Текст книги "Убить после смерти"

Он с силой хлопнул себя по низу живота. Кашлянул поторапливающе. – Ты говори, с чем пришел. Если и впрямь насчет Павла, так на следствии всё давно спрошено-переспрошено.

– И про кредит?

– Ебстественно…А что кредит? Пашка сам, как выяснилось, получил и обналичил. А уж сам ли «бабло» перепрятал или тот, кто убил, втихаря в сейф залез, сие, как говорится, погрузилось в пучину.

– Вот и хочу попробовать извлечь, – визитер отер ладонью запыленную тахту, осторожно опустился на краешек. – Вы ведь того же хотите? В голосе его легко угадывалось сомнение.

Глазки Мазина недобро сузились. – Вот что, гость незваный, – прохрипел он. – Не тебе в наших с Пашкой отношениях ковыряться. Хочешь расследовать? Спрашивай. Чем могу – помогу. А нет, так вот, как говорится, Бог, а вот…

– Хорошо, – кротко согласился Анхель. – Тогда давайте по пунктам. Павел опасался снимать кредитные деньги со счета. Помните его слова: «Это ж какой соблазн, если кто узнает про два миллиона «живых» баксов?» А вы настаивали, чтоб деньги непременно обналичить.

– Откуда эта туфта, будто я настаивал насчет обналички?

Анхель с мягкой укоризной покачал головой:

– От самого Павла. Он мне звонил за день до смерти. Поделился.

– С чего бы вдруг? Откровенничать, да еще по телефону… Загибаешь ты чего-то, малый. Не его это стиль.

– И все-таки от него. Он же планировал в Туапсе возвращаться. В мой бизнес входить. Потому и делился. (Анхель сам удивился, как ловко у него стало получаться привирать).

Подозрение с лица Мазина несколько сошло. Про планы насчет Туапсе он знал. Но и признаваться не торопился.

– Не было этого, – буркнул он. – Как мы с Сапегой акции слили, Пашка нас сразу с завода попер. И вся эта кредитная бодяга уже без нас случилась.

– Слили, то правда. И друга своего тем самым в безвыходное положение поставили, потому что разом лишили контроля над заводом, – холодно подтвердил Анхель. – Только случилось это позже, когда деньги уже лежали в директорском сейфе. А за два дня до того вы провели совет директоров. В кабинете Игумнова. – Вот и видно, что врешь, – осек Мазин. – У нас советы всегда в зале заседаний проходили. – Обычно так. Но в этот раз в зале заседаний люстру меняли. Припоминаете? (Мазин, скрывая удивление, отвел глаза). Припоминаете, вижу. И как раз на совете вы настояли, чтоб кредит обналичить.

– С чего бы я? Сапега первым прокукарекал!

– Да, начал он, – согласился гость. – Но перед этим вы его убедили. – Еще чего? Не было такого. – Да вы соберитесь, – Анхель незаметно подкатил кресло поближе к тахте. Пригнулся к неприветливому хозяину и размеренно, будто изовравшемуся ребенку, напомнил: – Через десять минут после начала совета Павла вызвали в цех. Так? Вы остались вдвоем. Вас еще похмелье мучило. Достали коньяку.

Он пощелкал пальцами:

– «Мартель», кажется? Помните, никак не открывалось, так вы….Палец поранили. Не этот ли? Мазин конвульсивно отдернул руку за спину. Анхель засмеялся. – Так вот, оставшись вдвоем, вы объявили Сапеге, что оборудование желательно купить за «живые» деньги. Потому что в этом случае поставщик готов сделать, как это?.. «Откат», да. И вы ему пообещали, что, если он поможет уговорить Павла, «откат» поделите на двоих. Так?

Анхель притянул инвалидное кресло вплотную.

Мазин попытался выдержать требовательный взгляд. Но бездонные голубые глаза, в которые заглянул, испугали сдержанным холодом. Дыхание калеки перехватило. Мелкими конвульсивными глотками он принялся всасывать воздух. Наконец облегченно выдохнул:

– Думал, опять припадок начнется. У меня ведь после того, как башку инсультную разрезали, эпилепсия откуда-то зачалась. Подступит вдруг, скрючит. Очнешься на полу, весь обслюнявленный и в собственной кровенюке. А когда-нибудь и не очнешься. Рядом-то никого, чтоб «Скорую» вызвать. Вот и вся активная жизнь. Отактивничался. Ища сочувствия, он шмыгнул носом. Визитер с бесстрастным лицом продолжал ждать. Мутный все-таки. Не угрожает. Не скрежещет зубами. Не взывает к совести. Но в его поведении угадывалась неотвратимость запущенного механизма. – Сапега, что ли, оговорил? – Мазин зябко поежился. – Чтоб с больной головы на здоровую…Хотя какая у меня теперь здоровая?

