Текст книги "Тайные письма великих людей"

Бёрне – Генріеттѣ Герцъ

Людвигъ БЁРНЕ (1786—1837), извѣстный публицистъ и критикъ, шестнадцати лѣтъ пріѣхалъ въ Берлинъ учиться медицинѣ къ профессору Герцу – въ жену котораго, красивую и талантливую Генріетту, молодой Бёрне влюбился со всѣмъ пыломъ юности и отчаяніемъ безнадежности. Оставивъ домъ Герца, Бёрне продолжалъ дружескую переписку съ Генріеттой.

(Я убѣжденъ, что было бы совершенно безплодно, если бы молодой человѣкъ сдѣлалъ попытку насильно вырвать изъ своего сердца пылкую любовь; и это было бы самоубійствомъ, если бы попытка удалась. Это – рѣшеніе моего разсудка; оно можетъ быть невѣрнымъ, но я торжественно завѣряю, что сердце мое ни малѣйшимъ образомъ въ немъ не участвуетъ).

… Я – человѣкъ. Вы произнесли мнѣ приговоръ: я не могу больше жить. Вы пролили масло въ огонь, и пламя сжигаетъ мое сердце. Я долженъ погибнуть, если останусь дольше вблизи васъ. Я хочу уѣхать отсюда и напишу объ этомъ отцу.

Вашъ разумъ меня осудитъ, ваше сердце меня пожалѣетъ! Вы смѣетесь?.. Да покинетъ васъ память въ вашъ смертный часъ, чтобы вы не вспомнили этого событія.

Луи.

У меня дрожитъ рука, тоскливо замираетъ сердце. Я не могъ дольше выдержать. Домъ объятъ огнемъ, я долженъ спасаться, иначе погибну.

Когда я приду къ вамъ, не упоминайте ни словомъ объ этой запискѣ, прошу васъ.

Мартъ 1803 г.

Прочтите эту записку и не гнѣвайтесь! Это – послѣднія слова въ этомъ родѣ, которыя я пишу вамъ. Отвѣтъ, данный мнѣ вами передъ этимъ, такъ же придавилъ меня, какъ я жаждалъ, чтобы вы меня обрадовали; вы сказали, что не можете обрадовать меня. Это было невозможно для вашего сердца, ибо кто другой, какъ не вы, являясь причиной моего горя, могъ бы быть и источникомъ моей радости? Такъ какъ я люблю васъ невыразимо, то какъ можете вы сердиться на меня за то, что я полагаю мое высшее счастье въ вашей благосклонности, и что ожиданіе этого счастья – мое единственное, мое самое горячее желаніе? Вы были нѣкогда такъ ласковы, такъ сердечны, такъ участливы ко мнѣ. Отчего вы относитесь теперь ко мнѣ иначе? Развѣ мнѣ не больно? О, сжальтесь надо мною, чтобы жизнь моя не проходила такъ горестно, такъ безрадостно.

Я прошу отвѣта, я очень прошу васъ объ этомъ. Не гнѣвайтесь, это – предсмертныя слова моего больного сердца.

31 марта 3.

Отвѣтъ.

Выслушивать отъ васъ подобныя рѣчи, Луи, – совершенно противно нашему уговору, и поэтому отсылаю ихъ вамъ обратно. Я хотѣла, чтобы господствующимъ выраженіемъ всего моего существа относительно васъ была строгая серьезность, быть можетъ, тогда я вліяла бы на васъ иначе, и счастливѣе, или, по крайней мѣрѣ, вы не осмѣливались бы говорить о томъ, какъ я на васъ дѣйствовала.

Повторяю то, что уже сказала: вы одни можете создать себѣ счастье; я ничего не могу сдѣлать для этого.

Вы очень развлекли и даже развеселили меня. «Ваша любовь мнѣ не нужна». Благодарю васъ за эти слова, они дѣлаютъ меня лѣтъ на сто мудрѣе, только не разглашайте ихъ, они могли бы послужить горьчайшею сатирою на вашъ полъ.

