Текст книги "Художник и его окружение"

Чрезвычайное происшествие

Виктор решил проблему отопления за шаг от катастрофы. Буквально, чудо, и добрый знак для последующих чудес. Вера взялась за работу и, не торопясь, собирала бумаги, необходимые для получения разведанной квартиры. Очень проблематично, но, допустим, свершится. У самой Веры душа к переезду не лежала, потому она и не спешила. Вера была человеком неприхотливым, но, главное, под этой крышей (когда-то целой) жили три поколения ее семьи. Наверно, больше, но с тремя прошла ее собственная жизнь. Тут у многих сердце защемит, а Вера была человеком необычным, ближе к явлению природы, если знать, как это объяснить.

Перемен было не избежать. Поэтому Вера надеялась перевезти на новую квартиру Лилю Александровну, а самой укрыться в обгоревших и омытых пенными струями стенах и работать, не отвлекаясь, сколько позволят обстоятельства. Это был бы приемлимый вариант и более, кстати, реальный, чем могло показаться на первый взгляд. Очевидно, что с судьбоносными решениями по дому не спешат. Свет, газ, а теперь еще и отопление есть. Что еще нужно? Куда спешить?

Как-то в двадцатых числах декабря к Вере заглянул Виленкин. Вечером, часов в восемь. Луна обдавала холодным светом огромный двор. Было таинственно, тихо и пустынно. Черными великанами стояли могучие тополя. Верин дом был мертв. Окна в дальнем флигеле – хозяйстве экстрасенсов тускло светились. Явление нечистой силы в здешних местах хорошо известно, совсем неподалеку – подняться по улице, миновать площадь – место разрушенного в богоборческие времена Михайловского собора, миновать Десятинную церковь и выйти к Андреевскому спуску. Там среди приречных холмов этой злой силы хоть отбавляй. А тут, во дворе еще свои выделения, отходы и испарения, добываемые экстрасенсами из немощных тел. С появлением целителей бродячие собаки стали обходить двор стороной, а домашние (из желтого дома) жалобно подвывали, неведомо чему. Казалось бы, ерунда, ничего толком не доказано, как научный факт, но задуматься не мешает.

Виленкин позвонил, и матовая вставка двери осветилась. Хорошо, хоть закрывать стали. Но тут дверь распахнулась широко и безбоязненно. Обычная предусмотрительность была не для Веры. В коридоре в несколько рядов стояли и висели работы: в рамах, под стеклом и просто на подрамниках. Много разного. Работы самой Веры, бывшего мужа, тоже художника (Вера оставила ему мастерскую), учебные постановки сына. Всадники и пешие, церковные стены и купола, сухие цветы в пестрых керамических вазах, девичьи портреты с вытянутыми шеями, похожими на скрипки.

Еще картинки под стеной. Завернутые в простыни дамы расчесывали после мытья длинные волосы, движения исполненные полусонной грации, не иначе как для райских кущ. Там, где всегда тепло и вода. Золотистые, белые, розовые красавицы (а как иначе) занимались туалетами или просто бездеятельно восседали, поглощенные грезами и покоем. Зрелище завораживало. Это был театр, кулисы подлинной женственности. Не напоказ, без глянца и косметики, тем более что материальные ценности в общественную баню лучше было не брать (за сохранность администрация ответственности не несла).

Вероятно, из-за обилия банной тематики в коридоре стояло сырое тепло с ощутимым запахом красок.

– Мышки носятся. – Пожаловалась Вера, пока Виленкин стаскивал пальто.

– Переезжать нужно. – Скучно отвечал гость. Ничто другое просто не приходило в голову.

В комнате светился телевизор. Лиля Александровна читала, лежа на диване, или, может быть, спала (что вернее). Газета лежала перед ней бумажным комом. Большой абажур, низко висящей над столом лампы, смягчал свет, скрадывал углы. О том, что творится за стенами квартиры, лучше было не думать. Вера умела создать уют.

Уселись пить чай. Рядом со столом, впритык друг другу выстроились три обогревателя.

– Представляешь, – восторгалась Вера. – Можно не включать. От батареи тепло. Попробуй.

Виленкин не поленился. – Что-то не очень.

– Это сейчас. Я под одним одеялом сплю, так жарко.

– Все равно. Не засиживайся. Нужно переезжать.

