Текст книги "Добыча золотого орла. Пророчество орла"

– Дерьмо! – орал Метелл. – Дерьмо, мы ж его поймали!

Легионер рванулся было вперед, но Катон его остановил.

– Погоди!

Метелл отстранил руку центуриона, но Катон указал другой рукой на Прокула, который, барахтаясь в трясине, пытался нащупать опору, чтобы нанести удар копьем. Центурион крикнул:

– Ты что, не видишь? Это опасно! Погоди!

Прокул, уже по колено увязнув в липкой грязи, подался вперед и всадил копье оленю в горло, тут же вырвал его и нанес второй удар. Олень издал последний крик ужаса, голова его упала в грязь, язык вывалился. Желто-коричневая грудь всколыхнулась еще несколько раз, и животное затихло. Кровь хлестала из ран и растекалась по поверхности растревоженной трясины.

Прокул, потрясая копьем, издал крик торжества, потом с довольной улыбкой повернулся к товарищам и нахмурился, увидев их озабоченные лица.

– Он же тонет, – тихо произнес Метелл.

Прокул глянул вниз и увидел, что черная жижа добралась ему уже до бедер и темная вода плещется у самого края драной туники. Он напрягся, пытаясь высвободить хоть одну ногу, но усилие привело лишь к тому, что его затянуло еще глубже. Он снова повернулся к товарищам, и на сей раз на его лице читался испуг.

– Помогите.

– Копье! – крикнул Катон, подкрепляя слова жестом. – Протяни его нам.

Прокул перехватил древко сразу под наконечником и протянул тупым концом к товарищам. Катон вытянул руку насколько мог, но его пальцы лишь скользили по древку. Сильный захват сделать не удавалось.

Он обернулся к Метеллу:

– Держи меня за руку, да покрепче.

В то время как Метелл уперся ногами в берег, Катон сделал пробный шаг по сухой корке поверх грязи, и нога тут же провалилась на несколько дюймов. Он снова подался вперед, дотянулся до подрагивавшего древка, сомкнул пальцы вокруг твердого дерева и потянул. На том конце древка центурион видел побелевшие от напряжения костяшки Прокула, отчаянно вцепившегося в тонкий шест, связывавший его с жизнью. В устремленных на центуриона глазах застыл ужас.

– Держись! – выдавил сквозь стиснутые зубы Катон. – Держись, парень!

В какой-то миг копье подалось к нему, но на том все и кончилось: как он ни тужился, пытаясь подтянуть Прокула к берегу, ничего не получалось. Закрыв глаза, он предпринял последнее отчаянное усилие и, не добившись успеха, ослабил напряжение.

– Так не получится.

Катон быстро огляделся и принялся отдавать новые приказы.

– Нужен какой-нибудь настил. Рубите ветки. Бросайте в грязь. Живо!

В то время как все, обнажив клинки, начали обрезать тонкие ветки дрока, Прокул озирался по сторонам с возраставшим ужасом. Трясина неуклонно затягивала его все глубже, и сейчас он погрузился в нее уже по пояс. Мертвого неподвижного оленя, что увяз позади него, засасывало медленнее, но голову уже затянуло, и над поверхностью маслянистой воды торчало лишь одно ухо.

– Вытащите меня отсюда! – заорал Прокул и попытался отгрести от себя грязь руками.

– Не дергайся, болван! – прошипел Катон. – Так ты только быстрей увязнешь. Не шевелись!

Ветки дрока оказались прочнее, чем ожидал Катон, и срезать их было не так-то просто. Он изо всех сил кромсал ножом крепкие белые волокна, но упругая древесина никак не поддавалась.

– Проклятье!

Катон старался изо всех сил, но его охватывало все большее отчаяние: оглянувшись на Прокула, он увидел, что тот погрузился уже по грудь.

– Вот! – Один из солдат, кряхтя от усилия, отломал надрезанную ветку, бросил в трясину и тут же принялся резать следующую.

– Быстрее, чтоб вам сдохнуть! – кричал Прокул. – Быстрее, ублюдки!