Въ холодныхъ, сухихъ выраженіяхъ вы сами признаетесь, что я для васъ не болѣе, чѣмъ всякій другой человѣкъ, то-есть, что я вамъ безразличенъ. Разумѣется, никогда не покидалъ я васъ съ большею печалью и безнадежностью, чѣмъ въ этотъ разъ. Раньше, когда я съ болью и мукою въ душѣ, съ кровоточащимъ сердцемъ приходилъ къ вамъ, я слышалъ всякій разъ слова утѣшенія; я успокаивалъ свое сердце, и покидалъ васъ умиротворенный, и снова на нѣсколько дней былъ веселъ. На этотъ разъ вы расчленили мое горе, и ясно, отчетливо представили его моимъ глазамъ; на этотъ разъ вы отняли у меня всякую надежду, какую самая жестокая, самая неумолимая судьба не отнимаетъ у человѣка. На этотъ разъ вы отпустили меня въ большемъ горѣ, чѣмъ я пришелъ къ вамъ.

Милая, добрая, объ одномъ прошу васъ: возненавидьте меня. Мнѣ легче перенести вашу ненависть, нежели ваше равнодушіе, которое доведетъ меня до бѣшенства. Моя просьба такъ мала, и вы такъ легко и охотно ее исполните. Не такъ ли?

Нѣсколько недѣль тому назадъ я былъ очень веселъ въ теченіе ряда дней. Это понравилось вамъ, и вы сказали: Милый Луи, если вы всегда будете въ такомъ настроеніи, и будете прилежны, то я буду очень любить васъ. Когда вы произнесли эти слова, здѣсь была Сара, я не хотѣлъ обнаруживать моихъ чувствъ, отвернулся и притворился смѣющимся, чтобы скрыть мое радостное волненье. Вчера, ложась въ постель, я припомнилъ эту сцену и, разумѣется, смѣялся бы надъ нею до смерти, если бы этому не помѣшали слезы.

Хотя я и считаю пустою баснею сказаніе о золотомъ вѣкѣ, тѣмъ не менѣе я увѣренъ, что у каждаго человѣка есть свой золотой вѣкъ.

Шесть недѣль тому назадъ у меня были золотыя минуты. Нынѣ онѣ отошли въ сѣрую даль, и я вспоминаю о нихъ, какъ старикъ вспоминаетъ о веселыхъ дняхъ своей юности.

Чѣмъ это кончится? Когда?

Луи.

16 апрѣля.

Кернеръ – своей Рикеле  (Фредерикѣ Эманнъ)

Іустинъ КЕРНЕРЪ (1786—1862), мистикъ-поэтъ, писалъ нѣжныя, граничащія съ сантиментальностью письма (1807) возлюбленной своей юности Рикеле. Переписка эта вполнѣ отразила духъ мистицизма и романтизма вѣка, при чемъ любящіе не считали возможнымъ пересылать письма, а клали ихъ подъ камень въ старой, заброшенной капеллѣ.

Четвергъ, ночью, 11 час., 1807 г.

