Текст книги "Кошка, которая все видела. Молчаливый свидетель"

11

Проезжая по улицам, Бруно высматривал Милдред. Они были недалеко от дома.

Он искал кошку на запруженных дорогах, но не увидел ее среди мелькавших ног и сумок.

– Что ты хочешь к чаю? – спросила мама, когда они проезжали мимо супермаркета.

Не увидел мальчик Милдред и возле скейтбордистов. Ей наверняка не понравился бы визг их досок по хафпайпам.

Бывали времена, когда Бруно верил, что Милдред умеет говорить по-человечески. Он переживал, когда его отец называл ее необщительной, а мама – жадной.

Мальчик постоянно повторял родителям, чтобы они не употребляли таких слов в присутствии кошки. А когда оставался с ней наедине, извинялся и говорил:

– Не слушай их! Ты совсем не жадная и очень общительная! Ты – само совершенство!

Пока машина стояла в пробке, Бруно вспоминал тот день, когда нашел Милдред в кошачьем приюте. Его родители хотели взять парочку очень игривых черных котят. А Бруно настаивал на Милдред, самоуверенной кошке, свернувшейся клубком у стены клетки. Родители сказали, что она выглядит подавленной, и все рассказывали сыну, как это весело – наблюдать за растущими котятами. Но Бруно был тверд как скала. Он выбрал годовалую Милдред, не породистую, с кое-где вырванными клочками шерсти. Управляющий приютом высказал сомнения: с Милдред в детстве плохо обращались, кошка боялась людей и часто отказывалась от корма. Эти детали лишь укрепили намерения Бруно.

– Я хочу, чтобы эта кошка вновь научилась улыбаться, – сказал он уже сдавшимся родителям.

Первые три дня и три ночи в новом доме Милдред просидела в корзине. Она шипела при приближении набравшегося храбрости человека.

Бруно был готов к царапинам и укусам и настойчиво кормил кошку с руки, предлагая ей цыпленка и бекон, несмотря на то что от их запаха мальчика тошнило. Постепенно Милдред научилась любить Бруно. Только он мог щекотать ее живот, только он мог прикасаться к сокровенным местам между когтями, только он мог гладить ее загнутые черные усы. Вскоре кошка стала его верной рабой, и Бруно поощрял это поклонение и просил маму накладывать ему чуть больше еды, чтобы он мог поделиться с Милдред. Мальчик старательно вычесывал у кошки блох, любовно проводя расческой по спутанному меху. Он радовался красоте Милдред: в зависимости от настроения ее хвост походил на колючий куст или на боа из перьев.

Через несколько месяцев из нервного, взволнованного существа, боящегося дуновения ветра, Милдред превратилась в неутомимого преследователя лягушек и знатока в том, что касается мяса и сыра, и бесстрашно бороздила крыши соседних домов.

Если родители готовили барбекю, Бруно всегда говорил:

– Милдред предпочитает мясо средней прожарки!

Сам он мяса в рот не брал, но кошке разрешал это делать, потому что по природе она охотник…

Не увидел Бруно Милдред и среди наркоманов, греющихся на траве возле церкви Святого Петра.

– Хочешь, возьмем пиццу на вынос? Большую вегетарианскую, твою любимую? – предложила мама.

Внезапно послышался вой сирен. Стоящие в пробке автомобили пропустили вперед карету «скорой помощи» и полицейское авто, следующее за ней. Бруно раздумывал, на какое преступление они спешат. Возможно, когда он вырастет, он откроет собственное детективное агентство и будет специализироваться на раскрытии загадок, связанных с домашними животными.

– Или давай вместе приготовим торт на десерт. Мы так давно ничего не пекли…

Бруно помнил первый день, когда он открыл дверцу корзины с Милдред. Родители говорили, что еще рано, кошка не готова, но мальчик был уверен: время пришло. Первые недели жизни Милдред провела в крошечной клетке для хомячков. До того дня, как ее спасли волонтеры, она не знала тепла человеческой руки. Ее хозяйкой была сумасшедшая женщина, живущая в доме, кишащем котами. Она отказывалась их стерилизовать и держала в крошечных клетках. Волонтеры, спасшие Милдред, были уверены, что она не выживет, настолько организм кошки был истощен и обезвожен.

