Текст книги "«Франкенштейн» и другие страшные истории (сборник)"

– Что с вами? – с тревогой воскликнула Полина. – Вы так бледны! К тому же вы насквозь промокли, садитесь к камину, я принесу вам теплых сливок.

Сколько изысканной грации было в каждом ее движении, когда она принесла ему еще теплый кувшинчик.

– К сожалению, мы скоро расстанемся, я перееду к своему другу. – Сливки согрели Рафаэля, и голос его звучал уже не так глухо. – Милая Полина, мое фортепиано возьмите себе. Вы так талантливы, не бросайте музыку.

– Вы уезжаете? – слабым голосом спросила Полина. В ее словах звучала такая глубокая печаль, которую она не могла скрыть.

– Как жаль, – сказала госпожа Годэн, – оставайтесь, я получила письмо от мужа. Он возвращается, и мы скоро будем богаты.

Госпожа Годэн вышла из комнаты.

– Смотрите, что я нашла в вашем ящике среди бумаг! – воскликнула Полина и протянула Рафаэлю две монеты. – Здесь вам хватит, чтобы расплатиться за целый месяц. Только не уезжайте от нас.

«Бедная девочка, – подумал Рафаэль, – она готова отдать мне последнее, что имеет. Но я верну ей. Когда-нибудь…»

На эти деньги он послал Феодоре букет дорогих роз.

Утром Рафаэль встретился с Эмилем.

– Всегда считал, что проливной дождь не дружит с нашей одеж-дой, – весело глядя на него, сказал Эмиль. – Придется тебе надевать мой фрак, дружище. Ну, не беда. Мы отправляемся сейчас в «Парижскую кофейню». Там ждет нас издатель одного славного журнала. Он хочет заказать тебе мемуары, и не о ком-нибудь, а о твоей покойной тетушке маркизе де О’Флаэрти. Ведь она была в большой моде при дворе. Согласись, какая удача! Уверен, мемуары будут иметь успех.

Итак, друзья отправились в кофейню. Издатель был высокий мужчина с твердым выражением неулыбчивых глаз. За чашкой кофе сделка была заключена.

– Ведь ваша тетушка, надеюсь, не вела жизнь затворницы? – спросил издатель.

– О нет, – уверенно вмешался Эмиль.

– Аванс не больше пятидесяти экю. – Издатель достал туго набитый бумажник. – Так я буду спокоен, что когда-нибудь все же получу рукопись.

Те легкость и беспечность, с какой Эмиль продал издателю личную жизнь маркизы де О’Флаэрти, поразили Рафаэля. Но Эмиль только рассмеялся.

– Полно, мой дорогой, ты напишешь о тетушке прелестные вещи, немного юмора, фантазии. Нельзя, чтобы память о такой редкой женщине исчезла в бездне забвения.

– Я предпочел бы учить индейцев алгебре, чем запятнать честь моего рода, – с горечью сказал Рафаэль, когда они вышли на улицу, – порой я жалею, что покинул мою мансарду. Свет с изнанки так непригляден, так грязен и мерзок.

На обратном пути Эмиль уговорил Рафаэля заехать к известному в Париже шляпнику, а вслед за этим к модному портному. Они увидели графиню Феодору в блистательном экипаже. Красавица приветливо кивнула им и одарила Рафаэля благосклонной улыбкой. Он почувствовал себя счастливым.

Рафаэль нередко проводил время в ее особняке. Ему казалось, что он постепенно завоевывает ее сердце.

– Ты замечаешь, Эмиль, – с гордостью сказал Рафаэль, – Феодора прощается со своими гостями, а я остаюсь. И мы сидим вдвоем в креслах у горящего камина, мне кажется, право, ее развлекает моя болтовня.

– Берегись, дружок, боюсь, что она хочет превратить тебя в слугу, да нет, в раба, всегда готового услужить ей. Ты ее не знаешь, не чувствуешь. Она хочет блистать, быть самой прекрасной – в этом смысл ее жизни. Она жертва моды.

– Ты несправедлив, ведь она и впрямь всех прекрасней. Для этого ей не надо прилагать никаких усилий.

Эмиль только улыбнулся.

Рафаэлю пришла в голову безумная мысль. Он решил тайно, без ведома Феодоры, провести ночь в ее опочивальне.

