Текст книги "Добыча золотого орла. Пророчество орла"

Заставив себя вновь сосредоточиться на настоящем, Веспасиан бросил взгляд на Максимия и прочих командиров Третьей когорты. К ним трудно было не испытывать сочувствия. Они оказались под дурным руководством и вовсе не заслуживали тех наказаний, которые их ожидали. Максимий, несмотря на свой многолетний опыт, просто не обладал моральной устойчивостью и холодным рассудком, необходимыми для командира когорты. Вот классический пример того, к каким последствиям приводит назначение человека на слишком высокую, явно не по способностям, должность. Веспасиан горько сожалел о том, что зачислил Максимия во Второй легион, и гадал, скольким центурионам, стоявшим сейчас рядом с командиром когорты, события последних нескольких дней безнадежно испортят карьеру. «А ведь среди них есть хорошие, заслуженные люди, – размышлял легат. – Вот Туллий, он уже немолод, до полной выслуги осталось всего два года. Он человек опытный, с железными нервами, никогда не подводил товарищей. Или Макрон – на него всегда можно положиться. Во многих отношениях это просто идеальный центурион – смелый, находчивый и стойкий, как старая дубленая кожа. Возможно, лишенный воображения, но для центуриона это, пожалуй, не недостаток, а достоинство». Двоих других Веспасиан знал хуже. Лишь недавно получившие повышение Антоний и Феликс имели прекрасные послужные списки, и их произведение в центурионы всячески поддерживал префект лагеря Второго легиона. Но, припомнив, как неуверенно они вели себя на дисциплинарных слушаниях, Веспасиан предположил, что Секст мог рекомендовать их, получив взятку. В качестве рядовых легионеров они проявили себя прекрасно, но были ли готовы проявить себя так же и в качестве центурионов?

Последним из подчиненных Максимия, о котором подумал Веспасиан, был отсутствующий центурион Катон. Легат намеренно отгонял всякие мысли об этом молодом человеке, надеясь, что командующий закончит осмотр места происшествия до того, как опять вспомнит о Катоне. Карьера Катона оборвалась, а скоро, очень скоро, оборвется и его жизнь. Веспасиана это всерьез огорчало, поскольку ему не потребовалось много времени, чтобы понять – людей с такими способностями очень мало – и в его легионе, и в любом другом тоже. Всего за два года со времени зачисления во Второй легион этот юноша на глазах Веспасиана возмужал и вырос в настоящего командира, отважного и сообразительного. Конечно, он совершал ошибки, но зато всякий раз извлекал из этого уроки. А еще он умел побудить каждого солдата, служившего под его началом, проявить себя наилучшим образом. Такие люди, как Катон, приобретя необходимый командирский опыт, становились как мозг и хребет для профессиональной армии и могли рассчитывать окончить службу на высоких должностях главных центурионов, лагерных префектов. Могли даже – правда, это бывало в исключительных случаях – получить префектуру в легионах Египта – наивысший военный пост, доступный римлянину, не принадлежащему к высшему сенаторскому сословию. При том условии, разумеется, что их карьеру не губили случайные превратности войны или политические соображения вроде необходимости поддерживать репутацию императора Клавдия.

Уловив какое-то движение на валу, Веспасиан встрепенулся. Он настолько погрузился в свои мысли, что в какой-то момент перестал следить за передвижениями командующего, и теперь с удивлением обнаружил, что тот дошел до пролома в частоколе. Легат сказал себе, что должен сосредоточиться. Позволять себе отвлекаться в присутствии вышестоящих – вредная и опасная привычка.

Командующий Плавт наклонился, заглянул в проем, потом осторожно перегнулся через частокол и всмотрелся в ров по ту сторону, после чего медленно повернулся и зашагал обратно, к своим командирам.

Секст подался поближе к легату и, понизив голос, пробасил:

– Вот сейчас до нас доберется.

Командующий остановился в нескольких шагах от молча ожидавших его командиров и стоял, переводя взгляд с одного на другого, пока его глаза не остановились на Веспасиане.

