Текст книги "Зимние сказки и рождественские предания"

– Ах, последняя муха… Пожалуйста, не трогайте ее. Пусть живет всю зиму.

Что же это такое? Это уж прямое оскорбление. Ее, кажется, и за муху перестали считать. “Пусть поживет”, – скажите, какое сделали одолжение! А если мне скучно! А если я, может быть, и жить совсем не хочу? Вот не хочу – и все тут.

Последняя Муха до того рассердилась на всех, что даже самой сделалось страшно. Летает, жужжит, пищит… Сидевший в углу Паук, наконец, сжалился над ней и сказал:

– Милая Муха, идите ко мне… Какая красивая у меня паутина!

– Покорно благодарю… Вот еще нашелся приятель! Знаю я, что такое твоя красивая паутина. Наверно, ты когда-нибудь был человеком, а теперь только притворяешься пауком.

– Как знаете, я вам же добра желаю.

– Ах, какой противный! Это называется – желать добра: съесть последнюю Муху!..

Они сильно повздорили, и все-таки было скучно, так скучно, так скучно, что и не расскажешь. Муха озлобилась решительно на всех, устала и громко заявила:

– Если так, если вы не хотите понять, как мне скучно, так я буду сидеть в углу целую зиму!.. Вот вам!.. Да, буду сидеть и не выйду ни за что…

Она даже всплакнула с горя, припоминая минувшее летнее веселье. Сколько было веселых мух; а она еще желала остаться совершенно одной. Это была роковая ошибка…

Зима тянулась без конца, и последняя Муха начала думать, что лета больше уже не будет совсем. Ей хотелось умереть, и она плакала потихоньку. Это, наверно, люди придумали зиму, потому что они придумывают решительно все, что вредно мухам. А может быть, это тетя Оля спрятала куда-нибудь лето, как прячет сахар и варенье?..

Последняя Муха готова была совсем умереть с отчаяния, как случилось нечто совершенно особенное. Она, по обыкновению, сидела в своем уголке и сердилась, как вдруг слышит: ж – ж—жж!.. Сначала она не поверила собственным ушам, а подумала, что ее кто-нибудь обманывает. А потом… Боже, что это было!.. Мимо нее пролетела настоящая живая мушка, еще совсем молоденькая. Она только что успела родиться и радовалась.

– Весна начинается!.. Весна! – жужжала она.

Как они обрадовались друг другу! Обнимались, целовались и даже облизывали одна другую хоботками. Старая Муха несколько дней рассказывала, как скверно провела всю зиму, и как ей было скучно одной. Молоденькая Мушка только смеялась тоненьким голоском и никак не могла понять, как это было скучно.

– Весна! Весна!.. – повторяла она.

Когда тетя Оля велела выставить все зимние рамы и Аленушка выглянула в первое открытое окно, последняя Муха сразу все поняла.

– Теперь я знаю все, – жужжала она, вылетая в окно, – лето делаем мы, мухи…

Александр Куприн
Жизнь

I

В глухой чаще старого мрачного леса, над серым, мшистым, кочковатым болотом стояла сосна. Солнце почти никогда не заглядывало в это сырое место. Лишенная с детства живительного света и тепла, всегда окутанная ядовитыми болотными испарениями, она выросла уродливым деревом, с искривленным корявым стволом, с пожелтевшей иссыхающей хвоей. Днем у ее кривых корней скользили бурые ящерицы, а ночью под ее жидкой сенью бесшумно пролетали хищные совы. Часто зимней ночью, когда деревья, занесенные сплошной пеленой снега, трещали от жестокой стужи, сосна слышала голодный вой волков и видела их яркие глаза. Когда ветер стонал и рыдал по вершинам старого мрачного леса, в унылом скрипе сосны слышалась накопленная годами жалоба: «Как скучно, как страшно жить!»

