Текст книги "Сокровища современной литературы"

 
Я время! Я время!
Пиши, поэт, обо мне!
Пиши о своём времени!
Не можешь остаться в стороне —
Пиши сейчас, не повремени́.
 
 
Вы все киваете на меня,
Прикрывая свои деяния,
Так, мол, было такое время!
Наносите родным страдания,
Обвиняете почему-то меня!
 
 
Я – неисследованный поток,
Пространство – моя обитель,
Где исток мой, а где сток,
Земли ни один обитатель
Никогда не может знать
И не запасаться мной впрок!
Меня можно лишь ощущать,
Как воздуха последний глоток!
 
 
Своими делами и деяниями
Вы сами наполняете меня.
А нередко, и злодеяниями
Наполнившись, обретаю смысл я!
Перетекаю в прошлое,
В людской памяти тая!
 
 
Когда друг друга с пути сбиваете,
Часто беспощадно убиваете,
Страны, города уничтожаете!
Тогда становлюсь я временем —
Истории тяжким бременем!
Ваш светлый или грустный лик —
Моего данного отрезка облик.
Без ваших деяний и событий
Я чист. Меня нет, я просто блик!
 

 
Стоят девчонки, стоят в сторонке,
 платочки в руках теребят,
Потому что на десять девчонок
по статистике девять ребят…
 

(куплет из песни)

 
Отправляется
С запасных путей
Зеков эшелон.
Направление —
Дальний Восток,
Дальстрой.
Слышен колёс стук:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Размеренный, непрерывный:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Всем слышится:
Дальстрой, Дальний Восток,
Дальстрой, Дальний Восток!
За составом текут
Реки слёз!
Из материнских глаз
Берут исток.
Стекают в маленький
Цветастый платок.
Не прерывается колёс
Размеренный стук:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Дальстрой, Дальний Восток
Дальстрой, Дальний Восток!
Теребят пальцы женщин
Цветастый платок,
Весь вымокший от слёз,
Не оставивший им
Ни мечтаний, ни грёз.
Эшелон прибыл,
Через месяц – другой,
На Дальний Восток!
А в руках у матерей —
Просолённый платок!
 

Светлана Самойлова

Артистка театра, телеведущая, творческая натура, поэтесса, музыкант. Стихи писала с детства. Пишет только по вдохновению! Поэтому свои произведения называет так: зарифмованные мысли души. Стихи у автора – на любую тему, в том числе для детей, есть начинания и в прозе.

Больше всего любит писать о жизни с точки зрения философии, о любви и о природе, которая, по словам автора, очень вдохновляет на написание пейзажных лирических зарисовок.

Сейчас творческая биография представляет собой участие в 80 коллективных сборниках от различных издательств РФ. Выпустила первый авторский сборник стихов под названием #УСВЕТЫКАКУПОЭТА. Под этим же тегом публикует свои стихи в соц. сетях. Ведь для того, чтобы стать истинным поэтом, нужно ещё многому учиться и совершенствоваться, а главное – раскрыть все свои таланты и сформировать уникальный творческий почерк, подобно тому, как опытный ювелир создаёт уникальную огранку алмазу.

 
Я так хочу жить в домике у моря
и слушать гомон чаек в тишине,
не знать всех бед, страданий, боли, горя,
а счастье, радость были бы по мне!
Проснувшись, улыбнуться солнцу на восходе,
ему, как другу, подмигнуть, взбодрясь…
День провести свой на мажорной ноте,
дружить с волной кудрявой, веселясь!
Забыть о всех заботах и делах на время,
мечтать о новом, неизведанном никем,
в себе взрастить добра, любви, надежды семя
и спрятаться в том доме от проблем!
И будет дом мой разрисован яркой краской:
зелёной, жёлтой, красной, голубой,
и потечёт в нём жизнь волшебной сказкой,
её расскажет на ночь мне прибой!
А слушать моря шум я так люблю в ракушках,
тот звук меня расслабит в тишине,
споёт мне море песнь свою на ушко,
и видится маяк в моём окне!
Он так красиво ночью полыхает,
воспоминанья будит он о том, о сём…
От всех пейзажей моря сладко засыпаю,
чтоб наслаждаться уже новым днём!
 