Что чувствовала Милдред, впервые высунув нос из корзины? Что ощутила, перейдя из клетки для хомячков в большую клетку в приюте? А затем живя в большой комнате в викторианском доме? А после выйдя в просторный сад, наполненный тысячами запахов и незнакомых звуков? Каким запахом обладала обретенная ею свобода?

Бруно помнил, как кошка обнюхала траву во дворе. Вся семья аплодировала, когда Милдред первый раз сходила в туалет в кустах, где Бруно рассеял знакомый ей наполнитель для кошачьего туалета. Кошка присела с большой осторожностью, зная о том, что за ней наблюдают, и, делая свое кошачье дело, выглядела крайне перепуганной. Родители радовались, потому что понимали: теперь их ковры будут в целости и сохранности. А Бруно радовался, потому что кошка полностью изменилась. Теперь она готова была выйти в большой мир.

С тех пор как ее забрали из приюта, она ни разу не мяукнула. Все считали, что она просто не умеет этого делать, но, когда Милдред присоединилась к своей новой семье в саду, она обрела голос. Кошка села и, когда хозяева стали поглаживать ее блестящий мех, издала первое мяуканье.

– Или, если хочешь, я приготовлю вегетарианские сосиски и картофельное пюре. Приободрись, Бру! Я думала, ты обрадуешься, что едешь в настоящий полицейский участок.

Мальчик не увидел своей любимицы и на арабских куполах «Королевского павильона»[4]4
  «Королевский павильон» в Брайтоне – бывшая приморская резиденция королей Великобритании, памятник архитектуры индо-сарацинского стиля 1810-х годов.


[Закрыть]. Он легко мог представить, как кошка крадется среди башен и минаретов. Если она вернется домой, то, может быть, он построит для нее игрушечный городок… А может быть, в ее исчезновении виноват он сам? Кто знает, вдруг он сделал недостаточно, чтобы удовлетворить любопытство кошки со столь высоким интеллектом? Возможно – и эта мысль ужасала Бруно сильнее всего – возможно, Милдред ушла потому, что ей стало скучно?!

– Стой! – вскричал Бруно, увидев Милдред среди шумной компании курильщиков перед зданием «American Express».

Хелен не сумела помешать сыну, молниеносно расстегнувшему ремень безопасности и выбежавшему из машины еще до того, как она припарковалась.

Бруно бросился в толпу, проносясь мимо озадаченных служащих компании и бесцеремонно всех расталкивая. Устремившись за Милдред, он словно хотел отобрать решающий мяч у команды дерущихся игроков.

Затем Бруно опомнился и извинился, но, казалось, никто не слушал описания кошки.

– Она вернется, – неуверенно сказала мама, когда мальчик уныло сел обратно в машину. – Я помогу тебе искать, когда мы приедем из участка.

– Ты уверен, что не хочешь говорить в мамином присутствии?

Бруно покачал головой и скорчил такую мину, которая должна была сразу дать понять инспектору Скиннер, что он уже достаточно взрослый, чтобы во всем разобраться самостоятельно.

Он чувствовал себя немного смущенным, потому что надел свитер с изображением кошки, такого же цвета, как и Милдред, и старомодный полицейский шлем. Кошка, изображенная на свитере, была серьезной и даже строгой, словно говорила, что ни при каких обстоятельствах нельзя допускать, чтобы совершилось преступление.

Мальчик и инспектор сидели в комнате для допросов, которая совсем не соответствовала представлениям Бруно. Он воображал душное помещение без окон, с переполненной пепельницей и умирающим цветком в горшке.

Бруно поискал зеркало, с противоположной стороны которого можно наблюдать за происходящим в комнате, но и его не оказалось. В комнате было одно окно, выходившее на залитую солнцем стоянку.

Там, где, по мнению мальчика, должен стоять полиграф, находился кулер с охлажденной питьевой водой. Камер не было, впрочем, как и микрофона. Когда Бруно понял, что его показания не будут записаны, он почувствовал себя недооцененным.

Перед ним лежали разноцветные бумаги для заметок. Единственное, что могло впечатлить Бруно, – это канцелярская радуга.

