Текст книги "Семь грехов куртизанки"

Глава вторая

Ободренная, я вернулась к свидетельской трибуне, намереваясь разгромить лицемеров – всех до одного.

– Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала. И кто обвинители?

Я обвела взглядом зал суда и указала на преступников:

– Прокурор больше десяти лет безуспешно меня добивался, ползал на коленях у моего порога и рыдал, когда я отсылала его прочь. А истец?

Я с большим удовольствием посмотрела в глаза угрюмому, злопамятному моту, удивляясь, что когда-то находила его неотразимым.

– Этот мерзавец несколько лет назад пытался продать меня в сексуальное рабство, а когда я вырвалась из-под его контроля, жестоко избил.

По залу суда прокатились вздохи и ропот. Но я еще не закончила. Я стояла на свидетельской трибуне и ясным, громким голосом продолжала:

– Этот суд – не что иное, как злой каприз обозленных и невоспитанных мальчиков, которых давно пора хорошенько отшлепать!

Будильник давно отзвенел, но Пайпер не могла оторвать голову от подушек, пребывая в том же одурманенном состоянии, что и все выходные. Двух мнений быть не могло: Офелия Харрингтон была не робкого десятка. Она не прогибалась ни под кого: ни под опекунов, ни под блюстителей этикета, ни под мужчин, которые искали ее общества, а потом искали способ ею управлять.

Этой девице хватало смелости брать от жизни все как в будуаре, так и за его пределами.

Все это очень вдохновляло. И истощало силы.

Проведя сорок восемь часов в экзотическом мире Офелии, сотканном из похоти, излишеств, соблазнения, интриг и предательства, Пайпер чувствовала себя раздавленной. Записи в равной степени возбуждали ее и распаляли в ней любопытство, но она привыкла подавлять свои чувства, а не разжигать их, поэтому утро понедельника встретила в состоянии выжатого лимона. У нее раскалывалась голова, и она опаздывала на работу.

Солнце пробивалось из-под полосок жалюзи. Кондиционер в окне гудел и дребезжал. Мисс Мид лежала, свернувшись калачиком, в ногах двуспальной кровати. Нужно было встать, одеться, собрать себе что-нибудь на обед и отправляться в музей. В 9 утра у нее планерка, после обеда ежемесячное бюджетное заседание. Но как она все это осилит? Как притащит туда себя, озабоченную сексом, и будет делать вид, что она та же девушка, которая была на работе в пятницу?

Она изменилась. И наверное, никогда уже не станет прежней. Пайпер вытерла слезы, внезапно побежавшие по щекам, и усмехнулась этой нелепой мысли. Что-то она совсем расклеилась.

Прошлой ночью, впервые за долгие годы, Пайпер прикоснулась к себе.

Прошлой ночью, впервые в жизни, она сумела довести себя до оргазма. И не какого-нибудь обычного оргазма. Вдохновленная дневниками, Пайпер с головой окунулась в жгучие, пробирающие насквозь, опустошающие глубины, в которых никогда не бывала прежде. И погружалась она туда не раз. Она сделала это четыре раза. И самое шокирующее заключалось в том, что Мик Мэллой каким-то образом воскрес из прошлого и вклинился в ее сладкие фантазии, то исчезая, то вновь появляясь в беспорядочном историческом секс-рагу, которое временно завладело ее мозгом.

Поэтому теперь, когда Пайпер полулежала на подушках, у нее было чувство, будто в душе у нее прорвало плотину. Словно жар сексуальных отношений Офелии и Сударя каким-то образом преодолел двухсотлетнюю преграду и растопил стены, которые Пайпер возвела внутри себя.

Мысли девушки в эту минуту можно было выразить одним словом: «Черт!» Потому что она хотела еще. И хотела по-настоящему. Как Офелия. Она хотела всего: накала страстей, преданности, всех перипетий этой романтической истории на века! К сожалению, для подобной цели требовался реальный мужчина.

Я туда не сунусь.

Пайпер снова рассмеялась, да так громко, что всполошила Мисс Мид. Кошка подняла голову и приоткрыла один глаз ровно настолько, чтобы можно было выразить свое «фе», и опять заснула.

«Нужно взять себя в руки». Пайпер закрыла глаза, глубоко вдохнула и сосредоточилась на том, чтобы выйти из чувственного мира Офелии. Она заставила себя вернуться в собственный рассудок, в свое тело, в свое время и место.

