Текст книги "Константинов крест (сборник)"

Ей почудилась на лице Понизова-младшего недоверчивая ухмылка.

– Да, да! И нечего с умным видом кривиться, – рассердилась она. – Вместо того, чтоб слушать всякую гадость о собственном отце, которого даже не знали, потрудились бы вникнуть! Нынче все смельчаки да весельчаки задним числом судить. Вы б сами попробовали в то время!

Алекс, изумленный внезапной вспышкой, переглянувшись с другом, повел налитым плечом, успокоительно огладил старушечье запястье.

Николай Понизов подошел к бару, на нижней полке которого стояла початая бутылка коньяка, разлил по двум стопкам. С верхней полки достал конверт, что накануне принес из дома. Стопки поделил с Алексом, конверт протянул Гусевой.

– Возьмите. Это ваше… Нашел среди отцовских книг.

Старушка приняла пачку. Не понимая, глянула на почерк на конверте. Губы задрожали. Неверными пальцами извлекла письма. Перебрала. Подняла влажное лицо:

– Откуда? У меня же ничего не сохранилось.

Жадно ухватила письма, отошла к окну. Протирая глаза, впилась в расползающиеся строки.

– Господи! Костенька! С того света! Родненький мой!

Николай Понизов и Алекс Тоомс переглянулись.

– Кто б меня на полстолько полюбил, – Алекс завистливо причмокнул. – Веришь? Душу бы заложил.

Мрачный Николай согласно кивнул.

– Наверное, разведусь всё-таки, – ответил он на незаданный вопрос. – Дети, конечно… Как якорем держат. Но и придумывать дела допоздна, только чтоб не домой, – это не жизнь. Уговариваю себя. Но, похоже, там уж выжженная земля. А тут под сорок лет мертвый, а она всё им живет.

– Может, и нам попробовать помереть? – в бесстрастной своей манере пошутил Алекс.

4.

С улицы донесся игривый женский смех. На крыльце участковый Хурадов любезничал с женским составом поссовета. Смеялись охотно и от души, – ладненький кавказец пользовался успехом.

– Еще один великий поисковик явился, – процедил Понизов. – Сейчас начнет пургу гнать.

Хурадов и впрямь был неподдельно оживлен. С любопытством кивнул светловолосому прибалту, которого видел здесь уже второй раз.

– Что светишься, будто сразу начальником ОБХСС назначили? – буркнул Понизов, искавший, на ком бы выместить дурное настроение. Удивительное дело, но теперь, когда поиски зашли в тупик, Понизов вместо удовлетворения испытывал жгучую досаду.

– На рамешковском кладбище две щербатовские плиты обнаружил! – похвастался Хурадов. – Свеженькие. Года не прошло.

Понизов запунцовел:

– Ты делом начнешь заниматься? Помнишь, куда тебя вчера послал? Или еще дальше послать?!

– Зачем ругаетесь? Сделал, как сказали.

Хурадов с шиком распахнул задвижки объемистого крокодиловой кожи портфеля, что таскал через плечо на длинном ремне, извлек позвякивающий пакет, и под удивленными взглядами высыпал содержимое на полировку председательского стола.

– Вот! – он разровнял горку из бижутерии, цепочек, медных крестиков, перемешанных с засохшей глиной.

– Здесь тебе чего, ломбард? – Понизов почувствовал, что свирепеет.

– Так обыск сделал, как велели, – заторопился струсивший участковый. – Порешало и других на месте не оказалось. А я обыскал… Замочек хлипкий, зашел. Посмотрел по шкафам, по тумбочкам. Что нашел, сгреб и привез.

Понизов брезгливо тронул кучку пальцем.

– Хурадов! Ты хоть помнишь, что искать надо? Поссовет подломали: документы, печати. А это… Будто лавку старьевщика обчистил.

– Тут женского много. Подумал, может, сотрудницы что-нибудь из своего опознают? Если правильно объяснить, – глаза Хурадова сделались хитрющими. – Тогда арестуем.

Понизов удержался от стона.

– Хурадов, нельзя ж быть таким… недотепой. Вези назад пулей, где взял. Может, успеешь до их возвращения. А то у зэков свои понятия. Не поглядят, что участковый. Отбуцкают в ночи так, что мама не горюй.

– Как скажете, – пробурчал Хурадов. – Для вас же старался.

Страдая от незаслуженной обиды, подставил пакет, зачерпнул горсть.

