Текст книги "Известные и неизвестные открытия XX века"

 
…Сперва я ждал зари. Прозрачно-золотистым
Казалось небо, где она прошла.
Кадильницы цветы огнем своим душистым
Встречали день, и уходила мгла.
И голубой цветок тоски о небывалом
В ее глазах склонился от росы,
И под окном вставал на море вал за валом,
Пьяневший от весны у золотой косы.
 

[88]88
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 311.


[Закрыть]

После 1911 г. Жирмунский стихов не пишет, видимо, понимая, что настоящим оригинальным поэтом уровня великих русских символистов он стать не сможет, и не желая быть их эпигоном. После 1911 г. он не предпринимал попыток публиковать свои стихи. Однако любовь к поэзии, в частности, к поэзии символистов и романтиков он пронес через всю жизнь. Его книги 1920-х гг. о поэтике Брюсова и Блока, монография «Байрон и Пушкин» (1924), концептуальная статья «Задачи поэтики» (1919–1923), а также его поздние работы о поэзии А. Ахматовой – яркое тому свидетельство.

В. В. Аствацатурова

Литература и источники:

1. Жирмунский В. М. Метафора в поэтике русских символистов. Гл. 3 // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб., 2001.

2. Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013.

3. Лавров А. В. В. М. Жирмунский в начале пути // Русское подвижничество: сб. статей. М., 1996.

4. Лавров А. В. Русские символисты: этюды и разыскания. М., 2007.

5. Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349.

6. Фет А. А. Полное собрание стихотворений. Л., 1959.

Международный экологический проект «Лангсдорф – XXI век»

В 1806–1829 гг. немец по происхождению на русской службе, выпускник Геттингенского университета, любимый ученик звезды германского Просвещения естествоиспытателя, антрополога и страноведа Иоганна Блуменбаха, член Петербургской Академии наук, натуралист и этнограф Григорий Иванович Лангсдорф (1774–1852) в ходе своего кругосветного путешествия (частично на корабле И. Ф. Крузенштерна «Надежда», частично самостоятельно) в 1804–1807 гг. исследовал Камчатку, а в 1807–1808 гг. с научными целями пересек российскую Евразию от Охотска до Петербурга. В 1822–1829 гг. возглавляемая им, тогда генеральным консулом России в Бразилии, императорская комплексная научная экспедиция исследовала нынешние штаты Рио-де-Жанейро, Минас-Жерайс, Сан-Паулу, Мату-Гросу-ду-Сул, Мату-Гросу, Амазонас и Пара, осуществив сухопутные и речные маршруты общей протяженностью около 16 тыс. км. В апреле 1828 г. тропическая лихорадка привела Лангсдорфа к потере памяти (амнезии). Лишенный возможности вернуться к научной работе, он скончался во Фрейбурге в 1852 г. Экспедицию продолжил один из спутников Лангсдорфа – ботаник Людвиг Ридель, в 1831–1836 гг. исследовавший Минас-Жерайс и Гояс и одновременно заведовавший в эти годы Бразильским филиалом Петербургского Ботанического сада.

В первой трети XIX в. на масштаб и значимость путешествий Лангсдорфа никто не обратил внимания. В этом не было общественной потребности, не был обозначен «вызов времени». О прожившем еще около четверти века больном ученом, для которого время навсегда остановилось, в лучшем случае забыли и в Германии, и в России, и в Бразилии. Архив его бразильской экспедиции, доставленный в Петербург, сто лет считался безвозвратно утраченным. Дело дошло до того, что этикетки с надписью «Langsdorf», которыми были снабжены предметы обширных и разнообразных естественнонаучных и этнографических коллекций как путешественника, так и его спутников, вызывали едва ли ни недоумение.