Вскоре до сознания дошло, что простыни, в которых запутались ее ноги, сшиты из практичного хлопка, а не тончайшего атласа. Одета она в дырявую футболку с логотипом «Ред Сокс»[3]3
  «Бостон Ред Сокс» – профессиональная бейсбольная команда Бостона, штат Массачусетс.


[Закрыть], а не какую-нибудь сшитую вручную комбинацию от Лементье. Ее грязные каштановые волосы стянуты в хвостик, а не струятся по плечам и голой спине сияющим, черным как смоль водопадом.

Наконец Пайпер заметила, что ее руки и ноги дрожат не то от изнурения, не то от перевозбуждения – она не могла понять. Зато она точно знала, отчего ей так сдавливает грудь: из-за ноши, которая теперь легла на нее. Пайпер оказалась единоличной обладательницей тайного наследия Офелии Харрингтон до последней его шокирующей, сладострастной капли. Меньше чем через три месяца она должна будет открыть экспозицию, посвященную Офелии Харрингтон, на ежегодной Осенней гала-выставке в БМКО. Ей придется предстать перед советом попечителей, перед своенравной Клаудией Харрингтон-Хауэлл и целым залом спонсоров-толстосумов и бостонских шишек и показать им плоды своих трудов.

Дилемма заключалась в следующем: пойти намеченным ранее путем и предложить вниманию публики технически точный и подчеркнуто безобидный взгляд на домашнюю жизнь Офелии и ее борьбу за отмену рабства или же дерзнуть и рассказать всю историю, как ее теперь понимала Пайпер?

Хватит ли ей духу совершить профессиональный суицид, подготовив экспозицию, раскрывающую правду об Офелии Харрингтон, – то есть то, что благочестивая американская матрона, требовавшая положить конец рабству, когда-то была лондонской девочкой по вызову, которая с радостью позволяла арендовать себя для кутежа?

Пайпер бросила скопированные страницы третьего тома на покрывало и застонала от досады. Кого она пытается обмануть? Даже будь у нее яйца размером с грейпфрут, при ее копеечном бюджете она не сумеет воздать должное декадентскому миру Офелии. Разве можно воссоздать будуар, гостиную и гардероб куртизанки, не говоря уже о быте, характерном для лондонской публики эпохи регентства, не потратив на это целое состояние?

Она не Бренна. Она не умеет хлопать ресницами и приоткрывать бюст, как это делает ее лучшая подруга, надеясь, что ее повысят до первого класса или хотя бы дадут столик у окна.

Пайпер опустила ноги с кровати и, шатаясь, побрела в ванную. Ум заходил за разум от новых фактов, которые она узнала об Офелии Харрингтон, и от каждого недостающего кусочка пазла, над которым теперь ломала голову. Для себя. Выставка не в счет. Пайпер чувствовала, что непременно должна понять Офелию и ее поступки просто для себя.

Каким чудом эта женщина набралась смелости жить по своим правилам? Что в ней было такого, чего нет у нее?

Девушка потянулась, сбросила футболку и встала под струю воды. На молниеносный душ у нее еще хватало времени, а волосы… О них она даже не стала беспокоиться: все равно никому не интересно, как она выглядит. Она ученый с дипломом магистра по антропологии, полученным в Уэллсли, и кандидатской степенью по истории, которую защитила в Гарварде. Ее уже шесть месяцев не приглашали на свидание. Она существовала в мире, где имел значение только ее ум, – это все, что ей было необходимо. Тот факт, что она женщина, у которой есть волосы, лицо и тело, был несущественным.

Пайпер наспех вытерлась и схватила зубную щетку. Увидев свое отражение в зеркале, она ахнула. Ужасно бледная, с покрасневшими глазами, губы до сих пор были синими от чернил. От жары и влаги ее волнистые волосы скрутились в тугие кольца и сопротивлялись резинке, которая их стягивала. Девушка потянулась за разбитыми очками и расхохоталась.

Боже мой! Неудивительно, что в последнее время ее никуда не звали. Ее женственность не просто сделалась несущественной – ее стало совершенно невозможно распознать!

Неудивительно, что Мик Мэллой ушел от нее.

Пайпер покопалась в шкафу в поисках какой-нибудь легкой и свободной одежды и удобных сандалий. Она сложила оригиналы дневников в портфель, рядом сунула рабочие копии. Пайпер влилась в общий утренний поток, направлявшийся к центру Бостона, – о том, чтобы поехать на такси, имея при себе дневники, не могло быть и речи – и прибыла в музей за полчаса до планерки. Времени как раз хватит, чтобы надежно спрятать тетради, и, когда это будет сделано, к ней вернется способность спокойно дышать.

