Текст книги "Я играл в футбол с пеленок. Книга о Владимире Казаченке"

А до этого я еще сыграл с московским «Динамо». Вышел минут за 20 до конца на замену, мы выигрывали 4:1, и Горянский выпустил меня на замену. Тоже интересный опыт. Опыт, при правильном подходе, вообще бесценен. Главное – непрерывно анализировать. Я верил, что выйду на поле, и когда сидел на скамейке запасных, размышлял: простая игра, она дается, при таком счете появиться на поле – пара пустяков. Грех в такую игру не вписаться. А появился на бровке – вдруг такой мандраж! Кругом крик, шум, трибуны… Еле-еле собрался. Потом эта поездка в Англию… Когда улетали, шли на четвертом месте, в непосредственной близости от третьего, и все шансы на медали у нас были. Когда вернулись, расклад был ровно такой, чтоб мы финишировали седьмыми. При самом неудачном варианте мы не могли опуститься ниже седьмого места. Вот его мы и заняли. Не выше и не ниже – ранжир. Впереди украинские команды, столицы союзных республик, Москва, а мы – по тогдашним меркам провинция – уже потом…

Но и седьмое место это был прорыв для Ленинграда. На ленинградском телевидении даже специальная праздничная программа вышла в связи с успехом «Зенита». По тому времени – некая фронда, что ли, отход от обязательного официоза. Куклы шуточные сценки показывали про игроков команды, известные артисты выступали, и ребята были счастливы, и зрители. Председатель исполкома нас потом принял, и прием этот запомнился. Подарки, а главное, теплая атмосфера той встречи. Какие-то сдвиги в питерском футбольном хозяйстве тогда наметились. Перспективы будоражили воображение. Но та команда произвела впечатление не только на ленинградских болельщиков. Тренерскую работу Евгения Ивановича Горянского оценили на самом верху. Он принял сборную страны, но «Зенит» вынужден был покинуть. В команду пришел Герман Семенович Зонин. Уже одно его имя вселяло оптимизм: творец «ворошиловградского чуда». Первая победа команды из областного центра в чемпионатах СССР связана с его именем, это он привел «Зарю» из Ворошиловграда к золотым медалям. Болельщики наши чего-то подобного ждали и от «Зенита»… Но мы начали чемпионат 1973 года с шести поражений подряд.

В тот год Федерация футбола СССР отменила ничьи и ввела послематчевые пенальти – чтобы договорняков не было, чтобы во всю силу играли. Часть поединков мы проиграли в основное время, часть – по пенальти. Такой вот старт.

Но Зонин удержался. Конечно, авторитет его был высок. После ворошиловградского триумфа кредит доверия к нему казался неисчерпаемым. К тому же у Германа Семеновича были прекрасные отношения с первым секретарем ленинградского городского комитета партии Аристовым. Именно он курировал «Зенит». Футбол он очень любил. Именно Аристов и приглашал Зонина в «Зенит», создавал условия для команды.

Геннадий Орлов, спортивный комментатор

Опекал тогда лучшую команду города первый секретарь горкома КПСС Борис Иванович Аристов. Этот человек обожал футбол и помогал чем только мог игрокам и тренерам, курировал строительство Дворца спортивных игр на улице Бутлерова, который был построен всего за два года и введен в строй в 1976 году. Борис Иванович буквально жил этим проектом, часто приезжал на стройку, подгонял рабочих… В итоге было построено уникальное спортивное сооружение для своего времени. Перекрытие пролетом в 70 метров без промежуточных опор дало возможность разместить в здании футбольное поле стандартных размеров. Покрытие, правда, было и остается синтетическим, но в условиях петербургского климата и это было спасением для игровиков. Помимо футбола, здесь проводились и проводятся тренировки и соревнования по теннису, хоккею на траве, ручному мячу, бадминтону… Но больше всего обязаны Дворцу спортивных игр, конечно, футболисты. Многие чемпионы 1984 года начинали там. Благодаря Дворцу и возможности тренироваться круглогодично ленинградские футболисты значительно улучшили технико-тактическую подготовку, физические кондиции.