– Твой папа говорил мне, что ты хочешь стать детективом, когда вырастешь, – начала инспектор и добавила слегка покровительственным тоном, – очень впечатляет.

– У меня есть визитная карточка, – ответил Бруно, достал из блокнота прямоугольную визитку и протянул ее женщине.

– Ясно, – ответила инспектор и прочитала вслух: – «Бруно Глью: любые частные расследования».

– Сейчас я провожу два расследования. Конечно, я не могу разглашать личность клиента…

– Разумеется! – ответила инспектор, поправив на носу очки. – А почему это так для тебя важно: быть детективом?

– Потому что самое важное – это поддерживать порядок! – повторил Бруно фразу из детективного сериала.

– Согласна, – ответила инспектор Скиннер. – Целиком и полностью!

– Могу я задать вам вопрос? – поинтересовался мальчик, надеясь, что его слова не прозвучали слишком грубо.

Женщина посмотрела на него поверх визитной карточки.

– Как зовут ваших котов? – спросил он.

– А откуда ты знаешь, что у меня есть кот? – удивленно улыбнувшись, поинтересовалась инспектор Скиннер.

– Я знаю, что у вас два кота, потому что на рукаве вашего кардигана – шерстинки двух разных кошек. Как зовут вашего черного кота?

– Это впечатляет! – хмыкнула женщина.

На этот раз Бруно понял, что она говорит искренне.

– Вижу, ты можешь научить искусству детективной работы некоторых наших офицеров. Мою черную кошку зовут Магия. – Затем, видимо, смутившись, инспектор Скиннер добавила: – Так ее назвала моя дочь. Я предлагала имя Белла.

– Это означает «красивая».

– Да, правильно. И это действительно красивая кошка. Мы кошатники.

– А как зовут вторую кошку?

– Это полосатая кошка по имени Тигр.

– Потому что ее расцветка напоминает окрас тигра?

– Совершенно верно. Конечно, это не слишком изобретательно…

– А у вас есть их фотографии?

Инспектор Скиннер достала из сумочки телефон и показала заставку на экране: две девочки обнимают двух кошек.

С этого мгновения Бурно понял, что может ей доверять. Он еще не решил, какой объем информации он выдаст, но с любителем кошек можно быть довольно щедрым. У мальчика еще были вопросы, но он решил, что будет справедливо позволить инспектору сначала задать свои.

– Расскажи мне о Дине, – продолжила допрос женщина.

Ее глаза были карими и очень большими.

Бруно объяснил, что они учились в одном классе начальной школы. Особо там не общались, на большинстве уроков сидели за разными партами. На перемене Дин предпочитал играть в футбол, а Бруно – читать в библиотеке. Иногда Дин ночевал у Бруно, когда его родители ссорились.

– Ты бы назвал Дина счастливым мальчиком?

– Только не в те дни, когда его родители ругались. Из-за этих перепалок он становился тихим или злым, а иногда и то и другое одновременно.

Прежде чем записать слова Бруно, женщина взглянула ему в глаза. Сила ее взгляда потрясла мальчика. Она смотрела так, словно читала его мысли. Конечно, он знал, что все это глупости. Но дал себе наказ помнить об этом всегда, когда инспектор задает серьезный вопрос.

– Произошло ли с Дином что-то необычное за несколько дней до случившегося?

Бруно рассказал о Лимонном Шербете и о том, как незнакомец предлагал Дину в парке конфеты. А также сообщил, что утром того дня, когда обнаружили тело мамы Дина, они видели, как Лимонный Шербет заходит в магазин миссис Симнер.

– У него рот, как у карпа, – добавил Бруно, перелистывая блокнот, – и такая походка, словно ему малы брюки.

Инспектор записала информацию на розовой бумажке.

– Почему именно на розовой? – спросил Бруно.

– Розовый – для новой зацепки, – ответила она. – А что хотел Лимонный Шербет от Дина? Почему он угостил его конфетами?

– Сказал, что хочет попросить Дина об услуге. Пояснил, что в следующий раз, когда они встретятся в парке, он даст ему еще конфет и расскажет, в чем именно заключается услуга. Я сказал Дину, что все это подозрительно.