В том же лесу, на опушке, вблизи оживленной дороги у прохладного журчащего ручья красовалась стройная зеленая елочка. Привольно и весело росла она, то ласкаемая горячими поцелуями летнего солнца, то сверкая каждым алмазом своего снежного убора в лунные зимние ночи. С утра до вечера в ее ароматных смолистых ветвях звонко перекликалось пернатое царство, а ночью чутко дремало, дожидаясь рассвета. Дорога, возле которой стояла елочка, никогда не пустела. То и дело по ней тянулись длинные обозы, двигались пешеходы, изредка пролетали нарядные экипажи. Ни от чьих глаз не ускользала красавица елочка. Каждый с удовольствием любовался ею и говорил: «Какое прелестное деревцо», а елочка вместе с ними, трепеща от избытка жизни и ласки, шептала: «О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди!»

II

Светлый жаркий полдень. По пыльной раскаленной дороге бредет усталыми старческими шагами богомолец. Его разбитое тело просит отдыха, обожженные солнцем глаза ищут тени, запекшиеся губы жаждут воды. Завидев приветливую тень елочки, он ускоряет шаги. Еще минута – и берестяной ковшик богомольца уже зачерпывает студеную воду ручья. Старик долго и жадно пьет, не отрываясь от ковшика, и потом сладкая дремота на мягкой и сочной траве охватывает его обессилевшее тело. Чувствует он, засыпая, смолистый аромат тенистых еловых ветвей, слышит над собою точно уходящий вдаль птичий щебет, и губы его умиленно шепчут: «Вся премудростию сотворил…» А елочка, ласково простирая над спящим свой прохладный шатер, точно заботливая мать, склонившаяся над любимым ребенком, баюкает старика тихим шелестом… Благоуханная, теплая весенняя ночь. Точно заколдованный, замер лес, весь облитый, весь посеребренный сияющим небом. Страстная, торжествующая, гремит и рассыпается над лесом соловьиная песнь. И звуки, и аромат, и сиянье, и тени – все слилось в одну общую гармонию весенней любви. Под стройной елочкой прижались друг к другу двое влюбленных. Охваченные красотой этой чудной ночи, они боятся нарушить словом или даже поцелуем ее очарованье. Их мысли, их чувства, каждое биение их переполненных сердец сливается в одном аккорде с весенней гармонией. Молодая стройная елочка слышит и понимает эту вечно юную, вечно прекрасную гармонию и, задыхаясь от счастья, шепчет: «О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди!»

Заяц в сказках предстает чаще всего как положительный герой. В одних повествованиях он – жертва, слабый и беспомощный персонаж, который всего на свете, и особенно в лесу боится. В других он выступает как ловкий хитрец, который, несмотря на страх, способен на храбрые поступки. Безобидный Заяц, питающийся корой деревьев и корнеплодами, – лакомая еда для хищников, в первую очередь, – для Лисы и Волка.

Нет! Уродливая искривленная сосна ничего подобного не видела в своем сыром углу.

Редко, очень редко заглядывал туда человек, а если и заглядывал, то с нехорошими мыслями и недобрым лицом. Приходили иногда в черные ненастные ночи во время проливного дождя мужики-лесокрады, и сосне казалось, что они своими трусливыми воровскими движениями и ухватками – родные братья хищным волкам. Иногда пробирался сквозь чащу бродяга. Преступление и боязнь погони заставляли его искать убежища в этом мрачном месте.

III

Однажды в холодное осеннее утро через серую пелену тяжелого тумана донеслись до сосны незнакомые ей до сих пор оживленные веселые звуки: топот и ржанье коней, звонкий задыхающийся лай собак, возбужденные крики, резкие ноты рожков. Звуки приближались, и сосна вся обратилась в тревожное ожидание. Вдруг из лесной чащи выскочил олень, прекрасное животное на длинных стройных ногах, дрожащее от испуга и бешеной скачки; следом за ним в сотне шагов виднелись собаки, зарьявшие[22]22
  Задохнувшиеся.


[Закрыть] от бега, с красными высунутыми языками. Благородное животное на секунду остановилось у корней сосны. В то же мгновение навстречу ему, прорезав плотную завесу тумана, сверкнул красный огонь. Лес встрепенулся от раската выстрела, и олень, сделав несколько судорожных скачков, повалился на бок. Он дрожал всем телом. В его черных больших глазах, полных слез, выражалось столько страданий, мольбы и упрека, что рука охотника, занесенная над его жертвой, дрогнула пред ударом. Поздно вечером по запаху кровавых следов сбежалась к сосне стая отощавших волков. Они не нашли ничего и завыли, подняв свои головы кверху. Когда же ветер застонал и зарыдал по верхушкам старого мрачного бора, в унылом скрипе сосны послышалась накопленная годами жалоба:

– Как скучно, как страшно жить!