– Все до единого?

– Так точно, командир.

– И никаких следов?

– Пока никаких, командир. Но я послал на их поиски всех своих разведчиков и конную когорту батавов. Как только они что-нибудь обнаружат, тут же доложат.

– Могу себе представить, – отозвался Плавт с язвительным сарказмом. – Иначе нет смысла болтаться по буеракам в такую погоду, верно?

– Так точно, командир, – ответил Веспасиан, усилием воли заставляя себя не опустить и не отвести в сторону взгляд. – Немного.

– Итак, сорок с лишним человек исчезли, и никто ни в этом, ни в главном лагере Второго легиона ничегошеньки не заметил. Мне это кажется прямо-таки невероятным. Или все твои наблюдатели слепы, точно Тиресий, или… арестованным позволили сбежать. В любом случае, легат, твои люди за это в ответе.

Веспасиан слегка склонил голову. Плавт несправедлив. В такую темную, дождливую ночь часовые в лагере вполне могли не заметить движения на валу Третьей когорты. Правда, если на это указать, то будет похоже на попытку оправдаться, и легат мигом представил себе приглушенные смешки и иронические косые взгляды, которые за этим последуют. Поэтому он воздержался от оправданий и вместо этого, глядя командующему прямо в глаза, сказал:

– Коль скоро речь о моих людях, то, поскольку ими командую я, вина лежит на мне в той же степени, что и на них… командир.

Командующий кивнул:

– Совершенно верно, легат. Вопрос в том, что мне со всем этим делать? Какое наказание будет подобающим для тебя и твоего легиона?

Веспасиан вспыхнул от гнева. Он прекрасно видел, к чему клонит Плавт, и, чтобы хоть как-то помочь своему легиону, должен был действовать быстро. Если генерал жаждет крови и для него это важнее поддержания боевого духа, Второму легиону придется принять еще один удар. Позор децимации уже лежал на них тяжким бременем, но тот факт, что наказанию подверглась только Третья когорта, давал остальному легиону возможность остаться в стороне и сохранить высокую репутацию, добытую ценой крови товарищей и основанную на впечатляющих ратных подвигах.

Естественно, Веспасиан, как их командир, грелся в лучах их достижений. Но в первую очередь он подумал о солдатах – о том, какой стыд они испытают, снова оказавшись мишенью для гнева командующего. И за все спасибо незадачливому Максимию да Третьей когорте. По всему получалось, что, если Веспасиан желает сохранить хотя бы то, что еще осталось от боевого духа легиона, необходима жертва.

– Командир, мой легион не заслуживает того, чтобы ответственность за упущения опозоренной когорты возлагали на всех. В ходе этой кампании Второй показал себя прекрасно. Мы сражались как львы – это твои собственные слова, командир, сказанные несколько месяцев назад. Как львы. Если кто-то и должен понести наказание, то это когорта, допустившая, чтобы арестованные бежали из ее расположения. Вину следует возложить на Третью, командир.

Командующий ответил не сразу: он обдумал слова легата и по прошествии некоторого времени кивнул.

– Ну что ж, в таком случае пусть из числа тех, кто допустил бегство товарищей, будет избрана замена каждому приговоренному.

При этих словах у Веспасиана бешено застучало сердце. Не может же быть, чтобы он и вправду намеревался снова устроить децимацию? «Что подумает по этому поводу враг? – посетила легата случайная мысль. – Решит, что, если предоставить римлян самим себе, они изведут себя сами, избавив своих недругов от лишних трудов сплошными децимациями?»

– Командир, – промолвил Веспасиан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, – мы не можем снова подвергнуть Третью когорту децимации. Она просто прекратит существование как боевая единица.