Однако шло время, и ныне в результате стремительного развития мирового экологического кризиса человечество оказалось в своеобразной «полосе приграничья», то есть на рубеже двух сред обитания: природной и техногенной, рукотворной, точнее, мозготворной (прошу прощения за этот неологизм), так сказать, культурной. Упомянутое выше выражение (или, если хотите, термин) было введено в научный оборот автором этих строк для обозначения той реальности, в которой ныне оказались земляне.

Благодаря трудам отечественных экологов В. Г. Горшкова, В. И. Данилова-Даниляна, К. С. Лосева и других в последние десятилетия установлено, что на рубеже XIX и XX вв. человечество превысило возможный однопроцентный рубеж потребления продукции биосферы (кислорода и чистой воды), когда ее геохимические процессы были способны самовосстанавливаться. С тех пор разбалансировка природной среды шла все ускоряющимися темпами. В 1985 г. человечество потребляло уже 40 % продукции биоты (всего живого на Земле), ныне этот процент перевалил за 50, т. е. мы вошли в «полосу приграничья», а к 2030 г. наши современники, продолжающие придерживаться природопокорительской парадигмы развития и одержимые стремлением ничем не сдерживаемого потребительства, «освоят» и все 85 %. При этом следует иметь в виду, что человечество заселило земную сушу крайне неравномерно. До 70 % населения, как и столетия ранее, проживает всего на 11 млн км² ее площади, что составляет всего 8 %, если исключить из наших подсчетов пустынную Антарктиду. Это не может не убедить, что вступление в техногенную среду обитания совсем не за горами. А она опасна для человека и враждебна ему, потому что как биологический объект человек неразрывно связан с биосферой. Винить в развитии упомянутого процесса решительно некого, кроме самого homo sapiens, и принадлежащего к биосфере, и превосходящего ее благодаря своему мозгу, никем и ничем неодолимой способности и потребности мыслить.

Во второй половине прошлого века, когда отгремели мировые войны и ученым и бизнесменам из Римского клуба стало очевидно, что цивилизационный процесс имеет «пределы роста», на путешествия Лангсдорфа начали смотреть по-другому. Поняли, что на заре индустриальной эры, когда в 1820-х гг. только-только завершился промышленный переворот на Британских островах и окружающая человечество природная среда еще не испытывала антропогенного давления, Лангсдорф впервые в мире и фактически одномоментно пересек регионы, известные ныне как «легкие планеты» – Сибирь и Амазонию. Собранные Лангсдорфом и его спутниками обширные материалы при сопоставлении с нынешним состоянием экологической ситуации вдоль маршрутов ученого могут иметь огромное значение для судеб дальнейшего природопользования, особенно учитывая исключительную «чистоту» такого эксперимента.

Чтобы понять степень критичности нынешнего состояния биосферы, обратимся к фактам. Сегодня цивилизация для своего самообеспечения требует ресурсов, уже на 20 % превышающих возможности ее самообновления и регуляции, каждый час гибнет 3–4 вида флоры и фауны, а для появления нового вида требуется хронологическое пространство, равное двум тысячам человеческих поколений. За последние 500 лет на Земле уничтожено 2/3 лесов, извлечено из недр 50 млрд т. углеродосодержащих полезных ископаемых и 2 млрд т. железной руды. В конце XX в. численность видов дикой фауны сократилась на 40 %, а обитателей морей – наполовину. На грани исчезновения находятся 52 % всех живых существ. Начиная с 2000 г. территории лесов ежегодно сокращаются на 6 млн га. В результате бесконтрольных вырубок амазонской сельвы ее площадь уменьшилась на 23 тыс. км², и к 2050 г. от нее останется не более 60 %. Процесс сведения тропических лесов Амазонии уже затронул по одним оценкам 8 %, по другим – 12 и даже 25 % их общей площади. Если в 1970-х гг. ежегодно вырубалось 1,7 млн га, то в 1980-х гг. – уже 3,5 млн га. И если тайга севера способна самовосстанавливаться (правда, в сроки, как упоминалось, превышающие продолжительность жизни многих человеческих поколений), то дождевые леса тропиков, основной источник кислорода, погибают безвозвратно.

