Текст книги "Православные праздники в рассказах любимых писателей"

Глава 7
Казанская икона Божией Матери

Три свечи
(Народное поверье)

 
Как в пресветлой небесной горнице
Пред иконою Богородицы
Три свечи дни и ночи теплятся,
Три огня на ризах колеблются.
 
 
И одна свеча – воску белого,
За страдания света целого.
За измученных и обиженных,
Обездоленных и униженных!
 
 
А вторая желтого, ярого —
Та за труженика усталого,
За работника и отшельника,
И за пахаря, и за мельника!
 
 
Всех светлей горит свеча красная,
Неоплывная, неугасная, —
За воюющих, побеждающих,
За Святую Русь погибающих!
 
 
Высока небесная горница,
Души чистые в ней находятся;
Крепко молятся души чистые,
Три свечи сияют лучистые.
 
 
Крепко молятся небожители,
Всех сильней мольбы за воителей,
Неоплывная, неугасная
Ярко светит свеча красная!
 

Георгий Иванов

Объяснение праздника

Наши предки, русские люди, любили Богоматерь и питали особенную, глубокую веру в небесное предстательство Ее о роде христианском и всегда обращались к Ней с усердной молитвой в своих скорбях и бедствиях. Хотя целые страны считали Пресвятую Деву своей покровительницей и чтили Ее, но в нашем Отечестве имя Матери Божией было окружено особым почитанием – неизмеримо большим, нежели где бы то ни было еще, и Богоматерь ни на какую другую землю не излила столько Своей благодати и милости, сколько на Землю Русскую. Практически во всяком русском городе непременно есть источник благодати Богоматери – Ее чудотворные иконы, в которых восхотела Она дать людям небесный залог Своей любви и послужить утешением для страждущего человечества. Народ наш любил называть Богоматерь особыми именами, приличествующими Ее небесному покровительству и милосердию, и Матерь Божия не оставляла тщетной его веру, но подавала скорую помощь каждому просящему и Отечеству нашему в целом.

Особенно памятно избавление нашей земли милостью Божией Матери от владычества поляков в 1612 году. В ту скорбную пору, когда царский род на Руси совсем было пресекся, в нашем Отечестве стали происходить беспорядки, которые и привели к полному безначалию. Этим поспешили воспользоваться поляки: они захватили Москву и с ней – до половины царства русского. Опасаясь так навсегда и остаться под властью ига польского, русские люди встали на защиту своего Отчества, возложив при том упование на Небесную Заступницу, к Которой и обратились с горячей мольбою о помощи в борьбе против врага. Войска взяли с собой икону Божией Матери, именуемую Казанскою, и, предводительствуемые Ею, приблизились к Москве. Был объявлен пост, весь народ и воины три дня постились и горячо молились пред чудотворной иконой Царицы Небесной о даровании им победы. И Пренепорочная Владычица услышала молитву их и Своим предстательством испросила у милостивого Сына и Господа Своего помощь и одоление на врагов русским людям. Явившийся ночью в сонном видении томившемуся в заточении у поляков греческому архиепископу Арсению преподобный Сергий Радонежский сказал Владыке, что Господь по молитвам Матери Своей и святителей московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа на следующий же день низложит захватчиков и первопрестольный град российский возвратит в руки русских людей.

Ободренные этим известием воины наши 22 октября с Казанской иконой Божией Матери без особого труда взяли Москву и освободили Отечество от иноплеменников. Таким образом, и страна, и Церковь были избавлены от иноземного порабощения. Благоговея пред Небесною Помощницей, благодарное воинство и все граждане столицы в следующий же воскресный день совершили молебное пение ко Пресвятой Богородице, спасшей русское государство. Крестным ходом, неся Казанскую икону, прошли они до самого Лобного места, причем в воротах Кремля встретил их святитель Арсений с другой святыней – сохраненным им в плену чудотворным Владимирским образом Богоматери. А чтобы память спасительного заступления Пресвятой Богородицы за Отечество наше не ослабела от времени, вскоре единодушно положено было совершать ежегодно торжественное воспоминание о чуде Ее в настоящий день, 22 октября[2]2
  Ст. ст. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Архимандрит Кирилл (Павлов).

Слово в день празднования Казанской иконы Божией Матери

Евгений Поселянин
Казанская икона

22 октября[3]3
  Ст. ст. – Примеч. ред.