– Я тебе не говорила. Лида-паспортистка мне еще адрес дала. Я сегодня была. По площади небольшая, но в приличном виде. Кухня. И главное, балкон с большой дверью. Даже так, как сегодня, можно работать. Света масса.

– И что? – Виленкин – человек неравнодушный легко находил повод для переживаний.

– Пошла к Макарову. Принял любезно. – Ничего, ничего, пусть пока пройдет решение. А вы обоснуйте в Исполкоме, что темно, работать не можете. Я постараюсь придержать.

– Чего он такой добренький?

– Не знаю. Но там – мечта. Мне никакая мастерская не нужна.

Помолчали. Пили чай. Виленкин хоть бывал здесь, но всякий раз осматривался заново. Было интересно. Густо висели Верины работы, вперемешку – семейные фотографии, рисунки, живопись. Беспорядок, хаос, но именно художественный, с частым перемещением, не затверженный – от ремонта до ремонта, на много лет вперед.

– Погляди. – Виленкин достал из пиджака конверт с пожелтевшей открыткой. – Вот тебе весточка из сорок первого года.

Так на открытке и значилось Почтовая карточка, а внизу было повторено почему-то на французском, будто в те годы мы постоянно обменивались с Францией почтовой связью.

– Пишет некто Моргулис. – Пояснил Виленкин. – Отец моего приятеля. Он, как призвался в июле сорок первого, только эта открытка и пришла. Сейчас Моргулис собрался уезжать, а документов об отце нет. Только вот это. Хочет послать запрос в Министерство обороны. Я взял, ксерокс сделать.

Открытка была заполнена ровно, с нажимом, из хорошей чернильницы, перо не запиналось, не рвало бумагу. Видно, писал человек аккуратный, любил писать и делал это основательно, если находилось время. Как раз оно и было, последнее свободное время в жизни. Вот-вот должны были строиться и отправляться на фронт, и он очень волновался. Как там Ромочка и Нюся? Ведь немцы бомбят. Если бы он знал, что с ними. Так писал хозяин красивого почерка.

Чернила выцвели, порыжели и походили на запекшуюся кровь. Банально, зато факт. Как-то недавно в книжке Виленкин видел фото молодого человека выраженной еврейской внешности. Еще не остывшее от возбуждения лицо, форма красноармейца. И подпись. Он не доживет до вечера… – Вот, – сказал Виленкин, пряча открытку. – Теперь должен писать запрос. Еще он должен идти в ЗАГС, в архив и взять там справку, что факт смерти не зарегистрирован. А потом подавать эти документы в суд. И ждать, пока будет решение. И везде очередь, везде время. Смерть человека, которого сын ни разу не видел – не факт, а бумага – факт. Добровольцем пошел. Создал хлопоты, через пятьдесят лет справки собираем.

Рассказывал Виленкин с надрывом, посматривая на фото на стене, судя по нарядам и прическам, из тех давних времен, не иначе, как сразу после войны. Молодые женщины, прильнувшие друг к другу по-родственному, сидели, а мужчины, положив руки им на плечи, выстроились позади. И Моргулис вполне мог быть среди них. И, очень возможно, они его знали, ходили в одну школу, а он бегал на свидание к такой же (буквально со снимка) еврейской девушке Нюсе. Но выпал бесследно, как пропадает в траве стреляная гильза.

В дверь позвонили, и в коридор ввалился человек в истертом сером пальто, меховой шапке и с огромным саквояжем, который тащил перед собой, рядом они не умещались. Лицо под цвет пальто, серое от усталости и сумеречного света, и к тому же обиженное.

– Вера, не знаещь, чего батареи потекли?

Вера ахнула, рванулась, вдвоем стали ощупывать. – Не греют. – Стонала Вера.

Виленкин тоже приложился. Батарея была чуть теплой, и, видно, безнадежно остывала. – Я же говорил. – Сказал Виленкин.

– Сижу, работаю. – Рассказывал гость. – Слышу, журчит и журчит. И хрипы какие-то.

– Труба. – Испуганно вскрикнула Вера.

– Возможно, – согласился пришелец, – я за батарею, а она не греет.

Вера заметалась. Лихорадочно натягивала старое мужское пальто, сапоги. – К Степану нужно, к Степану. – Повторяла. – Может, он дома. Толя, я тебя прошу, не уходи.