IV

Так шли года. По-прежнему сосна и елочка повторяли свою песню, по-прежнему сосна, склоняясь все ниже и ниже к ядовитому болоту, видела только мрачную жизнь непросветной лесной чащи, по-прежнему елочка радовалась солнцу, теплу, воздуху и простору.

В один сверкающий зимний день на опушку леса пришло два человека в полушубках с топорами в руках.

– Вот славное деревцо! – сказал один из них.

Другой, не говоря ни слова, сбросил с себя полушубок. Блеснул топор… Елочка вся затряслась от сильного удара, и с ветвей ее плавно посыпались хлопья снега. Елочка лишилась сознания.

Вечером она очнулась в роскошном двухсветном зале. Гигантские люстры и бесчисленные канделябры бросали от себя потоки света. Елочка стояла посредине всего этого блеска, украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкающими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пестрых бабочек и рыбок. Вокруг елки сновала под веселые звуки музыки тысячная толпа разряженных детей, с разгоревшимися от восторга глазками, со звонким хохотом и громкими восклицаниями… Детский праздник с каждой минутой становился шумнее и веселее. Дети составили хоровод и с шумным восторгом танцевали вокруг елочки, и она шептала, сияя огнями:

– О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди!..

V

В ту же ночь, когда елочка была царицей детского праздника, в мрачной чаще старого леса произошло ужасное дело: на корявых сучьях уродливой сосны покончил свою печальную жизнь какой-то бесприютный скиталец.

С тех пор это место зовется в народе проклятым, и люди далеко обходят его. Все ниже и ниже склоняется над болотом, покрываясь красной ржавчиной от его испарений, старая сосна; ее листва совсем высохла и пожелтела, ствол стал еще уродливее.

– Как скучно, как страшно жить! – неумолчно ропщет она…

А на месте срубленной елочки вырастают уже молодые свежие побеги.

Александр Федоров-Давыдов
Белое чудовище

I

Ясной холодной ночью на лесной полянке собрались зайчата и взрослые почтенные зайцы, и пошли у них толки да пересуды, жалобы да россказни… Зайчата затеяли было игры, на кулачки драться начали, да на них прикрикнули, и они притихли…

– Плохо дело, братики мои любезные, – сказал старый заяц Корноух, – такая жизнь наша, что хоть ложись и умирай.

– Правильно сказывать изволишь, батюшка Корноух, – всплакалась старая зайчиха, – вон на днях моего зайца волк заел. Сил просто не стало терпеть…

Повесили носы, развесили уши зайцы, – вздыхают, охают от горя неисходного…

Оно и правда, было в лесу жить всякой мелкой зверюге тяжеленько. Уж очень стали преследовать и волки, и лисицы, и медведи. Чуть немного зазеваешься, сейчас кто-нибудь словит тебя, – и конец.

И сколько бедными зайцами слез было повыплакано, сколько зайчат-сирот по лесной трущобе бедствовало, так и описать невозможно…

– Да, – сказал важно дядя Корноух, – братцы мои короткохвостые, – тяжело зайцу бедному на свете живется… Только нечего вам нос вешать, а надо уши настороже держать, потому что надумал я такую вещь, что и волков, и лисиц, и медведей мы пристроим и в обиду себя не дадим!..

Сказал и вдруг задрожал от страха и уши развесил… Из соседних кустов нежданно-негаданно высунулась хитрая волчья морда и пренеприятно оскалила зубы…

– А ну-ка, повтори, любезный, свои слова, – щелкнул зубами старый волк. – Умные вещи приятно послушать.

Зайцы оторопели, сбились в кучку, а дядю Корноуха оставили одного…

– Сударь волк… – пробормотал дядя Корноух. – Какими судьбами?.. На прогулку вышли?..