[Закрыть] отмечается праздник Казанской Lj w иконы Богоматери в честь избавления Москвы и всей России от поляков в 1612 году. Это было очень тяжелой порой в истории нашего отечества. Когда с престола российского в 1606 году свергнут был последний отпрыск фамилии Рюриковичей – Василий Иванович Шуйский, на Руси прекратился царский род. Наступило время междуцарствия, сопровождавшееся смутой, грабежами и всякой неправдой.

В низовьях Волги, в Астрахани, объявился самозванец, выдававший себя за убиенного в Угличе царевича Димитрия. На свою сторону он привлек много казаков и большие толпы темного, доверчивого народа. К довершению постигших Русь бедствий древняя наша столица Москва вероломно была захвачена поляками, покорившими много и других русских городов. Шведы угрожали нашему отечеству с севера и взяли уже Новгород. И поляки, и шведы хотели окончательно водвориться на святой Руси и даже поставить в правители русского народа своего царя.

Смута была так велика, и повсюду царило такое безначалие, что уже большинство русских людей, жаждавших прекращения междоусобиц и кровопролития, согласилось на поставление в правители польского королевича Владислава. Но верные сыны своей Родины и Церкви вознегодовали на небывалое в жизни нашего отечества явление, чтобы чужеземец и иноверец повелевал православным русским народом. Дружно тогда ополчился русский народ и грудью встал на защиту и освобождение первопрестольной столицы и отечества.

К Москве стали двигаться со всех сторон нашей обширной родины полки и вольные дружины. В числе других ополчений прибыла из Казани рать, собранная князем Пожарским. Это храброе воинство сильно было и верой. Ополчение привезло и принадлежавший князю список с чудотворной Казанской иконы Божией Матери.

С великим упованием на заступничество Царицы Небесной устремились русские полки на врагов, и Владычица не оставила верных почитателей Своих. Ратники отняли у врагов занятый ими Новодевичий монастырь и взяли множество неприятелей в плен. Хотя враги и испытывали неоднократные поражения, наносимые русскими войсками, но окончательного спасения Руси от иноземцев еще не последовало.

За успехами русских войск пошли раздоры отдельных начальников нашей рати. Казаки и другие ратники ополчения начали пьянствовать, чинить грабежи и насилия над окрестными жителями.

Зимой 1611 года Казанская икона Богоматери из Москвы снова была отправлена в Казань. На пути, в Ярославле, честный образ встретило нижегородское ополчение, созванное Мининым и состоявшее под командой князя Пожарского. Воинство, узнав о чудесах, проявленных в Москве заступлением Богоматери, взяло икону с собой и постоянно держало ее у себя в лагере. Молитвы к Царице Небесной о спасении нашего отечества были услышаны Пречистой Девой. И Богоматерь простерла Свой милостивый Покров над Русской землей.

Множество препятствий пришлось встретить прибывшему в Москву нижегородскому воинству. Надлежало взять хорошо укрепленный и упорно защищаемый поляками город, отразить прибывшее к Москве свежее многочисленное польское войско и усмирить буйство русских отрядов. Тягота положения усилилась еще и от того, что разоренные местности не могли доставлять продовольствия для русского воинства. Все это возбудило в маловерных сердцах упадок мужества. Очень многие из преданных сынов отечества, отчаявшись в спасении его человеческой силой, восклицали в глубокой печали:

– Прости, свобода отечества! Прости, Кремль священный! Мы все сделали для твоего освобождения, но, видно, Богу не угодно благословить наше оружие победой!

В таком горестном положении оставалась только одна надежда – на помощь свыше. Весь народ и войска с умилением сердечным начали воссылать горячие молитвы Пресвятой Богородице, прося милостивого Ее предстательства перед Престолом Сына Своего. Для усугубления молитвенных обращений, кроме отслуженного торжественного молебна, все решили соблюсти строгий трехдневный пост. Господь услышал скорбный вопль верных рабов Своих и явил Свою милость к нашей Церкви и отечеству.