Внезапно Александр Тоомс, ленивым пальчиком теребивший кучку, изумленно вскрикнул, ухватил участкового за запястье, резко вывернул. Субтильный Хурадов, ойкнув от боли, разжал ладонь. Как искатель алмазов, обнаруживший на дне лотка знакомый блеск, тянется к нему неверной рукой, так Тоомс выхватил что-то, лежавшее на ладони, поднес к глазам. Нащупал выключатель настольной лампы. Посреди яркого пятна выложил недорогой крестик с подстершимся вензелем «КП».

– Он! – сдавленным голосом объявил Алекс. Торжествующе глянул на друга. – Это крест Пятса. Понимаешь ты?!

Понизов вытаращил глаза.

– Вензель видишь? КП – Константин Пятс.

– А почему не какая-нибудь Клавдия Пелипенко?

– Не понимаешь! – Алекс любовно огладил крестик. – Это не просто так. На, убедись! – он вытащил из портмоне сложенную кальку, волнуясь, развернул. Внутри оказался рисунок креста. Алекс наложил на него крестик из кучки. Торжествуя, разогнулся, – кресты и впрямь казались один в один.

– Спроси, откуда, – предложил он. – У нас в Эстонии есть человек – Урмас Поски. Старый человек. Старый диссидент. Очень закрытый. Сидел, страдал. Проходил по делу о письмах Пятса. Вышел в начале семидесятых. «Контора» после освобождения пыталась его заново на семьдесят седьмую раскрутить. Я помог, затихарил. Мы с тех пор… – он свел пальцы. – Так вот, чтоб ты понял! Он с Пятсом работал еще до сорокового. И он последний, кто общался с президентом в лечебнице Ямеяла. От него я о кресте и узнал, когда уже экспедицию организовали. Рассказал мне на случай, если удастся найти, чтоб лишние ориентиры были. Он сам его для Пятса заказал и успел передать – президент хотел иметь православный крест. Специально недорогой, чтоб не отняли. А кальку эту для меня нарисовал по памяти. Как раз для опознания.

– Но, Алекс! – Понизов с сомнением повертел крест. – Сам же говоришь, – по памяти. Старый человек. Разве не бывает похожих? К тому же – дешевка. Да их десятками могли наштамповать. Может, просто уверил себя, потому что очень хочешь? Сам подумай, откуда кресту Пятса взяться в тумбочке у тургиновских зэков?!

– Из могилы! – подошедшая незаметно Гусева приняла крест из рук Понизова, всмотрелась напряженно, часто моргая. – Похож! На нем, умершем, на шее был. И вензелек в середке точно запомнила. С ним и похоронили.

– Да что говорить?! – в нетерпении подхватил Тоомс. – Он это. Он!

– Но тогда что получается?.. – Понизов озадаченно потеребил усики.

Алекс сгреб к себе прочие безделушки, принялся разглядывать, обнюхивать.

– Ты думаешь?! – сообразил Понизов.

Теперь уж подтверждающе закивал обрадованный Хурадов:

– Я тоже слышал про них разговоры, будто ночами на кладбище копают. Днем плиты для Бороды тешут, а ночью, выходит… Там, где фашистские захоронения. Пустили слух, будто расстрелянных зарывали наспех, кто в чем был. И с чем был. Только это всё-таки в стороне.

– Могли сбиться, тем более ночью. Залезли не на тот участок! – бодро закивала Гусева. В ней вновь зажглась надежда.

– Ну, брат?! Время теряем, – Алекс требовательно потянул Понизова за рукав.

Тот, и сам ощутивший азарт, глянул на Хурадова:

– Где они?!.. На какой срок ты их в Москву отпустил?

– Как то есть отпустил? – Хурадов растерялся.

Понизов нахмурился:

– Ваньку не валяй. О сервелате, что тебе из Москвы возят, уже в поселке болтают. Ну?

Хурадов сглотнул:

– Должны были к вечеру вернуться.

Алекс Тоомс, торопясь, принялся натягивать плащ. Хурадов испугался.

– Но ведь наверняка пьяные. Как бы поножовщиной не обернулось. Такие беспредельщики! Может, до утра? Группу захвата из района вызовем.

– Обойдемся! – нервик у правого глаза Алекса весело затикал в предвкушении опасности.

– Но я не могу! Рабочий день закончился… Ночное время суток. Потом не имею права без письменного приказа! – при мысли, что через полчаса окажется среди ночи в бандитском логове, Хурадов понес полную околесицу.