 
Танцующая под дождём,
Она была в красивом платье,
И силуэт, облипший в нём,
Дождь заключал в свои объятья!
Промокшая насквозь до нитки,
Из глаз её катились слёзы,
И стали тщетными попытки,
Обещанной любви прогнозы!
Но верила, что солнце снова
В душе надломленной засветит,
И скинет той любви оковы,
Которой много лет уж бредит!
Что смоет дождь следы от боли
И обезболит, как таблетки,
И вырвется она на волю,
Как птица вылетит из клетки!
И танцевала она страстно,
В ней били молнии разряды,
К ней подходить сейчас опасно:
Летят энергии снаряды!
Всю боль тем танцем выпускала
Из сердца, из души, из тела,
Когда же танцевать устала,
С дождём она тогда запела!
 

 
День к вечеру накинет чёрный фрак
и сдастся в плен коварно-тёмной Ночи,
а Ночь наденет месяц, как для сна колпак,
с галантным Днём нагая танцевать она захочет!
 
 
Их в хороводе тучи в небе закружат,
стоит в сторонке только облако тумана,
от умиления над ними звёзды задрожат,
а Ночь и День от танца – словно пьяны!
 
 
Продлится танец их до утренней зари,
когда им Солнце время на часах своих покажет,
и заключат они друг с другом тайное пари,
а после День без Ночи спать уже не ляжет!
 
 
И обвенчают Ночь и День на небе Солнце и Луна,
они свидетелями станут тёмно-светлой тайны,
и станет мужем День, а Ночь – жена,
доказывая: встречи в этой жизни не случайны!
 

 
Случаются с людьми метаморфозы:
то были лютиком, потом с шипами розы,
кто грубым был, тот станет очень нежен,
приветливый предстанет вдруг невежей!
Скупой же станет самым щедрым,
гуляка будет мужем самым верным,
а бережливый пустит всё по миру,
и сотворит вдруг набожный кумира!
А злой так станет самым добрым,
стиляга в одночасье прослывёт немодным,
и нищий так нежданно обретёт богатство,
но друг вдруг не допустит панибратства!
Родной, тот станет самым чуждым,
чужой же станет очень-очень нужным,
несчастный снова счастью улыбнётся,
а спящий ото сна уже проснётся!
И сильный станет слабым, беззащитным,
а трус на помощь прибежит побитым,
застенчивый, тот станет самым смелым,
ленивого так не узнать за делом!
На все метаморфозы есть свои причины,
но иногда они необъяснимы!
 

 
Ты личность, ты уникальность,
Ты данность земле от природы,
Себя превращая в банальность,
Лишаешься духа свободы!
 
 
Зависишь от тяжких пороков,
От разных грехопадений,
Не делаешь вывод с уроков,
Внутри в заточении – гений!
 
 
Следишь ты за жизнью чужою,
Свою же при этом забросив,
Оброс деревянной корою,
Твой уникум ждёт, её сбросив.
 
 
Увидишь ты новые грани
В себе, не в сравненьи с другими,
Отдав все грехи на закланье,
Ты станешь свободен отныне!
 
 
Тогда уже финиш не страшен,
На волю был выпущен гений.
Поверь, там в конце будет важен
Спасённый твой дух от забвений!
 

Марина Чайка

Петербуржская поэтесса, родилась и живёт в Санкт-Петербурге. Окончила университет киноинженеров (бывший ЛИКИ) и работает инженером в театре. Принимала участие в художественно-поэтических альманахах (тома 2 и 3) «Сказки народов России» и «Сказки народов мира» в рамках международного проекта «Прикоснись к звуку». Участвовала в литературно-художественном просветительском издании для среднего школьного возраста «Моя Россия» (том 1), периодически печатается в литературно-художественном альманахе «Иной взгляд». Ведёт поэтическое сообщество в ВК «ВОЛЬНЫЕ ВЕТРЫ ДУШИ». На счету у поэтессы множество поэм на историко-философские, военно-патриотические темы и темы искусства и культуры.

 
Из тонких тел своей души
Я извлеку воспоминанья,
Что мне случилось пережить
В веках затерянных и дальних.
 
 
Не помню я, кем дух мой был,
Что наблюдал картину мира,
Быть может, он орлом кружил,
Взирал с высот кровавость пира,
 
 
На обнажённость правды жизни,
Что изумляет всё живое,
Под властью яростной гордыни,
Как человек творит такое!
 
 
Бессчётно праху предавая,
К Аиду в мрак ниспосылая,
Себе подобных без смущенья,
Из жажды первенства владенья!
 
 
Никто в природе так не пал,
Восстав из праха для творенья,
«Венец благого промышленья»,
Как человек, каким он стал…
 

 
Иль ветром шквальным я терзал,
Триер[3]3
  Трие́ра – класс боевых кораблей во времена древней Греции, на которых гребцы располагались в три яруса.


[Закрыть] персидских паруса,
В эгейских волнах флот метал,
Что на Элладу курс держал.
 
