Текст книги "Экономическая теория в Санкт-Петербургском университете. Путь в 200 лет"

Раздел 2
Экономическая теория: исторический вектор

Д. Е. Расков
Антонио Дженовези – основатель первой кафедры политической экономии?[15]15
  Данная статья являет собой переработанный и дополненный вариант послесловия к книге А. Дженовези: Расков Д. Е. Экономические взгляды Антонио Дженовези (историческое послесловие) // Дженовези А. Лекции о торговле, или О гражданской экономике / под ред. Д. Е. Раскова и А. А. Погребняка. М.; СПб.: Изд-во Института Гайдара, 2016. С. 597–610.


[Закрыть]

Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7–9

Для цитирования: Расков Д. Е. Антонио Дженовези – основатель первой кафедры политической экономии? // Экономическая теория в Санкт-Петербургском университете: Путь в 200 лет. Сб. статей, посвященный 200-летию кафедры политической экономии (экономической теории) СПбГУ / под ред. В. Т. Рязанова. СПб., 2019. С. 107–122.

В статье ставится вопрос: можно ли считать А. Дженовези основателем первой в Европе кафедры политической экономии? С формальной точки зрения в Германии и Швеции были прецеденты создания кафедр по экономическим наукам в более раннее время, начиная с 1727 г. Тем не менее Дженовези в гораздо большей степени впитал и обобщил достижения многих передовых мыслителей того времени. Его главная работа «Лекции о гражданской экономике» в большей степени носит теоретический характер и даже задается вопросом о природе стоимости. В статье воссоздаются штрихи биографии Дженовези, разбираются основные элементы гражданской экономики, связанные с торговлей и роскошью. В контексте истории экономической мысли делается попытка охарактеризовать идеи Дженовези, соотнести их с различными школами и направлениями того времени: меркантилизмом, камерализмом, физиократией, энциклопедистами. При всей условности автор соглашается с тем, что мысль Дженовези можно назвать особой формой меркантилизма. Тем не менее не меркантилизм, а эклектика наилучшим образом характеризует экономическое наследие Дженовези.

Ключевые слова: Антонио Дженовези, политическая экономия, меркантилизм, камерализм, торговля, роскошь, гражданская экономика.

Многие энциклопедические словари сходятся в том, что Антонио Дженовези стал основателем первой кафедры политической экономии. «В Неаполе была учреждена первая в Италии кафедра политической экономии», и Дженовези стал первым ее профессором, сказано в словаре Брокгауза и Эфрона [Дженовези, 1893, с. 536]. В одиннадцатом издании Британники говорится о том, что Бартоломео Интьери в 1754 г. основал «первую итальянскую или европейскую кафедру политической экономии (коммерции и механики)», первым профессором которой стал Антонио Дженовези [Genovesi Antonio, 1911, р. 600]. В 1970-х гг. советские историки сошлись во мнении, что Антонио Дженовези явился основателем первой в Европе кафедры политической экономии [Неустроев, Самарин (ред.), 1974, с. 260].

Похожей интерпретации придерживаются в Италии. В 1954 г. в провинции Кампания недалеко от Салерно в городке Кастильоне-дель-Дженовези на доме, где Дженовези родился и вырос, появилась мраморная мемориальная табличка, гласящая, что он «впервые возвысил достоинство науки по проблемам производства и богатства. В 200-летие основания кафедры гражданской экономики в университете Неаполя». В этом свидетельстве важно различать факт первенства учреждения кафедры по политической экономии и факт первенства в науке (поскольку, как далее будет сказано, сам по себе факт можно оспорить). Кроме того, была ли кафедра именно по политической экономии? Скажем, первая кафедра «гражданской экономики» была учреждена в Модене в 1772 г. Но именно Дженовези стал автором первого комплексного трактата на итальянском языке по политической экономии. Крайне важен и другой аспект: Дженовези был одним из первых, кто предпринял усилия, чтобы целенаправленно заниматься наукой о богатстве и торговле, возвысил достоинство той дисциплины, которую сейчас называют экономической наукой, а ранее чаще именовали политической экономией.