Понизов с Тоомсом переглянулись. Алекс брезгливо скривился.

– Стало быть так, Хурадов, получаешь боевое поручение, – строго обратился Понизов к перетрусившему участковому. – Тебе доверяется забота о Ксении Сергеевне.

Показал на старушку, завороженно замершую, – давненько не выпадало ей подобных приключений.

– Отвезешь в гостиницу, разместишь за счет поссовета. Сумеешь?

– Уж это-то… – Хурадов просиял. Но, поняв двусмысленный подтекст, запунцовел и только уныло кивнул.

– Но их же там пятеро! – выдохнул он.

– Так поехали, наконец? – поторопил друга Тоомс. Понизов для вида заколебался.

– Слышал же, – пятеро!

– Слышал, слышал. Но нас-то двое!

Не найдя что возразить против такого сногсшибательного аргумента, Понизов, и сам ощутивший знакомый приятный холодок, вытянул сборную дубинку из гибкого металла, сунул в запасной карман куртки.

В Тургиново бросили машину, не доехав до барака, в котором размещалось так называемое совхозное общежитие.

Понизов заглянул в окно с улицы: в комнате было четверо. Похоже, только вернулись. Низкорослый, юркий, как язь, Петро Лещик, дважды судимый за хулиганство, вытаскивал из сумок и расставлял на столе водку, консервные банки, раскладывал палки колбасы. Трое других, побросав на кровати куртки, бурно жестикулировали возле раскрытых тумбочек, – заметили пропажу. Порешало среди них не было.

– Считай, повезло, – шепнул Понизов Алексу. – Водку еще не распечатывали.

– А что? Выпив, лучше дерутся? – душа Алекса рвалась в драку.

– Вот только не нарывайся, – предупредил Понизов. – Мы сюда не с мечом, а с крестом приехали.

Хмыкнул довольно, – каламбур самому понравился.

Рывком распахнув щелястую дверь, Понизов первым вошел в комнату. Прошагал к столу, брезгливо переступая окурки и кучки мусора на немытом полу. Тоомс остался у входа, беззаботно привалившись к косяку.

– Что, братва? – Понизов кивнул на раскрытые тумбочки. – Могильное «рыжье» пропало?

Зэки с недобрым удивлением переглянулись.

– Какое еще?!.. Чего пургу гонишь?! – задиристый Лещик попер по привычке на скандал.

– Где Порешало? – оборвал его Понизов.

– А мы почем знаем?! – Лещик сцыкнул, как умел только он, – метра на три. – Кто ты вообще такой, чтоб в чужое жилище под ночь влезать? Натоптал тут на чистом полу. Да еще с вопросиками! С подковырочкой. Ты больше не мент, так что сваливай по-быстрому, пока не пощекотали.

Он со значением опробовал острие кухонного ножа. Понизов взял со стола бутылку водки, оглядел.

– Хорошо живете. «Столичная»! – позавидовал он. – А у председателя поссовета едва на «паленку» хватает. Мертвецы, поди, кормят?.. Так что, будем разговаривать?

– Слушай! Ты чего прилип, как банный лист? Могилы какие-то. – Лещик незаметно кивнул своим. – Да хоть бы и были. Ты-то тут с какого припеку?

– Как это? – Понизов удивился. – На моей земле, в Бурашево, объявились «черные археологи» (он вытащил из сумки пакетик с бижутерией, потряс). А за разрешением в поссовет никто не обращался. Налоги не платятся! Народ задает своему председателю недоуменные вопросы… Так что, давно копаете?

– Да пошел ты! – ответил за всех Лещик.

– Значит, разговор не получился, – вздохнул Понизов. Коротким движением расколотил бутылку об угол стола. Взялся за другую. По комнате остро потянуло невыпитым спиртным.

От такого беспредела Лещик утратил всякую осторожность. С коротким злым криком метнулся он на Понизова. Бросился на помощь еще один. Но Тоомс, оказавшийся рядом, ловко перехватил его на бегу, развернул и любимым броском через бедро шмякнул об пол. Грохот и слабый стон упавшего остановили двух остальных. Один из этих двоих потянулся было к карману. Но Алекс так сладко ему улыбнулся, что рука сама собой замерла. Лещик, отчаянно ругаясь, трепыхался под мышкой Понизова.

Крик его: «Лягво поганое!» – вывел Понизова из себя.

– За «лягво» ответишь, как прежде! – процедил он. Резким движением скрутив Лещику локоть, погнал его перед собой к вы ход у.

