Текст книги "Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»"

Блок рушится

Тайны войны
Р. Картье

«Посев», 1985, № 4

От редакции (1985)

Ниже мы печатаем выдержки из книги известного французского журналиста Раймонда Картье. Будучи корреспондентом на Нюрнбергском процессе, он, изучая документы и присутствуя на суде, в собранном материале отразил важнейшие черты политики национал-социалистической Германии. Книга эта вышла в издательстве «Файар», которое предоставило русские права на книгу издательству «Посев». Под названием «Тайны войны» она была опубликована нами в 1948 году.

Для данной публикации мы отобрали те фрагменты книги, которые касаются нацистко-советских отношений 1939–1940 годов. Начиная от подписания пакта между Гитлером и Сталиным в августе 1939 года и заканчивая решением Гитлера начать войну против Советского Союза, принятым в декабре 1940 года, после ноябрьского приезда Молотова в Берлин. Фактически на этом действие договора кончилось, хотя Сталин продолжал до последнего момента выполнять обязательства по снабжению Германии сырьём и хлебом, в то время как Гитлер вёл военные приготовления к началу войны на Востоке.

Мы печатаем эти выдержки для того, чтобы в шуме празднования сорокалетия победы над национал-социалистической Германией не было забыто начало этой войны. Фактически она началась 22 июня 1941 года, но была предопределена пактом Гитлер – Сталин, развязавшим мировую войну в сентябре 1939 года. Гитлеру союз со Сталиным был нужен, чтобы вести войну на одном фронте и затем заняться вместе со Сталиным «перераспределением мира». Сталину союз с Гитлером нужен был для того, чтобы захватить новые территории и выжидать, когда «союзник» завязнет на Западном фронте, чтобы нанести решающий уд ар.

Первый просчёт в этих планах был сталинский. Летом 1940 года Западный фронт перестал существовать. Длительной войны, в которой Гитлер должен был «завязнуть», не получилось. Второй просчёт был гитлеровский. В предложениях, привезённых Молотовым в ноябре 1940 года, говорилось о всей Финляндии, Болгарии, Дарданеллах, Восточной Турция и Персии как о территориях, на которые претендовал Сталин. Это никак не соответствовало гитлеровскому представлению о «перераспределении мира». Это и был конец союза.

Остаётся открытым вопрос: почему Сталин и после этого продолжал выполнять обязательства по договору, вплоть до июньского нападения, в то время как Гитлер прекратил их выполнять, готовясь к войне? Была ли это надежда на «оживление» союза? Была ли это вера в собственную концепцию Западного фронта, вера в то, что Гитлер совершит высадку в Англии?

На эти вопросы, может быть, удастся получить ответ, когда станут доступны секретные советские документы того времени.

Необходимо ещё сказать, что десятки миллионов жертв, разорение, море горя и слёз, принесённых нашей стране этой войной, не должны быть заслонены торжеством победы. Нужно говорить о героизме и заслугах, но и не умалчивать о виновниках этой трагедии. А из списка виновников Сталина не вычеркнуть.

Миллионы жертв коллективизации, массовый террор, преступный союз с Гитлером – вот причины того, что наша страна пострадала от этой войны больше, чем какая-либо из воевавших стран, включая побеждённую Германию. А это – «заслуги» Сталина и его приспешников.

«Впервые за последние пятьдесят лет Германия спокойна за свои восточные границы и может вести войну на одном фронте».

Германское коммюнике 23 ноября 1939 года.

12 августа 1939 года во время разговора Гитлера с министром иностранных дел Италии Чиано в присутствии Риббентропа принесли телеграмму из Москвы. Протокол гласит следующее:

«Разговор был на короткое время прерван, потом текст телеграммы сообщён Чиано. Русские соглашались на приезд германского уполномоченного для переговоров в Москву. Риббентроп добавил, что русские были вполне в курсе германских намерений относительно Польши. Он сам, по поручению фюрера, информировал советского уполномоченного. Фюрер заявил, что по его мнению СССР не намерен “таскать из огня каштаны” для западных держав… СССР хотел прежде всего расширить свои выходы к Балтийскому морю, и Германия не возражала против этого. Кроме того, Россия вряд ли бы выступила на стороне Польши, между ними была глубокая взаимная ненависть…»

23 августа был подписан германо-советский протокол о разделе Польши. По вполне понятным причинам документ этот, столь важный для разъяснения причин войны, не был принят во внимание на Нюрнбергском процессе.