Катон наконец отрезал ветку и, повернувшись, чтобы бросить ее рядом с первой, охнул:

– О нет…

Теперь над поверхностью были видны лишь голова и плечи увязшего легионера, отчаянно протягивавшего руки над трясиной навстречу товарищам. В правой руке Прокул по-прежнему сжимал копье. Прямо на глазах у Катона его тело просело еще глубже, и несчастному плеснуло в рот всколыхнувшейся маслянистой водой.

– Дерьмо! – проревел, отплевываясь, Прокул. – Спасите меня!

Катон бросил свой нож и ступил на лежавшие поверх трясины ветки.

– Нет! – Метелл схватил его за руку. – Слишком поздно.

Катон вырвал руку, снова повернулся к Прокулу и увидел, что тот откинул голову назад и глаза его расширились от ужаса, потому что грязь уже безжалостно подступала к переносице. Еще миг, и над поверхностью остались лишь макушка да руки, а пальцы судорожно пытались уцепиться за воздух. Потом и макушка пропала из вида: на том месте, где она скрылась, некоторое время пузырилась и булькала темная вода, а затем все стихло. Неожиданно из трясины вынырнула рука Прокула со скрюченными пальцами, но они тут же медленно разжались, расслабились и ушли под воду.

На миг воцарилась гробовая тишина: застывшие бойцы смотрели туда, где только что исчез их товарищ.

– Мать твою!.. – выдохнул кто-то.

Катон обессиленно опустился на траву, остальные медленно сели по обе стороны от него. На их глазах трясина медленно, словно нехотя, начала поглощать тушу оленя, и все, что они могли сделать, – это смотреть вперед со смешанным чувством потрясения и печали из-за смерти Прокула и терзавшего голода, который усугублял вид постепенно исчезающего оленя. В конечном счете зверя поглотила топь, грязная вода сомкнулась над окровавленной шкурой, и скоро на виду не осталось ничего.

Помедлив, Катон поднялся и заткнул кинжал за пояс.

– Идем.

– Идем? – Метелл взглянул на центуриона и нахмурился. – Куда идем, командир?

– Обратно в лагерь.

– Но зачем?

– Здесь оставаться нельзя, – терпеливо пояснил Катон. – Туман поднимается. Нас могут увидеть.

– Да какая разница, командир, – отозвался Метелл с усталой обреченностью. – Рано или поздно это проклятое болото все равно всех нас прикончит.

Глава 28

Третья когорта добралась до долины через два дня после того, как выступила из лагеря у Тамесиса. Максимий отдал приказ ставить палатки и копать оборонительный ров, когда день уже шел на убыль. Перед ними лежала узкая полоса земли, не более двух миль в поперечнике и около восьми миль в длину. А дальше за ломаной линией предгорий, насколько мог видеть глаз, простирался болотный край: унылая низина, поросшая тростником с вкраплениями чахлых деревьев, с темными озерцами и омутами да небольшими, поросшими дроком островками, которые выступали над водой, словно спины громадных подводных чудовищ.

С маленькой смотровой вышки, возведенной над воротами, центурион Макрон мог обозревать всю долину. Он видел дюжины тонких дымков, поднимавшихся над пологими склонами, а ближе к лагерю заметил небольшие скопления круглых хижин и туманную дымку, висевшую над маленьким леском примерно в центре долины, – это указывало на то, что там есть какое-то поселение. «Да уж, – подумалось ему, – мирная картина. В ближайшие несколько дней все это изменится».

Послышался стук железных гвоздей по деревянным ступеням, и в следующий момент над площадкой смотровой вышки появилась голова Максимия. Он выбрался на помост и тыльной стороной ладони утер пот со лба.

– Жаркая работенка.

– Так точно, командир.

– И для этого пришлось гнать людей так, чтобы мы добрались сюда засветло.

– Так точно, командир, – откликнулся Макрон, бросив взгляд на легионеров, которые продолжали работать над последним участком защитного рва и вала вокруг лагеря. В ста шагах перед рвом в одну разреженную шеренгу был выставлен заслон. Большинство солдат тяжело опирались на щиты и выглядели совершенно измученными. Вздумай враг напасть сейчас или нынешней ночью, изнуренные бойцы вряд ли смогут должным образом защитить лагерь. Но чтобы не быть несправедливым к Максимию, следовало признать, что необходимость выбора между тем, чтобы создать надежные оборонительные укрепления или дать людям отдохнуть и подготовиться к сражению, отравляла жизнь большинству командиров. По крайней мере, когда настанет утро, впереди у Третьей когорты будет лишь один недолгий переход, и уж тогда она будет готова встретить любую угрозу, которая способна появиться со стороны болот.