– Пригляди за остальными, – бросил он Алексу.

Протащил, упирающегося, лягающегося, по коридору, снеся по дороге лбом Лещика звонкое, как колокол, корыто, спустил с крыльца. Подхватил, прижал к забору. Оглянулся.

– Ну, привет, Лещик! – без всякой злобы произнес он.

– Мог бы поаккуратней, облом! – Лещик ощупал плечо, лоб, повел шеей.

– У кого теперь на связи?

– Да, считай, после тебя в отвязке… Ты был правильный мент. Потому и пошел на связь. А нынешние ваши… – Лещик сцыкнул. – Ты-то с какого бодуна объявился? Или поссоветы теперь тоже с агентурой работают?

– На фашистском захоронении давно копаете?

Лещик молчал выжидающе.

– А на больничное кладбище зачем залезли?

– Куда?! – Лещик озадаченно сцыкнул. – Там-то в чем интерес?

Понизов достал из кармана, показал крестик. Лещик внимательно осмотрел.

– Это вообще не с кладбища, – изрек он.

– Только не гони!

Лещик еще раз пригляделся:

– Говорю тебе! Я ж у них за ревизора. Всё через мои руки. А это… Это Бороды.

– Ч-чего?! – от неожиданного поворота Понизов опешил.

– Бороды! – подтвердил Лещик. – Он нас по зарплате давно поджимает. Вот Порешало в конторе ему стол подломал. Поглядеть, – может, деньжата, ценности. А там всего пара цепочек из золота. Остальное – висюльки. Порешало сгреб, что было. Принес.

– Какая еще контора?! – на сей раз Понизов разозлился не на шутку. – Крест этот из могилы. С покойника снят!

Лещик опасливо отодвинулся.

– Ну, не знаю, – буркнул он. – Порешало сказал, что взял у Бороды. Может, натуфтил? Хотя он без нас не копает. Да если б и копал, с какого резона ему «левый» навар в общак отдавать? Наоборот, затихарил бы.

– Когда появится?

Лещик повел плечом:

– Если только к утру. Он как-то все больше с московскими затусовался. Явно чего-то замутить хочет. А вот насчет Бороды… Зуб не дам. Но под ночь его раза два у кладбища видели.

– Будет дураковать-то. Нашел себе гробокопателя. При его-то деньгах.

Уже собираясь расстаться, припомнил:

– А для чего анонимку на Бороду написали? Это-то наверняка твоя работа?

Лещик широко ощерился, будто вышла наружу остроумная проказа.

– Не я один…

– За что?

– За дело. Такие бабки огроменные огребает.

– Ну, огребает, – согласился Понизов. – Так не за просто так, за руки золотые. Но ведь и вам прилично платит.

– Платит, – неохотно подтвердил Лещик. – Но себе-то больше берет. Порешало насоветовал, чтоб посадили.

– Так если его посадят, вы сами заработка лишитесь!

– Зато по справедливости, – Лещик длинно и точно харкнул на почтовый ящик.

В какой раз поразился Николай Понизов причудливым извивам российской логики.

5.

Когда наутро Понизов с Алексом подъехали к поссовету, Гусева, полная нетерпения, уже прохаживалась у крыльца.

– Так что, мальчики?! – бросилась она навстречу. – Они?

– Пока не признались, – огорчил ее Николай. – Валят всё на своего работодателя. Будто бы он на кладбище копает.

– Кто?

– Да ерунда это, – Понизов завел Гусеву в кабинет, помог раздеться, усадил. – Они его посадить пытаются. Вот и наговаривают.

Из коридора донесся приветливый баритон Бороды.

– Говорят, просили заглянуть, Николай Константинович? – он поздоровался с хозяином кабинета.

– Господи! Князюшка, – прошелестел потрясенный старушечий голос. Гусева неловкими движениями принялась выкарабкиваться из глубокого кресла.

Щербатов всмотрелся.

– Ксения Сергеевна! – бросился навстречу. Обхватил. Склонившись, поцеловал в печеную щечку.

– Князюшка! – она уткнулась головой ему в шею.

Отстранилась:

– Ой, как постарел! Пооплешивел. А худющий-то, хлеще прежнего… Надо же, – живой!

Ее усадили на место. Но она так и не выпустила узкую руку Щербатова, будто боялась, что он исчезнет, как видение. И всё поглаживала, поглаживала.