24 августа Гитлер собрал в Оберзальцберге высших германских генералов. Их собралось, по словам Кейтеля, пятнадцать или двадцать – все командующие армиями и соединениями авиации и танков.

На этом совещании Гитлер произнёс речь, содержание которой было восстановлено на Нюрнбергском процессе. Её основные тезисы таковы:

– С осени 1938 года, – зная, что Япония не вмешается и что Муссолини связан своим безрассудным королём и бесчестным наследным принцем, – я решил договориться со Сталиным.

– В конце концов на свете есть только три государственных человека: Сталин, Муссолини и я. Муссолини самый слабый из трёх, так как он не был в состоянии сломить оппозицию Королевского Дома и Церкви. Вот почему я решил столковаться со Сталиным. Через несколько недель я протяну руку Сталину на новой, общей русско-германской границе, и мы совместно займёмся перераспределением мира.

Я мог оценить в Мюнхене этих жалких болтунов – Даладье и Чемберлена. Они слишком трусливы, чтобы напасть на кого-либо. Они ограничатся блокадой, но с помощью сырья, которое нам доставит Россия, мы её выдержим.

* * *

Когда германская армия в сентябре 1939 года обрушилась на Польшу, на французской границе было оставлено всего лишь пять немецких дивизий. Ровно столько же было оставлено на всей территории завоёванной Польши в октябре того же года, когда германская армия перегруппировалась, чтобы обернуться на запад.

Побеждённая Польша была разделена. Германские и советские войска заняли позиции вдоль демаркационной линии, начертанной за месяц до того Риббентропом и Молотовым. В нескольких местах немцы, увлекшись преследованием неприятеля, перешли демаркационную черту. Но они спокойно вернулись назад. Ни с одной стороны не было инцидентов.

Не прошло и двух лет со дня заключения пакта между СССР и Германией, как эти государства оказались в состоянии войны. Об этих двух годах в Нюрнберге скопилось 185 документов как политического, так и военного характера, найденных в архивах германского адмиралтейства. Данные документы позволяют проследить почти день за днём развитие советско-германских отношений. Первый из документов датирован 23 августа 1939 года, последний – 22 июня 1941-го. Начинается с союза, а кончается борьбой не на жизнь, а на смерть.

23 сентября 1939 года адмирал Редер совещается с фюрером по поводу использования советских подводных лодок и Мурманска как базы для германских вспомогательных крейсеров, для стоянки, а также для ремонта и убежища.

10 октября адмирал Редер сообщает фюреру, что германский вспомогательный крейсер вооружается в Мурманске и что советская сторона предлагает удобно расположенную базу вблизи этого порта. Редер надеется, что при помощи СССР удастся создать базу в Норвегии, быть может, это будет Трондхейм.

24 октября германский посол сообщает из Москвы, что советское правительство выполнит свои обязательства по отношению к Германии и что оно не допустит ни прохода англо-французской эскадры через Дарданеллы, ни антигерманской позиции Турции.

Начальник Оперативного отдела морских сил высказывает следующее суждение (26 октября): «Экономическая помощь со стороны России имеет для нас решающее значение. Нам сделаны такие щедрые предложения, что мы можем не бояться блокады Германии британским флотом».

31 октября – речь Молотова: он заявляет, что дружба Германии и СССР будет длительной, при этом он сурово критикует Англию, которая проводит морскую блокаду «с нарушением международного права».