Некоторое время центурион Максимий смотрел вниз, на долину, в направлении скрытого за деревьями поселения, а потом поднял руку и, указывая вдаль, спросил:

– Видишь холмик вон там, возле леса, за ручьем?

Макрон проследил за его взглядом и кивнул.

– На мой взгляд, это прекрасное место, чтобы устроить постоянный лагерь. Хороший обзор во всех направлениях, и вода рядом, так что не придется об этом беспокоиться. В самый раз для нас, как по-твоему?

– Согласен, командир.

Макрон уже начал уставать от этих попыток завязать беседу. Если Максимию приспичило поболтать, так поискал бы лучше общества центуриона Феликса, всегда готового угодить. Кроме того, Макрон, на которого постоянно давило осознание своей причастности к бегству Катона и прочих приговоренных, вообще опасался вступать с Максимием в разговоры. Он знал, что командир когорты пытается найти виновного, и постоянно держался начеку, чтобы тот хитростью не заставил его неосторожно обмолвиться и выказать хоть малейший намек на соучастие или вину в этом преступлении.

Командир когорты повернулся к своему подчиненному и некоторое время внимательно изучал выражение его лица.

Макрон под его взглядом чувствовал себя неуютно, но не очень-то понимал, как лучше отреагировать, а потому просто молча смотрел вперед, словно приглядываясь к долине, через которую когорте предстояло пройти на следующее утро.

– Не больно-то я тебе нравлюсь, верно?

Теперь Макрону пришлось поднять на него глаза и нахмуриться, изображая удивление.

– Не понял, командир?

– Да ладно тебе, – с усмешкой промолвил командир когорты. – С самого твоего назначения в Третью когорту ты не делал особого секрета из своего ко мне отношения.

Макрона это заявление удивило и испугало: неужели он был так неосторожен? Или у него все на лице написано? Это не могло не беспокоить. Что еще мог заприметить в нем Максимий?

На миг Макрон ощутил пробежавший сзади по шее холодок страха. Мысли его заметались в панике: Максимий мог играть с ним, проверять его, пытаться заманить в ловушку.

– Командир, я не хотел выказать никакого неуважения. Просто такая уж у меня натура, не больно-то я схожусь с людьми.

– Ни хрена себе, а вот мне говорили совсем другое. Что ты прирожденный вожак. Да это и так видно. – Глаза Максимия сузились. – Может быть, так оно и есть. Ты считаешь, что сам ты лучше меня.

Макрон покачал головой.

– Чего башкой трясешь? Или говорить боишься?

Макрона это взбесило, и он не выдержал.

– Ни хрена я не боюсь, командир, просто никак не пойму, чего тебе от меня надо. Чего ты хочешь, командир?

– Полегче, центурион, полегче… – Максимий издал смешок. – Просто мне хотелось узнать, что ты думаешь, вот и все. Без всякого злого умысла.

Без злого умысла… Подобное поведение начальника заставило Макрона почувствовать горечь и презрение. Честные солдаты никогда не играют в подобного рода игры. Это дело политиков и безумцев, причем он не был уверен, что разница между ними так уж велика.

– Так или иначе, мне хочется кое о чем с тобой поговорить. Ты ведь знал Катона уже некоторое время, не так ли?

– С самого его зачисления во Второй легион, командир.

– Знаю, я смотрел послужные списки. Получается, что ты как раз тот человек, с которым можно посоветоваться насчет его планов.

– Откуда мне о них знать, командир?

Максимий задумчиво кивнул:

– Но этого человека ты знал. Для меня ценны твои соображения. Что, по-твоему, Катон станет делать? Конечно, не исключено, что он уже мертв. Но предположим, что все-таки жив. Что в таком случае он предпримет? Ну?

