Текст книги "Константинов крест (сборник)"

Год 1990

1.

Наглухо привинченная медная табличка с выбитыми выпуклыми буквами – «Председатель Бурашевского поселкового совета Понизов Н. К.».

Николай Понизов, рослый, ладный молодой мужчина с аккуратными усиками вдоль верхней губы, подергал табличку, пробуя на прочность.

– Как влитая. Даже жаль менять, – пожаловался он уборщице бабе Лене, что прибиралась в его кабинете.

– Как же тебя теперь обзывать-то станут? – полюбопытствовала баба Лена. – Голова, что ли?

– Глава администрации! – Понизов со вкусом выговорил новое, диковинное словосочетание.

Он всё делал со вкусом. Любил, поднявшись пораньше, пройтись по пробуждающемуся поселку, прийти на работу за час-полтора до того времени, когда начнут собираться сотрудники, и посидеть за дела ми в одиночестве. Ем у вообще нравилось быть успешным, удачливым. Задаться целью и добиться ее, вопреки обстоятельствам. Собственно, именно так он, старший оперуполномоченный районного уголовного розыска, капитан милиции, оказался на должности председателя поссовета.

Будто ненароком бросил он взгляд на стену, на которой развесил почетные грамоты и благодарности: «Участковому инспектору лейтенанту милиции Н. К. Понизову – за задержание вооруженного особо опасного преступника», «Оперуполномоченному ОУР старшему лейтенанту милиции Понизову – за раскрытие серии групповых краж из Пригородного райпо». А рядышком две копии, в рамочках из орехового дерева: «Постановление о возбуждении уголовного дела в отношении Понизова Н. К. за превышение пределов необходимой обороны» и с краешку, ехидное, – «Постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления». Уж как они к нему подбирались. Ан вывернулся!

Несмотря на исполнившиеся накануне тридцать три года, Понизов сохранял молодецкую осанку, когда плечи при ходьбе чуть откидываются назад, будто паруса, ищущие ветра, и отменную, со времен ВДВ, реакцию. Реакция эта проявляется и в работе. Понизов быстро вникает в любую проблему, без задержки и, как правило, безошибочно принимает решения. Поэтому ему непонятна медлительность и нерасторопность других, хотя к чужим слабостям снисходителен. За что любим подчиненными.

– С букетами-то чего делать? – баба Лена озадаченно разглядывала вазы и банки, расставленные по кабинету. – Не убрать, так осыпаться начнут!

– Себе забери! Подругам раздашь, – разрешил великодушно Понизов. – Им уж давно, поди, никто не дарил.

– Как же, забери! Да тут на тракторе вывозить надо, – проворчала баба Лена. Она разогнулась, так что голова уперлась в красочный адрес: «Женский коллектив поссовета поздравляет дорогого Николая Константиновича с возрастом Иисуса Христа. Желаем мудрости, но не святости». Прочитала, шевеля губами. Сорвала.

– Уж больно тебя девки балуют, Колька!

– Так и я их! – Понизов хохотнул. На Кольку он не обижался. Наоборот, нравилось, когда шел по поселку, и старики, помнившие его пацаном, окликали по-свойски, на «ты». Себе цену он знал, а потому не боялся показаться смешным.

– Шкодник ты! – без злобы оценила начальника баба Лена. – А пора б остепениться. Тридцать три года, – не пацан-участковый, как прежде. На большой должности!

– Что должность? Собачья метка. Дела всё решают, – Пони-зов распахнул окно, огляделся. Перед ним, как на блюдце, лежал поселок Бурашево. Старый ветхий поссовет сгорел, и Понизов отстроил на горе новый: кирпичный, светлый. С котельной на угле. Недалеко от магазинов. Хоть и строки в смете не было. Но, как любил выражаться, – «порешал», «разрулил». И всё это за какой-то год. Ему самому нравилось то, что получилось.

– Всё-таки молодцы мы с тобой, баба Лена, – не стесняясь, похвалился он. – Гляди, какое здание отгрохали. Уже не зря жизнь прожили. Вот явишься перед Богом своим, так и доложи: отчитываюсь, Господи, что на пару с Колькой Понизовым новый поссовет построили. А поскольку Колька этот богохульник и охальник, выдели мне за доброе дело сразу два места в раю. Одно для меня, а второе сдавать буду.