Я тогда еще не был на сто процентов футболистом основного состава. В нескольких матчах, когда мы проиграли, участвовал, после такого провала какие-то экстренные меры неизбежны. Сел на лавку. Непростой получился для меня отрезок. Вроде в конце минувшего сезона влился в состав, съездил в заграничное турне, закрепился в основном составе – и снова дубль. Возраст был для резервиста далеко не критический, но на душе было муторно. Виду старался не показывать, на тренировках пахал.

В. Казаченок на острие атаки. 1970-е

И снова мне подставил плечо в трудную минуту Анатолий Николаевич Васильев. Продолжал он со мной и индивидуально заниматься, и просто беседовать по душам. Я не отчаивался, чувствовал, что мое время не за горами. Наверное, фактурные, мощные футболисты созревают чуть позже, я уже тогда начал это понимать. Был у нас такой полузащитник Миша Фокин – юркий, техничный игрок, миниатюрный парень. Вот он был готов к основному составу очень рано. А мне еще предстояло поработать.

Только с 1974 года я стал твердым игроком «основы». Тренировочные объемы дали свои плоды. На сборах я начал много забивать, игру показывал хорошую, Зонин это заметил. 2 мая меня выпустили против «Торпедо» на второй тайм, и с тех пор я начал стабильно выходить с первых минут. Дорого мне это далось, и место свое я без боя уступать не собирался. Собственно, и не уступал, не считая каких-то вынужденных обстоятельств.

«Зенит» в одной из зарубежных поездок

В конце сезона 1975 года получил травму. Причем не во время матча. Тренировались мы на стадионе имени Кирова в очень холодную погоду. К тому времени я уже был комсоргом «Зенита». Мне поручили после тренировки подъехать на стадион имени Ленина, нынешний «Петровский», награждать ребят, отличившихся на турнире «Кожаный мяч». Делал я это с удовольствием, сам начинал на этих соревнованиях, люблю их и ценю высоко, да и питерские пацаны мне всегда дороги. Но промерз я тогда изрядно, и уже дома, ночью, обострилась травма приводящих мышц, случился рецидив. Повторял и повторяю своим ученикам: нет в нашем деле мелочей. И еще: футбол от самого одаренного игрока требует постоянного индивидуального анализа. У меня, к примеру, большая мышечная масса, это необходимо было учитывать в тренировочном процессе, делать на это поправку. Но опыт приходит не сразу.

В семидесятые-восьмидесятые «Зенит» существовал благодаря всего нескольким людям. Это в первую очередь генеральный директор завода ЛОМО Михаил Панфилович Панфилов и его заместитель Евгений Альфонсович Вершинский. А третьим в этом ряду я бы поставил легендарного нашего администратора Матвея Соломоновича Юдковича. Это был человек уникального обаяния, влюбленный в футбол и готовый на все для футболистов.

Он был незаурядным рассказчиком и очень интересным собеседником. Это, кстати, журналистский миф, что в команде Юдковича звали Дедом. Это прозвище придумали именно журналисты. А футболисты всех поколений до последнего дня звали его Мотей, и ему это очень нравилось.

Работал он в «Зените» очень долго, мне, да и многим футболистам, казалось, что он был в нем всегда. Был до меня; я закончил, а он продолжал работать в клубе, словом, он его олицетворение. Был Мотя человеком разноплановым. Веселым, добрым, но мог и разозлиться, вспылить. Администратором он был талантливейшим, влюбленным в свое дело, а другие в этой профессии не приживаются. Матвей жил работой, жил «Зенитом», жил проблемами ребят. Банально звучит, но все мы были ему как родные дети. Никакого преувеличения в этом нет. Сейчас уже многие не понимают в полной мере, что это за должность такая – администратор футбольной команды.

В советское время именно администратор был первым лицом клуба. Поездка на матч в другой город: авиабилеты, отель – все на нем, это понятно. Но и врач для тещи футболиста – тоже его забота, детский садик для ребенка, билет в кино на премьерный показ – это все он. Матвей мог все.