– Может, и прекратит, – ответил Плавт. – Но зато других эта безжалостная расправа побудит сражаться, когда придет время, а не поворачиваться и бежать, как эти подонки. Возможно, когда мы казним следующую группу, это станет уроком, который я хочу преподать наконец армии. Легат, когорта, о которой мы говорим, лишила нас возможности одержать окончательную победу над Каратаком. И в ближайшие месяцы нам придется дорого заплатить за их оплошность. А теперь еще и это! Сколько ущерба должны они нанести моей армии и репутации твоего легиона? Да, вторая децимация – это меньшее, чего они заслужили.

– Может быть, и нет.

Мысли бешено метались в голове Веспасиана. Было бы крайне негуманно снова приговаривать людей к казни. Кроме того, они еще могли принести определенную пользу. Но, с другой стороны, все должны увидеть, что они наказаны, и наказаны сурово.

Он посмотрел на командующего, глаза его блестели.

– Может быть, нам стоит использовать их для того, чтобы выманить бриттов из болот? Использовать как приманку. Это смертельно опасно, но ты ведь сам сказал, командир, что они должны понести наказание.

– Приманку? – скептически переспросил Плавт.

– Так точно, командир, – ответил Веспасиан, энергично кивая, но тут же понял: чтобы убедить Плавта согласиться с замыслом, который еще только начал вызревать в его голове, потребуется нечто большее, нежели с энтузиазмом высказанное предложение принести Третью когорту в жертву.

– Командир, может быть, вернемся ко мне в шатер и обсудим план в деталях? Для этого мне необходима карта.

– План? – с подозрением откликнулся Плавт. – Не знай я тебя лучше, мог бы предположить, что ты сам причастен к побегу. Смотри, чтобы этот твой план не оказался очередной безрассудной фантазией.

– Нет, нет, командир. Ничего подобного. Надеюсь, ты согласишься со мной, и он хорошо послужит достижению всех наших целей.

Плавт задумался. Веспасиан ждал, изо всех сил стараясь не выказать ни малейших признаков возбуждения, из-за которого каждый мускул его тела был в невыносимом напряжении.

– Вот, командир, – промолвил Веспасиан, разложив карту на походном столе.

– Очень красиво, – холодно отозвался Плавт и поднял глаза на легата. – Но может быть, ты все-таки объяснишь, что в этой карте такого интересного?

– Вот.

Веспасиан наклонился вперед и постучал пальцем по участку рядом с обширным пространством, обозначавшим не нанесенное на карту болото.

– Ну… и что это?

– Долина, командир. Маленькая долина. Торговец, один из наших агентов, пересек ее и прислал доклад. Я отправил разведчиков на проверку, и оказалось, что там действительно долина. Маленькое селение, разбросанные фермы и дорога, проходящая через нее и ведущая дальше, через самое сердце топей.

– Все это очень интересно, – пробормотал Плавт, – но мне-то от этого какая польза? И какое отношение это имеет к твоей Третьей когорте?

Легат помедлил. Ему все было ясно, но, похоже, столь очевидная для него возможность ускользала от командующего. А стало быть, излагая план, следует действовать особенно тактично, чтобы не обидеть Плавта.

– Я полагаю, командир, нам по-прежнему нужен Каратак?

– Разумеется.

– И он скрывается в этом болоте. Возможно, у него тут есть что-то вроде тайной передовой базы.

– Ну да, конечно, мы это все знаем. Что из этого?

– Начать с того, командир, что вряд ли нам удастся легко отыскать эту базу, если вообще удастся. Вспомни, чего мы натерпелись в болотах у Тамесиса прошлым летом.

При этом напоминании Плавт нахмурился. Легионам пришлось нарушить строй и пробираться через топи отдельными маленькими подразделениями. Множество петляющих среди болотных кустов троп только сбивали солдат с толку, заводя неведомо куда. Несколько подразделений угодили во вражескую засаду, несколько подверглись внезапному нападению и понесли тяжелые потери. Пережить подобное снова никому не хотелось.

– Как бы то ни было, но мы обязаны выковырять оттуда Каратака, – заявил командующий. – Нельзя оставлять ему время и территорию для перегруппировки.

– Вот именно, командир. И чтобы его вытащить, мы вынуждены посылать солдат в самые топи.