И вот наступил этот вечер. Поклонники один за другим начали покидать ее гостиную. Рафаэль тем временем незаметно спрятался в проеме окна, плотно сдвинув тяжелые бархатные шторы. Он слышал слова прощания, наконец ушел и последний гость.

– Какие они все скучные, – зевая, проговорила Феодора, входя в свою спальню.

Она посмотрела на себя в зеркало и сказала недовольно:

– Сегодня я была нехороша, цвет лица у меня был слишком блек-лый, недостаточно свежий.

Феодора позвала свою горничную, и та, встав на колени, принялась расшнуровывать ее башмаки.

– Подай мне туфельки на лебяжьем пуху, – сердито приказала Феодора.

– Вам надо выйти замуж, сударыня, – почтительно сказала горничная.

– Замуж? – Сколько высокомерия прозвучало в голосе Феодоры. – Выйти замуж? Ну уж нет, чтобы чужой мужчина запустил руку в мои сундуки с золотом? Впрочем, если бы он был пэром Франции, к тому же вдвое богаче меня!..

Тем временем горничная распустила ее корсет. Тело Феодоры ослепительно прекрасно, обнаженная грудь поражала совершенством. Она была обворожительна. Но ее слова! Такая гордая, возвышенная! А сейчас говорила примитивно и вульгарно, как рыночная торговка.

Горничная уложила ее в постель, укрыла атласом и кружевами. Скоро Рафаэль услышал ровное дыхание – Феодора уснула.

Рафаэль не мог прийти в себя. В чем же ее истинная сущность? Неужели несравненная благородная прелесть Феодоры – только маска, а под ней скрыта мелкая и корыстная душа? Нет, быть этого не может!

Он беззвучно соскочил на пол. Вот потайная дверь, она ведет на узкую лестницу. Рафаэль не помнил, как очутился на улице.

Всю ночь он метался, тосковал и не мог уснуть. Его терзали мучительные сомнения. Кто она, блистательная Феодора? Кто она, пустая ничтожная кокетка или существо высшего полета, и эти вульгарные дешевые слова были только случайностью?

Он не мог оставаться один и, чуть рассвело, отправился в особняк на улице Жубер, где надеялся встретить Эмиля. Рафаэль застал его лежащим на диване. Увидев Рафаэля, тот вскочил:

– Что с тобой, друг мой? Ты осунулся, ты бледен как тень, что случилось?

Рафаэль, с трудом подбирая слова, рассказал ему о безумной ночи в спальне Феодоры.

– Эта женщина убивает меня. Даже слушая ее пошлые рассуждения, я продолжаю обожать ее. Выход для меня один, ты знаешь какой.

– Опомнись, Рафаэль! – с волнением воскликнул Эмиль. – Тот, кто хочет многое знать, в лучшем случае приходит к разочарованию. Тебе надо отдохнуть. Позволь, я уложу тебя на этом диване. Когда ты проспишься, поверь мне, все предстанет перед тобой в другом свете.

Рафаэль был настолько измучен, что покорно лег на мягкий диван. Он погрузился в сон, полный страшных видений.

ГЛАВА 2

Жажда золота и первые искушения

Рафаэля разбудили яркие солнечные лучи. Солнце живет своей жизнью, и его не волнуют человеческие огорчения и печали.

Из-за двери в соседнюю комнату доносились сонные голоса, унылые вздохи, протяжные зевки. На пороге показалась Акилина, вчера такая свежая и очаровательная, теперь словно увядшая и усталая. На щеке отпечатался узор бархатной подушки, на которой лежала ее голова.

Вслед за ней вошла заспанная Евфрасия. Она ли это была вчера? Полудевочка-полуребенок? А теперь было невозможно определить, сколько ей лет. Мятое личико, желтое и бледное, несло на себе следы какой-то скрытой болезни и безнадежности.

Их подруги выглядели не лучше. Растрепанные прически являли собой ужасающее зрелище, пряди волос висели космами, опухшие глаза потускнели, бледные губы еще несли разрушительные следы вчерашней оргии. Это была картина былой роскоши. Увядшая красота казалась убогой, вызывая отвращение сморщенной кожей и несвежим дыханием.

– Милые дамы, что вы приуныли? – беззаботно крикнул Эмиль. – Сейчас вас подбодрит хороший завтрак и рюмка легкого вина. Поторопитесь, идите к нам.