В те времена, куда бы ты ни зашел, в фешенебельную гостиницу или непрезентабельную, всегда висела табличка «Мест нет». Я до сих пор уверен, что эти таблички тогда прибивали на века. Администратор футбольной команды обязан был разрешить эту проблему. Матвей умел это делать как никто.

Матвей Юдкович, Юрий Морозов и Герман Зонин в школе «Смена».

Дефицит был всеобщий. А если чего-то нет, но футболисту нужно, это ведь скажется на игре! Мотя умел преодолевать все эти барьеры. Он был коммуникабельным, обожал общение, хотя и был вечно занят. Шарму ему добавляло необычайное внешнее сходство со знаменитым артистом Ростиславом Пляттом. В связи с этим постоянно возникали разные истории. В те годы мы в Москву ездили на матчи «Красной стрелой». И однажды идем всей командой по перрону и видим стоящего в окружении друзей Плятта. Все мы дружно загалдели: «Мотя, подойди». Подвели Матвея к Плятту. Народный артист и сам поразился необычайному внешнему сходству, хотя, как мне показалось, появление двойника его не обрадовало. Матвей этим сходством иногда пользовался. Ему вообще был присущ артистизм. Я думаю, он был артистом не хуже Плятта, только нашел себя в иной сфере. Жизнелюбие, чувство юмора били у него через край. С годами понимаю, что он, отлично зная все тогдашние трудности жизни футболиста, всегда входил в положение каждого из нас… Мы вот не всегда входили в его положение, но Мотя все это терпел. Действительно, он был нам как отец. Бегали к нему по любому вопросу.

Все тренеры, сменявшие друг друга в «Зените», работали с ним и боялись с ним расстаться. Тем более что спортсмены – люди суеверные. Артем Григорьевич Фальян, например, на всех выездах требовал люкс в гостинице и… чтоб номер был только 8! И у Моти он всегда жил в люксе под номером 8. Мотя звонил заранее в гостиницы, договаривался, там с люкса отдирали табличку, вешали требуемую восьмерку, потом снова меняли.

Помогал он безотказно и тем, кто давно в команде, и тем, кто вчера приехал и еще неизвестно, насколько здесь задержится. И в возрасте за семьдесят он оставался молодым по духу человеком. Мотей его переставали называть и начинали величать по батюшке, когда приходило время выдачи формы. Форму тогда выдавали раз в год, была она товаром дефицитным даже в командах высшей лиги…

И вот недели за две до дня Х футболисты начинали: «Матвей Соломонович, может, вам портфельчик поднести?» – или еще какие-то шуточки отпускать в этом духе. Дня за два до раздачи формы у Моти портилось настроение. Он понимал, что ему предстоит титанический труд. Мотя не был склонен к ведению гроссбухов, но вел, куда денешься? Почерк у него был своеобразный. В его администраторский талмуд все записывал наш оператор Женя Дубов, Мотя писанины не любил. Же́не он диктовал, знал все наперечет, держал все в памяти, но мог и свериться с записями. Мотя делал пометки на настольном календаре. Я мог подделать любой каллиграфический почерк, а вот Мотины каракули – с трудом. Как-то вечером зашел я в Мотин кабинет на базе (мы с ним дружили, и ключ от кабинета он мне давал), долго изучал его обрывочные записи, почерк…

И написал на листке календаря следующим днем: «Выдать Казаку бутсы». Очень старался почерк подделать, хотелось мне друга разыграть. Утром приезжает Мотя, я захожу к нему, сижу жду. Вижу – прочитал. Задумался, перевернул несколько листков назад, размышляет. И происходит у нас такой диалог:

– Мотя, ты не собираешься исполнять обещанное?

– Да что я тебе обещал?!

– Ну как же, мы с тобой договаривались, ты обещал бутсы мне выдать, записал даже, помню, на сегодня.

– Да когда это было???

– Да вот, помнишь…

– Да с какой стати я должен выдавать тебе бутсы?!

– Ты же сам написал! Почерк твой?