– Весьма подозрительно, – подтвердила инспектор Скиннер, и этот комментарий прозвучал совсем как у учительницы. – Так о каком именно одолжении шла речь?

– Я не уверен…

Бруно раздумывал о том, жалеет ли теперь инспектор Скиннер, что не допрашивает его в комнате, оснащенной видеокамерами и другими записывающими устройствами. Было совершенно ясно, что она недооценила его как борца с преступностью.

– Если бы ты снова увидел этого человека, ты смог бы его узнать? – спросила она.

Бруно напомнил себе, что эта женщина не умеет читать мысли, и ответил отрицательно.

– Ты уверен? – переспросила инспектор Скиннер, поправив очки.

– Да, – протянул неуверенно Бруно и почувствовал, как у него задрожали ресницы. – Я никогда не видел его лица.

Инспектор не сводила с него глаз. Даже когда она перевела разговор на Поппи Раттер, Бруно знал, что она сомневается в правдивости его слов.

– Какой была мама Дина? – спросила женщина, и ее ручка замерла над зеленой бумажкой.

– А почему теперь зеленая?

– Зеленый – цвет жертвы.

– Дин говорил, что она целовала мужчину, но это был не его отец. И рассказывал, что она писала этому мужчине сообщения, сидя в туалете.

– Интересно… – протянула инспектор, одновременно просматривая записи на бумажках зеленого цвета.

Бруно задумался о том, какую параллель она сейчас провела. Затем задал себе вопрос, вежливо ли будет спросить об этом? Может быть, стоит обменять одну информацию на другую? Хотя, возможно, это помешает его собственному расследованию…

– Ты знаешь человека, которого целовала мама Дина?

Бруно покачал головой. Он понимал, что должен рассказать инспектору об ошейнике с камерой и о существующей записи, но не стал этого делать. Это была его зацепка!

Полиция могла установить личность мужчины по пожеванным ботинкам или по голосу. Если он позволит инспектору Скиннер отгадать эту загадку, то как же его слава? Кроме того, они могут использовать доказательства, чтобы обвинить отца Дина.

В тех фильмах, которые мальчик смотрел с отцом, преступники часто обвиняли полицию в «подставах». Впрочем, Бруно сомневался, что это практикуется в настоящем полицейском мире. Его отец отказывался подтверждать или отрицать существование такой практики.

Но если полиция решила доказать вину отца Дина, то они с инспектором Скиннер не в одной лодке.

Бруно также знал, что следует передать полиции сим-карту мамы Дина, и он обязательно это сделает, но лишь после того, как получит доступ к содержащейся на ней информации. Если мама Дина использовала сим-карту для тайного общения, то там может быть что-то, оправдывающее Терри Раттера.

– Как ты думаешь, Дин мог знать человека, которого целовала его мама? – спросила инспектор Скиннер.

Бруно ответил, что не уверен и сомневается.

Диалог продолжался еще двадцать минут. Бруно рассказал о характере отца Дина.

– Мой инстинкт детектива подсказывает, что Терри Раттер не совершал убийства.

– Я запишу твои слова, – отозвалась инспектор, но, конечно, не сделала этого.

Бруно также не рассказал о позднем визите Алана Любопытного в дом номер двенадцать. Ему нравился темп допроса. Было что-то на удивление приятное в тембре голоса полицейской. Поскольку инспектор была кошатницей, мальчик рассказал о призрачной женщине, которая ходила по улице в ночь убийства. Инспектор Скиннер сказала, что это наверняка был отвлекающий маневр, однако записала приметы женщины на розовой бумажке.

Когда женщина-полицейский прижала Бруно в третий раз, он снова сказал, что понятия не имеет, кто такой Лимонный Шербет. Тогда инспектор Скиннер вежливо напомнила ему, что препятствовать осуществлению правосудия противозаконно. Бруно сглотнул, дернулся, но сдержался.

– Как бы вы разыскивали пропавшую кошку? – спросил он, когда разговор закончился и женщина собирала записи со стола.

– У тебя пропала кошка?

– Да, Милдред исчезла в ночь убийства. У меня закончились идеи.

