Текст книги "Ориентализм vs. ориенталистика"

Валиди-Тоган знал русскую традицию востоковедения изнутри и был в близких отношениях с такими известными учеными, как В.В. Бартольд (1869–1930), Н.Ф. Катанов (1862–1922) и И.Ю. Крачковский (1883–1951). Его взгляд и критика советского востоковедения показывает, насколько советская наука была ориентирована на поиск научного приоритета, даже если они просто повторяли то, что их коллеги уже установили. В другом месте Валиди-Тоганом проводится различие между учеными, которые согласились сотрудничать с новым режимом, и теми, кто пожелал остаться верными своим ценностям. Иногда он был слишком подозрительным к своим коллегам, которые остались в Советском Союзе, обвиняя их в шпионаже. Например, когда А.Н. Самойлович посетил Стамбул в 1925 г., Велиди-Тоган откровенно обвинил его в шпионаже в пользу Советов, добавив, что Бартольд и Крачковский никогда бы не сделали что-то подобное[233]233
  Velidi Togan Z. Hatiralar.Tiirkestan ve diger miisluman dogu tiirkle-rinin milli varlik ve kultiir miicadeleleri. Ankara, 1999. P. 525–527.


[Закрыть].

Туркменский проект

В 1934–1939 годах специальная группа в Секторе Средней Азии Института востоковедения составила сборник источников по истории туркмен. Официально этот проект был инициативой товарища Авксентьевского, министра образования (Наркомпроса) Туркменской Советской Республики. В связи с этим Гайк Папаян[234]234
  Синолог Гайк Папаян (1901–1937) был арестован уже в 1936 г. во время работы туркменского проекта и затем расстрелян. См.: Люди и судьбы: биобиблиографический словарь востоковедов – жертв политического террора в советский период (1917–1991)/под ред. Я.В. Василькова и М.Ю. Сорокиной. СПб., 2003. С. 296–297.


[Закрыть], ученый секретарь Института, вел активный обмен письмами с Наркомпросом в Ашхабаде. 22 марта 1934 г. Папаян писал в Туркмению:

«По заключенному с Вами договору, Институтом организованы 2 бригады: первая (16–19 в.) под руководством акад. Самойловича и вторая (до 16 в.) под руководством акад. Крачковского. Первая бригада, работа которой должна быть окончена в течение 1934 г., уже полностью включилась в работу – намечены и сданы переводчикам исторические источники. В этой бригаде работает 15 человек. По второй бригаде, работа которой будет вестись в течение 1934 и 1935 гг., также намечены материалы и частично распределены между членами бригады»[235]235
  АВ ИВР. Ф. 152. On.la. № 345. Д. 632. Протокол заседания бригады по собиранию материалов к истории Туркмении. Программа работ, смета и переписка с Наркомпросом Туркм. ССР по вопросам написания истории Туркмении. 31 января 1934 – 16 декабря 1934. Л. 24.


[Закрыть].

Во время обсуждения проекта иранист Павел Иванов предложил составить список источников и разработал очень большую программу, которая включала около пятидесяти рукописей на тюрки и фарси. На рабочем совещании академик Крачковский согласился, что список верен с научной точки зрения, но было бы невозможно реализовать эту программу в течение короткого периода времени (половина года для одного тома)[236]236
  АВ ИВР. Ф. 152. ОпЛа. № 345. Д. 632. Протокол заседания бригады по собиранию материалов к истории Туркмении. Программа работ, смета и переписка с Наркомпросом Туркм. ССР по вопросам написания истории Туркмении. 31 января 1934 – 16 декабря 1934. Л. 1.


[Закрыть]. В то же время специалист по тюркской истории Вали Забиров (1897–1937), в то время аспирант в Институте востоковедения, предложил также при изучении этих рукописей собирать все сведения о других мусульманских народах Советского Союза, очевидно, для будущих проектов. Начало было трудным: в то время востоковеды должны были работать интуитивно, «на ощупь»: они обнаружили много исторических текстов, которые, возможно, содержали данные о среднеазиатских народах, но был и риск того, что целые тома были изучены зря.

Проект по изданию восточных источников по истории туркмен предполагал бюджет в размере 11.200 рублей, в том числе расходы на исследование и научные командировки в Ташкенте и Ашхабаде, для копирования и перевода текстов и для их итогового издания[237]237
  Там же. Л. 17.


[Закрыть]. В соответствии с решением Президиума Академии наук СССР все эти расходы покрывались Туркменской ССР.

Молодая республика столкнулась с финансовыми проблемами, денег не хватало, но два тома источников были действительно опубликованы в срок, хотя ряд интересных переводов остался неопубликованным в Архиве востоковедов[238]238
  АВ ИВР. Разряд 2, опись 6, дело 79, Волин С.Л. Материалы (переводы рукописей), подготовленные для сборника «Материалы по истории туркмен и Туркмении». 1939. Т. 1.48 лл.