– У меня сухо. – Толя опустил огромный портфель. – Я говорю, это где-то за стеной.

– И потолок сухой. – Доложил Виленкин. Действительно, сверху было сухо.

Вера замотала голову платком, втроем выкатились во двор. Луна сияла. Издалека вставало нежно-розовое зарево городской рекламы. Вера забарабанила в соседскую дверь. И – о, счастье, – дверь открылась. Лицо у Степана было круглое, туповатое, бритое, как раз такое, что нужно для смычки города и деревни. Смотрел недоверчиво, особенно на Виленкина, которого видел впервые. Впрочем, было ясно, что Виленкин с Верой. Сошлись тут же, у двери. – Степан, – сообщила Вера драматически, – трубу прорвало.

– Как это, – удивился Степан, – как ее могло прорвать, когда при мне хлопцы заваривали?

– А вот прорвало. – Сказала Вера с отчаянием. – Толя сам слышал, как булькает.

– Хрипит, – поправил с готовностью Толя. – Знаешь, как трубы…

Степан исчез и объявился снова. – Да, холодные. Потому я полушубок надел. Не понял, откуда. Шо ж это делается, а?

Отошли подальше во двор. Глядели на темные окна второго этажа, над лестницей, ведущей в Толину мастерскую.

– Нет, нет. – Торопился Толя. – Это не у меня. За стенкой где-то, с улицы. Слышу – журчит. Трогаю – холодная.

Степан дернулся. – Пошли со мной. – Окликнул на ходу Толю.

– Толя – художник. Мастерская над нами. – Поясняла Вера Виленкину. В мужском обществе она немного успокоилась.

– Пьющий? – Виленкин вспомнил мятое, неспокойное лицо.

– Что ты, в рот не берет.

– Лечится?

– Ничего подобного. Сколько знаю, никогда не пил. Заходят с бутылкой, а сам ни-ни. С лестницы давно бы свалился.

Вера хихикнула. Аргумент этот Виленкина убедил, хоть все мы знаем, как тяжело отказаться от собственной догадки.

Тут подоспели остальные. – Мебель в порядке. – Сообщил Степан праздничным голосом. – Все на месте. И потолок сухой.

– А чего оно журчит? – Встрял Виленкин.

– Может, и не журчит? У тебя как с ушами?

– Но батареи холодные. – С отчаянием сказала Вера. Успокоившись за мебель, Степан готов был отложить решение проблемы.

– Это, да. – Согласился Степан.

Помолчали. – Тогда так. – Объявил Степан торжественно. – Это дело нужно расследовать. – Обвел взглядом компанию. Головы сдвинулись. Луна разгоралась. Девять вечера, но на замерзшем дворе не было ни души, дом стоял черный, жутковатый и где-то там в его таинственный недрах хлестала, пузырясь, горячая вода, заливала все вокруг. Именно так, не нужно обманываться. И успокаиваться рано.

– Если эти гады мне мебель затопят… – Сказал Степан с яростью. Видно, к нему вернулось осознание опасности, и он разогревал себя, как воин перед битвой.

– Не затопят, Степан, не затопят. – Утешил Толя. Видно было человека доброго, готового на мир во всем мире.

Виленкин молчал. Будучи со стороны, он изо всех сил старался держать свое мнение при себе. Там более и мнения не было, одна лишь интеллигентская решимость подставить плечо прямо сейчас, непонятно под что и где.

– Если затопят… – нагнетал Степан.

Подоспела Вера со свечой, и Виленкин понял, предстоит экспедиция.

Теперь ждали Степана. – Как у него с алкоголем? – Поинтересовался Виленкин у Веры. Он не уходил от темы. Вопрос неуместный, делать все равно было что-то нужно. Гуськом потянулись со двора в подъезд – низкий, темный, с замерзающей лужей, блестящей в свете уличного фонаря.

– Сейчас, – говорила Вера поспешно, она была рада обществу. – Тут я ключ где-то выложила, чтобы не перепутать. Мне еще от Флоренции подарили. Но тот маленький.

– На хрена нам твоя Флоренция. – Резонно сказал Степан.

Открыли. Внутри было темно, сыро и затхло. Перила лестницы выломаны, приходилось держаться за стену, ступеньки засыпаны обвалившейся штукатуркой.