Баба Лена, несмотря на свои «за восемьдесят», все еще шустрая и деятельная, подрабатывала сразу на трех работах, полагая, что лишних денег не бывает.

– Ой, дурак. Погоди, припрет, – вмиг уверуешь.

Она втиснулась с веником за шкаф.

– А насвинячили-то! Насвинячили. Обокрасть культурно, и то не умеют, – забубнила она. – Коли залез в поссовет, так бери, чего хотел, да и уходи. А не так, чтоб после уборщица за тобой три дня отскребала. И вообще, – нашли куда лезть. Понимаю, если б в сельпо. Туда, говорят, норковые шапки завезли.

На сей раз ворчание бабы Лены совпало с недоумением самого Понизова. За трое суток до того ночью подломали поссовет. Ничего ценного не взяли, да ценного и не было. Так, мелочь из кассы, бланки справок да печати. Можно было бы подумать на пацанов. Но Понизов, в недалеком прошлом старший оперуполномоченный угро, – сразу определил, что замки – входной двери, сейфа, – вскрывались опытной рукой.

– Кольк, глянь, не твой, случаем? – баба Лена выгребла веником из-под шкафа янтарный мундштук, не замеченный опергруппой при осмотре места происшествия.

– Оп-ля! – не удержался Понизов. Теперь он точно знал, кто побывал в поссовете.

Наборный, изготовленный в колонии мундштук принадлежал неоднократно судимому по кличке Порешало, которого когда-то участковый инспектор Понизов задержал при совершении вооруженного разбоя. Ныне Порешало – «сто первый километр» – жил в Тургинове. Числился в совхозе. Но фактически с группой таких же судимых подкалымливал каменотесом, – обрабатывал гранит для надгробных плит в Бурашевском кооперативе некоего Щербатова по кличке Борода, человека, по области знаменитого. Но зачем опытному вору понадобилось лезть в нищий поссовет, за который, попадись, схлопочешь полной мерой? Не из мести же?

– Никак, признал, Николай Константинович? – баба Лена натура тонкая. Как только председатель поссовета усаживался за рабочий стол, тотчас из Кольки обращался в Николая Константиновича.

– Похоже на то.

– Кто?! – у бабы Лены аж рот приоткрылся от любопытства.

– Не скажу. Но премию выпишу. За виртуозное владение веником.

По коридору процокали каблучки, и в кабинет, не сняв распахнутого плаща, впорхнула секретарша Любаня, рослая, большегрудая.

– Ох и погуляли вчера! – она озабоченно покачала головкой, давая возможность шефу оценить крупные серьги-висюльки. – Головка-то не бобо?

– Голова в порядке. И уже приступила к работе. Чего и остальным желает, – грубовато отреагировал Понизов.

Любаня, посмурнев, вышла. Демонстрируя неудовольствие, долбанула откидной доской на перегородке.

Понизов пожинал плоды собственного сластолюбия. Месяц назад, перепив, он, вопреки железному правилу, отвез секретаршу на «конспиративную» калининскую квартиру, что досталась на время от сослуживца, завербовавшегося на Север. После той ночи вышколенная секретарша превратилась в докучливую любовницу, а общение с ней – в муку.

2.

Шум двигателя заставил Понизова обернуться к окну. Возле поссовета остановилась – невиданное дело – иномарка: «фольксваген» с прибалтийскими номерами. Из машины вышли двое немолодых светловолосых мужчин в белых приталенных плащах и коричневых полуботинках на ранте, словно приобретенных в одной и той же подсобке. Один худощавый, повыше, второй – невысокий, склонный к полноте. Но на расстоянии, несмотря на разницу в объемах, они казались удивительно похожими.

Приезжие затоптались на крыльце. Принялись обивать испачканную обувь, не решаясь пройти внутрь, чтобы не наследить.

– Ишь, чистюли, – отчего-то обиделась баба Лена. Коврик с крыльца на время уборки она забросила в ведро.

Прежде чем войти в кабинет председателя, визитеры постучали в распахнутую дверь. Вошли, только дождавшись приглашения. В приемной скинули плащи. Костюмы на них оказались разными. Но ощущение неуловимого сходства еще усилилось.

