Текст книги "Это Родина моя"

Дедушкин буфет

Утром бабушка хлопотала на кухне. На плите стоял узкий кофейник с длинным носиком, и в нём закипал кофе.

Каждое утро дедушка начинает завтрак с принятия этого ободряющего напитка. Вот дедушка уже сидит за столом перед буфетом и ждёт завтрак.

– Скоро кофе будет готов, – говорит он мне, – садись скорей за стол.

Одетая, я причёсываюсь перед бабушкиным зеркалом и тороплюсь на кухню.

На столе уже стоят чашки и сахарница. Я сажусь и жду кофе, невольно рассматривая посуду. На ней какие-то заманчивые рисунки. Но рядом со мной чашка с синей надписью и нарисованным молодым франтом.

– «Статен телом, а хорош ли делом», – говорю я, – написано на моей чашке.

– Читать ты научилась, а что означает, понимаешь? – строго спросил дед.

– Конечно, понимаю, здесь вопрос стоит.

– Вот тебе и вопрос: «Хороший молодец на чашке или плохой?»

– Раз он молодец, значит, хорош, – замялась я в ответ.

– Это как знать. Бывает не так всё.

– Ну что разговариваете, доставайте хлеб, – потребовала бабушка.

Дедушка подошёл к буфету. Под высокой полкой, на которой за матовым стеклом хранились мука и крупы, дед открыл широкую дверцу. Там, на круглом блюде, лежал хлеб. Дед достал его и нарезал.

– Маслёнку доставай, – сказал он бабушке.

Та открыла холодильник. Холодный брикет сливочного масла лежал в маслёнке под стеклянной крышкой. Она поставила маслёнку на стол и подала нож.

Я невольно смотрела в сторону буфета. Там, за другой дверцей, я знала, есть конфетница. Дед каждое утро пьёт кофе с шоколадными конфетами или пирожными. Ах, какое это лакомство! И я ждала, словно сюрприз, когда же дед достанет сладкие конфеты. Но он спокойно резал хлеб для бутербродов.

– Знаешь, как вон та картина называется возле буфета, где чайный гриб стоит? – не торопясь, спросил дедушка, указывая на картину.

– Какая-то барышня там нарисована с подносом. А как картина называется, не знаю.

– Это не барышня, хотя одета красиво, а кофейница. Видишь, у неё фартук. Это картина называется «Шоколадница».

– Да и чашечка на подносе особенная, двойная, специально для кофе… – сказала бабушка. – Красивая девица.

– Это кто нарисовал? – спросила я.

– Какой-то западный художник, наверное, немец, не помню. Но там, на картине, написано, – сказал дед.

– Значит, такие кофейницы в Германии были?

– И не только. И в России тоже кофе подавали господам. А раньше этот напиток был только для придворной знати.

– Да. И кофе подавали только красивые девушки, – сказала бабушка, – покажи ещё коробку.

– Какую?

– Да куда чай пересыпали.

– А-а-а, с чаем…

Дедушка снова подошёл к буфету и достал оттуда большую жестяную коробку с разноцветными старинными надписями с «ятью» на конце слов.

– Вот здесь были шоколадные конфеты. А на коробке, видишь, реклама ещё дореволюционных российских кондитерских фирм. Читай, – сказал дед и поставил передо мной разукрашенную коробку.

– Ну что, давайте чашки, – сказала бабушка и разлила горячий кофе.

– Здесь крупно «Эйнемъ» написано, – сказала я, – он кто, тоже немец?

– Да, он из Германии, но в России открыл кондитерскую фабрику. Поэтому его марка российская.

– А Абрикосов? От абрикоса назвался?

– От абрикосового желе, которое выпускал поначалу его кондитерский предприниматель.

– Откуда ты знаешь?

– В таких коробках обычно оставляли вкладыши с историей. Вот кофейню Вольфа и Беранже любил посещать Пушкин. Я это хорошо помню тоже из истории, – сказал дедушка.

– А, вот, вижу этот небольшой дом с вывеской на фотографии.

– А сейчас кофе продают «Арабика» в маленьких баночках, – сказала бабушка, – я его и сварила. Вот баночка.

Бабушка показала жестяную баночку, на цилиндрическом корпусе которой были изображены какие-то чёрные человечки.

– Это на ней кто, папуасы? – спросила я.

– Индейцы, наверное. Родина кофе – центральная Америка, и первыми кофе нашли индейцы.

– Дед, ты про конфеты забыл. Доставай к столу, – сказала бабушка.