Потянулись наверх. Прокладывал путь Степан, он дом знал. Вера со свечой шла следом. На втором этаже ткнулись в дверь, ведущую из лестничной площадки в коридор. Закрыто.

– Это Тамарка. – Жаловалась Вера. – Последняя выезжала, говорю, оставь ключи. А она – нет. Нехорошая.

– От Флоренции не подходит? – Виленкин не удержался, хоть обстановка не располагала к юмору. Толя, правда, спросил, причем здесь Флоренция, но ответа не получил.

– Ладно, пошли на третий. – Распорядился Степан. – А с той стороны спустимся. Труба по третьему идет.

И снова по ступеням. В нос шибало. Здесь дверь была закрыта и затем выломана. Дыра открывала лаз, ведущий вглубь коридора.

– Мы их подождем. – Предложила благоразумная Вера, но Виленкин был настроен идти дальше.

– Свечу себе оставь. – Распоряжался Степан. – Там с улицы светло.

Виленкин встал на ящик, протиснулся боком в дыру и угодил в груду мусора. Следом, кряхтя, выбрался Толя. Степан уже искал в пустой комнате. Где-то здесь труба шла – холодная, сквозь стены. Валялись выбитые кирпичи. Отметины копоти – следы сварки. В комнатах призрачно светилось. Подоконники были вывернуты.

– Клады ищут. – На ходу пояснил Степан.

– И что?

– Так они и скажут. Дерево еще с каких времен. Запросто могли заложить.

Пустые окна, Виленкин сунул голову, глянул. Удобно, в каком-то смысле. Влажно, как рыбья чешуя, блестела мостовая. Клубился белесый пар. Свет вокруг фонарей распадался радугой и был похож на елочные украшения. В окнах с другой стороны светилось редко. Город будто лишился обитателей и теперь доживал безлюдной пустыней, отдавая холодному небу последнее тепло. Но проскочила машина, и кладбищенская завороженность пропала, возвращая пейзажу скучный, но достоверный реализм. И не нужно ничего придумывать…

Виленкин спохватился. В потолке пустой комнаты темнела дыра. Со стен лохмотьями свисали обои. Никого. Его спутники ушли вперед. Виленкин заторопился по грудам сбитого в камень мусора и едва не налетел на аккуратно уложенные батареи отопления. Подготовили на вынос. Виленкин шел по коридору. Слева, со стороны двора комнаты были залиты молочным светом луны, справа вливался желтый свет уличных фонарей. Туалет с разбитым унитазом. Потом дорогу перегородила ванна, ее пытались утащить и бросили на полпути. Или оставили пока.

Жизнь продолжалась, вызывая уважение несокрушимым стоицизмом и ущербными приметами цивилизации. Бессмысленно бродя по комнатам, смущенный атмосферой тайны, Виленкин стал волноваться. Где он и куда дальше? Увидел себя в разбитом зеркале одежного шкафа. Конечно, никого рядом быть не могло, но прошлое оставляет хранителей, пусть даже в запахе нафталина и в каштанах, рассыпанных для защиты от моли. И Виленкин узнал себя не сразу, даже отмахнулся от неясной тени. Луна хозяйничала, со спины долетал свет, сумрак заполнял углы тревожным ожиданием. Здесь Виленкина явно не ждали.

– Эй, где ты там? – Подал голос Степан. – Давай сюда, а то заблудишься.

Виленкин заторопился. Прошел еще (немало, как показалось), прежде чем добрался до лестницы, где его дожидались. Сквозь тьму смотрели с укоризной.

– Кого посетил, экскурсант? – С насмешкой спросил Степан. – У нас бесплатно. Теткину комнату искал?

– Какую, теткину?

– Потом скажу. Пока под ноги гляди. Лестницу разнесли. Смотри внимательно.

– Ничего, Степа. – Подал голос Толя. – Мы за перила держимся.

– Где те перила? Как рояль стаскивали, он все вокруг разбомбил. Козел шершавый.

– А дальше куда?

– Как куда? Назад. С улицы замок висит. Ты что здесь первый раз?

– Первый. – Признался Виленкин.

– Чего полез?

– Вера просила. – Хотя Вера, как раз, отговаривала.