– Мой…

Матвей громко кричит: «Дубов, иди сюда, неси мои талмуды!» Дубов приносит гроссбухи, изучал их Мотя часа два. Матвей уже склонялся выдать бутсы, но его пугало, что ребята увидят, что происходит, начнутся вопросы: может, всем дают… Мотя был человеком слова, завернул бутсы в какой-то пакет, принес мне: «Кому-нибудь скажешь – убью!» Я спрятал пакет в шкаф, решив вечером ему вернуть эти злосчастные бутсы. Но до вечера они у меня не долежали. Часа через два прибегает Матвей: «Я все проверил, ну не должен я тебе бутсы выдавать, все ты получил, что положено!» Пришлось покаяться и все ему вернуть.

А на ту шутку он ничуть не обиделся, хохотал долго. Сам любил кого-нибудь разыграть.

Вспоминается еще один случай – в самолете. Мотя расположился в кресле сзади меня и уснул. Стюардесса ходит все время около нас и поглядывает на него. Я говорю:

– Девушка, что вы ходите, мешаете спать? Это же Ростислав Абрамович Плятт!

Девушка на шутку с отчеством ни малейшего внимания не обратила, радостно отвечает:

– Да вот и я вижу – сам Плятт, не знаю только, что бы ему приятного сделать.

«Обучаю» девушку, зная Мотины слабости:

– Принесите ему чашечку кофе, пирожков горячих.

Через пару минут все это ставят перед проснувшимся и недоумевающим Мотей. Причем, судя по приятному запаху, это не тот кофе, что пассажирам подают. Тот доволен, но подвох чувствует и посматривает на меня.

Я ему шепотом говорю:

– Ты, главное, рот не раскрывай.

Ну, этого Мотя не мог. Понял он все быстро и принялся заигрывать со стюардессой:

– Вот, привязался к этим шалопаям-футболистам, решил с ними в Ленинград прилететь. Тем более что у меня там два творческих вечера….

Стюардесса сообразила, нам тоже принесли хорошего кофе. Хуже стало, когда пилоты попросили у народного артиста автограф. Пришлось мне подделывать, взял грех на душу. Сам «Плятт» был в шоке, когда у трапа его встречала черная «волга» – летчики вызвали для народного артиста. Отступать было некуда.

В самолетах – а летали-то мы постоянно – Мотя засыпал мгновенно. Я ему даже иногда завидовал. В начале семидесятых летали на Ан-10, а там толком и кабины-то не было, пилоты сидели практически вместе с пассажирами. Вот они вышли покурить (тогда это разрешалось), и слышу, один другому говорит: «Сегодня повезло, шума моторов не слышно. Мужик один в первых рядах храпом все заглушает». Пригляделись – Мотя! Он и стоя мог спать. А мог и не спать, если обстановка требовала. Как-то в Донецке была нелетная погода, рейс всё откладывали, он провел в аэропорту трое суток! И в итоге сумел организовать дело так, что рейс из Симферополя залетел за нами в Донецк. Я его звал в гостиницу отдохнуть, а он отвечал: «Вернемся домой – отосплюсь!»

Дочь у Матвея умерла в тот день, когда у меня родился сын. Оба мы тогда находились в Донецке. Там у «Зенита» была товарищеская игра в День шахтера. Мне позвонили и сообщили счастливую весть. Матвею, видимо, тоже примерно в это время позвонили, только он никому ничего не сказал. А я подошел к Юрию Андреевичу Морозову, тренировавшему тогда «Зенит», и попросил разрешения отметить событие с ребятами, что постарше и поопытнее, пригласив, естественно, весь штаб. Морозов разрешил. Приходим в гостиницу, все накрыто, садимся, нет только Матвея Соломоновича. Потом он пришел и даже извинился, что не сможет принять участия в застолье. Так и узнали. И, конечно, уже не отмечали. После моего ухода Мотя работал в «Зените» лет шесть. Потом его вежливо попросили на пенсию. Он годик посидел дома, а для него это было страшно, но, к счастью, его позвали в «Смену-Сатурн». И там его опыт очень пригодился. До последних дней он оставался веселым, искрометно остроумным человеком.

«Динамо»: сила в движении

В ходе сезона 1975 года «Зенит» чуть ли не полностью обновил состав. Игроков нам привозили буквально пачками, причем из низших дивизионов. Это все стало следствием событий осени 1974-го, уже тогда Герман Семенович Зонин задумал кадровую революцию.