Антонио Дженовези, 300 лет со дня рождения которого отмечали в 2013 г., в 1754-м возглавил кафедру политической экономии, а точнее кафедру коммерции и механики (di commercio e di meccanica), которая была учреждена при идейной и финансовой поддержке тосканского реформатора Бартоломео Интьери. Торговля и техника были двумя главными страстями дона Интьери, как иногда называл его Дженовези. Не подлежит сомнению, что этот год можно считать основанием неаполитанской школы гражданской экономики (economi acivile), имевшей влияние не только в Италии, но и в Германии, Португалии, Испании и колониях. Очевидно, что гражданская (civile) экономика тождественна политической экономии, являясь латинской вариацией распространения масштаба от управления домом (ойкономии) до города (полиса), страны, мира, от домостроя и агрономии к политической экономии и шире – экономической науке. В этом смысле использование в названии кафедры слова «коммерция» как раз говорит о глобальном и универсальном понимании экономики, поскольку именно внешняя, международная торговля – коммерция – и выводит экономику на национальный и мировой уровень. Вторая часть названия кафедры – «механика» – говорит об интенции рассматривать экономику не как часть этики и теологии, но как практику и технологию, искать собственные законы ее развития. В этом смысле даже если первенство учреждения кафедры можно оспорить, то налицо масштабность и революционность как замысла, так и самого шага, связанного и с Просвещением, и с поиском независимым королевством Неаполя собственных источников развития, и с намерением Дженовези обособиться от этики и теологии, в которых он был не просто сведущ, но сам до этого возглавлял кафедру этики и участвовал в конкурсе на заведование самой престижной кафедры того времени – кафедры теологии.

Была ли кафедра, учрежденная Дженовези, первой? Как известно, Адам Смит работал на кафедре моральной философии университета Глазго. В англосаксонской традиции отдельные кафедры по экономике появляются достаточно поздно. Другой вопрос, что в Германии и Швеции университеты часто были призваны воспитывать профессиональных управленцев и бюрократов, и там достаточно рано появляются кафедры, которые можно трактовать как политэкономические. Ряд университетов уже в первой половине XVIII в. открывают профессорские позиции по так называемым камеральным наукам, в рамках которых синтезируются знания об управлении единичным и народным хозяйством с такими дисциплинами, как право (прежде всего полицейское право), финансы (наполнение казны), внутренняя и внешняя безопасность, демография, агрономия, рудное и фабричное дело и даже элементы медицины.

Такой признанный специалист по истории меркантилизма и камерализма, как Ларс Магнуссон из Швеции, отмечает, что до учреждения кафедры в Неаполе только в Швеции уже было три кафедры – в Уппсале (1741 г.), в Турку (1747 г.) и в Лунде (1750 г.), а до учреждения этих позиций уже по крайней мере три немецких университета также имели кафедры по камеральным наукам: в университетах Галле (1727 г.), Франкфурта-на-Одере (1729 г.) и Ринтельна (1730 г.) [Magnusson, 2017, р. 26–27]. Симон Петер Гассер (1676–1745) при личном участии короля Пруссии Фридриха Уильяма I занимает в Галле кафедру «Oeconomie, Policey und Cammersachen», то есть экономии, полиции и камеральных дел. Бóльшая часть отзывов о вкладе Гассера носит если не негативный и саркастический, то сдержанный характер, как практика администрирования рудных и лесных дел, животноводства, охоты и налоговой политики с ограниченной фантазией и интересами [Schiera, 1968, р. 349]. Юстус Кристоф Дитмар (1678–1737) в 1729 г. стал профессором камеральных, экономических и полицейских наук во Франкфурте-на-Одере. Слово «полиция» в этот период имеет расширительное толкование. Не случайно на русский язык в XVIII в. это понятие передавалось как «благочиние», то есть хорошее, грамотное управление. После переименования милиции в полицию история этого концепта привлекла внимание российских политологов и философов (см.: [Филиппов, 2012]).