– Степан, – позвал снизу Толя. – Я на втором. Осторожно. Ступеньки нет.

По разлетевшимся перилам сползли на этаж ниже и смутно разглядели друг друга. Двинулись по коридору. Здесь было темнее, чем наверху. Толя вел экспедицию.

– Ну, что? – Спросил Степан. – Нашел трубу?

– Нашел, – подтвердил Толя. – Вот она пошла. – Согнулся тенью и ухватился за что-то невидимое.

– Ага. – Степан тоже взял след. Зашуршал, ощупал. И встал, озадаченный. – Есть. Холодная, зараза. Но сухо. Где, ты говоришь, течет?

– Сейчас. – Отозвался Толя. – Пошли ко мне. Там будем смотреть.

Еще прошли, Толя заглядывал в комнаты, сверяясь с видом из окон. Здесь.

Остановился, постучал по стене. – Там моя контора.

– Ну, где труба? – Спросил Степан.

– Вот. Нашел.

– Ты же говоришь, прорвало. Сухо везде.

– Сухо. – Разочарованно согласился Толя. – Но холодная. Чувствуешь?

– Угу. – Невидимый Степан был занят. – А вот она к Вере пошла. Тоже сухо. Ничего не прорвало. Просто вода куда-то делась. Пошли назад. Пока обойдем…

Направились к лестнице. Тут Степан приостановил Виленкина, развернул лицом к двери комнаты, пустой и залитой светом. Как раз фонарь был напротив. Комната была чисто выметена и этим казалась необычной. К тому же снаружи поднялся ветер, и в пейзаже что-то сместилось.

– Здесь писатель жил. – Объявил Степан.

– Где здесь? Какой писатель?

– Куприн. Тут его кореш обитал со своей теткой, комнат побольше было. Куприн у него останавливался. Бухали вместе.

– А вы откуда знаете?

– В прошлом году приходили. Из музея какого-то. Стали как раз под моей дверью. Я потом справлялся. У нас тут ходил один. Объяснил.

Виленкин зашел, потоптался на мемориальных половицах. Где-то тут расхаживал бритоголовый Куприн. Подумать только, вставал от стола, подходил к этому окну. Выглядывал, наблюдал, интересовался местными нравами. Восторга не испытал. Отзывался без большого тепла, скорее пренебрежительно. Взгляд большого писателя пристрастен. Но так ли знаменит киевский мещанин (это уже А. П. Чехов приложился), чтобы заметать под него с кислой миной. Что-то осталось неразгаданным, а, может, очевидное, что не нуждается в разгадке? Такое оно – писательское ясновидение…

Виленкин выбрался на лестницу, осторожно заполз на третий этаж и проделал обратный путь по коридору в одиночестве. Скучно стало, бывает так на обратном пути.

Блеснул огонек, проявилось печальное Верино лицо, рука со свечой. Свет и во тьме светит. Истинно так. Рядом отряхивались Степан с Толей.

– Ничего там нет. – Сказал Степан Вере. – Труба целая. А воду кто-то отключил. Сразу нужно было думать. А ему (Степан кивнул на Толю) хрипит и хрипит.

– Но кто это мог? – Удивилась Вера. – Виктор заходил вчера. Я ему кисточку дала.

– Где ты их берешь? – Удивился Толя. – Я в лавку хожу. Нет. Все фонды рассовали между своими. Последние, говорят.

– Не огорчайся. Дам тебе. – Утешила Вера. – Это я на базаре у дядьки какого-то накупила. Мягенькие.

– Погоди про кисточки. Что Виктор говорил? – Степан вернулся к теме.

– Все в порядке. Сам проверял. Грела, как вулкан. На всю зиму.

Тем временем выбрались во двор. Вера закрыла дверь на замок. Времени, кстати, прошло немного.

– Я пошел. – Виновато сказал Толя. – Завтра будем разбираться. – Забрал у Веры громадный портфель и зашагал со двора.

– А ты, Степан? – Видно, перспектива остаться в холодной квартире Веру пугала.

Степан топтался. Виленкин помалкивал.

– Знаете, – осенило Веру, – Виктор в котельную ходил. Давайте проверим.

– Чего? Там закрыто. Ключей нет. У твоего Виктора ключи.

Но отправились. Котельная была в двух шагах, в подвале со стороны первого подъезда, рядом с флигелем экстрасенсов. Дверь была плотно прикрыта.