– У нее есть микрочип?

– Нет, но ее имя написано на ошейнике.

– Она стерилизована?

– Да.

Женщина сняла очки и стала вытирать их о рукав кардигана.

– Простого решения нет. Я бы поспрашивала соседей, обычно кошки не уходят далеко от дома. Может быть, стоит обратиться в местную ветеринарную клинику, на тот случай, если Милдред кто-то принес.

Судя по всему, инспектор прочла на лице Бруно разочарование.

– Дело раскрывается тогда, когда ясен мотив преступления, – добавила она. – Расследуя убийство, необходимо понять, кто хотел убить жертву. Иногда я пытаюсь думать как подозреваемый, которого я допрашиваю. Я пытаюсь вжиться в его роль и посмотреть на преступление с его точки зрения.

– Значит, чтобы найти свою кошку, я должен думать как она? – переспросил Бруно, явно разочарованный.

– Не помешает. У котов прекрасный аппетит, и часто он сбивает их с пути. Когда в прошлом году пропала Магия, оказалось, что ее закрыли в кладовой соседнего дома. Кошка всегда была без ума от зефира и, когда ее закрыли, не попыталась выбраться, а расправилась с четырьмя пачками лакомства. Владелица кладовой решила испечь пирог и пошла за мукой. Она обнаружила кошку, узнала ее и вернула нам. К счастью, эта женщина не подала в суд за причиненный ущерб!

Вера мальчика в инспектора Скиннер разлетелась вдребезги! Он ожидал, что женщина поведает ему что-то невероятно заковыристое, а она, после стольких лет работы в полиции, рассказала историю о зефире!

– Возьми мою визитную карточку, – сказала инспектор, протягивая Бруно визитку с золотой эмблемой брайтонской полиции.

Он взял карточку и сразу же почувствовал неловкость за собственную визитную карточку, на которой над именем была изображена лупа.

– Если что-то вспомнишь, свяжись со мной.

12

«Свинья и свисток» однозначно не был пабом из классического детективного романа. Это не было запущенное подземное убежище, где городские преступники прятались после трудового дня. В пабе не было полуодетой певицы кабаре, не играл грязный саундтрек, горло не першило от смога. Тайная комната, где официантка исполняет приватный танец в белье с кружевами, особенно если хорошо ей заплатить, также отсутствовала.

Паб «Свинья и свисток» специализировался на изысканных бургерах и игристом вине. К бургерам подавали три вида майонеза, а на стойке стояли плошки, на которых лежали оливки размером с небольшое яблоко.

Определенно, это не порочный Лос-Анджелес! Это Брайтон, где местные значительно переплачивали за возможность макать хлеб в пиалы с оливковым маслом и приправами.

Джим сел за барную стойку и стал ожидать, пока его обслужат. Грызя орехи кешью, мужчина думал о детективе, так повлиявшем на формирование его профессиональных качеств. Какой вывод сделал бы Филип Марлоу, находясь в этом пабе? Сейчас точно можно сказать только одно: он не оценил бы запрета на курение!

Паб явно не был тем заведением, где можно поглощать одну рюмку виски за другой. Здесь у героя Марлоу, возможно, проявился бы вкус к просекко[5]5
  Просекко – сухое игристое итальянское вино. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и хумусу[6]6
  Хумус – закуска из нутового пюре. (Примеч. ред.)


[Закрыть] с красным перцем. Или же итальянская мясная тарелка перевесила бы соотношение раскрытых и нераскрытых дел детектива?

– Пинту апельсинового сока, пожалуйста, – заказал Джим, читая надпись на бейджике бармена.

Детектив надеялся, что Филип Марлоу его не слышит. Джим не любил виски. Несмотря на неодобрение наставника, он предпочитал сладкое немецкое вино.

Марк был коротышкой с ленивым взглядом и выбеленными волосами, похожими на зубья расчески. Когда Джиму налили сок, он вытащил блокнот.

– В понедельник вечером, двадцать восьмого числа, в двадцать два пятьдесят восемь вы обслуживали этого человека, – сказал детектив, протягивая бармену фотографию Терри Раттера.