– Я… Я правда понятия не имею, командир.

– Ну давай, Макрон. Пошевели мозгами. Не знай я тебя лучше, у меня могло бы сложиться впечатление, будто ты его прикрываешь.

Макрон чуть было не заставил себя рассмеяться, но сообразил, что смех будет звучать фальшиво и никого не одурачит, а менее всех – его нервного командира.

– Командир, ты ведь знаком с моим послужным списком. А раз так, ты знаешь, что я всегда играю по правилам и не испытываю сочувствия к тем, кто их нарушает, не говоря уж о тех, из-за кого я и мои товарищи оказались по уши в дерьме. А с Катоном, по моему разумению, как раз такой случай. Что же до того, как он может сейчас поступить, тут я могу разве что строить догадки. Я никогда не знал Катона настолько хорошо, чтобы предугадать его поступки.

Последнее было чистой правдой, и Макрон, продолжая, едва не улыбнулся.

– Катон способен выкинуть что угодно. Мог бы, например, затеять игру с самим Каратаком.

– Это абсурд. У него нет никаких шансов.

– Он и сам это знает, командир. Но армия – единственная семья, которая была у Катона. Без нас он никто. И он сделал бы что угодно, желая заслужить право вернуться в легион. Вот почему я уверен, что он скрывается где-то там, в болоте, тянет время и дожидается подходящего момента. К слову, возможно, как раз нас и дожидается. И не он один, командир. Посмотри туда.

Макрон кивнул в направлении ближайшего хутора, находившегося примерно в полумиле. Какие-то люди выглядывали из-за низких стогов сена, явно присматриваясь к укрепленному лагерю.

– Может, мне выслать патруль и шугануть их, командир?

– Нет, – ответил Максимий, сурово взирая на них. – Это может подождать до завтра. Тем временем весть о нашем прибытии уже распространится среди местных, вот пусть и боятся. Мы должны нагнать на них как можно больше страху.

На следующее утро когорта разрушила за собой лагерь и двинулась дальше по долине. Макрон знал, что за их продвижением внимательно наблюдают. Стоило ему невзначай оглядеться, как он тут же примечал лицо, в тот же момент пропадавшее из виду, прячущееся за деревом или в поросли, что покрывала поля, вдоль которых лежала дорога. Многолетний опыт привил ему чувство местности, и он нутром чуял, где на их пути враг мог бы найти удобное место для засады. Но никакой засады не было и в помине, более того, маршируя по этой мирной долине, легионеры не сталкивались ни с какими проявлениями враждебности.

Потребовался час размеренного марша, чтобы колонна, следуя по огибающей лес дороге, начала подъем по склону холма, который Максимий выбрал для устройства лагеря. Слева от них, за речушкой, на пологой возвышенности раскинулось большое селение, состоявшее из обычных для этих мест круглых жилых хижин вкупе с конюшнями, загонами и амбарами. За окружавшим селение частоколом были видны движущиеся фигуры, и ворота, как приметил Макрон, были закрыты.

– Командиры, ко мне! – приказал Максимий.

Когда подтянулись все его центурионы и оптионы, командир когорты снял шлем, утер лоб войлочным подшлемником и начал инструктаж. Рядовые тем временем уже приступали к первичным работам на территории, которую топографы размечали для устройства лагеря. Вокруг холма по всем направлениям были выставлены заслоны, а за спинами караульных их товарищи взялись за кирки и лопаты, чтобы вырыть ров и насыпать вал.

– Туллий!

– Да, командир?

– Приказываю выкопать вокруг лагеря дополнительный ров. И проверь, чтобы землю между рвами усыпали «чесноком». Да, и волчьи ямы тоже не помешают.

Туллий одобрительно кивнул. Замаскированные ямы с вбитыми в дно острыми кольями – полезное дополнение к основным оборонительным сооружениям.

– Есть, командир. Я передам приказ землемеру.

– Нет, проследи за всем лично. Нужно, чтобы все было сделано как надо. А еще я хочу, чтобы главную дорогу, которая выходит из болота, перекрыли укрепленные ворота. Позаботься, чтобы этим занялись сразу же, как только разобьют лагерь.

