Текст книги "Война после войны"

Коллега Алексея майор Магомед Гасанов, уже третий месяц «плотно работавший» в Чечне, наблюдал за происходящим в прибор ночного видения. Из дома поодаль, тоже брошенного, он видел, как упал Алексей, как его собеседники обыскивали полуразбитую лачугу, потом уехали возбуждённые. Но Алексей, кажется, всё-таки шевелился – вот руку приподнял… Да, во всех других случаях Гасанов должен был прийти на помощь. В других. Не в этом. За свиданием могли наблюдать и с той стороны, причём местные. Те, кто тут же сообщат, что к телу подходил неизвестный. Тогда – кроки не сработают. И надо сказать, Магомед осторожничал не зря: уже потом в ближайшем от лачуги доме взяли весьма профессионального духовского агента, по крайней мере знавшего позывной Масхадова.

Когда машина ушла, не спавший уже несколько ночей полковник Вальховский получил условленный сигнал: операция проходит по плану, но с осложнением. «С осложнением» – значит, ценой жизни её проводившего. Всё, что мог сделать ещё более поседевший за последние сутки начальник разведки, это «разбудить» село привычной стрельбой по квадратам. Вокруг села. Но суеты, на которую рассчитывали для правдоподобной эвакуации тела (убитого? раненого?), увы, вызвать не удалось. К канонаде здешние уже привыкли, да и народу в станице оставалось мало. И лишь когда грозненские боевики стали необратимо собираться к «вальховскому» коридору, ногаец Миша (Магомед) Гасанов получил команду: действовать по обстоятельствам… Алексей был жив, но вместе с сознанием терял и кровь. Когда приходил в себя, пытался зажать рану, но подняться уже не хватало сил. Небесное благословение его не оставило – не то ли, ещё дедово? У театрального мостика в блокадном Ленинграде? До сонной артерии нож не достал. Когда над Алексеем склонилась небритая физиономия майора Гасанова, он его не узнал, успел выдавить: «Игорь Власов» и опять потерял сознание. Через двадцать минут его уже увозила медицинская таблетка. Встречавший её через 12 километров полковник Вальховский поверил медику, сопровождавшему сына в медсанбат: «через месяц плясать будет»… И чуть придя в себя, отодрал, как помойного кота, водилу разведбатовской санитарки: тот мышь летучую намалевал рядом с красным крестом. Тоже мне – с понтом – боец невидимого фронта!.. Жизнь и война продолжались одновременно…

Не менее трёх тысяч боевиков уходили из Грозного по «вальховскому» коридору. Хамзат шёл с Басаевым. К устремившимся в прорыв присоединялись всё новые и новые формирования масхадовцев. Правда, самого Масхадова с ними не было. Говорили, он с 20–30 особо приближёнными успел уйти по коридору-приманке, тому самому, который проверял Хамзат. Как он выскользнул, сегодня уже неважно. Не исключено, что Масхадов всё же разгадал замысел федералов: советским офицером он был далеко не последним. Разгадал для себя лично… С уходом десятков приходилось мириться. Важнее было вывести в чистое поле тысячи… Эти тысячи и устремились в сторону избавительного Аргунского ущелья. Туман обещал им «прикрытие» с воздуха. Иными словами, перенесение войны в горы. Но на этот раз поднимать вертолёты не пришлось. В семи-восьми километрах от города колонны остановились. Впереди оказалось минное поле, которое на «власовской» кальке не значилось. Сзади и с флангов медленно, но верно подтягивались федеральные части – в основном пехота и артиллерия… После первых подрывов и артиллерийских залпов отступавшим стало всё ясно… Несдающихся «убеждали» прямой наводкой, без соприкосновения с федералами. Второй раз Грозный брали совсем не так, как первый. Донесения о пленных никогда не секретились: больше тысячи, в том числе 22 полевых командира, а также почти весь штаб Басаева. Доку Саламова Басаев расстрелял лично. Сэкономленные им 10 тысяч баксов сочли прямым доказательством его «продажности».

Ну, а потом…. Партизанские войны так просто не кончаются, но история более-менее регулярных «вооружённых сил Чеченской республики Ичкерия» завершилась в «вальховском» коридоре. Впереди всё же лежали горы. С частью боевиков, пробравшихся туда заблаговременно. Да и местных удельных воинств всех окрасов и повадок там тоже хватало. Туда же устремились и федералы, попутно фильтруя разномастные толпы людей, согнанных войной с насиженных мест. Были ли среди них непримиримые боевики? Конечно, были. И многие из них понимали, что при более строгом фильтре за ними потянется хвост ой какой пёстрый…

А пока: спасибо тебе, пропавший без вести рядовой майкопской бригады нижнетагилец Рома Власов. Прости, что тебя выручить не сумели… А ты и после своей смерти помог спасти тысячи… В том числе сотни молодых земляков твоих мучителей.