[Закрыть]. Интересно, что даже после публикации первого тома, полностью посвященного средневековой истории конкретной республики, один из авторов А. А. Ромаскевич счел необходимым защитить региональный подход к истории, основанный на убеждении, что среднеазиатские народы жили в тесном взаимодействии[239]239
  Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. 1. VII–XV вв. Арабские и персидские источники. М.; Л., 1939. С. 4.


[Закрыть].

Аналогичный проект по сбору материалов по истории каракалпаков был проведен в 1935 г.[240]240
  Материалы по истории каракалпаков. Сборник. М.; Л., 1935.


[Закрыть] Методы, разработанные в Институте востоковедения, оказались успешными: исследовательская группа выявила необходимые источники в очень короткий период времени, а Каракалпакская национальная автономия в Узбекистане заплатила за всю работу[241]241
  АВ ИВР, ф. 152, опись 1а, № 448, дело 632.1. Протоколы заседания бригады по изучению истории Каракалпакии: договор и переписка. 22 дек. 1936 г.


[Закрыть]. К сожалению, у меня нет дополнительной информации о выпуске этой книги, но ясно, что этот проект был частью серии.

Первые результаты этих публикаций были использованы для составления общих историй народов СССР, а также для написания школьных учебников по мировой истории: ряд документов в Архиве востоковедов указывает, что работы Института должны были быть использованы для этих учебников в конце 1930-х годов. Учебники были предназначены для использования в системе высшего образования и отличались от республиканских исторических повествований, которые начали появляться позже. Для этого в январе 1938 г. был создан специальный Исторический сектор в Институте востоковедения, он объединил всех историков Института и был разделен на две группы: группа Советского Востока (под руководством А.Н. Бернштам) и зарубежного Востока (под руководством М.С. Иванова). Сотрудники сектора не одобряли план работы, спешку, которая влияла на качество работы. Некто Аджан на одном из заседаний так и заявил: «В плане чувствуется несогласованность, сроки повлияют на качество, авторам ничего не ясно. Дело важное, нельзя его комкать. Нужен план, программа и единый стержень для всей работы, обсуждения более деловые. Нет хозяина над всем предприятием. Надо серьезнее провести подготовку»[242]242
  Протокол № 1. Заседания Исторического Сектора Института Востоковедения АН от 29-го января 1938 г. Л. 6. // Архив востоковедов ИВ РАН. Ф. 152. On. 1а. № 590. Д. 632.14. Исторический сектор. Отчет о работе Сектора за 1938 г., протоколы заседаний и стенограмма по обсуждению книги А. Якубовского и Б. Грекова «Золотая Орда». 29 января – 17 декабря 1938 г.


[Закрыть]. Другим недостатком была неоднородность научных кадров. Семен Волин отметил плохой подбор сотрудников: «Климович, Толстов, Тардов не внушают доверия. Работа П.П. Иванова о Шейбанидах откладывается из-за спешных очередных работ. Это жаль»[243]243
  Протокол № 1. Заседания Исторического Сектора Института Востоковедения АН от 29-го января 1938 г. Л. 6. // Архив востоковедов ИВ РАН. Ф. 152. On. 1а. № 590. Д. 632.14. Исторический сектор. Отчет о работе Сектора за 1938 г., протоколы заседаний и стенограмма по обсуждению книги А. Якубовского и Б. Грекова «Золотая Орда». 29 января – 17 декабря 1938 г.


[Закрыть].

Удивительно, что вспыльчивый Семен Волин поместил Климовича и Толстова на один уровень, но, видимо, по разным причинам: Климович не был способен делать филологическую работу, в то время как Толстов был слишком занят и имел четкую политическую позицию. Кроме того, их объединяло активное участие в различных идеологических кампаниях против ислама и против классического востоковедения (Климович) и краеведения (Толстов) в 1920-е годы. Другой сотрудник по по фамилии Мочанов выразил сомнения в еще более открытой форме: «Климович – неполноценный кандидат, имеющий несколько антирелигиозных статеек и даже не знающий арабского языка»[244]244
  Там же.


[Закрыть]. Обеспокоенность ученых показывает, что политика по расширению штата научных сотрудников привела к приему на работу сотрудников с низкой квалификацией, от которых никто не мог ожидать значимых работ. Это расширение кругов интеллигенции вызвало серьезную критику профессионалов. В то же время высокая скорость политических запросов заставляла специалистов пренебрегать своими научными планами: например, упомянутая выше работа Иванова действительно так и осталась неопубликованной.

Вскоре после публикации источников по истории туркменского народа начался процесс написания общих, «канонизированных» историй среднеазиатских республик. Уже в 1943 г. была опубликована официальная история Казахской республики, с коммунистическим активистом А. Панкратовой (1897–1957) в качестве главного редактора[245]245
  История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней. Алма-Ата, 1943.