Дедушка снова открыл буфет и достал круглую хрустальную конфетницу. Много конфет в разноцветных глянцевых обёртках лежало в ней.

– Любишь шоколадные конфеты? – спросил дедушка.

– Угу, – сказала я, испытывая нетерпение, и взяла одну.

Пышные розы были нарисованы на голубом фантике с надписью «Балет». Я развернула конфету и откусила её.

– Внутри пралине, – сказал дедушка, – а сверху оно облито шоколадом.

– Да, дедушка много знает, – вступила в разговор бабушка, – ты бери и просто ешь. Вот «Маска», «Бабаевские», «Вальс».

Она достала ещё конфету и дала её мне. На фантике была изображена танцующая пара мужчины и женщины, и мне почему-то стало жалко его раскрывать.

– Это любовники? – спросила я, показывая конфету.

– Да танцуют просто. У-ух! – сказала бабушка.

– А вот эти, желейные, будешь? Конфета – мечта пенсионера, – сказал дедушка, развёртывая свою конфету.

– Как мечта?

– А вот так. На старости есть чему порадоваться. А ты особо не балуй с ними, а то станешь такой, что в дверь не пройдёшь.

– Я не такая, – обиженно проговорила я, – и много не ем.

Но, выпив кофе, я всё же незаметно спрятала одну шоколадную конфету в карман и, вежливо поблагодарив за завтрак, ушла с кухни.

О чём чирикал скворец

Весной из леса всегда прилетали скворцы в сад и заводили в скворечнике птенцов. Сколько радости их было в том, что есть свой собственный дом-скворечник, а в саду всего полно и в избытке: червячки, козявочки, а из-под каждой былиночки проглядывает семечко. Летают скворцы в густой листве, чирикают, будто спорят о том, что есть что и из чего выбирать более значимое и самое важное.

– Чир-чирик, – вылущивает скворец соринку, как санитар, хочет, как доктор-учёный доискаться до сути, до самой сердцевинки уснувшего семечка.

Летают, шебаршат в ветвях отдельной группкой чёрные пташки, будто о чём-то совещаются, принацеливаются. О чём их щебет? Может, они так нетерпеливо ждут, когда вишня созреет? Вот тогда такое раздолье настанет для них!

Чирикают скворцы каждый день, такая забавная ритмичная у них песня, будто приглашают к участию, по саду погулять, где веточку надломленную убрать, где цветочек подтянуть или смахнуть пустоцвет.

Только в саду дела посерьёзнее: уход за грядками, косьба. Тут и сам, как точный скворец, приметишь, где моркови поровнее прорастать, какие перья у лука подрезать, куда кудри гороха подпустить.

Но вот кроме всего прочего на грядках стали подниматься два подсолнуха. Видно, скворцы-помощники занесли семечко с собой. Одна благодать, как подсолнухи стали расти с божью помощью. Не только рука человека умножает.

Сколько ни сажал хозяин голубику и жимолость, а только цвела она без толку. Долго терпел и ждал хозяин хоть какую-нибудь пользу от кустов. Только со временем, когда разрослись они в несколько кустов, почувствовали недюжинную они силу и стали давать плоды.

Поистине, чудеса творит большое удовлетворение: будь то знакомый запах обильного цветения или радостное щебетание скворцов. Такой он язык, творящий созидание.

Играй, лес, свою балладу

Тёмное небо пухло от известий о бедствиях, и люди искали, где им спастись от сильных полевых разрядов. Оставалось набрать скорость и исчезнуть в длинном туннеле, трассе, ложбине, просеке, лесу… куда хотите. Может, зарыться под пень, лечь под упавшее дерево, дойти до заросшего оврага, где рядом давно обвалились землянки семидесятилетней давности. Войти в Гефсиманский сад и обрести Царство Божие. Оно оказалось здесь, передо мной, в лесу, рядом с моим домом.

Вот дерево. Оно превратилось в молящегося человека, к небу простёрло ветви-руки. И замерло немое восклицание «О Боже!». Оно стало воплощением, существом, плотью во крови.

Маленькие дубки, что радиовертолеты, разрослись под ногами. И их уже обсыпали желуди. Август!

«Да минует чаша сия!» Весь день читали об этом притчу. 17 августа.

Точно бараньи головёшки, валяется мусор от пикника и плавает в пруду. Какой это оставил дурак? Пусть уходит. Оставаться здесь нельзя. Рядом корень «Драконья лапа» – предупреждение «Нельзя! Укройся».