– Ой, – сказала Вера. – Как это? Она же на замке. Виктор мне сказал, закрывает. И ключ унес.

Встали и стояли. Впрочем, было ясно, в котельной кто-то побывал. И сорванный со скобой замок лежал тут же, под стеной.

– Сволочи. – Сказал Степан. – Мы там пылюку глотаем, а здесь ломом хозяйничают.

Хорошо, свеча не понадобилась, за дверью нашелся выключатель. Спустились по широким каменным ступеням. Толстенная труба, снабженная внушительным вентилем, шла вдоль стены.

– Вот она. – Удовлетворенно сказал Степан. – Горячая. Что это? Воду кто-то вырубил.

От главной трубы начинались две, основательные, но потоньше. Одна – вверх, внутрь дома, другая пересекала пространство котельной по воздуху и уползала в сторону флигеля. Обе были чуть теплыми, видно, остывать начали недавно, несколько часов назад.

– Вот, наша. – Показал Степан. – А эта – к тем говнюкам.

– Степан… – Упрекнула Вера.

– К экстрасенсам. – Поправился Степан. – Но кто все это отключил. Еще и замок выдернул.

– А мы опять откроем, – предложил Виленкин. – И дело пойдет.

– Сейчас. – Раздумывал Степан. – Ладно. Давай. – Налег на вентиль. – Видишь, гады до упора закрутили.

– Греется, Степан. Обе греются. – Радостно сообщила Вера.

– Нет, ничего не будет.

– Почему? – Спросил Виленкин.

– Ты что не видишь?

– Где?

– Где, где… В Красной Армии. Глянь туда. – В углу комнаты, из колена трубы бил окутанный паром фонтан. – Это я уже прикрутил. Заглушку гады свинтили. И с собой забрали. Кто это шкоду такую сделал? Как это ты не видела? – Степан напустился на Веру.

– Не видела, Степан. Я весь день дома. И не видела.

– Виктор когда заходил? – Напомнил Виленкин.

– Вчера. Все было в порядке. Я такая довольная.

– Ладно. – Сказал Степан. – Постерегите здесь, я пока схожу за инструментом. Замок приладить.

Вера с Виленкиным остались ждать. В углу сдвинулось, и на середину комнаты выступила большая кошка. Величественно, не обращая внимания на людей, проследовала к парящей луже, осмотрелась и неторопливо скрылась за горячей трубой.

– Как Марфуша расплодила кошек, так ни одной крысы в доме нет.

– Зато мышей полно.

– Это, да. – Согласилась Вера. – А после войны, я помню, в этом подвале жили. Я маленькая была, и этот человек мне казался очень старым. С войны пришел. Они жили в этом подвале и у них рождались дети. А потом его вызвали и предложили, на его родине раскопали могилу с расстрелянными. Там были его родители. Съездить, подтвердить. Он вернулся и заболел. Сидел наверху, около двери. Пел что-то себе. Жена табуретку выносила, и сидел он целый день. Вечером забирали. Это я помню. Мы – дети играли все вместе. Потом они переехали.

Появился Степан, пристроил замок. – Иди, Лилю, как следует, укрой. Будешь знать, как ворон ловить. С утра первым делом к Виктору. Сейчас разбегаемся…

Виленкин оглянулся на подземелье, где сошел с ума многодетный отец. Взгляд упирался в ямы, прикрытые железными листами для защиты от дождевой воды. Трубы – горячие и холодные. Пусто.

Вера с Виленкиным вернулись к себе. Становилось прохладно. Лиля Александровна лежала, не меняя позы. По телевизору передаваои концерт западной рок-музыки. Этого стало почему-то много. Было не поздно, часов десять. Сели пить чай.

– Ты, вот что. – Беспокоился Виленкин. – Обогреватели включи… или нет, не все сразу. Мало ли…

Позвонили. Сунулась озабоченная голова Степана. – Ухожу. Значит, сразу с утра к Виктору.

– Чего он тобой командует? – Спросил Виленкин.

– Он для нас с мамой много делает. – Махнула рукой добрая Вера. – Свет на кухне починил. С утра он не может, работает далеко за городом.

– А здесь чего?

– Мебель новую купил. Приезжает проведывать.

– Почему не на новую квартиру?

