Текст книги "Обитель милосердия (сборник)"

– А обыск ничего не дал.

Велин издевательски хмыкнул. Гордеев сдвинул узел мешавшего ему галстука:

– Что ж он, фраер, что ли, краденое домой тащить? Припрятал где-то.

– Вот найдешь, тогда обещаю: задержу. При всех обещаю, – Рыкова с чувством стукнула себя кулачком по груди.

– Хо-хо-хо! – раздельно гоготнул Велин. Он даже руки на животе сложил, демонстрируя муки от хохота. Рыкову, как и вообще всякую некрасивую женщину, он не терпел.

– Так некого задерживать будет! За Воробьем пять судимостей. – Для наглядности Гордеев показал раздвинутую пятерню. – С шестой ходкой он будет признан особо опасным рецидивистом. И, между прочим, отлично это знает. Поэтому, как только гуманная наша Татьяна Геннадьевна, оберегающая закон от негодяев из уголовного розыска, его с извинениями отпустит, благодарный Воробышек тут же расправит крылышки и полетит бомбить магазины в другое место. И дай бог, чтоб его не пришлось объявлять во всесоюзный розыск.

Рыкова задумчиво принялась выстукивать что-то на косяке двери.

– Ну, ты что, в самом деле, зэка этого пожалела? – уловил ее неуверенность Гордеев.

– Его?! – та аж вскрикнула в негодовании.

– Так задержи! – поспешно поддержал начальника Велин. – А мы тебе за эти три дня доказательства для ареста накопаем.

– Уж ты, пожалуй, накопаешь, – фыркнула Рыкова, и это было ее местью за дерзкое хохотание.

– Да нельзя такого кита не задерживать! – Возмущенный Велин даже схватился за свои густые волосы и слегка их поворошил. – Вон молодой дежурный, и тот тебе скажет.

Танков почувствовал себя неловким зрителем в цирке, которого расшалившийся клоун вдруг потащил из первого ряда на манеж.

– В самом деле, Татьяна Геннадьевна, – пробормотал он.

– Как же отпускать? Если вы и сами считаете, что это он. Ведь преступник же.

– Ты-то еще, цыпленок… – Разгорячившаяся Рыкова развернулась к Танкову, но, посмотрев на его разом сморщившееся лицо, продолжать не стала. – Словом, так, Гордеев. Хочешь задерживать, делай это сам. А я с прокуратурой в объяснительные записки играть больше не намерена. С меня хватит – наигралась.

– Оно конечно. – Гордеев больше не скрывал презрения. – В сторонке отсидеться спокойней.

– Если у вас ко мне больше ничего нет, я пойду. Мне еще обвинительное заключение по наезду надо отпечатать, – круто развернувшись, Рыкова зацокала по коридору в обратном направлении.

– Вот ведьма!.. – полоснул ей вслед Гордеев, не слишком регулируя тембр голоса. – Чистюли! Крысы конторские! Как раскрывать, так их нет. А вот помешать, так откуда кто берется! Закон, закон! Используют как ширму для безделья. А закон для одного существует: чтоб общество от таких вот Воробышков защищать. И если я Воробья посажу, так этим нашему обществу окажу неоценимую услугу, а стало быть, действия мои на благо закона и вполне ему соответствуют. Подведя такую роскошную идеологическую базу под принятое решение, Гордеев успокоился.

– Велин! Тащи сюда эту контру!

И вот в сопровождении Велина и шофера – милиционера Игнатьева в дежурную часть вошел невысокого росточка пьяненький и веселенький мужичонка с могучей бородавкой на правой ноздре – гроза сельповских магазинов Юрка Воробьев.

– Чего делать-то будем, Юра? – Доброжелательный Гордеев находился в явном затруднении.

– А чего такое случилось, Юрий Алексеевич? – Воробей на глазах расстроился.

– Придется тебя сажать. Как считаешь?

– А почему ж не посадить? Воля ваша: надо – сажайте.

– Ты ж умный мужик, тёзка! Так чего ж ломаешься? Попался – будь мужчиной, имей смелость признаться.

Танков заметил, как Воробьев, явно удивленный таким грубым ходом, но не желавший, видно, ссориться с Гордеевым, удержался от насмешливого ответа.

– Я, Юрий Алексеевич, трусом с детства был, – стесняясь, признался он. – Чего уж теперь с этим поделаешь?