Прекрасно, когда рядомъ сіяютъ двѣ звѣзды; ахъ, на нихъ такъ пріятно смотрѣть, онѣ гораздо ярче свѣтятъ. Прекрасно, когда растутъ рядомъ два цвѣтка, на нихъ радуешься, и они сильнѣе благоухаютъ. Но какъ прекрасно, когда рядомъ стоятъ двое любящихъ! Они свѣтятъ ярче звѣздъ, благоухаютъ слаще цвѣтовъ; если бы я увидѣлъ тебя снова, дорогая! Твоя любовь дѣлаетъ меня такимъ счастливымъ! Но увы, что чувствуетъ это сердце? Страданія ли то, любовь ли? Есть ли любовь – страданіе, или страданіе – любовь, не знаю, но не жалуюсь; мило страданіе, когда страданіе – любовь. Ароматъ – любовь цвѣтка, любовь – ароматъ дѣвы. Цвѣтокъ безъ аромата, какъ онъ ни прекрасенъ, неохотно приколешь на грудь. Дѣва безъ любви, какъ она ни прекрасна – мертвая игрушка. Ароматъ даетъ жизнь и языкъ цвѣтку, любовь даетъ жизнь и языкъ очамъ дѣвы. Юноша относится къ дѣвѣ, какъ звѣзда къ цвѣтку; неустанно плыветъ по небу звѣзда, сквозь облака и бури. Цвѣтокъ тихо благоухаетъ на родной почвѣ, прикрѣпленный къ матери-землѣ; звѣзда, когда ее скроютъ темныя облака, утрачиваетъ свой блескъ. Цвѣтокъ продолжаетъ спокойно благоухать и средь бурь. – Дорогая, нашъ дневной трудъ оконченъ, позволь намъ теперь спокойно подумать другъ о другѣ. Какъ ни далека звѣзда отъ цвѣтка, все же она, благодаря цвѣтку, свѣтитъ. Какъ ни далекъ цвѣтокъ отъ звѣзды, все же онъ возноситъ къ ней свое благоуханіе. Какъ ни далека ты отъ меня, все же я чувствую твою любовь такъ же близко, какъ если бы я прижималъ тебя къ сердцу. Какъ ни далекъ я отъ тебя, я знаю, что ты чувствуешь мой лучъ въ твоей душѣ.

............................................................................

............................................................................

Гейне – Камиллѣ Зельденъ

Генрихъ ГЕЙНЕ (1798—1856), знаменитый поэтъ, съ 1848 г. прикованный къ «матрацной могилѣ» тяжкой болѣзнью, незадолго до смерти влюбился въ молодую дѣвушку Камиллу Сельденъ, прозванную имъ «мухой»; ей посвящены многія стихотворенія умирающаго Гейне.

Милая, дорогая Mouche! Или, быть можетъ, слѣдуетъ исходить отъ твоей именной печати и называть тебя по аромату твоего письма? Въ такомъ случаѣ я долженъ бы называть тебя очаровательной мускусовой кошечкой! Третьяго дня я получилъ твое посланіе, и «мушиныя лапки» вертятся все время у меня въ головѣ, а, быть можетъ, и въ сердцѣ. Прими мою сердечную благодарность за каждое доказательство твоей привязанности. Переводъ стиховъ превосходенъ, и я ссылаюсь на то, что говорилъ тебѣ по этому поводу передъ твоимъ отъѣздомъ. Радуюсь тому, что вскорѣ увижу тебя и напечатлѣю поцѣлуй на твоемъ миломъ личикѣ. Ахъ, эти слова получили бы менѣе платоническій смыслъ, если бы я еще былъ человѣкомъ. Но, къ сожалѣнію, я уже лишь духъ; тебѣ, быть можетъ, это пріятно, мнѣ же это отнюдь не подходитъ.

Французское изданіе моихъ стихотвореній только что вышло и производитъ фуроръ. А тѣ изъ моихъ стихотвореній, которыя еще не были напечатаны, какъ «Новая Весна», появятся лишь черезъ два-три мѣсяца въ одномъ изъ послѣднихъ томовъ французскаго изданія. Какъ видишь, я не терялъ времени. Да, я радуюсь тому, что снова увижу тебя, всѣмъ сердцемъ любимая Mouche! Восхитительная мускусовая кошечка, нѣжная какъ ангорская кошечка, каковую породу я всего больше люблю. Долгое время я предпочиталъ тигровыхъ кошекъ; но онѣ черезчуръ опасны, и поцѣлуи, которые онѣ оставляли на моемъ лицѣ, отнюдь не были пріятны. Чувствую себя попрежнему плохо; ничего, кромѣ непріятностей, припадковъ бѣшеной боли и ярости на мое безнадежное состояніе. Мертвецъ, жаждущій самыхъ пылкихъ наслажденій жизнью! Это ужасно! Прости! Желаю, чтобы купанья помогли тебѣ и укрѣпили тебя. Сердечный привѣтъ твоего друга

Генриха Гейне.

Дорогое созданіе!

