Текст книги "Красный монарх: Сталин и война"

Пепел преступника Ежова и гения Бабеля выбросили в общую могилу на старом Донском кладбище. На ней табличка: «Общая могила номер 1, 1930–1942». Всего в двадцати шагах виднеется надгробный камень, на котором написано: «Хаютина Евгения Соломоновна, 1904–1938». Ежов, Евгения и Бабель лежат рядом.

Ежова изображают обезумевшим от запаха крови чудовищем, убивавшим невинных людей вопреки приказам Сталина. Полтора года Большого террора получили название «ежовщина». Не исключено, что это слово придумал сам Сталин, потому что нередко его использовал. Ягода и Ежов были подонками, размышлял вождь. Ежов оказался «крысой, которая убила много невинных людей», – сказал как-то генсек авиаконструктору Яковлеву. «Мы должны были его расстрелять», – признался вождь Серго Кавтарадзе. После войны Сталин заметил: «Не стоит доверять доказательствам в делах 1937 года. Ежов плохо руководил НКВД. В него проникли антисоветские элементы, и они уничтожили немало невинных людей, наши лучшие кадры».

Оглядываясь назад, Иосиф Виссарионович также сомневался и в необходимости террора Берии. «Берия вел слишком много дел, – говорил он. – Все арестованные признавались». Едва ли это стало озарением последних лет жизни вождя. Он всегда знал, как в НКВД придумывают доказательства и выбивают показания. Он шутил, порой ворчал, но всегда соглашался, потому что заранее сам решал, кто враг, а кто нет.

Расчистив авгиевы конюшни, оставленные предшественником, Берия попросил Сталина разрешить расстрелять и главного палача. Сталин приказал наркому оставить Блохина в покое. Он объяснил, что тот делает черную работу, такую трудную и такую важную для партии. Вождь сохранил Блохину жизнь, чтобы он убил еще тысячи людей.

Сталинский зять Станислав Реденс, «разоблаченный» Ежовым, был расстрелян 12 февраля 1940 года. Его жена Анна все еще надеялась, что он вернется. Она часто звонила Сталину и Берии и спрашивала, когда его отпустят. В конце концов Лаврентию Павловичу это надоело, и он сказал Анне, чтобы она забыла о существовании мужа.

Коктейли Молотова. Зимняя война и жена Кулика

После заключения пакта с Риббентропом Сталин пребывал в отличном расположении духа. Хорошее настроение, однако, никак не повлияло на его параноидальную подозрительность. Наибольшая опасность сейчас угрожала женам друзей и соратников вождя.

В ноябре 1939 года на даче Григория Кулика, заместителя наркома обороны, который руководил вторжением в Польшу и часто допускал промахи, грубые ошибки, зазвонил телефон. Маршала Кулика и длинноногую зеленоглазую красавицу Киру Симонович многие считали самой красивой супружеской парой в окружении Сталина. В тот вечер они отмечали день рождения Григория. На даче собрался весь цвет советской аристократии, начиная от Клима Ворошилова и кончая рабоче-крестьянским графом Алексеем Толстым, вездесущим придворным певцом Козловским и несколькими балеринами. Трубку снял хозяин.

– Тихо! – неожиданно прошипел он. – Это Сталин! – Потом после короткой паузы заговорил в телефон: – Что я делаю? Отмечаю с друзьями свой день рождения.

– Подождите меня, – попросил Сталин. – Не садитесь за стол.

Скоро вождь появился на даче с Власиком и ящиком вина. Он поздоровался со всеми присутствующими и расположился за столом. Козловский исполнял любимые песни Иосифа Виссарионовича, в том числе арию герцога из «Риголетто». Высокий гость слушал певца и потягивал грузинское вино.

Кира Кулик подсела к Сталину и принялась болтать с ним, как старая подруга. Кира Симонович была дочерью сербского графа. Мало того что тот был аристократом, так еще и руководил царской охранкой в Финляндии, а затем, в 1919 году, расстрелян чекистами. После революции Кира вышла замуж за купца-еврея. Когда мужа сослали в Сибирь, она отправилась с ним. Потом всеми правдами и неправдами семья сумела перебраться на юг. Там Кира и познакомилась с Григорием Куликом, коренастым, всегда подвыпившим прожигателем жизни.