– А вот это ты видел? – Велин успел притащить Уголовный кодекс и натренированной рукой распахнул его перед Воробьевым. – Смотри статью. Чистосердечное признание есть обстоятельство, смягчающее вину. Черным по белому. Пиши, пока не поздно, явку с повинной. Глядишь, на суде пару лет скинут.

На этот раз Воробьев сдерживать ядовитую свою натуру не стал.

– И где это вы, Юрий Алексеевич, таких малахольных набираете? – посочувствовал он. – Да ему если только кражу пончиков в школьном буфете доверить. Там пацаны очень эту книжку уважают.

Уязвленный Велин, угрожающе насупившись, двинулся к доставленному, однако Гордеев движением плеча отодвинул подчиненного.

– Ты в самом деле думай маленько, кому чего говорить, – сказал он неодобрительно. – Да Юрку сколько раз сажали, столько статью эту зачитывали. Верно я говорю? Велинский промах Гордеев поспешил использовать для укрепления контакта с подозреваемым.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – осторожно потрогал наживку Воробей.

– И когда ты только, Велин, работать научишься? Ко всем без разбору со своими приемчиками. В людях надо разбираться. А то только по бабам силен, – непедагогично отчитал начальник угро своего опера. Нахохлившийся Воробей удовлетворенно кивал головой.

– Вот что, Юра. – Добившись, что тот расслабился, Гордеев тут же заложил вираж для новой атаки. – Кодекс я тебе читать не буду. Ты его и так наизусть знаешь. И свободу за признание не обещаю – у тебя теперь ее долго не будет. Зато другое обещаю твердо: признаёшься, даёшь явку с повинной – будет и по изолятору, и по зоне все как надо. Ну, ты понял. Идешь в непризнанку – на меня не обижайся.

– Зачем же так, ребром-то? – забеспокоился Воробей. – У вас свой интерес, у меня свой. Чего уж так-то?

– Ты меня давно знаешь? – Гордеев подобрался. Воробьёв настороженно пожал плечами. – Сколько у тебя ходок было?

– Чего спрашиваешь? Пять. Последняя твоя.

– Врал я тебе когда?

Воробей молчал. Молчал и Гордеев. Танков, подавшись вперед, впитывал в себя весь этот разговор, внимательно наблюдая за обоими.

– Так я тебе обещаю, – не дождавшись ответа, Гордеев говорил теперь, методично ужесточая голос. – Или признанка, или вывернусь, но доказательства для ареста добуду. Понял ты меня? Но тогда уж буду строг! – Гордеев постучал пальцем по столу. – Три минуты на размышление! – Он демонстративно посмотрел на часы, мягко, доброжелательно, как-то даже по-домашнему добавил: – Думай, Юра. – И вышел в коридор.

Смущенный Воробей вздыхал и переминался. Велин незаметно кивнул Танкову. Тот понял. Много раз он видел, как это делают оперативники, и теперь решил попробовать сам.

– Чего ты думаешь? – заговорщически прошептал он. – Гордей – человек слова. Сказал – сделает. Соглашайся, пока не поздно. Смотри, потом локти кусать будешь.

Воробей, у которого, похоже, за годы общения с органами развился абсолютный слух на малейшую фальшь, презрительно не обратил на него внимания, напряженно что-то прикидывая про себя.

– Надумал? – Гордеев остановился у порога дежурной части. Воробей, огорченный необходимостью расстроить уважаемого человека, удрученно покачал головой:

– Не пойдет, Юрий Алексеевич. Резона нет. Докажешь ты там, не докажешь – еще вопрос. А только я погожу себе клетку строить. Лишняя ходка мне тоже не в радость.

– В камеру его! – Гордеев нашел глазами Велина, задумчиво изучавшего в зеркальце какой-то прыщ на подбородке. – Хорош, ничего не скажешь. Еще химзавивку в салоне «Ромашка» – и можно на панель. Оформляй протокол задержания.

– Так как же? Дело у Рыковой. Надо у Бойкова или хотя бы у Сиренко подписать, – заробел Велин.

– Я за них подпишу! – Гордеев выхватил бланк протокола задержания и сверху размашисто на нем расписался. – Филиппов, обыщешь! Да смотри, чтоб после тебя бритвы в носках не обнаружилось.

– Уж и было-то один раз, – лениво застеснялся тот.

– Воробьев! Ты знаешь, что сегодня моей дочурке пять лет исполняется?

