, встававшую с четверенек и вытиравшую руки о плащ.

– Эти старые кости болят все больше и больше в эти дни, – сказала она со вздохом, приблизившись к лагерю Сорака. – И они чувствуют холод каждого прошедшего года.

Она уселась на землю рядом с горячими углями костра, пошевелила полусгоревшие поленья и начала греть руки в поднявшемся пламени. Ее старое лицо все было в пегментных пятнах, как у старого пергамента, но ее глаза все еще сверкали молодостью и силой. – Я думаю, что ты не догадался захватить с собой бутылку старого Тирского бренди?

– У меня есть только вода, – ответил Сорак. – И она вся в … твоем распоряжении, Лира. Вода озера свежа и холодна, и я наполню свой мех ей, когда выпьем эту.

– Тогда вода, да будет она благословенна, – сказала Лира, принимая мех и выливая его себе с рот. – Ааах. Путешествия вызывают ужасную жажду. А так как я всегда в дороге, я всегда хочу пить. Но немного Тирского бренди не помешало бы после такого холодного пути.

– Что такое Тирское бренди?

Она удивленно подняла брови. – А, ну конечно. Ты же жил в монастыре виличчи. И, как я припоминаю, виличчи делают замечательное вино из красной смородины.

– Я пробовал его, – сказал Сорак. – Но оно мне не понравилось. На мой вкус оно черезчур сладкое.

– Ну, тогда тебе понравится Тирское бренди. Оно не сладкое, скорее кислое, и замечательно пахнет. Но учти, что ты должен быть осторожен с ним, по крайней мере первые несколько раз. Больше, чем один бокал, заставит твою голову закружиться, а на следуюшее утро ты встанешь с головной болью и пустым кошельком.

– Что такое головная боль я хорошо знаю, – сказал Сорак. – А кошелька у меня нет.

Лира усмехнулась. – Тебе надо еще много чему научиться, если ты когда нибудь рискнешь войти в любой город.

– Я должен еще многому научиться в любом случае, – согласился Сорак. – Именно поэтому я искал тебя, я надеюсь, что ты сможешь направить меня по верному пути. Я ищу знание.

Лира кивнула. – Ты ушел из монастыря, чтобы найти свою дорогу в жизни. Так и должно было быть. Монастырь хорошо подготовил тебя, но школа настоящей жизни намного более суровая, и ты должен пройти ее. Какое знание ты ищешь?

– Знание о себе, – сказал Сорак. – Я всегда чувствовал, что мне надо знать, кто мои родители и откуда я появился. Я не знаю даже свое настоящее имя. И я чувствую, что обязан узнать это прежде, чем я смогу понять смысл и цель своей жизни. Я надеялся, что ты поможешь мне, так как это ты нашла меня и привела в монастырь.

– Ты думаешь, что я могу сказать тебе все это? – спросила Лира.

– Возможно нет, – ответил Сорак, – но я подумал, что я говорил что-нибудь тогда, когда ты нашла меня, и это ты помнишь. А если нет, то ты, наверняка, сможешь показать мне место, где ты нашла меня, и оттуда я начну свои поиски.

Лира покачала головой. – Ты был почти при смерти, когда я нашла тебя в пустыне, – сказала она, – и не сказал ни одного слова. А что до места, то я его не помню. Я прилетела на твой призыв о помощи и не отметила места. Один кусок пустыни почти ничем не отличается от другого. А кроме того я не понимаю, как это поможет тебе. Сколько лет прошло с тех пор, десять? За это время улетучивается любой след, даже психические впечатления, которые ты мог оставить за собой, если, конечно, они не были исключительно сильными, такими, к примеру, которые буквально впечатываются в землю после страшной битвы.

– Так что ты не можешь помочь мне? – сказал Сорак, чувствуя как волна разочарования поднимается в его душе.

– Нет, этого я не сказала, – ответила Лира. – Я не знаю ответов на твои вопросы, но могу помочь тебе. При условии, конечно, что ты примешь мой совет.