Кулик командовал сталинской артиллерией в Царицыне. К сожалению, его познания в военном искусстве замерли на уровне 1918 года. Сербская графиня стала его второй женой. Они влюбились друг в друга с первого взгляда и быстро стали супругами.

Так же как и Бронка Поскребышева, Кира Кулик не упускала случая побеседовать со Сталиным. Она блистала на кремлевских торжествах и праздниках. «Она была очень красива, – вспоминала одна женщина, тоже часто бывавшая в Кремле. – Тухачевский, Ворошилов, Жданов, Ягода, Ежов, Берия – все ухаживали за ней». Естественно, не обошлось без слухов, что Сталин сделал Киру своей любовницей.

Сейчас Иосиф Сталин сидел около пианино в окружении Киры Кулик и других присутствовавших на дне рождения молодых женщин.

– Мы пьем за ваше здоровье, Иосиф Виссарионович, – сказала знаменитая балерина. – Позвольте мне поцеловать вас от лица всех женщин.

Генсек облобызал балерину в ответ и произнес тост в ее честь.

Все шло хорошо, пока Кира не допустила непростительную ошибку. Когда остальные женщины отошли и она осталась с генсеком наедине, Кулик попросила Сталина освободить из лагеря своего брата, бывшего царского офицера. Вождь благосклонно выслушал Киру и начал ставить на граммофон свои любимые пластинки. Все танцевали, за исключением Сталина.

Иосиф Виссарионович подарил имениннику книгу с дарственной надписью: «Моему старому другу. И. Сталин». Но поступок Киры, который как бы подразумевал ее близость к правителю советской империи, заронил в генсеке подозрения.

* * *

Через несколько дней маршал Кулик приказал начать артиллерийский обстрел территорий Финляндии. Артподготовка послужила сигналом к началу вторжения советских войск в четвертую страну, находившуюся согласно советско-немецкому договору в сфере влияния СССР. Это скандинавское государство до 1918 года входило в Российскую империю. Сейчас граница между Советским Союзом и Финляндией располагалась так близко от Ленинграда, что финские войска могли угрожать колыбели революции.

12 октября финская правительственная делегация встретилась со Сталиным и Молотовым в Кремле. Советские руководители потребовали передать СССР военно-морскую базу в Ханко. Финны, к большому удивлению вождя, отвергли эти требования и сказали, что для передачи базы в Москве им нужно большинство в пять шестых в парламенте. Сталин рассмеялся.

– Уверен, вы получите девяносто девять процентов!

– И наши голоса в придачу, – пошутил Молотов.

Последняя встреча делегаций проходила уже без шуток.

– Мы, гражданские люди, не видим выхода из создавшегося тупика. Придется передать это дело на рассмотрение военных… – пригрозил Молотов.

Во время ужина с Берией и Хрущевым у себя на квартире Сталин отправил финнам ультиматум. Вячеслав Молотов и Андрей Жданов, отвечавшие за советскую политику в районе Балтики, флот и оборону Ленинграда, поддержали вождя. Анастас Микоян сказал немецкому дипломату, что предупреждал финнов о последствиях отказа:

– Они перегнули палку. Терпение русского народа лопнуло. Русские относятся к этому району с особым вниманием. Поверьте, мы, кавказцы в политбюро, с большим трудом сдерживаем русских товарищей.

Когда срок ультиматума истек, руководители Советского Союза продолжали пировать в Кремле.

– Давайте начнем прямо сегодня, – предложил Сталин и отправил Кулика руководить артобстрелом финской территории.

Генсек не учел, что само присутствие этого маршала на любом военном мероприятии гарантирует неудачу.

30 ноября пять советских армий перешли границу между двумя странами на протяжении всех тысячи с лишним километров. Лобовые удары по сильно укрепленной оборонительной линии Маннергейма были отбиты. Красная армия понесла большие потери. Финны, одетые, как привидения, в белые костюмы, незаметно подкрадывались к советским войскам, убивали солдат и офицеров и тут же исчезали. В северных лесах появились пирамиды замерзших трупов красноармейцев. Финны поджигали советские танки бутылками с керосином. Всего они приготовили около 70 тысяч этих импровизированных гранат. Их назвали «коктейлем Молотова». Советский премьер был тщеславным человеком, но к такому использованию своего имени относился негативно.