Но женщины вялой походкой направились в туалетную комнату, чтобы хоть немного подкраситься и привести себя в порядок.

– Боже мой, я словно очнулся, – горестно прошептал Рафаэль, – так вот она, жизнь в полном обличье.

Рафаэль стряхнул с себя сонное оцепенение.

– Меня никто не спрашивал? – с улыбкой поинтересовался он у Эмиля.

– Что ты! Кто станет здесь тебя искать? – засмеялся Эмиль. – Ты здесь как за каменной стеной.

Но оба подумали об одном и том же.

– Кредиторы… – прошептал Рафаэль. – Как быстро я потратил все, что имел. Я продал все. Даже остров, где за мраморной оградой находится могила моей матери.

Кредиторы вставали перед Рафаэлем, как призраки. Теперь Рафаэль невольно оглядывался, выходя из дома на улицу. Ему мерещились эти господа в коричневых фраках, с пустыми лицами. Но его векселя, его долги…

«Господин де Валантен, вы мой должник. Сегодня срок истекает», – вспомнил он их вкрадчивые голоса. Да, он в их власти. Они безжалостны, бессердечны, он уже не принадлежит себе. Рафаэль схватился за голову. Все кончено, самоубийство – единственный выход. Он вспомнил белого коленопреклоненного ангела на могиле своей матери… А сегодня он прочел в газете, что маркиз де Морель, который недавно купил его остров, разорился и продает все свое имущество. Если бы у Рафаэля были деньги и он мог бы выкупить когда-то принадлежавший его семье остров… Нет, это невозможно.

В это время Эмиль прервал поток его убийственных мыслей.

– Прости, дружок, – голос Эмиля был неожиданно веселый и чуть виноватый, – прости, я забыл тебе сказать… Ты так сладко спал, я не стал тебя будить. Был посыльный, тебя приглашают в театр подписать условия. А вот аванс, и вполне увесистый.

Эмиль протянул Рафаэлю плотный конверт, запечатанный сургучной печатью.

– Ты с утра тосковал, что не можешь выкупить свой остров? – Эмиль улыбнулся. – Тут хватит, полагаю, на пару островов, и еще кое-что останется… Да что с тобой?

В этот миг, держа конверт в руках, Рафаэль вспомнил то, что, казалось, забыл навсегда. Он вдруг вспомнил «Лавку древностей», старого антиквара, его слова и шагреневую кожу.

– К черту смерть! – дико закричал Рафаэль, вытаскивая из кармана шагреневую кожу и размахивая ею. Он словно обезумел. – Я хочу жить! Я богат, я отомщу за себя всему миру. Хочу двести тысяч годового дохода, и они у меня будут. Кланяйтесь мне, свиньи, развалившиеся на коврах, как на навозе. Я всех могу купить.

– Успокойся, что ты! – с тревогой сказал Эмиль.

– Беда в другом, – вдруг, словно опомнившись, проговорил Рафаэль. – Эта злосчастная кожа съеживается, стоит мне только что-нибудь пожелать.

– И ты в это веришь? – рассмеялся Эмиль. – Пьяные видения. Ты вчера изрядно перепил.

– Ты мне не веришь! – воскликнул Рафаэль. – Тогда снимем мерку, снимем мерку!

– Хорошо, хорошо, – согласился Эмиль. – Давай снимем мерку, и ты успокоишься. А то ты, того гляди, сойдешь с ума.

Друзья расстелили салфетку и, положив на нее шагреневую кожу, обвели чернилами ее контуры.

В это время двери в гостиную широко отворились, и красавицы, одна другой прелестнее, показались на пороге.

Белоснежные плечи Акилины оттеняло ярко-алое шелковое платье. Таинственная улыбка изгибала ее свежие, манящие к страсти губы. На Евфрасии была бледно-голубая прозрачная туника. Ее чудесное тело просвечивало сквозь легкие складки. Юное лицо казалось свежим, как цветок, покрытый утренней росой.

– Какое чудесное утро, – проговорила красавица испанка. Черные волосы двумя прядями падали на высокую грудь. У нее были глубокие искристые глаза. – Эмиль, милый, найми несколько кабриолетов. Мы бы охотно покатались по Булонскому лесу!