– Нет.

– Стало быть, Пашка видеонаблюдение втихаря сварганил. Вроде как вышел, а сам за нами следил. Не водилось за ним прежде, чтоб хитрованил!.. Но погоди, если он про «откат» подслушал, тогда зачем же согласился обналичить?!.. Ведь по жизни получилось, что этим сам себя подписал. Глупость какая-то.

– Павел ничего не знал. Я знаю.

В глазах Анхеля мелькнула догадка. Торопясь проверить ее, отчеканил: – Больше скажу. «Откат» – это предлог. Вы с Сапегой сговорились после того, как Игумнов обналичит кредит, деньги выкрасть, да так, чтоб подумали на Павла! «Живые»-то деньги украсть легче. – Да ты!.. – от мазинского испуга не осталось и следа. Навалившись на упертую в пол клюку и привычно выгнув бедро, он рывком поднялся и, перехватив палку, угрожающе навис над визитером. – На кого косишь, понтяра?! Да Пашка мне ближайшим был! Я ему всем, можно сказать!.. Да если б мог предотвратить, веришь, собой бы закрыл! Анхель с удивлением увидел, что замусоленные дотоле глазки наполнились неподдельной обидой. Опомнившись, Мазов медленно, виляя бедром, осел на место. Дотянулся до пачки сигарет на столике, жадно затянулся. – Ловко вывернул, – он прокашлялся. – Вроде всё так, да не так. А если по правде…Поначалу, как деньги обналичили, и впрямь попытались уговорить его два миллиона этих раздербанить, да и разбежаться по России. Один хрен Голутва навис, и ясно было, что завод придется отдавать. Так не жирно ли еще и два лимона «зеленых» ему на подносе подать? Я лично Пашку убеждал – что было, то было. И Сапега тоже. Но – Павел, он упертый. Я, мол, вам не «Вектра». Никаких раздербаниваний». На кредит купим оборудование, и всё пойдет тип-топ. Глаза-то зашорены. А на деле альтернативы не было – либо сдаем завод, либо всех уроют. Вот после этого разговора случился грех – слили мы с Сапегой Голутве свои акции. Хотели хоть чуток «наварить». Задаром, что ли, столько лет завод на себе тянули? Но такого, чтоб два «лимона» на двоих затихарить, а Павла крайним подставить, – этого в мыслях не было. Уж у меня-то, пока он был жив, точно. – Пока был жив?! – Анхель вцепился в последнюю фразу. – А после?

Мазин спохватился:

– Вот репей. Не наседай! Пытали меня уж с этим кредитом-перепытали.

– Как то есть пытали? – не понял Анхель. Взор его непроизвольно начал шарить по телу хозяина, будто выискивая на нем следы пыток.

Мазин усмехнулся горько:

– Вот именно так и пытали, по-взрослому. Полюбуйся, раз любознательный. После этого у меня и инсульт случился.

С вызовом, рывком задрал рубаху. На правом боку багровело пергаментное пятно, – след ожога.

– «Вектра», – догадался Анхель.

– Тоже кредитные деньги искали. Как Голутва увидел в балансе дыру в два миллиона, так сразу своим шакалам команду «фас» дал. – Раз искали, значит, все-таки украли не они!

– Конечно, не они! – неохотно подтвердил Мазин. Лицо его перекосило. – Беспредельщики! Не признаешься, говорят, жить не будешь.

– Но ведь ты жив! – Анхель, не заметив, перешел на ты. – Почему все-таки не убили? – Да чем такую волынку тянуть, лучше б убили!

Внезапно дыхание Мазина вновь прервалось, глаза покатились из орбит.

– Ну вот, довел! Приступ начинается. «Скорую», «Скорую»! – в панике выкрикнул он, торопливо отбрасывая клюку, о которую не раз в припадке расшибал лицо. Голова его мелко затряслась, рот перекосился, из уголка потекла слюна.

– Хватай и держи меня, чтоб в беспамятстве не побился. Изо всех сил держи! И чтоб язык не запал.

Но вместо того, чтоб схватить его в охапку, Анхель крепко сжал здоровое запястье.

Мазин уже начал впадать в беспамятство, когда бездонные глазищи принялись бесцеремонно буравить его мозг, добираясь до очага возбуждения.