К середине декабря Сталин потерял около 25 тысяч человек. Он, как и подобает военному дилетанту, вместо настоящей зимней войны рассчитывал на легкие бои. По его мнению, война с Финляндией должна быть чем-то вроде учебных маневров. Вождь отказался принимать составленный начальником Генерального штаба Шапошниковым план ведения настоящих боевых действий. Когда Воронов, заместитель Кулика по артиллерии, ставший в годы Великой Отечественной войны знаменитым маршалом, спросил, сколько времени отводится на эту операцию, он получил ответ: «От десяти до двенадцати дней». Воронов был уверен, что на операцию уйдет в лучшем случае от двух до трех месяцев. Григорий Кулик выслушал мнение заместителя, расхохотался и приказал разгромить финнов не позднее чем за двенадцать дней. Сталин и Жданов были так уверены в скорой победе, что уже думали над устройством будущей Финляндии. Они сформировали марионеточное правительство из финских коммунистов, которое должно было прийти к власти в Хельсинки после окончания боевых действий.

9 декабря 9-я армия была почти полностью уничтожена в районе деревни Суомуссалми. Деревня превратилась в развалины. Сталинские военные дилетанты ответили на поражение на поле боя испытанными средствами – расстрелами и репрессиями. «Считаю необходимым провести радикальную чистку в 44-й дивизии», – распорядился Климент Ворошилов.

В Европе убедились в слабости Красной армии. На Западе понимали, что она нуждается в реформах. Однако Сталин решил по-своему: после первых же неудач в Финляндии он отправил на фронт мрачного Мехлиса. На 1940 год пришелся пик его карьеры. «Я так поглощен работой, что даже не замечаю, как летят дни, – писал главный политрук Красной армии жене. – Сплю не больше двух-трех часов в сутки. Вчера было 35 градусов ниже ноля, но я чувствую себя прекрасно. У меня только одна мечта – побыстрее уничтожить финских белогвардейцев. Мы сделаем это, победа не за горами!»

26 декабря Сталин наконец понял необходимость перемен. Он назначил командующим Северо-Западным фронтом Тимошенко и приказал восстановить порядок в изрядно потрепанных войсках. Красноармейцы умирали от голода и холода. Даже Лаврентий Берия занял более человечную позицию. Он неоднократно докладывал Ворошилову о недостатке провианта на фронте. «У 139-й дивизии большие трудности, – сообщал нарком внутренних дел. – Не хватает продовольствия, нет бензина. Солдаты разбегаются». Сталин считал, что военные скрывают от него истинный масштаб бедствия, и верил только Мехлису.

«Белые финны опубликовали доклад об оперативной обстановке на фронте, в котором говорится об уничтожении 44-й дивизии, о тысяче наших пленных, о захвате 102 орудий, 1170 лошадей и 43 танков, – писал генсек Мехлису. – Сначала ответьте мне: это правда? Второе: где военный совет и начальник штаба 44-й дивизии? Как они объясняют свое постыдное поведение? Почему они бросили свою дивизию? Третье, почему Военный совет 9-й армии не проинформировал нас о положении дел? Мы ждем ответа. Сталин».

Мехлис примчался в Суомуссалми и нашел там хаос и неразбериху. Он не только не навел порядок, но еще больше их усилил. Лев Захарович подтвердил сообщения финнов о крупных потерях среди советских войск и расстрелял все командование. «Суд над Виноградовым, Волковым и начальником политического отдела проходил на открытом воздухе в присутствии всей дивизии, – рапортовал Мехлис. – Смертный приговор был приведен в исполнение тут же на глазах солдат и офицеров. Разоблачение предателей и трусов продолжается».

10 декабря сам Мехлис чудом избежал смерти. Он с гордостью докладывал Сталину, что его машина попала в засаду белофиннов. В отличие от большинства сталинских комиссаров Мехлис был удивительно храбрым человеком. Хотя эту смелость можно назвать и по-другому – самоубийственной удалью. Частично она объясняется тем, что, будучи евреем, Мехлис хотел стать «кристально чистым». Он действительно не раз брал командование над бегущими войсками и вел их в атаку. Мехлис и Кулик не скрывали катастрофического положения на фронте. «В войсках не хватает хлеба», – докладывал Лев Мехлис. Кулик соглашался: «Повсюду страшная неразбериха и бюрократия».