 
Я видел тучи разнородной
Железнобокой саранчи —
Персидский строй из армий сводных,
Что древний мир заволокли.
 
 
То войско шло волной безбрежной —
Кровавый след по всей Эгее,
В неутолимой жажде Ксеркса,
Владеть и править Ойкуменой.
 
 
Их царство разрослось чрезмерно,
До двадцати больших сатрапий,
Что восстают попеременно,
Где власть свою нельзя ослабить.
 
 
Но ненасытен дух имперский —
Трещит империя по швам,
Но неуёмна алчность Ксеркса,
И он погубит себя сам.
 
 
И царство приведёт к упадку,
С чем власть бессильна совладать,
Мятежный нрав сатрапий дальних
Не даст с них дань потом взимать.
 
 
И нелегко в узде держать,
Дух непокорный у вассалов,
Смирять и бунты подавлять —
Другая сторона медали.
 
 
Не сшить лоскутно полотно
Из разнородных материалов,
Но будет рваться всё равно,
Ведь слишком велика держава.
 
 
А довершит крах Александр[4]4
  Александр Македонский (356–323 гг. до н. э.) – царь древней Македонии.


[Закрыть],
Закончив власть Ахеменидов,
Разрушив персов государство,
Он перекро́ит карту мира.
 

 
А может, я спартанцем шёл,
В строю гоплитов[5]5
  Гопли́т – древнегреческий тяжеловооружённый пеший воин, несущий гоплон – тяжёлый круглый щит.


[Закрыть], вдоль ущелья,
Где эхо сотрясало дол,
Звеня металлом снаряженья.
 
 
Тяжёлый щит, короткий меч,
Копьё, кираса, шлем, поножи
Нам не ломили крепких плеч,
О славе пел клинок нам в ножнах.
 
 
Нас воспитали, к бранной чести,
В бою отстаивать свободу,
А в дипломатии – хитрой лести,
Пускай другие ищут брода.
 
 
Нас закаляли, словно сталь,
В презрении к боли и кончине,
И подвиг наш живёт поныне,
Возложен Спарте на алтарь!
 

 
Идёт век V, до Христа,
И персы рвутся к рубежам,
Элладу жаждут наказать
За помощь братским городам.
 
 
И подчинить, и разорить,
И самобытность схоронить,
Рабами персов заклеймить
И власть свою установить.
 
 
Огромная держава персов,
Сминает крепость государств,
Всем ставя ультиматум дерзкий:
Им земли с водами отдать.
 
 
Что соответствует признанью
Покорность власти их вовек,
Послов тех в Спарте, в отрицанье,
В колодец сбросили в ответ.
 
 
А города древней Эллады,
Кроме Афин и Спарты – все
Власть персов над собой признали,
Чтобы над ними правил Ксеркс.
 
 
Но вызов бросила всем Спарта,
А это значит, быть войне,
Афины флот создали знатный,
Почти что из трёхсот триер.
 
 
Одновременно с Фермопильским
Сраженье шло в Артемисии,
Где вчетверо против афинских
Персидский флот превосходил их.
 
 
Там легендарный Фемистокл
Сдержал проход персидских сил,
Бой славный греческого флота
Не дал зайти спартанцам в тыл.
 
 
И для сраженья с войском Ксеркса
Сбирала силы вся Эллада,
В Коринфе на большом конгрессе
Объявлен мир меж городами.
 
 
Междоусобицы забыты,
И распри все прекращены,
Перед лицом войны великой,
Как перед смертью, все равны.
 
 
Из всех полисов-государств
В преддверии вторженья персов
Союзный собран был отряд,
По Геродоту, пять тысяч двести[6]6
  По Диодору – 7400.


[Закрыть].
 
 
И был закон при двоевластии,
Ведь было два царя у них:
Один продолжит править в Спарте,
Когда другой ведёт бои.
 
 
Царь не желал гневить богов,
И праздник Аполлона чтили,
Спортивных игр не прекратили,
Презрев нашествие врагов…
 
 
Царь Леонид сорокалетний
Взял 300 воинов достойных,
И не было средь них бездетных,
Но лишь успевших род продолжить.
 
 
А Спарта, праздник продолжая,
Примкнуть к ним после обещая,
Отправила своих героев
Сдержать нашествие собою.
 
 
Царя старейшины пытались
Уговорить, чтоб взял хоть тысячу.
Они напрасно лишь старались,
Но не желал он жертвы лишней.
 
 
Оракул в Дельфах в откровении
Ещё задолго рёк о том,
Что царь падёт в разгар сраженья,
Иль Спарту полный ждёт разгром.
 