В Московском кремле в плену у поляков томился прибывший в Россию с греческим митрополитом Иеремией архиепископ Арсений Елассонский. Архипастырь от тяготы плена впал в болезнь. В это время его темничная келья исполнилась необычайного света, и Арсений в сиянии его узрел преподобного Сергия Радонежского, который объявил, что по молитвам святителей земли русской Петра, Алексия, Ионы и Филиппа Господь дарует избавление русскому народу. При этом преподобный Сергий возвестил, что в следующий же день сыны России поразят надменных и богохульных врагов. Для уверения в истинности своих слов преподобный даровал Арсению исцеление от его тяжкого недуга.

Русские услышали радостную весть избавления, и сердца воинов исполнились неустрашимой отвагой и мужеством. Они сделали решительный приступ к Кремлю и 22 октября 1612 года победили врагов. Устрашенные поляки в трепете бежали из-под Москвы.

В первый же воскресный день русское воинство и все граждане столицы совершили торжественный крестный ход на Лобное место с чудотворной Казанской иконой Богоматери. Церковную процессию в воротах Кремля встретил архиепископ Арсений, который вышел вместе с сохраненной им в плену чудотворной Владимирской иконой Богоматери.

В память столь чудесного заступничества Владычицы русский царь Михаил Феодорович, избранный на престол в том же 1612 году, установил по благословению своего отца, митрополита Филарета, ежегодно праздновать память Казанской иконы Богоматери два раза: в день обретения ее – 8 июля[4]4
  Ст. ст. – Примеч. ред.


[Закрыть] и в день избавления Москвы от поляков – 22 октября[5]5
  Ст. ст. – Примеч. ред.


[Закрыть]. При этом учреждены были в Москве два крестных хода из Успенского собора в Введенскую церковь, где князь Пожарский поставил точный список с чудотворной Казанской иконы, украшенный драгоценностями.

Но до 1649 года праздник в честь Казанской иконы был совершаем, кроме Казани, только в Москве. В этом же году царь Алексей Михайлович установил праздновать день 22 октября по всей России.

Глава 8
Святой великомученик Димитрий Солунский

* * *

 
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
 
 
На пути – горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
 
 
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
 
 
Я – не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
 

Александр Блок

Объяснение праздника

Великомученик Димитрий Солунский был сыном начальника города Солуни, или Фессалоник. Родители его тайно веровали во Христа и молились о даровании сына. Сын родился, они и его научили вере и тайно крестили. После смерти отца император Максимиан сделал Димитрия проконсулом солунским и приказал очистить город от христиан. Святой же вместо этого начал сам открыто исповедовать Христа и учить всех вере в Него. Узнал об этом император и, приехав в Солунь, призвал Димитрия к себе. Святой Димитрий уже приготовился к смерти постом, молитвой и раздачей имения бедным. Представ перед императором, он обличил его в нечестии и был заключен в темницу. Здесь святой видел ангела, который показал приготовленный ему мученический венец. Из темницы он благословил молодого христианина Нестора, который, видя, как царский боец Лий убивал христиан на любимых царем побоищах, бросая их с высоты на острые копья, решился выйти против этого бойца. Димитрий, благословив Нестора, сказал ему: «Ты победишь Лия, но будешь замучен». Так и случилось. Нестор, призвав имя Христово, победил Лия и бросил его на острые копья, и сам был казнен. Царь, узнав, что святой Димитрий благословил Нестора, воспылал гневом и осудил и его на такую же смерть, какой умер любимый его боец. Воины копьями закололи его, молящегося в темнице, в 306 году. Над гробом святого Димитрия был построен храм, и здесь совершались многие чудеса. При перестройке церкви мощи святого Димитрия были обретены нетленными, источавшими миро, почему он и называется Мироточивым. Часть главы и мира от мощей святого Димитрия хранится на Афоне, в Ватопедском монастыре. Также есть часть мощей там же в Покровском соборе Пантелеймонова монастыря в Ксенофском монастыре и других местах.

(Суббота перед празднованием памяти святого великомученика Димитрия Солунского называется Димитриевской родительской субботой, в этот день Православная Церковь совершает всеобщее поминовение усопших. – Ред.)

Протоиерей Григорий Дьяченко

N
Рассказ афонского монаха
(притча)

Была родительская суббота, кончилась литургия.

Одни из присутствующих уже выходили из церкви, а другие остались и стали подходить к общему кануну (стоящему, по обыкновению, посреди церкви).