Вполне уместен вопрос: за счет каких источников пока поддерживается жизнь на Земле? Как было сказано выше, благодаря Сибири и Амазонии, расположенным на территориях России и Бразилии, суммарная площадь которых составляет примерно 20 % земной суши. Они располагают около 1,1 млрд га высокопродуктивных лесных сообществ, что составляет 62 % всех лесов мира. Леса Амазонии – это 2/5 всех лесных ресурсов Земли, они дают около 1/2 всего кислорода, вырабатываемого зелеными растениями, и поглощают 1/4 углекислого газа, содержащегося в атмосфере. Из 31 % не тронутых человеком лесов Латинской Америки больше половины приходятся на Бразилию. Из 6,4 % занятой лесами территории Европы 90 % приходится на Россию, которая располагает также 90 % всей азиатской тайги. Правда, по отношению к уровню 1995 г. общий объем лесовосстановления в целом по России снизился на 700 тыс. га.

Обладая относительно менее загрязненными обширными речными системами, озером Байкал и другими источниками, обе страны являются хозяевами стратегического запаса пресных вод Земли, нехватка которых ощущается все отчетливей и чревата конфликтами вплоть до вооруженных столкновений. О масштабах этого ресурса можно судить хотя бы по одной Амазонке, имеющей среднегодовой сток в 7 тыс. км³, что составляет 15 % общего годового стока всех рек мира, а притоки царицы рек планеты образуют систему внутренних водных путей протяженностью 25 тыс. км.

Это очень важный, но не единственный источник. Другим являются высокоразвитые страны, которые, с легкой руки журналистов, входят в состав так называемого золотого миллиарда. Они способны ассигновывать на более или менее эффективную самоочистку значительные средства. Наконец, огромную роль в поддержании жизни на планете играет мировой океан, площадь которого в 2,5 раза превосходит земную сушу, но, правда, и он характеризуется быстро тающим биоразнообразием.

Об экологических проблемах Бразилии уже упоминалось. Между тем они чрезвычайно остры и в России: 24 тыс. ее предприятий загрязняют окружающую среду, 15 % территории страны, т. е. 2,5 млн км², являются зонами экологического бедствия и чрезвычайных ситуаций. В 135 городах уровень загрязнения атмосферного воздуха характеризуется как высокий и очень высокий. Около 50 % потребляемой питьевой воды не отвечает гигиеническим и санитарно-эпидемиологическим нормам. В стране накоплено 30 млрд т отходов, причем перерабатывается из них только 10 %, поэтому загрязнено и захламлено до 54 % российской земли – фактически все ее заселенное пространство.

Как если не остановить (что невозможно), то по крайней мере существенно замедлить сползание человечества в техногенную эру? Есть ли нечто пугающее землян и в принципе по мощи своего влияния способное побудить их изменить губительную природопокорительскую парадигму? Ныне можно с уверенностью констатировать, что человечество смертельно боится ядерной войны. Изобретение ядерного оружия, лишившего соперников удовлетворенности победителя и в случае его применения неизбежно обрекающего мир на всеобщее и полное уничтожение, уже долгие десятилетия удерживает людей от третьей мировой войны. Точнее, даже не всех обитателей планеты, а политическую элиту, которая в отличие от интеллектуальной, подлинной элиты являет собой избранницу преобладающей по численности, но сугубо средней по своему образованию и мыслительным способностям части человечества. В 1983 г. великий отечественный математик, академик Н. Н. Моисеев (1917–2000) дал количественные оценки возможных последствий ядерной войны, известные как «ядерная зима» и «ядерная ночь». Параллельно к таким же выводам пришли и его американские коллеги. Этого оказалось достаточно для возведения барьера, который человечество не переходит.