– Ой, там непонятно что. Вроде бы, полы делает. А приходила одна, у нее там же квартира. Говорит, дом еще недостроен. К весне только обещают. А он ночует по всему городу и с мебелью разогнался.

– До весны еще дожить надо. А если потечет на новую мебель?

– Будет очень плохо. – Согласилась Вера. – Потому хочет, чтобы мы до весны здесь жили. Иначе дом совсем пустой.

– Еще бы. Значит, вы с Лилей Александровной мебель сторожите?

– Ну, – обиженно протянула Вера. – Не говори так, не надо…

Среди художников – людей острых на язык, не сентиментальных и по-житейски недоверчивых у Веры была репутация матери Терезы. И прозвище, если можно так про святую, тем более, что званием заслуженной или народнй Веру не отмечали. Никому не приходило в голову. И это сам по себе знак – святость, как известно, не нуждается в дополняющих отличиях. По крайней мере, скоропалительно…

На следующий день прояснилось. Нервы, конечно, напряглись, но какое стоящее дело обходится без них. Ровно в девять Вера была у Виктора на опорном пункте. Спали женщины плохо. Лиля Александровна ворочалась больше обычного, брала с тумбочки термос с травяным чаем. Вера, выбираясь из-под одеяла, дула в воздух, пыталась определить, идет ли пар. Пар не шел, обогреватели пока справлялись. Но все равно, это было не дело. К утру в квартире стало прохладно. Погода показывала на ноль, за окнами стояла слякоть. Считайте еще, что повезло. И Вера бросилась к Виктору.

Тот как раз собирался разобрать шахматную партию. Веру он уважал. Она была местной достопримечательностью. В мужском пальто и наброшенном на полуседую гриву платке Вера производила будоражащее впечатление. Ясно, что-то случилось. Пока Виктор глотал чай, Вера рассказывала.

– Вот, и все. Кто-то взял и отключил горячую воду. И оставил нас вот так. – Вера развела руками. – Я бы… ладно, но мама…

– Как это ладно? – Ярился Виктор. – Зимой отключили горячую воду. А ей – ладно? Давай, пошли.

Виктор набросил на рубашку паралоновую куртку, подхватил чемоданчик с громыхнувшим инстументом, и, не застегиваясь, подставил молодецкую грудь сырому ветру. Обрадованная Вера поспешала следом. Кстати, появилось солнце, небо засияло, лужи празднично заблестели, и Верины страхи улетучились. Одной хорошо (есть и такие), а с мужчиной лучше. Это факт. Во двор заскочили и бросились к котельной. Виктор крутнул в руках сорванный замок, достал связку ключей и замок открыл. Вытащил молоток, восстановил скобу и вернул замок на место.

– Пока так. А мы поглядим, кто это хозяйничает.

Спустились в котельную. Виктор действовал сноровисто. Добрался до вывинченной заглушки. Лицо напряглось. Ответа, видно, не было. Виктор порывисто подхватил чемоданчик, выбрались наружу. Встали. Виктор почесал в затылке. Разгонял мысль. Недоумевал. Мимо в сторону флигеля тянулись страждущие.

– Эти, как их… – Сказал Виктор, и Вера поняла, вызревает в нем догадка. – Экстрасенсы. Ладно, я в ЖЭК загляну, если заявку кто оставлял. Они должны знать. А вы где будете?

– Я только к маме. – Вера испугалась, что Виктор вот так исчезнет, и дальше придется сидеть без тепла.

– Никуда больше. Схожу, может, искали. Вернусь и будем налаживать. Пока не сделаю. Верно?

– Верно. – Обрадовалась Вера.

Лиля Александровна сидела за столом, спиной к двери и завтракала. За окном ходили вверх-вниз. Утром народа шло много, улица выглядела проснувшейся и деловитой. И Виктор протопал, озабоченный, помахивал чемоданчиком.

Вера вернулась во двор. Работать она не могла. По двору важно разгуливали галки, взлетали, кричали, рассаживались на дереве, будто вернулись после антракта из театрального буфета. И готовы смотреть дальше, что выдумают их бескрылые и бестолковые двуногие соседи.