[Закрыть]. Во время войны было запланировано составить туркменскую национальную историю с VII в. до российского вторжения в 1860 г., то есть за классическую эпоху исламской Средней Азии. Эта работа была закончена только в 1952 году[246]246
  Очерки по истории туркменского народа и Туркменистана в VIII–XIX вв. / под редакцией А.Ю. Якубовского. Ашхабад, 1954. Следующая редакция появилась уже в 1957 г. См.: Агаджанов С.Г. Роль медиевистов Ленинграда и Москвы в изучении средневековой истории Туркменистана // Известия Академии наук Туркменской ССР. Серия общественных наук. 4 (1974). С. 35–36.


[Закрыть]; часть книги до XV в. была написана А.Ю. Якубовским, который успел поучаствовать в работе над книгой незадолго до своей кончины. В течение следующих пяти лет на основе переводов источников, выполненных ленинградскими востоковедами, были опубликованы аналогичные сборники по истории республик. В некоторых случаях переводы и исторические монографии были составлены одними и теми же лицами. Эта двухступенчатая подготовка республиканских историй (источники плюс исторический очерк) сыграли решающую роль в определении хронологии, пространства и символов национальных идентичностей вновь созданных советских республик Средней Азии.

Семен Волин: непризнанный преемник Бартольда

Подготовка источниковедческих изданий проводилась рядом востоковедов с мировым именем, но несколько менее известных сотрудников также приняло участие в проектах. Я хочу обратить особое внимание на судьбу одного из них, Семена Львовича Волина (1909–1943). Хотя Волин был очень талантлив и амбициозен, он не был признан выдающимся ученым. Отчасти это было связано с язвительностью его характера, а также коротким периодом времени, который заняла его активная научная работа (пять лет – с 1936 по 1941 гг.). Он был истинным членом ленинградской классической школы востоковедения, имевшим смелость отстаивать свои взгляды в спорах с идеологически подкованными учеными. В то же время Волин интенсивно работал в нескольких группах, занятых в «восточных проектах».

Ценный вклад Волина в науку сегодня почти забыт, и нет публикаций, посвященных его научной жизни. К счастью, его автобиография и сопутствующие документы сохранились в Архиве востоковедов в Санкт-Петербурге[247]247
  [Волин С.Л.] Автобиография. Лл. 12–13 //АВ ИВР. Ф. 152, опись 3, № 131.


[Закрыть]. Как известно, подобного рода автобиографические рассказы, выполненные по месту работы, как правило, автографы, содержат очень короткие (от одной до трех страниц максимум) сведения об образовании, профессиональной карьере и семье. Нередко представленные данные намеренно искажались или сглаживались, поскольку автор повествования не хотел оглашать определенные аспекты своей личной жизни, даже если такие документы не были предназначены для широкой публики[248]248
  Например, татарский филолог Джавад Алмаз (1916–1979) полностью сменил место своего рождения и сведения о семье, чтобы избежать репрессий. См.: ЭхметщановМ. “Мицатигэн зэйарж, иллэр…”Тел галиме Ждвад Алмазный, тормыш юлы, фанни мирасы // Безнен, мирас. № 2. Февраль 2015. 68–69 б.


[Закрыть]. Согласно его автобиографии, Семен Львович Волин родился в Карлсруэ (Германия) в 1909 г. Год спустя его семья переехала в Санкт-Петербург. В 1917 г. его мать развелась с отцом, который был сотрудником золотодобывающей компании. В 1926 г. отец Волина был арестован и обвинен в участии в «экономический контрреволюции». Таким образом, будущий востоковед стал сыном врага народа. В документе Волин пытался дистанцироваться от своего отца, подчеркнув, что его мать рано развелась, еще когда его отец не был задержан. В 1927 г. Семен Львович начал свое образование сначала на Восточном, а потом на Историческом факультетах Ленинградского университета. Он пишет об этом так: «В Университете я изучал языки – арабский под руководством акад. И.Ю. Крачковского, персидский у профессоров Фреймана, Ромаскевича и Бертельса, турецкий у проф. Дмитриева, узбекский у проф. Малова и Юдахина, занимался также историей Востока у акад. В.В. Бартольда, учеником которого я себя считаю, т. к. историей Востока вообще и его трудами в частности увлекался еще будучи в средней школе. Во время пребывания в Университете я принимал участие в работах, оставшихся незаконченными, по переизданию Радловского словаря турецких наречий»[249]249
  Волин С.Л. Автобиография. Л. 12 // Ф. 152. оп. 3. № 131. Волин Семен Львович. Фев 1936 – 5 июля 1941 г.


[Закрыть]. Столь серьезный образовательный фон, намеренно подчеркиваемый Волиным, обещал успешную карьеру в науке, но уже в 1929 г. Семен Львович был исключен из университета за то, что скрывал расстрел своего отца при заполнении вступительных документов в университет. После исключения он отправился в Ташкент, где проработал в качестве архивариуса с 1930 по 1933 гг. В автобиографии Волин пишет, что в Ташкенте он разочаровался в востоковедении. Затем он отправился в Донбасс, где работал в качестве металлурга до 1935 г. В 1936 г. он вернулся в Ленинград, где продолжил свою пролетарскую карьеру.