– Мы имеем чьесть говорить с Главой? Э-э-э… – начал худощавый с тем акцентом, по которому безошибочно определяют прибалтов.

– Имеете, – подтвердил Понизов, показав на стулья для посетителей. Гости сели. Выложили визитки, написанные на незнакомом языке.

Понизов хмыкнул:

– Специально для России подготовили? – вгляделся в текст. – Эстонцы?

– Эстонцы, да, – закивали оба.

– Хенни Валк, – ткнул в свою визитку худощавый.

– Густав Вальк, – представился полненький. – Но я канадский эстонец. Я волонтер.

Послышались голоса. Поссовет начал наполняться. Понизов поторапливающе постучал по визиткам. Вальк кивнул на Валка.

– Мы – эстонская община, – произнес тот. – Исчез президент. Два года ищем.

– В этом месте поподробней, – Понизов не на шутку удивился. Розыском пропавших заниматься ему доводилось. Но об исчезнувших без вести президентах слышал впервые.

– В восемьдесят восьмом году у нас случилась Поющая революция, – сообщил Валк. – Люди вышли на Певческое поле… Много-много недовольных людей. Люди стали спрашивать…

Валк перевел дух. Понизов кивком головы поторопил.

Валк посмотрел на Валька. Вальк взялся объяснить по-своему:

– Когда в 1940 году Советская Россия оккупировала Эстонию…

– В смысле Эстония добровольно вошла в союз нерушимый республик свободных, – поправил Понизов.

– Да, да, именно… – закивал Вальк. – Когда СССР оккупировал Эстонию, многих руководителей увезли в тюрьмы. Среди других пропал наш президент Константин Пятс.

– И люди спросили, где наш президент, – подхватил Валк. – Мы хотим знать о нем. И тогда создали экспедицию. Да… И мы здесь экспедиторы.

Понизов хмыкнул – эстонец скаламбурил, даже не заметив этого. Слушал он без интереса, в нетерпении поглядывая на сегодняшний график, из которого уже начал выбиваться. Мутная история с каким-то стремным президентом мало заинтересовала его. Своих хлопот по горло. То и дело в открытый кабинет заглядывали сотрудники, сконфуженно кивали. Но вскоре заглядывали вновь, намекая на неотложность вопроса.

Валк меж тем неспешно нанизывал слова, получая удовольствии от собственного умения грамотно выстраивать чужую речь.

– Так в чем суть, экспедиторы? – поторопил Понизов.

Валк вытащил из портфеля карту СССР, разложил перед председателем поссовета.

– Вот!

Откинулся торжествующе. Понизов недоуменно вглядывался в нанесенные кружки и стрелки.

– Мы много ездили. Год, два. Много областей, больниц, – пояснил Густав Вальк. – Тщательно опрашивали, сверяли. Нигде нет следов. Появятся – затеряются. Последние по времени Ямеяла, Ленинград, Стренчи. Указали сюда. Ехали с надеждой.

– И что?

– Вчера побывали в психиатрической больнице. Нам сказали, – никогда не был.

– Сочувствую, – без особого сочувствия протянул Понизов, уже в откровенном нетерпении.

– Это наш президент, – сообщил Хенни Валк. – Для республики очень важно, чтоб вернуть на Родину… Это символ, понимаете?

Понизов усмехнулся, – это как раз он понимал распрекрасно. Тело президента, загубленного в сталинских застенках, для самопровозглашенной республики – как флаг.

– От меня-то что хотели? Я не психбольница, не кладбищенская администрация. Я – советская власть, которую вы так не любите… Не любите ведь? – не удержался он от хулиганства.

Эстонцы переглянулись, будто пойманные на непристойности. Отвели глаза.

– Не любите, – констатировал Понизов. – И всё-таки пришли. С чем?

– Бурашево – последнее место, где он мог быть, – затянул прежнюю песню Хенни Валк, тыча в карту.

Понизов нахмурился. Отодвинул визитки. Демонстративно потянулся к папке «На подпись».

– Мы бы к вам не пришли, – заверил Густав Вальк. – Но Александр сказал, – надо идти к Понизову. Александр сказал: если можно решить, он решит.

Оба визитера переглянулись и замолкли, будто сказали предостаточно.