– Нечего, нечего притворяться-то! Слышал я, как ты тут хвастал, что нас усмирить ты хочешь… Так вот и хочу я узнать от тебя, что означают эти твои слова…

Дядя Корноух тоскливо оглянулся по сторонам: как бы уйти ему куда-нибудь?.. Да волк ему лапой погрозил, и дядя Корноух собрался с духом, махнул лапой на все и решительно сказал:

– Извольте, сударь волк! – сказал он и почтительно кашлянул в лапу, – должен я вам сообщить пренеприятное известие. Дело в том, что едет к нам сюда с далекого холодного моря белый полярный медведь!.. Ростом – огромный, силы – непомерной!.. Глазищи – вот; когтищи – этакие, а заревет – с ног повалишься…

Волк вытаращил глаза, невольно поджал хвост и оглянулся…

– А зачем же он сюда едет?..

Дядя Корноух видел, какое впечатление произведи его слова на волка, осмелел и продолжал:

– А едет он сюда королевство устраивать, и я сам его сюда выписал… Мы у него на службе будем, потому что и он белый, и мы белые!.. Да!..

– Да ведь он ест же что-нибудь, белый-то медведь? Ведь и вас он есть будет?..

– Что вы, что вы, – возмутился заяц, замахав лапами. – Зверь такой важный да строгий, одной рыбой питается… Скушал рыбку, – и довольно… Да разве я стал бы себе на голову чудовище какое-нибудь вызывать!..

– Врешь ты все, – сказал волк, но как-то нерешительно. – Слышал я про белых медведей, точно, сильны и свирепы они. Да с какой стати он сюда пойдет?..

– А королевство-то устраивать!.. – сказал дядя Корноух. – Тут ему жить куда как хорошо будет!.. Да что заранее говорить, подождите, сами увидите. На неделе прибудет и такой порядок по всему лесу наведет, что лучше и не надо!..

Дядя Корноух говорил это так уверенно и твердо, что тоска одолела волка…

– А вот за эти за твои слова, – нерешительно сказал он, – взять бы тебя да за ухо на сосну повесить другим в назидание, чтобы ты не морочил никого!..

– Лапы коротки!.. – усмехнулся заяц, сложил лапы на груди и добавил важно: – Потому я у его королевского величества правой лапой буду!..

– Пошел ты прочь! – заревел обиженно волк. – Что ты меня морочишь?! Убирайся, а не то плохо будет!..

Дядя Корноух только этого и ждал, не простился с волком, бросился в сторону и пошел скакать через пни, бурелом да снежные кочки, – только его и видели…

Той же ночью встретил волк лису и рассказал ей про то, что узнал от дяди Корноуха.

– Да, может, он путает что-нибудь, – сказала лиса, – заяц-то твой!..

– Ты бы посмотрела на него, – герой героем. Я, да я, – мне никто не брат!.. Я такого отчаянного зайца никогда и не видел. Нет, тут дело неспроста, – уныло сказал волк.

– Слышала и я про эти вести, да все не верилось, – сказала лиса. – Разве медведя спросить?..

Михайло Топтыгин в ту ночь был ужасно не в духе. Он опоздал устроить себе на зиму берлогу; теперь дело у него никак не ладилось, и он фыркал на всех и капризничал.

Угрюмо выслушал он весть про белого медведя и коротко сказал:

– А я его съем!..

– Кого это?..

– Да белого медведя!..

– О, чудак!.. Да он, слышь, ты, вдвое больше тебя…

– И весь белый?..

– Белый!.. И зубы – вот этакие, и когтищи – вот какие!..

– А я его все-таки съем!.. – упрямо прорычал медведь.

Так никакого толку от него и не добились, махнули на него лапой и пошли по своим делам…

II

А у зайцев той порой, по совету дяди Корноуха, в глухом потайном месте работа так и кипела. Работали дружно, целой артелью…

Скатали зайцы снежные комья, сложили их грудой и стали лепить медвежье чучело, да огромное, да страшное… Вышло такое чучело, какого никто и не ожидал… Сами зайцы даже сначала испугались того, что сделали, и опасались подходить близко…

– Вот так медведь, – восторгались они, – настоящий король!.. Не то, что наш Михайло Топтыгин. И вид у него совсем другой!..

Дядя Корноух сейчас же поскакал вестовым по лесу, забежал к волку, крикнул ему задыхающимся от радости голосом:

– Изволили прибыть!..