Командующий федеральной группировкой обнял полковника Вальховского: «Сергей Алексеевич, я только что звонил живодёрам – ничего страшного с твоим Алексеем нет. Но в Моздок отправим – для страховки. Пиши представление: хочешь – на орден, хочешь – на майора. А пока – мне только что прислали из Ростова, – генерал достал из стола беленькую коробочку с чёрно-золотым ермоловским крестом «За службу на Кавказе», – вручи прямо сегодня от моего имени – тебе пока не дам». Такой же, только потёртый крест хранился среди семейных реликвий Дома Вальховских. Вместе с «красными звёздочками» полковника Вальховского-старшего. Жаль, «знамёна» и кресты комбрига Вальховского изъяли при аресте.

Жизнь – она как тельняшка…

Солдатское всё

Солдатское всё – это байки: духовная надстройка жизни. Не раз бывало так: невероятное оказывалось правдой, а «ты же сам видел» – фуфлом. Так к этому и отнесёмся.

Вот, например, история о казаке. Звали его Валерий Павлович. Одни говорили, что он из Ставрополя, другие называли его терским – с надтеречной части Чечни. Кому-то он даже записывал свою фамилию, но она как-то не отложилась: Валерь-Палыч и Валерь-Палыч. Серьёзный мужик, но, ох, какой непростой: воевал там, где считал, что служит России. Воевал, считай с начала 1990-х и рука об руку с очень разными союзниками-попутчиками. «Нефедеральными» в том числе… Погиб казак. Одни рассказывали – подорвался на мине, другие – сам себя подорвал. Вроде как попал в окружение. А действовал в последнее время с такими же, как он, двумя-тремя «профедеральными» одиночками. Когда узнали о его смерти, нашли бумажку с именем – типа визитки. И прочли: Валерий Павлович Луспекаев. И телефон, начинающийся с кода 812. Налили. За державу обидно.

Был ещё Серёга Виноградов – почти сорокалетний контрабас. Простой, как «Прима», но балагур – то ли от Бога, то ли от чёрта, то ли от того и другого сразу. О чём только он не травил! И сам Брежнев его на руках нянчил, и хоккеист Старшинов – его дядя, и у Гагарина в гостях бывал. Пацаны смеялись, подначивали, просили подробностей: правда, что этот (называли спортивную или иную знаменитость) пил, как лошадь? а что пил? Попутно выясняли, кто с чьими женами как себя вёл. Тут Серёга, когда был под хмельком, так живописал, что и порнухи не надо. Но чаще стеснялся… Думали – фантазии не хватает. Но потом опять садились вокруг печки и снова расспрашивали: «И чего – Гагарин?.. А она – чего?..» И опять балдели: во – даёт! Закончился у Серёги контракт. Уехал. Через месяц прислал мужикам ксерокопии нескольких фотографий:

и вправду он какой-то родственник хоккеиста Старшинова. Потому и крутился ещё малолеткой вокруг культовой по тому времени хоккейной сборной. Отсюда и Брежнев с Гагариным.

Много баек о бабах. От их дефицита. Что ни говори, а солдат, особенно контрактник, завсегда об ей думает. Да и среди господ-офицеров целибат не замечен. Так что все поголовно «сублимируют» в байки. Самое «безобидное» – это когда громко завидуют тем, кто служит в больших гарнизонах. Туда приезжают артисточки и вообще «тёлки» ходят необъезженными табунами. Уверяли, что некоторые специально сооружали для актрис-певичек высокие подмостки, чтобы наслаждаться не только музыкой. Только никакие конкретные гарнизоны при этом не назывались. А гарнизонные «мадонны» – тема мутная. Тут диапазон – от и до. Большинство всё же посередине. Не жить же в одиночку, но и домой дурную репутацию везти зазорно. Молва распространяется с «профессиональной» оперативностью: большинство женщин – телеграфистки. Как правило, одиночки. А медички? Часто приезжают сплочёнными женско-мужскими «коллективами»: посторонним вход воспрещён. Подсел выздоравливающий к дежурной сестричке, юной и нежной: «Хочется?» Покраснела: «Очень». А сама на руки ему смотрит. Ё-моё, так это она о кетчупе – в холодильник нёс. Поставил перед ней бутылочку и пошёл бедолага спать.