Тем не менее в Ленинграде Волина взяли на работу в Институт востоковедения, где он переводил арабские и персидские источники, но только потому, что ему нужны были деньги. Возможно, кто-то из института пригласил Волина принять участие в программе по изданию источников. Институт востоковедения нуждался в Волине, потому что не хватало специалистов, которые бы хорошо знали несколько восточных языков и исламскую рукописную традицию. Поиски сотрудников нашли свое отражение во втором пятилетием плане. Согласно этому документу, администрация института не смогла объединить «вокруг Института большую группу востоковедов, из которых многие являются весьма ценными специалистами, но научно-исследовательской работой занимаются мало. Собирание этих сил вокруг Института является важнейшей задачей при выполнении второй пятилетки»[250]250
  Проект введения к наметкам пятилетнего плана ИВ Академии наук СССР. Л. 6// Ф. 152. On. 1а. № 293. Д. 212. Планы научно-исследовательской работы ИВ на 2-ю пятилетку 1933–1937 гг. Том 1.


[Закрыть].

Позиционирование Волина в качестве ученика и преемника Бартольда имело решающее значение в его отношениях с коллегами по институту. Даже в пору идеологических гонений академик В.В. Бартольд (ум. в 1930 г.) оставался непререкаемым авторитетом для востоковедов как внутри, так и вне Советского

Союза. Быть последователем не обязательно означало следовать методологическим подходам и взглядам. А.Ю. Якубовский, чьи коммунистические взгляды и важный вклад в создание республиканских историй в Средней Азии хорошо известны, часто рассматривается в качестве преемника Бартольда в области туркестановедения, хотя он придерживался взглядов, противоположных региональному подходу Бартольда.

Два «новых Бартольда», Волин и Якубовский, стали конкурентами и непримиримыми противниками. Например, в 1938 г. Волин выступил с яростной критикой книги Якубовского по истории Золотой Орды. Якубовский даже попросил Волина быть более цивилизованным в своих критических замечаниях. Большие амбиции Семена Волина не были поддержаны его коллегами[251]251
  Заседания исторического сектора: обсуждение книги проф. А.Ю. Якубовского «Золотая Орда». Л. 50 //АВ ИВР. Ф. 152, опись 1а, № 590, дело 632.14.


[Закрыть]. Возможно, его происхождение и большие притязания в научных кругах проложили путь для репрессий: 5 июля 1941 г. он был приговорен к ссылке и отправлен в Сибирь, где и умер. Некоторые из его работ были опубликованы после его смерти, без упоминания имени автора.

Филологические работы Волина способствовали в значительной мере продолжению традиций дореволюционного и советского востоковедения в Санкт-Петербурге/Ленинграде. Волин был задействован в проекте издания материалов по истории Золотой Орды, собранных востоковедом Тизенгаузеном[252]252
  Барон В.Г. Тизенгаузен (1825–1902), сотрудник Археологического комитета в Санкт-Петербурге, составил выдержки из средневековых мусульманских историографических рукописей, касающихся Золотой Орды. Тизенгаузен планировал опубликовать внушительное число источников в оригинале с русским переводом в четырех томах. Но до смерти графа С.Г. Строганова, его спонсора и председателя Археологической комиссии, Тизенгаузену удалось опубликовать только первый том, который содержал арабские источники (1881). До настоящего времени это издание остается настольной книгой для каждого ученого, интересующегося средневековой историей Евразии. Все остальные материалы, частично переведенные на русский язык, частично в оригинале, остались в виде рукописей в архиве ученого. Необходимость опубликовать эти ценные выдержки из восточных рукописей уже обсуждалась в 1911 г., когда семья Тизенгаузена передала его документы в архив Азиатского музея в Санкт-Петербурге. Обработка и описание архива ученого были возложены на ираниста А.А. Ромаскевича. Последний, однако, не закончил эту работу, скорее всего из-за революции и тяжелых условий для научной работы в последующие годы.


[Закрыть]. Детальная работа Волина по подготовке к изданию персидских источников имела символическое значение, поскольку Волин выполнил долг российской науки: том источников, собранных Тизенгаузеном, ждал издания уже несколько десятилетий.

В течение нескольких лет в конце 1930-х годов Семен Волин перевел и прокомментировал фрагменты рукописей для различных сборников. Только два сборника увидели свет до Второй Мировой войны (материалы Тизенгаузена и туркменский сборник), в то время как один проект так и остался незавершенным. Археолог А.Н. Бернштам (1910–1956) собрал нескольких ленинградских востоковедов, в том числе С. Волина и А. Беленицкого (1904–1993), чтобы перевести на русский язык исторические источники, в частности, источники по истории Таласской долины. Идея создания такого сборника была связана с нуждами археологов: выявление древних поселений требовало составления топографических списков и описания мест по арабским и персидским источникам. Волин занялся составлением краткого описания нового проекта; эта задача рассматривалась как продолжение сборников по истории туркменского народа. Этот проект был назван «Арабские, персидские и тюркские авторы об истории киргизов и Киргизии в IX–XVI вв.»[253]253
  Проспект работы «Арабские, персидские и тюркские авторы об истории киргиз и Кыргызстана в IX–XVI вв. 2 л.//АВ ИВР. Ф. 93, опись 1, № 32.