Веспасиан выдержал паузу, чтобы дать возможность своей маленькой, состоящей из штабных командиров аудитории обменяться невеселыми взглядами, и едва сдержал улыбку. Сами того не ведая, они играли ему на руку.

– Или мы выманим самого Каратака из топей.

– И как это сделать?

– С помощью приманки.

– Приманки? Ты имеешь в виду Третью когорту?

– Так точно, командир. Ты ведь считаешь, что их беречь не стоит.

– Не стоит. Но как ты намерен их использовать?

Веспасиан вновь склонился над картой и указал на долину.

– Мы отправим их сюда. Пусть создадут опорный пункт возле самого болота. Кроме того, Максимий получит приказ разорить всю эту местность и обращаться с тамошними жителями так, что хуже некуда. Очень скоро они побегут к Каратаку с просьбами явиться и спасти их от римских угнетателей. И он не сможет отказать им в просьбе по двум основательным причинам.

Первое: для него это будет возможность склонить на свою сторону больше союзников. Если он придет на выручку жителям долины, то, уж будь уверен, извлечет из этого, что только возможно, потому что такого рода победы, вроде бы и не столь значительные, пробуждают в варварах дух сопротивления. Подобные примеры весьма заразительны.

Второе: наши разведчики смогут добавить к общей картине весьма полезную информацию.

Обведя взглядом присутствующих, Веспасиан остановил его на Плавте. Теперь легат широко улыбался, игнорируя недовольство, написанное на лице начальника.

– Ну давай выкладывай, в чем дело? – буркнул Плавт.

– Есть, командир. Оказалось, что вождь, правящий этой долиной, состоит в дальнем родстве с Каратаком. Сильно сомневаюсь, что он останется в стороне и не попытается помешать нам насадить его родича на меч. Есть все шансы на то, что он ударит по нашему форпосту, постарается сделать все, чтобы помешать нам контролировать долину. Однако мы будем ждать этого удара и встретим его в полной готовности. Если нам удастся выманить Каратака из логовища, у моего легиона появится отличная возможность с ним покончить.

Плавт с сомнением покачал головой:

– Тебя послушать, так все очень просто. А что, если Каратак не клюнет на твою наживку?

– Тогда надо позаботиться о том, чтобы он вышел из топей и сразился с нами.

– Каким образом?

– У него не могло остаться больше двух, в крайнем случае трех тысяч человек, да и это число будет постоянно уменьшаться за счет дезертиров, пока он не воодушевит своих людей новой победой. Чем сложнее его положение, тем больше Каратаку нужна битва. Стало быть, надо усложнить его положение, насколько возможно. Видишь вот этот изгиб северного края болота?

Плавт присмотрелся к карте и кивнул.

– Я мог бы перекрыть это место, командир. Если ты разрешишь мне разместить блокирующие отряды на каждой дороге и тропе, ведущей в болота с севера, в то время как Третья когорта блокирует их с юга, мы в конечном счете перекроем Каратаку все пути снабжения. Если подвоз припасов прекратится и у него не будет возможности рассылать фуражные отряды, в войске очень скоро начнется голод. Выбор будет прост: или умереть с голода, или дать бой. Разумеется, они предпочтут бой. А когда враги выступят, чтобы напасть на нас, мы будем в полной готовности. Уверяю тебя, он клюнет на наживку.

– А если клюнуть-то он клюнет, но спасти Третью когорту ты не успеешь?

Веспасиан пожал плечами:

– Тогда будем надеяться, они исполнят свое предназначение.

«И, – подумал легат, – пав смертью храбрых, похоронят вместе с собой позор, который иначе пал бы на весь Второй легион и его командира». Правда, легат тут же ощутил угрызения совести из-за того, что так, между делом, размышлял о возможной гибели почти четырехсот человек. С другой стороны, у них есть шанс не только спастись, но и восстановить свою честь. Пусть самая ничтожная, но все же возможность возместить большую часть вреда, причиненного Максимием, проявив мужество в бою и достойно завершив кампанию.