Пайпер нырнула на первое свободное место, которое увидела на парковке. Она трусцой побежала к черному входу в музей и, уже вспотев, предъявила служебную карточку, чтобы попасть внутрь. Несясь по коридору к служебному лифту, она завернула за угол…

И приземлилась на пятую точку, пав жертвой лобового столкновения с человеком, приближения которого не заметила.

Девушка с ужасом увидела, как дневники выпали из сумки и рассыпались по линолеуму, беззащитные перед посторонними взглядами в своих майларовых чехлах. Не теряя ни секунды, Пайпер встала на четвереньки и бросилась собирать их, по одному засовывая в портфель и вопреки всему надеясь, что никто ничего не увидел.

Справившись, она вскочила на ноги, тяжело дыша, подняла взгляд на придурка, который ее сбил, и замерла как вкопанная.

– Пайпер? Это ты? – Голубые глаза мужчины расширились, и сверкнула его ослепительная белозубая улыбка. – Вот это да! Я надеялся, что мы пересечемся с тобой в мой первый день в музее, но только не так! – Он рассмеялся. – Ты в порядке?

О нет. Пожалуйста. О боже. Только не это. Только не сегодня.

Магнус «Мик» Мэллой положил руку на плечо Пайпер и придвинулся ближе. Он окинул взглядом ее разбитые очки и синие губы.

– Выходные не задались? – сочувственно спросил он.

Несколько мгновений спустя Пайпер сидела напротив Мика в музейном кафе, изящно попивая кофе из одноразового стаканчика и пытаясь казаться веселой, хотя на самом деле ее терзала тревога. Мик только что сказал ей, что хочет наверстать упущенное.

Но что было упущено?

Она не видела его десять лет. Последний раз, когда она говорила с ним о чем-то, кроме своей работы, ее нижнее белье болталось на лодыжках, CD-плеер на съемной квартире играл Let’s Get it On[4]4
  Альбом и сингл альбома американского певца Марвина Гэя (1939–1984); критики называли диск сексуальной революцией в ритм-энд-блюзе.


[Закрыть], а Мик уходил, забирая с собой остатки храбрости, которые она наскребла специально для этого случая. Мик Мэллой разбил ей сердце. Он растоптал ее уверенность в себе. Гораздо позднее он стал преследовать ее во время оргазмов. Но суть заключалась в том, что Мик был ей чужим.

«Ну вот, – так и подмывало сказать Пайпер, – мы наверстали упущенное, топай в душ».

Свободной рукой Пайпер прижимала к себе портфель, боясь новой катастрофы.

– Очень приятно снова тебя видеть, – проговорил Мик с такой улыбкой, будто ему и впрямь было приятно.

Он непринужденно расположился в кресле по другую сторону столика. Вокруг них гудела утренней активностью кофейня музея. Он был в джинсах, его длинные ноги были небрежно скрещены в коленях, а локоть заброшен на спинку кресла. Лицо Мика было расслабленным и красивым, и Пайпер пришлось признать, что сейчас он выглядит еще более сногсшибательно, чем когда работал младшим преподавателем в Уэллсли. Тогда он обладал каким-то детским обаянием. Теперь его лицо стало острее и жестче, а в привлекательности появилась резкая нотка… Нет, не высокомерие. Скорее, просто избыток уверенности в себе.

Черные брови Мика все так же ярко контрастировали с голубыми глазами. Прежними остались и его темные густые кудрявые волосы. Он до сих пор носил их чуть длиннее, чем того требовала мода. Ирландский брюнет с сексуальным ирландским акцентом. Но вот тело… Пайпер хватило одного взгляда, чтобы понять, как сильно оно изменилось. Мик стал сильнее и мощнее, чем был в Уэллсли. Вероятно, потому, что последние десять лет занимался полевыми исследованиями, а не учил других, как это делать. Пайпер разглядела под футболкой, которая восхитительно обтягивала плоский живот и конусом спускалась к ремню, точеные бицепсы и накачанную грудь. Жалко, что Мик сидит, подумала про себя девушка. Его лучшие формы оставались вне поля зрения.

Пайпер удивлялась: она редко позволяла себе подобные мысли в отношении коллег. Похоже, чтение дневников по-новому переплело ее нейроны.