– Да, да! – всплеснула белыми, почти детскими руками Евфрасия. Ее очаровательное лицо сияло. – Погода дивная! Поедем кататься, пока не пришли наши вечерние гости…

Все красавицы уселись вокруг стола. Смех так и порхал в воздухе. Был подан роскошный завтрак. Слуги вносили блюда под серебряными крышками. В бокалах ловило солнечные лучи ароматное белое вино.

Неожиданно в зал вошел степенный пожилой нотариус. Это был всем известный господин Кардо. Рафаэль, взглянув на него, замер, не сводя с него пораженного взгляда.

– Зачем вы пришли? Вы только все портите! – недовольно вскричали хором красавицы.

– Простите, простите! – не обращая внимания на капризные голоса, спокойно сказал нотариус. – Я принес одному из вас чек на шесть миллионов, иначе говоря, это двести тысяч годового дохода.

Глубокое молчание воцарилось за столом.

– Скажите, господа, кто из вас господин де Валантен? – привычным деловым голосом сказал нотариус.

– Я! – проговорил Рафаэль, с ног до головы его сотрясала мелкая дрожь.

– Скажите, сударь, ваша матушка урожденная де О’Флаэрти?

– Да. – Рафаэль не мог говорить, он только кивнул.

– У вас есть документы о вашем рождении? – спросил нотариус.

– Да, конечно, – с трудом произнес Рафаэль.

– Так вот, милостивый государь, – торжественно проговорил нотариус, – я уполномочен сообщить вам, что вы единственный наследник майора О’Флаэрти, скончавшегося в этом году в Калькутте.

Рафаэль молча приложил руку к сердцу, как будто его ранили. Со всех сторон послышались восторженные голоса, поздравления. Не обращая ни на кого внимания, Рафаэль бросился к украшенному перламутром столику, где на развернутой салфетке лежала шагреневая кожа. Он вздрогнул и побледнел, увидев появившееся маленькое расстояние между шагреневой кожей и ее силуэтом на салфетке. Лицо Рафаэля помертвело. Казалось, оно стало каменным и неподвижным. С отчаянием он посмотрел на Эмиля, который молча глядел на роковую кожу. Взгляд его выражал сочувствие и озабоченность.

Тем временем зал наполнился гостями. Со всех сторон раздавались приветствия, но Рафаэль не мог разобрать ни словечка.

– Господин де Валантен, – спросил его один из присутствующих, – вы так разбогатели, чего теперь вы хотите?

– Ничего, – резко ответил Рафаэль.

– Теперь маркиз может не подчиняться законам. Для миллионеров нет ни судей, ни палачей.

– Они сами свои палачи, – глухо проговорил Рафаэль.

– Миленький Рафаэль, купите мне жемчужный убор. – Евфрасия, как маленький ребенок, потянула Рафаэля за рукав.

– А мне породистых лошадей, – вскричала Акилина.

– А мне испанскую шаль, шитую золотом! – это был голос черноволосой красавицы.

Дальше мольбы и просьбы смешались в один неразборчивый хор.

Рафаэль пил один бокал за другим в надежде хоть на мгновение забыть о своем роковом могуществе.

ГЛАВА 3

Агония

Однажды бедно одетый старик остановился перед великолепным мраморным подъездом маркиза де Валантена. Дверь ему открыл преданный слуга Рафаэля Ионафан.

– Господин маркиз никого не принимает, – с грустью сказал старику Ионафан.

– Я его учитель, – робко проговорил тот, – я учил господина маркиза математике и риторике. Может, он все же в память о прошлом…

– Так вы господин Поррике? – воскликнул Ионафан. – Хозяин вспоминал о вас.

– Уж не болен ли мой милый Рафаэль? – с волнением спросил старый учитель.

– Один бог знает, что случилось с маркизом, – сокрушенно ответил Ионафан. – Он теперь живет по часам и не дай бог опоздает хоть на пять минут. Нарушить заведенный им порядок… я открываю дверь в его спальню ровно в семь часов и зимой, и летом. Молча подаю ему халат. Если он заметит хоть маленькое пятнышко, тут же подаю ему новый из той же материи, того же покроя. Ровно в десять я должен подать ему завтрак. Обед – ровно в пять. Меню составлено на год вперед. Он постоянно мрачен, даже господина Эмиля не хочет видеть. Лошади всегда стоят у дверей, но он редко выезжает. Только вечером он отправляется или в Оперу, или в Итальянский театр. Ровно в одиннадцать он возвращается. Он требует полной тишины в доме. Никаких желаний у моего господина не бывает – он ничего не хочет… и все-таки я поднимусь к нему и спрошу, примет ли он вас.