[Закрыть]. Этот предварительный план работы не имеет даты, но, скорее всего, относится к началу 1940-х годов, то есть до ареста Волина.

Идея проекта была очень похожа на туркменский проект. Это была попытка создать как можно более полное собрание исторических сведений об отдельном народе Средней Азии. Даже сами источники были более или менее одинаковые. Волин понимал сложность национального подхода к истории Средней Азии и предложил различать две категории источников: 1) источники по истории народов, называемых киргизами на Енисее; 2) источники по истории киргизов на территории современного Северного и Южного Кыргызстана. Этот план нашел поддержку властей, потому что государство руководствовалось концепцией автохтонности; то есть власти были заинтересованы в поддержке теории, что народы Средней Азии всегда проживали на современной территории[254]254
  Klejn L.S. Das Phanomen der sowjetischen Archaologie: Geschichte, Schulen, Protagonisten. Frankfurt am Main, Berlin, Bern, New York, Paris, Wien, 1997. P. 75–97; Laruelle M. The Concept of Ethnogenesis in Central Asia: Political Context and Institutional Mediators (1940-50) // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History 9,1 Winter 2008. P. 169–188.


[Закрыть]. Тем не менее, эта книга не была закончена из-за войны и гибели Волина в лагере. Правда, было предложено включить работу Волина в один из сборников Института материальной культуры в Ленинграде, но после ареста Волина эту статью не стали печатать. Она увидела свет только в 1960 г. благодаря усилиям казахского историка Сапара Ибрагимова[255]255
  Волин С.Л. Сведения арабских источников IX–XVI вв. о долине реки Талас и смежных районах // Новые материалы по древней и средневековой истории Казахстана. Алма-Ата, 1960. С. 72–92.


[Закрыть].

Евгений Вертельс и публикация «Джами‘ ат-таварих»

Евгений Бертельс (1890–1957) получил образование музыканта, затем изучал юриспруденцию, но в конце концов стал всемирно известным иранистом. Бертельс изучал восточные языки в Петроградском университете, который он окончил в 1920 г. В том же году Е.Э. Бертельс начал свою службу в Азиатском музее (позже Институт востоковедения). В течение 1930-1950-х годов Бертельс стал ключевым специалистом в советской иранистике, чье имя регулярно появлялось в восточных проектах того времени. После непродолжительных тюремных заключений из-за своего происхождения в 1920-1930-х годах Евгений Эдуардович стал очень лояльным к партийной идеологии человеком. Член-корреспондент Академии наук с 1939 г., Бертельс сумел организовать несколько важных восточных проектов в сфере публикации источников, его работы фактически заложили основу для среднеазиатской иранистики. С другой стороны, из-за страха перед репрессивной машиной Бертельс сыграл двусмысленную роль в судьбе некоторых своих коллег в конце 1930-х годов. Например, в 1938 г. во время допроса Бертельс заявил, что его коллега по Институту Л.Ф. Векслер, участвовавший в проекте издания хроники Рашид ад-Дина, всегда был инициатором и активистом антисоветской пропаганды. Позднее показания Бертельса в способствовали аресту арабиста и кавказоведа А.Н. Генко, скончавшегося в тюрьме НКВД в Ленинграде в 1941 г.[256]256
  Генко Г.А. А.Н. Генко – заключенный//Восток. 4 (2004). С. 138–141.


[Закрыть]

Бертельс сыграл важную роль в организации серии проектов большого политического значения: юбилеи Фирдоуси (1934), Навои (1941), Низами (1937, 1947) и Ибн Сины (1954)[257]257
  О роли Бертельса в национализации Низами см.: Тамазишви-лиА.О. Из истории изучения в СССР творчества Низами Гянджеви: вокруг юбилея – Е.Э. Бертельс, И.В. Сталин и другие // Неизвестные страницы отечественного востоковедения. 2. М., 2004. С. 173–198.


[Закрыть], перевод и публикация трудов Са‘ди и других персоязычных поэтов, чьи работы были важны для советского определения культуры Советского Востока. 20–30 мая 1934 г. Институт востоковедения и Государственный Эрмитаж совместно провели юбилейную сессию, посвященную Фирдоуси. Специально в связи с этим юбилеем в Государственном Эрмитаже была организована выставка иранского искусства. Целью похожих юбилеев, конференций, публикаций и выставок была демонстрация высокого уровня персидского культурного наследия, очень важного для истории всех среднеазиатских республик, а также Азербайджана. Вопрос о «национальной принадлежности» самого Фирдоуси, разумеется, занимал особое место.