Сталин пребывал в подавленном настроении. Неудачи на фронте выводили его из себя. Временами он даже выглядел жалким и беспомощным. Хрущев видел, как генсек с очень расстроенным лицом бессильно лежал на диване. Это был предвестник нервного срыва, который случился с вождем в начале войны с немцами. От сильного напряжения Сталин заболел: его атаковали привычные стрептококки и стафилококки. Температура поднялась до 38 градусов, сильно болело горло. 1 февраля, когда Тимошенко начал наступление на финские позиции, состояние вождя улучшилось. 11-го советские войска перешли в широкомасштабное наступление. В конце концов сказалось превосходство в живой силе и технике Красной армии. Советские войска взяли верх над храбростью и стойкостью финнов. Когда к Сталину опять пришли врачи, он показал им карты.

– Сегодня мы возьмем Выборг, – радостно сообщил больной.

Финны запросили мира. 12 марта Андрей Жданов подписал мирный договор, по которому Финляндия уступала Ханко, Карельский перешеек и северо-восточный берег озера Ладоги. Всего финны лишились 55 тысяч квадратных километров территории, окружавшей Ленинград. Граница была отодвинута от колыбели революции на безопасное расстояние. Финляндия в ходе боев потеряла около 48 000 человек, Сталин – втрое больше, свыше 125 000. «Красная армия никуда не годилась», – позже скажет Сталин Черчиллю и Рузвельту.

Через много лет Хрущев обвинял Ворошилова в преступной халатности. Он язвительно шутил, что нарком обороны проводил больше времени в студии придворного живописца Герасимова, чем в своем комиссариате. Сталин изливал свой гнев в Кунцеве. Он набросился на Ворошилова, который не стал молча выслушивать упреки. Покраснев как рак, красный маршал начал кричать на Сталина:

– Ты сам должен винить себя во всем этом! Это ты уничтожил старую гвардию нашей армии, ты перебил лучших генералов.

Ворошилов схватил блюдо с молочным поросенком и бросил его на пол. Хрущев, присутствовавший при этом разговоре, говорил, что никогда не видел, чтобы со Сталиным обращались подобным образом. Такое поведение могло сойти с рук только Климу.

И все же Ворошилову пришлось взять на себя всю вину за неудачное течение Северной войны. 28 марта 1940 года он покаялся на заседании ЦК партии: «Должен признаться, что ни я, ни Генеральный штаб не имели ни малейшего представления об особенностях и трудностях, с которыми будет связана эта война». Мехлис ненавидел наркома. Он мечтал свалить соперника и занять его должность. Политрук заявил, что Ворошилов «не может просто оставить свой пост – его следует сурово наказать за допущенные ошибки». Любого другого на месте Климента Ефремовича в данной ситуации ждала бы неминуемая смерть, ему же все сошло с рук. Сталин не мог себе позволить уничтожить старого друга.

«Мехлис выступил с истеричной речью…» – заметил генсек, давая понять, что истерика мрачного демона недопустима и что Ворошилова нельзя трогать.

В середине апреля Сталин провел уникально откровенный для Советского Союза Высший Военный совет, на котором серьезность обсуждаемых вопросов нередко граничила с комизмом. Один из военачальников признался, что солдаты и офицеры сильно удивились, обнаружив в Финляндии густые леса.

– Нашим военным следовало бы знать, что в Финляндии есть леса. – Вождь невесело усмехнулся. – Леса там были и при Петре, и при Елизавете, и при Екатерине, и даже при Александре! Это уже четыре раза… Ничего не изменилось и сейчас! Леса в Финляндии никуда не исчезли.

Смех в зале.

Иосиф Виссарионович еще сильнее рассердился, когда Мехлис сообщил, что финны часто нападали во время послеобеденного отдыха наших войск.

– Послеобеденный сон? – в гневе воскликнул Сталин.

– Да, час сна после обеда, – подтвердил Григорий Кулик.

– Люди спят после обеда в домах отдыха! – проворчал Сталин.

И все же Сталин защищал саму кампанию.

– Могли бы мы избегнуть этой войны? – спрашивал он и сам отвечал: – Думаю, нет. Война, на мой взгляд, была неизбежна. Задержка с ее началом в пару месяцев могла бы означать для нас задержку в двадцать лет.

Сталин захватил больше территории, чем в свое время Петр Великий. Однако предупредил своих военачальников, что времена меняются и в 1940 году нельзя воевать теми же методами, как в 1918-м.