 
Царя сказанье не пугало,
Но стал заложником невольно:
«Чтоб победить – и тысячи мало,
Чтоб умереть – трёхсот довольно».
 
 
Он шёл на смерть, но шансы были,
Хоть не равны там были силы,
И улыбнулась бы удача,
Коль не нашёлся бы предатель…
 

 
Нам Геродот Галикарнасский
В своей «Истории» поведал,
Как в Фермопилах ДУХ спартанский
Одержит там свою победу.
 
 
И будет жить в сердцах и мифах,
Переживёт и царство персов,
И память доблести великой
Перешагнёт тысячелетья!
 

 
Задача не для слабой воли —
Сдержать несметное число,
Где персы с войсками колоний
Сражались против пятисот.
 
 
На первый день семь тысяч было
Союзных воинов Эллады,
Но, опасаясь персов с тыла,
На третий день ушли отряды.
 
 
Остались только лишь пятьсот,
Из них спартанцев было триста,
И с ними лишь отряд феспийцев
Крепили маленький оплот.
 

 
Сначала Ксеркс решил узнать
Их цену за свою свободу,
Стал земли, титул предлагать —
«Друзей персидского народа».
 
 
И получив на то отказ,
Им повелел сложить оружие,
Спартанцев строй на тот приказ
«Приди, возьми» – ответил дружно.
 
 
Звучал напев Касторов славный,
Играла флейта и кифара,
И в шестьдесят шагов фаланга
Ущелье всё перекрывала.
 
 
Ксеркс выжидал четыре дня,
На пятый в бой послал мидян,
И греков небольшой отряд
Ни шагу не ступил назад.
 
 
Превосходил он снаряженьем,
Уменьем, доблестью в бою,
С их мастерством без напряженья
Легко отбили первый штурм.
 
 
Гоплит, закованный в кирасу,
Тяжёлый шлем, огромный щит —
Для лёгких воинов мидянских
Был неприступен, как гранит.
 
 
Стояли воины Эллады
Плечом к плечу, сомкнув щиты,
Внахлёст друг друга прикрывая
В защите панцирной брони.
 
 
Ксеркс наблюдал, негодовал,
И с трона вскакивал он трижды.
Он видел, как отряд мидян
Пал целиком к орлиной тризне.
 
 
На смену им других послал,
Киссиев племя, знатных саков,
Но не смогли и брешь прорвать,
О строй разбившись воинов Спарты.
 
 
Послал элитный свой отряд —
«Бессмертных», личную охрану,
Сражение тот же ждал финал,
Конец был быстрый и бесславный.
 
 
Сменивши тактику в бою,
Спартанцы ложно отступили:
Вглубь за собою уводили,
Чтоб развернуться на бегу.
 
 
Атаковали персов строй,
Загнали ловко их в теснину,
И персы, чувствуя кончину,
Смешались войском вразнобой.
 
 
Против закованных в доспехи
У греков – панцирь, щит и меч,
Как безоружны воины Ксеркса
С колчаном камышовых стрел.
 
 
Щиты, сплетённые из прутьев,
Их шапки – войлок, и хитоны[7]7
  Хито́н – мужская и женская одежда (нижняя) у древних греков.


[Закрыть],
Доспех железный из чешуек
Имел подвластный персам воин.
 
 
И не у каждого был меч,
Копьё короткое и лук,
Он снаряжение имел,
Что сам сумел добыть в бою.
 
 
Их было много в сводном войске,
Неопытных бойцов колоний —
Без мотивации геройской
И без доспехов защищённых.
 
 
Итог понятен, день окончен,
Но враг огромен и силён,
И Ксеркс любой ценой настроен
Прорвать тут греческий кордон.
 
 
Он кормит армию свою
С захваченных земель колоний,
А тут неделя их простоя
Подводит провиант к концу.
 
 
Персидский царь на день второй
Послал пехоту за награду,
Но кто пошёл на этот бой,
Тот не потребовал оплату.
 
 
Сменял отряды на сражении,
Кидая новых в топку боя,
И греков стройные шеренги
Передовых сменяли воинов.
 
 
И Ксеркс мрачнел в недоумении,
И отступил в свой лагерь-ставку,
И был о планах в размышлении,
И тут ведут к нему Эфиальта.
 
 
Трахинский житель Эфиальт,
Он, вожделея о награде,
Им путь обходный показал —
Стяжав презренье всей Эллады.
 
 
Позор в веках от поколений,
Включая даже персов тех,
Позднее так прозвался демон —
Ночной кошмар для спящих всех.
 