Ионафан скоро вернулся и повел старого учителя через великолепные покои.

Поррике с трудом узнал Рафаэля. Прежде это был жизнерадостный, подвижный юноша, теперь в глубоком кресле сидел молодой человек с серым лицом, мрачный и угнетенный. Когда старик Поррике увидел этот живой труп, он невольно вздрогнул.

– Здравствуйте, дорогой Поррике, – сказал Рафаэль тихим равнодушным голосом.

Растроганный старик начал вспоминать, каким Рафаэль был в юности.

А Рафаэль тем временем не сводил глаз с шагреневой кожи, прикрепленной к куску белой ткани и висевшей перед ним.

С глазами, полными слез, старый учитель вспоминал шалости и проказы юного Рафаэля. Наконец, уже прощаясь, он с нежностью проговорил:

– Желаю вам счастья, господин Рафаэль, пусть исполнятся все ваши желания.

В тот же миг Рафаэль вскочил и испустил столь ужасный вопль, что испуганный Поррике скорчился на пороге.

Рафаэль увидел, что полоска между шагреневой кожей и черной линией, когда-то нарисованной Эмилем, чуть-чуть увеличилась.

В комнату вбежал Ионафан.

– Что ты наделал, идиот, скотина! – бешено крикнул Рафаэль. – Зачем ты пустил сюда эту старую рухлядь? Лучше бы старик попросил у меня пенсию в тысячу экю, чем пожелал мне: «Пусть исполнятся все ваши желания!»

Поррике тем временем, не глядя по сторонам, бежал по великолепным комнатам, торопясь к выходу.

– Мой бедный мальчик, – шептал он, – несчастный, несчастный!..

– Послушай, Ионафан, – проговорил Рафаэль, уже несколько успокоившись, – ты должен быть преградой между мной и всем миром, а ты никак не можешь понять этого до конца. Ступай. Вечером я поеду в Итальянский театр.

Всех поражала великолепная карета Рафаэля, на которой блистал герб старинного знатного рода. А внутри, откинувшись на бархатные подушки, сидел Рафаэль с лицом бледным и безнадежно печальным.

Раздался звонок, и Рафаэль вошел в свою ложу. Оглянувшись, он увидел позади себя Феодору. Ее сопровождал молодой пэр Франции. Феодора оглядела зал, и радость озарила ее лицо. Ее изысканный туалет, ее красота затмили самых хорошеньких, самых элегантных женщин Парижа.

Перед началом второго акта какая-то дама села позади Рафаэля в роскошной пустой ложе. Она была одна, никто не сопровождал ее. По всему партеру пронесся шепот восхищения, все взгляды обратились к незнакомке. Поднялся такой шум, что даже музыканты оркестра повернулись и тоже присоединились к всеобщему восторгу. Во всех ложах заговорили. Дамы не сводили с нее глаз. Началось пение, но многие мужчины продолжали смотреть на незнакомку.

Рафаэль сидел, развалившись в своем кресле и заслоняя красавице половину сцены. Он решил не оглядываться, чтобы избежать искушения. Незнакомка нетерпеливо пошевелилась, ведь Рафаэль мешал ей смотреть на сцену. Вдруг знакомый нежный запах алоэ напомнил Рафаэлю счастливое безоблачное прошлое. Его коснулась ароматная теплота ее обнаженных плеч. Рафаэль не выдержал и обернулся. Незнакомка тоже повернула голову, их взгляды встретились.

– Полина!

– Господин Рафаэль!

Мгновение они потрясенно, не отрываясь, смотрели друг на друга. Да, Полина изменилась. Рафаэль узнавал и не узнавал ее. Детская неопределенная прелесть исчезла. Теперь это была красота, достигшая совершенства, блистательная и всепокоряющая. Сквозь кружева изящного платья можно было различить милейшую белизну молодого тела.

– Приезжайте завтра, – с волнением проговорила она, – в нашу старую гостиницу «Сен-Кантен». Я буду ждать вас.

Она сейчас же встала и ушла. Рафаэль не посмел догнать ее. Он взглянул на Феодору, и та показалась ему почти уродливой. Злая гримаса исказила ее лицо. Она поняла, что отныне не будет первой красавицей Парижа. Другая заняла это место.