И поскакал дальше. Навестил лису и издалека крикнул ей:

– Король пожаловал!..

А потом завернул к медведю, который все еще хлопотал с устройством берлоги и потому был не в духе.

– Изволили приехать!.. – сказал ему дядя Корноух.

– Кто приехал? – огрызнулся медведь…

– Король Белый Медведь!..

Михайло Топтыгин почувствовал, как что-то дрогнуло у него в груди, и с тревогой спросил:

– А не врешь ты?..

– Извольте к нам пожаловать на лесную полянку. Да поклонитесь королю!..

– Брысь отсюда!.. – зарычал на него медведь, да так свирепо, что заяц положительно не мог понять, как он остался жив.

Однако известие зайца Корноуха задело за живое Михайлу Топтыгина, и он решил пойти посмотреть на невиданное чудище своими собственными глазами.

«А может быть, и подружусь с ним, – рассуждал сам с собой медведь. – Все-таки он свой брат, медведь… Волку да лисе хуже, а я – что ж… И он – медведь, и я – медведь… Только шубы у нас разные».

И он отправился в глухую чащу леса на заячью площадку, нарочно громко кряхтя и фыркая, чтобы тот, белый, не очень уж сильно важничал… И все-таки на сердце он чувствовал какую-то робость и неловкость…

Недаром эти зайцы так расхрабрились, что-нибудь такое да есть у них, какая-нибудь заручка!..

Еще издали услышал он громкое ликование огромной стаи зайцев и вдруг, подняв глаза, обомлел, затрясся и стал на месте, как вкопанный…

На лесной полянке стоял на задних лапах огромный белый медведь, выпучив глаза, разинув пасть и расставив лапы, словно он только и ждал случая, как бы схватить кого-нибудь и подмять под себя…

– А ва-ва-ва!.. – пробормотал Михайло Топтыгин, робко пятясь назад. – Извините!..

Дядя Корноух выскочил к нему и торжествующе сказал ему:

– Ну, что?… Правду я говорил?.. Сегодня лучше и не подходите… Очень сердит!.. А зайдите как-нибудь на днях!..

– Может, вечерком, когда посвободнее, – прошептал медведь зайцу дружелюбно. – Уж ты похлопочи, замолви за меня словечко. Что ж, я тебя никогда не обижал…

– Хорошо, хорошо, – сказал дядя Корноух. – Идите себе домой, я уж все устрою!.. Только теперь ни вы сами, ни волк, ни лиса – лучше и не трогайте зайцев. А то беда будет!..

– Да ну вас, живите, как знаете!.. – сказал медведь. – Мне бы только в берлогу залечь. Так уж я пойду…

– Идите, идите!..

С той поры зайцам стало жить в лесу куда как хорошо и вольно. На лесной полянке вокруг белого медведя нарыли они себе норок в снегу и благодушествовали, как никогда в жизни.

Михайло Топтыгин таких ужасов насказал о белом медведе лисе и волку, что те предпочитали обходить стороной заячий поселок. А сам Михайло Топтыгин наскоро устроил себе берлогу, залег в нее и притворился, что он и устал-то, и расхворался-то, – лишь бы не идти на поклон к белому медведю.

III

Ранней весной как-то вылез Михайло Топтыгин из своей берлоги и пошел бродить по лесу. Бродил, бродил и вспомнил про белого медведя.

«А ну-ка, – думает, – пойду, гляну я на него глазком, – каково-то он поживает!..»

С опаской, озираясь на каждом шагу, замирая от страха, подкрадывался Михайло Топтыгин к лесной полянке, где заячий поселок был.

Осторожно раздвинул он кусты, взглянул на поляну и удивился…

Видит Михайло Топтыгин, что будто бы белое страшилище меньше ростом стало, и морду опустило, и лапы на землю уронило…

Осмелел медведь сразу, почуял в себе силу богатырскую: подкрался к снежному чучелу вплотную, да как хлопнет его лапой, – только снежная пыль полетела…

Навалился медведь на снежное чучело, давай его мять, комкать, зубами кусать…

Встревоженные зайцы бросились врассыпную, отбежали в сторону, сели и засмеялись, хлопая лапками.