Доходило до анекдота. Приехал к нам защитник Володя Сухарев и недоумевает: «Сижу в запасе во второй лиге, думаю, что делать. И вдруг – приглашение в высшую! Я отказываться не стал». Правда, надолго он у нас не задержался.

Я практически весь тот год играл на уколах. И спас меня переход в московское «Динамо», иначе для моего здоровья все закончилось бы очень плохо.

В «Зените» я был уже ведущим игроком, начало тренировок из-за меня задерживали, пока врачи все процедуры не закончат и меня не отпустят. Впрочем, тренировался тогда я редко – один-два раза в неделю, берегли меня для матчей. Уже потом я понял, что такой график для футболиста губителен. Многие в то время с подобными проблемами просто заканчивали играть. Например, спартаковец Виктор Папаев.

Хорошо, что в Москве доктор Зоя Сергеевна Миронова разобралась и с моими приводящими мышцами, и с изменившей форму костью. Так что переход в «Динамо» стал просто счастливым знаком судьбы.

Меня особо уговаривать перейти в «Динамо» и не надо было. Журналист Олег Винокуров дружил с тогдашним тренером ЦСКА Анатолием Тарасовым и видел мою фамилию в списке на призыв в 1976 году. В Ленинграде-то никто не гарантировал мне, что я смогу служить, играя в футбол.

В сложившейся ситуации вариант с «Динамо» действительно выглядел более привлекательным. Я принес заявление об уходе из «Зенита», в тот момент получал расчет и Павел Садырин. Мы посидели, поговорили, он одобрил мое решение. Я был настолько самоуверенным, что не сомневался – заиграю в «Динамо». Сейчас для меня самого это удивительно, но тогда и тени сомнения не было, что все именно так и получится. Я в «Динамо» уезжал играть с такой странной уверенностью – хотя никто ведь мне никаких гарантий не мог дать. Это я теперь понимаю, что шансов было – пятьдесят на пятьдесят.

Интересно, что Перетурин, Кучеренко и Винокуров, предложившие переезд в Москву, чувствовали ответственность за дальнейшее развитие событий и взяли в столице надо мной шефство, старались, чтобы я не чувствовал себя одиноким в чужом городе. Я ведь из-за дисквалификации восемь месяцев не играл, и они показывали город, водили меня в театры, Перетурин всегда брал с собой на хоккей, который комментировал.

Я был комсоргом «Зенита», и при мне эта должность впервые стала номенклатурной. После прохождения ряда комиссий я стал членом бюро обкома. Более того, у меня пошел кандидатский стаж для вступления в партию. Рекомендации мне дали первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Борис Иванович Аристов, Герман Семенович Зонин и комитет комсомола ЛОМО. Вскоре я должен был поступить в Высшую партийную школу. Все шло своим чередом. Если бы метил не столь высоко, может, и обошлось бы. Однако в Спортивно-технический комитет Федерации футбола СССР позвонили из ЦК и настояли на том, что Казаченка необходимо публично наказать. Деятельность футбольной команды «Зенит» за 1975 год был признана неудовлетворительной.

Владимир Казаченок: в динамовской футболке

Мне объявили выговор, а я вместо того, чтобы остаться и исправлять свои ошибки, рванул в Москву. Именно так решили в верхах. В результате мне вдогонку объявили строгий выговор, а хотели вообще исключить из комсомола. Вот не поверите, у меня во время заседания выступили на глазах слезы, я встал и сказал: «Я соглашусь с исключением, если вы мне докажете, что в Москве другой комсомол, нежели в Ленинграде». Терять мне было нечего, поскольку после выслушанных выступлений чувствовал себя чуть ли не предателем родины. После моих слов обсуждение резко свернули. И все же затем я получил годичную дисквалификацию от СТК.

Раиса Ивановна Казаченок

Когда Володя уже в основном составе «Зенита» был, на него обратили внимание тренеры из московского «Динамо». Звонили, приглашали. Но мы не соглашались его отпускать. Восемнадцать лет ему всего было – как он будет там жить один? А потом уже, спустя несколько лет, приехал их главный тренер. Сели они с отцом, долго разговаривали. Мол, ему там и армию зачтут, и жилье дадут. И правда, квартиру он там в Химках получил, шикарную.