Марк, чей голос оказался глубже, чем можно было ожидать, спросил, не из полиции ли Джим. Этот вопрос всегда очень нравился детективу. Это прибавляло ему значимости и укрепляло в мысли о том, что он настоящий следователь.

Джим ответил, что он частный детектив, – и эта фраза по-прежнему приятно перекатывалась на губах.

– Да, я помню этого человека, – ответил Марк, кладя фотографию на отполированную стойку. – Он был в стельку пьян. Я отказал ему в выпивке и попросил уйти.

– Почему?

– Он мне не понравился. Есть клиенты, у которых, ну, знаете, такой взгляд… По таким людям сразу видно, что они могут стать причиной неприятностей.

– Он ушел без скандала?

– Он не ушел и заявил, что если я не обслужу его, то он узнает, где я живу, и сожжет мой дом.

– В конце концов вы его обслужили. Я видел чек.

– Да, так и есть, – удивленно подтвердил бармен. – Этот человек лежал на стойке, рыча на каждого, кто смел к нему приблизиться. Потом я застукал его за тем, что он допивал из оставленных на стойке бокалов других посетителей, которых он распугал. Думаю, в конце концов он отключился. Мы состоим в «Пабвотче»[7]7
  «Пабвотч» (англ. Pubwatch) – организация в Великобритании, следящая за порядком в общественных заведениях.


[Закрыть]. Я написал им сообщение, но в тот момент они разбирались с беспорядком в «Арке». В результате этот человек проснулся и потребовал еду. Я сказал, что кухня закрыта. Мужчина взорвался от негодования, и я уже хотел вызывать полицию…

– Но так этого и не сделали.

– Верно. Наш управляющий предпочитает, чтобы мы самостоятельно – и как можно тише – разрешали такие ситуации. Я смог продать посетителю только чипсы, он купил десять пачек с солью и уксусом по фунту пятнадцать каждая. Он съел их прямо за стойкой, запихивая в рот и чавкая; половина чипсов оказалась на полу. Он сверлил меня взглядом, словно хотел съесть и меня, если я вдруг еще раз его расстрою.

– Во сколько он ушел?

– Перед самым закрытием. Он был последним. Бормотал что-то о «Радж Махал», расположенном чуть выше. Я, кстати, позвонил управляющему этим заведением и предупредил его.

– Я знаю это место, – сказал Джим. – Напомните мне имя управляющего?

– Радж.

– Да, конечно.

Джим допил сок и записал показания Марка в блокнот.

Закончив обслуживать клиента с другой стороны стойки, официант снова подошел к нему:

– Еще кое-что. У этого парня были руки в крови. Я заметил это, когда он ненадолго отключился.

В тот момент Джим получил сообщение: «Время смерти подтверждено: между одиннадцатью часами ночи и тремя часами утра. ИС».

Джим подумал и пришел к выводу: показания Марка и чеки подтверждают, что в момент совершения преступления Терри не было дома. Он признал, что изнасиловал жену перед тем, как пошел в паб.

Если Терри убийца, то он убил свою жену, вернувшись домой. Но зачем делать паузу между двумя зверствами?

Способен ли человек перед убийством жены поесть карри и с аппетитом макать лепешки наан в соус тандури, зная, что собирается совершить дальше?

Или, когда он вернулся домой, что-то произошло? Может быть, Поппи как-то спровоцировала мужа?

Джим поблагодарил Марка за помощь и прошелся до «Радж Махал», расположенного на углу Дичлинг-роуд.

До того как у Джима случился сердечный приступ, они с женой часто ужинали в этом заведении, которое позиционировало себя как место, где готовят «самое аутентичное карри в Брайтоне!». Супругам Глью нравилось обилие жирной курятины, сдобренной солидной порцией выдохшегося индийского пива.

Когда Бруно подрос, он тоже приходил сюда, но ел только омлет и картофель фри. В то время он был еще не готов попробовать овощное карри.

– Я пришел не для того, чтобы поужинать, – начал Джим, мысленно мечтая о луковых баджи. – Радж на работе?

– Сейчас, минутку, – ответил худощавый официант с пиратскими усами. – Присаживайтесь.

Джим сел на диван в баре. За десять лет в ресторане не поменяли ни дизайна, ни даже расстановки столов.