У камералистов были разные основания. Кто-то черпал вдохновение в естественном праве, в философии Христиана Вольфа, кто-то в естественной истории, кто-то пытался в самой практике ухватить суть вещей, часто идеи Просвещения соседствовали с достаточно консервативными представлениями об экономике как о большой патриархальной семье, в которой иерархия определяет соподчиненность и задает общие цели. К примеру, о степени теоретичности можно судить по тому как Дитмар перечисляет причины потерь государствами благосостояния: отказ от христианской веры, отказ от выхода на работу в понедельник, излишнее число нищих, излишнее потребление еды, питья и одежды, азартные игры, заграничные путешествия, лотереи и торговля ценными бумагами, алхимия, неблагонадежные долги и т. д. [Magnusson, 2017, р. 30].

Не будет преувеличением сказать, что ветвь развития камеральных наук была несколько иной по отношению к формирующейся в это время политической экономии. Не столько потому, что она в основном была на немецком языке – по большей части в Германии, Австрии и Швеции, но потому, что сам предмет изучения трактовался достаточно широко – весь комплекс практических проблем, которые нуждаются в администрировании – территория, население и его нравы, безопасность – триада, которую избрал Мишель Фуко, когда искал зарождение современного управления жизнью, современной управленческой эпистемы. В фокусе была не теория, чаще это были достаточно скрупулезно и методично собранные практические советы о том, как способствовать росту и богатству населения, обустраивать города, пополнять казну. За редкими исключениями преобладала ориентация на эмпиризм, в этом смысле большое значение придавалось описанию и перечислению. Далеко не случайно К. Маркс характеризовал камерализм как «мешанину разнообразнейших сведений, чистилищный огонь которых должен выдержать каждый преисполненный надежд кандидат в германские бюрократы» [Маркс, 1960, с. 11]. В этом высказывании справедливо то, что административная, бюрократическая практика создала разветвленную сеть обучения камеральным наукам, которые в том числе служили формированию чиновничества, решению практических задач. Учреждение кафедр было делом власти, тогда как в случае с учреждением кафедры в Неаполе, мы видим более свободное в интеллектуальном плане предприятие: меценат дает средства, проявляет щедрость и прописывает правила – первым заступает на кафедру аббат Дженовези, впоследствии должность становится избираемой и ее не может занимать священнослужитель.

Камеральные науки пересекаются с другими мощными «рамками»: естественное и полицейское право, просвещенный абсолютизм, территориальное управление, бюрократия. Нельзя было стать государственным служащим, не пройдя эту школу, то есть эти науки функционируют как часть государственной машины. На следующем этапе развития камеральные науки дали почву для развития теории национальной (государственной) экономики, а также немецкой исторической школы, которые, как хорошо известно, не стали частью современной экономической теории, но во многом развивались параллельно.

В этом контексте сам факт того, что с 1727 г. создаются кафедры и профессорские позиции, связанные с экономикой, еще не говорит о значении этих событий для развития политической экономии как новой науки. У Дженовези же мы видим более четкое желание использовать научные методы, не пренебрегая ни этикой, ни культурой для освоения и понимания этой сферы. Он в гораздо большей степени впитывает наиболее актуальные на тот момент достижения более продвинутых в экономическом плане французов (Ж.-Ф. Мелон, Ш. Монтескье, Ф.-В. Форбонне, Ш. Дюто) и англичан (Д. Юм, Дж. Кэри, Т. Ман), хвалит наработки испанцев (И. Устарис, Б. Уллоа). Его учение оказывается более синтетическим и при этом более теоретичным, больше приближающимся к новым канонам политической экономии, менее архаичным и более открытым для обмена и взаимодействия.