– Ай, да Михайло Иваныч!.. Ха-ха-ха!.. Хо-хо-хо!.. Одолел-таки снежное чучело!..

Поднялся медведь, смущенный, сконфуженный, опустил низко голову и побежал рысцой со стыдом к себе в берлогу, и никому в жизни про свою победу геройскую не сказывал…

Лидия Чарская
Царевна Льдинка

На высокой-высокой горе, под самым небом, среди вечных снегов стоит хрустальный дворец царя Холода. Он весь выстроен из чистейшего льда, и все в нем, начиная с широких диванов, кресел, резных столов, зеркал и кончая подвесками у люстр, – все ледяное.

Батюшка царь грозен и угрюм. Седые брови нависли у него на глаза, а глаза у него такие, что, кто в них ни взглянет, того колючим холодом так и проймет. Борода у царя совершенно белая, и в ней словно блестки от каменьев драгоценных запутались, и самоцветными искрами вся она так и переливается.

Но краше бороды царской, краше его высокого дворца, краше всех сокровищ три дочери царя, три красавицы царевны: Вьюга, Стужа и Льдинка.

У царевны Вьюги черные очи и такой звонкий голос, что его внизу в долинах далеко слышно. Царевна Вьюга всегда чрезвычайно весела и танцует, и поет целый день.

Средняя царевна, Стужа, не уступит в красоте старшей сестре, только гордая она и кичливая, ни с кем добрым словом не обмолвится, никому головой не кивнет, и ходит, стройная да румяная, по своему терему, вполне довольная своей красотой, никому не открывая своего сердца.

Зато младшая сестра, царевна Льдинка, совсем иная: разговорчива, словоохотлива и уж так хороша, что при виде ее у самого грозного царя Холода очи загораются нежностью, седые брови расправляются и по лицу добрая ласковая улыбка скользит. Любуется царь дочкой, любит ее и так балует, что старшие царевны обижаются и сердятся за это на царя.

– Льдинка – батюшкина любимица, – с завистью говорят они.

И красавица же уродилась младшая царевна, такая красавица, что другой такой во всем Ледяном царстве не сыскать.

Локоны у царевны – чистое серебро. Глаза – как сапфиры синие и как алмазы самоцветные. Уста алые, как цветок розы в долине, а сама вся нежная да хрупкая, как драгоценное изваяние из лучшего хрусталя.

Как взглянет на кого своими синими лучистыми глазами Льдинка, так за один взгляд этот каждый жизнь свою готов отдать.

Царевны весело живут в своем высоком тереме. Днем они пляшут, играют да дивные сказки старшей царевны Вьюги слушают, а ночью на охоту за барсами и оленями выезжают.

И тогда по всем горам да ущельям такой гул и шум поднимается, что люди в страхе от этого шума спешат из гор и из леса к себе по домам.

Царевнам только и можно ночью из дома выходить. Днем они из терема показаться не смеют, так как у царя Холода и у его дочерей-красавиц есть опасный страшный враг.

Этот враг – король Солнце, который живет в высоком тереме, выше самого дворца царя Холода, и то и дело посылает свою рать на Ледяное царство, то и дело шлет свои Лучи узнать-изведать, как легче и лучше победить ему непобедимого врага – царя Холода. А вражда у них давнишняя, старая. С тех пор, как выстроен хрустальный дворец на утесе, с тех пор, как стали пчелы за медом в долинах летать, с тех пор, как цветы запестрели в лесу и в поле, с тех пор и поднялась между царем Холодом и королем Солнцем эта вражда не на жизнь, а на смерть.

Строго-настрого блюдет царь Холод, чтобы лукавый король не проник как-нибудь в его царское жилище, не сжег своим роковым огнем и дочерей его, и самый дворец из хрустального льда.

День и ночь стоит стража на карауле вокруг царского дворца, и строго приказано ей следить, чтобы ни один из Лучей-воинов короля Солнца не проник сюда. А царевнам накрепко запрещено выходить днем из дворца, чтобы как-нибудь ненароком не встретиться с королем.