– Война с Финляндией заставляет вспомнить краснокожих индейцев, – сказал генсек. – У них были дубинки против ружей… Все они были перебиты.

6 мая Ворошилов был снят с поста наркома обороны. Его место занял Тимошенко. Шапошников не удержался на посту начальника Генштаба. Ему не помогло даже то, что Сталин признал его правоту, когда Шапошников требовал вести сражения по всем правилам военного искусства.

Война с Финляндией вызвала и другие изменения в Красной армии. Было признано необходимым поднять боевой дух и дисциплину, восстановлены генеральские звания. Самым важным, пожалуй, стало установление единого командования над войсками. Сталин наконец понял, что воевать гораздо труднее, когда командует не один человек, а несколько, которые зачастую только мешают друг другу.

Слова Ворошилова об уничтожении лучших генералов возымели действие. Сталин приказал освободить 11 178 офицеров, арестованных во время предыдущих репрессий и чисток в ходе боев. Официально они вернулись из длительной опасной командировки. Вождь заметил, что у одного из реабилитированных – Константина Рокоссовского – отсутствуют на пальцах ногти.

– Вас пытали в тюрьме? – поинтересовался он.

– Да, товарищ Сталин.

– В этой стране так много людей, которые на все говорят: «Есть!» – Сталин печально вздохнул.

Но из тюрем и лагерей вернулись не все.

– Где твой Сердич? – спросил генсек Буденного об их взаимном друге.

– Расстрелян! – ответил маршал.

– Жаль… Я хотел сделать его послом в Югославии…

Многие военные по-прежнему были влюблены в кавалерию и отказывались принимать современные средства ведения войны. Буденный и Кулик были уверены, что танки никогда не заменят лошадей.

– Вам меня не убедить в этом, – упрямо заявил Буденный. – Как только начнется война, все сразу закричат: «Быстрее посылайте кавалерию!»

В свое время Сталин с Ворошиловым расформировали специальные танковые корпуса. К счастью, Тимошенко уговорил вождя отменить этот глупый приказ.

Анастас Микоян называл засилье некомпетентных военачальников «триумфом Первой конной армии». Дело в том, что все сталинские друзья воевали в этой воинской части в годы Гражданской войны. Ворошилов был назначен заместителем председателя Совнаркома по культуре. Это назначение вызвало у Микояна смех. Он говорил: все логично, если учесть любовь маршала к собственным портретам.

Мехлис тоже стал заместителем премьера. Он считал себя великим военачальником и требовал, чтобы Тимошенко уговорил Сталина вновь назначить его заместителем наркома обороны. Сталин насмехался над наивностью Тимошенко.

– Мы хотим помочь Тимошенко, а он не понимает этого, – сказал Сталин. – Он хочет, чтобы ему оставили Мехлиса, но тот через три месяца просто съест его. Мехлис сам хочет быть военным комиссаром.

Мрачный демон наслаждался полным доверием вождя.

Кулик был больше похож на клоуна, чем на начальника артиллерии Красной армии. Этот невежественный толстяк часто кричал на своих подчиненных: «Выбирайте: тюрьма или медаль». Он презирал противотанковую артиллерию. «Что за чушь: ни грохота, ни воронок!» – возмущался маршал. Он же отверг знаменитые «катюши»: «Для чего, черт возьми, артиллерии нужны ракеты? Главное средство в артиллерии – это орудие, которое перевозят лошади». Он препятствовал запуску в массовое производство танка Т-34. Хрущев, которого Сталин любил за наглость, усомнился в компетентности Кулика.

– Но ты даже не знаком с Куликом! – резко ответил Сталин. – Я же знаю его со времен Гражданской войны, когда он командовал артиллерией в Царицыне. Он разбирается в артиллерии.

– Но сколько у вас там было пушек? – не унимался Хрущев. – Две, три? А сейчас он командует артиллерией всей страны!

Сталин отказался слушать Хрущева и велел ему заниматься собственными делами.

Особым доверием вождя после войны с Финляндией стал пользоваться Андрей Жданов. «Компетентных людей было много, – писал в мемуарах Анастас Микоян. – Но Сталин все больше относился к окружающим с подозрением. Поэтому доверие становилось самым главным признаком власти».