– Дальше, ребята, – поторопил Понизов. – Кто у нас Александр?

Эстонцы переглянулись, озадаченные.

Из коридора донесся грохот перевернутого ведра, ворчание бабы Лены и весело извиняющийся баритон. Чем-то знакомый. Да конечно, – знакомый! Еще как знакомый! Понизов подался вперед.

В кабинет ввалился белобрысый крепыш, свежий и крепкий, будто ядрышко фундука.

– Алька! Брат! – Понизов бросился навстречу. Но вошедший, покоробленный панибратством, выставил предостерегающе руки. Нижняя губа его оттопырилась.

– Что еще за Алька? С вашего позволения, – Александр Тоомс, – холодно поправил он. Скосился на огорошенных Валка и Валька и со смехом распахнул объятия:

– Здравствуй же, большой братан.

Они познакомились восемь лет назад. Молодожен Понизов с юной женой прибыл в Таллинн в свадебное путешествие. Приятели из обкома комсомола посулили забронировать номер в гостинице «Виру» – наимоднющей по тем временам в Союзе.

Но то ли позабыли, то ли пообещали то, что не смогли сделать. Во всяком случае, у администраторской стойки многоэтажной гостиницы с диковинной табличкой «Ресепшн» Понизова завернули: все номера забронированы на месяц вперед. Отказался помочь и главный администратор – пренебрежительно покрутив удостоверение лейтенанта милиции из российской глубинки, бросил его назад. Бросил с видимым наслаждением. Не часто выпадал случай безнаказанно унизить милицию.

Обескураженный Николай спустился в огромный холл, где в уголке, подле двух чемоданов, оттертая на краешек дивана перепившими финнами, затерялась его молодая жена. Не было даже обратного билета на поезд. Что и говорить, – свадебное путешествие удалось.

Справа от ресепшн высвечивалась надпись «Милиция». В отчаянии Понизов зашел.

За столом, над документами, корпел белобрысый крепышок в погонах старшего лейтенанта.

– Работаешь здесь? – беспардонно произнес Понизов. Прибалт оторвал голову от документов, прищурился.

– Обслуживаю по линии угро, – деликатно уточнил он, без малейшего акцента.

– Такое дело, братан… Женился, – Понизов выложил перед ним служебное удостоверение. Принялся сбивчиво объясняться. Прибалт внимательно оглядел удостоверение, повертел, проверил на просвет, вернул.

– Не вижу штампа о браке, – произнес он бесстрастно. – Без штампа недействительно.

Понизов опешил. Прибалт, не меняя строгого выражения лица, поднял трубку. Коротко произнес несколько фраз на эстонском. Прикрыл трубку ладонью.

– Неделю хватит? Втиснут меж двумя симпозиумами.

Положил трубку.

– Поднимись к главному администратору. Оформят.

– Так у него мест не было, – наябедничал Понизов.

– У него и сейчас нет, – отбрил эстонец. – Это лично для меня. Сказал, что ко мне брат приехал… Братан, – смачно повторил он незнакомое словцо.

Коротко кивнул и, считая разговор законченным, потянул к себе дело.

С тех пор Понизов трижды приезжал в Таллинн. Несколько раз в гостях в Калинине побывал Алекс Тоомс. Пару раз ездили отдыхать вместе с женами. Чаще без жен. Лощеного, насмешливого прибалта, у которого под ледяной коркой бушевала яростная лава, Понизов обожал. А после того, как в пьяной сочинской драке Алекс, прикрывая спину Понизова, подставился под нож, иначе как братом его не называл. Правда, в последние годы, закрутившись в перестроечном вихре, как-то потеряли друг друга из виду.

– Совсем потерялись, – Понизов всё охлопывал друга. – Последнее, что слышал, – о твоем назначении начальником Таллиннского угро.

– Это не последнее. Последнее – о моем увольнении, – в своей бесстрастной манере сыронизировал Тоомс.

Оценил оскомину на лице друга. Показал на Валка и Валька.

– У них еще хлеще. Оба бывшие комитетчики. Подполковники. Уволены без пенсиона. Россия бросила, Эстония не подобрала. В Эстонии сейчас вообще весело. Новое поветрие. Считают, если прежних заменить на новых, – будет по-другому. То, что меняют, – ничего, терпимо. Важно, за что и кем. У нас сейчас решается, в какую сторону страна двинется дальше.