О, кого она пытается обмануть? Мик никогда не был просто коллегой. Он был для нее первым и единственным объектом горячей, как лава, похоти. Он был единственным мужчиной, о котором она фантазировала, единственным, кто вдохновлял ее прикасаться к себе.

Какой молодой и глупой она была в колледже! Возлагала наивные надежды и ожидания на Мика – мужчину, до которого ей было, как до неба.

Пайпер поморщилась, вспомнив, как в свое время они с Бренной пускали на Мика слюни. Они разбивали лагерь в первом ряду аудитории, где Мик проводил свой семинар по этноархеологии, завороженные его баритоном с ирландским акцентом и одурманенные его внешностью. Каждый раз, когда он поворачивался и поднимал руку, чтобы написать что-то на доске, они хватались друг за друга и переставали дышать, ожидая мгновения, когда его пиджак «в елочку» подскочит над ремнем выцветших «левис», приоткрыв округлость того, что тогда было и по сей день осталось – по меньшей мере по состоянию на момент, когда они с Бренной последний раз обсуждали эту тему – однозначно лучшей мужской задницей, какую они когда-либо видели.

Понятно, почему Пайпер до сих пор придерживалась такого мнения: в жизни, которую она вела с тех пор, мужские ягодицы редко становились объектом ее исследования. Но держаться так долго во главе списка Бренны Нильсен… Теперь это кое-чего стоило, поскольку лучшая подруга Пайпер не только стала сексологом по профессии, но и посвящала бо́льшую часть досуга изучению мужских форм, мужской психики и вообще мужского пола во всей его красе. Девушке не терпелось рассказать Бренне, что Мик приехал в Бостон.

Она беспокойно заерзала в кресле. Судя по тому, как ее разглядывал Мэллой, он явно ждал, что она поддержит разговор.

– Я тоже рада тебя видеть, – сказала Пайпер, избегая смотреть ему в глаза из страха, что он прочтет по ее лицу, как ей стыдно.

Почему встреча с Миком Мэллоем должна была произойти в самый страшный день за последние десять лет ее жизни? Чем она провинилась, что заслужила такую кару? Это нечестно! Конечно, она не модница, но в другие рабочие дни она хотя бы прикладывала какие-то усилия, чтобы выглядеть пристойно. Только не сегодня.

Сегодня она не вымыла голову и не намазалась тональным увлажняющим кремом. Ее губы оставались синими. На ней были сандалии «Биркеншток» и довольно бесформенное льняное платье дымчато-розового цвета, который подчеркивал красноту глаз в обрамлении очков с изолентой. Под стать растрепанной внешности мысли Пайпер тоже находились в полном беспорядке. Их нормальное течение то и дело нарушали вспыхивающие образы обнаженной плоти, скользящей по атласным простыням, шелковых шнурков, привязанных к столбикам кровати, ароматной ванны для двоих у камина и досадных рядов пуговиц на ширинках брюк английских джентльменов…

Я хотела этого. Хотела все испытать, все прочувствовать, жить полной жизнью без сожалений, пить до дна каждый миг свободы. Я хотела касаться и чувствовать прикосновения, любить и быть любимой, трахать и отдаваться.

По другую сторону столика Мик повел бровью.

– Ау-у?

Пайпер заставила себя дышать. Черт побери, она перестает контролировать свои воспоминания!

– Да. Точно. Прошло так много времени, – добавила она и встала, не переставая прижимать к груди портфель. – Прости, но мне пора. Планерка вот-вот начнется.

– Я в курсе, – сказал Мик, поднимаясь вместе с ней и расплываясь в улыбке, которая на сей раз была определенно дьявольской. – Знаешь, ты даже не спросила меня, что я делаю в БМКО.

Мик прав. Она не спросила. Последние пятнадцать минут она вполуха слушала, как он описывает свою полную приключений жизнь, будучи занятой борьбой со стыдом и постыдными эротическими мыслями, и без конца поглядывала на часы, понимая, что не успеет спрятать дневники. Что, если из-за стресса у нее начнется тик? Это будет шикарно: синие губы, заклеенные изолентой очки, дергающийся глаз… От мужчин придется отбиваться дубинкой.

Они зашагали к выходу из кафе.

– Тебе ни капельки не интересно? – спросил Мик, повернувшись к ней.

Пайпер закатила глаза.

– Хорошо. Мне интересно. Что ты здесь делаешь?