12 декабря крейсер «Бремен», нашедший убежище в Мурманске, неожиданно появился в устье Эльбы. Это было упущение британского флота, который проглядел возвращение гигантского судна. «Русские, – заявило по этому поводу германское адмиралтейство, – оказали ценное содействие этому предприятию».

Ещё 23 ноября обзор общего положения привёл немцев к заключению, что «поведение СССР продолжает быть вполне удовлетворительным… Впервые за последние пятьдесят лет Германия спокойна за свои восточные границы и может вести войну на одном фронте».

Экспедиция немцев в Норвегии могла вызвать кризис в германо-советских отношениях. Германия отрезала Советскому Союзу путь к Северной Скандинавии, на которую тот имел виды. Тем не менее, СССР заявил, что он не заинтересован в конфликте, и германские документы показывают, что Советский Союз проявил «понятливость».

* * *

10 мая 1940 года началось наступление на Францию. Первый отклик Молотова на германские победы пришёл в Берлин 21 мая, в тот самый день, когда танки Гудериана достигли Аббевиля. Германский посол Шуленбург сообщил, что успехи немцев «не вызвали в Москве никакого неприятного чувства».

29 мая советское правительство отказалось принять уполномоченного Великобритании, прибывшего для переговоров о торговом соглашении. Наоборот, Риббентроп едет в следующем месяце в Москву для дополнения экономических пунктов пакта 23 августа 1939 года. Он возвращается довольный успехом и привозит договор на сумму в один миллиард марок.

* * *

На небосклоне появились тучи. СССР захватил страны Балтии, Бессарабию и Буковину. Нацисты находили, что «русские уж слишком поспешно стремятся использовать победы при Седане и Дюнкирхене, в которых они не принимали участия».

23 июля 1940 года просоветски настроенный английский дипломат Стаффорд Криппс прибыл в Москву и был принят Сталиным. Это вызвало беспокойство в Берлине, но вскоре последовал комментарий: «Попытка Англии отделить Германию от России потерпела полную неудачу. По мнению

Сталина, успехи Германии не представляют угрозы для СССР. Отношения между обеими странами по-прежнему основаны на их взаимных интересах».

В августе продолжилось сотрудничество СССР и Германии на море. Таинственное германское судно, «Корабль 45», прошло на Дальний Восток вдоль берегов Сибири и через Берингов пролив.

Вместе с тем, 20 августа германский Главный Морской Штаб следующим образом определил цели советской политики: «Приобретение незамерзающего порта в Северной Атлантике. Продвижение на Балканах с целью оккупации Дарданелл и господства в Чёрном море. Движение через Иран к Персидскому заливу. Сильный натиск на Финляндию. Панславянская пропаганда в Болгарии, Румынии и Югославии. Агитация в Греции».

В первом томе документов Верховного Командования Вермахта (ОКВ) – [Oberkommando der Wehrmacht] [OKW] содержится приказ, датированный 27 августа 1940 года: «Переброска десяти пехотных дивизий и двух танковых в Генерал-Губернаторство (оккупированная Гитлером часть Польши – РК) ввиду возможной в близком времени операции по охране румынских нефтяных промыслов». Промыслы, о которых шла речь, могли испытывать угрозу только со стороны СССР, который приблизился к ним по занятии Буковины и Бессарабии.

Пакт трёх держав – Германии, Японии и Италии – был подписан 27 сентября 1940 года. Этот союз трёх могущественных антикоммунистических держав должен был серьёзно обеспокоить СССР, однако тот не проявил, по крайней мере внешне, никакого беспокойства.

11 октября немцы вошли в Румынию. Это повлекло за собой, – как выразился германский посол в Москве, – «лёгкое охлаждение германо-советских отношений». Риббентроп, чувствительный к этому охлаждению, старался поправить дело. Он предложил фюреру свидание со Сталиным. «Вы бредите, – ответил Гитлер, – вы отлично знаете, что Сталин никогда не согласится приехать в Берлин; не захотите же вы, чтобы я ехал к нему в Москву». «Я получил лишь разрешение, – показал Риббентроп, – сообщить Сталину просьбу о командировке Молотова в Берлин».