– Наши поздравления, Юрий Алексеевич.

– И что она сейчас сидит за столом и ждет папу?.. Долго ты у меня, Воробей, будешь этот день рождения помнить. – Он посмотрел на неловко стоящего за столом Танкова: – Я возвращаюсь в район. Будет где телефон, позвоню. Что серьезное – связывайся с дежурным по управлению, Сиренко вызови. А то он что-то все домой торопится. Начальничек, прости господи. Велин!

Изящно изогнувшись сбоку у стола, оперуполномоченный заполнял кинутый ему бланк.

– Запомни. Случись что – не с пацана, с тебя спрошу.

Не отрываясь, тот поднял сжатую в кулак левую руку.

– Ну, будь здоров, Воробей. Удачи мне можешь не желать.

– Отчего же? Счастливого пути, Юрий Алексеевич. В аварию не попади. – Воробей шутил, но неловко, с натугой. Видно, жестокие гордеевские слова запали в него накрепко и уже зудели внутри, разрушая потихонечку первую линию обороны.

На улице затарахтел мотоцикл.

– Опять у него цилиндр барахлит. – Водитель дежурного УАЗа Игнатьев, как и все, прислушивался к неровному гулу. – Как бы не застрял по грязи. По такой-то погоде. Пойду машину гляну. Совсем довели.

Отдав Танкову протокол задержания, выскочил и тотчас вбежал уже одетый в кожаное пальто Велин:

– Я на ужин. Буду звонить.

Судя по нетерпению, ужин для него приготовила еще одна ба-а-льшая специалистка.

Дежурная часть опустела. Воробьев, запертый в деревянной клетушке, громко именуемой камерой для задержанных, стоял, прислонившись к дверце, и, пытаясь заглушить в себе мысли о Гордееве, все еще пьяный, беззлобно, со знанием дела изгалялся над молоденьким дежурным.

– Товарищ старший лейтенант, – говорил он. – Давайте подискутируем о роли преступности в жизни нашего общества. Ведь мы как волки – санитары жизни.

Танков, уткнувшись в бумаги, не отвечал.

– Товарищ капитан, – не унимался Воробьев, – а что вы скажете о последнем клеветническом заявлении американской администрации? Это ж просто беспрецедентно.

– Товарищ майор, – доносилось из клет ушки через некоторое время. – Я бы хотел выйти в туалет. Это мое конституционное право.

Усталость взяла свое: умолк и он.

Раздавшийся в тишине звонок почти обрадовал Танкова. Чесноков оказался прав: звонили нечасто. Звонки приносили мелкие вопросы, частную информацию, изредка позванивали из района участковые, туманно сообщая о своем местонахождении. Танков неспешно уже снимал трубку и солидно, короче, чем положено, ронял:

– Дежурный Танков.

– Дежурный! – закричала трубка, и Танков поднял глаза на настенные ходики, только что выстукавшие двадцать два тридцать. – Он опять в дом колотит!

– Да кто это?

– С Востока, я ж говорю. Пудышина я. А он требует! Учтите, я на все пойду.

– Вы по поводу Гусарова? – сообразил Танков. – Скажите, это его дом?

– Тюрьма по нему плачет! Рано выпустили.

– Да вы ответьте: его или нет?

– Мало ли чего?! Мой это дом! Мне его дали!

– Послушайте! Да послушайте вы! – Танков кричал. – Есть суд. Он все решит. Но без суда нельзя. Он же к себе домой…

– Не пущу! Слышите? Я три года по баракам мыкалась. Только чуть выправились. Мое это! Сунется пропойца проклятый – вот те крест отчужу!

Короткие гудки разнеслись по помещению.

– Надо что-то решать, – беспомощно сказал Танков. Для чего-то показал пикающую трубку развалившимся на стульях помощнику и шоферу. – Выезжать туда придется.

– На чем? – неприязненно резанул Игнатьев. – Бензина-то не т.

– Как это нет? – поразился Танков. – Куда ж он делся? Разве вам не давали?

– Давали, – огрызнулся водитель. – Двадцать литров на сутки не хошь? А у меня один пробег до Калугина и обратно – сто двадцать километров. Да по городу покрутился. У нас ведь все баре, пешком никто ходить не хочет, всем машину – вскочил да погнал, вот и все твои двадцать литров. В сортир бы, наверное, ездили, только вот УАЗ в коридор не пролазит.