Однако одно дело – пугающий всех ядерный взрыв, а другое – растянутая на годы и годы каждодневная практика природосбережения, способная лишить человечество свойственной ему безграничной страсти потребления. Ограничить эту страсть неизмеримо сложнее, но все же можно попробовать, например сравнив состояние окружающей природной среды двухсотлетней давности, т. е. времени Лангсдорфа, с ее состоянием в наши дни, когда мир уже вступил в «полосу приграничья».

Для подобного сравнения необходимо было реконструировать жизнь, деятельность, сам образ ученого и особенно, в мельчайших деталях, историю его путешествий, биографии его сподвижников, лиц из ближнего и дальнего окружения, сформировать информационную базу, включающую по возможности все письменные, изобразительные, картографические материалы, а также коллекции, связанные с разными областями естественных наук и этнографией. На все это ушли долгие десятилетия прошлого века. Мы не оговорились, сказав выше, что Лангсдорф был повсеместно «в лучшем случае забыт». В России это было именно так. В Петербург из Бразилии он не вернулся; архив, доставленный в российскую столицу, был потерян; влиятельные лица, осведомленные о его деятельности и патронировавшие ее, один за другим ушли из жизни во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг., а участники бразильской экспедиции жили в основном за границей. Интерес к Лангсдорфу в германских землях был весьма скромен: во-первых, он никогда там не служил, а во-вторых, его всецело заслонила колоссальная фигура Александра Гумбольдта. В Бразилии же ученого не столько забыли, сколько создали вокруг его имени чрезвычайно устойчивую «черную легенду», т. е. попросту оклеветали. У этого имелись исторические причины. В эпоху, когда сословие ученых только начало складываться, Лангсдорф, опережая свое время, был уже истинным деятелем науки, причем фактически единственным в составе руководимой им бразильской экспедиции. Так, сопровождавшие его художники являлись не более чем путешествующими артистами, хотя и очень талантливыми. Разногласия между последними, недисциплинированными и подверженными сиюминутным настроениям, и Лангсдорфом, требовавшим от них, получавших солидное жалование, неукоснительного выполнения профессиональных функций, были неизбежны и, увы, привели к весьма печальным последствиям.

В ноябре 1824 г. в провинции Минас-Жерайс немецкий художник Мориц Ругендас не только, публично оскорбив Лангсдорфа, вышел из состава экспедиции, но и в нарушение своего контракта увез (т. е. фактически украл) 500 завершенных и уже оплаченных рисунков. В Мюльхаузене в 1827 г. и Париже в 1835 г. он при поддержке А. Гумбольдта (!) опубликовал на основе похищенных рисунков великолепные альбомы гравюр, ставшие всемирно известными. Между тем в этих альбомах не было ни слова об участии этого художника в российской экспедиции.

В январе 1828 г. по собственной неосторожности утонул в реке Гуапоре (в провинции Мату-Гросу) другой художник экспедиции, выходец из знаменитой и многочисленной французской художественно-литературной семьи Тонэев Адриан Тонэй. Отношения руководителя экспедиции с Тонэем были непростыми, поскольку последний нередко откровенно манкировал своими обязанностями; в письмах родным в Париж он не скрывал своего отношения к Лангсдорфу. В итоге семья Тонэев совершенно незаслуженно обвинила Лангсдорфа, который тогда находился за сотни километров от места гибели Адриана, в смерти своего двадцатипятилетнего сына и брата, бесспорно обладавшего ярким талантом. Братья покойного Адриана, в частности Феликс-Эмиль, оказались навсегда связанными с Бразилией, где их фамилия произносилась как Таунай. Семья Феликса-Эмиля тесно общалась с М. Ругендасом, который, после долгих странствий по испаноязычным странам Америки, в 1840-х гг. посетил Рио-де-Жанейро. Сын Феликса-Эмиля и племянник Адриана Алфредо д’Эскраньоль виконт Таунай (1843–1899), военный инженер по образованию, стал известнейшим писателем, а также историком, политическим и общественным деятелем Второй империи в Бразилии, состоя, кроме того, в дружеских отношениях с Педру II. Виконт Таунай, как его обычно называют бразильцы, написал несколько работ по истории экспедиции Лангсдорфа, в которых не пожалел для него негативных оценок, стал автором не менее чем десятка художественных произведений, но ни одно из них не принесло ему такой славы, как роман «Простодушие» («Inocência»), вышедший в 1872 г., а затем неоднократно переиздававшийся, переведенный на многие языки и впоследствии послуживший основой для одноименного фильма. Этот роман стал бестселлером, им зачитывались, а прототипом безумного натуралиста в нем был не кто иной, как… Лангсдорф.