Оранжевые стены, золотая статуя Будды и картины с изображением Тадж-Махала были оформлены дизайнером, который никогда не был в Индии.

В фойе по-прежнему стоял аквариум; ранее ранее в нем обитали четыре огромных красных омара. Со связанными клешнями и шевелящимися усами, они патрулировали гигантскую емкость и неодобрительно хмурились, завидев восторженных посетителей. Бруно был в ужасе от их заключения и предлагал немедленно их похитить. Мальчик просил родителей отвлечь персонал, пока он перенесет пленников в специально переоборудованную сумку.

Сегодня только один омар маршировал по усыпанному гравием днищу. Он выглядел утомленным и одиноким, во всем его теле ощущался налет старости.

– Он умер, – сказал мужчина в костюме, подойдя к Джиму и вместе с ним рассматривая аквариум.

– Но он движется, – возразил детектив, – у него шевелятся усы.

– Это потоки воды из фильтра заставляют их двигаться. Омар умер вчера. Не могу заставить себя от него избавиться. Я Радж. Чем могу вам помочь?

Джим достал фотографию Терри Раттера.

– Был ли этот мужчина в вашем ресторане в понедельник ночью, где-то около одиннадцати?

– Нет, – ответил Радж, изучая фотографию.

– Вы уверены? – переспросил Джим, еще раз протянув ему фото.

– Сто процентов, – сказал мужчина на кокни. – Я знаю этого человека, и он не был у нас уже долгое время.

– А звонили ли вам в тот же вечер, чтобы предупредить о проблемном клиенте, который может к вам зайти?

– Да, звонили, – ответил Радж, – Марк из паба. Но клиент так и не пришел.

По дороге домой Джим продумывал следующий этап расследования. Необходимо зайти во все места, где можно взять еду на вынос, расположенные недалеко от «Свиньи и свистка».

Кто-то обслужил Терри после того, как он ушел из паба. Если Джим найдет это место, полученная информация может послужить ключом к доказательству невиновности Терри.

Свернув на Сэнт-Эндрю-роуд, Джим заметил Алана Любопытного, моющего свой автомобиль. Этому занятию вдовец предавался по крайней мере раз в день. Старик тер машину часами. Благодаря этому представлению он мог доставать соседей, даже если они явно торопились или даже если вчера уже обсудили с ним все что можно.

Иногда Джим выходил из дому через задние ворота, чтобы избежать неприятного диалога с главным сплетником в округе.

– Добрый день, детектив! – окликнул Джима Алан Любопытный, помахав рукой с зажатой в ней намыленной мочалкой, и тут же начал переходить дорогу. – Надеялся с вами встретиться!

– Добрый, – пробормотал Джим, ища пути к отступлению. Ну вот, где Бруно, когда он так в нем нуждается?! – Очень занят, не могу поболтать, просто невероятно занят!

Но от Алана было не так просто отделаться. Вцепившись в Джима мертвой хваткой, он проводил его до магазина мистера Симнера.

– Слышал, это вы обнаружили тело, – произнес старик.

Его голос доносился как будто из бочки. Все его лицо, начиная от носа, было покрыто бородой и усами, торчавшими, как трубы в старом туалете. Джим считал эту растительность своеобразной маскировкой.

– Мистеру Раттеру уже предъявили обвинение?

– Понятия не имею, – ответил Джим, глядя на морщинистый лоб старика, весь покрытый бисеринками пота.

– Но какая-то информация у вас должна быть! – не сдавался Алан Любопытный. – Всем известно, что у вас есть связи в полиции!

– Если вы так волнуетесь, то сами позвоните в полицию.

– Могу предложить обмен информацией, – пропищал старик.

Из-за его голоса Хелен говорила, что он гомосексуалист, несмотря на то что вдовец был женат по крайней мере лет тридцать.

– У меня есть нечто, способное удовлетворить ваш голод детектива.

– Не думаю, что у вас есть интересующая меня информация.

– Кто знает… – Алан прикрыл рот ладонью, словно собираясь сказать что-то по секрету. – Он вернулся!

– Кто он?