Слушавший все это Филиппов мягко осадил разошедшегося ворчуна:

– Бензин найдешь.

– Где ж это?

– Да найдешь. – Филиппов равнодушно отмахнулся, и Игнатьев, хоть и недовольный, возражать не стал. Видно, и впрямь знал тот что-то существенное о тайных его возможностях.

– Тут другой вопрос: куда ехать? – засомневался помдеж.

– То есть как? – не понял Танков.

– Да не проехать туда. Дороги нету. Летом еще по болоту автолавка проезжает, а теперь, в распутицу, только на дрезине. Она туда с Центрального поселка два раза в день ходит.

– Точно, – обрадовался Игнатьев. – А у меня не трактор и не вертолет. Это ж машина все-таки. Думаете, если Игнатьев, так на нем пахать можно?

– Да помолчите вы, сержант! – неожиданно для себя резанул Танков. – Решать же надо. – Он провел пальцем по оперативной карте района: – Может, по шоссе до узкоколейки? А оттуда Велин с Игнатьевым по шпалам до поселка? Я бы сам, да не имею права отдел надолго оставить.

– Что ты, милый? – охладил его Филиппов. – Там же километров с десять. Это ночью-то, в дождь. Да когда ж они там будут?

Еще и до узкоколейки час езды. Не, ты не горячись, потому как туда и впрямь сейчас если только на вертолете.

– Я в управление позвоню, – решился Танков. – Может, помогут?

Многомудрый Филиппов вздохнул, но мешать не стал.

… – Да вы что, лейтенант?! – рассердился дежурный по областному управлению. – Не можете самостоятельно такой вопрос решить? Рядовая гражданская склока вокруг избушки, а вы готовы общую тревогу объявить. Учитесь думать.

– Значит, вы приказываете не ехать? – уточнил Танков.

– А ты, брат, как я погляжу, того… По обстановке решайте, – дежурный по управлению отключился.

Пристыженный Танков положил трубку. Слышавший весь этот разговор Игнатьев смотрел на него вполне безжалостно.

– А если до Центрального поселка, а оттуда на дрезине?

– Дрезину еще найти надо, – потянул с ответом Филиппов. – Да и потом, – он вдруг решился, – куда в самом деле? Ну, приехали. Дальше что? Что мы им, дом поделим? Мы даже забрать никого не сможем.

– То есть? – Танков удивился этому неожиданному обороту.

– Они ж там грозят друг другу.

– Да мало ли что?! – на высоких тонах вмешался Игнатьев.

– А забирать-то не за что.

– Ты пойми, – Филиппов мягко придавил плечо дежурного, – таких звонков у нас во! – Он провел рукой поверх головы.

– А машина одна. Наша заповедь – ее при себе беречь. Вот ты щас ее погонишь – а ну что серьезное или, скажем, не дай бог, убийство? Куда машина делась? Ах, дом делить поехала? В лучшем случае выговор.

– А чего ехать? Позвонить Карелову, и дело с концом! – Всякая возможность избавиться от поездки делала Игнатьева находчивым и инициативным.

– Правильно! – обрадовался Филиппов. Он ткнул рукой в недоумевающего дежурного. – Это командир дружины в Центральном поселке. Вот такой мужик! В любое время суток. Безотказный. Звони!

Звонок из райотдела Карелова не порадовал.

– Жаль, застали, мужики, – засмеялся он, – а то уж уходил. У племянника сын родился. Но раз надо, так надо. Чем могу?

Сообщение Танкова его почему-то развеселило.

– А я уж перетрусил, – отсмеявшись, объяснил он. – Этих двоих знаю. Он-то хоть и отсидел, да тихий, а она точно его не пустит. Знаешь, из таких – что ухватила, то мое. Весь поселок в страхе держит. Ты, видно, недавно служишь, лейтенант?

– Да.

– Понятно. В диковинку всё. Привыкнешь. А насчет этих не волнуйся. Сейчас дозвонюсь. Если что, пошлю пару человек на дрезине. В самом крайнем случае, – тут он, не скрывая насмешки, сделал жуткий голос, – сам поеду. Так что, считай, принято. И живи спокойно. Разберусь – доложу. В моей дружине проколов не бывает. Гордеева там случаем нет?.. Оно и видно. Привет ему.

Танков, не дожидаясь окончания разговора, скомкал листок с записью и бросил в урну.

– Дежурят тут психопаты всякие, – схамил Игнатьев.