Что-то щёлкнуло, щепка, глаз моргнул, бровь дёрнулась. Вот дерево со смещённой корой. Тяжело. Вздыхаю, словно потеряла ключи. Старый пень раскорячился в корнях, как изворотливый джокер. Он лукавит: Джек, Джонни, джонка, прокатимся.

И дерево «Тяни-толкай» смеётся:

– Зачем вам ленинизмы? Поворот обратный.

Голубая коляска стоит в моих глазах. В такой я качалась в младенчестве, василькового цвета.

Большая берёза вместе с тоненькой, маленькой берёзкой «Мама и дочка». Деревья шлют лесную телеграмму. Солнечный круг падает на них.

Вот пень из пяти сросшихся деревьев – площадь искусств. В этом деревянном театре выступают Флора, Фауна и Диана вместе с деревянными подпевалами.

Хочется осесть и деревьям, от тяжести у корней прогибаются их «нижние суставы».

Не всем удаётся устоять. Особый покрой нужен. Вот берёзка приодела юбку «крепкие ножки» и стоит ровненько.

Даже в тихом лесу интрига. Трёхствольный дуб так и расщеперился в шахматном порядке, как буква «Щ».

Играй, лес, свою балладу.

Улыбка Чеширского Кота

Кате мама сказала:

– Пойдёшь гулять в сад, цветы руками не трогай, тем более не рви.

– А нюхать можно? – спросила Катя.

– Можно, но очень аккуратно.

Девочка вышла в сад и остановилась у цветущего куста шиповника, разглядывая пышный цветок. Белая розочка так и глядела прямо на неё. Катя вспомнила мамин наказ цветы руками не брать и спрятала свои ручки за спину. Чуть принагнулась к белому цветочку и принюхалась. На неё повеял густой аромат белой розы. Катя даже зажмурилась, чтоб запомнить этот запах. Но тут злое и деловое жужжание пчелы, залетевший в этот миг в пышные лепестки, насторожило её. Катя открыла глаза и ужаснулась – пчела копошилась в самой сердцевине розочки, просыпая с её глазка жёлтую пыльцу.

– Что она делает?! – воскликнула Катя. – Глазок совсем останется лысенький.

Но подул холодный ветер, и Кате стало страшно. Она побежала на скамейку, чтоб там спокойно посидеть на солнце. Какие-то сухие корни преграждали ей путь, цепкие ветки цеплялись к её платьицу. Злые колючки приставали к её белым носочкам. От страха Катя остановилась, затаив дыхание. Её маленькое сердечко сильно билось. Полетели сухие семена ей на голову. Катя посмотрела вверх на высокое небо. И вдруг к её ногам кто-то шмыгнул. Катя подумала: «Наверно, это змея. Она меня сейчас укусит. И я, конечно же, умру. И больше не будет на свете такой девочки Кати».

Катя закрыла глаза, замерла на секунду, приготовившись к роковому концу. Но ничего не произошло. Она медленно открыла глаза, посмотреть, что там за змея. Но у ног её оказался большой толстый Чеширский Кот. Совсем не страшный. Он широко улыбнулся, оттопырив в стороны усы.

«Кажется, меня кто-то ругал», – подумала Катя и решила, что это делал этот толстый кот.

Кот встал перед ней, повёл хвостом, словно рукояткой старого оружия, что Катя даже отшатнулась.

«Ну и котище! Откуда такой вообще взялся дикий охранник леса? Мне теперь отсюда не уйти. Так и буду стоять возле этого корявого корня. А то этот “дикарь” меня ещё загрызёт», – подумала Катя.

– Мяу-у! – железным голосом ошарашил Катю кот, как будто скрежетал металл по стеклу.

– Мне это совсем не нравится, – сказала Катя и решила сбежать от кота.

Но он вытянул свои лапы, показав круглые набивные перчатки, и сказал:

– Бокс! Защищайся!

– Я не люблю биться, – ответила ему девочка, шагнула в сторону и скорей побежала домой.

– А что ты? – спросил Чеширский Кот, встал у дерева, почесал свои когти и спрятал «боксёрские перчатки».

Катя прибежала домой и села за стол. Мама тем временем раскатывала соченики для пельменей. Маленькие катышки придавливала пальцами и перемешивала их с мукой, точно бочонки из «Русского лото». Потом она взяла скалку и стала так быстро раскатывать, будто заработал ткацкий станок.

– Кс-ст, к-кст, – шуршала скалка.

И Кате стало казаться, что скалка подзывает того толстого кота, что повстречался ей в саду.