То ли добрался Анхель, то ли еще что совпало. Но вдруг – впервые – приступ сам собой отступил. Очаг возбуждения в мозгу потух, будто залитый сверху.

Не веря себе, Мазин ощупал гудящую голову.

– Это ты сделал? – ошарашенно спросил он. – И впрямь экстрасенс, что ли? О! Да ты любого профессора стоишь! Он перевел дух. Отер мокрые от слюны губы и щеку.

– Если б не со мной, не поверил бы. Слушай, там «Депакин», – он ткнул в подвесной ящик. – Дай пару таблеток.

Среди груды лекарств стоял приготовленный пузырек. А рядом – валялся деревянный, смутно знакомый Анхелю божок с вмонтированными внутрь часиками. Кажется, видел его в руках Ксюши.

– Что это? – протягивая пузырек, он показал находку больному.

Мазин, занятый таблетками, невнимательно глянул. – А! Это от Пашки. Можешь Ксюхе на память забрать, все равно батарейка давно подсела.

Анхель сунул брелок в карман, выжидательно замер.

– Не сверли ты меня так, – попросил Мазин. – Теперь уж сам всё расскажу. Тем более давно накипело. Словом, кредитные деньги заныкал Сапега.

– Вот как?! – поразился Анхель. – Но когда? Ведь, насколько помню, в ночь убийства…

– Вместе были, да. Только мы в десять растащили девиц по комнатам. В час я пошел в другую половину, – предложить поменяться. Любил, правду сказать, групповички, – Мазин ностальгически причмокнул полными губами. – И застал картину, достойную пера. Подруга его дрыхла без продыху. А вот Женечки не было. И машины за воротами, – глянул, – тоже нет. Ну, нет и нет, – подумал, что на станцию за добавкой рванул. Своё-то к ночи попили. А душа добавки всегда требует, сам знаешь.

– Не знаю.

– Да? – Мазин со свежей, особой неприязнью оглядел незнакомца. Еще и не пьет. Прямо как нерусский. – Через пару часов Сапега сам ко мне ввалился насчет того, чтоб мою отыметь. Мол, всю ночь со своей проваландался. Теперь вроде как отрубилась. Хочется свеженького. А тут и менты как раз подкатили насчет Павла. С вопросами. Где, мол, были? Женя сразу: здесь и были. Я сначала-то значения не придал, – кто ж на друга такое подумает. Уж когда выяснилось, что кредитные деньги пропали, сопоставил. Ведь кроме меня да Женьки насчет этих «бабок» никто не знал. Прижал я его.

– Признался?

Мазин скривился.

– Не сразу. Столько соплей на меня выплеснул, что и при приступе меньше вытекает. Рубаху рвал. Сначала на себе, потом на мне начал. Мне, мол, Павел как брат был.

– Прямо как тебе, – не удержался Анхель.

Мазин насупился:

– Я Пашку любил. Любил! Злился на него, – было. Сколько из-за упертости его потеряли. Но все равно…А Сапега… Там иное, – завидовал. За всё. Даже за то, что мы, слабаки, свою долю в заводе слили за бесценок. А Пашка до конца стоял. И за Оленьку, конечно. За которой он ползал, а та – под Пашку подстилкой стелилась. – Так вы знали?!

– Про Оленьку? Еще бы! Всё сделала, чтоб у Ксюхи увести. То ли на него, то ли на деньги его зарилась. Только – обломилось ей. Дрючить дрючил. Говорил, уж больно сладенькая, не оторваться. А вот чтоб от Ксюхи уйти – это наотрез. Тоже не дурак был. Знал, на кого в жизни можно опереться, а кто наоборот, – один отсос. Анхель потер взмокшие от напряжения виски.

– Но если Сапега сам не признался, откуда знаешь, что Павла он убил?

– Кто?! – Мазин вскинулся. – С чего взял?

– Ты сам сказал, что он кредитные деньги украл. Ясно же, что кто украл, тот и…

– Фу на тебя! – Мазин перевел дыхание. – Опять, гляжу, в дурь попер. Я тебе сказал, что он кредит заныкал. Заныкал, а не украл! А уж чтоб убить, тут вообще другой характер нужен. Во насмешил-то! Женя – киллер. Да он тихарь первейший. Главное кредо – ни с кем не ссориться. Вот вы вчера у них побывали. А сегодня он уже к Ксюхе наладился заехать – загладить, если, не дай Бог, ненароком обиделась.

– Тогда откуда у него деньги? Говори толком.