Когда Володя уже уехал, несколько раз приходили из военкомата, разыскивали его. Как-то даже с автоматами приехали. Но ему в Москве работу в «Динамо» оформили как военную службу.

Осенью 1976-го динамовцам предстояло стартовать в Кубке УЕФА, и к началу сентября с меня сняли выговор, потом разрешили выступать за бело-голубых, а в ноябре включили в состав сборной СССР, я сыграл против бразильцев на «Маракане».

Не получилось у меня со сборной страны, не чувствовал доверия тренеров. Все время приглашали только на просмотр, в резерв… Но я счастлив, что сыграл за сборную на «Маракане». Это незабываемое впечатление. Как, наверное, верующие люди мечтают попасть в Иерусалим, каждый футболист спит и видит себя на «Маракане». В Бразилии я увидел, как тренируется их сборная, и поразился: они играли одиннадцать на одиннадцать в одно касание в штрафной площади! Причем разыгрывали комбинации, придумывали что-то. Насколько же все-таки бразильцы техничны!

Манучар Мачаидзе, чемпион СССР, полузащитник тбилисского «Динамо» в 1967–1980 гг.

Хорошо помню игру Владимира Казаченка как в матчах чемпионата СССР, так и за сборную СССР. Это был физически крепкий форвард, он доставлял немало хлопот соперникам.

Особенно хорошо помню день, когда мы вместе с Володей в составе сборной СССР сыграли на «Маракане» против Бразилии. Это было 1 декабря 1976 года. Когда играешь на «Маракане», это навсегда остается в памяти.

В Рио была страшная жара: игра на «Маракане» началась в девять часов вечера, но все равно было очень жарко. В самом начале игры форвард Юра Чесноков из-за сильной жары почувствовал себя плохо и попросил замену: тренеры выпустили на поле Володю Казаченка. Он не растерялся, сыграл хорошо, к тому же он физически был очень хорош. Вообще в том матче сборная СССР на равных сыграла со сборной Бразилии: за 11 минут до конца матча счет был 0:0, на 79-й минуте Фалькао сумел забить гол в ворота гостей. Сборная СССР пошла вперед, мы создали пару моментов для взятия ворот, но на 87-й минуте бразильцы провели острую контратаку, и совсем еще молодой Зико довел счет до 2:0. В тот день мне особо запомнилась отличная игра ветеранов бразильской сборной Ривелино и Карлоса Альберто.

Что касается Володи Казаченка, то в дальнейшем мы не раз играли друг против друга в матчах чемпионатов СССР; и, когда была возможность пообщаться, вспоминали тот матч на «Маракане» и страшную жару в Рио.

Возвращаясь к истории с уходом из «Динамо» и исключением из комсомола, могу сказать, что свою комсомольскую молодость я заканчивал, уже вернувшись в «Зенит». За хорошую работу в ВЛКСМ меня наградили грамотой и в знак особых заслуг разрешили оставить на память членский билет этой организации. Вот такие метаморфозы.

Хорошо помню первую после перехода в «Динамо» игру в Ленинграде. Я тогда гол забил, динамовцы выиграли. На трибунах сперва мне посвистели, а потом как-то успокоились. Никакой обструкции не было.

В 1977 году московские «динамовцы» выиграли Кубок СССР, и министр внутренних дел Николай Анисимович Щелоков устроил по этому случаю прием. В команде все были офицерами, только я рядовой.

Когда я из «Зенита» переехал в Москву, у меня не было ни единого документа. Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов распорядился: с работы не рассчитывать, трудовую книжку не выдавать, паспорт забрать и отправить в армию.

Поскольку я не мог в подвешенном состоянии находиться, меня в Москве оформили сотрудником районного отдела госбезопасности. С полгода я там «прослужил» младшим лейтенантом, ходил с удостоверением, зашитым в пиджак, – не дай бог потерять. И вплоть до поступления в Высшее командное милицейское политическое училище я там числился. Потом сдал экзамены в училище, поступил, стал курсантом. Спустя год меня перевели в хозроту, я уже там был рядовым.