Еще один проковылял во флигель. Никак не задумываясь, Вера двинулась следом, вытерла сапоги и прошла в низкий коридорчик. Конечно, все здесь изменилось. Выбелено и покрашено. Стулья вдоль стен. А поодаль, за столом под белой простыней сидела представительная дама с выбеленным лицом, будто из театра Кабуки, и черными блестящими волосами, стянутыми в узел и заправленными под белую косынку. Вера мимолетно пожалела – длинная шпилька или даже гребень смотрелись бы эффектнее. Но здесь медицина, и художественные фантазии лучше было оставить за порогом. Зато лицо было тонкое, с правильным носом. Глаза густо подведены и вытянуты на восточный манер. Лоб матово блестел. Кружево в воротнике халата.

– Какая красавица. – Подумала Вера. Жаль, не было, чем зарисовать. Дама просилась в галерею банных типов. Но вообще, сейчас лучше было не отвлекаться, не пропустить Виктора. Потому, выглядывая в открытую дверь, Вера смиренно устроилась ждать.

И красивая, будто из театра Кабуки, дама отметила Верино появление. Отметила без энтузиазма. Верино пальто, небрежно намотанный на голову платок, носки, разнообразно торчащие из сапог… перспективной клиентки никак не получалось.

– На сегодня запись закончена. – Объявила дама. Конечно, могло сложиться иначе, от ее милостивого расположения, но пока так. – На пятницу. Сначала на диагностику…

Под столом дама зябко потерла коленями, и Вера отметила – в приемной прохладно. Тот же стылый воздух, что у нее дома. Несколько посетителей, терпеливо дожидающихся приема, сидели в пальто. Вешалка для верхней одежды была пуста. И главное, что Вера, наконец, увидела, – последствия наводнения, разгула стихии, стена между батареями хранила следы, и пол влажно блестел.

– Вы к специалисту? – Спросила дама, и черная бровь взметнулась, выгодно округлив глаз.

– Красивая какая. – Еще раз отметила про себя Вера. – Я ваша соседка по двору. У нас отключили батарею. А у меня мама больна. И я пришла выяснить…

Но выяснить не дали. Дама вскочила и выбросила, указывая на дверь, остро блеснувший ноготь. – Уходите отсюда. Не хватало мне за всеми вами воду выгребать.

– Что вы кричите? – Вера встала, запахиваясь, как горец в бурку, полами мужского пальто. Что-то до нее стало доходить. – Сами нас замораживаете, а потом кричите.

– Уходите немедленно. – Неистовствовала дама. – Я не собираюсь за вами подтирать и выгребать.

– Как это за мной? – Закричала в ответ Вера. Пробудившиеся от спячки посетители удивленно заерзали, задвигали головами. У очереди свой счет новостей и событий.

– Прекратите, Сарра Александровна. – Рядом со скандалисткой Вера увидела даму с каменными чертами лица и высокой башней на голове.

В раннем детстве, забравшись с коленями на учительский стол, Вера рисовала портрет Ленина в школьной стенгазете. Общественные задания, нагрузки и прочее, чем жив член коллектива, миновали ее. Без всякого умысла или особой гражданской позиции. На Веру махнули рукой, хоть она многие годы преподавала живопись в художественной школе и должна была считаться социально активным элементом, в нужную, конечно, сторону. Потому дамы административно идейного вида были Вере знакомы мало. Но тут она поняла. Не иначе, как эта – царственноголовая предлагала им с мамой съезжать из квартиры.

– Я насчет отопления. – В кончиках пальцев забегали мурашки. Тогда как раз вошли в жизнь женские единоборства. Но тут за Вериной спиной возник Виктор. Вид у Виктора был здоровый и заработать на его организме было трудно.

– Дверь закройте. – Хозяйка встретила пришельца недоброжелательно…

– Насчет отопления… – еще кричала Вера. Но уже впустую.

– Если я там закрою, – сказал Виктор, – ты у меня в форточку вылетишь.

– Что? – Поразились все сразу.

– То самое. Ты на меня не пялься… А вы давайте отсюда. – Обратился Виктор к очереди. – Все, все… Закрываем заведение. Через неделю, не раньше. Аварийная ситуация на участке. Пока не восстановлю, разговора не будет. Выходите… И вы тоже – Последнее, голосом помягче, относилось к Вере.

– Какая аварийная? – Теперь завизжала регистраторша. – Деньги взяли, а сделать толком не можете.