У меня сегодня ужасно болитъ голова, боюсь, что завтра будетъ продолженіе. Поэтому прошу тебя не приходить завтра (воскресенье), а прійти лишь въ понедѣльникъ; развѣ только у тебя здѣсь будетъ дѣло, въ каковомъ случаѣ ты можешь очутиться въ нѣкоторой опасности. Я былъ бы такъ радъ видѣть тебя, послѣдній цвѣтокъ моей печальной осени! Безмѣрно любимое существо!

Остаюсь вѣчно, съ глупою нѣжностью, преданный тебѣ

Г. Г.

Употреблю тотчасъ хорошенькіе конверты, и цѣлую милую ручку, которая такъ красиво надписала адресъ. Я дурно провелъ ночь, кашлялъ такъ, что думалъ, что умру, и до сихъ поръ не могу говорить. Благодарю за превосходную копію письма къ г-жѣ Р.

Привѣтъ, поцѣлуи. Я смѣюсь отъ боли, скрежещу зубами, сойду съ ума.

Г. Г.

Дорогая Mouche! Все еще страдаю головною болью, которая пройдетъ, повидимому, лишь завтра (среда), такъ что я раньше послѣзавтра (четвергъ) не смогу увидать мою дорогую Муху. Какое горе! Я такъ боленъ! My brain is full of madness, and my heart is full of sorrow. Никогда еще поэтъ не былъ несчастнѣе въ полнотѣ счастья, которое словно издѣвается надъ нимъ. Цѣлую всю твою хорошенькую фигурку, но лишь мысленно. Мечты, вотъ все, что я могу предложить тебѣ, бѣдная дѣвушка! До свиданья!

Г. Г.

Дорогая Mouche! Я простоналъ всю очень дурную ночь и почти теряю мужество. Надѣюсь, что завтра услышу надъ собой твое жужжанье. При этомъ я сентименталенъ, какъ влюбленный мопсъ. Если бы всѣми этими сентиментальностями я могъ осыпать прелести г-жи Коревой! Но судьба отказываетъ мнѣ и въ этомъ наслажденіи. Но, вѣдь, ты не понимаешь того, что я говорю, вѣдь ты еще дурочка.

Твой Гензерихъ I Король Вандаловъ.

Дорогая душа!

Я сильно страдаю, и страшно скученъ. Мое правое вѣко захотѣло послѣдовать примѣру лѣваго и не поднимается; я съ трудомъ могу писать. Но я очень люблю тебя и часто о тебѣ думаю, мое сердечко. Разсказъ отнюдь не показался мнѣ скучнымъ и много обѣщаетъ для будущаго. Ты не такъ глупа, какъ кажешься; но очаровательна ты выше всякаго описанія, и это меня радуетъ. Увижу ли я тебя завтра? Еще не знаю; если мое болѣзненное состояніе продолжится, то ты получишь контрприказъ.

Я чувствую, что мною овладѣваетъ отвратительное плаксивое настроеніе. Сердце судорожно сжимается. Я хотѣлъ бы умереть или быть такимъ здоровякомъ, который не нуждается въ лекарствахъ.

Скорбь, имя тебѣ —

Г. Гейне.

Ленау – Софіи Лёвенталь

ЛЕНАУ (1802—1850), поэтъ-романтикъ, въ 1833 г. влюбился въ Вѣнѣ въ Софію Лёвенталь, замужнюю женщину, имѣвшую надъ нимъ огромную власть, но не пожелавшую, однако, соединиться съ нимъ бракомъ; она дважды мѣшала ему освободиться отъ нея посредствомъ брака. Возможно, что ея «демоническое» вліяніе сыграло роль въ развитіи психической болѣзни (съ 1842 г.), отъ которой Ленау скончался въ 1850 г.

22-го октября 1836 г.