Алекс подсел поближе, так что вчетвером они образовали полукруг.

– Понимаешь, какое дело, Коля, – доверительно объяснял Алекс. – Когда образовали Народный Фронт Эстонии, объявили, что создались исключительно для поддержки реформ в рамках СССР. Всем тут же стало ясно, что из Союза Эстония уйдет. Это как точка невозврата. Главный вопрос – кем уйдет. Обиженной и отплевывающейся от всего, что было, или доброй соседкой? В Эстонии очень много русских. Их заселили в сороковых и дальше, и они живут. Давно живут. Корнями вросли. Сейчас русские пытаются задавить эстонских сепаратистов. Завтра националисты начнут выживать русских. А память о войне? Русские, понятно, – поголовно в Красной армии. А вот среди эстонцев… Многие служили в легионах. Всё очень неоднозначно. И столкнуть меж собой – на раз. Очень, очень важно, чтоб не случилось раскола. Внутри Эстонии. Эстонии с Россией. А президент Пятс – это как раз цементирующее начало. Легенда среди эстонцев. Особенно после того, как на Западе в семидесятых опубликовали его письма из заключения, с призывом не признавать вхождение Прибалтики в СССР. Это если с правой руки заглянуть. А если с левой, – русский по матери. Православный. Ориентированный на дружбу с Россией. Понимаешь, как эта фигура сейчас важна, чтоб всех сцепить в одно целое?

Алекс говорил непривычно горячо и оттого немного путаясь. Понизов сочувственно кивал. Но думал о том, насколько некстати вся эта история ему лично. Должность в поссовете занял с перспективой на повышение. Только накануне встречался со своим покровителем – председателем райисполкома Корытько. Обговаривали совместные планы на будущее.

А Эстония – каким боком она ему? Где-то на обочине СССР и на обочине его сознания. Но среди «экспедиторов» – Алекс Тоомс, близкий друг. А друзья для Понизова – особая категория. К их просьбам всегда относился трепетно. Впрочем, успокоил себя Понизов, им же ответили в больнице, что никакого Пятса нет и не было. А на нет, как говорится, – суда нет!

Понизов склонился над селектором:

– Девочки, гляньте! Баба Лена не ушла еще?

Баба Лена, уже одетая, заглянула через порог. Завидев посторонних, перешла на «вы»:

– Вызывали, Николай Константинович?

– Баба Лен! – обратился к ней Понизов. – Ты ведь у нас до пенсии в психбольнице числилась?

– Что значит числилась? – баба Лена возмутилась. – Сорок пять лет санитаркой. Считай, с войны. Поди кто попробуй. Да еще в судебном! Еще у твоего отца поработала.

Понизов движением пальца остановил поток негодования.

– Тогда припомни, не было ли у вас среди пациентов в пятидесятые годы…

Баба Лена насмешливо присвистнула.

– А ты напрягись. Эстонец.

– Да сколько их перебывало!

– Константин Якобович Пятс! – умоляюще выдохнул Валк. – Ему восемьдесят было.

– И Константинов, и Яковлевичей без счета. За кем только горшки не убирала. Может, какие особые приметы? Чтоб запомнился?

Валк и Вальк безнадежно переглянулись. Понизов кивком отпустил старуху.

– Он был президентом! – подсказал Тоомс. – Нашим президентом.

Баба Лена вдруг остановилась. По лбу забегали глубокие морщины.

– Президент! Погодьте, чего-то знакомое. Был какой-то старичок. Его Князь так называл. Тоже наш пациент. Бывало, зайду в палату, а тот: «Тетя Лен! Почему к президенту без стука входишь? Почему не приветствуешь гимном? Ну-ка, отдай рапорт». Всё юморил. Потому и запомнила. Правда, быстро помер.

– Президент Эстонии! – подсказал Валк с надеждой.

– Это уж не знаю. Может, просто дразнили так? У нас кого только не перебывало!

Понизов потянулся к телефонной трубке.

– Кто вам сообщил, что в Бурашевской больнице Пятса никогда не было? – уточнил он, набирая номер.