– Конечно я приму его, – ответил Сорак. – Без тебя сейчас я бы не жил. Я должен тебе, и никогда не буду способен отдать свой долг.

– Хм, возможно отдашь и заодно поможешь самому себе, – сказала Лира. – Ты знаешь цели Подателей Мира? И учили ли тебя Пути Друидов?

Сорак кивнул.

– Отлично. Тогда ты знаешь и о осквернителях и королях-волшебниках, которые выкачивают жизнь из нашего мира. Тебя учили и ты должен знать и о драконах. А вот знаешь ли ты об аванжионе?

– Легенда, – сказал Сорак, пожимая плечами. – Миф, который помогает растоптанному миру хранить надежду.

– Тем не менее множество людей верят, – сказала Лира, – что это больше, чем легенда. Аванжеон – реален. Он живет. Или, я должна сказать, его потенциальный прототип живет, так как аванжеон все еще мужчина.

– Ты имеешь в виду, что кто-то действительно начал метаморфозу? – с изумлением спросил Сорак. – И кто?

– Никто не знает, кто он, – ответила Лира, – и никто не знает, где его найти. По меньшей я не встречала никого, кто знал бы, где находится этот уединенно живущий волшебник, или даже его настоящее имя. Он известен под именем Мудрец, так как знание его настоящего имени дало бы преимущество его врагам, а среди них, между прочим, короли-волшебники. Однако есть кое-кто, кто знает о его существовании, кто время от времени обменивается с ним посланиями, так как это дает им надежду в их собственных делах. Одна из таких групп – Союз Масок, другая – пирены. И, конечно, аббатисса монастыря виличчи тоже в курсе дела. Теперь и ты знаешь.

– Госпожа Варанна знает? – сказал Сорак. – Но она никогда не говорила мне о нем. И какое отношение этот волшебник-отшельник имеет ко мне?

– Варанна дала тебе Гальдру, не правда ли?

Сорак нахмурился. – Гальдру?

– Твой меч, – ответила Лира.

Сорак снял с пояса свой эльфийский меч и положил его рядом с собой. – Этот? Она не упоминала, что у него есть имя.

– На его клинке есть надпись, правда? – сказала Лира. – Это эльфийские руны, их значение: «Сильный духом, верный в беде, закаленный в вере»?

– Да, – сказал Сорак. – Я сказал, что это – черты характера благородного человека, а госпожа ответила, что это больше, чем черты характера, это кредо древних эльфов. И что пока я живу в соответствии с этим девизом, меч никогда не предаст меня.

– И так оно и будет, если, конечно, ты получил его в подарок, а не украл.

– Я не вор, – возмущенно сказал Сорак.

– Я и не думаю, что вор, – сказала Лира с улыбкой. – Однако приятно видеть, что в тебе есть гордость. Это и означает «сильный духом». И пока ты будешь силен духом, Гальдра будет «верен в беде», будет служить тебе верой и правдой в любой буре и любом сражении. Этот клинок «закален в вере», вере того, кто владеет им. Пока твоя вера чиста и незамутнена грязными страстями, Гальдра никогда не предаст тебя, его лезвие сокрушит любое препятствие на твоем пути.

Сорак медленно вытащил меч из ножен. – Почему Госпожа ничего не сказала мне об этом?

– Возможно она рассчитывала, что я расскажу тебе.

– И почему?

– Потому что это я дала ей меч, – сказала Лира. – И передавая тебе меч она, тем самым, послала сообщение мне.

Сорак потряс головой. – Я уже ничего не понимаю. Так этот меч твой? Я думал, что это эльфийский меч.

– Он и был, много, много лет тому назад, – сказала Лира. – И он никогда не был мой, на самом деле. Мне его доверили, на время, а я дала его Варанне на сохранение.

– Она сказала, что ей его дали за некоторую услугу, которую она оказала, – сказал Сорак.