Молотов приехал 10 ноября. Официально Германия и СССР были ещё добрыми друзьями. Приём советского наркома был обставлен военной показной пышностью и несколько грубоватым радушием, которое так характерно для церемоний тоталитарных держав. Сохранилась фотография: Риббентроп весело смеётся, а Молотов со своим непроницаемо лукавым лицом протягивает ладони, как будто говоря: вы видите, я ничего не взял. Германские дипломатические документы констатируют, что результат поездки Молотова был удовлетворительный: «СССР, по-видимому, склонен примкнуть к тройственному пакту после улаживания нескольких вопросов, перечень которых следует».

Вот эти вопросы:

В отношении Финляндии Молотов осторожно нащупывал почву. Германия отказалась допустить простую аннексию всей страны Советским Союзом, но выразила готовность сделать кое-какие уступки.

Молотов был посвящён в проект действий против Греции для поддержания Италии, и дал согласие на это. Со своей стороны, он потребовал признания советских интересов в Болгарии, аналогичных немецким интересам в Румынии. Немцы согласились.

По поводу проливов Босфор и Дарданеллы немцы заявили, что они вполне понимают стремление СССР «стать там твёрдой ногой» и они вовсе не отстаивают господства Турции над проливами; равным образом они поддерживают советские притязания на район Карса и соглашаются оказать общее давление на Турцию.

Наконец, немцы заявили, что они не заинтересованы в Персии, а СССР выразил готовность уладить свои недоразумения с японцами.

В общем, это было почти соглашение. Две агрессивные державы ещё находили достаточное поле для «мирных» захватов, откладывая схватку между собой на будущее. Тот, кто воспринял бы эти договорённости буквально, нашёл бы в них больше шансов на мир, чем на войну.

Однако это была лишь поверхностная линия. Иным было впечатление, которое приезд Молотова произвёл на Адольфа Гитлера. Вот, что сказал Кейтель: «Требования Молотова встревожили фюрера. Молотов имел в виду возобновление войны с Финляндией для того, чтобы захватить всю страну; он стремился к экспансии на Балканах и в Дарданеллах. Фюрер видел в этих планах контуры большого манёвра с целью охвата Германии».

Три недели спустя, 18 декабря 1940 года, Гитлер составил то, что представляет собой один из самых значимых документов войны – Директиву № 21, известную под именем «план Барбаросса» и фигурировавшую в Нюрнберге под № 446 П. С.

Эта директива начинается так:

«Необходимо, чтобы Вооружённые Силы Германии были в состоянии сокрушить Россию в течение короткой кампании. Если обстоятельства позволят, я отдам приказ о сосредоточении войск, по крайней мере, за восемь недель до начала операций».

Большой покер 1941 года. Загадка и гипотезы
А. Горянин

Журнал «Грани» (изд-во «Посев»), 2000, № 193

По этой обжигающей дате, 22 июня, не скользнёшь равнодушным взглядом. Ощущение так и не раскрытой тайны не оставляет в покое. За последние годы стали видны многие скрытые пружины, но явно не все.

Историки в тупике: как мог германский удар 22 июня оказаться внезапным несмотря на десятки предупреждений? Ведь считается, что в Кремле был известен (то ли в общих чертах, то ли полностью) и план «Барбаросса». Почему же Сталин оставался так спокоен вплоть до 22 июня? Он был в чём-то твёрдо уверен. В чём? Кто-то абсолютно мастерски ввёл его в заблуждение. Кто? Немцы? Англичане?