Так сложилась «черная легенда» о Лангсдорфе, сутью которой стало то, что он был не в ладах со своим рассудком задолго до заболевания тропической лихорадкой в Амазонии, изначально, со времени прибытия в Бразилию в 1813 г. Отсюда и его конфликты с участниками экспедиции вплоть до их выхода из ее состава, и якобы неудача всего предприятия, и болезни спутников Лангсдорфа, и гибель А. Тонэя, и отсутствие каких-либо материальных следов (т. е. коллекций), собранных «безумцем», блуждавшим в тропиках. Что можно было противопоставить этим убеждениям? Лангсдорф, пораженный амнезией, был действительно вывезен в Европу, А. Тонэй действительно утонул, а его отец, известный художник, член Французского института Николя Тонэй вскоре умер от горя, многие участники экспедиции переболели тяжелыми формами тропической лихорадки, а некоторые члены экипажа, минуя мощные речные водопады, погибли; наконец, архив путешественников и все собранные ими коллекции были отправлены в Петербург.

Таков был вердикт образованной части бразильской нации, и опровергнуть его оказались неспособны никакие (пусть и португалоязычные) статьи и книги российских авторов. В таких обстоятельствах нечего было и думать о пропаганде личности, материалов и идей Лангсдорфа. Оставалось единственное средство сделать восприятие ученого в Бразилии адекватным реальности: опубликовать там в переводе на португальский язык без малого 1400 страниц немецкоязычных полевых дневников 1824–1828 гг.

Дело было «за малым»: установить текст источника, т. е. попросту расшифровать его. Лангсдорф делал записи в сложных условиях тропиков, при разной температуре и нередко очень высокой влажности воздуха, на грубой, сероватого цвета, гигроскопичной, пористой бумаге, часто используя чернила, изготовленные им на месте из различных растительных красителей. Такой текст, написанный по-немецки, принятым в то время готическим письмом, местами потускнел, местами проступил на оборотной стороне листа, что, учитывая удлиненную конфигурацию готических букв, делало расшифровку крайне сложной. Сильно стерся карандашный текст, да и сам почерк ученого весьма не прост для чтения. Нередко встречаются слитые вместе буквы, а также слова, у которых, кроме того, бывают опущены окончания. Страницы дневников, написанные по-португальски и по-английски, отдельные слова на латинском и французском языках читаются значительно легче, но и в этих случаях Лангсдорф нередко пользовался сокращениями, а при повторении не всегда воспроизводил их одинаково. Чтение усложняют и необычный синтаксис, и надписи между строк. Неудивительно, что установление такого текста велось многими (в основном отечественными) специалистами с 1930 г., когда в Ботаническом музее Ботанического института АН СССР в Ленинграде был обнаружен архив экспедиции, до 1998 г., когда в Бразилии появился третий, последний, том дневников в переводе на португальский. Не следует думать, конечно, что в эти почти 70 лет расшифровка велась беспрерывно: одни исследователи уходили из жизни, другие появлялись, сказывались годы сталинских репрессий и суровые испытания войны. Ясно только, что это была целая эпопея со своими перипетиями и коллизиями, трудностями и успехами. Трехтомная бразильская публикация дневников Лангсдорфа, насчитывавшая в совокупности 1124 страницы, переломила сложившиеся представления о путешественнике. Со временем его стали называть «отцом бразильской экологии».