– Саймон Симнер! – провозгласил старик, указывая губкой на магазин сладостей. – Я видел его вчера у мистера Пэтеля, когда покупал выпуск «Дэйли мэйл». Его отпуск продлился пять лет! Парень плохо выглядит; он молод, но похож на старика. Ему не может быть больше двадцати одного года, но он напоминает пенсионера. По сравнению с ним я здоров как бык!

– Чрезвычайно интересно, Алан, – сказал Джим, не находя в этих словах вообще ничего интересного.

– Есть еще…

– До свидания, Алан.

Джим повернулся к старому сплетнику спиной и вошел в магазин сладостей, отчасти чтобы избавиться от Алана, но скорее потому, что его по-прежнему преследовал запах смерти. В этом случае очень помогали ириски.

Внутри миссис Симнер сражалась с банкой леденцов в форме букв, которая никак не хотела становиться на место среди других банок.

– Добрый день, мистер Глью, – произнесла женщина, спустившись по лестнице.

Джим был совершенно уверен, что миссис Симнер – самая непривлекательная женщина из всех, кого он видел. Она походила на двуногого слизняка. Джим с сыном всегда с наслаждением использовали именно такое прозвище, когда их не слышала Хелен.

– Чем могу вам помочь?

– Взвесьте ирисок, пожалуйста.

– Со вкусом клубники или с острыми специями и шоколадом?

– Со специями и шоколадом. Только не говорите моей жене. – Джим приложил руку к сердцу, прислушиваясь к старому врагу.

Где-то поблизости завыла полицейская сирена.

– Наверное, полиция едет к Раттерам, – предположила миссис Симнер. У нее был гортанный голос и жемчужно-белые зубы. – Ужас!

– Да, согласен, – ответил Джим, пока женщина примерялась, чтобы отколоть ирисок от большого пласта. Несмотря на внушительные размеры миссис Симнер, когда пласт треснул, она вздрогнула. – Ужас.

– Я слышала, они арестовали мистера Раттера, – продолжала хозяйка магазина, насыпая куски ирисок на серебряное блюдо, стоявшее на весах. – У меня с ним было несколько стычек. Я также слышала, что вы помогаете доказать его невиновность. Должна сказать, что некоторые жители нашей улицы крайне удивлены.

Джима совершенно не заботило, были ли соседи оскорблены его помощью подозреваемому.

– У нас действует презумпция невиновности, – нейтрально ответил он. – Я бы сделал то же самое для любого из соседей. И взвесьте еще, пожалуйста, орехов в шоколаде для Бруно.

– Презумпция невиновности для такого человека? – сказала миссис Симнер, взяв банку с орехами. – Поппи рассказывала мне о его преступлениях! Мне жаль ее и Дина. Что станет с бедным мальчиком?

Миссис Симнер с поистине материнской настойчивостью ждала ответа. Джим дипломатично пожал плечами. Продавщица взвесила орехи; их оказалось больше, чем нужно, и она отобрала несколько орехов и положила их обратно в банку.

– Я слышал, ваш сын вернулся из путешествия, – сказал Джим, решив сменить тему.

– Да, – ответила женщина, и на ее лице отразилась неистовая любовь к сыну.

– Ему понравилось путешествовать?

– Наверное.

После долгой паузы миссис Симнер добавила:

– Он почти ничего мне не рассказывает. Сыновья не особо разговорчивы с матерями, правда?

– Наверное, – протянул Джим, услышав грусть в ее голосе.

Тут он заметил новшество на стене за прилавком. Там висела фотография его старого друга, мистера Симнера. Он был типичным продавцом сладостей: полный, рыхлый, в полосатом фартуке и с большим сердцем. Мистер Симнер любил конфеты и детей, собиравшихся в магазине.

Горе сильно повлияло на миссис Симнер. До смерти мужа ее внешность также не вызывала зависти у других представительниц прекрасного пола, но это была худощавая жилистая женщина.

После похорон магазин закрылся на месяц, а когда вновь открылся, оказалось, что миссис Симнер увеличилась вдвое. Бруно сказал, что из палочки для леденца она превратилась в гигантскую круглую карамель. За это, конечно же, он схлопотал строгий выговор от мамы.