Один из штабных трибунов командующего поднял руку.

– В чем дело, трибун?

– Даже в том случае, если Каратак действительно выйдет из болот, чтобы напасть на Третью когорту, нам вряд ли удастся его поймать. Он бросит на нас тыловое охранение, чтобы выиграть время, а остальное войско уведет обратно в убежище. В результате мы останемся с тем, что имели – минус, разумеется, одна когорта.

– Да, такая возможность не исключена, – согласился Веспасиан, задумчиво кивая. – Тогда нам придется просто заморить его голодом. В любом случае, если мы будем действовать без промедления, ему конец. Но если удастся выманить его на битву, это будет хорошо, потому что позволит покончить с ним поскорее, пока он не успел заручиться поддержкой племен, которые все еще остаются вне нашего влияния. – Веспасиан повернулся к командующему. – Ну а Максимию и его легионерам это даст возможность не просто понести наказание, но и принести при этом некоторую пользу.

Командующий нахмурился:

– Если повезет, об этом позаботится сам Каратак.

– Так точно, командир. Не думаю, чтобы им удалось уцелеть, когда все его войско на них обрушится. Особенно после того, что они сделают с сородичами Каратака.

– Понятно. – Командующий Плавт поскреб щеку, обдумывая план легата. – Постарайся вывести его из себя и настроить на максимальную жестокость.

Веспасиан улыбнулся:

– Учитывая, в каком расположении духа пребывает сейчас и он сам, и вся его шайка, я сомневаюсь, чтобы для этого потребовалось много усилий. Скорее всего, он будет в ярости и сделает все, чтобы посчитаться за своих.

– Ну что ж, – промолвил Плавт, поднимаясь из-за стола и распрямляя спину. – Я распоряжусь, чтобы в штабе подготовили письменный приказ.

Глава 25

– Батавы?

Фигул оглянулся в сторону гребня так, словно ожидал, что там в любой момент могут появиться преследователи, и снова повернулся к запыхавшемуся центуриону.

– И много ты их видел, командир?

Катону пришлось как следует отдышаться, прежде чем он смог ответить.

– Не больше… одного… отряда… скачут сюда. Надо укрыть людей.

Фигул бросил последний взгляд назад, на дорогу, и принялся отдавать приказы. Он обращался к легионерам, понизив голос, как будто батавы могли услышать его прямо сейчас. Беглецы поспешно сошли с дороги и, отбежав подальше, рассыпались, прячась в высокой траве и приземистом кустарнике, росшем по обе ее стороны. Припав к земле, они обнажили мечи и кинжалы и держали их наготове. На дороге остались только Катон с Фигулом. Центурион согнулся пополам, он все еще не мог отдышаться.

– Мы будем с ними сражаться? – спросил Фигул.

Катон смотрел на оптиона как на сумасшедшего:

– Нет, если только они сами нас к этому не вынудят. Зачем нам лишний риск?

– Но, командир, численно мы их превосходим.

– Они лучше вооружены и едут верхом. Нам ничего не светит.

Фигул пожал плечами:

– Очень даже светит, если захватить их врасплох. Зато мы смогли бы раздобыть лошадей.

– В болотах от них пользы мало, одни хлопоты.

– Но, командир, – улыбнулся Фигул, – мы всегда сможем их съесть.

Катон в отчаянии покачал головой. Их вот-вот могли обнаружить, на них могли напасть, а его оптион думал о еде.

Отдышавшись, центурион наконец выпрямился.

– Мы будем всячески избегать стычек. Понял?

– Так точно, командир.

– Я буду с ребятами по эту строну дороги. Ты – по другую. Следи, чтобы они не высовывались и молчали, пока не услышишь мой приказ.

– А если нас заметят, командир?

– Ничего не предпринимать, пока я не отдам приказ. Решительно ничего.