* * *

В мае 1940-го Сталин распорядился похитить жену Кулика, Киру. Берия приказал Теоретику, Меркулову, выполнить приказ. 5 мая Кобулов, князь-убийца Церетели и Владимирский, любимый бериевский заплечных дел мастер, выследили Киру Кулик по дороге к дантисту, затолкали в машину и отвезли на Лубянку.

Сталин и Берия обладали игривым садизмом и извращенным вкусом к подлому лицемерию. Причина похищения жены маршала до сих остается тайной. Против нее так и не было выдвинуто никаких обвинений. Мехлис собирал досье на Кулика. Конечно, в нем содержалась информация об аристократическом происхождении Киры, а также о разгульной жизни Григория Кулика, его пьяных выходках, антисемитизме, революционном прошлом и связях с троцкистами. Неизвестно – похитили ли Киру Кулик за то, что она обратилась к Сталину с просьбой о помиловании брата, или ее обвинил кто-то из любовников и она стала очередной жертвой ханжества Сталина.

7 мая, через два дня после исчезновения Киры, Сталин произвел ее мужа в маршалы. Вместе с ним маршалами стали Тимошенко и Шапошников. Это повышение было вполне в духе иронического садизма Иосифа Виссарионовича. Восторг новоиспеченного маршала по поводу маршальских звезд омрачался тревогой за жену. Он позвонил Лаврентию Берии. Тот пригласил его к себе на Лубянку. Пока Кулик пил чай в кабинете наркома внутренних дел, Лаврентий Павлович позвонил Сталину.

– Передо мной сидит маршал Кулик, – сказал он. – Нет, он не знает никаких подробностей. Говорит, что ушла, и все… Конечно, товарищ Сталин, мы объявим его жену во всесоюзный розыск и сделаем все возможное, чтобы ее найти.

Играя этот спектакль, и Сталин, и тем более Берия знали, что Кира сидит в камере прямо под кабинетом последнего. Через месяц графиню Симонович-Кулик, мать восьмилетней дочери, перевезли в специальную тюрьму Берии, Сухановку. Там Блохин хладнокровно убил ее выстрелом в голову. Кобулов жаловался, что Блохин застрелил Киру, не дождавшись его приезда.

«Всесоюзный розыск» Киры Кулик продолжался двенадцать лет. Маршал быстро понял, что Киру погубили сомнительные связи. Вскоре он женился вновь.

* * *

Тем временем Сталин и другие большевистские вожди решали, что делать с польскими офицерами, арестованными или захваченными в сентябре 1939 года. Они содержались в трех лагерях, один из которых располагался в Белоруссии около Хатынского леса. Сталин никак не мог решить их судьбу. На заседаниях политбюро шел удивительно откровенный разговор о том, что с ними делать. Кулик, командовавший польским фронтом, предложил всех освободить. Ворошилов соглашался с коллегой. Мехлис был уверен, что среди них есть враги. Сталин согласился с главным политруком. Григорий Кулик продолжал настаивать на освобождении. Тогда Сталин пошел на компромисс. Большую часть поляков освободили. Судьбу остальных окончательно решили на заседании политбюро 5 марта 1940 года.

Сын Берии утверждал, что отец возражал против расстрела. Им двигали не альтруистические соображения, а соображения, что поляки могут пригодиться позже. Правда, доказательств того, что Лаврентий Павлович возражал, нет. Нарком внутренних дел доложил Сталину, что 14 700 офицеров, землевладельцев, полицейских и 11 000 контрреволюционеров были шпионами и саботажниками, закоренелыми врагами советской власти. Их должны судить товарищи Меркулов, Кобулов и Баштаков. Сталин поставил свою подпись под рапортом, потом подчеркнул ее. Следом за ним расписались Ворошилов, Молотов и Микоян. Калинин и Каганович дали добро по телефону.

Массовая резня польских офицеров стала еще одной черной работой для НКВД. Единственным отличием от обычной «вышки» было количество осужденных. Так много убивать за один раз чекистам еще не приходилось. Однако существовал человек, который годился для выполнения и этой непростой задачи. Блохин приехал в лагерь Осташков вместе с двумя чекистами. Он обил специальный домик звуконепроницаемыми плитами и решил взять на себя стахановское обязательство расстреливать по 250 человек за ночь. Палач привез из Москвы кожаный фартук мясника и специальную шапочку. Он надевал рабочую одежду, чтобы не запачкаться кровью. А чтобы не оставить улик, Блохин стрелял из немецкого «вальтера». За двадцать восемь ночей этот суперпалач собственноручно расстрелял 7000 человек. Трупы зарывали в разных местах. 4500 тел из Козельского лагеря были похоронены в Хатынском лесу.