– Меня сдали в аренду вашему музею, – ответил он тем мелодичным баритоном, который десять лет не давал девушке покоя. – Ближайшие шесть месяцев я буду работать консультантом совета попечителей.

Пайпер остановилась как вкопанная.

– Что ты сказал?

– Наш университет подписал договор по обмену персоналом.

Пайпер почувствовала, что ее синие губы обмякли.

– Я смотрю, ты не в восторге, – проговорил Мик.

Она замотала головой, силясь переварить новость.

– Ух ты! Здорово. Правда. – Еще пару секунд, и у нее по щекам потекут слезы. – Мне надо идти.

За столом в зале переговоров Мик озадаченно наблюдал за Пайпер.

В последний раз, когда они виделись, та была девушкой с каштановой французской косичкой, огромными зелеными глазами и подбородком в форме сердечка. Мысленно он представлял, как она, одетая в мешковатые «левис», водолазку и побитый молью свитер скандинавской вязки, топает по университетскому городку в своих истертых сабо, обычно читая, иногда натыкаясь на людей. Она всегда ходила в «ботанских» очках. Ни сережек. Ни браслетов. Ни помады. Ничего.

Тогда двадцатилетнюю Пайпер Чейз-Пьерпонт все знали как лучшую подругу Бренны Нильсен, нордической красавицы из хорошей миннесотской семьи, длинноногой, белокурой и знающей себе цену мисс. Мику всегда казалось забавным, что две эти девушки, хихикавшие на первом ряду и глазевшие на его зад, настолько привязаны друг к другу.

Но он с самого начала понял, что Пайпер не просто девочка на побегушках у королевы красоты. Она была умной, симпатичной и застенчивой, но за ее сдержанностью время от времени проглядывали тонкая ирония и удивительная проницательность, интриговавшие Мика.

Все эти годы, когда он вспоминал о Пайпер Чейз-Пьерпонт, ему представлялось, что она переросла стиль заучки и признала в самой себе интересную женщину.

Мик говорил себе, что если им с Пайпер выпадет увидеться вновь, она будет холеной, сексуальной, уверенной в своей сногсшибательности.

Очевидно, он ошибся.

Во время планерки, которая своей нудной бесконечностью напоминала Мику, почему он так долго сторонился контор и кабинетов, Пайпер сидела прямо напротив. Ей отлично удавалось не встречаться с ним взглядом и вообще делать вид, что она его не замечает. Если верить одному из смотрителей – тщедушному и недалекому подхалиму по имени Линк Норткат, – на выходных во рту у Пайпер лопнула чернильная ручка. Это объясняло синие губы. Но не объясняло всего остального, что он видел.

Пайпер выглядела осунувшейся и измотанной, но на щеках у нее постоянно играл румянец. Она так прижимала к животу этот свой портфель, что можно было подумать, будто она носит с собой оригиналы Кумранских рукописей[5]5
  Кумранские рукописи, или свитки Мертвого моря, – название манускриптов, обнаруженных в 1947 году в пещерах Кумрана, а позднее и в ряде других пещер Иудейской пустыни.


[Закрыть]. На ней были стоптанные сандалии «Биркеншток» и нечто халатоподобное, купленное, вероятно, в модном фритредерском бутике, где под предлогом борьбы за экологию умным, в общем-то, женщинам за бешеные деньги «втюхивают» балахоны из мешковины.

Пайпер заслуживала лучшего.

Девушка посмотрела на него. Мик встрепенулся, но она тут же отвела взгляд. По ее горлу к груди разлилось красное пятно смущения.

Мик услышал, что его назвали по имени, и переключил внимание с Пайпер на исполнительного директора музея Луи Лапалью, который, по всей видимости, представлял Мика персоналу.

– И нет, – добавил Лапалья с кривой усмешкой на круглом лице, – его зарплата не идет из нашего текущего бюджета: деньги выделяются в рамках программы по обмену университетскими преподавателями и научными работниками, и эта сумма покрывает все его шестимесячное пребывание здесь.

Мик заметил, как с нескольких лиц испарилась гримаса подозрительности. Он не винил этих людей в том, что они чувствуют себя под угрозой: за последние три года фонды музея истощились почти на шесть миллионов, а выручка от продажи входных билетов на выставки за тот же период упала на сорок два процента. Сократили семь человек, ожидались новые увольнения; такая же картина наблюдалась по всей стране в неприбыльной сфере: в музеях, филармониях, зоопарках, библиотеках, театральных труппах. Каждый за этим столом понимал, что, если от их услуг откажутся здесь, им придется работать внештатными преподавателями или официантами.