Эти вопросы задавались так часто, что превратились почти в риторические. Стало казаться, что ответов не будет никогда. Но тут важный шаг к истине сделал Виктор Суворов. Даже несогласные с ним не могут отрицать, что его книги высветили немало тёмных углов, согласовали массу противоречивых фактов. Главный вывод Суворова таков: за привычной версией застигнутого врасплох СССР скрывалось нечто совершенно иное. Ещё в 1930-х, в предвидении европейского похода нацизма, Сталин решил дождаться пока немцы увязнут в войне на Западе, нанести им удар в тыл, сломить внезапностью и перевесом мощи и дойти без остановок до Атлантики по уже разгромленным Гитлером странам, советизируя их. Любой иной сценарий мировой революции на штыках Красной Армии привёл бы к соединению всех стран Европы против СССР, этот – нет. Во исполнение сталинского замысла была осуществлена полная милитаризация народного хозяйства, налажен массовый выпуск наступательного оружия, часто лучшего в мире, создана огромная армия. Весной 1941-го был начат её скрытый вывод к западным границам.

У читателей Суворова кружится голова при мысли, что история могла пойти по сталинскому плану, 6 июля 1941 года начался бы второй этап мировой революции и мы ныне жили бы, чего доброго, в каком-нибудь Союзе Советских Республик Трёх Материков. Но тогда не погибли бы 20 (или даже 27) миллионов наших сограждан, не задымили бы печи концлагерей. Трудный, признаемся, выбор – даже на уровне умственной задачи.

И всё же. Пусть кремлёвский диктатор готовил удар (для нашего дальнейшего расследования принимать версию Суворова, строго говоря, не обязательно), но почему он был уверен, что гарантированно нападёт первым? Ведь он знал о сосредоточении германских войск у наших границ, знал и о сроках. Что вселяло в него уверенность, что Гитлер отменит свой июньский удар, как отменил предыдущий, намеченный на 15 мая? У Суворова нет ответа на этот вопрос. Правда, одна гипотеза на сей счёт у него есть, но он и сам не считает её исчерпывающей. Он допускает, что Сталин мог считать немецкую угрозу блефом потому что, по данным разведки, в Германии не велось решительно никаких приготовлений к войне в зимних условиях. Так ли это было? Читаю в записках Василия Сухомлина: «15 мая 1941. Товарищ, приехавший из Гарб (департамент Верхние Пиренеи) рассказал, что в Пиренеях и в Испании немцы закупают у скотоводов десятки тысяч бараньих шкур для армии. Ясно, что эти овчины нужны им не для похода в Северную Африку»¹.

Но, возможно, разведка и впрямь упустила эти и подобные приготовления и докладывала начальству, что подготовку к зимней войне немцы не ведут. Однако и в этом случае кремлёвские аналитики должны были допускать, что у Гитлера хватит наивности надеяться покончить с СССР до холодов. Однако в Кремле, похоже, и не углублялись так далеко, не веря прежде всего в сами наступательные намерения нацистского вождя. Тут что-то не так.

Ещё один шаг к решению головоломки сделали публикаторы сборника «Секреты Гитлера на столе у Сталина» (Москва, 1995), хотя книгу стоило бы назвать «Дезинформация Гитлера на столе у Сталина». В книге помещены донесения агента-провокатора «Лицеиста» (латыш Орест Берлинке, 1913–1978), подкинувшего советской разведке версию, что в конце июня Германия внезапно предъявит Советскому Союзу экономико-политические требования, подкреплённые дивизиями на его границах – требования на грани неприемлемых, но могущие стать предметом переговоров. В эту «дезу» вписывалось всё: она не только «объясняла многочисленные данные о военных приготовлениях у границ СССР, но и вносила некоторую долю логики в казалось бы абсурдные действия немцев – не закончив войну против Англии, готовить фронт против СССР». Составители считают, что Сталин заглотнул наживку. Отсюда его «железное спокойствие».

Конечно, в столь важном деле никто не поставит на единственного агента. Но немцы устраивали «утечки» в самых разных местах (и тут сборник дополняют работы ряда российских историков последних лет), «позволяя» Москве сложить из осколков такую картину: Германия подтягивает силы к советской границе ради придания веса своему ультиматуму. Её цель: сделать так, чтобы СССР присоединился к странам «Оси» или хотя бы прервал отношения с их врагами, резко увеличил поставки нефти, сырья, продовольствия, пропустил части Вермахта через свою территорию в Иран (эти части двинутся затем в Ирак и Индию). Для гарантии выполнения своих требований немцы потребуют передачи им до конца войны «в залог» (вариант: на 40 лет в аренду) всей Прибалтики и (или) пшеничного пояса Украины. Вывод публикаторов ЦА ФСБ таков: «Дезинформация немцев оказалась результативной», поскольку «Сталин, видимо, был психологически расположен к таким сообщениям».