– Старушка из архива, – Алекс пощелкал пальцами.

– Кайдалова, – подсказал, заглянув в блокнот, Валк. – Очень хмурая, очень неприветливая.

– Типичная эстонка, – дополнил портрет Алекс – специально с акцентом.

Больница ответила.

– Галочка, солнышко, – промурлыкал Понизов в трубку. – На тебя, единственную, уповаю и припадаю… Обещаю. В следующий раз как только, так сразу. – Он хохотнул сочно.

– Пожалуйста, запиши: Пятс (перевернул к себе блокнот) Константин Якобович. По непроверенной информации, находился в судебно-психиатрическом отделении в пятидесятых и будто бы у нас же умер. Обращались, правда, в архив. Получили отлуп, – никогда-де не было. Но – на всякий случай перепроверь. Можешь зачесть как услугу советской власти… Ладно, тогда мне лично. Хоп, я все сказал.

Он отсоединился.

– И что? Будут искать? – Валк недоверчиво показал на телефон.

– Конечно. Это у вас беспредельщина. А у нас с советской властью пока считаются. Так что ждем-с… А кстати! – Понизов увидел кого-то через окно. Выглянул:

– Эу! Ты чегой-то мимо поссовета, как мимо тещиного дома, прогуливаешься? Ну-ка, загляни!

Повернулся к эстонцам:

– Какие раньше старики-участковые были! – посетовал он. – «Отказник» написать не могли без ошибок. Зато по поселку из конца в конец пройдет – всё про всех знает!

В кабинет, протопав по коридору, вошел участковый Хурадов – ладненький румяноликий кавказец в пригнанной милицейской форме с погонами младшего лейтенанта. Бросил руку к фуражке:

– Товарищ председатель поселкового совета! Младший лейтенант милиции Хурадов по вашему приказанию прибыл.

– Ты уж три дня как должен был прибыть. И без всякого приказания, – осадил весельчака Понизов. – Ты помнишь, что у тебя на участке произошло? У тебя поссовет подломали. Советскую власть – мать твою кормилицу – ограбили. Печати украли! – Понизов, добавив голосу грозности, потряс пальцем. – Меня, председателя поссовета, можно сказать, полномочий лишили. Потому что какой же я председатель без печати?

Отвернувшись от растерявшегося участкового, подмигнул То омс у.

– Так… работаем, Николай Константинович, – пролепетал Хурадов. Напускная бравада исчезла, – председателя поссовета, в прошлом капитана милиции он боялся.

– Тогда давай, – Понизов требовательно протянул руку. В нетерпении пошевелил пальцами.

– Ч-чего?

– Результаты давай! За три дня ты наверняка гору свидетелей и доказательств перелопатил! Может, уже и преступление раскрыл? Ну же! Поделись!

Участковый принялся отчаянно постреливать глазами на посторонних.

– Ты что, вообще по краже не работа л?! – сообразил Понизов.

Хурадов удрученно выдохнул:

– Верите? Ни минуты свободной. Выполняю задачу, лично поставленную начальником райотдела подполковником Сипагиным. Велено бросить все силы на раскрытие преступной деятельности кооператора Щербатова.

– Чьей? – не поверил своим ушам Понизов.

– Щербатов по кличке Борода, – доверительно сообщил Хурадов. Сверился с материалами. – Живет в Бурашево, в собственном доме, где разводит в пруду карасей. Владелец гранитной мастерской, в которой вытесывает памятники.

– Про этот кооператив весь поселок, да и весь Калинин знают, – поторопил его Понизов.

– В райотдел милиции поступило анонимное заявление, что кооператив фиктивный. Числятся Щербатов с женой да старухой тещей. А фактически под прикрытием кооператива Щербатов у себя дома выбивает портреты на памятниках и деньги кладет в карман. К тому же, как стало ясно из анонимного заявления, – Хурадов заговорил с придыханием, – использует чужой наемный труд. Даже без оформления. Мне поручено осмотреть районные кладбища, установить памятники, изготовленные Щербатовым, допросить заказчиков, что деньги платили напрямую…

– И дальше?!

– Будет возбуждено уголовное дело по статье 153 Уголовного кодекса – за частнопредпринимательскую деятельность. И если я справлюсь, меня переведут в ОБХСС, – Хурадов сладко зажмурился.