Пристыженный Танков не ответил. Вбежал Велин.

– Чего дергаетесь, мужики? – с порога закричал он. – Давайте Воробья, я его в ИВС отвезу. Оттуда домой.

И хотя дежурство в отделе членам опергруппы полагалось нести до двадцати четырех часов, Танков возражать не решился.

– Мой пламенный привет гражданину подполковнику! – Приветственно поднял руку выпущенный из клетки Воробей. – Крестный мой, Юрий Алексеевич, не звонил? Любопытно бы узнать, как у него дела. Теперь таких энтузиастов немного найдешь.

Велин с Игнатьевым вывели Воробьева на улицу, слышен был скрежет открываемой задней дверцы, смешок Воробья, окрик грозного Велина.

Зазвонил опять телефон. «Черт, я же сводку по краже забыл передать», – вспомнил Танков.

– С вами говорит из Субботина директор совхоза, – произнес взвинченный голос. – У нас вроде ЧП.

– Что значит «вроде»? – После позорной истории с Востоком Танков сделался подозрительным и настороженным.

– Заперся тут один в доме напротив сельсовета и палит из окон.

– Как палит?!

– Стреляет. Ранил агронома. Никого не подпускает… Алло! Вы меня слышите?

Танков вскочил с места и энергичными жестами показывал Филиппову, чтобы тот задержал машину. Помощник, слышавший разговор, поспешил на улицу.

– Сейчас соберем опергруппу! Обеспечьте, чтоб никто не подходил к дому!

– Понял вас. Улицу с двух сторон мы уже перекрыли. Только не выскакивайте на машине на площадь. Пусть шофер правление сзади объедет. Мы там ждать будем. Вы уж поторопитесь: детишки в доме.

– Выезжаем, выезжаем, – в уже повешенную на том конце провода трубку пробормотал Танков.

Филиппов, успевший вернуться, отдувался, восстанавливая дыхание.

– За меня! – крикнул ему Танков. И, уже подбегая к дверям: – Сиренко позвоните!

УАЗ стоял боком к отделу, частично перекрыв мостовую. Рядом с водителем небрежно развалился Велин. Танков рывком впрыгнул на заднее сиденье:

– В Субботино! Быстро! Стрельба там. Один уже ранен.

– Бензина же нет, – привычным канючным голосом отозвался Игнатьев.

– Зальем по дороге! Остановим любую машину. Поехали!

Игнатьев глянул на Велина.

– Надо же, – отвечая на его взгляд, процедил тот, – какой нам дежурный попался энергичный. Ишь как глазенки горят. Небось уж и орден на груди ощущает.

Он повернулся к Танкову:

– Зря мельтешишь, парень. Не будет тебе ордена. И благодарности тоже. Ну, пальнул кто-то случайно. Да мы приедем, они уж все спать будут. Сколько на такие сигналы езживали. – Велин демонстративно зевнул. Игнатьев приоткрыл дверцу, собираясь выйти.

– Как дежурный по отделу приказываю ехать, – отводя глаза, приказал Танков.

Велин усмехнулся. Игнатьев, всем своим видом выказывая неудовольствие, повернул ключ. Машина медленно тронулась – то и дело притормаживая, чтобы объехать оставшиеся после дождя лужицы, – под презрительное бурчание шофера.

– Тормози! – резанул Танков.

Игнатьев, вздрогнув, утопил педаль тормоза до пола, отчего Велин, несмотря на малую скорость, боднул стекло.

– Ты чего орешь?! – не обнаруживая опасности, Игнатьев закрутил головой.

– Если вы, товарищ сержант, сию же минуту, со всей возможной скоростью… – Танков захлебнулся от негодования. – Я отстраню вас от дежурства!

Игнатьев выругался, дернул на себя ручку коробки передач, и машина рванула с места. Теперь она, напротив, на всем ходу таранила любую яму, отчего сидящих в салоне бросало в разные стороны.

– Понабрали салажни всякой, – громко зашипел Игнатьев.

– Машины гробить. Завтра же рапорт напишу.

– Товарищ генерал-майор! – закричал вытанцовывающий в своей клетке на запасном баллоне Воробей. – Я требую отвезти меня в ИВС. По моей статье смертная казнь не положена!

– Это еще откуда? – в передряге Танков о задержанном забыл начисто.

– А от верблюда. – Игнатьев сплюнул. – Хотел ведь назад в дежурку отвести, так нет, мы начальники, мы приказываем. Вот и указуй дальше.