Если донесения «Лицеиста» и впрямь были взяты на веру, тогда стратегический пейзаж мая-июня 1941-го должен был видеться советскому руководству, уверовавшему в эту «дезу», иным, чем мы привыкли думать. Оно могло заключить, что слухи о неминуемом внезапном немецком ударе по СССР выгодны Берлину как элемент войны нервов в преддверии ультиматума. А раз выгодны, значит Берлин их, скорее всего, сеет сам. Впечатляло устрашающее правдоподобие всех частей картины, включая требование залога (напомню, в 1914-м немцы, как условие необъявления войны, требовали от Франции в залог её крепости за Рейном), но это же и успокаивало: без демарша и дипломатических движений война не начнётся. Просачивалась информация, что Германия вот-вот предложит встречу Гитлера, Сталина и Муссолини в Вене (и для такого случая уже шьются советские флаги), но в случае её провала немцы точно нападут на СССР – уже в июле-августе или осенью.

Под прикрытием этой активности СССР закончит подготовку и нанесёт внезапный опережающий удар. Советские командиры по радиосигналу «Гроза» вскроют красные пакеты – и тогда ничто в мире не остановит Красную Армию в её ураганном рывке на запад.

А тем временем Геббельс записал в дневник: «В курсе истинных причин всего двое. Я вынужден направлять по ложному пути собственное министерство» (31 мая), «Поток слухов растёт, непосвящённому не разобраться в них никогда» (17 июня).

И всё же версия «Лицеиста» могла лишь подкрепить какое-то собственное убеждение Сталина. Простой здравый смысл мешает объяснить уверенность подозрительного кремлёвского диктатора тем, что он положился по сути дела на гипотезу. Положился настолько, что вовсе сбросил со счетов возможность внезапного немецкого удара. Да и гипотеза была достаточно обоюдоострой, не настраивала на благодушие. И тем не менее, Сталин не предпринимает никаких срочных мер на случай неприятного сюрприза. Былые объяснения – опасался, видите ли, провоцировать Гитлера – просто смехотворны. Искушать это и есть провоцировать. Объяснение Суворова (Сталин продолжал готовиться к нападению – точно также, как это делали нацисты по ту сторону границы, хотя и с 2-3-недельным опережением) не даёт нам ответа на законный и неизбежный вопрос: почему не перестраховался? Всё поведение Сталина говорит о том, что угрозу германского удара он считал полным блефом. Или громадным отвлекающим манёвром немцев для маскировки их приготовлений к высадке десанта на британском берегу. Или тем и другим сразу. Или чем-то ещё, но всё равно блефом. К этому мы ещё вернемся в главке «Удача отворачивается от фюрера?»

Вероятный расклад карт

Руководители США и Великобритании должны были разгадать наступательные замыслы Сталина, а разгадав, скорее всего придти к такому выводу: Германия Гитлера и СССР Сталина смертельно опасны миру; соединив свои силы, они (да ещё с Японией, да ещё с Италией) стали бы непобедимыми – это наихудший вариант; наоборот, схватка двух тоталитарных хищников между собой будет для человечества прекрасным подарком; чем она окажется опустошительней, тем больше возвысится после войны демократический блок государств. Но схватка схватке рознь. Если Сталин нападёт первым, он имеет шанс, благодаря внезапности и перевесу в силах, быстро захватить и Германию, и значительную часть Европы. У Гитлера шанса нет ни при каком раскладе, но если он сумеет первым нанести по СССР внезапный сокрушительный удар, тогда обеспечено несколько лет как раз той войны, какая нужна – на взаимоуничтожение врагов демократии. Именно к этому и следует подталкивать события, делая всё, чтобы Германия и СССР не оказались, пусть невольно, в одном лагере. Ради этого можно даже прикидываться дурачками.