В одной из своих работ Ю.Э. Брегель так описывает эволюцию национализации исламского культурного наследия: «Многие советские работы имели целью показать, что Средняя Азия произвела на свет большое количество великих людей, и список таких людей пополнили все, кто родился в Средней Азии (даже те, кто покинул родину в раннем детстве), кто умер там, кто приезжал на какое-то время (подобно тому, как это описывается в местных средневековых агиографических рассказах), и зачастую также те, что жили в соседних странах, особенно в Иране. Эта тенденция включить Иран в поиски «великих предков» особенно усилилась после Второй мировой войны, когда все персидские поэты и писатели (некоторые из которых жили в Южном Иране и никогда не приближались к границам Средней Азии) попали в список как таджики. Позже эти заявления были несколько скорректированы, и среднеазиатские историки начали говорить об «общем культурном наследии» народов Средней Азии и Ирана. С другой стороны, такой подход дополнялся внутренними спорами между республиками, каждая из которых хотела присвоить часть среднеазиатского культурного наследия. Достаточно сказать здесь о «приобретении» узбеками Навои (вместе с чагатайским языком), чему другие среднеазиатские тюрки навряд ли были рады. Таким же образом казахи пытались «приобрести» ал-Фараби»[258]258
  Bregel Y. The Role of Central Asia in the History of the Muslim East (Occasional Paper 20, Institute of Asian and African Affairs, Hebrew University of Jerusalem). New York, 1980. P. 2.


[Закрыть]. Некоторые исторические источники, правда, было сложнее национализировать. В этом случае применялась такая интерпретация: заявлялось, что эти труды важны для советской истории, в особенности для истории советской Средней Азии. Мировая история, созданная Рашид ад-Дином, была одним из таких источников, поскольку, как заметил еще Бартольд, его труд является обширной исторической энциклопедией, подобной которой не было ни Западе, ни на Востоке в эпоху Средневековья[259]259
  Barthold W. Turkestan down to the Mongol Invasion. L., 1968. P. 46.


[Закрыть].

Фазлуллах Рашид ад-Дин родился в Хамадане (Восточный Иран) в 1247 г. и был казнен в Тебризе в 1318 г. Списки его работы распространены по всему мусульманскому миру. Они были широко известны в Средней Азии и в Поволжье, где в начале XVII в. был создан перевод его работы на поволжский тюрки[260]260
  Hofman H.F. Turkish Literature: A Bio-Bibliographical Survey. Section III. Part l,vol. 5. Utrecht, 1969. P. 112–115.


[Закрыть]. Его хроника «Джами‘ ат-таварих» посвящена истории монгольской династии Ильханидов в Иране и состоит из нескольких томов. Первый том, известный как «Та’рих-и Газани», является историей монголов с ранних легендарных времен до правления Газан-хана (1271–1304). По мнению ираниста Джога Бойла, во втором томе своей работы Рашид ад-Дин «поставил перед собой цель написания общей истории всех евразийских народов, с которыми имели дело монголы. Начиная с Адама этот том содержит историю доисламских правителей Персии, Пророка Мухаммада и халифата, турок, затем китайцев, иудеев, франков и их императоров и пап, историю Индии и подробный рассказ о Будде и буддизме»[261]261
  Boyle J.A. Rashid ad-Din: the First World Historian // Iran 9 (1971).
  P.21.


[Закрыть]. Долгое время последний, третий том сочинения «Шу‘аб-и панджгана» считался утерянным, пока в 1927 г. уникальную рукопись работы не обнаружил в Стамбуле удачливый Заки Валиди-Тоган[262]262
  Togan A.Z.V. The Composition of the History of the Mongols by Rashid ad-Din// Central Asian Journal VII/ 1–2. P. 60–72.


[Закрыть].

Очевидно, что такая большая работа не была под силу одному человеку. Рашид ад-Дин использовал административный ресурс, будучи вазиром хана: он привлек документы ханской канцелярии и собрал коллектив ассистентов, помогавших ему с собиранием материала. Один из этих людей, Абу-л-Касим б. Али б. Мухаммад ал-Кашани, в своей хронике «Та’рих-и Ульджайту» даже приписывает себе авторство всего «Джами‘ ат-таварих». «Та’рих-и Ульджайту» так и не была опубликована в России, но работа Рашид ад-Дина всегда была в центре исследовательского интереса. В 1980 г. в критическом издании второго тома хроники Рашид ад-Дина азербайджанский востоковед Абдулкерим Али-Заде (1906–1979) охарактеризовал Рашид ад-Дина как философа и правоведа своей эпохи, а также реформатора. Более того, Али-Заде связал советский Азербайджан с Рашид ад-Дином, заявив, что его жизнь, карьера, постоянное место жительство и место работы в качестве сахиб-дивана были прямо связаны с Азербаджаном. Основная часть жизни Рашид ад-Дина прошла в Азербайджане, где он якобы написал все свои работы на различные научные темы и где он занимал важные позиции при илханидском дворе. Али-Заде даже не исключает возможности, что Рашид ад-Дин «имел тюркские корни, поскольку персидские и тюркские авторы писали по-персидски, и сложно установить их этническую принадлежность»[263]263
  Али-Заде А.А. Предисловие // Фазлаллах Рашид ад-Дин. Джами‘ ат-таварих. Т. 2. Ч. 1. Критический текст, предисловие и указатели А.А. Али-Заде, редакция персидского текста Е.Э. Бертельсом и А.А. Ромаскевичем. М., 1980. С. 3–4. О происхождении Рашид ад-Дина см.: Spuler В. Die Mongolen in Iran. Leipzig, 1939. P. 247–249; Fishel W.J. Azerbaijan in Jewish History // Proceedings of the American Academy for Jewish Research XXII (1953). P. 1–21.