Да что там семидесятилетняя расшифровка дневников! Буквально все, что было связано с реконструкцией наследия Лангсдорфа, давалось непросто. Так, работы ученого о Камчатке, опубликованные в 1805–1809 гг., и его двухтомное описание кругосветного путешествия 1803–1807 гг., изданное ничтожным тиражом по подписке в 1812 г. и сохранившееся в России едва ли ни в двух экземплярах, по существующим правилам было запрещено как ксерокопировать, так и сканировать, и все эти сотни страниц пришлось полулегально постранично фотографировать (!).

В итоге можно констатировать, что огромное научное наследие Лангсдорфа и его спутников, превосходно сохранилось до наших дней. Оно включает в себя: книги и статьи путешественников, обширные энтомологические, герпетологические, ихтиологические, орнитологические (ныне, например, в Зоологическом музее Зоологического института РАН в Санкт-Петербурге хранится более тысячи чучел птиц), мамологические коллекции, собранный в тропиках гербарий почти в 100 тыс. экземпляров (едва ли ни самый полный в мире), карпологическую коллекцию в 5 тыс. экземпляров (образцы древесины, семена, плоды), собрание минералов, около ста этнографических предметов, несколько сот рисунков, десятки карт (как результат впервые осуществленной съемки глубинных районов Южной Америки), архив, состоящий из более 4 тыс. страниц рукописей (дневников, описаний, трудов, статистических таблиц, словарей индейских языков, архивных подлинников документов и их копий, сделанных самим Лангсдорфом или полученных им от разных лиц, а также писем) и содержащий ценные сведения по географии, ботанике, зоологии, медицине, экономике, статистике, истории, этнографии, лингвистике. Правда, чтобы сформировать эту огромную и уникальную информационную базу потребовалось более полутора веков (основная работа шла в XX в.) напряженных разысканий и исследований, прежде всего в царской, советской и постсоветской России, а также в Бразилии, Германии, Франции и других странах. Если уже в 1979 г. библиографическая лангсдорфиана насчитывала 360 заголовков на десяти языках, то ныне она многократно увеличилась.

С 1990 по 1994 г. в рамках российско-бразильских контактов осуществлялся научно-исследовательский проект «Лангсдорф возвращается», в 1995–2006 гг. – проект «Лангсдорф», а с 2006 года реализуется проект «Лангсдорф – XXI век», в центре которого – организация и проведение научных экспедиций по маршрутам ученого с целью детального сопоставления его данных с нынешним состоянием природной среды, а затем и строжайшего мониторинга всей мировой экосистемы.

Упомянутый проект способен вывести российско-бразильские отношения на принципиально новый и актуальный уровень. Они решительно выходят за рамки межгосударственных и имеют поистине глобальное значение. Став в силу объективных обстоятельств обладателями мирового ресурса жизнеобеспечения, Россия и Бразилия призваны быть его хранителями и содействовать приумножению. Именно это, а не простая принадлежность к так называемым странам-гигантам должно способствовать их тесному партнерству в эпоху экологического кризиса. К мировой экологической оси «Москва – Бразилиа» призваны примкнуть и другие страны, исходя из той роли, которую им уготовано сыграть в деле сохранения природного наследия. Это лесистая Канада, небразильские хозяева Амазонии, занимающей в целом 7,2 млн км², – Венесуэла, Колумбия, Эквадор, Перу, Боливия, Суринам и Гайяна, это США с просторами Аляски, Австралия и Алжир с их огромными не занятыми хозяйственной деятельностью территориями. Однако инициаторами и несущей конструкцией такого жизненно необходимого для землян альянса должны стать Россия и Бразилия. Подобный подход означает как новое видение российско-бразильских отношений и их значимости в мире, так и новый критерий международного сотрудничества, основанный не на учете стоимости ВВП, масштабов потребления, объемов сжигаемых углеводородных энергоносителей, а на вкладе в дело поддержания окружающей среды и тем самым ответственности за планетарную стабильность в самом фундаментальном значении этого понятия.