 
Царь Леонид знал о тропе,
Стеречь её отправив воинов,
Фокийцев тысяча на ней
Стояла в ожидании боя.
 
 
А Ксеркс направил двадцать тысяч,
Чтобы ударить грекам в тыл,
Гонца фокийцы отрядили,
Чтоб знал опасность Леонид.
 
 
И он созвал совет военный,
Где мненья греков разделились,
Зря безнадёжность положенья,
Он разрешил проход покинуть.
 
 
Остались верные спартанцы,
Уйти феспийцы отказались,
И ненадолго с ним фиванцы
Из семи тысяч, что в начале.
 
 
«Давайте завтракать, друзья,
Ведь ужин будет в преисподней», —
Так нам Сенека описал,
Царь обратился к своим воинам.
 
 
И не в расчёте на победу,
А лишь на славную кончину,
И чтобы время дать тем грекам,
Что вдаль в ущелье уходили.
 
 
С Олимпа вышние следили,
Ни Арес, бог войны, ни Зевс,
Ни Аполлон, кого почтили,
Не помогли спартанцам здесь.
 
 
Ахура Мазда – бог персидский,
Взирал спокойно на невзгоды,
И бог войны и солнца Митра
Глядел, как гибли их народы…
 

 
И приняли неравный бой,
Где расширяется ущелье,
Громада тел росла горой,
Как дань и жертвоприношенье.
 
 
Мешая персам развернуться,
Те погибали в страшной давке,
Теснили греки их к обрыву,
Схватившись с ними в рукопашной.
 
 
Ломались копья у спартанцев,
Шли в ход короткие мечи,
Пал Леонид средь жаркой схватки,
Двух братьев Ксеркса прихватив.
 
 
Подход увидя персов, с тыла,
Спартанцы поднялись на холм,
Что был у входа в Фермопилы,
Фиванцы сдались в плен тайком.
 
 
«Спасли себя ценою рабства» —
Нам рёк историк Геродот.
Кому-то слава, как спартанцам,
Кому-то рабское клеймо.
 
 
А год спустя примкнули к персам,
И при Платеях, в битве главной,
На стороне сражались Ксеркса,
Предав свой род, Элладу, Спарту…
 
 
И вот, последнее сраженье —
Плечом к плечу, спина к спине,
Блистают храбростью Алфей и
Марон, феспиец Дифирамб, Диенек.
 
 
Оружие – тело, дух – клинок,
Единой воли монолит,
Их не сломить, не победить,
За другом друг стеной стоит.
 
 
А персов море шаг за шагом
Сжимают плотное кольцо,
Встав боевою черепахой,
Спартанцы крепят бронь щитов.
 
 
И ощетинясь вкруг мечами,
В центр пряча тело Леонида,
Прикрыли красными плащами,
Их жизнь с царём навечно слита.
 
 
Готовые в последний бой,
Отвагой смертной дышит пыл,
Опасен непреступный строй,
Им шаг до вечности один.
 
 
И персы, видя доблесть греков
И не желая себе жертв,
Затмили чёрной тучей небо
От залпа выпущенных стрел.
 
 
Свершился подвиг, слава вечна,
Хоть путь открылся на Элладу,
Но Фермопильское ущелье
Гремит досель бессмертной славой.
 
 
Пример – эллинам, персам – трепет,
Спартанцев жертва не бесплодна,
Подняли греков Дух победный,
Поколебали персов норов.
 
 
И верный сын своей Эллады,
Стратег великий Фемистокл,
Пронёс, как факел, подвиг Спарты,
Как знамя доблести высокой.
 
 
И меньше месяца спустя
Разбил врагов при Саламине,
В Платеях битвой доверша
Изгнанье прочь Ахеменидов.
 
 
Дух Спарты факелом зажёг
И укрепил сердца эллинов,
Всем доказав, что не число,
А Дух все побеждает силы!
 
 
Отважной доблести пример —
Дар поколеньям, как награда,
Нам зажигает дух досель,
Перешагнув предел Эллады.
 
 
И малой Греции оплот
Разбил войска империи персов,
Хоть войско их и велико,
Но Духа не было и жертвы!
 
 
Трубят победу небеса!
Им эхом громким вторят горы,
Дух Спарты в греческих ветрах
Поёт о доблести героев!
 

 
Велят нам боги и цари,
Ниспосылая судьбы свыше,
Но выбираем только мы,
Что в летопись свою мы впишем…
 

Алмазный блеск и прочность прозы

Игорь Вайсман

Родился в 1954 году.