Я же стоял на клиросе. Вышли из алтаря священники диакон. Священник провозгласил: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». Диакон зажег свечи и стал раздавать присутствующим. И в это время я увидел, что много народа стало входить в дверь храма с улицы, а затем проникать сквозь стены и окна. Храм наполнялся множеством прозрачных теней. В этой массе я увидел женщин, мужчин и детей. Определил я по внешнему виду священников, императоров, епископов и между ними простого чернорабочего, дряхлого солдата-поселянина, бедную женщину и нищих вообще.

После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили весь храм, становясь тесно друг с другом. Все они как будто стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему. Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины.

Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней. Они (тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря. Некоторые из них как будто преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора. Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых.

Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена. Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура. Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом, глядели на них глазами, полными любви, радостного умиротворения. Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча, и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами.

По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней все более выделялось радостных фигур. Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися. Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных – грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество. Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет еще близкий им человек и вызовет их в свою очередь.

Но нет, новые лица не появлялись, и неназванным оставалось только радоваться радостью тех, которых призвали пришедшие для единения с ними.

Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел еще более чудную картину.

В то время, когда произносились слова «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим» или слова «Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих», видно было, как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших, как сердца сливались в одно общее сердце, как слезы не уныния, а радости текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку, и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых.

При облаке дыма благовонного кадила, при струях дыма от горящих свечей раздался дивный молитвенный призыв: «Со святыми упокой…», и я увидел, что вся церковь как один человек стала на колени, и души, имена которых были помянуты, молились и за присутствующих, и за себя, а те, о которых забыли, молились лишь за себя.

Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, стоящие передо мной тени стали исчезать и оставались только люди, пожелавшие отслужить еще частную панихиду за своих усопших. Тогда я увидел на лицах такой покой, такое удовлетворение, такое обновление, которое не в силах передать.

Велик, свят и отраден для усопших обряд поминовения Православной Церковью. И как грустно бывает тем, кого предают забвению, лишая их не только радости видеть себя незабытыми, но и замедляя тем их духовное обновление и прощение их согрешений у Господа как во время панихиды, так тем более во время Литургии. Потому что с каждым разом, когда священник вынимает частицы за упокой души, души эти получают милость, приближаясь к Царствию Божию.

Глава 9
Собор архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных

Архангел Михаил
(отрывок)

 
Архангел в сияющих латах
И с красным мечом из огня
Стоял на клубах синеватых
И дивно глядел на меня…
 

Иван Бунин

Объяснение праздника

День Собора святого архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных – главный из праздников в честь святых ангелов. Ангелы – это святые духи, то есть существа бестелесные. Они сотворены Богом прежде видимого мира и человека; сотворены для того, чтобы прославлять Бога и служить Ему, а кроме того – служить на земле людям, помогая им достигнуть вечного спасения. Святые духи эти называются ангелами, что в переводе с греческого значит «вестники», потому что Бог посылает их возвещать волю Свою людям. Например, архангел Гавриил был послан возвестить Пресвятой Деве Марии рождение Спасителя. Каждый человек со дня крещения имеет при себе ангела-хранителя, который сохраняет его душу от грехов, а тело от болезней и смерти. Святой архистратиг Михаил – начальник и вождь святых ангелов, что и значит в переводе с греческого слово «архистратиг». По преданию, сатана, некогда светлейший из всех духов небесных и потому названный Люцифером, то есть самым светоносным, возгордился и таким образом пал с высоты архангельской власти, сверженный с неба в адское обиталище. Тогда святой архангел Михаил, как верный служитель Божий, собрал ангелов, не увлекшихся пагубным примером сатаны, для неизменного служения Богу, своему Творцу.

Ангелы – ближайшие слуги Божии и наши помощники в деле спасения, поэтому наш долг почитать их. Потому-то и установлен праздник Собора святого архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных. По учению святого Дионисия Ареопагита, существуют девять ангельских чинов: серафимы, херувимы, престолы, господства, силы, власти, начала, архангелы и ангелы.

Протоиерей Иоанн Бухарев

Иван Шмелев
Михайлов день

Я давно считаю – с самого Покрова, когда давали расчет рабочим, уходившим в деревню на зиму, – сколько до Михайлова дня осталось: Горкина именины будут. По-разному все выходит, все много остается. Горкин сердится на меня, надоели ему мои допросы:

– Ну чего ты такой нетерпеливый… когда да когда? Все в свое время будет.