Глаза прибалтов расширились.

– А вы говорите – «перестройка», – бросил им Понизов. – Хурадов, на дворе девяностый год. Акционерные общества одно за другим появляются. Банки частные! А вы собрались мужика гробить по какой-то лохматой статье…

Хурадов насупился.

– Подполковник Сипагин говорит, что раз статья за частнопредпринимательство не отменена, значит, по ней можно сажать.

– Ну, вот что! – обманчивое добродушие покинуло бывшего опера. Он возложил на хрупкое лейтенантское плечо массивную лапищу, задумчиво потрепал погон. – Ты участковый! На твоей территории ограблен поссовет. Кража на контроле. И если немедленно ею не займешься, ты у меня не то что мимо ОБХСС пролетишь, но и из ментовки вылетишь. И никакой Сипагин не поможет. Потому что, когда нажмет облисполком, он первый тебя сдаст. Это понял?!

Хурадов сглотнул, – видно, и впрямь понял.

– Так вот. Немедленно выезжай в Тургиново и выясни, где были твои подна дзорные со сто первого километра в ночь кражи. Поминутно выясни. Прихвати для прикрытия какого-нибудь пожарного и обшарь общагу. Если обнаружишь что-нибудь из поссовета, изымай официально, протоколом обыска. Вопросы есть?

– Никак нет, – Хурадов, хоть и огорченный, вытянулся. – Для меня высокая честь выполнить поручение легенды уголовного розыска!

– Кончай трендеть! И с утра с результатами ко мне! – Пони-зов легким пинком выставил начинающего подхалима.

С сомнением прищурился:

– Сколько я этого Бороду знаю, столько его пытаются посадить. Сам с Запада, и голова на западный манер устроена. К чему ни прикоснется, всё в золото обращает. Ныне, казалось бы, дожил до своего звездного часа. Развернулся. И – опять то же самое.

Телефон задребезжал.

Понизов поднял трубку. Глазами показал эстонцам, что звонят по их вопросу. Выслушал, мрачнея на глазах. С удрученным видом отсоединился. Оглядел поникших «экспедиторов».

– Пятс этот ваш… Точно, что Якобович? Может, перепутали отчество?

– Якобович, конечно, – багровый Валк принялся убирать блокнот в портфель, в полном расстройстве тыча мимо. Огладил белобрысый бобрик огорченный Алекс.

– А если Якобович, тогда чего вы здесь штаны протираете? – удивился Понизов. – Пошли в больницу. Нашли-таки в архиве ваше дело. Кто ищет, тот обрящет.

Считая розыгрыш удачным, подмигнул Тоомсу:

– Главное, вовремя к правильному пацану обратиться.

3.

Недалеко от входа в психбольницу, у магазина ТПС, с КамАЗа сгружали куски гранита. Подле, около вишневой «восьмерки», прохаживался владелец гранитной мастерской Щербатов. Высокий, под стать Понизову, но худющий шестидесятилетний бородач. В джинсиках «Левайс» и в замшевой курточке, в аромате мужского парфюма, с расписной тростью в правой руке и лайковыми перчатками – в левой. Ухоженный барин. Правда, интенсивно лысеющий со лба. Зато оставшиеся волосы беспорядочно лезли вверх витыми посеребренными проволочками. Легко было представить, какой непролазный «кустарник» торчал над этой высоколобой головой прежде.

– Здорово, Борис Вениаминович! – окликнул его Пони-зов. Щербатов обернулся, потеплел лицом. Добрые отношения меж ними установились еще с начала восьмидесятых, когда участковому Понизову поступали указания посадить тунеядца Щербатова, а тот, симпатизировавший талантливому предприимчивому мужику, находил увертки, чтобы указания не исполнять.

– О! Привет, поссовет! – в запевной своей манере откликнулся Щербатов. – Вышел в народ узнать, чем живет?

– Вышел, – подтвердил Понизов. – И чем живешь, народ?

– Вашими молитвами! Вот! Наладил поставки гранита с Урала. С божьей помощью надумал расширяться. В Дмитрово-Черкасах филиал открываю, – Щербатов горделиво помахал свежезарегистрированным уставом. – А то и вовсе туда переберусь.