Член Союза российских писателей. Пишет прозу, сатиру и публицистику. Публиковался в литературном журнале «Бельские просторы», еженедельнике «Истоки», сатирическом журнале «Вилы», Общественной электронной газете Республики Башкортостан, газете «Экономика и мы» и других изданиях. Рассказы печатались в различных антологиях современной прозы, изданных в Москве, Санкт-Петербурге, Уфе и других городах РФ.

Автор книг:

«Книговорот» (2016, Саратов);

«Постиндустриальная баллада» (2017, Саратов);

«Достоверная история Константиныча, прозванного Антиказановой» (2021, Астрахань);

публицистического сборника «Может ли Россия стать флагманом всего человечества?» (2017, Москва);

«Трактат об обязанностях» (2022, Москва);

«Животные приближают нас к Богу» (2023, Уфа).

Проживает в городе Уфе.

«Не надо пытаться спасать сразу всё человечество.

Попробуйте сначала спасти хотя бы одного человека.

Это гораздо труднее.

Помочь одному человеку – это очень трудно.

Это так невероятно трудно.

Поэтому появляется соблазн спасти всё человечество одновременно».

Дмитрий Шостакович

Вернувшись поздно вечером после премьеры спектакля по своей пьесе, драматург Владислав Панкратов обнаружил, что его квартиранты сбежали. Об этом недвусмысленно говорили оставленные на кухонном столе ключи от входной двери, открытая нараспашку дверь комнаты, которую они снимали, и страшный беспорядок. Их вещи, зачем-то оставленные, валялись не только по всей комнате, но и в коридоре и даже на площадке у лифта. Похоже, беглецы покидали его квартиру в большой спешке.

Сорокашестилетняя женщина по имени Алевтина и её шестнадцатилетняя дочь Аня год назад поселились в его пустующей комнате без участия риелтора. Они просто обходили подъезды и интересовались, не сдаёт ли кто жильё. Соседи посоветовали обратиться к нему как к одинокому человеку, живущему в двухкомнатной квартире, хотя мысли кого-то у себя поселить у Панкратова не было. Но душераздирающая история Алевтины о деспоте-матери, выгнавшей их на улицу, вкупе с жалкой фигурой всхлипывающей Ани, разжалобили его мягкое сердце.

Месяц квартиранты вели себя смирно. Только в первый же день вставили щеколду в двери снятой комнаты и всегда закрывались, даже если выходили на несколько минут.

«Боятся, наверное, что приставать начну», – решил Владислав.

Однако, похоже, была и другая причина, так как ещё через месяц в дверь позвонил участковый и поинтересовался новыми жильцами. Их, однако, дома не оказалось.

– А что случилось? – спросил хозяин.

– Надо кое-что уточнить, – уклончиво ответил полицейский.

Ещё через неделю явились сотрудники отдела опеки и опять по душу квартирантов.

– В чём дело? – спросил Панкратов у Алевтины.

– Это мать лютует. Спасу от неё нет. Откуда-то узнала, где мы живём. Не знай, у неё агенты нанятые…

«Бывают же такие сумасбродки», – подумал про себя Владислав.

Затем кто-то испортил звонок у двери. «Как-нибудь починю», – решил драматург и за своими творческими хлопотами забыл о звонке.

И всё же засекреченная жизнь жильцов ему не нравилась, как и продолжающиеся время от времени визиты тех же служб. В довершение неприятностей Алевтина спустя полгода потеряла работу.

– Но вы не переживайте, – успокоила она хозяина. – Я скоро устроюсь на другую и все долги верну.

Поиск работы, однако, затянулся. Точнее, квартирантка несколько раз устраивалась продавцом в небольшие магазинчики. Но увольнялась, не проработав даже недели. «Хозяин замучил своими приставаниями. Заколебали эти хачики», – всякий раз объясняла она причину очередного ухода с работы.

У Панкратова в это время была горячая пора: в театре шла подготовка премьеры спектакля по его последней пьесе, на которую он возлагал большие надежды. Приходилось постоянно согласовывать какие-то детали с постановочной группой и зав. литчастью. Поэтому приходил он домой поздно, и было совсем не до квартирантов.

Лишь спустя пять месяцев он решил подсчитать, сколько же Алевтина ему задолжала, и обнаружил весьма приличную сумму, которой вполне хватило бы на выпуск своего сборника в издательстве.

– Послушайте, мы так не договаривались, – строго сказал он квартирантке. – У меня и желания большого сдать комнату не было. Просто пожалел вас. Вы уже полгода не работаете. И визитёры в погонах и с удостоверениями мне как-то не нужны.

Вечером того же дня квартирантов след простыл. «Понятно, не захотели долги отдавать. Но почему они вещи свои оставили?» – недоумевал Владислав.