– Тоже мой пациент! – сообщила она остальным. – Уж как мы его баловали. И было за что. Семь лет без суда и следствия в психушке. Иные и впрямь ума лишались. А этот молодец, – еще и других поддерживал. Вечно щебечет что-то, по хозяйству приспособился помогать – и за плотника, и за завхоза. И помню, всё рисовал. Уж такие пейзажи были! А портреты! Меня рисовал. Жаль, затерялось при переездах. Я всё гадала, где он. Может, в Академии художеств выставляется. Фамилию на выставках искала… Не забросил ли?

– Не забросил, – глухим голосом подтвердил Борода. – Я теперь на плитах портреты выбиваю. Всё больше на граните. Иногда на мраморе.

Простодушная Гусева закивала:

– Я всегда знала! Дар-то божий пробьется!.. Покажешь ли?

– Покажу, – пообещал помрачневший Борода. – Сейчас с председателем поговорим. И – прошу ко мне в гости. Всё покажу. Всё расскажу.

Вопросительно поглядел на Понизова.

– Знаете, что ваши, со сто первого, копают на кладбище? – спросил тот.

– Конечно, – подтвердил Щербатов. – На фашистском захоронении. Слышал не раз. И копают-то, будто свиньи на огороде. Пройдитесь, – кости с тряпьем вперемешку. Пытался вразумить, достучаться, – какое там! Гогочут себе. Давно пора бы этот вандализм пресечь.

– Пресечем, – пообещал Понизов. – Вчера у них изъяли кой-какую мелочевку. Часть, похоже, ворованная. Утверждают, что кое-что ваше.

Он протянул руку к красной коробочке на столе. Извлек крестик.

– Поглядите, может, доводилось видеть?

– Слава богу! Нашелся, – прошептал Князь. – Так и подозревал, что их работа. Разгоню я эту банду. И пусть хоть в ООН пишут!

– Значит, и впрямь у вас украли? – Понизов с Алексом переглянулись, озадаченные. – Но тогда как этот крест к вам попал?

– Крест этот – память. Подарил мне его товарищ по психбольнице, что умер у меня на руках в пятьдесят шестом. Звали его… – Щербатов намекающе глянул на Гусеву.

– Константин Пятс! – выпалила та.

Щербатов закивал, довольный тем, что она вспомнила эту фамилию.

– Так-таки подарил? – уточнил Тоомс.

– Не то чтоб подарил, – Щербатов смутился. – Передал как опознавательный знак. Он знал, что меня выпускают. Хотел, чтоб я после его смерти сообщил в Эстонию родственникам, где он умер. А крест – что-то вроде пароля. Что не вру.

– И что ж не сообщил? – сухо поинтересовался Понизов.

Щербатов пошел пятнами.

– Испугался. Меня, когда выпустили, предупредили, что, хоть формально и свободен, но если из области куда уеду, заново посадят. А я-то понимал, что родственники там, в Эстонии, тоже под приглядом. И чуть засвечусь… Я ж больше десяти лет за решеткой провел!

– Складная легенда! – протянул Понизов.

Щербатов осекся.

– И прошла бы! – подхватил Тоомс. – Только неувязочка. Крест этот вместе с покойным Константином Пятсом в гробу был заколочен. И иметь его, следовательно, мог только тот, кто могилу эту разрыл.

– Как говорю, так и было! – вспыхнул Щербатов. – Крест получил от самого Пятса!

Но тут Гусева, дотоле притихшая, охнула:

– Господи! Да что ж это? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить, когда я сама его с этим крестом похоронила! Вместе ж на лошади везли. Сам и гроб заколачивал. Разве не при тебе на шее поправляла?

– Не видел, – буркнул Щербатов, вовсе растерянный.

– Как же ты мог, святотатец? На что польстился? – она задохнулась.

Алекс поспешил подать разволновавшейся старухе воды.

Щербатов подошел к Гусевой, взял за руку.

– Ксения Сергеевна! – произнес он с чувством. – Времени-то сколько прошло. Память слабеет. Может, перепутали.

Гусева негодующе выдернула руку.

– Будет за дурочку держать! Я и вензелек помню, что был!.. Как же мог-то? Ведь за сынка считали! Надо же! Таким чистым мальчишкой казался.

Борода озадаченно отступился.

– Это называется, с больной головы на здоровую, – Понизов уничижительно скривился. – Вас, Щербатов, видели ночью на кладбище. Можете объясниться, что делали?

– Почему только ночью? Я и днем ходил, – с вызовом объявил Щербатов. – Искал могилу Константина Пятса.