Мик пришел, чтобы помочь БМКО переломить эту тенденцию. Он согласился участвовать в запуске новой кампании по сбору средств с условием, что часть вырученной суммы будет направлена на дальнейшие археологические исследования первых городских поселений на территории Бостона – один из особенно дорогих ему проектов.

Существовали и другие причины заехать в Бостон. Мик хотел помочь своему брату Каллену реанимировать семейный бизнес – паб. А еще нужно было обсудить с каналом «Компас» условия его нового реалити-проекта.

Мик позволил себе снова взглянуть на Пайпер. Внезапно и ее воспаленные глаза остановились на нем – это было самым смелым из того, на что она решилась за весь день. Их взгляды встретились всего на миг, но его оказалось достаточно, чтобы породить вспышку острого желания. И еще более острого гнева.

Но этого не может быть! Она злится на него? Ведь это она отшила его десять лет назад. Не отвечала на звонки. Отказывалась говорить с ним о чем-либо, кроме своей долбаной дипломной работы, как будто той катастрофы на ее квартире не было и в помине. Отказывала каждый раз, когда он просил уделить ему пару минут.

Бог свидетель, эта девочка была упрямой. А по окончании того семестра Мик отправился на остров Уайт[6]6
  Территория Великобритании в проливе Ла-Манш.


[Закрыть] и забросил воспоминания о вечере в самый пыльный угол памяти.

Но, глядя на Пайпер теперь, он не мог не вспоминать. Милая, невинная девчушка исчезла – она откровенно напилась на фуршете на кафедре, после чего попросила его проводить ее до дому. На пороге квартиры Пайпер втащила его внутрь за лацканы пиджака, одержимая идеей добраться с ним до постели. Царица небесная! Как будто он не хотел того, что она предлагала. Но Мик никогда бы не воспользовался женщиной в таком беззащитном состоянии и не стал бы начинать отношения с блестящей студенткой, которая, как он подозревал, была еще девственницей. Это было не в его стиле. Тем более что через несколько недель он собирался покинуть Уэллсли и заняться полевыми исследованиями.

Мик на мгновение закрыл глаза, пытаясь отгородиться от подробностей, которые всплывали в памяти. Не вышло. Он вспомнил, как Пайпер, шатаясь, подошла к CD-плееру и поставила какой-то диск Марвина Гэя, а потом устроила мучительно неуклюжий стриптиз, благодаря которому Мик уже через несколько секунд понял, что Пайпер Чейз-Пьерпонт обладает умом будущей аспирантки и телом профессиональной клубной танцовщицы.

На глазах у Мика симпатичная, застенчивая школьница превратилась в безмерно соблазнительную пьяную девицу, которая буквально умоляла, чтобы ее трахнули. Мик оцепенел. Его глаза стали огромными, как блюдца. Пальцы дрожали. Молния на джинсах грозила лопнуть.

Он не мог этого сделать.

Мик поднял с пола водолазку Пайпер, прикрыл ее идеальную голую грудь и поцеловал девушку в лоб. Он сказал ей, что позвонит на следующий день, и вышел за дверь.

С тех пор Мик через общих знакомых следил за карьерой Пайпер. Он слышал, что у нее были проблемы с последней выставкой, посвященной, кажется, связисткам Новой Англии в первой половине двадцатого века. Судя по всему, на подготовку и рекламу экспозиции порядком потратились, но посетителей она не привлекла. До Мика даже дошли слухи, что Пайпер следующая в очереди на сокращение. Поэтому, принимая предложение поработать какое-то время в БМКО и желая побыть дома, в Бостоне, он думал, что Пайпер приятно будет увидеть знакомое лицо, – лицо мужчины, который всегда желал ей только лучшего.

– Доктор Мэллой?

Лапалья предложил Мику что-нибудь сказать аудитории. Он поднялся и коротко изложил свои идеи, иногда делая паузы, чтобы встретиться взглядом с каждым, кто сидел за столом.

Кроме Пайпер, конечно, глаза которой были опущены в блокнот. Пальцы ее левой руки крепко сжимали ручку, исполнявшую пируэты на бумаге. Коллекция каракуль включала стрелы, летящие во всех направлениях, и ракеты, стартовавшие в космос. Мик не относился к фанатам Фрейда, но не мог не заметить, что наброски Пайпер…

В общем, они были самыми что ни на есть фаллическими.