* * *

В июне того же года немецкий фюрер начал блицкриг против Нидерландов и Франции. Сталин по-прежнему относился с большим уважением к армиям Франции и Британии и считал, что они могут сдержать Гитлера на западе. 17 июня 1940 года разбитая Франция запросила мира. Неожиданный разгром французов должен был заставить вождя пересмотреть свое отношение к союзу с Германией. Но сейчас у него просто не оставалось выбора. Вячеслав Молотов, сжав зубы, «тепло» поздравил Шуленбурга «с замечательной победой немецкого вермахта». Критикуя союзников, потрясенный Сталин не стеснялся в выборе слов.

– Неужели они не могут оказать никакого сопротивления? – спросил он Хрущева. – Теперь Гитлер размажет наши мозги по стенке!

Сталин воспользовался возможностью и занял Прибалтийские государства и Бессарабию. Пока красноармейцы переходили границы, советские бомбардировщики развозили сталинских помощников по их удельным княжествам. Деканозову досталась Литва. Бывшему генеральному прокурору, требовавшему «расстрелять бешеных псов», а сейчас заместителю премьера Вышинскому выпало наводить порядок в Латвии. Андрей Жданов отправился в Эстонию. Жданов проехал по Таллину, эстонской столице, в броневике под охраной двух танков. Он назначил марионеточного премьер-министра и прочитал эстонцам лекцию: «…Все будет делаться в полном соответствии с демократическими парламентскими правилами. Мы же не немцы!» Но для многих прибалтийцев русские оказались куда хуже немцев. В общей сложности убиты и депортированы 34 250 латышей, почти 60 тысяч эстонцев и 75 тысяч литовцев.

Скоро НКВД сделал вождю долгожданный подарок. 20 августа агент Берии по фамилии Рамон Меркадер раскроил ледорубом череп Льву Троцкому, который сильно мешал внешней политике Сталина. Его смерть закрыла еще одну главу Большого террора.

Сталин захватил буферную зону между Балтийским и Черным морями. С каждым днем на столе у него появлялось все больше донесений разведчиков о том, что Гитлер намеревается напасть на СССР. Он стал относиться к немцам с удвоенным вниманием, но инстинктивно не доверял информации советских шпионов, а также рапортам нового начальника военной разведки ГРУ генерала Филиппа Голикова, который был полнейшей бездарностью, и Берии с Меркуловым.

Истоки подозрительного отношения Сталина и Молотова к собственным шпионам следует искать в их туманном большевистском прошлом. Их жизнь до революции проходила в подполье. Многие были двойными или даже тройными агентами. Они оценивали поступки и мотивы других людей, основываясь на собственной параноидальной подозрительности и криминальном складе характера. «Думаю, никогда нельзя доверять разведке, – говорил Молотов даже через много лет после описываемых событий. – Разведчиков нужно выслушивать и многократно перепроверять. У всех служб было бесконечное число провокаторов».

Информация о намерениях немцев напасть на СССР, по словам одного историка, сделала генсека еще более замкнутым и угрюмым. Начальство требовало от своих агентов присылать сообщения, которые были бы Сталину по душе. Однако большинство шпионов работало не на страх, а на совесть.

Сталин пытался укрепить влияние Советского Союза в Балканских государствах. Это не могло не встревожить Гитлера, который в это время принимал окончательное решение о нападении на союзника. Фюрер решил пригласить Молотова в Берлин, чтобы попытаться уговорить Москву изменить направление и продвигаться на юг, к Индийскому океану.

Накануне отъезда Вячеслав Молотов почти всю ночь просидел со Сталиным и Берией. Они решали, как сохранить пакт о ненападении. В написанных от руки инструкциях Сталин предлагал своему премьеру потребовать у немцев объяснений по поводу присутствия их войск в Румынии и Финляндии, попытаться выяснить истинные интересы и цели Гитлера, а также твердо заявить об интересах СССР на Балканах и в Дарданеллах.

Молотов признался жене, что перед поездкой специально изучал Гитлера: «Я читал книгу Раушнинга „Разговоры с Гитлером“. Раушнинг хорошо объясняет, как Г. вел себя в прошлом и как станет вести в будущем».