– Будет исполнено, командир.

– Теперь следующее. – Максимий откашлялся и сосредоточил внимание на оптионах. – Вы все знаете, почему мы здесь. Командующий и легат желают, чтобы беглецы были пойманы и возвращены. Насколько нам известно, они скрываются где-то здесь, среди топей. Так вот, вам, оптионам, предстоит регулярно прочесывать местность во главе патрулей. Конечно, здешних дорог, тропок и переправ мы не знаем, но, – Максимий улыбнулся, – я уверен, чуть попозже нам удастся убедить кое-кого из местных послужить нам проводниками. Хотя пока все вокруг выглядит спокойным, нужно быть готовыми к тому, что нас в любой момент могут атаковать серьезные вражеские силы.

Некоторые командиры удивленно переглянулись: пересекая долину, они не приметили ни малейшей угрозы, а населявшие ее люди, похоже, никогда не держали в руках более грозного оружия, чем серп.

Заметив их реакцию, Максимий усмехнулся:

– Вижу, некоторые из вас думают, что я чересчур осторожен. Может, и так, но не стоит забывать, что у Каратака, где бы он ни прятался, кое-какие силы остались…

«Да, и не так уж мало, – подумал Макрон. – Хватит, чтобы уничтожить нашу когорту».

– А вот насчет жителей долины беспокоиться не стоит. И уж тем более насчет того, чтобы установить с ними добрые отношения. На самом деле… – Максимий выдержал паузу, чтобы придать вес своим последним словам, – вам нужно обращаться с ними так, чтобы они зарубили себе на носу: Рим пришел сюда навсегда, а они теперь полностью в нашей власти и зависят от нашей милости. За любым намеком на сопротивление должно незамедлительно следовать самое суровое наказание… Всем ясно?

Командиры закивали, некоторые вслух согласились с Максимием.

– Хорошо. Потому что, если кто-то из вас будет замечен в мягкости, снисходительности и сочувствии по отношению к дикарям, я спрошу с него лично. И он ответит передо мной по всей строгости, так что мало не покажется. Ясно? Тогда все, что нам надо, – это задать тон…

Спустя полчаса Первая центурия двинулась вниз по склону. Максимий шагал во главе колонны в сопровождении всех оптионов, а также центурионов Макрона, Антония и Феликса. Туллий, как старший из командиров когорты после Максимия, остался надзирать за строительством лагеря и с беспокойством провожал взглядом маленькую колонну, направившуюся в сторону дикарского поселения, что лежало за речушкой. Мутная вода, смешанная с землей, указывала на обычное место переправы. Легионеры, не сбавляя шага, вошли в воду и пересекли поток, поднимая фонтаны брызг. Оттуда они поднялись на разбитую дорогу, что вела к убогому частоколу, окружавшему селение.

Приблизившись к деревне, Макрон заметил по обе стороны ворот несколько внимательно присматривающихся к ним лиц и подумал даже, уж не собираются ли поселяне дать отпор тяжеловооруженной колонне римлян. Он положил руку на рукоять короткого меча, готовый мгновенно выхватить оружие при первом признаке опасности. Макрон чувствовал, как возрастает напряжение среди остальных командиров, но, когда они приблизились к частоколу на расстояние полета пущенного из пращи камня, Максимий приказал остановиться.

Окинув взглядом оборонительные сооружения, он повернулся к Макрону:

– Что думаешь?

Макрон видел, что из-за ограды за ними следит лишь горстка местных жителей и никто из них, похоже, не вооружен.

– По-моему, командир, опасности нет.

Максимий поскреб загривок:

– Тогда хотелось бы знать, почему ворота закрыты? – Он повернулся к первой шеренге колонны. – Пожалуй, пошлю как я туда кое-кого. Просто чтобы…

– Без надобности, командир, – прервал его Макрон, кивком указывая вперед. – Смотри.

Ворота селения распахнулись. Сразу за ними стояла группа людей во главе с высоким худощавым мужчиной с длинными седыми волосами. Он стоял неподвижно, опираясь на посох.

Центурион Феликс пододвинулся к Макрону:

– Гостеприимная встреча, как думаешь?