Определенное сходство положения Неаполитанского государства и России по отношению к центральным государствам Европы придает дополнительное значение главной книге Дженовези «Лекции о торговле, или О гражданской экономике». Неаполитанское королевство – относительно молодое государство, которое с 1734 г. обретает независимость и возможность последовать лучшему опыту других государств, прежде всего Англии и Франции. Просвещенный правитель Карл VII вместе с министром Бернандо Тануччи приступают к реформам по развитию торговли и промышленности, уменьшению налогов на доходы простых людей, сокращению привилегий знати и духовенства. В это время остро востребована интеллектуальная поддержка изменений, их обоснование, активный поиск новых мер и нового знания. Завышенный оптимизм часто сменяется разочарованием, особенно в период реакции или экономических неурядиц (см. подробнее: [д’Онофрио, 2015]), что случилось вскоре после прихода менее опытного правителя Фердинанда IV. В правление же Карла VII был востребован просвещенный патриотизм, который сочетает современные знания, фрагментарно заимствованные у мыслителей из более прогрессивных и успешных стран, с определенной данью традиции этой территории. Эта мысль дает рецепты реформирования, которые принято относить к догоняющему развитию. При этом она не может быть устремлена только вперед, поскольку она связывает будущее с прошлой традицией, порывая лишь с некоторыми ее элементами. Это наука, ориентированная на человека, в ней абстрактные построения соседствуют с конкретными образами и сиюминутными задачами, а экономическая мысль не отделена от философии, истории, тонких авторских наблюдений за жизнью и за самим собой.

Дженовези продолжает неаполитанскую традицию, связанную с такими трактатами и именами как: «Гражданская история неаполитанского Королевства» (1723 г.) Пьетро Джанноне, «О торговле Неаполитанского Королевства» (1739 г.) Паоло Маттиа Дориа, «Новая наука» (1744 г.) Джамбаттиста Вико [Villari, 1958, р. 45–66]. Данью традиции являются и элементы барочного стиля, отличное знание и умелое использование классического гуманитарного знания и мифологических образов. Дженовези учится у англичан, шотландцев и французов и отчасти спорит с ними. Как и для Бартоломео Интьери, в вопросах торговли наибольшим авторитетом у него пользовался трактат Жан-Франсуа Мелона «Политический опыт о торговле» (1734 г.). Гражданскую экономику Дженовези, с чем-то споря, а что-то заимствуя, сверяет с Локком и Шефтсберри, Мандевилем и Юмом, Монтескье и Форбонне.

В ходе дальнейшего изложения напомним некоторые штрихи его биографии; остановимся на элементах гражданской экономики, связанных с торговлей и роскошью; взглянем на прочтение «Лекций» в России; наконец, выясним, к какой школе экономической мысли можно отнести гражданскую экономику Дженовези.

«Da metafisico a mercatante». Антонио Дженовези начинает как богослов и метафизик и по стечению обстоятельств становится наиболее известным экономистом Неаполя второй половины XVIII в. Метафизик превращается в торгаша (mercatante), как иронизирует сам Дженовези. Это стечение обстоятельств – неприятие курией его слишком вольных идей, которые он почерпнул у некатолических мыслителей. В конечном счете желание следовать прогрессивным идеям и реформам приводят талантливого педагога через академический кружок, собравшийся вокруг Бартоломео Интьери, к политической экономии.

Как следует из автобиографии [Genovesi, 1977], Дженовези родился в Кастильоне в окрестностях Салерно. Уже в юности он постигает картезианство и философскую школу перипатетиков у иезуитов, историю и литературу, учит латынь и греческий, а затем и французский языки, рано начинает давать частные уроки. В 1737 г. становится священником, в 1738 г. переселяется в Неаполь, где слушает лекции Вико и дает уроки философии и теологии молодым, с 1741 г. возглавляет кафедру метафизики. В 1743 г. он начинает публиковать «Основы метафизики». С 1745 г. – на кафедре этики, изучает Локка, Бэкона. Интриги не позволили ему занять позицию профессора на кафедре теологии, его оппонент в конкурсной процедуре – аббат Молинари – нашел 14 еретических положений в трактатах Дженовези и послал Папе соответствующую жалобу. Об этом Дженовези написал так: «…преследование, которое, как казалось, должно было принизить меня, обратилось в средство моего возвеличивания» [Genovesi, 1977, р. 12]. Свободный и скептический дух письма Дженовези сталкивается с нелепой и порой невежественной цензурой. В этот момент его покровителем и другом становится тосканский реформатор Бартоломео Интьери. Именно ему мы обязаны переключением внимания Дженовези на практические задачи, на полезное дело. По мысли Беллами, в этом подталкивании и превращении Дженовези «из метафизика в торговца» (da metafisico a mercatante) можно проследить внешнее давление на однозначный выбор между лагерем новаторов и консерваторов [Bellamy, 2014, р. 27–46]. Идеалы научного знания и практической пользы становятся жизненным выбором ученого в пользу новаторов.