Все-таки пожалел, выстрогал мне еловую досточку и велел на ней херить гвоздиком нарезки, как буду спать ложиться: «Все веселей тебе будет ждать». Два денька только остается: две метинки осталось.

На дворе самая темная пора: только пообедал, а уж и ночь. И гулять-то невесело – грязища, дождик, – не к чему руки приложить. Большая лужа так разлилась, хоть барки по ней гоняй: под самый курятник подошла, курам уж сделали мосточки, а то ни в курятник, ни из курятника: уже петух внимание обратил, Марьюшку криком донял – «Что же это за непорядки!..» – разобрали по голоску. Аут-ки так прямо и вплывают в садок-сарайчик, полное им приволье.

В садике пусто, голо, деревья плачут; последнюю рябину еще до Казанской сняли, морозцем уж хватило, и теперь только на макушке черные кисточки, для галок. Горкин говорит:

– Самый теперь грязник, ни на санях, ни на колесах, до самых моих именин… Михайла-Архангел всегда ко мне по снежку приходит.

В деревне теперь веселье: свадьбы играют, бражку варят. Вот Василь-Василия и поехал отгуливать. Мы с Горкиным все коньки в амбаре осмотрели, три ящика, сальцем смазали подреза и ремешки: морозы скоро, каток в Зоологическом саду откроем, под веселыми флагами, переглядели и салазки: скоро будет катанье с гор. Воротится Василь-Василич – горы осматривать поедем… Не успеешь и оглянуться – Николин День, только бы укатать снежком, под морозы залить поспеть.

Отец уже ездил в Зоологический сад, распорядился. Говорит, – на пруду еще «сало» только, а пора и «Ледяной дом» строить… как запоздало-то! Что за «Ледяной дом»? Сколько же всего будет… зима бы только скорей пришла. У меня уж готовы саночки, и Ондрейка справил мне новую лопаточку. Я кладу ее спать с собой оглаживаю ее, нюхаю и целую: пахнет она живой елкой, радостным-новым чем-то – снежком, зимой. Вижу во сне сугробы, снегом весь двор завален… копаю, и… лопаточка вдруг пропала, в снегу утопла!.. Проснешься – ах, вот она! теплая, шелковая, как тельце. Еще темно на дворе, только затапливают печи… вскакиваю, бегу босиком к окошку: а, все та же мокрая грязь чернеет. А, пожалуй, и хорошо, что мокро:

Горкин говорит, что зима не приходит посуху, а всегда на грязи становится. И он все никак не дождется именин, я чувствую: самый это великий день, сам Михайла-Архангел к нему приходит.

Мастерскую выбелили заново, стекла промыли с мелом; между рамами насыпаны для тепла опилки, прикрыты ваткой, а по ватке разложены шерстинки – зеленые, голубые, красные, – и розочки с кондитерских пирогов, из сахара. Полы хорошо пройдены рубанком – надо почистить, день такой: порадовать надо Ангела.

Только денек остался. Воротился Василь-Василия, привез гостинчиков. Такой веселый – с бражки да с толокна. Вез мне живую белку, да дорогой собаки вырвали. Отцу – рябчиков вологодских, не ягод-ничков, а с «почки» да с можжухи, с горьковинкой, – в Охотном и не найти таких. Михал Панкратычу мешочек толоконца, с кваском хлебать – Горкин любит – и белых грибов сушеных-духовитых. Мне ростовский кубарь и клюквы, и еще аржаных лепешек с соломинками – сразу я сильный стану. Говорит: «Сороку нас там!.. – к большим снегам, лютая зима будет». Всех нас порадовал. Горкин сказал: «Без тебя и именины не в именины». В деревне и хорошо, понятно, а по московским калачам соскучишься.

Панкратыч уже прибирает свою каморку. Народ разъехался, в мастерской свободно. Соберутся гости, пожелают поглядеть святыньки. А святынек у Горкина очень много.