О,то былъ прекрасный день! Прости, чудесный день! Мимолетный гость изъ лучшаго міра! Я могъ бы плакать о тебѣ. О, дорогая Софія! Это день, при воспоминаніи о которомъ сердце твое должно сжаться; я буду праздновать его ежегодно, какъ день твоего рожденія. Въ твоей близости я нашелъ большую поруку вѣчной жизни, чѣмъ во всѣхъ исканіяхъ и созерцаніи вселенной. Когда, въ счастливую минуту, я думалъ, что достигнуто высшее въ любви, и настало время умереть, такъ какъ послѣ этого ничего не можетъ быть лучше, я всякій разъ обманывался, и вслѣдъ за тѣмъ наставалъ еще прекраснѣйшій мигъ, когда я любилъ тебя еще сильнѣе. Эти новыя и глубочайшія бездны жизни сокращаютъ для меня ея безконечность. Сегодня въ твоемъ прекрасномъ взорѣ я узрѣлъ всю полноту божественнаго… Въ прекрасныхъ глазахъ, подобныхъ твоимъ, какъ въ пророческомъ іероглифѣ, является намъ матерія, изъ которой когда-нибудь будетъ создано наше вѣчное тѣло. Когда я умру, то уйду изъ этой жизни богатымъ, такъ какъ видѣлъ прекраснѣйшее.

21 октября 1837 г.

Слова, сказанныя тобою сегодня вечеромъ, какъ бальзамъ пролились въ мое сердце. Да, дорогая, благородная, милая дѣвушка, наше общее страданіе должно намъ быть свято. Я не раскаиваюсь въ томъ, что встрѣтилъ тебя. Такія минуты наполняютъ сердце бурнымъ избыткомъ и счастья, и страданія, и оно, смущенное, не знаетъ, исходить ли ему кровью, или смѣяться, и готово отчаяться въ своемъ счастьѣ; но эти минуты – лучшія въ моей жизни. Если бы я не встрѣтилъ тебя, я никогда не узналъ бы, что значитъ быть любимымъ женщиною, достойною того, чтобы мое горе стало мнѣ самымъ дорогимъ изъ всего, что я имѣю. Я никогда не мечталъ о счастьѣ, на которое могъ бы промѣнять это горе. Одинъ взглядъ, брошенный въ твою душу, не слишкомъ дорого оплатить самымъ горькимъ, до самой смерти длящимся отреченіемъ.

Шуманъ – Кларѣ Викъ. Клара Викъ – Шуману

Робертъ ШУМАНЪ (1810—1856), знаменитый композиторъ, женился въ 1840 г. по страстной любви на дочери своего учителя музыки, – Кларѣ Викъ; съ женитьбой совпало его увлеченіе вокальной музыкой, – въ теченіе одного года, Шуманъ написалъ болѣе ста пѣсенъ, въ томъ числѣ знаменитый циклъ «Dichterliebe». Въ 1852 г. уже ясно обозначилась душевная болѣзнь, отъ которой Шуманъ черезъ 4 года скончался.

13 августа 1837 г.

Все ли вы еще вѣрны и тверды? Какъ бы непоколебимо я въ васъ ни вѣрилъ, но и самое твердое мужество поколеблется, когда ничего не слышишь о томъ, что человѣку на свѣтѣ всего дороже. А для меня дороже всего на свѣтѣ – вы. Тысячу разъ обдумывалъ я все, и все говоритъ мнѣ: такъ должно случиться, если мы того хотимъ, и сообразно съ этимъ дѣйствуемъ. Напишите мнѣ простое «да», если согласны передать вашему отцу въ день вашего рожденія (13-го сентября) мое собственноручное письмо. Теперь онъ относится ко мнѣ хорошо и не оттолкнетъ меня, особенно, если вы за меня еще попросите. Пишу въ день Авроры. Ахъ, если бы насъ раздѣляла всего одна заря! Главное, вѣрьте твердо, что сбудется то, чего мы хотимъ и сообразно чему дѣйствуемъ. Объ этомъ письмѣ не говорите никому; иначе можно все испортить.

Итакъ, не забудьте «да». Я долженъ имѣть эту увѣренность, прежде чѣмъ смогу думать о дальнѣйшемъ.