Рафаэль вернулся домой и бросился в свой кабинет, где на стене висела шагреневая кожа.

– Хочу, чтобы Полина любила меня! – вскричал он, с тоской и страхом глядя на зловещий талисман. Но кожа ничуть не сократилась, она оставалась все такой же.

Желание Рафаэля давно уже свершилось, ведь Полина любила его задолго до того, как он добровольно взял шагреневую кожу.

– Я свободен и буду жить! – в восторге воскликнул он. – Договор нарушен.

В назначенное время Рафаэль постучал в ветхую дверь старого дома. Ему открыла скромно, но опрятно одетая женщина.

– Вы господин Рафаэль? – спросила она.

– Да, сударыня, – ответил тот.

– Вы помните мансарду под крышей, где жили прежде? Вас там ждут.

– О, помню, помню!

Рафаэль бегом поднялся по узкой лестнице. Его встретила музыка Шопена. Полина сидела за фортепиано и играла. Но едва он распахнул дверь, она бросилась к нему. На ней было дорогое платье, вышитое жемчугом, который так шел к ее нежной красоте.

– Вот и вы наконец! – радостно воскликнула она.

– Полина, я… – Он не договорил, счастье переполняло его.

– О, ты любишь меня! – прошептала Полина.

Она бросилась к нему на грудь, и они поцеловались тем святым и сладким поцелуем, когда две души находят друг друга.

– Я не могу жить без тебя! – страстно прошептала Полина.

– Так ты любила меня?

– О боже! Любила ли я? Сколько раз, убирая твою комнату, я сокрушалась, что мы бедны. Теперь у меня миллионы. Но твое сердце… я отдала бы за него все сокровища мира. Ведь оно мое, да?

– Да, любимая. – Он смотрел в ее глаза и видел в них только любовь. – Зачем ты богата? Зачем в тебе нет тщеславия? Ты небесное создание. Ты станешь маркизой де Валантен, но ни мой титул, ни мои богатства не будут тебя стоить. Мне всего дороже твой глиняный кувшинчик с теплым молоком, который ты приносила сюда, на чердак, по вечерам. Ведь в глубине души я понимал, что это твой ужин. Моя жизнь – вот что я могу предложить тебе, возьми ее!

– Мой Рафаэль! Твоя любовь для меня важнее всего мира.

– Так иди же ко мне! – вскричал Рафаэль.

Полина обняла руками его шею и замерла.

– Ты будешь моей женой, моим спасением. – Он прижал ее к своему сердцу. – О если бы мы могли остаться навсегда на этом чердаке.

– Да, любовь моя. – Глаза Полины светились полнотой счастья. – Но моя матушка ждет меня.

Рафаэль проводил возлюбленную в ее новый великолепный особняк и вернулся к себе домой. Он сел в кресло возле пылающего огня. Давно он не чувствовал такой радости, такого покоя. Но вдруг его мозг пронзила холодная мысль, он бросился к шагреневой коже – она слегка сузилась. То, что Полина любила его, любила давно, – это было не во власти зловещего талисмана. Но это счастливейшее утро, осуществление его надежд и мечтаний… Рафаэль крепко выругался, в неописуемом порыве ярости схватил кусок шагрени и крикнул:

– Довольно ты меня терзала!

Он выбежал из дома и, бросившись через цветущий сад к глубокому колодцу, швырнул туда роковой талисман. Плеснула вода.

– Я буду жить, просто жить, – прошептал он, – и будь что будет.

Скоро состоялась свадьба Полины и Рафаэля. Они выбрали тихую отдаленную церковь. Кроме Эмиля, других гостей не было.

Госпожа Годэн, мать Полины, незаметно вытирала слезы радости. Любящие избегали общества, опасаясь любой помехи, что могла омрачить их необыкновенное счастье.

Наступила весна. Молодые супруги любили завтракать в оранжерее, в окружении самых экзотических цветов. В это утро у них было особенно веселое и беспечное настроение. Они смеялись и болтали, их голосам вторил неумолкаемый щебет пестрых птиц. В эту минуту возле оранжереи послышались тяжелые шаги садовника Ваньера.

– Прошу прощения, господин маркиз, – сказал он, – я зачерпнул воды из колодца и вытащил какое-то редкостное растение, вот оно. Не намокло и не отсырело. Я подумал, что вам будет забавно взглянуть на эту диковинку.