[Закрыть]. В Советском Союзе идея перевода и изучения крупнейшей персоязычной исторической хроники «Джами‘ ат-таварих» была частью более широкого замысла: изучения Советского Востока. Большинство южных территорий бывшей Российской империи было частью исламской цивилизации и находилось под сильным влиянием арабской и персидской культур. Например, невозможно изучать Азербайджан или Узбекистан без знания персидской литературной традиции. Более того, со времен «равного» договора между Советским Союзом и Иранской республикой в 1921 г. Советы по-прежнему пытались экспортировать революцию в Иран. В межвоенный период характер советско-иранских отношений был достаточно дружелюбным, изменившись позднее из-за прогерманской ориентации иранского правительства.

Ленинград был местом, где возносилась хвала дружбе иранского и советского народов. В 1929 г. Государственный Эрмитаж открыл выставку иранского, среднеазиатского и кавказского средневекового культурного наследия. Государственный поворот в сторону изучения Советского Востока в начале 1930-х годов привел к открытию постоянной выставки Отдела Востока в Эрмитаже. Это событие было особенно важно, поскольку зарубежные делегации посещали Эрмитаж, в дополнение к тысячам советских граждан, желавших увидеть персидскую культуру в артефактах и живописи[264]264
  В те же годы советское правительство продавало бесценные артефакты за границу: Williams R.C. Russian Art and American Money. Cambridge, 1980.


[Закрыть]. Евгений Бертельс имел тесные связи с сотрудниками Эрмитажа, открывшими первые выставки иранского и вообще исламского искусства. Важную роль в организации выставок Эрмитажа сыграл А.Ю. Якубовский, работавший в то время над проблемами восточного феодализма, восточного города и социально-экономических отношений на Востоке. В итоге Якубовский написал несколько работ для выставок восточных предметов в Эрмитаже[265]265
  Якубовский А.Ю. Культура и искусство Средней Азии. Путеводитель по выставке. Л., 1940; Его же. Среднеазиатские собрания Эрмитажа и их значение для изучения истории культуры и искусства Средней Азии до XVI в.//Труды Отдела Востока Государственного Эрмитажа. Т. 2. Л., 1940. С. 7–24.


[Закрыть].

В целом школа иранистики в Ленинграде была очень сильной из-за особого внимания к богатой коллекции восточных рукописей в городских библиотеках и музеях. Е.Э. Бертельс, А.А. Ромаскевич и А.А. Фрейман были главными представителями ленинградской школы классической иранистики в то время[266]266
  Общий обзор развития иранистики в Ленинграде: Atkin М. Soviet and Russian Scholarship on Iran // Iranian Studies, vol. 20, no. 2/4, Iranian Studies in Europe and Japan (1987). P. 223–271. Cp.: Petrushevskii I. P. History of Iranian Studies // Fifty Years of Soviet Oriental Studies (Brief Reviews). Moscow, 1968.


[Закрыть]. Концентрация высококвалифицированных иранистов в городе сделала возможной проведение третьего международного конгресса персидского искусства и археологии в Эрмитаже в сентябре 1935 г. Это был первый опыт молодого советского востоковедения в организации такого важного мероприятия для ученых со всего мира. Следующий подобный опыт приходится только на XV Международный конгресс востоковедов, проходивший в Москве в 1960 г. Помимо тезисов конференции, оргкомитет Конгресса в лице директора Государственного Эрмитажа И.О. Орбели согласился опубликовать несколько книг на фарси и на русском о персидской поэзии, миниатюрах и искусстве. Основной целью этих мероприятий являлось усиление симпатий Ирана в отношении Советского Союза, в котором очень серьезное внимание уделялось персидскому наследию[267]267
  Рукописный архив Государственного Эрмитажа. Фонд 1, опись 17, дело 275/2 84, том 1. Документы о подготовке к Третьему международному конгрессу по иранскому искусству и археологии, 1934–1935. Лл. 11, 26.


[Закрыть].

В таком контексте в 1936 г. родилась идея проекта по изданию первого тома «Джами‘ ат-таварих». Автором этого проекта был Е.Э. Бертельс. Скорее всего, эта идея обсуждалась уже на Конгрессе иранистов осенью 1935 г., но в архивных источниках об этом ничего нет. Впервые о переговорах об издании Рашид ад-Дина мы узнаем из документов января 1936 г. об изготовлении копии рукописей хроники, хранящихся в разных библиотеках мира. Перед тем как перейти к деталям, позволю себе привести здесь почти полностью текст проекта, сохранившийся в Архиве востоковедов:

«Докладная записка о критическом издании и комментированном переводе персидской исторической рукописи начала XIV в. Рашид ад-Дина.