– А в тюрьму перебраться не планируете?

– С чего бы? – Щербатов нахмурился. Шутки про тюрьму ему не нравились. – Прошли, слава богу, прежние времена. До сих пор вам, Николай Константинович, свечку благодарственную ставлю. А ныне свобода. Гуляй не хочу, – Борода улыбнулся, но, приглядевшись, посерел. Улыбка сделалась искательной. – Или что знаете?

Понизов подхватил его под локоть. Жестом извинившись перед гостями, отвел в сторону:

– Предлагаю обменяться информацией.

Щербатов, несколько озадаченный, согласно кивнул.

– Жизнь-то, оказывается, и впрямь по спирали движется. На вас, Борис Вениаминович, в райотдел анонимка поступила. Что изготавливаете «левые» памятники помимо кассы, и что наемный труд используете. В общем, нетрудовые доходы, как бы!

Щербатов опешил:

– Как же это может быть? Ведь… перестройка.

– Вот и перестраивайтесь по-быстрому, пока самого не перестроили. Похоже, кому-то вы дорогу перешли.

Подтолкнул шутливо:

– Теперь вы мне в порядке алаверды ответьте, не ваши каменотесы поссовет обчистили?

Щербатов замялся:

– Официально кто спросит, отвечу – не знаю. Голова дороже.

Убедился, что никто не слышит:

– А если приватно… Они – не они… На библии, конечно, не поклянусь. Но то, что вместо работы чешут языки, где бы найти, что плохо лежит, – этим достали. И как-то в шутку действительно вроде как проговорился, будто в вашем поссовете в кассе десяток тысяч рублей отложен – на покупку уазика. Ну, извините. Ляпнул, не сделав поправку на чувство юмора.

Понизов не поверил:

– Решил их моими руками убрать?

– Как это?

– К примеру, скопились долги перед каменотесами, а платить не хочется.

Щербатов огладил залысину:

– Да! Тяжел разговор с властью, когда она в одном лице и власть, и мент. Да я в любую минуту рассчитаюсь, лишь бы их больше не видеть. Это ж как на мине. Хотят – работают, хотят – нет. Вроде поднадзорные, а каждые выходные в Москву ездят. А зачем ездят? Медом Москва вымазана? Полагаю, – жди ЧП.

– Скажу участковому, чтоб приглядел, – пообещал Понизов.

Щербатов иронично прищурился:

– Лучше спросите у Хурадова, откуда у него сервелат в холодильнике не переводится. Сумками из Москвы везут. В общем, считайте, я знаю, кто ваш поссовет ограбил. И если их посадят, не огорчусь.

– Но тогда и я, кажется, знаю, кто на вас анонимку написал.

Оставив озадаченного предпринимателя, Понизов бросился догонять истомившихся эстонцев.

В архиве психбольницы, отгородившись барьером, хмурая высохшая старуха – архивистка Маргарита Феоктистовна Кайдалова – неприязненно приглядывала за эстонцами, листавшими в сторонке архивное дело Константина Пятса. То и дело доносились торжествующие, непонятные для русского слуха гортанные выкрики.

– Ишь ты, – выписки делают! – процедила она. – Дорвались!

– Что ж удивительного? Два года искали. Пол-России обшарили, – пояснил стоящий рядом Понизов. – Как же вы сразу дело-то не нашли? Неужто так затерялось?

– Команды не было, и не нашла, – без стеснения призналась Кайдалова. Остро глянула на председателя поссовета.

– А Вам, товарищ Понизов, команда поступила?

Заметила его замешательство. Тонкие старушечьи губы сошлись в злую гузку:

– То есть несанкционированно?! Знала бы, нипочем дело не выдала… Вы ведь коммунист?.. Коммунист, конечно. Иначе б на такую должность не назначили.

Понизов кивнул, с интересом ожидая дальнейшего.

– Так вот как коммунист коммунисту: вы совершаете огромную политическую ошибку. Без отмашки сверху, без ведома органов вы, по сути, выдали националистам государственную тайну.

– Эва как! – на сей раз Понизов удивился нешуточно. – В чем же государственная тайна? В том, что эстонцы нашли место, где умер их земляк? Так вы сами обязаны сообщать родственникам насчет пациентов.