«Как же зловеще кричал тот толстый кот», – думала Катя и жмурилась. Лицо её то бледнело, то розовело, будто менялась погода на море, и ей казалось, что толстый кот её всё равно найдёт. Придёт к ней ночью, вонзится в неё острыми когтями и съест её сердце. Кате чудился его дикий чудовищный крик. Она сидела тихо в своём уголке, чтоб злой кот не смог её обнаружить, хотя он был где-то далеко-далеко. Катя чувствовала, что его когти и острые зубы могут добраться до неё и похитить её сердце.

Катя решила, надо убрать всё острое и колющее, чтоб ничто не могло подавать повода к соблазнам дикого кота. Но злая котиная усмешка, выражавшая «А что ты?», как твёрдое правило, снова стала о себе напоминать.

«Куда, куда теперь мне бежать?» – думала Катя и совсем ничего не могла с собой поделать. Она посмотрела в высокое чистое небо, где тонкие облачка вдалеке уходили за горизонт, и решила:

– Вот бы и Чеширский Кот так же мог, как то белое облачко.

Облачко остановилось, стало растягиваться в обе стороны, как большая широкая улыбка. Она была совсем без зубов и рта. И Катя увидела в ней глаза Чеширского Кота.

Дед-бородед

Странная картина вырисовывалась передо мной, когда я набрела в лесу на высокий сруб дерева, похожий на версту, и рядом с ним лежали разбросанные перья ястреба. «Порвали птичку» – так говорят охотники. Как могла дерзнуть рука?! Хотя птички там, у пня, самой уже не было. Её ощипали, и перья валялись, как разворошенный муравейник. Кто-то строит планы здесь, в укромном месте, где никого, если только кто и шпыняет в траве, то мышь, бурундук, а может, и змейка. Живности много. Все вокруг залегли, как в тихий час.

У меня глаза стали закрываться, то ли пух полетел, то ли солнце посветило в глаза, то ли мне захотелось лечь и уснуть. Я закрыла глаза, и что-то кольнуло меня. Нет – засыпать нельзя, так же как и высовываться, иначе на что-нибудь напорешься, как на штык. Лучше самой быть как штык.

Я вышла на тропинку, и прямо на меня захромал старикан с длинной бородой. Он шёл, чуть опираясь на кривую палку. И я подумала, какой непонятный кривенький дед. Тут он неожиданно повернулся ко мне, глянул в самое лицо, и я воскликнула от удивления:

– Ах!

Под ногой трухнула сухая палка, как старая дверь.

Я подумала, это неслучайно, увидеть непонятного старикана в лесу – это определённый знак.

Дед был и в самом деле странный: с выпученными глазами, лысый, с седой бородой, которая подгибалась, как свёрнутый лист, и седые волосы кучерявились и блестели, как белая смятая бумага, калька.

Что за дед-бородед? Я побежала скорей от него в кусты, и листья зашелестели под ногами у меня. И вдруг я наткнулась на выкорчеванное с корнями дерево из земли. Корни его были чёрными и кривыми, точно скопище змей, и мне стало страшно. Куда только меня не вывели кривые тропки. Уж лучше выйти на полянку. Только я подумала об этом, как из-под ног выскочила большая лягушка и прыгнула так далеко вперёд меня, как прыгун в длину.

Ей бы специально песок. Я остановилась как вкопанная, не решаясь сдвинуться с места. Нет, скорей из леса! «Порванная птичка» – роковой знак. Рядом упала радуга, как спортивный флажок, и я сказала себе: «На старт!»

Большой рассказчик

Когда я вхожу в лес, будто читаю занимательную книгу историй и загадок. И деревья, как силуэты легендарных героев, стоят и ждут, когда лесной конферансье объявит их номер.

Непредсказуемо, как сказка, о которой совсем нельзя предположить, что же в ней было загадано. Но я тороплюсь в лес, и он укрывает меня за листвой давно прошедших и уже знакомых историй. В той стороне живут белки, в другой – в зарослях «куропатят» стаи дроздов-слётышей. Они, точно в птичнике, сидят низко на ветках и в траве и выскакивают неожиданно оттуда с пронзительным криком или слетают с веток дружной стаей в траву. Поэтому их и называют слётышами из-за низкого полёта, напоминающего чем-то куриный. И словно открываешь книгу леса и начинаешь читать знакомые истории. И лес становится совсем не страшный, а знакомый и родной, как тропинка к дому.

Его истории хочется читать и перечитывать. И будто подтверждая их, по тропе друг за другом идут и идут люди с собаками. Но я хочу узнать и открыть новую историю и схожу с тропинки в густой лес, где меня ещё не знали.

На поваленных берёзах вырос размером с подкову древесный гриб-чага и топорщится, словно копыто.