В академическом кружке на холме Масса Экуана, организованным Интьери, появляются трактат Фердинандо Галиани «О деньгах» и своеобразный манифест кружка «Размышление об истинном предназначении гуманитарных и точных наук» (1753 г.) аббата. В этом трактате Дженовези нащупывает философские основы нового экономического знания, которые идут от революции в философии, произведенной Бэконом и Галилеем, и являются следствием отхода от чисто спекулятивного знания к полезному и практическому. Обсуждает Дженовези и перспективы экономического процветания Неаполя, которые связывает с развитием торговли и ремесел, усилением роли и образованности третьего сословия [Genovesi, 1977, р. 40–87; Robertson, 2005, р. 353–354].

В 1757 г. под его редакцией выходит перевод Джона Кэри (Cary) «История торговли в Англии». Изучение данного опыта перевода показывает, насколько Дженовези участвует в европейской дискуссии о новой науке, которой в это время становится политическая экономия, каким образом происходил обмен интеллектуальных идей и образцов практики в тот период [Reinert, 2011]. Перевод на итальянский был выполнен по французскому изданию Бютель-Дюмон. В результате примечаний и дополнений Дженовези включил в третий том трактат Томаса Мана «Богатство Англии во внешней торговле», Навигационный акт. Текст увеличился по сравнению с английским оригиналом в десять раз, превратившись в трехтомный сборник-справочник по политической экономии. Вместе с изданием Кэри, которое уже было едва различимо в энциклопедической мощи дополнительных сведений о торговле, Дженовези опубликовал два рассуждения, которые позднее вошли в его главный трактат «Лекции о торговле»: это главы «об общественном доверии» и влиянии богатства на человеческое счастье [Дженовези, 2016, с. 471–484, 543–586].

Немаловажно, что в эти годы Дженовези, начиная с 1754 г., под аплодисменты и воодушевление публики начинает читать свои первые открытые лекции о торговле на итальянском языке. Лишь впоследствии добавилось расширение «или О гражданской экономике». Полный курс был рассчитан на два года. Первый вариант текста лекций относится к 1757–1758 гг., он не публиковался Дженовези. Из рукописей видно, что по структуре он поначалу имел более практическую направленность и начинался сразу с вопросов торговли и положения Неаполя, позже структура менялась в сторону усложнения [Venturi, 1960, р. 511–513].

В 1765 г. в Неаполе выходит первый том, в 1767 – второй том «Лекций о торговле, или О гражданской экономике». Годом позже в Милане увидело свет издание, ставшее более распространенным, в которое тем не менее были внесены коррективы и добавления, что сделало гораздо более ценным второе неаполитанское издание 1768–1970 гг., по нему, учитывая его переиздание в 2013 г. в Милане, был выполнен русский перевод 2016 г. [Дженовези, 2016].