– Если и так, то это ненадолго, – тихо ответил Макрон.

Довольный отсутствием каких-либо признаков опасности, Максимий приказал колонне двинуться к воротам. Когда римляне оказались в тени частокола, старейшина, опираясь на посох, наконец выступил вперед, чтобы встретить пришельцев у входа в селение. Остановившись напротив Максимия, он заговорил низким глубоким голосом.

– Стойте!

Максимий вскинул руку и крикнул через плечо:

– Переводчик, ко мне!

Вперед выбежал легионер, недавний новобранец из Галлии. Макрон заметил, что чертами лица этот кельт схож с жителями селения. Легионер встал навытяжку между Максимием и старейшиной.

– Выясни, что он хочет сказать, и вели ему говорить покороче, – заявил Максимий.

Когда солдат перевел это требование, старейшина, судя по выражению лица, смутился, потом нахмурился. А когда заговорил снова, в голосе его звучала горечь.

– Командир, – промолвил легионер, повернувшись к Максимию, – он просто хотел поприветствовать тебя в связи с прибытием в долину и заверить, что ни он, ни его люди не желают никому из нас зла. Он хотел предложить гостеприимство своего народа и возможность приобретать у селян припасы. Но добавил, что удивлен, ведь он слышал, что Рим – это великая цивилизация, однако его представителям почему-то недостает учтивости.

– Он так и сказал?

– Да, командир, именно так.

– Ладно. – Максимий поджал губы и смерил старика взглядом, исполненным крайнего презрения. – Хватит, на хрен, болтовни. Скажи этому болвану, что если мне понадобится его долбаное гостеприимство, то я сам его потребую – тогда и в такой форме, в какой мне будет угодно. Скажи, что он и все его люди должны в точности выполнять все мои указания, если хотят жить.

Легионер перевел слова командира. Поселяне растерянно переглядывались, на их лицах было написано потрясение.

Командир когорты указал на людей, стоявших позади старейшины:

– Женщины и ребятня – это его родня?

Услышав перевод, старик кивнул.

– Макрон, взять их. Возьми пять отделений, чтобы конвоировать их в наш лагерь.

– Взять их? – Макрон был почти так же потрясен, как и селяне. – Но зачем?

– В заложники. Чтобы эти дикари с нами сотрудничали. Но этого мало, надо будет собрать заложников по всей деревне.

Макрон, разрывавшийся между отвращением к затее Максимия и воинской дисциплиной, все же позволил себе пробормотать:

– Командир, но есть ведь другие способы с ними поладить.

– Поладить? – фыркнул Максимий. – На хрен мне сдались эти дерьмовые дикари, чтобы с ними еще и ладить. Уяснил? А теперь, центурион, выполняй приказ.

– Есть… командир.

Макрон выделил из головы колонны отряд в сорок человек и быстро повел их к растерянным родичам старейшины. Чуть помедлив, он выбрал женщину с тремя детьми: их отделили от родственников и поместили между двумя шеренгами легионеров. Остальные поселяне разразились возмущенными восклицаниями, женщина пыталась вырваться, взывая о помощи к старейшине. Тот сделал шаг вперед и остановился, беспомощно сжимая и разжимая кулаки. Она что-то крикнула, он покачал головой, и лицо его исказила горестная гримаса. Лишь когда между женщиной и сородичами выстроилась цепочка легионеров, Макрон отпустил ее, взглянул в глаза и, указывая на землю, сказал:

– Стой смирно!

Центурион Максимий повернулся к переводчику:

– Скажи ему, чтобы сейчас же привел сюда по ребенку из каждой семьи. Если кто-то попытается утаить свое чадо, вся семья будет распята. Удостоверься, что он тебя понял.

Когда эти слова были переведены, возмущенный ропот сменился возгласами ужаса и отчаяния. Некоторые мужчины, судя по тону голосов, осыпали римлян проклятиями, однако старейшина, испугавшись, как бы это не переросло в столкновение, поспешно встал между ними и легионерами и, воздев руки, стал призывать своих людей утихнуть. Он добился своего: яростные крики стихли, сменившись горькими стенаниями да плачем женщин и детей.