Вѣрю всею душой тому, что здѣсь написано, и скрѣпляю моимъ именемъ.

Робертъ Шуманъ.

Лейпцигъ, 15 августа 1837 г.

Вы просите у меня лишь простого «да»? Такое крошечное словечко, и такъ важно? Но неужели сердце, полное невыразимой любви, какъ мое, не должно выговорить это словечко отъ всей души? Такъ я и поступаю, и душа моя шепчетъ вамъ вѣчное «да».

Страданія моего сердца, безчисленныя слезы, – могу ли я все это выразить, – о, нѣтъ! Быть можетъ, судьба захочетъ, чтобы мы, наконецъ, встрѣтились и поговорили другъ съ другомъ, – ваше предпочтеніе кажется мнѣ опаснымъ, но любящее сердце не обращаетъ вниманія на опасности. Итакъ, повторяю «да»! Неужели Господу угодно мой восемнадцатый день рожденія превратить въ день печали? О, нѣтъ, это было бы черезчуръ жестоко! Я также давно чувствовала, «что это должно совершиться», ничто въ мірѣ не обманетъ меня, и я докажу отцу, что и юное (сердце) можетъ быть стойкимъ.

Ваша Клара.

Весьма спѣшно.

Лейпцигъ, 1837 г.

Съ такими небесными словами не разстаются. Вѣдь и я увѣренъ. Ни слова о прошедшемъ, взоры твердо и спокойно устремлены на цѣль нашей жизни. Вѣрь мнѣ, любимая Клара, и пусть это глубочайшее убѣжденіе въ моей силѣ подкрѣпитъ тебя во всѣхъ испытаніяхъ. Послѣдняя моя просьба передъ тѣмъ, какъ мы разстанемся, – какъ ты порою называла меня втихомолку, – подари мнѣ теперь тѣснѣе единящее людей «ты». Вѣдь ты моя горячо любимая невѣста, а потомъ, когда-нибудь… еще поцѣлуй. Прости.

Твой Робертъ.

Ночь подъ новый годъ 1837, послѣ 11 ч.

Цѣлый часъ сижу здѣсь. Хотѣлъ было писать тебѣ весь вечеръ, но нѣтъ словъ – сядь подлѣ меня, охвати меня твоей рукой, дай мнѣ еще разъ заглянуть въ твои глаза, тихо, блаженно.

Двое во вселенной любятъ другъ друга.

Бьетъ три четверти.

Люди вдали поютъ хоралъ; знаешь ли ты тѣхъ двоихъ, что любятъ другъ друга! Какъ мы счастливы, Клара, станемъ на колѣни! Приди, моя Клара, я чувствую тебя… наше послѣднее совмѣстное слово Всевышнему…

Геббель – Элизѣ Лензинъ

Фридрихъ ГЕББЕЛЬ (1813—1863), поэтъ-романтикъ, нашелъ въ энергичной Элизѣ Лензинъ (1836 г.) твердую жизненную опору; Геббель среди всѣхъ другихъ своихъ увлеченій пронесъ свое серьезное чувство къ Элизѣ, послѣ смерти которой (1854 г.) онъ писалъ о желаніи встрѣтиться лишь съ нею въ небесахъ.

Гейдельбергъ, первый день Пасхи, 1836.

Моя добрая, дорогая Элиза.

Едва вступилъ я въ обладаніе моимъ жилищемъ, какъ ощутилъ потребность первымъ дѣломъ написать тебѣ. Я сентименталенъ, какъ молодая дѣвушка, узнавшая впервые, что у нея есть сердце; я могъ бы тотчасъ сѣсть въ почтовую карету и поѣхать къ тебѣ обратно въ Гамбургъ; горы – плохая замѣна любимыхъ людей. Это пройдетъ, должно пройти; но поистинѣ, разлука не болѣе, какъ чистилище; адъ же начинается тамъ, гдѣ кончается путешествіе и начинается новый кругъ жизни. Если бы я могъ просидѣть сейчасъ часокъ въ твоей крошечной комнаткѣ, это доставило бы мнѣ болѣе наслажденія, чѣмъ доставитъ мнѣ весь университетскій курсъ. ...............................................................................