– Поехали. – Танков безнадежно отвернулся к окну. – Чего уж теперь?

УАЗ рвался из города.

– Включите сирену, – приказал Танков, заметив, что водитель собрался притормозить перед светофором.

– Не работает, – с удовольствием отмел приказание Игнатьев.

– Тогда нарушайте. – Танков потянулся к рации. Рация оказалась выключена. – Не включаете, конечно, из бережливости, чтоб не пережечь?

Игнатьев презрительно смолчал.

– «Урал-2», «Урал-2», я двести первый, прием!

– На приеме, – отозвался неспешный филипповский голос.

– Сиренко сообщили?

– Да занято всё.

– Немедленно звоните в управление. Поднимайте группу захвата. Я буду держать связь.

Он положил трубку рации на колени.

– Цирк, да и только, – сплюнул Игнатьев.

– А из Москвы спецгруппу не будешь вызывать? – Велин, дотоле отмалчивавшийся, уже не скрывал неудовольствия. – Между прочим, товарищ захватчик, на такие происшествия положено в бронежилетах выезжать.

– Чего ж раньше-то молчал? – спохватился Танков. – Неужто возвращаться?

Машина выезжала уже из города.

– Ты дежурный, сам поехал, сам и решай, – отвернулся Велин. – Хотя обычно положено наоборот: сначала думать, а потом уж…

– Во-во! – обрадованно поддержал Игнатьев. – Руковод-куровод. Только б машину гонять. А ты б сперва головой.

– «Урал-2», «Урал-2», я двести первый.

– Да звоню, звоню.

– Пал Евгеньич, приготовьте для группы захвата бронежилеты. Ключ от оружейки у вас на связке.

– Это знаю. Чего ж сам-то не взял?

– Да я… Не сообразил. В общем, едем на место.

Машина спотыкалась на многочисленных выбоинах, покряхтывая измученными рессорами.

– Товарищ генерал-лейтенант, – не унимался Воробей. – А вы как его брать-то будете? Должно, снайперским выстрелом? Или вон тот ковбой долговязый приемом карате дом развалит?

– А ну заткнись, пакость! – Велин с таким натуральным остервенением потянулся к левой подмышке, что Игнатьев испуганно скосился, а Танков положил на его руку свою:

– Ты что, Сереж?

– Э-э, жизнью рискуешь, а тут… – Велин дернул плечом и опять прислонился к стеклу.

Игнатьев прирос глазами к дороге: фары уже «выстригали» сельскую улицу.

Задворками и огородами, дважды чуть не увязнув в грязи, заляпанный, с выключенными фарами уазик выскочил на унавоженный пятачок за одноэтажным зданием правления. В тусклом свете раскачивающегося на ветру фонаря толпились, должно быть, добрые две трети субботинских жителей. Одна из женщин, икая, всхлипывала, прислонясь к стене. Ее участливо поддерживали. Велин эффектно шагнул из темноты навстречу обрадованным людям.

– Здравствуйте, кормильцы! Оперативный уполномоченный Велин, – бодро представился он. – По какому поводу собрание? Какая повестка дня?

– Быстро! Не ожидал. – Мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака прочувствованно тряхнул ему руку. – Председатель сельского совета Захаров Виктор Мефодьич.

– Так что тут у вас за паника, товарищ председатель? – Велин благосклонно позволил пожать свою руку и с доброй отеческой усмешкой оглядел собравшихся. Из-под ненароком распахнувшегося кожаного пальто выглянула полированная рукоятка пистолета. – Едем по селу – тихо. Думали – нашутились и спать разошлись. Так чего не спится, сельчане?

– Лейтенант Танков, – стоящий сзади него Танков улучил минуту, чтобы представиться.

Захаров радушно, но невнимательно кивнул, как и все, привлеченный к великолепному Велину.

– Ой, спасите! – вдруг с новой силой вскрикнула постанывающая женщина. – Ой, детишки мои!

– Да уймись ты, наконец, курва! – рявкнул один из мужиков. – Всех уже растравила.

– Кременчук! Вечно ты, Степан, как-то с перебором! – Захаров укоризненно покачал головой. – Дети ее в доме, – пояснил он досадливо.