– Скажи ему, чтобы поторопился! – рявкнул Максимий. – Иначе он получит наглядное доказательство того, что я не шучу.

Несчастные поселяне бросились выполнять приказ. Макрон с отвращением и жалостью наблюдал за тем, как местные жители приводили детей и, скорбя, передавали их суровым легионерам. Скоро между шеренгами римлян, стоявших с непроницаемыми лицами, держа широкие щиты, втиснулись уже около тридцати понурых, напуганных детишек. Некоторые громко рыдали и пытались вырваться.

– Заткнуть им глотки! – рявкнул Максимий.

Один из оптионов поднял руку и с размаху ударил в висок ребенка лет пяти, не старше. Плач оборвался, малыш рухнул навзничь как подкошенный. Женщина, отчаянно завизжав, метнулась вперед, проскочила между легионерами и бросилась к своему лежавшему на земле чаду.

– А ну проваливай отсюда! – заорал на нее Максимий.

Женщина, склонившаяся над сыном, подняла глаза на римского командира. Макрон увидел, что она молода, лет двадцати, не старше, с темно-карими глубокими глазами и густыми золотистыми волосами, заплетенными в две косы. Лицо ее исказила гримаса отвращения, и она плюнула Максимию на сапог. В тот же миг в воздухе сверкнул выхваченный из ножен клинок, послышался чмокающий звук удара, и голова женщины покатилась под ноги старейшине. Ее отпрыска, только что пришедшего в себя после удара, обдало струей материнской крови, и он закричал снова.

– Проклятье, – пробормотал Макрон. Потом он почувствовал на голени теплую струю и поспешно отступил на шаг.

Некоторое время звучали лишь отчаянные вопли малыша: все остальные онемели. Максимий пинком откатил тело от ребенка, наклонился, вытер меч о тунику убитой, вложил в ножны и выпрямился, озирая селян. Какой-то мужчина рванулся было ему навстречу, сжав кулаки и стиснув зубы от бешенства, но соплеменники скрутили его и оттеснили назад.

– Скажи им: так будет с каждым, кто дерзнет бросить мне вызов. Никаких предупреждений, немедленная смерть. Их вождю скажи, чтобы шел с нами, в лагере я дам ему список того, что нам требуется.

Первая центурия повернулась кругом и вместе с испуганной кучкой кричащих детей, зажатых между легионерами, двинулась прочь из селения вниз по склону, к ручью. Жители высыпали за ворота и следовали за ними еще некоторое время, онемев от ужаса и отчаяния. Макрону было не по себе, он отводил от них глаза, озирая долину. Неужели эта самая долина еще совсем недавно выглядела такой мирной, когда он маршировал по ней? Вековая безмятежность жизни в тихом прибежище земледельцев была всего за несколько часов вдребезги разбита пришельцами из Рима. И такой, как прежде, ей уже не быть никогда.

Глава 29

Легионеры начинали открыто роптать, и Катон гадал, скоро ли эти разговоры перерастут в нечто более опасное. Беглецы скрывались среди болот уже десять дней, от голода у всех мучительно скручивало желудки, и эта боль не позволяла думать ни о чем, кроме еды. В последний раз им довелось поесть несколько дней назад, когда на узкой тропе они наткнулись на поросенка. Животное закололи копьем, и тут Катон услышал неподалеку голоса. Осторожно пробравшись с Фигулом сквозь заросли, он обнаружил небольшую усадьбу, построенную на клочке пригодной для возделывания земли, почти не возвышавшейся над уровнем окружающих болот. На земле трудились две или три семьи, жившие тут же, в маленьких хижинах. Возле одной хижины молодой мужчина и его полногрудая жена играли с двумя ребятишками, один из которых еще не умел стоять на ногах. Сбоку к хижине прилепились два загона: один служил курятником, а в другом содержали большую свиноматку и несколько поросят-сосунков. В ограде загона виднелась небольшая дыра.

– Это объясняет нашу находку, – прошептал оптион. – Если еще парочке поросят придет в голову отправиться исследовать большой мир, мы сможем попировать по-царски.

– Размечтался. А вдруг они сейчас хватятся этого поросенка. Лучше бы нам отсюда убраться.