......................................................................

......................................................................

......................................................................

......................................................................

.................................................. Я пишу пустяки, и долженъ кончать письмо, если не хочу разорвать его. Есть вещи, которыя, будучи написаны плохо, уже не могутъ быть написаны лучше; сюда относятся и путевыя впечатлѣнія.

Привѣтствую и цѣлую тебя тысячу разъ и называю тебя моею доброю, дорогою Элизой. Не будь жестока и не заставляй меня черезчуръ долго ждать твоего письма, я жажду получить его. Проклятая бумага кончилась, а я все еще не могу дописать письмо. Легче было мнѣ уходить нѣкогда изъ твоего дома, вѣдь я могъ вернуться, какъ только захочу. Во всякомъ случаѣ, пройдетъ не слишкомъ много времени, пока мы съ тобою увидимся; я надѣюсь (хотя я въ настоящую минуту менѣе, чѣмъ когда-либо доволенъ своими произведеніями), заработать литературнымъ трудомъ, и первые два талера будутъ истрачены на поѣздку къ тебѣ. Ахъ, проклятыя деньги! Будь у меня хоть бездѣлица, какъ бы я былъ счастливъ! Теперь на каждомъ шагу чувствуешь себя ограниченнымъ и стѣсненнымъ. Еще разъ, милый мой ангелъ, прости.

Привѣтъ твоимъ родителямъ.

Твой Фридрихъ.

Хочу отнести письмо на почту сегодня (среда), и желаю тебѣ, дорогая, еще разъ добраго утра. Если бы погода не была такъ плоха, то настроеніе мое было бы лучше; но теперь, когда я постоянно долженъ сидѣть дома и вспоминать, что не могу къ тебѣ пріѣхать, то проклинаю южную Германію, и особенно себя самого. Разумѣется, та жизнь, которую мы вели въ Гамбургѣ, не могла продолжаться, но, клянусь тебѣ, нить затѣмъ лишь и порвана, чтобы возможно скорѣе связать ее покрѣпче. Ты не первая по красотѣ и молодости, но въ твоей безграничной любви и преданности ты – единственная женщина на землѣ, которая можетъ еще принести мнѣ счастье и радость. Какъ твое здоровье? И какое положеніе думаешь ты занять по отношенію къ твоимъ родителямъ? Прошу тебя, напиши мнѣ объ этомъ подробнѣе.

Твой Фр.

(Мюнхенъ) 19 декабря 1836.

Сегодня, въ полдень, милая, вѣрная Элиза, приносятъ мнѣ твое письмо, въ ту минуту какъ разъ, когда я собирался выйти изъ дома для закупки необходимыхъ съѣстныхъ припасовъ; я принудилъ себя оставить его нераспечатаннымъ до возвращенія, и только что прочелъ его за чашкой кофе.

Первымъ дѣломъ отвѣчаю на послѣдній пунктъ. Одобренія моему взгляду на бракъ я не требую, особенно со стороны женщинъ. Касается онъ не самаго брака, а лично моего отношенія къ браку. Все неизмѣняемое для меня становится предѣломъ, а всякій предѣлъ – ограниченіемъ. Бракъ есть гражданская, физическая, а въ огромномъ количествѣ случаевъ и духовная необходимость. Человѣчество подчинено необходимости; но всякая необходимость связана съ правами. Личность можетъ уклониться отъ необходимости, если имѣетъ достаточно силъ для того, чтобы путемъ самопожертвованія отказаться отъ правъ; въ этомъ – ея свобода. Я могу все, но только не то, что я долженъ. Это отчасти заложено въ моей природѣ, отчасти въ природѣ художника вообще. Когда талантъ женится, то это всегда чудо, равно какъ если другой человѣкъ не женится. Прими за высшее доказательство моего уваженія къ тебѣ то, что я раскрываю передъ тобой эту темнѣйшую сторону моего «я»; страшно и опасно, когда человѣкъ спускается къ первоосновѣ существа; онъ хорошо сдѣлаетъ, если никогда не будетъ касаться ея, ибо тамъ, внизу, его стерегутъ мракъ и безуміе. Новымъ все это для тебя, разумѣется, быть не можетъ, такъ какъ я въ бесѣдахъ съ тобою неоднократно высказывался по этому вопросу, но здѣсь я выразилъ это въ сжатой формѣ. .......................................