– Да от Пашки, – Мазин недобро усмехнулся. – В ту ночь, часов в одиннадцать, когда мы разошлись по комнатам, Пашка ему сам позвонил. Велел нам всё бросать и срочно подъехать к заводу. Но я-то к тому времени уже в люлю был. Так что Сапега один рванул. Там Пашка ему передал те самые два миллиона. Чтоб перепрятать. Вроде, информацию получил, что голутвинские прознали про кредит и собираются среди ночи проникнуть на завод и вскрыть сейф. А потом на нас стрелки перевести, будто это мы украли. Сапега перепрятал.

– А почему сам Павел не мог перепрятать?

– По качану, – Мазин устало пожал плечами. – Времени не хватило. Он Сапеге сказал, что ему голутвинские «стрелку» забили. На нее и торопился. И – живым уж не вернулся.

– Так почему ж на следствии об этом не рассказал?! – вскричал Анхель. – Почему, как узнал, не заставил Сапегу деньги назад в банк вернуть?

Мазин уныло потупился.

– Почему, почему? Потому что сволочь. Пока Пашка жив был, не предавал, хоть соблазнов хватало выше крыши. Так после смерти не удержался, – продал! Может, мне инвалидность в наказание за иудство дадена. Как думаешь? Анхель бесстрастно ждал.

Мазин выдохнул безысходно:

– Сапега подбил. Мол, нечего нетопырям отдавать. Разделим кредит втихаря, да и спишем на покойника. Я и сглотнул. Подумал тогда: Павлуху не воскресишь. А жить надо. Предложил, правда, Ксюхе подкинуть. Но у Сапеги своя правда: поделишься, все поймут, откуда «бабло», а тогда уж не отмажешься. В общем чего говорить, – купился я на дешевку. – Дальше, – неприязненно поторопил Анхель.

– Про «дальше» говорил. Не довелось нам на халяву разбогатеть. Бандиты приперлись. Как бочок мне припекли утюжком, я им выложил, что деньги у Сапеги. А чего?! Была охота из-за сучка этого палиться. Они от меня к нему поехали. Пообещали, если что, вернуться.

Мазин принялся тяжко дышать, – мучительный разговор давался всё трудней.

– Тогда откуда знаешь, что Сапега деньги отдал?

– Ты и впрямь не русский, – скупо удивился Мазин. – Не вернулись ведь. И Сапега до сих пор жив. Да он и сам после рассказал. Прибежал в палату, где я с инсультом валялся. Вроде навестить. А на деле – пытался выведать, не знаю ли, куда Пашка мог акции «Бритиш петролеум», полученные в «Вектре», похерить. Очень Сапега на них глаз положил. Своего-то, как два «лимона» отобрали, ничего не осталось. У курвы жены теперь на содержании. Воздалось сучонку!

Мазин с удовольствием рубанул ребром здоровой руки по сгибу мертвой, левой.

– Всем воздастся, – процедил Анхель. Вдруг спохватился. – Так говоришь, Сапега акции искал?

– А то. И я искать думал, пока инсульт не схлопотал.

Он с трудом пошевелил пальцами левой кисти, повисшими вялой виноградной гроздью.

– А как не искать такой клад, мил человек? Эти акции «Бритиша» в две тысяча втором, считай, «лимон» стоили. А теперь им цена пять тогдашних номиналов. Это ж – любые врачи к услугам. Любые операции. – Клад этот, между прочим, не ваш. Вдове Павла принадлежит, – холодно напомнил Анхель, поднимаясь. – Да и с кредитом… Ведь Ксению под этим предлогом бандиты начисто обобрали. Нищенствует! Ты не одного, двоих сразу предал.

– Твоя правда, Ксюха нынешней судьбы не заслужила. И за это мне тоже воздалось, – Мазин мучительно выдохнул. С беспокойством поглядел на заторопившегося гостя.

– Слышь, экстрасенс, погоди. Чего вдруг погнал? Может, поколдуешь, чтоб в башке у меня опять свет наладить? А то еще и руку с ногой. Чем черт не шутит!

– Черт и впрямь не шутит, – язвительно подтвердил гость. Возле двери на террасу приостановился. – А лекарство тебе одно – покайся! – На исповеди? – На допросе.

Анхель выскочил на улицу. Мысль о том, что тишайший кладоискатель Сапега собирался заехать к Ксюше, наполнила его беспокойством.

…В машине Сапегу дожидалась Оленька. Она была против того, чтоб извиняться за вчерашнее перед Ксюшей. Но любопытство пересилило, – уж очень хотелось узнать, надолго ли приехал в город странный визитер с паранормальным младенцем и что собирается предпринять.