И вот вызвали нас на прием к министру. Началось с отчета. Первым докладывал Петр Богданов, председатель ЦС «Динамо», затем председатель Московского совета клуба Валерий Сысоев. Отчитывались, как тогда было положено: все хорошо, вообще у нас по жизни никаких проблем нет, спасибо за заботу и все такое прочее. А Александр Александрович Севидов, наш тренер, был человеком жестким во всех отношениях. И когда ему дали слово, он сказал, что хорошо-то хорошо, но есть и проблемы. Не подписаться, скажем, на нужные книги и журналы. Тогда же был книжный голод, дефицит. С книгами нас Болгария выручала, там практически все наши книги на русском были, и каждый год мы ездили в Болгарию и на те триста рублей, которые нам разрешали менять на местную валюту, везли коробки из-под телевизоров, полные книг.

Также проблема, сказал Севидов, с квартирами, с машинами…

И вот тут министр не выдержал. И прямо при нас устроил подчиненным разнос, поднял какого-то генерала. «Слушайте, – говорит, – вы же вчера пришли ко мне подписывать разнарядку, и я отказался от пятнадцати машин, потому что в МВД их уже некому брать. А тут такое! Вы не владеете вопросом!» Дальше – больше. Досталось всем генералам. Особенно по вопросу с квартирами. Министр разбушевался. «Кому еще можно давать квартиры в нашем доме? Они же представляют лицо МВД по всему миру! Чтобы я не слышал ни о каких проблемах!»

«Строил» он их так минут сорок. Потом все вместе сфотографировались, попили кофе. Нам преподнесли подарки: каждому по дубленке, по ондатровой шапке и по приемнику. Мне, как рядовому, вручили ВЭФ, офицеры получили по радиоле «Ленинград».

Футболисты московского «Динамо» на приеме у министра внутренних дел СССР Н. А. Щелокова. 1977

И еще нам дали право раз в месяц получать спецпаек. Приписали к Первому московскому гастроному, знаменитому «Елисеевскому», директора которого потом расстреляли за взятки. Филиал Гастронома находился около МИДа. Каждый месяц за половину стоимости мы могли взять на тридцать рублей продуктов. На эту сумму можно было взять три-четыре балыка, банку икры, баночку языков, селедку в винном соусе… Фантастика! Тогда это казалось невероятным.

Тут же отоваривались сотрудники Министерства иностранных дел. Их паек составлял 50 рублей – продуктов было столько, что в «волгу»-пикап с трудом помещалось.

Я до тех пор и не знал, что в нашей стране можно жить и так.

Никогда не забуду Александра Александровича Севидова, Сан Саныча, как все его называли, тренера московского «Динамо». Результаты Сан Саныча говорят сами за себя. Первые медали в истории минского «Динамо», кстати, были выиграны, когда команду тренировал Севидов, еще в шестидесятые. Сан Саныч не был человеком конфликтным, тем более скандальным, но и бесхребетным, излишне мягким его никак не назовешь. Что-что, а свою позицию он умел отстаивать жестко, причем на любом уровне. Но и объяснять ее умел, аргументировать. Он и в киевском «Динамо» работал. Ребята везде его очень любили, заботился он о футболистах, хотя, повторю, и требовать умел. Ценил Сан Саныч профессионализм, преданность делу. Был очень тонким психологом. Вспоминаю такую историю в московском «Динамо». Был у нас хороший полузащитник – Саша Минаев. Игрок был на виду, даже в сборную его вызывали. Но тяжелые моменты в жизни у каждого случаются, выдался и у Саши. Игра не идет, ничего не получается. Собрал Сан Саныч ребят, костяк команды, и попросил помочь парню. У нас тогда футболистов хорошего уровня было никак не меньше человек 22-х, составчик Севидов подобрал что надо, соперникам на зависть. Вот он нам и говорит: «Поймите, мне его заменить – не проблема, это проще простого. И голова не будет болеть, как подтянуть парня. Но он ваш товарищ и мужик порядочный. Отработайте на поле за него, подбодрите, и он наберет форму». Так оно в итоге и вышло, а знает ли Сашка Минаев о том разговоре, мне до сих пор неизвестно.