То там, то здесь оказываются на блокпостах «обалденные» залётные журналистки или «ищущие мужского плеча душевные» дамы. Остаются ночевать после универсального средства от простуды. Много ли, мало их на самом деле, но насчет журналисток, точнее, одной – история такая. Её, кстати, небезызвестную, искали недели две: родная редакция спохватилась. Дошло до самого верха – выше не бывает: «вы что!?», «похищен журналист, а командование и ухом не ведёт!»… Её нашёл замкомандующего группировкой. Случайно. Пьяная, одеться сама не может. Да и из одежды на ней – чуть ли не одна аккредитационная карточка, оформленная правильно и непросроченная. У прапора, начальника блокпоста, спрашивают, почему она здесь. «А куда её девать? Она с утра уходит “за живым материалом”, потом возвращается – датая». – «А почему не доложили?» Молчит. Найденная «фея пера» – девица, судя по публикациям, вполне патриотичная. И по судьбе – несчастная, откровенна, как первоклассница у врача. Но «тему» она задала хлопотную. Оставлять её на блокпосту нельзя, а забирать – вроде как «злоупотребляешь служебным положением». Решение пришло само. Прямо с поста звонит замкомандующего в Ханкалу: нашлась, мол, такая;

доложите тому, тому и ещё этому. Значит, увозит её «официально». Приехали в Ханкалу. Вечер. Вертолёты – только завтра. Куда её девать? Пошёл замкомандующего по женским контейнерам – устраивать гостью на ночлег: подчинённых подставлять неудобно. Женщины ухмыляются: где взял, туда и отдай. Нашёлся-таки пустой контейнер. Попрощались. Через полчаса она заявляется – в том виде, в котором ложатся спать, просит взаймы бутылку. Иначе – не уснёт. В присутствии «понятых» (не дай Бог, такого понапишет!) налили стакан. А дальше – как в «Осеннем марафоне»: «а поговорить?»… А работы в тот вечер выдалось немерено! Через каждые полчаса то посыльный, то сам порученец командующего заглядывают: «Вас, товарищ полковник, к правительственной связи»… Утром с ней расстались: приодели – подарили новый камуфляж, посадили на ближайший борт до Моздока. Аккредитацию отобрали, но без дискредитирующих барышню последствий. Дальше – хоть стой, хоть падай. Её чеченские публикации признали едва ли не лучшими на тему всенародной помощи воюющей группировке.

С чеченками – всё ясно. В массе – морально неуступчивы. Говорили, правда, что в тех же Шалях уже 20 проституток. Только не про нашу это честь. Хотя и упоминают о каких-то местных путанах: полупридурочных-полубомжистых. Отсюда и молва, что чеченки не только не забитые, но порой даже очень «творческие». Отдельная тема: поймали сообщницу духов. И всей ротой оставили её в живых. Аж дух захватывает! Только если что и было, то вряд ли кто из участников-очевидцев в этом признается: желающих повторить судьбу полковника Буданова что-то не находится…

Тут и предисловие к полулегендарной, столь же деликатной теме прибалтийских или прочих снайперш, так называемых «белых» или ещё каких «колготок». Вообще говоря, колготки – не самый практичный на войне вид одежды, да и не самый «верхний». Пока тётенька жива, что там она носит «снизу», вопрос, конечно, интересный. Но «в живую» сверху – чаще камуфляж-«унисекс», на худой конец – брюки. Сами чеченки не в счет – разговор не о них. А если нашли труп, то столь «въедливого поисковика» самого еще надо поискать: брезгливость сильнее любопытства. Да и зачем?.. Может, кто из снайперш и носил белые колготки – для андреналина. Но, скорее всего, это журналистский штамп. А вот русские женщины на дорогах Чечни, в том числе нестарые, иногда встречаются. Порой с непонятными документами и невразумительным объяснением, что они здесь делают. Кого-то из них «фильтруют», но по чеченским весям русские жёны и сёстры действительно разыскивают своих пропавших без вести… Иногда даже предъявляют духовские бумажки… Жизнь – она, конечно, о разных сторонах. Только трудно вообразить, что та, кто ищет близкого, думает о чём-то ещё… А кто ищет другого? Нужно ли для этого ездить в Чечню?