Рядом все деревья «наштампованы» этими «шальными копытами», словно «грибные лошади» устроили здесь свой бал – шальные скачки. И лежит дерево, лежит, как старая балка давно забытого лесного дома. Много поваленных пеньков с опятами, выкорчеванные деревья с кривыми корнями, вырванными из земли, оставившими в ней ложе – «логово медведя». Так и тянет прилечь на бок туда и укрыться, как на диване, от ветра. Но нет его.

Зато много пеньков с опятами. И я начинаю пляску-присядку, точно хромой медведь, собирая их.

Вот пень выставил свой корень-носок и показывает им, как щедро наросли опята. Вот ещё и ещё. Точно медведь, играющий на своей волшебной коряге, как на станке, настроил гармонию. И похожие станки-коряги с опятами выстроились вокруг тебя. Хоть пляши с ними.

Ухожу дальше в лес. Там подножку поставил пень с поганками, ложными опятами. Я их сразу опознала. Меня не проведёшь. Я вижу и не возьму их к себе в сумку.

Выхожу из оврага. Глубоко в зарослях орешника висит старая деревянная кормушка треугольной формы.

– Ну, как настроение? – будто хочет спросить дятел, севший задавать новый темп своим стуком тому, кто встретил и услышал его.

Возьмите с собой новый лесной рассказ, облегчив своё сердце. Их целая бездна в лесу. И лес легче вздохнёт вместе с вами.

История синички

Это было в крепкие крещенские морозы. И многих обрадовало, что после нежданной рождественской оттепели пришла настоящая русская зима. Двадцатиградусный мороз, яркое солнце, приободряющее в том, что годовой оборот Земли вокруг Солнца повернул в сторону лета. День теперь прибавлялся. Но зима вошла в полную силу, показывая торжество снега и мороза.

Всё-таки холодно. В более тёплые дни на горке на ледянках катались дети, а сейчас и нос боятся высунуть на улицу.

Но с собаками надо гулять. Чёрный шпиц Смайлик так любит снег, что когда выходит гулять, то кувыркается в снегу, как на постели, ест это белое чудо, залипающее в чёрные его усы и тающее на языке, как мармеладинки или халва.

Но как ни веселись, мороз попугивает. Вот уж какая собачка пробегает, поджимая свои лапки, чтобы хоть как-нибудь их отогреть на весу.

Где бы погреться, думает и ворона, ища, чем бы утеплить своё гнездо. Увидев пушистый круглый хвост пекинеса, её глаз явно наметил цель, куда клюнуть и выхватить кусок шерсти для своего гнезда. Ворона погналась за пекинесом, который присел ненадолго по своей надобности. Но пекинес себя в обиду не дал, быстро отбежал в сторону, не дав вороне посягнуть на его красоту. Ей же стало досадно, что такой «утеплитель гнезда» ускользнул прямо из-под её клюва. Ворона каркнула и отскочила.

Я шла в сторону леса к кормушкам, куда собирались белочки и птицы. Кормушек было семь или восемь, все самодельные из досок и полиэтиленовых пакетов, банок, и две – уже готовые. В них всегда собачники оставляли корм для лесных обитателей.

Сейчас холодно и птички попрятались. Это раньше они собирались стайками, громко щебетали и порхали у кормушек, белочки играли друг с другом и громко приветствовали цоканьем приходящих.

Я, как обычно, подошла к кормушке и подсыпала горсть семечек. И тут рядом со мной что-то упало. Я нагнулась – это была замёрзшая синичка. Совсем окоченела, и даже висящее сало на дереве не помогло ей. Видно, синичка осталась одна, и горячие игры стаи её не согрели. Я положила её в ладошки и подула на неё своим тёплым дыханием. Птичка слабо моргнула.

«Ещё жива, – подумала я. – Но как же так? Она мёрзнет оттого, может, что плохо поела. Такие морозы и человеку трудно переносить: сужаются сосуды, стынут глаза и болит голова».

Я положила птичку в кормушку. Может, под крышей ей станет теплее, она отойдёт и улетит к своим пернатым братьям. Надо им как-то держаться вместе, чтобы не пропасть. Закон природы: умирают поодиночке, а вместе – сила.

Синичка лежала в кормушке и слабо моргала.

– Во всяком случае, тебя никакие кошка или собака не загрызут. Лежи здесь, – сказала я синичке.

Я ушла и решила, что завтра приду и узнаю, что стало с моей бедняжкой.

Но завтра её уже не было. Наверное, согрелась, пришла в себя и улетела. Буду думать самое лучшее о синичке.