Весь угол его каморки уставлен образами, до-древними. Черная – Казанская – отказала ему прабабушка Устинья; еще – Богородица-Скорбящая – литая на ней риза, а на затыле печать припечатана – под арестом была Владычица, раскольницкая Она, верный человек Горкину доставил из-под печатей. Ему триста рублей давали староверы, а он не отдал: «На церкву отказать – откажу, – сказал, – а Божьим Милосердием торговать не могу». И еще – «темная Богородица», лика не разобрать, которую он нашел, когда на Пресне ломали старинный дом: с третьего яруса с ней упал, с балками рухнулся, а опустило безо вреда, ни царапины! Еще – Спаситель, тоже очень старинный, «Спас» зовется. И еще – «Собор Архистратига Михаила и прочих Сил Бесплотных», в серебряной литой ризе, додревних лет. Все образа почищены, лампадки на новых лентах, а подлампадники с херувимчиками старинного литья, 84-ой пробы. Под Ангела шелковый голубой подзор подвесил, в золотых крестиках, от Троицы, – только на именины вешает. Справа от Ангела – медный нагробный Крест: это который нашел в земле на какой-то стройке; на старом гробу лежал – таких уж теперь не отливают. По кончине откажет мне. Крест до того старинный, что мел его не берет, кирпичом его надо чистить и бузиной: прямо как золотой сияет. Подвешивает еще на стенку двух серебряных… как они называются?., не херувимы, а… серебряные святые птички, а головки – как девочки, и над головками даже крылышки, и трепещут?.. Спрашиваю его: «Это святые… бабочки?» Он смеется, отмахивается:

– A-а… чего говоришь, дурачок… Силы это Бесплотные, шестокрылые это Серафимы, серебрецом шиты, в Хотькове монашки изготовляют… ишь, как крылышками трепещут в радости!..

И лицо его в морщинках, и все морщинки сияют-улыбаются. Этих Серафимчиков он только на именины вынимает: и закоптятся, и муха засидеть может.

На полочке, где сухие просвирки, серенькие совсем, принесенные добрыми людьми, – иерусалимские, афонские, соловецкие, с дальних обителей, на бархатной дощечке – самые главные святыньки: колючка терна ерусалимского с горы Христовой – Полугариха-банщица принесла, ходила во Святую Землю, – сухая оливошная ветка, от садов Ифсеманских взята, «пилат-камень», с какого-то священного-древнего порожка, песочек ерданский в пузыречке, сухие цветки, священные… и еще много святостей: кипарисовые кресты и крестики, складнички и пояски с молитвой, камушки и сухая рыбка, Апостолы где ловили, на окунька похожа. Святыньки эти он вынимает только по большим праздникам.

Убирает с задней стены картинку – «Какмыши кота погребали» – и говорит:

– Вася это мне навесил, скопец ему подарил.

Я спрашиваю:

– Скупец?

– Ну, скупец. Не ндравится она мне, да обидеть Василича не хотел, терпел… мыши тут не годятся.

И навешивает новую картину – «Два пастыря». На одной половинке пастырь добрый – будто Христос: гладит овечек, и овечки кудрявенькие такие; а на другой – дурной пастырь, бежит, растерзанный весь, палку бросил, и только подметки видно; а волки дерут овечек, клочьями шерсть летит. Это такая притча. Потом достает новое одеяло, все из шелковых лоскутков, подарок Домны Панферовны.

– На язык востра, а хорошая женщина, нищелюбивая… ишь, приукрасило как коморочку.

Я ему говорю:

– Тебя завтра одеялками завалят. Гришка смеялся.

– Глупый сказал. Правда, в прошедшем годе два одеяла монашки подарили, я их пораздовал.

Под Крестом Митрополита повесить думает, дьячок посулился подарить.

– Бог приведет, пировать завтра будем – первый ты у меня гость будешь. Ну, батюшка придет, папашенька добывает, а ты все первый, ангельская душка. А вот зачем ты на Гришу намедни заплевался? Лопату ему расколол, он те побранил, а ты – плеваться. И у него тоже Ангел есть, Григорий Богослов, а ты… За каждым Ангел стоит, как можно… на него плюнул – на Ангела плюнул!

На Ангела?!. Я это знал, забыл. Я смотрю на образ Архистратига Михаила: весь в серебре, а за ним крылатые воины и копья. Это все Ангелы, и за каждым стоят они, и за Гришкой тоже, которого все называют охальником.

– И за Гришкой?..