Фигул кивнул, повернулся кругом и побежал к своим солдатам, сбивая дождевые капли с густой высокой травы. Катон проводил его быстрым взглядом и увидел, что бойцы в поисках укрытия изрядно примяли подлесок. Предпринимать что-либо было уже слишком поздно, и Катон побежал к легионерам, дожидавшимся его по другую сторону дороги. Лишь шевеление высокого камыша указывало на то, что некоторые из них еще устраивались поудобнее.

– Не двигаться, черт возьми! – рявкнул Катон.

Коричневые головки стеблей тут же перестали покачиваться, а Катон, оказавшись в зарослях между двумя солдатами, припал на одно колено и, приложив ладони ко рту, позвал:

– Фигул!

Шагах в тридцати по ту сторону дороги из кустов высунулась голова.

– Командир?

– Помни, что я сказал. Ничего не предпринимать без моего приказа!

– Есть!

Фигул вновь скрылся, а Катон последний раз оглядел свою группу беглецов. Несколько человек поблизости от него распластались на земле и настороженно прислушивались, ожидая приближения батавов.

Катон тоже оставался начеку и ждал. Неожиданно для себя он понял, что беззвучно молит богов – пусть всадники потеряют след и не вздумают съезжать с дороги, чтобы искать беглецов в другом направлении. От нервного напряжения сердце его билось так сильно, что стук в ушах мешал прислушиваться. Но пока под тоскливым, затянутым серыми тучами небом, усердно поливавшим листву мелким, моросящим дождем, царили неподвижность и тишина. Время тянулось невыносимо медленно, напряжение возрастало.

Катон уже почти поверил, что батавы поехали другим путем, когда услышал позвякивание сбруи, а потом и глухой перестук копыт. Оглядев своих людей, Катон с негодованием увидел, что некоторые из них подняли головы, высматривая источник звука.

– Вниз! – скомандовал он яростным шепотом, и головы любопытных солдат пропали из виду.

Катон последним припал к мокрому мягкому торфянику, крепко сжимая меч. Голова его была повернута к дороге, стук сердца походил на приглушенный бой барабана. Мышцы были напряжены до такой степени, что он почувствовал дрожь в ногах и никак не мог ее унять. Сырой воздух уже доносил приглушенные, но грубые гортанные голоса, пока резкий приказ не заставил батавов умолкнуть. Теперь тишину нарушал лишь всхрап лошадей, и Катон понял: командир конницы остановил отряд и прислушивается, выискивая признаки добычи.

Некоторое время во влажном воздухе разносились лишь звуки окружающей природы, и Катон, которому мягкий равномерный шелест дождя обычно даже нравился, сейчас был напряжен до предела. Его так и подмывало вскочить на ноги и отдать приказ об атаке, лишь бы покончить с невыносимым ожиданием, но вместо этого он стиснул зубы и сжал руку в кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь. Катон надеялся, что Фигулу хватит силы воли и выдержки, чтобы не поддаться искушению. Однако оптион был прирожденным бойцом, и Катон вовсе не был уверен, что ему удастся обуздать свою кипучую кельтскую натуру.

Наконец командир батавов снова отдал резкий приказ, и его отряд двинулся по дороге, проехав не более чем в десяти шагах от того места, где неподвижно, стараясь не выдать себя даже дыханием, залег Катон. По стуку копыт можно было понять, что двое или трое всадников поскакали рысью вперед поискать следы, основной же отряд равномерным шагом стал углубляться на территорию топей. Ну что ж, если богиня Фортуна будет снисходительна к беглецам, батавы могут пересечь болота, так никого и не заметив. Катон беззвучно вознес богине молитву и пообещал посвятить ей копье, если ему удастся пережить сегодняшний кошмар.

Батавы проехали мимо, и стук копыт стал медленно удаляться, когда вдруг всадники разразились восклицаниями. Катон насторожился, готовый вскочить и броситься на батавов при первом признаке того, что их уловка раскрыта. И тут до него дошло, что их идея была обречена на провал с самого начала. Батавов привели сюда следы, оставленные беглецами. Дальше по дороге следы исчезали, и это могло означать только одно.