Что и делалось. 1 сентября 1939 года Польша подверглась германскому нападению – Германии, как агрессору, объявлена война. Через несколько дней на Польшу нападает СССР – и ничего. Десять недель спустя жертвой советского нападения становится Финляндия – и получает лишь показную поддержку. Лишь бы у СССР и Германии формально не оказалось общего врага.

Москва всё это, за очевидностью, понимает и цинично использует, без опаски действуя в Польше, Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии, Бессарабии и Буковине. Зная, что Великобритания мечтает стравить Германию с СССР, Сталин не верит письмам Черчилля, как явно заинтересованного лица, о гитлеровской угрозе. Черчиллю ясно, что ему не верят, и ясно, почему. Стало быть, посылая Сталину предупреждения о скором немецком нападении, он дезавуирует в глазах адресата сходные предупреждения других источников, наводит его на мысль, что немецкого нападения не будет. Письма Черчилля рассчитаны на то, чтобы быть воспринятыми с обратным знаком.

Разведки поставляют горы материалов – о передвижении войск, о совещаниях лидеров, о росте или снижении выпуска зимних смазок – но редко бывает ясно, чему можно верить, а что подсунуто врагом или сочинено агентом-дармоедом. Информационные каналы забиты «шумом», и никто ни в чём до конца не уверен. План «Барбаросса» (в общих чертах, конечно) быстро становится известен основным разведкам мира, что уже подозрительно. Да и что это за план! Только неуч мог придумать одновременный удар по трём расходящимся направлениям. Уж не английская ли это фальшивка? Именно на такую реакцию надеялись в Вашингтоне и Лондоне, дружески сообщая чистую правду о содержании плана в Москву. Под подозрение попадают в Москве и свои источники, добывшие те же сведения.

Когда скопление немецких войск у советских границ уже не скрыть, Берлин конфиденциально поясняет Москве, что слухи о скором нападении Германии на СССР он сеет сам – в рамках величайшего в истории дезинформационного манёвра, направленного против Великобритании: пусть англичане думают, будто мы собираемся напасть на вас, а мы тем временем в Польше, вдали от английских глаз и налётов, готовимся к высадке на их остров. Англичане давно поняли, что Гитлеру высадка не по силам, но… тонко поддерживают немецкую игру против СССР.

Это – на уровне официальной (хотя и тайной) дипломатической переписки, на уровне же дезинформации немцы активно внедряют версию «Лицеиста» об ультиматуме (см. выше).

Не менее сложную сеть плетут и советские дезинформаторы, маскируя приготовления Красной Армии. Гитлер, не сомневаясь в принципе, что Советы не преминут нанести ему удар, если он «повернётся к ним спиной», не понимает масштабов угрозы.

Первоначально война против СССР намечается Гитлером на 15 мая, но в конце марта он ввязывается в незапланированный конфликт на Балканах и 3 апреля решает перенести её на месяц. Москва как бы обо всём знает – и как бы ничему не верит. Но некоторый страх есть. А вдруг правда? Но 15 мая миновало – и ничего! Это расслабило Сталина. И 22-го ничего не будет, – похоже, говорил он себе через месяц. А ещё его расслабил захват немецким десантом Крита и разгром английского гарнизона. Сочтя это репетицией высадки в Англию, он уверился, что высадка близка.

Б. Соколов² извлёк из старых газет сообщения о конфискации (как теперь понятно, показной) номера «Фёлькишер Беобахтер» от 13 июня 1941 года со статьёй Геббельса «Крит как пример», из чего можно было заключить, что успешный захват Крита рассматривается немецким руководством как репетиция высадки в Англию, причём оно не хочет, чтобы это стало очевидным для всех.