– В каком доме? Кто? С кем? – Велин строго оглядел галдящую толпу. Танков смотрел за его работой с удовольствием. Сейчас Велин был воплощением мужества и уверенности, чего, похоже, так не хватало этим растерявшимся людям. Установив тишину, Велин поощряюще кивнул Захарову. – Давайте строго по фактам.

– Ну, тогда, значит, часа два назад…

– Точнее!

– Точнее б надо у секретаря моего спросить. Она как раз правление закрывала и видела, как он ее гонял.

Танков подтолкнул Велина:

– Слушай, зачем нам сейчас-то все по минутам?

– Товарищ лейтенант, – Велин заметил, что реплику услышали, – гляньте-ка лучше, как там подозреваемый. К вам, товарищи, торопились, даже вот задержанного не успели высадить.

– Спасибо вам, – поблагодарил кто-то в толпе.

– Так что дальше?

– В десятом часу это было. Минут сорок, – уточнила одна из женщин.

– В двадцать один сорок?

– Чего? Ну да. Я как раз к корове выходила. У них дверь открыта, мат, Галина голосит, ну, я так и сообразила: отсидел Будаков свои пятнадцать суток. Из города, говорят, пьяным приехал.

– Да вдрызг, – уточнил всё тот же бойкий Степан Кременчук.

– Точно, – обрадовался вдруг Велин, – чувствую, фамилия знакомая. Я ж его и сажал за семейное. Жену, что ли, избил?

– Избил! – подтвердила икающая в стороне женщина. – Так теперь и мстит, проклятый, чтоб он сдох! Только на детишках-то, на них-то зачем вымещать!

– Тихо, Галина! – Захаров махнул рукой, и несколько женщин уже привычно принялись ее успокаивать.

– Словом, кто-то ему насчет жены нашептал. – Захаров взял Велина под локоть и осторожно отвел в сторону. Увязался следом за ними и неприглашенный Танков. – Вообще-то бабенка еще та. – Виктор Мефодьич интимно убавил голос: – Как у нас говорят, ручная. В смысле – по рукам ходит. Раньше с бывшим механиком путалась, теперь вот с агрономом.

– Это в которого Будаков стрелял? – уточнил Танков.

Захаров, по-прежнему стоя к нему спиной, кивнул.

– Словом, ситуация такая. Начал ее метелить. Это у них водится. Бросить, видно, не может, но и не прощает. А она по злобе или еще как и крикни, что, мол, дети не его. Он за ружьем. Двустволка в доме была припрятана. Эта-то, пока он бегал, опомнилась, уползла. Так он в доме с детьми закрылся.

– Детям сколько? – опять вмешался Танков.

– Пацан восьми лет и девка. Пяти, что ли? Пальнул вдруг из двух стволов по грузовику. Кузов – в щепки, машина – в кювет. Сунулся было к дому агроном – чего полез, дурень? Так он по нему на полном серьезе шарахнул. В плечо попал.

– Опасно?

– Да вроде в мякоть. В медпункт отвели. Вот кончится карусель, повезем в город. Чем только кончится? – Захаров вздохнул. – Совсем озверел мужик.

– Как это он пьяный попасть ухитрился? – усмехнулся Велин, ласково поглаживая большим пальцем ненаглядную свою кобуру.

– Чего ж не попасть? – опять втерся Степан Кременчук. – Он же егерем был. Одних кабанов сколько завалил. Так что в лоб – без смысла. Мы уж мозговали. Это он щас притих, а то ведь даже на площадь не подпускает, орет, требует, чтоб курва эта вышла, а иначе грозит мальцов порешить, а себя сжечь.

– Керосин у него там, – растерянно добавил Виктор Мефодьич. – Прямо хоть штурмом бери.

– А может он, по-вашему, это сделать?

Захаров помолчал, давно, видно, этим мучился.

– Н-не знаю. Не могу поверить. Хотя вон чего наворотил. Не приведи бог такое несчастье. Да и в районе потом объясняться.

– Обязательно может, – заверил Кременчук. – Так-то он на вид спокойный, не шебутной, только вот мозги к лесу передом повернутые. Я сколько раз замечал, изобьет – на ней-то как на кошке, а он по три дня сам не свой. Я ж говорю: такая коза.

– Дом обложили? – строго прервал Велин.

– Как это?

– А вот так, – Велин незаметно оказался на прежнем месте и говорил громко, для всех. – Так что надоест ему в доме отсиживаться, выйдет сейчас вот из-за угла с двумя стволами и жахнет. Может, уже стоит за углом?