Когда я еще начинал в «Динамо», Александр Александрович говорил: «Володя, ничего не бывает просто так, все нужно доказывать. Какой бы ты ни был игрок, как бы ты ни играл, ты на следующий день должен выйти и то же самое показывать. А если ты завтра не покажешь того, что ты делал вчера, о тебе тут же быстро забудут». Сейчас это воспринимается как прописные истины, а тогда я впитывал это…

Сан Саныч Cевидов очень любил с нами беседовать «за жизнь» и о футболе, поэтому многие из тех, кто у него играл, стали тренерами. Он прививал любовь к этому занятию, давал нам азы тренерской деятельности. Однажды был в секретной стажировке по линии «Динамо» в Англии, сейчас уже можно сказать об этом, две или три недели, он нам расписывал неделю, как там тренируются. Мы смеялись: самая большая тренировка – 40 минут. Да, мы работали намного больше, но они работали эффективнее. Я это запомнил.

Честно скажу: я всегда хотел быть лучшим.

Были и «звездее» меня, но я стремился больше забить, быть лучшим в команде, поэтому мне некогда было чувствовать себя «звездой». Сейчас молодым ребятам я говорю, что могу считать себя звездой, потому что послушаешь людей: ой, мы вас помним, как вы играли, это же вообще… И с каждым годом я начинаю играть все лучше и лучше! А все потому, что мне не надо выходить на поле, и тех, кто меня помнит – все меньше и меньше…

Что бы ни говорили про действующего игрока, ему надо завтра выходить на поле, и как бы его ни расписали журналисты… И чем больше о нем пишут, тем больше ему надо стараться.

Когда встал вопрос о моем переходе в «Динамо», приезжал ко мне Сан Саныч, беседовали, а беседы с ним не забываются. Ведь решить одно, а перейти – другое. Это нынче клубы между собой договорились, и всё в порядке. А тогда вмешивалась федерация, иногда и организации рангом выше.

Одним словом, приехал я по приглашению Севидова в «Динамо» в 1976 году, а заявить меня команда не может! И остался я без футбола почти на полгода. Без футбола и без золотых медалей, между прочим. В тот год у нас было очередное нововведение, себя, естественно, не оправдавшее. Два чемпионата, по одному кругу, за год. Весеннее первенство выиграло московское «Динамо», а меня заявили к осеннему. Опоздал, выходит, но, опять же, на судьбу не ропщу, бессмысленное это занятие. А тогда я жил на динамовской базе, и на душе́, признаюсь, кошки-то поскребывали. Команда играет, а я только тренируюсь. Но Севидов находил время поддержать меня, поговорить, приободрить, подчеркнуть, что ждет меня и верит, буквально каждый день. Так и крепился. База у «Динамо» была прекрасная, комфортная, атмосфера какая-то домашняя, кормили там ребят прекрасно. У меня ведь первое время в Москве и знакомых почти не было. Потом обрел друзей, близких, на всю жизнь. Два замечательных вратаря: Володя Пильгуй и Коля Гонтарь, а также защитник, боец до мозга костей, а в жизни мягкий, порядочный, отзывчивый человек Сережа Никулин…

Киперы у нас были высочайшего класса, а по манере игры – совершенно разные. У Пили кисти рук были как лопаты, реакция сумасшедшая, и ловил он мячики своими ручищами, как теннисные, иногда казалось, что они у него прилипают к перчаткам. Коля другой. Он читал игру как открытую книгу, избегал эффектных бросков, но позицию в воротах выбирал так, что казалось, нападающие соперника в него специально целятся. Ничто никогда не омрачало нашей дружбы. Я ведь забивал обоим, потом уже, когда вернулся в «Зенит». Свой самый памятный гол, закрученный в сетку с углового, как раз Володе Пильгую и забил – он за «Кубань» тогда играл. Потом ворчал на меня: «Ты что, ничего лучше придумать не мог? Мне, своему другу, так забить!»