Один же рассказ кое-какие подтверждения получил. Ходили в одну спортивную школу парень и девица – постарше. Занимались сначала биатлоном, затем она перевелась на одну стрельбу. Настырная девка – на мастера спорта сдала. Серёжки оригинальные носила – чёрно-зелёный «камуфлированный» квадратик – запомнились. Потом жизнь развела. Парень стал прапором-спецназёром. Ехал в электричке из Прохладного в Моздок, узнал девчонку по серёжкам, подсел. Она: «Обознался, парень. Не Аня я, Вера. К мужу еду. Во Владикавказ. Серёжки? Он и подарил. На восьмое марта». Не поверил спецназёр: она это, она, только постарела. Расстались… Брал спецназ дом в Грозном. Тяжело было. Снайпер с восьмого этажа грамотно работал: пять трупов за час. И всё же сбросило снайпера взрывом. Упала под ноги того же спецназёра. С теми же серёжками. Кто-то ожесточившись, вырвал серёжку с частью уха – спецназовец забрал ее с собой. Приехал в отпуск. Через бывшего тренера нашел адрес. Поднялся в квартиру: «Где Аня?» – «Анечка в Италии работает, вот уже два раза по 300 долларов прислала: у неё ведь сынишка. А вы проходите… Она вас помнит». Постоял спецназер: показать сережку или нет? Говорит: «У вас из почтового ящика конверт иностранный торчит. Может, от Ани?» – «Ой, наконец-то. Сейчас спущусь». У пустого ящика первым оказался спецназёр. Бросил серёжку с частью синей мочки. Так было или иначе, но место событий называли одинаково: у станции метро «Удельная», Санкт-Петербург.

Отдельная тема – прибытие пополнения. Новички, особенно контрактники, свои байки рассказывают, а старожилы их к «духовной жизни» коллектива приобщают. Главное, чтобы рассказ был и правдоподобный, и плутоватый (начальника «подкололи»), и цепляющий за живое, и немного сентиментальный. То есть бугорок на ровной поверхности серых буден. Хорошо, если он еще и на притчу похож. Вот спрашивают: будут ли «иностранцы» из бывшего Союза в «красной армии» служить? Так они уже служат. Много ли, мало – другой вопрос… А история такая: жили-были два родных брата, не близнецы, но друг на друга похожи. Один в Ростовской области жил – русский, значит. Другой – в Донецкой. То есть по паспорту – хохол. «Хохол», звали его Семён, до 1992-го в Советской Армии прапорщиком служил. Уволился, пошёл работать в шахту, но шахта закрылась. А семья – будь здоров: семеро по лавкам. Приезжает в «братское зарубежье», просит «русского» брата: «“Потеряй” паспорт, но сразу не заявляй». А сам с его паспортом – в военкомат. И «характеристики» принёс. Так, мол, и так – возьмите контрактником. Взяли Семёна. В Чечню направили. Хорошо служил: всю дагестанскую операцию взводного заменял, контужен был, на медаль Суворова послали. Хоть и малость прижимист: никому не одалживал, не пил, не курил, «боевые» всеми правдами-неправдами выцарапывал и сразу домой отправлял. Вдруг с опером-особистом целая боевая группа приезжает – «засланного духа» вязать. Разобрались: Семён, оказывается, ежемесячными пятью-семью тысячами заделал «рокфеллерами» всё своё семейство. Такое не скроешь: в его «хохлошахтинске» половина населения зубы на полку кладёт. Соседи от зависти «бдительность проявили». Просигналили в местную «беспеку-сигуранцу»: такой-то в Чечню подался – наверняка к боевикам. «Беспековский» же начальник оказался горячим патриотом России:

сообщил коллегам через границу. Те – к брату. Раскрутили… Уволили Семёна. Правда, ротный ему и за последний «грешный» месяц «боевые» выбил. Через месяц ехал другой контрактник через Ростов. В привокзальном кабаке встретил «Семёна» – он на самом деле Лёнькой был. В Чечне Лёнька спиртное на дух не переносил. А тут разливает с бомжами «Великорусскую». Рассказывает: вернулся домой – те же «сусиды» ему с порога: «Гэть, морда бандитская!» Перевёз домочадцев к тестю в Ростов. Стал работу искать… Куда ни придёт – через час в «обезьяннике» оказывается. Ориентировку на «террориста» разослали, а забрать забыли. Или говорят то же, что и на родине. Только на «великом-могучем»… Сидит Лёнька пьяненький, плачет: «Может, и вправду надо было к духам податься? Хоть необидно бы было». Но – что любопытно – добавляет: «Невезучий я. Только с моей шахты двое таким же макаром в российскую армию устроились. Помнишь Генку, царствие ему небесное? Деньги с ним передавал… Так он такой же Генка, как я – Сенька!»