......................................................................

......................................................................

................................................................въ ночь подъ Рождество, до 12 часовъ, я буду пить кофе и писать фантастическую вещь, а въ 12 часовъ пойду въ католическую церковь слушать чудесную рождественскую музыку. Честно и любовно буду думать о тебѣ. Если бы ты могла въ этотъ вечеръ ярко и душевно почувствовать, что мы увидимся, и что ты во мнѣ будешь всегда имѣть твоего ближайшаго друга, допускающаго тебя до своей высшей, достойнѣйшей жизни, и открывающаго тебѣ глубины своей души, но зато имѣющаго право желать, чтобы ты никогда не требовала отъ него того, чего онъ не можетъ дать, какъ противорѣчащее его чувствамъ и всему его образу мыслей. Что касается твоего будущаго, то, разумѣется, оно не болѣе обезпечено, хотя, во всякомъ случаѣ, ровно столь же обезпечено, какъ и мое, и если въ будущемъ у меня что-либо будетъ, то, разумѣется, я не забуду того, какъ ты дѣлилась со мною въ то время, когда кое-что имѣла. Порукой въ этомъ – мое слово мужчины. На днѣ нашей близости лежитъ нравственное основаніе, обоюдное уваженіе; если въ этой близости были минуты самозабвенія, не будемъ жалѣть о нихъ; это было естественно, и при данномъ ходѣ вещей даже неизбѣжно; еще менѣе будемъ жалѣть о томъ, что эти минуты миновали. Какъ въ физической, такъ и въ высшей природѣ (да могло ли быть иначе при такой экономіи, которая заложена во вселенной, въ качествѣ основного закона), существуетъ лишь одна сила притяженія, связывающая человѣка съ человѣкомъ; это – дружба, а то, что называютъ любовью, есть или предвѣстникъ этого чистаго, вѣчнаго пламени Весты, или мгновенно возникающая и такъ же быстро гаснущая вспышка порочныхъ чувствъ. Періодъ превращенія можетъ быть весьма болѣзненнымъ, такъ какъ болѣе благородныя души превратятся въ собственнаго великаго инквизитора, будутъ упрекать себя въ шатаніи, въ непостоянствѣ, и, по меньшей мѣрѣ, въ душевной несостоятельности; тѣмъ болѣе должны радоваться мы, если можемъ достигнуть цѣли безъ пути; если ты чувствуешь, что надо мною стоитъ нѣчто высшее, то усвой и вытекающее отсюда слѣдствіе, что я, будучи созданъ иначе, нежели другіе, могу быть правымъ тамъ, гдѣ остальной міръ не является неправымъ. Никому на свѣтѣ не пишу я писемъ, кромѣ тебя; ты раздѣляешь со мною мою внутреннюю, сокровенную жизнь; не вполнѣ ясно сознавая нѣкоторыя внутреннія состоянія, я только тогда начинаю созерцать и разбирать ихъ, когда развертываю ихъ передъ твоимъ взоромъ… Спроси себя серьезно, возможно ли болѣе тѣсное общеніе, болѣе тѣсная связь? Если же ты на этотъ вопросъ принуждена будешь отвѣтить «нѣтъ» (а иначе быть не можетъ, такъ какъ въ такомъ случаѣ я никогда не былъ бы для тебя тѣмъ, чѣмъ я, повидимому, для тебя былъ и есть), то радуйся счастью, – если можешь назвать это счастьемъ, – что достигла того, чего напрасно добивались и будутъ еще добиваться многіе, и мужчины, и женщины. .............................................................

...............................................................................

......................................................................