Вот почему день-деньской, пока страшный король гуляет по своим и чужим владениям, царевны-красавицы сидят в терему и нижут ожерелья жемчужные, да ткут алмазные пряжи, да слагают дивные сказки и песни. А придет ночь, золотые звезды усыплют небо, ясный месяц выплывет из-за облаков, тогда выходят они из хрустального терема и скачут в горы гонять барсов да оленей.

Но не все же царевнам за барсами и оленями гоняться, да звезды считать, да алмазные нити выводить, да дивные песни и сказки складывать.

Пришла пора замуж царевен выдавать.

Позвал царь Холод всех трех дочерей к себе и говорит:

– Дети мои! Не все вам в родном тереме сидеть под крылышком отцовским. Выдам-ка я вас замуж за трех прекрасных принцев нашей стороны, трех родных братьев. Тебе, царевна Стужа, дам в мужья краснощекого принца Мороза; у него несметные богатства из подвесок и украшений драгоценных. Несчетными сокровищами наделит он тебя. Будешь ты самой богатой принцессой в мире… Тебе, царевна Вьюга, дам принца Ветра в мужья. Он не так богат, как его брат Мороз, но зато так могуч и так силен, что в могуществе и силе нет ему равного в мире. Он будет тебе добрым защитником-мужем. Будь покойна, дочка… А тебе, моя любимица, – с ласковой улыбкой обратился старый царь к младшей дочери Льдинке, – дам я такого мужа, который подходит тебе больше всего. Правда, он не могуществен, как принц Ветер, и не богат, как принц Мороз, но зато отличается несказанной, безграничной добротой и кротостью. Принц Снег – твой жених нареченный. Все его любят, все почитают. И недаром всех-то он приласкает, всех прикроет своей белой пеленой. Цветы, травы и былинки чувствуют себя зимой под его пеленою точно под теплым, пуховым одеялом. Он добр и ласков, кроток и нежен. А доброе, ласковое сердце дороже всех могуществ и богатств в целом мире.

Низко-низко поклонились старшие царевны отцу, а младшая надула губки, нахмурила брови и процедила сквозь зубы недовольным голосом:

– Нехорошо ты придумал, батюшка-царь. Самого незавидного жениха мне, своей любимой дочери, выискал. Что толку, что добр принц Снег и ласков, когда он не может ни подарить мне драгоценных уборов, как Мороз сестрице Стуже, ни побиться на смерть, как принц Ветер, с врагами и всех своею силою одолеть. К тому же его старшие братья над ним такую силу взяли! Ветер его по своему желанию кружит, вертит, а принц Мороз одним мановением руки может к месту приковать, и без его разрешения бедный принц Снег не в состоянии и двинуться.

– Так это и хорошо! – произнес царь, нахмурив свои седые брови. – Принц Снег – младший из братьев, а покорность старшим – это одно из лучших достоинств молодого принца.

Но царевна все свое твердит:

– Не люб мне принц Снег, батюшка, не хочу идти за него замуж!

Рассердился, разгневался царь Холод. Дунул направо, дунул налево. Заскрипели льды-ледники, захолодела земля. Все пушные звери со страху попрятались в норы, а старый горный орел вскинул крыльями, да тут же и замер в воздухе.

А царь Холод как загремит своим грозным голосом на младшую дочку:

– Что ты понимаешь, Льдинка? Лучше мужа тебе самой не сыскать. И не смей упрямиться! Иди в свой терем и приготовься к вечеру как следует встретить жениха. На сегодняшний бал во дворец приглашены мною все три принца.

Горько заплакала царевна, но не посмела ослушаться царя-батюшку и, поникнув головою, поплелась в свой терем.

Села царевна в уголок, серебряные слезинки из синих глаз роняет, и тут же эти слезинки в прекрасные бриллиантовые капельки на щеках ее превращаются.

Собрала бриллиантовые слезинки в пригоршню царевна, смотрит на них и думает: «Вот сокровища, которые я должна собирать теперь, потому что у моего жениха ничего нет, и я собственными слезами должна создавать себе богатство».

Глупенькая царевна! Она не знала, что не богатство составляет истинное счастье каждого существа.

И вдруг видит царевна, что чудными огнями заиграли у нее на ладони бриллиантовые слезинки. Она испуганно подняла голову и увидела, что в окно ее терема глядит красавец мальчик, такой светлый и радостный, какого она не видела никогда.