Даже Аня, учившаяся в школе, оставила свои тетрадки и прочие принадлежности. Это и вовсе нельзя было объяснить.

Раньше Алевтина дала ему номер своего телефона, но, сколько бы он по нему ни звонил, никто не брал трубку.

Владиславу пришла в голову мысль узнать номер школы, в которой училась девочка, и таким образом что-то выяснить. Среди школьных тетрадей он обнаружил справку из поликлиники, в которой значилась прописка загадочных беглецов.

«Придётся съездить по этому адресу, – решил Владислав. – Не оставлять же комнату с чужими вещами в таком виде».

Странные квартиранты жили в противоположной части города в такой же девятиэтажке, как у него. Поднявшись на лифте на пятый этаж и найдя нужную квартиру, он обнаружил, что входная металлическая дверь была сильно искорёжена, словно её пытались взломать.

На звонки никто не ответил. Панкратов в раздумьях вышел на лестничную площадку, но так как лифт был занят, решил спуститься по лестнице. И тут между пятым и четвёртым этажами он увидел пожилую женщину в инвалидной коляске, сидевшую возле мусоропровода. На ней было зимнее пальто, меховая шапка и шаль на плечах, а в руках она крепко сжимала сумку, словно опасаясь, что отберут.

Непривычная картина озадачила драматурга. «Неужели бомжи бывают и такие?» – мелькнула мысль. Остановившись, он спросил:

– Извините, вы что, здесь живёте?

– С недавних пор да, – резким скрипучим голосом ответила колясочница.

«Какой типаж для Бабы Яги! – подумал про себя Владислав. – Да о таком любой театр мечтает».

У женщины был крючковатый нос, худое сморщенное лицо и выступающий лопатообразный подбородок. Но ещё больше с известным сказочным персонажем её объединял взгляд: недобрый, подозрительный, напрочь лишённый понятия о доброжелательстве.

– А что случилось? – наконец, оправившись от шока, спросил драматург.

– Дочь выгнала, уголовница, сволочь, мразь!

– Что вы говорите! А в полицию вы обращались?

– Конечно. Десять раз звонила. Пришли только раз, когда эта тварь дверь ломала. Сказали ей, чтобы так не делала, и ушли как ни в чём ни бывало.

– Так вы из восемьдесят седьмой квартиры? – догадался Владислав. – А дочь вашу Алевтиной зовут?

– Всё правильно. А вы кем сами будете? Любовник, что ли, её?

– Ну, для любовника я несколько староват. Она у меня комнату снимала вместе с дочкой Аней.

– А-а, вот где они жили! – воскликнула женщина. – Она случаем вас не обокрала?

– Да нет… – ответил Владислав, но в памяти тут же всплыла странная пропажа сотового телефона и банковской карты. Да и запас его продуктов заканчивался как-то слишком быстро.

– Она воровка, а вы её на квартиру пустили! – гаркнула женщина. – Она у меня золото украла почти на сто тысяч и у отца покойника все ордена и медали спёрла. А моего мужа, своего родного отца, подпоила и заставила подписать документы, что согласен поселиться в приюте, да и отправила за триста километров от города. Деньги все сняла с его счёта. Тысяч восемьдесят было. И проституцией занимается.

– Что вы говорите! Но как же вы жить теперь будете?

– Воевать буду! Я этого так не оставлю! Посажу тварь!

– А заявление в полицию вы написали?

– Как я напишу?! У меня вся правая сторона парализована! Левой рукой только подпись кое-как могу поставить.

– Так давайте я за вас напишу и в полицию отнесу, – участливо предложил Панкратов.

– Давайте, – согласилась женщина. – А листочек у вас есть?

– Вот этого нет, – спохватился Владислав. – Я попробую у жильцов спросить.

Он спустился на четвёртый этаж и принялся звонить в соседские двери. Но безрезультатно. В трёх квартирах на звонки не отреагировали. В четвёртой ответили, что бумаг не имеется. В пятой на его объяснения проворчали за дверью: «Опять эти Петровы! Затрахали, уроды!»

– Так и знала, что эти крохоборы удавятся лучше, чем листочек дадут, – проворчала женщина в коляске. – Так, знаете что, полиция тут недалеко находится, через дорогу. Отвезите меня туда, там всё и сделаем.

Панкратов раздумывать не стал. Никогда не возивший инвалидов-колясочников, он с трудом спустил женщину на четвёртый этаж и на лифте на первый. Далее предстояло скатить её по крутой скользкой лестнице, а потом через плохо очищенный от снега тротуар, минуя сугробы, доставить в полицейский участок. Несмотря на кажущуюся худобу, женщина оказалась на редкость тяжёлой.