Подобные новации в отношениях Москвы и Бразилиа, несомненно, обогатят деятельность группы БРИКС. А ее страны, занимающие 27 % земной суши, сосредоточившие 42 % населения мира и 46 % его рабочей силы, к середине текущего века превзойдут по своей экономический мощи державы Большой семерки. Новая эколого-гуманистическая составляющая российско-бразильских отношений станет основой политики БРИКС в этой сфере, уравновешивая, например, мощную экономическую экспансию Китая в Бразилию и слабо контролируемый рост быстро увеличивающегося населения Индии.

Первым российским регионом, который исследовал Лангсдорф и где проходило его становление как разностороннего страноведа, была Камчатка. Он внес значительный вклад в изучение полуострова, в 1812 г. содействовал реформе его управления, доказал, что столицей Камчатки должен стать город Петропавловск. Поэтому осуществление предполагаемого международного проекта целесообразно начать с камчатских маршрутов ученого. Он отправился из Петропавловска в северном направлении, вдоль тихоокеанского побережья, затем пересек Срединный хребет полуострова в районе селения Тигиль и вернулся в исходный пункт по берегу Охотского моря. Весь путь составил около полутора тысяч километров. Лангсдорф проделал его в январе-марте 1807 г., сам управляя собачьими упряжками. Камчатка до сих пор является наиболее экологически чистым регионом России, где антропогенное давление на окружающую среду отмечается только на 5,6 % территории края, общая площадь которого равняется 370 тыс. км².

С совершенно другой ситуацией предстоит столкнуться в российской Евразии. Маршрут Лангсдорфа по ней прошел через следующие современные населенные пункты: Охотск – Аллах-Юнь – Охотский перевоз (Хабаровский край) – Якутск – Витим (Якутия, Республика Саха) – Киренск – Верхоленск – Качук – Иркутск (Иркутская область) – Кяхта (Республика Бурятия) – Иркутск – Красноярск (Красноярский край) – Томск (Томская область) – Тобольск (Тюменская область) – Екатеринбург (Свердловская область) – Казань (Республика Татарстан) – Нижегородская область – Рязанская область – Тульская область – Москва (Московская область) – Санкт-Петербург (Ленинградская область). Во многих из перечисленных регионов (например, в Красноярском крае, Тюменской, Свердловской, Тульской, Московской, Ленинградской областях) экологическая обстановка весьма сложна. К экспедиционной работе необходимо привлечь ученых разных специальностей из ведущих университетов этой части России, а также зарубежных, главным образом бразильских, специалистов. Российские участники проекта должны поддерживать тесный контакт с администрациями исследуемых регионов и по возможности дополнить материалы Лангсдорфа информацией начала XIX в. о состоянии окружающей среды по его маршруту из местных архивов и библиотек.

Великолепно документирована бразильская экспедиция Лангсдорфа. Дневники и другие рукописи ученого, а также его спутников (зоолога Эдуарда Менетрие, ботаника Людвига Риделя, художника Эркюля Флоранса), карты астронома и географа Нестера Рубцова, изобразительные материалы, уже упоминавшийся обширный и уникальный гербарий в 100 тыс. экземпляров, зоологические коллекции содержат исключительно полную и всеобъемлющую информацию о природе, населении и экономике огромной территории Бразилии. Лангсдорф и его спутники изучали окрестности Рио-де-Жанейро в радиусе до 200 км, прошли свыше 1000 км по нынешнему штату Минас-Жерайс, исследовали населенную часть штата Сан-Паулу, в частности в направлении штата Парана, совершили семимесячное плавание по рекам Тиете, Парана, Риу-Парду, Кошин, Такуари, Парагвай, Сан-Лоуренсу, Куяба (около 4000 км), затем предпринимали радиальные поездки из города Куяба (штат Мату-Гросу) на расстояния до нескольких сот километров, в том числе до границы с Боливией. Далее отряд Лангсдорфа прошел по рекам Риу-Прету, Аринус, Журуэна и Тапажос до Амазонки. Ридель же в одиночку (поскольку его спутник, художник Адриан Тонэй, как отмечалось, погиб) достиг Амазонки по рекам Гуапоре, Маморе, Мадейре, а кроме того, предпринял плавание вверх по Риу-Негру. Только по территории Мату-Гросу два экспедиционных отряда преодолели не менее 7,5 тыс. км. По самой Амазонке участники экспедиции прошли от Манауса до Белена. К этому следует прибавить, что Ридель до присоединения к экспедиции в конце 1822 г. почти год самостоятельно исследовал нынешний штат Баия. Его гербарий и рукописи пополнили состав экспедиционных материалов.