Интересна история ранних переводов «Лекций» в XVIII в. Первый такой перевод Дженовези вышел в Лейпциге на немецком языке. В 1772 г. увидел свет первый том под названием «Grundsätze der bürgerlichen Ökonomie». Перевод был выполнен Августом Витцманном. От блестящего знатока эпохи Просвещения Франко Вентури не ускользает небольшая деталь: второй том перевода в 1774 г. посвящается русским молодым офицерам, которые приехали на обучение в Лейпциг: Федору Васильевичу Ушакову, Алексею Михайловичу Кутузову, Петру Ивановичу Челищеву, Сергею Николаевичу Янову, Ивану Яковлевичу Насакину и, наконец, Александру Николаевичу Радищеву [Venturi, 1960, р. 523]. Офицеры были посланы на обучение в Лейпциг лично Екатериной II в числе двенадцати молодых людей, отобранных из пажеского корпуса, а также подающих надежду молодых дворян. Известно, что впоследствии А. Н. Радищев прислал Витцманну «Путешествие из Петербурга в Москву» [Бабкин, 1952, с. 170], тем более что сам переводчик Дженовези переехал со временем в Петербург. Возможно, идеи Дженовези имели какое-то влияние на Радищева, но достоверных тому свидетельств пока не обнаружено. Получается, что немецкий перевод Дженовези был тесно связан с Россией: через посвящение молодым офицерам и дальнейшую судьбу переводчика.

Заслуживает еще внимания перевод на испанский язык в 1785–1786 гг. в Мадриде, который потом был еще раз переиздан в 1804 г. Переводчик Викториан де Виллава дал восторженные отклики о работе Дженовези, правда он не воспринял превозношение примитивных народов с их равенством, критику привилегий аристократии, а также клерикализма и роли церкви в обществе [Venturi, 1960, р. 527–529].

Homo homini natura amicus: интерес и симпатия в гражданской экономике. Текст «Лекций» Дженовези звучит современно, свежо и необычно, особенно когда он увязывает экономику с доверием, добродетелями, взаимопомощью, общим благом и общественным счастьем. Гражданская экономика – предмет интереса не только экономистов, но политиков и юристов. Семьи образуют гражданское и политическое тело, от их благополучия зависят земли, города и государства. Цель гражданской экономики – рост населения, его богатство, развитость и могущество государства. Многонаселенная страна со счастливыми семьями составляют славу правителя [Дженовези, 2016, с. 241]. Важным компонентом является сама деятельность просветителя, знающего, как обучить гражданской экономике. В этом отражается понимание перформативности экономического знания, которое своим текстом призвано менять действительность и тем самым само становится частью гражданской экономики. Знаток экономики становится одним из важных связующих звеньев между просвещенным правителем и политическим телом.

Говоря о природе человека, надо сразу заметить, что для Дженовези неприемлема трактовка Мандевиля, с оговорками поддержанная впоследствии в «Богатстве народов» Смита. Дженовези стремится сохранить баланс и не делать ставку на страсть к стяжанию как на цементирующее и универсальное начало экономики. Личный интерес, тяга к обогащению, как проницательно показал Альберт Хиршман, преднамеренно поддерживались мыслителями XVIII столетия в надежде, что это влечение будет сдерживать более разрушительные страсти [Хиршман, 2012]. С одной стороны, Дженовези признает, что личный интерес торговца обогащает все общество [Дженовези, 2016, с. 262]. С другой, он полагает, что сам интерес часто неправильно понимают чисто в эгоистическом ключе, поскольку, если разобраться, три четверти интересов людей выражаются в симпатии [Дженовези, 2016, с. 40]. Кроме того, личный интерес вступает во взаимодействие с государственным и общественным.

Было бы абсурдным не признавать наличие этой мощной силы – личного интереса: «Хотел бы я посмотреть на совершенно бескорыстного человека. В моем понимании, он должен быть лишен трех главных ИНСТИНКТОВ, присущих человеческой природе: 1) инстинкта выживания; 2) инстинкта, заставляющего искать удобства; 3) инстинкта отличаться от других. Такой человек – нечто вроде мамонта, которого ищут московиты, египетского сфинкса или арабской птицы феникс» [Дженовези, 2016, с. 530].

Тем более Дженовези не предлагает «полностью искоренить алчность и жажду богатства, как и любую другую первобытную страсть, ибо это не только бессмысленно, но и может лишить человека тех пружин, что побуждают действовать. Мудрецы говорят, что алчность в человеке – как ветер на море; его страсти – паруса, а разум – кормчий и рулевой. Снимите с корабля паруса и уберите ветер, и корабль прекратит всякое движение. Но паруса эти должны неизменно управляться разумом» [Дженовези, 2016, с. 583].