– А как же, и он образ-подобие, а ты плюешься. А ты вот как: осерчал на кого – сейчас и погляди за него позадь, и вспомнишь: стоит за ним! И обойдешься. Хошь царь, хошь вот я, плотник… одинако, при каждом Ангел. Так прабабушка твоя Устинья Васильевна наставляла, святой человек. За тобой Иван-Богослов стоит… вот, думает, какого плевальщика Господь мне препоручил! – нетто ему приятно? Чего оглядываешься… боишься?

Стыдно ему открыться, почему я оглядываюсь.

– Так вот все и оглядывайся, и хороший будешь. И каждому Ангелу день положен, славословить чтобы… вот человеки именинник, и ему почет-уважение, по Ангелу. Придет Григорий Богослов – и Гриша именинник будет, и ему уважение, по Ангелу. А завтра моему: «Небесных воинств Архистратизи… начальницы высших сил бесплотных…» – поется так. С мечом пишется, на святых вратах, и рай стерегет – все мой Ангел. В рай впустит ли? Это как заслужу. Там не по знакомству, а заслужи. А ты плюешься…

В летней мастерской Ондрейка выстругивает стол: завтра тут нищим горячее угощение будет.

– Повелось от прабабушки твоей на именины убогих радовать. Папашенька намедни, на Сергия-Вакха, больше полста кормил. Ну, ко мне, бедно-бедно, а десятка два притекут, с солонинкой похлебка будет, будто мой Ангел угощает. Зима на дворе, вот и погреются, а то и кусок в глотку не полезет, пировать-то станем. Ну, погодку пойдем поглядим.

Падает мокрый снег. Черная грязь все та же. От первого снежка сорок день минуло, надо бы быть зиме, а ее нет и нет. Горкин берет досточку и горбушкой пальца стучит по ней.

– Суха досточка, а постук волглый… – говорит он особенно как-то, будто чего-то видит, – и смотри ты, на колодуе-то по железке-то, побелело!., это уж к снегопаду, косатик… к снегопаду. Сказывал тебе – Михаил-Архангел навсягды ко мне по снежку приходит.

Небо мутное, снеговое. Антипушка справляется:

– В Кремь поедешь, Михал Панкратыч?

В Кремль. Отец уж распорядился – на Маленьком повезет Гаврила. Всегда под Ангела Горкин ездит к Архангелам, где собор.

– И пеш прошел бы, беспокойство такое доставляю. И за чего мне такая ласка!.. – говорит он, будто ему стыдно.

Я знаю: отец после дедушки совсем молодой остался, Горкин ему во всем помогал-советовал. И прабабушка наставляла: «Мишу слушай, не обижай». Вот и не обижает. Я беру его за руку и шепчу: «И я тебя всегда-всегда буду слушаться, не буду никогда обижать».

Три часа, сумерки. В баню надо сходить успеть, а потом – ко всенощной.

Горкин в Кремле у всенощной. Падает мокрый снег; за черным окном начинает белеть железка. Я отворяю форточку. Видно при свете лампы, как струятся во мгле снежинки… – зима идет?.. Высовываю руку – хлещет! Даже стегает в стекла. И воздух… – белой зимою пахнет. Михаил Архангел все по снежку приходит.

Отец шубу подарит Горкину. Скорняк давно подобрал из старой хорьковой шубы, а портной Хлобыстов обещался принести перед обедней. А я-то что подарю?.. Банщики крендель принесут за три рубля. Василь-Василия чайную чашку ему купить придумал. Воронин, булочник, пирог принесет с грушками и с желе, дьячок вон Митрополита посулился… а я что же?.. Разве «Священную историю» Анохова подарить, которая без переплета? И крупные на ней буковки, ему по глазам как раз?.. В кухне она, у Марьюшки, я давал ей глядеть картинки.

Марьюшка прибирается, скоро спать. За пустым столом Гришка разглядывает «Священную историю», картинки. Показывает на Еву в раю и говорит:

– А ета чего такая, волосами прикрыта, вся раздемши? – и нехорошо смеется.

Я рассказываю ему, что это Ева, безгрешная когда была, в раю, с Адамом-мужем, а когда согрешила, им Бог сделал кожаные одежды. А он прямо как жеребец го гогочет, Марьюшка дураком его даже назвала. А он гогочет:

– Согрешила – и обновку выгадала, ловко!..