Сейчас все могло решиться в любой момент.

Уловив слева тень, Катон повернул голову. Один из кавалеристов отошел на небольшое расстояние от дороги и не далее чем в четырех локтях от Катона, стоя спиной к нему, приподнял тунику и развязал шнур, поддерживавший штаны. Он закряхтел, и к равномерному шуму дождя добавился плеск струи совсем другого происхождения.

Внезапно звук оборвался. Катон увидел, что воин слегка подался вперед и вдруг резко повернулся, уже открывая рот, чтобы поднять тревогу.

– В атаку! – закричал Катон, выскакивая из укрытия. – Вперед, в атаку!

Кавалерист повернулся на его голос: одна рука еще держалась за пенис, а другая уже схватилась за рукоять меча. Катон бросился на батава и ударил его мечом в живот за миг до того, как они столкнулись. Сбитый с ног кавалерист полетел в высокую траву. Выскакивая из укрытия, перепачканные легионеры устремлялись к дороге, чтобы обрушиться на заметавшихся в беспорядке лошадей и людей. Бросив взгляд за дорогу, Катон увидел, что Фигул и его солдаты бросились в атаку с той стороны.

Командир батавов отреагировал на нападение как истинный воин: он еще выкрикивал приказы, а меч уже сверкал в руке. Однако времени на приказы уже не было. Бурная лавина покрытых грязью демонов обрушилась на всадников так внезапно и с такой яростью, что на дороге воцарился хаос. Кавалеристы не могли справиться с насмерть перепуганными животными, и это мешало им защищаться. Однако если на стороне легионеров были внезапность и численное превосходство, то все их снаряжение сводилось к мечам и кинжалам, тогда как противники имели щиты, шлемы и кольчужные безрукавки. Длинные кавалерийские мечи со свистом описывали в воздухе смертоносные дуги и обрушивались на незащищенные тела атакующих.

Краешком глаза уловив блеск стали, Катон нырком ушел от удара, и клинок рассек воздух в том месте, где мгновение назад была его голова. Он ощутил дуновение ветра прямо над макушкой, когда меч пролетел над ней. Резкий запах плесени и лошадиного пота заполнил его ноздри. Катон вскинул глаза на противника, пытавшегося его убить, и увидел, что инерция мощного замаха наполовину развернула всадника в седле. Прежде чем тот успел повернуться назад, Катон нанес ему удар по локтю, с треском перерубив сустав. Батав вскрикнул, меч выпал из разжавшихся пальцев. В это время чьи-то руки вцепились в его плащ, сдернули с коня, и тут же солдата прикончили, осыпав ударами мечей, хотя ему досталось и от копыт собственного коня.

– Бей, руби! – ревел Фигул, и его голос перекрывал лязг стали, выкрики дерущихся людей и конское ржание. – Убивай всех!

Один из легионеров, стоя как раз впереди Катона и не имея возможности в толчее дотянуться до всадника, вместо этого вонзил кинжал в шею лошади, пробив лоснящуюся черную шкуру. Из-под косматой гривы ударил фонтан крови. Всадник, увидев, что случилось с его животным, дико взревел от ярости и обрушил меч на шею легионера с такой чудовищной силой, что начисто перерубил шейные позвонки. Голова с жарким выплеском крови слетела с плеч.

– Не давайте никому уйти! – крикнул Катон, быстро озираясь по сторонам в поисках новой мишени.