Люди занервничали, кто-то из женщин охнул.

– Раззявы! – Велин задумался. Танков меж тем подошел к углу сельсовета и оттуда выглянул. Прямо перед ним открылась небольшая, где-то сорок на сорок, площадка, вытоптанная и выезженная до последнего чахлого стебелечка, – центральная площадь. На противоположном, крутом ее конце над сельсоветом завис небольшой деревянный дом в три окна. Ни справа, ни слева от него строений или густых посадок не было.

– Специально вы бандита в такую крепость поселили? Чтоб ему отбиваться легче было? – досадливо съязвил выглянувший из-за его плеча Велин. – Хоть сзади огородами можно подойти?

– Нет там ни огородов, ни пристроек. Дом для рабочих из города держали, а потом этих вот пустили. На свою голову, – Захаров удрученно насупился. – Кто ж мог такое знать?

– Мило, – оценил ситуацию Велин. – Маленькая загадочка из детской игры: как казакам поймать разбойника, если последнему помогает власть на местах?

– А вы что ж, так втроем и прибыли? – поинтересовался не отстававший Кременчук. – Дело-то, кажись, серьезное. Как тут втроем-то?

– Кажись! Серьезное! – передразнил раздраженно Велин. – Привыкли, понимаешь, вороньего шума пугаться. Одна пьянь всю деревню в страхе держит.

– Пьянь-то пьянь. Это не он один, – не стал спорить Кременчук. – Да ведь пальнуть может. Эдак картечью из двух стволов – и пополам.

– Выкурим. Значит, так. – Велин повернулся к Танкову и подошедшему Игнатьеву. Танков невольно подтянулся. – Наша задача, служивые, – обложить дом. Чтоб не вышел. Ну, и попробуем склонить к сдаче. Мужики с ружьями есть?

– Найдутся, – заверил Захаров.

– А чего ж, браконьеров-то полно, – подтвердил Кременчук.

– Сам небось промышляешь?

– А то.

Он хотел добавить что-то развеселое, но Велин повелительно махнул рукой и продолжил:

– Значит, обкладываем дом. Потом попробую с ним поговорить. Рупор есть?

– Пробовали уж. – Захаров кивнул на прислоненный к бревнам большой, свернутый трубкой металлический лист.

– Не так пробовали, – отрезал Велин. – Ну, и после этого будем ждать прибытия группы захвата.

– А вы-то кто ж? – Кременчук, не любивший ироничного с собой обращения, задал вопрос со всей немалой насмешливостью, на какую оказался способен.

– А мы, – Велин оглядел толпящихся жителей, – передовая бригада группы захвата. Обеспечиваем подготовку объекта к дезъюкции.

От диковинного этого слова, смысл которого Танков, как ни напрягался, осилить не смог, народ почувствовал к Велину безграничное доверие.

– Уж побыстрей бы, ребята, – попросил кто-то. – Детишки в доме. Мать уж отливали.

– Быстро что? Правильно: кошки родятся. – Велин браво подмигнул какой-то смазливой девице, отчего та покраснела.

– Игнатьев!

– Чего орешь? – Игнатьев стоял рядом с Велиным и без малейшего к нему почтения ковырял в зубах. От панибратского обращения на людях Велин поморщился и строго спросил:

– С отделом по рации связывался?

– А то сам не знаешь – не берет. Сколько раз просил: замените, замените. Как километров за пятнадцать отъедешь, так и недостает.

Велин неодобрительно покачал головой.

– Стало быть, так, Виктор Мефодьич. – Он ткнул председателю сельсовета в грудь длинным и холеным, словно револьверное дуло, пальцем. – Беги в правление, звони в отдел. Объясни от моего имени ситуацию. Пусть ускорят прибытие группы.

Замаявшийся от бессилия и теперь обрадовавшийся возможности подчиниться другому, более ответственному и знающему, увесистый Виктор Мефодьич, перепрыгивая через лужицы, припустил к задней двери правления.

– Ставлю задачу. Танков, обойдешь дворами, заляжешь с той стороны дома. Теперь ты, зубоскал. Кременчук, да? Поглядим, на что ты годен. Твоя задача…

Выстрел, короткий, с мерно угасающим эхом, прервал диспозицию.

– Подходи, лярвы! Чего затихли?! – Голос был надсадный, неуправляемый. – Выводи курву на площадь! Галка! Подлая! Выходи под винтарь, а то щас щучат твоих…