Балканские авантюры Гитлера едва не сгубили его уже в 1941 – м: увязни он в Греции, он мог бы снова отложить удар по СССР. Тут бы ему и конец, но это высчитали англичане. Имея в Греции прекрасные позиции для обороны, они вдруг эвакуируют свои войска: ничто не должно отвлекать Гитлера от опережающего нападения на СССР.

Тем временем в Москве из добытой ГРУ и НКВД мозаики логичнее всего складывается именно та картина, что люба вождю: он опередит Гитлера. Можно, правда, сложить и совсем другую картину, и некоторые (например, подполковник Новобранец) её складывают, но шефы двух советских разведок не хотят выглядеть распространителями английских провокаций. Они слишком хорошо помнят, за что устранили их предшественников. Сталин конечно не забывает о сосредоточении немецких сил, но видит, что их всё ещё недостаточно для нападения – ГРУ ещё и занижает оценки – и потому спокоен. (Вот в чём заключалась пресловутая «неготовность к войне».) Ко всему, Сталин состоит в переписке с Гитлером и никому её не показывает, а стало быть знает такое, что не оставляет у него сомнений в успехе своего замысла. Кстати, эти письма сохранились, но по сей день засекречены. Почему?

Привыкнув воспринимать «фашизм» (нацизм) как абсолютное зло, мало кто задумывается сегодня о возможности разных вариантов реакции США на успешный советский удар по Германии. Остались ли бы они нейтральными перед лицом перспективы установления большевицкого господства в Европе? В Кремле должны были допускать и такую возможность: в качестве первого шага США подталкивают Великобританию к немедленному перемирию с Гитлером, в качестве второго – вступают с ним в срочный союз дабы остановить большевизацию Старого Света.

Может быть поэтому Сталин так боялся какой-нибудь дьявольской провокации, особенно английской. Чем же на самом деле руководствовались творцы политики тех дней и месяцев? Что планировали и к чему готовились участники игры?

В любом случае, изначально СССР имел фору во времени: Гитлер утвердил план «Барбаросса» 18 декабря 1940 года, а окончательное решение о войне с Германией принято Кремлём девятью неделями раньше, 14 октября³. Процесс подготовки шёл параллельно и с начала 1941-го вступил в обеих государствах в завершающую стадию. Но в СССР этот процесс шёл не с максимально возможной быстротой. Да, в Европе расстояния короче, а дорожная сеть гуще. Но почему Германия ещё 25 мая 1941 года перевела железные дороги на режим максимального движения, а советские продолжали работать в обычном⁴?

Через много лет после войны Молотов рассказал писателю Ивану Стаднюку, что в связи с бегством Рудольфа Гесса в Великобританию вопрос об ударе по немцам выносился в мае 1941 года на заседание ЦК и что решено было с ударом «повременить», так как не исключалось, что Гесс по заданию Гитлера привёз англичанам проект сепаратного мира. Советские историки много потешались над таким предположением, но было оно не таким уж глупым. В 1997 году издательская группа «Прогресс» выпустила компакт-диск «Документы тайных архивов КГБ. Гитлер. Неизвестные страницы Второй мировой войны». Диск готовился группой под руководством академика ИД. Ковальченко. По признанию разработчиков, на диске уместился лишь 1 % архивных материалов, касающихся Гитлера. Но и одного процента хватило, чтобы обнаружить важнейший факт. Показания Фриче, заместителя Геббельса, не оставляют сомнения в том, что «бегство» Гесса в Англию было организовано по прямому поручению фюрера. Заявления о его безумии, как и версии о личном порыве были дымовой завесой. (Правда, содержание переговоров Гесса с британским руководством станет известно лишь после 1 января 2017 года, по истечении 75 лет после события – если только англичане не продлят срок секретности.) И в случае советского нападения на Германию Лондон пойдёт на сепаратный мир с Гитлером, мало того – может объединить с ним силы против СССР. Что значит «повременить»? Почему Сталин считал, что имеет время на прояснение обстановки, почему не боялся, что Гитлер его попросту опередит?