– Тебя как звать-то? – поинтересовалась она, когда Панкратов с трудом преодолел очередной сугроб.

– Владислав, – запыхавшись и не обратив внимания на «ты», ответил он.

– А меня Аделаида Анатольевна.

Неудивительно, что добравшись до полиции, шестидесятипятилетний драматург был так измотан, что минут пять не мог прийти в себя.

В дежурной части при виде колясочницы возникло некоторое оживление: «Опять эта Петрова! Вот уж повезло! Когда только её Костлявая заберёт?»

Отдышавшись, Владислав обратился к дежурному, изложив суть дела.

– Вы кем приходитесь Петровой? – спросил тот. – Ах, случайный прохожий! Так знаете что, случайный прохожий: она к нам по десять раз в день обращается. По любому пустяку. Работать не даёт.

– Да, но когда инвалида выгоняют из собственной квартиры зимой… Это вы называете пустяком? – возразил Панкратов. – В общем, как хотите, но мы должны написать заявление.

Дежурный после некоторой паузы кому-то позвонил и затем предложил пройти к дознавателю.

Там из сбивчивых и часто прерываемых ругательствами показаний колясочницы Панкратов узнал, что его сбежавшие квартиранты в тот же день приехали на квартиру матери и после того, как она им не открыла, вооружились инструментами и стали взламывать входную дверь. Не добившись цели, они сняли её с петель. Затем дали матери десять минут на сборы и выставили её в подъезд.

С Аделаидой Анатольевной проживала внучка, старшая дочь Алевтины – Ася. Она пыталась защититься, но мать набросилась на неё с кулаками и разбила о её голову настольную лампу.

– Где же ваша внучка? – спросил дознаватель.

– Откуда я знаю?! Сбежала.

– Здорово!

Закончив, Владислав выкатил Петрову на улицу.

– Ну, куда вас теперь?

– Отвези меня к моей подруге. Это тут недалеко, через квартал, – распорядилась Аделаида Анатольевна.

Пришлось ещё помучиться.

– Так что же с вашей внучкой? – повторил он вопрос дознавателя.

– Не знаю. Позвонит, наверное.

– А почему она не с матерью жила?

– Потому что эта проститутка от неё отказалась. А она, между прочим, от мужа. Законная дочь. Не то что Анька, которую эта потаскуха неизвестно от кого родила.

– А где же муж Алевтины?

– В могиле. Эта тварь отравила его. А всем разболтала, что он был наркоман. Никаким наркоманом он не был. Нормальный был парень.

– Зачем же она его отравила?

– А чтоб пособие на детей заполучить. И самой на него жить. Аська так до восемнадцати лет ни копейки с этого пособия не получила. Мы с мужем сами её воспитали. За свой счёт.

– И её не осудили за убийство мужа? – удивился Владислав.

– Да кто осудит? В этой долбаной стране правосудие, что ли, есть? Сделали заключение: сердечная недостаточность. Вот и весь сказ. А парня нет.

При расставании Панкратов и Петрова обменялись телефонами.

– Ты давай тоже заявление на неё напиши, – напоследок распорядилась Аделаида Анатольевна. – Раз она тебе задолжала, так пусть отдаёт. Посадим эту мразь!

Владислав, хотя и не был столь скаредным, всё же решил последовать её совету, так как был в большом замешательстве от неожиданного побега квартирантов и последующих событий.

В своём отделении полиции он выяснил, что Алевтина неоднократно обвинялась в кражах из магазинов, имеет условную судимость, а её несовершеннолетняя Аня состоит на учёте в отделении полиции для несовершеннолетних. Однако возбудить дело в отношении задолженности за проживание в полиции отказались, поскольку Панкратов по душевной простоте не заключил с квартиранткой договор.

Зато выяснилась причина столь скоропалительного побега. Накануне Алевтина с дочерью совершили кражу в магазине одежды, попав в камеру видеонаблюдения. Потерпевшая владелица магазина передала запись в полицию, и та устроила дежурство возле его квартиры. Но тем каким-то образом удалось сбежать.

С этого дня спокойная размеренная жизнь драматурга резко изменилась. И виной тому стала новая знакомая – Аделаида Анатольевна Петрова. Она звонила по нескольку раз на дню, обращаясь с разными вопросами: нет ли у него хорошего адвоката и риелтора, подал ли он заявление в полицию, и тому подобное. Всякий раз она разражалась бранью в адрес своей дочери, так что скоро Владислав выучил все её ругательства наизусть.