– И – нашел! – Понизов пристукнул лапой стол, будто штемпель на решение поссовета поставил. – В том-то и фишка, что нашел! Но зачем вскрыл? Что искал?!

– Я не нашел могилу, – устало произнес Князь. – Искал, но не нашел. Там всё переменилось.

– А зачем искали? – уточнил Тоомс.

– Теперь это не важно.

– Нет, важно, – зловеще возразил Понизов. – Помнишь, сколько раз я тебя покрывал?.. Потому что за человека держал и величал не иначе, как на «вы» и по имени-отчеству. А щас ты повел себя как дешевка! И за это придется ответить. Или показываешь, где могила… Вот им нужны останки!.. Они за этим приехали, понимаешь?! Покажи, где! Остальное спишется! Или ты меня знаешь: с друзьями – друг. Но дальше: каждый волен, пока волен.

– Но я не знаю, где! – закричал Щербатов. – Говорю же: не нашел!

– Для чего же всё-таки искали? – повторил вопрос Тоомс.

Щербатов вздохнул:

– Знал, что приехали эстонцы. Знал, что ищут Константина Якобовича. Хотел помочь. Я же его должником остался.

– Свежо предание, – Понизов осклабился.

– Другого не услышите, – Щербатов закусил удила. – Не из-за креста же в самом деле. Постойте же! Да, конечно, крест с вензелем! – кровь бросилась ему в лицо. Подбежал к столу, схватил лист бумаги, карандаш, верной рукой художника накидал рисунок. Повернул его к Гусевой. – Ну-ка гляньте, может, этот?!

На рисунке был выведен крест с вензелем «кн. В. Щ.»

Гусева смешалась. Подняла испуганное лицо на Тоомса:

– Тоже похож! Ей-богу, похож!

– Что такое «кн. В. Щ.»? – хмуро уточнил Тоомс.

Борода отбросил карандаш:

– Князь Владислав Щербатов. Мой отец. От него ко мне. От меня к Пятсу. Мы в ту ночь с ним обменялись. Он мне свой – как знак. Я ему. Вроде, как похристосовались. Так что, найдем – значит, и я свое фамильное верну.

Понизов помялся.

– Борис Вениаминович! Черт его знает, как получилось… – выдавил он виновато. – Уж больно всё сошлось один к одному!

– Пустое! – суховато извинил Щербатов. – Я уж вычислил квадрат, где в пятидесятых хоронили умерших из судебно-психиатрического отделения. Беда в том, что одному не управиться.

Он достал кальку с размеченными участками. Ткнул.

– Площадь больно велика. Как ни отсекай. Может, организуем через поссовет общественность? Что-то вроде субботника!

Понизов хохотнул.

– Думаете, в районе не откликнутся? – обеспокоился князь.

– Откликнутся, не сомневайтесь. Таких звездюлей наваляют… Как только первый штык в землю воткнется, меня снимут, вас посадят.

Он спохватился.

– Кстати, насчет анонимки… Не приезжали еще?

– Хурадов подходил. Грозился, что какие-то мои старые плиты разыскал. Турнул я его. После звонили из ОБХСС. На той неделе вызывают.

Понизов куснул губу.

– И что думаете?

– Чего думать? Власть вызывает. Съезжу. Мне скрывать нечего. Всё по закону. Время на дворе не прежнее. Не могут ни за что посадить.

У Понизова от такого перла аж морщины волнами заходили по лбу.

– Ни за что не могут. А вот когда есть что, – он пошуршал пальцами, – схавают за милую душу. Послушайте, наивный вы человек. Время, может, не прежнее. Но люди-то точно – те, что и раньше. Кому как не вам знать, что сажают у нас не по закону, а по интересу. Очень прошу, – не надо ездить. Съездите лучше в Прибалтику.

– Куда?!

– В Таллинн. Вот к нему, – он показал на Алекса. – Команду даст, устроят в лучшем виде. Поживете как на фазенде. А я пока здесь разрулю. Выясню, чей интерес, сколько стоит. Короче, это мои проблемы. Уложусь в две-три недели. Закрою вопрос, и – вернетесь чистым, как свежеотполированный памятник.

Он ухватил Щербатова за костистую руку.

– Не могу! – отказался князь. – У меня своя вина перед покойным президентом. И пока не разыщу его могилу, никуда не уеду. Помогу вашим эстонцам найти могилу, глядишь, спишется старый грех… Но больно площадь велика, – повторил он сокрушенно.