Применение тактических приёмов и боевых средств тоже обсуждают. Чем дальше они от десантной стези, тем интереснее – свои «дела» и так знаешь. В первую кампанию дело было: пригнали вэвэшники бэтээр с «матюгальником», чтобы духов распропагандировать. Те на консервном заводе засели. Причём ситуация такая: на первом этаже – федералы, второй держат духи, за третий этаж бой идёт. А самого спеца-«матюгальщика», видать, не было. Посадили вроде как техника роты – станцией управлять умел. Геройский парень: он и задачу усвоил, и слова ключевые запомнил, а диспозицию изучил вообще досконально. Только по национальности он – то ли абхаз, то ли сван. Что тут про акцент говорить: он «япону-мать» с трудом «конструировал». Но на «передок» выкатил отважно, встал за укрытием и на всю Ивановскую провещал: «Вах, сейчас консервицех, бутыльки-склад нэ отдашь – сдохнешь, как ишак. Тэбэ как гуманыст прошу – вихады один за один. Слышишь, да?» Стрельба, надо сказать, несколько поутихла. И те и другие поэтажно прислушались: машина вообще-то федеральная, а вот обращение… Говорят, сначала с «федерального» этажа даже очередь дали. Потом прикинули, что «консервицех» боевики держат. Они первыми и очухались. Решили, наверное, что «свой» «собакам» продался. Занялись охотой. Огонь по «предателю» открыли остервенелый. Молодец абхаз! Так «завлекающе» для духов маневрировал, так красочно предрекал торжество федерализма, что они то и дело пулемёт КПВТ перетаскивали. Поставят с одной стороны, а его уже раззадорили – он с другой выползает и на пол-Грозного: «…щак-к-алы вонючие. Да я твою маму, твою бабушку…». Пока духи мельтешили, федералы новый штурм начали. На сей раз удачный. Возможно, к тому же микрофону подсаживался и другой стихийный «матюгальщик». В качестве журналиста там находился писатель Андрей Эдоков. Филолог и вообще умница, он, однако, тоже нерусский и говорит с особенностями своей этнической среды. Кто из духов тогда остался в живых, наверное, спятили. А точка в рассказе – грустная. Погиб абхаз в тот же день. По-дурацки. Из брони вылез и попал под огонь своих.

А вот спятил или не спятил прапор из комендатуры, не знал даже комендант. Прапор был начпродом. И во «вторую Чечню», и в первую, когда тоже служил в комендатуре. В ней и прыгала по этажам живая мартышка – Маруська. Забавляла всех, но на голову садилась только хозяину-прапорщику. Пошел прапор на базар за «деликатесами» к праздничному обеду по случаю Дня защитника Отечества. Мартышка, как всегда, сидела на голове: «вшей искала». Прапор – мужик опытный: троих автоматчиков с собой взял. Ни с ним, ни с ребятами ничего не случилось. А вот мартышка пропала: сиганула куда-то под прилавки – и с концами. Зачем – непонятно. Прапор за пределы комендатуры «выездной». Даже бананы ей привозил, а сгущенки – хоть залейся… Перевернули весь базар, даже ментов местных напрягли. Нашли Маруську. С перерезанным горлом. Принёс прапор в комендатуру ещё одну безвинную «жертву международного терроризма». Пытались ребята забрать обезьянку, похоронить в клумбе перед крыльцом. Комендант – насколько не сентиментальный мужик, но и то разрешил. Сам пришёл к прапорщику – утешить. Не отдаёт прапорщик мартышку. Плачет навзрыд и никого в свою каморку не пускает. Даже стол вместо него накрывали. Сели праздник отмечать. Немного разгулялись, но веселья не получалось. Опять послали за начпродом. Привели. Налили: «Давай, Митя, скажи, чтоб война эта проклятая быстрей кончилась». Встал Митя и выпалил: «Я за Маруську всю жизнь мстить буду. Я её во Владике за сто баксов купил. Дристалась она – я её калганом отпаивал. А зимой с собой в постель ложил. Чтобы не простудилась…» И снова в плач: «Как они, изверги, могли! Бля буду, найду гада – этими руками задушу». Такой вот праздник получился. Защитников Отечества. Нашёл – не нашёл прапорщик гада, история умалчивает. Но вскоре отправили прапора домой. От греха подальше.

Война – она и есть «бугорок». На ровной поверхности бытия…