Катон собрался было отползти назад, но оптион удержал его.

– Погоди… командир.

Катон смерил спутника ледяным взглядом:

– Убери руку!

– Есть, командир.

– Так-то лучше. Чего ты хотел?

Фигул кивнул в направлении хуторянина и его семьи: в теплом воздухе разносился беззаботный смех старшего ребенка.

– Там только один мужчина.

– На виду да, только один, – поправил его Катон.

– Ну и ладно, пусть в лачуге еще один, мы все равно их одолеем.

– Нет!

– Их убьем, тела спрячем, а животных заберем себе, – гнул свое оптион, пожирая взглядом довольно хрюкающую в загоне свинью. – Это же недельный запас провизии.

– Нет, я сказал. Мы не можем так рисковать. Уходим.

– Да в чем тут риск?

– Как только кто-нибудь из местных обнаружит, что хутор пуст, поднимется тревога. Они прочешут тут все, это ведь их болото. Поэтому рисковать мы не станем. Ты меня понял, оптион?

Тон центуриона не оставлял возможности возражать, поэтому Фигул кивнул и осторожно попятился в заросли, прочь от усадьбы. Когда они вернулись назад к маленькому охотничьему отряду, поросенок был уже выпотрошен, а тушка насажена на копье для доставки в лагерь. Бойцы радовались добыче, но, заслышав, что кто-то приближается, к удовлетворению Катона, встрепенулись и схватились за оружие. Напряжение на лицах спало лишь тогда, когда они увидели, что из болотных зарослей на тропу выбрались их основательно промокшие командиры.

– Ну как, есть там что-нибудь еще, командир?

– Больше, чем ты можешь вообразить, – с улыбкой ответил Фигул. – Там чудесная маленькая…

– Заткнись! – рявкнул Катон, мгновенно повернувшись к нему. – Ничего интересного для нас тут нет. Все поняли? А теперь в путь, вернемся и поедим.

Солдаты недоуменно переглянулись, подхватили добычу и направились к лагерю, выслав одного человека вперед, а одного оставив на некотором расстоянии позади, чтобы убедиться, что их никто не преследует. Шли в молчании, время от времени останавливаясь, чтобы убрать следы крови, капавшей на землю с сочной тушки. В противном случае кровь могла бы навести на их след местных, обнаруживших, что из загона пропал поросенок.

Когда над горизонтом угасли последние отблески розового заката, Катон разрешил Метеллу развести маленький костер. Остальные сидели тесным кругом и с выпученными от нетерпения глазами ждали, когда костер прогорит и можно будет запечь сочную свинину в золе и на угольях. Скоро ноздри наполнил аромат жарящегося мяса и еще более резкий, дразнящий запах капавшего в огонь жира, заставив облизывать губы от предвкушения. Как только мясо прожарилось, Катон велел Метеллу достать его из костра и поделить поровну. Легионер рьяно принялся отдирать толстую кожу и отделять от костей истекающие соком жирные кусочки. Солдаты один за другим рассаживались вокруг костра, держа горячее мясо в грязных руках и вгрызаясь в него зубами. Ели молча, лишь порой, по мере того как желудки наполнялись теплой свининой, беглецы перемигивались и обменивались блаженными улыбками.

Катон дождался, когда последний легионер получил свою долю, и кивнул Метеллу.

– Теперь себе.

Солдат кивнул, разрубил припасенный для себя кусок филейной части и сдвинулся в сторону, поближе к центуриону, передав тому остаток. Достав нож, Катон увидел, что лучшие куски уже розданы и ему придется довольствоваться обрезками с поросячьей шеи.

Он сел рядом с товарищами, поднес мясо ко рту, и в нос ударил такой головокружительный аромат, что он впился в кусок зубами с жадностью уличного нищего, которому выпало счастье подобрать объедки с пиршественного стола богача. Эта мысль вызвала у него грустную улыбку: в нынешнем своем положении он бы с радостью поменялся местами с самым ничтожным из попрошаек, бродящих по улицам Рима. Те, во всяком случае, не живут в постоянном страхе, ожидая, что их выследят и перебьют, как собак.