Рукопись Рашид ад-Дина, составляющая около 100 печ. листов восточного текста, является первоклассным источником во всей персидской историографии. Вышедшая в свет в начале XIV века, она содержит богатейший материал, так как автор поставил себе целью дать свод исторических сведений обо всех народах от Атлантического до Тихого океана. Наряду с историей монголов здесь представлен обширный материал по истории Ирана, Индии, Китая, турецких народов, франков, евреев и т. д. К сожалению, известные европейским ориенталистам рукописи, которых насчитывается всего лишь 4–5 экземпляров, крайне разноречивы, изобилуют позднейшими вставками, искажающими содержание утраченного оригинала, а также ошибками в передаче имен, географических названий, специальными монгольскими, турецкими и иранскими терминами: правовыми, административными, экономическими, политическими и др., содержание которых давно утрачено, и в довершение ко всему этому они написаны с пропуском орфографических знаков и с большим числом неразборчивых слов. Поэтому, несмотря на исключительную научную ценность этого свода летописей, как сам автор назвал свой труд, и огромный интерес, который он вызвал к себе со стороны ученых разных стран прошлого и текущего столетия, все же до сих пор он остается для востоковедов недоступным историческим памятником. Между тем, если бы этот летописный свод вошел бы в полном объеме в научный оборот, он пролил бы новый свет на целые эпохи и открыл бы новые, еще неизвестные нам страницы в жизни разных народов. Можно без преувеличения сказать, что если бы критическая работа по исследованию этой рукописи с одновременным комментированным переводом была бы завершена, этот труд означал бы величайшую победу международного значения не только с точки зрения преодоления трудностей, с которыми сопряжены научные изыскания, но, главным образом, с точки зрения того неисчерпаемого материала, который далеко расширил бы наши знания по истории народов Ближнего Востока, Западной Европы, Китая, Индии и произвел бы переворот даже в тех знаниях, достоверность которых ныне не вызывает сомнения. По грандиозности плана, обширности материала, по объему работ, характеру научных задач и общему значению для востоковедения исследование и издание с переводом рукописи Рашид ад-Дина принадлежит к числу крупнейших исторических событий в науке.

Первая попытка издания труда Рашид ад-Дина была предпринята более 100 лет тому назад французским ученым Катрмером, который из всей задуманной серии выпустил всего лишь два тома в 1836 г., с текстом и переводом. Надо было после этого ждать 75 лет, прежде чем в той же самой стране в 1911 году вышел еще один том текста в издании Блоше, но на этот раз уже без перевода. Из русских ученых критическим исследованием рукописи Рашид ад-Дина занимался в середине прошлого столетия лишь проф. И.Н. Березин, задумавший издать и перевести всю историю монголов, но выпустивший в свет текст и перевод введения о турецких и монгольских народах (всего 2 тома). Таким образом, за истекшее столетие, начиная с 1836 г., было предпринято только три попытки, но они не могли не окончиться более чем скромными результатами, потому что инициаторами и исследователями были одинокие ученые, принимавшиеся за такой труд, который превосходит индивидуальные силы и требует одновременных совместных изысканий многих ученых. Если в 19 веке и даже в начале 20-го века труд названных выше ориенталистов не вызвал достойных продолжателей, которые откликнулись бы на призыв первых пионеров и объединенными силами завершили бы начатое дело, в настоящее время, в период кризиса капитализма и упадка иранистики, вряд ли возможны на Западе даже самые попытки в этом направлении.

Тем более поэтому пионерами на этот раз должны выступать советские ученые, которые, в отличие от их буржуазных предшественников, могут приступить к исследованию труда Рашид-ад-Дина не так, как ранее, по доброй, ни к чему не обязывающей инициативе отдельного, случайно заинтересовавшегося ученого, а в порядке выполнения государственного задания, с точным утвержденным планом работы, при объединенном участии всех специалистов, могущих быть полезными этому делу, и с полным сознанием ответственности перед государством за выполнение плана. Не говоря уже о том, что одно лишь критическое издание текста вместе с комментированным переводом сразу подняло престиж советской иранистики, которая по праву заняла бы первое место на международной арене, вместе с тем ни одна страна не заинтересована в изучении труда Рашид ад-Дина в такой мере, как СССР. Богатейшие сведения по истории монголов, о турецких народах Средней Азии, о Кавказе, Сибири, по истории Золотой Орды – все это в первую очередь представляет интерес для советских ученых. Поэтому, хотя расходы и достигают значительной суммы, в сравнении с научными результатами они ничтожны. Помимо того, что исследование вооружит наших ученых большим опытом и навыками работы над первоклассными и капитальными трудами, изданная рукопись возместила бы все издержки. По приблизительным данным, для библиотек всех стран и среди отдельных иностранных ученых могло бы быть продано около 1.000 экземпляров изданной рукописи. Если каждый полный комплект рукописи из 3-х томов считать по 100 зол. рублей, то это составит 100.000 зол. руб.