Несколько батавов были уже повержены, одного придавил собственный конь, бешено молотивший копытами. Животное пыталось подняться на ноги, не обращая внимания на истошные вопли прижатого всадника. Увертываясь от копыт, Катон обогнул упавшего коня, и тут перед ним появился увенчанный черным гребнем шлем батавского командира. При виде Катона глаза батава сузились, он высоко поднял меч и, вложив в удар всю ярость и силу, обрушил его на центуриона. Однако в момент удара конь кавалериста споткнулся, отшатнулся в сторону, всадника тряхнуло в седле, и удар не достиг цели. Батав гневно взревел и резко натянул поводья, чтобы, развернув скакуна, снова напасть на Катона. Но, совершая разворот, он на мгновение оказался спиной к римлянину, и тот не упустил момента: прыгнул вперед, ухватил всадника за край туники и попытался выдернуть из седла. Всадник накренился, но удержался, крепко сжав бедрами конские бока, и в этот момент другой римлянин, подскочив, дернул его за левую руку, в противоположном направлении от Катона. Это помогло батаву выровняться в седле, и он тут же, с плеча, рубанул легионера по руке. Тот завопил, а Катон, заскрежетав зубами, с силой вонзил меч всаднику в спину, пробив кольчугу и рубанув позвоночник. Ноги раненого судорожно дернулись, и, лишившись сил, он вывалился из седла на дорогу, отчаянно размахивая руками. Катон подскочил к нему и одним взмахом меча рассек горло, после чего, низко пригнувшись, поспешил по дороге в сторону болот.

– Ты! – Он схватил какого-то легионера за руку и повернулся в поисках еще одного. – И ты тоже. Со мной.

Маленькая группа покинула бой, Катон повел людей вдоль кромки трясины, пока они не добрались до дороги, выходившей из болота.

– Перекрыть дорогу! И чтобы никто из них не прорвался!

Солдаты закивали, держа мечи наготове. Между тем схватка уже близилась к концу, и завершалась она в пользу легионеров. В живых оставалось всего шестеро батавов. Сбившись в тесный кружок, они с высоты седел продолжали отбиваться от легионеров, обступивших их со всех сторон. Пританцовывая на безопасном расстоянии, они не упускали возможности нанести коротким мечом удар человеку или коню, стоило им оказаться в пределах досягаемости.

Катон мигом сообразил, в чем таится опасность. Как только всадники сообразят, что единственное их спасение – бежать, они все вместе рванутся в одном направлении, пробьются сквозь неплотное окружение и умчатся прочь.

– Не крутитесь вокруг! – закричал он. – Фигул, с ними надо сойтись вплотную. Они пойдут на прорыв!

В этот миг один из батавов издал клич, тут же подхваченный пятью его соратниками. Они подняли мечи и, ударив коней пятками в бока, устремились вперед. Ближайшие к ним легионеры рассы́пались в стороны, не желая угодить под копыта. Их товарищи из задних рядов тоже расступились, но уже намеренно, готовые наносить удары всадникам, когда те поскачут мимо. Батавы не стали нападать, они вознамерились бежать, не желая сложить головы в отчаянной схватке у какого-то болота на самом краю земли. Прикрывшись большими овальными щитами и припав к гривам, они гнали коней вперед. Однако узкая дорога позволяла скакать лишь двум всадникам в ряд. Из-за тесноты скачка замедлилась, и тут же самые смелые легионеры набросились на кавалеристов, стараясь наносить удары по крупам коней или по обнаженным лодыжкам всадников.

Первая лошадь, получившая удар в круп, брыкаясь, развернулась поперек дороги, перекрыв путь трем, скакавшим следом. Они столкнулись, и раненая лошадь упала на бок. Всадник в последний момент успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным, и тяжело рухнул прямо под ноги легионерам. Его зарубили в то же мгновение. Три всадника, ехавшие позади, попытались укротить перепуганных животных и объехать упавшую лошадь. Но поздно. Момент был упущен, с ходу прорваться не вышло, и легионеры, набросившись на батавов со всех сторон, стащили их с седел и прикончили.

Катон едва успел проследить за ними взглядом и тут же сосредоточился на тех двух, которые, возглавив скачку, успели прорваться из окружения и теперь, оскалив зубы и выпучив глаза, неслись по дороге, бешено погоняя коней. Увидев валявшийся неподалеку на земле кавалерийский меч, Катон поднял его, ощутив в руке, всегда орудовавшей коротким пехотным клинком, непривычный вес и баланс. Люди по обе стороны от него при виде несущихся прямо на них по дороге всадников подались назад.