– Кто ты?! – вскричала царевна, вскакивая со своего места и подбегая к окошку.

– Я слуга одного молодого короля, который хорош, как день, могуч, как горный орел, и богат, как три царя Холода, вместе взятые.

– Богаче, чем мой отец и принц Мороз даже? – вскричала изумленная царевна.

– Куда перед ним твой принц Мороз! – насмешливо произнес мальчик. – Принц Мороз просто нищий перед нашим повелителем.

– А как зовут твоего короля? – поинтересовалась красавица.

– Его зовут король Солнце! – произнес гордо мальчик.

Едва только успел он выговорить эти слова, как царевна с криком отодвинулась от окошка и, в ужасе закрыв лицо руками, произнесла:

– Уйди! Уйди! Я знаю, кто ты! Ты мальчик Луч, один из тех, которых посылает король Солнце войною на наше царство. Как ты осмелился и сумел проникнуть сюда, когда вокруг нашего дворца стоит стража?

Мальчик Луч только усмехнулся в ответ своими сверкающими глазами.

– Все ваши теперь заняты приготовлением к балу. Ваши стражи, Зефиры, разлетелись в разные стороны с приглашениями гостей. Я воспользовался этим и как самый маленький из слуг моего короля проникнул к твоему терему. Что скажешь ты на это, царевна Льдинка?

– Скажу одно! – гневно топнув ножкою, вскричала царевна. – Скажу одно: твой король – заклятый враг наш, и я сейчас крикну стражу, которая прибежит схватить тебя.

– Не торопись, царевна! – произнес мальчик Луч в ответ спокойным голосом. – Ну, схватишь ты меня, а потом что? Будешь кружиться, как глупая козочка, на балу с твоим женихом Снегом, и то, если ему позволят кружиться старшие принцы Мороз и Ветер. А потом отдадут тебя замуж за бедного принца, их младшего брата, и проживешь ты свой долгий век, не видя ни роскоши, ни могущества, ни богатства, ты, самая красивая из царевен. А в это время твои сестры прославятся через своих мужей. Их ждет богатство и могущество.

– Ах, правду ты говоришь, мальчик Луч, – произнесла Льдинка, – истинную правду.

И она печально поникла своей прекрасной головкой.

«Царевна Льдинка» – грустная сказка русской писательницы и актрисы Лидии Чарской (1875–1937), которую называли «голубой феей», и чьи книги в начале ХХ века были чрезвычайно популярны. Но при советской власти их перестали публиковать из-за христианской направленности большинства произведений автора, а прежние ее книги изымались из библиотек. Последние годы, живя в Ленинграде, Чарская голодала и была такой же грустной и несчастной, как и большинство героинь ее сказок. Она и сама растаяла, но не под лучами солнца, как ее героиня Льдинка, а в огне социалистических преобразований.

Мальчик Луч долго молча смотрел на нее. По лицу его промелькнула лукавая улыбка.

– Не тужи, красавица Льдинка! – произнес он самым ласковым голоском. – Я недаром проник в твой терем. Я прилетел сюда с целью посватать тебя за такого знатного жениха, такого богатого, что твои сестры лопнут от зависти, узнав про это. Хочешь быть женою самого короля Солнца, моего господина?

Царевна Льдинка даже замерла от ужаса, услышав это. Она долго не могла произнести ни слова, а когда заговорила снова, то голос ее дрожал от волнения и страха.

– Нет, нет. Король Солнце наш враг. Недаром мой отец, царь Холод, всячески скрывает всех нас от него. Солнце только и ищет случая погубить нас, – заключила она с трепетом.

– И ты веришь этому, маленькая царевна? – звонко рассмеялся Луч. – Все это вздор: король Солнце лучший из царей вселенной. Он заботлив и ласков, как нежная мать. Если царь Холод не хотел, чтобы вы познакомились с ним, так это оттого только, чтобы ты и сестры твои не увидели, что сам он, могущественный ваш повелитель и отец, куда слабее великого короля Солнца…

– Так вот оно что! – задумчиво произнесла царевна. – А я думала… Отчего же он воюет с батюшкой? – внезапно высказала она мелькнувшую мысль.