С этими словами садовник протянул Рафаэлю злосчастную шагреневую кожу, которая стала теперь не больше беличьей шкурки.

– Спасибо, Ваньер, – сказал Рафаэль, жестом руки отпуская садовника, – право, очень любопытно.

– Что с тобой, мой ангел? Ты побледнел, – испугалась Полина. – Ты нездоров?

– Не будем говорить об этом, дорогая, – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Здесь от какого-то цветка слишком сильный запах. Наверное, от вербены.

Полина схватила растение за колючий стебель, вырвала его с корнем и выбросила в сторону.

– Что с тобой, Рафаэль? – дрожа проговорила Полина. – Скажи, я все равно узнаю твою тайну и разделю с тобой любую опасность.

– Что за фантазии? – через силу улыбнулся Рафаэль. – Я пойду полежу и выйду к обеду.

Оставшись один, он глубоко задумался.

– Как это может быть, – мучительно рассуждал он, что в наш просвещенный век я не найду средства, чтобы как-то обуздать, лишить силы этот проклятый талисман?

Рафаэль решил посоветоваться с самыми знаменитыми учеными Парижа. Очень скоро он посетил мастерскую прославленного господина Лавриля.

– Это кожа осла, – с важностью объявил ученый, рассмотрев талисман в микроскоп.

– Я знаю это, – печально проговорил Рафаэль, – но как вы полагаете, эта кожа подчиняется общим законам природы, ее можно растянуть?

– О, разумеется, – успокоил Рафаэля господин Лавриль, – вы должны сходить в лабораторию к знаменитому профессору механики Планшету

– Я не сомневаюсь, – сказал Рафаэлю профессор Планшет. – И все-таки пойдемте завтра к Шпигхальтеру, у него машина еще более мощная, чем моя.

На другой день Рафаэль вошел в просторную мастерскую, где внутри раскаленных и ревущих горнов плавились огромные куски металла.

– Моя машина превратит ваш кусочек кожи в папиросную бумагу! – уверенно заявил хозяин мастерской.

Он собственноручно сунул шагреневую кожу между дисками всемогущего пресса и запустил машину.

Наконец свист и грохот затихли, языки пламени погасли.

Рафаэль почувствовал, что он сейчас потеряет сознание. Профессор Шпигхальтер протянул ему шагреневую кожу: та по-прежнему была холодная и гибкая.

– Странно, странно, – в недоумении развел руками профессор, – боюсь, что в данном случае я бессилен. Съездим к знаменитому барону Жафе. Может быть, химия будет удачливее механики.

Напрасно подвергал барон Жафе кожу действию фтористой кислоты, погружал ее в сосуд, наполненный красной кровяной солью. Самые сильные препараты не действовали на талисман.

В отчаянии Рафаэль вернулся домой. Он уже ни во что не верил, мысли у него путались, голова кружилась. Рафаэль повесил шагреневую кожу на прежнее место и обвел ее контуры черными чернилами.

– Ах, Полина, бедная девочка, – горестно прошептал он, – есть бездна, которую не может преодолеть даже любовь.

В это время дверь распахнулась, и Полина, прелестная, полная жизни и света, вбежала в кабинет и нежно обняла его.

– Ты так бледен, любовь моя, о чем ты думаешь? – спросила она.

– О тебе, милая, – сказал Рафаэль, отворачиваясь и стараясь скрыть от нее мрачное выражение лица.

– Да, всегда думай обо мне, только обо мне, – с ангельской улыбкой сказала Полина, целуя его. – А теперь я хочу спать!..

Рафаэль смотрел на любимую жену. Она спала глубоко и безмятежно, полная очарования, положив ладонь под нежную щеку. Полина была похожа на спящего ребенка и дышала так легко и воздушно, что Рафаэль сам не заметил, как его голова опустилась на подушку и он крепко уснул. Но вдруг негромкий шепот Полины разбудил его.

– Любовь моя, – с тревогой сказала она, – ты во сне так тяжело дышишь. Я слышу в груди у тебя какие-то хрипы. Мне стало беспокойно…

На следующее утро Рафаэль сидел у себя в кабинете в кресле, окруженный четырьмя врачами. Это были самые знаменитые врачи Парижа. Они по очереди осматривали его, слушали дыхание, просили прокашляться и значительно переглядывались. Затем они уединились в соседней комнате, и наконец самый прославленный из них, доктор Орас, с важностью объявил диагноз, к которому они пришли все вместе.