В этом и многих других местах мы видим, что вопрос о природе человека связывается с вопросом об управлении. В этом взгляды Дженовези будут иметь определенное сродство с камералистами. Дженовези объединяет с камералистами один и тот же вызов, с которым сталкивается Европа XVIII в.: становление национальных государств, ослабление функций церкви, Просвещение. Отсюда поиск баланса между планированием и свободой. В контексте этой вовлеченности в решение практических задач Йозеф Шумпетер даже назвал такую политику камералистов «laisser faire без глупостей» [Шумпетер, 2001, с. 220]. Это выражение могло бы характеризовать и мысль Дженовези, который устремлен к поиску баланса, «золотой середины» в энергиях человеческой души, в управлении и свободе. Самый же главный баланс достигается между частными и общественными интересами, где решающую роль играет социальность. Так, по мысли Стэплброка, происходит совмещение у Дженовези моральной философии Шефтсберри с политической экономией Мелона [Staplebroek, 2008, р. 221–223].

Торговля и роскошь. В области восхваления торговли, терпимого отношения к ростовщичеству и признания культурного значения роскоши пролегает значимое отличие между средневековым и нововременным подходом к экономической мысли. Христианские мыслители полагали, что роскошь относится к порокам, растлевает человека, делает его слабым и развращенным, торговля уводит человека от Бога, а займы под процент деформируют ценности – на поэтическом языке: «ростовщик порочит любовь творца». Это этически отличает меркантилизм и приверженцев свободной торговли от представителей средневековой мысли. Эли Хекшер замену моральных аргументов экономическими называет «великой революцией с моральной точки зрения». Новое отношение к роскоши он находит у Монкретьена (1615 г.), Петти (1662 г.), Барбона и, разумеется, у Мандевиля в его известной басне о пчелах «Частные пороки – благо для общества» (1705, 1714 гг.) [Heckscher, 1955, р. 289–292].

В воззрениях на торговлю Дженовези ориентируется на Мелона, Форбонне, Дюто и отчасти Юма. Жан-Франсуа Мелон – абсолютный авторитет в области учения о торговле, его сочинение многократно переиздается, а благодаря его идеям укрепляются и множатся торговые и таможенные союзы между странами, которые он считал лучше войн и захватов. Особенно важно, что высоко ценил Мелона покровитель Дженовези – Бартоломео Интьери. В «Политическом опыте о коммерции» (1734 г.) Мелон называет коммерцию «променом излишнего на нужное» и пытается выявить наиболее сильные стороны Англии как торговой державы, приходя к тому, что «вольность коммерции» лучше покровительства, которое он, однако, тоже не отвергает [Мелон, 1768, с. 8–10, 113]. Сама эта вольность налагает через конкуренцию большее стеснение и контроль, чем искусственные ограничения. Вслед за энциклопедистами Дженовези считает, что коммерция держится на вывозе излишнего и ввозе нужного, а ревностное отношение к коммерции ведет к изобилию и дешевизне [Форбонне, 1781].

Было бы неправильно говорить о безоговорочной поддержке роскоши со стороны Дженовези, но сама тональность, общий контекст подталкивает к той мысли, что в интересах процветания нужно поддерживать производство товаров роскоши. Дженовези выступает за роскошь, поскольку она отражает естественную потребность отличаться от себе подобных и желание выделиться, вследствие чего побуждает конкурировать и развивать промышленность и торговлю, увеличивает количество денег и в итоге ведет к процветанию общества в целом, к цивилизованности и утонченности манер, способствуя «искрометной живости духа». Как подытоживает Дженовези: «…умеренная роскошь скорее достойна именоваться благонравием, культурой, утонченностью развитых народов, чем роскошью; это скорее добродетель, чем порок, так как является золотой серединой между грубой скаредностью и безумным расточительством» [Дженовези, 2016, с. 166].

Справедливости ради надо сказать, что Дженовези признает вред чрезмерной роскоши. Чрезмерна роскошь, которая превышает доход и ведет к займам и банкротству, может растрачивать силы и огрублять нравы, но это никак не ослабляет главный вектор в его размышлениях.