Понизов заглянул в ящик стола, где в уголке, завернутый, лежал мундштук вора Порешало, потерянный им при краже из поссовета.

– Будет вам помощь, – пообещал Понизов.

Щербатов, откланявшись, повез к себе в гости старого врача. Было любопытно смотреть в окно, как идут они к машине. Старушка, не знавшая, как загладить свою оплошность, хлопотала вокруг постаревшего князя, забегая то справа, то слева.

– Теперь и мне самое время в Таллинн отъехать, – объявил Алекс.

Понизов удивленно скосился.

– Помнишь, я тебе рассказывал о трех письмах президента Пятса, что сумел он передать из заключения? Три письма: в ООН с требованием не признавать оккупацию Прибалтики, о своих мытарствах и призыв народу Эстонии не смиряться. После они всплыли на Западе. Аж двадцать лет спустя.

Понизов невнимательно кивнул.

– До сих пор толком неизвестно, где именно написал, как передал. Ходит разговор, будто через каких-то литовцев, с которыми в одной камере был. Но – смутно. А для эстонцев всё это важно. Когда письма опубликовали, это такой мощный толчок дало. Так вот появилась у меня одна версия. Надо проверить. Хочу переговорить со своим старичком-боровичком. Он, конечно, темнило редкостный. Но, может, расколю.

Понизов придвинул к нему телефон.

– Он даже в помещении со мной об этом не разговаривает, – возразил Алекс. – На улицу выходим. А чтоб по телефону!.. Старая школа. Да и письмо от Верховного Совета насчет эксгумации пробить надо. В неделю уложусь!

6.

Алекс перезвонил уже на следующий день. Сообщил, что на некоторое время задерживается в Эстонии. Готовится запрос по эксгумации. А также ведутся переговоры с потомками Пятса, и экипируется спецавтобус с персоналом и оборудованием для проведения генетической экспертизы на месте – сразу после извлечения останков.

Понизов подивился такой спешке:

– Не боишься опростоволоситься? Пока и на полшага не приблизились.

Алекс засмеялся, будто шутке:

– Тот же вопрос мне в нашем Верховном Совете задали. Я ответил, что делом этим занимается мой друг. А это, считай, всё равно, что сделано.

Хитрюга Тоомс отсоединился.

Понизов показал печальную рожицу собственному отражению в зеркале: «Похоже, нас с тобой схомутали».

В гранитной мастерской, куда заглянул Понизов, Щербатова не было. Зато на месте оказалась тургиновская бригада во главе с самим Порешало, – угрюмо тесали гранит. Должно быть, иссякли деньги.

При виде Понизова Порешало вопросительно повел шеей. Понизов издалека сделал приглашающий жест в сторону строительной будки – конторы Бороды.

День, хоть и майский, выдался холодным. Электрообогреватель в щелястом вагончике был отключен. На электроплитке остывала медная кружка с кипятком.

Понизов, не скинув куртку, подсел к хлипкому, заваленному чертежами столу. Осторожно опробовал непрочный стул.

Дверь скрипнула, – вошел Порешало. Сорокалетний армавирский вор. Плечистый. Неспешный. С обманчиво добродушной усмешкой сильного и коварного человека.

Не здороваясь, опустился на маленький диванчик. Выжидательно прищурился.

Понизов порылся в ящике стола:

– Крест отсюда взял?

– Что еще за крест? Ты зачем звал? – поторопил Порешало. – Слышал, насчет кладбища к нам заходил. Забудь. Никто из моих ни о каких раскопках слыхом не слыхивал. Цацки эти дешевые Лещику кто-то сплавил. А кто сплавил и где сам взял, не в курсах. Да я и лопату-то забыл, каким концом держать. У меня вообще, если помнишь, сроки вышли. Так что в ближайшее время перебираюсь куда подальше. Чтоб ни одну ментовскую рожу, вроде твоей, больше не видеть. Это тебе на прощание. От сердца. Если у тебя всё?.. – Порешало потянулся подняться.

– Далеко собрался? – Понизов выудил из кармана янтарный мундштук, покачал в воздухе.

Завидев утерянный мундштук, Порешало посерел.

– Вот чего и боялся, – протянул он. – Выходит, всё-таки в поссовете обронил.

Уточнил осторожно:

– Чего с этим делать думаешь?

На этот раз паузу взял Понизов.