– Мы находим некое раздражение в ваших легких, вы вовремя обратили на это внимание. Еще не поздно – так мы надеемся. Вам необходимо как можно скорее отправиться в Савойю, в местечко Экс. Природа и, главное, горный воздух, несомненно, принесут вам значительное облегчение.

Прошло несколько дней, и Рафаэль уехал в Экс. Он совершал длинные прогулки по окрестностям. Лесные запахи и чистый горный воздух скоро принесли ему облегчение. Кашель почти прошел, он чувствовал себя значительно лучше. Но, к сожалению, он невольно задевал суетные чувства всех тех, с кем сталкивался, своей молчаливостью, замкнутостью и рассеянностью. Он очень отличался от окружавшего его беззаботного общества. Ему завидовали, потому что он был богат, образован и умен. Все находили его слишком гордым и высокомерным. Его не отпускало кольцо молчания, и взгляды, которые он ловил, были полны раздражения, а порой и ненависти.

Рафаэль стал совершать более продолжительные прогулки. Однажды поднявшись на гребень высокого холма, он, устремив взгляд вниз, застыл, завороженный открывшейся красотой. Казалось, природа словно нарочно сберегла здесь свои лучшие сокровища. Долина была похожа на чашу с причудливо вырезанными краями. В глубине ее, отражая небо, находилось небольшое, но глубокое озеро. Его вода была прозрачна, светясь бирюзой, как если бы откуда-то сверху упал кусок прекрасного камня. Края склонов, спускавшихся к озеру, сплошь заросли фиалками, иногда уступая место лугу, покрытому шелковистой травой. Из расщелин струились звенящие по камням серебряные водопады. Рафаэль разглядел на противоположном склоне дом, сложенный из гранита, заросший плющом и окруженный высокими цветами. Все радовало глаз своей гармонией, ощущением покоя и близости к основам подлинной нетронутой природы. Но надо было возвращаться, и он с грустью расстался с этой девственно прекрасной долиной.

Рафаэль устал от долгой прогулки. Прохаживаясь в этот вечер по террасе, он вдруг сильно закашлялся, его платок окрасился яркой кровью. Это было тут же замечено прогуливавшейся рядом веселой компанией. До него донеслись грубые враждебные возгласы и раздраженный шепот:

– Так кашлять просто неприлично!

– Что он себе позволяет!

– А сколько важности, высокомерия!

– Он просто невоспитанный наглец.

После ужина Рафаэль пошел в бильярдную. Но игроки, только что с увлечением загонявшие шары в лузы, демонстративно прекратили игру и, бросая на него недоброжелательные взгляды, тут же удалились.

На другое утро, когда Рафаэль хотел войти в курзал, ему навстречу вышел молодой человек, высокий, с мощными плечами. Взгляд у него был насмешливый и наглый.

– Милостивый государь, не мешайте мне пройти, – спокойно сказал Рафаэль.

– Именно это я и собираюсь сделать. Вам незачем входить в курзал, где отдыхают порядочные люди, – самоуверенно и развязно ответил молодой человек.

– Вам необходимо изучить правила вежливости, а затем уже вступать в разговор, – так же спокойно сказал Рафаэль.

– А я считаю, что вам необходимо как можно скорее уехать из Экса, – таков был ответ.

– В наши дни не принято давать пощечины, – холодно сказал Рафаэль, – но, разговаривая с вами, я бы с удовольствием вернулся к этому порой необходимому обычаю.

– Ах это вызов! Так я его принимаю! – с гордым видом воскликнул молодой человек. – Итак, завтра в восемь часов утра.

Противник Рафаэля и его секунданты вовремя собрались в условленном месте.

Послышался цокот копыт, стук колес, подъехал экипаж. Первым из экипажа вылез старый Ионафан, под локоть почтительно поддерживая Рафаэля.

Тяжелый, ледяной взгляд Рафаэля заставил вздрогнуть его соперника.

– Должен предупредить вас, милостивый государь, что я обладаю особым могуществом, – с каменным спокойствием сказал Рафаэль. – Принесите самые обычные извинения, и покончим на этом. Иначе…