Чтобы оценить новаторство Дженовези, достаточно упомянуть, что Вико, Дориа и даже Галиани выступали в целом против роскоши и не признавали в ней двигателя прогресса [Bellamy, 2014]. Роскошь в концепции Вико связана с завершением развития человечества: «Сначала люди ощущают необходимое;

затем обращают внимание на полезное, потом замечают удобное, после развлекаются наслаждением, и потому развращаются роскошью; наконец, безумствуют, растрачивая свои имущества» [Вико, 1994, с. 91].

В рассуждениях о роскоши мы видим больше сходства с Мелоном, Юмом и Монтескье. То, что роскошь побуждает трудиться и легко побеждает другие страсти, а также по-разному понимается в зависимости от времени, видел и Мелон [1768, с. 79–80]. Юм же связывает роскошь с благосостоянием государства, видит в роскоши частных лиц силу, сдерживающую насилие со стороны государства. Пожалуй, Дженовези относился к этим идеям с воодушевлением и видел в роскоши связь между утонченной культурой и силой, способной преобразовать производство и вдохновить население.

Судьба Дженовези в России. Труды Дженовези не были переведены ни на английский, ни на русский язык. Не стал он известнее и благодаря немецкому переводу, который, как сказано выше, символически связал его с русской интеллигенцией и просветителями. К тому же его трактат не стал законодателем мод в Париже, как, скажем, текст Джачинто Драгонетти, который тут же был переведен в Петербурге [Драгонетти, 1769].

Учитывая размах переводческой деятельности, внимание власти и академического мира к вопросам развития торговли и политической экономии, нужно признать, что теоретически это было возможно. Действительно, в России XVIII в. выходит большое количество переводов, среди которых многие тексты относятся к политико-экономическим темам [Clendenning, 1972]. В 1755–1764 гг. в Петербургской Императорской академии наук выходит журнал «Ежемесячные сочинения», с 1763 г. – «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах». В журнале печатаются работы Галиани, Беллони, де Уллоа, Юсти. В 1768–1783 годах «собрание, старающееся о переводе иностранных книг», публикует более 120 книг [Семенников, 1913]. В 1771 г. было основано Вольное экономическое общество. В 1768-м издается перевод Мелона, в 1776-м – работа Галиани «Разговоры о хлебном торге», выходят переводы сочинений камералистов Юсти, Билфельда, Зонненфельса. Переводы печатаются значительными тиражами, вплоть до 1200 экземпляров. Инициатива переводов по большей части принадлежала высокопоставленным особам, профессорам, сами переводы достаточно щедро оплачивались, а переводчики получали повышение по службе в Академии наук и даже дворянские титулы. При этом не совсем было ясно, достаточно ли интеллектуального пространства для того, чтобы эти переводы находили своего читателя. По всей видимости, интенция организации переводов была во многом просветительская, репрезентативная и символическая. Просветительской она была постольку, поскольку сообщала на родном языке, потенциально более доступном, самые свежие взгляды европейских современников. Напомним, что и сам Дженовези пишет свои экономические трактаты уже исключительно на итальянском языке, тогда как все большая часть его работ по теологии и этике были написаны на латинском. О репрезентативности и символичности имеет смысл говорить постольку, поскольку эти книги часто должны были символизировать нечто большее, чем сами переводы, чем сами знания, – показывать просвещенность, символизировать знакомство с лучшими практиками в более передовых странах, поддерживать предпринимаемые реформы. Образованные читатели предпочитали иметь в своих библиотеках оригиналы, студенты того времени по большей части учились еще на немецком и латинском языках. Сами переводы были часто точными, но с трудом читаемыми, поскольку ощущалась калька с другого языка или в заботе о читателях грешили сокращением ненужных подробностей и целых частей оригинала, что отдаляло их от первоисточника. Переводы множились, но как-будто работали на будущее, которого не случилось, поскольку в следующем веке они остались не востребованными.