Отряды ученых бразильской части проекта тоже должны включать представителей разных стран (конечно, главным образом России), а организация исследований вряд ли должна отличаться от вышеизложенной, может быть, с той лишь разницей, что материалы экспедиции Лангсдорфа не нуждаются в каких-либо дополнениях.

Думается, что в долгосрочной перспективе предложенное нами существенное дополнение к системе отношений России и Бразилии не может быть оспорено на каких-либо основаниях. Но оно представляет несомненный интерес также в ближайшем и среднесрочном будущем. Россия – один из основных экспортеров углеводородных энергоносителей. Противопоставить этой ипостаси роль хранителя и защитника природной среды, на наш взгляд, чрезвычайно важно, и со всех точек зрения привлекательно. А ось «Москва – Бразилиа» положит начало принципиально новому типу партнерства в мире.

Что касается Бразилии, то ее ахиллесовой пятой является Амазония, по своей значимости принадлежащая всему человечеству, но находящаяся на 2/3 своей территории в бразильской зоне ответственности. Там встают проблемы борьбы с наркобизнесом и терроризмом, обеспечения прав и безопасности индейцев, надежного мониторинга этой колоссальной экосистемы. Новая парадигма сотрудничества с Россией, располагающей эффективными технологиями комплексного автоматизированного наблюдения за окружающей средой, контроля ее состояния, охраны, а также картирования, будет содействовать результативности бразильской политики в Амазонии. Возможности торгового обмена в рамках новой системы отношений еще нуждаются во всестороннем изучении, однако в том, что они будут осуществимы и плодотворны, сомнений быть не может.

Россия и Бразилия выступают за многополярный мир, но, выстраивая свои отношения в новом ключе, они придадут этой многополярности позитивный, спасительный для человечества природоохранный вектор развития. Ведь, в конечном счете, дело не в числе полюсов, а в объединении усилий ради великой общечеловеческой заботы – сохранения жизни на Земле.

В октябре 2012 г. автор этих строк во время своего четвертого посещения города Петропавловск-Камчатский представил правительству Камчатского края план экспедиции по камчатским маршрутам Г. И. Лангсдорфа, который был в целом одобрен, скорректирован и намечен на 2014 г. В марте 2014 г. Федеральный университет Мату-Гросу (Бразилия) и Университет Потсдама (ФРГ) провели в городе Куяба V Международный симпозиум «Лангсдорф» в ознаменование двухсотлетия с начала деятельности ученого в Бразилии (1813–2013). Эти симпозиумы имеют уже сорокалетнюю историю. Первый из них, посвященный двухсотлетию со дня рождения ученого, состоялся в 1974 г. в Русском географическом обществе (Ленинград), второй – в 1988 г. в Университете Сан-Паулу, третий – в 1990 г. в Институте ботаники (Гамбург), четвертый, совпавший по времени со всемирным экологическим форумом в Рио-де-Жанейро, – в 1992 г., в Музеу Империал (Петрополис, штат Рио-де-Жанейро). На пятом симпозиуме во всей полноте и аргументированности представлен упоминавшийся проект «Лангсдорф – XXI век», в особенности его бразильская составляющая.