Порешало скрипнул зубами:

– С поссоветом твоим, конечно, глупость вышла несусветная. Борода на понт взял, а я купился. Хотел напоследок куш срубить. Но, Константиныч! Ты ведь всегда правильным ментом был. Послушай, что скажу, – он скосился на окно. – Завязываю я, понимаешь? Этим бакланам не говорил. Но – не хочу больше отсидок. Да и времена нынешние, – как раз для таких, как я.

– А я всё в толк не мог взять, для кого перестройку замутили, – не удержался от насмешки Понизов.

Порешало подался вперед, навалился пузом на стол.

– В Москве с бывшими корешами пересекся. Крышуют помаленьку. Предложили смотровым на Савеловском рынке. Ты ведь тоже, похоже, вот-вот окрас сменишь. Глядишь, пригожусь… Так чем ответишь?

– Давно на кладбище копаете? – вернулся к тому, с чего начал, Понизов.

Порешало непонимающе нахмурился:

– Что оно тебе далось? Попробовали. Да там ничего ценного. Больше языком трепали. Так что, считай, – пустые хлопоты.

– Это копия, – Понизов извлек рисунок крестика, сделанный Щербатовым. – Оригинал в одной из могил на больничном захоронении. И его надо найти среди полусотни других! Но имей в виду, – копать придется на свой страх и риск. Я, случись что, – в стороне. Так что? – он поднял демонстративно обе руки. – Крест против мундштука! По рукам?

Порешало озадаченно повел массивной шеей, неохотно кивнул.

– Тогда подсаживайся, – Понизов достал переданную Щербатовым кальку, разгладил на столе.

Через неделю из Эстонии прибыла передвижная автолаборатория с целым обслуживающим штатом. Вновь прибывшие разместились в гостинице «Волга», в центре Калинина. В предвкушении удачи, гуляли по городу, громогласно обсуждали подробности предстоящей эксгумации и репатриации. Ежедневные сходки происходили в помещении правления региональной «Эстонской общины», а вечером – в ресторанах. Когда же к подготовке празднества подключился региональный финский национально-культурный центр, стало ясно, что скрывать происходящие раскопки от властей долго не получится.

Тем более что забурлило и Бурашево. Правда, благодаря тому, что безымянное кладбище находилось на отшибе и родственниками не навещалось, сами раскопки пока оставались втайне. Но нехорошие слухи, что в районе старых захоронений наблюдается подозрительное оживление, доползли до района.

Отныне Понизов каждый день начинал со звонка председателю райисполкома. Бодро рапортовал, что растерянные эстонцы действительно мечутся по поселку. Но без дозволения районных властей к реальным раскопкам не приступают. Отчитавшись, спешил к Щербатову поторопить.

Поторапливал больше для собственного успокоения. И Щербатов, и Порешало работали, не теряя времени. Пятно быстро сужалось. Весь вопрос заключался в том, что произойдет прежде: поисковики доберутся до могилы Пятса или калининские власти доберутся до самих поисковиков, после чего раскопки будут свернуты самым решительным образом.

Счет пошел на дни.

7.

Понизов припарковал машину на набережной Волги, возле памятника Афанасию Никитину. Напротив, через дорогу, стояла опрятная церквушка, в которой размещалось Калининское бюро экскурсий и путешествий, – цель его поездки.

В прохладном, из нескольких комнаток, помещении было тихо.

Экскурсоводы с утра выходят «на линию» – проводят экскурсии. Незанятые в этот день сотрудники засели по библиотекам. Разрабатывают новые маршруты: автобусные, трамвайные, пешеходные. Без работы не сидят. Да это и невозможно, потому что возглавляет бюро Лева Псахис. Леву знает весь город. Полненький, рыжеволосый, с живым смуглым лицом, с которого не сходит заинтересованное выражение. У Левы две страсти. Основная – он едва ли не лучший по области краевед, влюбленный в ее историю. И если узнает про что-то неизведанное, на подвижном Левином лице азарт быстро сменяется беспокойством, – ему не терпится пуститься по новому следу, пока не обогнал кто-то другой. Вторая Левина страсть, еще со времен Дворца пионеров, – фото– и видеосъемка. Собственно, благодаря ей Понизов с ним в свое время и познакомился. Надо было сделать очень качественную фотосъемку места убийства. Вспомнили о Псахисе. И тот здорово помог. На цветном панорамном снимке отчетливо различались даже зыбкие следы ног на речном песке. Расстались они, как у Понизова часто бывало, добрыми приятелями. Изредка созванивались.