Она уже начала переполняться раздражением, когда муж выскочил из дверей Торгового центра, таща на руках карапуза с плюшевой игрушкой в руках. В карапузе этом Оленька признала вчерашнего младенца-вещателя. В предчувствии недоброго её пробрала нервная дрожь.

Сапега распахнул заднюю дверь, почти кинул Рашью на сидение. Бесцеремонно тормоша малышку, пристегнул ее ремнем безопасности. Ребенок переносил неудобства стоически – без единого всхлипа. Когда Оленька обернулась, Рашья ответила ей улыбкой – как доброй знакомой.

– Что сие значит? – неприязненно обратилась Оленька к мужу.

– Подсунули в нагрузку, – пыхтя над замком, буркнул Сапега. – Едем на Одинцовскую дорогу, в деревню Завалиха.

Он втиснулся на заднее сидение, рядом с малышкой. – Может, соизволишь объясниться? – Оленька свела густые брови. Но вопреки обыкновению, угроза скандала на мужа не подействовала.

– Гони, не мешкая. Дело сверхсрочное. Всё расскажу по дороге. Сбивчивый, возбужденный рассказ его Оленька выслушала, не отвлекаясь от дороги и не перебивая. – Значит, ты полагаешь?… – протянула она.

– Да к бабке не ходи! – Женя, чтоб оказаться к ней поближе, просунул голову меж сидений. – Я ведь знаю эту Завалиху. Самое проклятое место: пять-шесть развалюх да вечная грязь. Реки и то рядом нет. Какая там может быть дача? Рупь за сто: специально купил за бесценок, чтоб там заныкать акции. Он же всё рассчитал. И то, что Голутвин с потерей денег не смирится и может попытаться назад отобрать. И правильно, – ведь и впрямь все адреса перерыли. А об этом как раз никто не знал. Всё продумал. Но когда-то, а должно было случиться по справедливости. Тем более само в руки идет.

Женя предвкушающе потер сухие ладони.

– Только про справедливость не надо, – Оленька поджала губки. – Не для тебя прятал.

– И не для тебя! – с надрывом согласился Сапега. Девочка подле него беспокойно заерзала, и он, не оборачиваясь, потрепал её по головке. – Положим, для Ксюхи! Так, может, давай ей отдадим? Или слабо?

– Ей?! Не жирно? Вцепилась в мужика ради денег!

Оленька поняла, что в запале хватила лишку:

– Да если и не из-за денег. Все равно. У меня, коли на то пошло, больше прав. Уж как меня замуж уговаривал. Если б не смерть его, может, теперь всё мое бы было.

Припомнив вчерашнее, она с опаской зыркнула на ребенка. Рашья внимательно слушала. – Опять врешь! – взбеленился Женя. – Всегда врешь! Он ведь к тебе в тот вечер на случку ехал. Не ко мне! Если б и впрямь собирался на тебе жениться, так чего тогда меня подставила? Знала, что тебе ни копейки не перепадет. Вот и придумала, чтоб вместо тебя я его в квартире поджидал! Оленька озлобленно поджала губы. Как всегда, когда под сомнение ставились ее женские чары, она стервенела.

– Это не женские разборки деньги делить, а мужские! – не владея собой, выкрикнула она. – Моё дело было вас свести. А ты должен был уговорить его поделиться. Ты, а не я!.. – Я и уговорил, – буркнул Сапега. Оленька издевательски хихикнула: – Про это я много раз слышала. Только вот думаю, как это ты ухитрился уговорить Павла доверить тебе два миллиона? А?! Это после того, как вы с Мазиным акции за его спиной слили, и он из-за вас, засранцев, завод потерял. А тут всё вдруг так ловко сошлось! Сам! На подносе!

– А вот и доверил! – просипел Сапега. – Не тебе ж, подстилке, было…

– Брешет он всё, – раздался ясный голосок. – Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спёр. А после убил, пес галимый. Чтоб – с концами…

После отъезда Сапеги с Рашьей Ксюша с Татьяной занялись пересчетом товаров. Такую внутреннюю инвентаризацию они проводили ежемесячно, дабы не просчитаться и не допустить излишков или недостачи. Ксюша пересчитывала товар поштучно, Татьяна, сидя за прилавком, вносила под ее диктовку записи в толстую клеенчатую тетрадь и обслуживала редких покупателей.

Переучет был в разгаре, когда Татьяна преувеличенно бодро, не похоже на себя, расхохоталась:

– Ба, какие люди. Ксюха, встречай!

Выйдя из подсобки, Ксюша едва не столкнулась с непривычно возбужденным Анхелем. – Жаль все-таки, что ты без телефона, – он охватил взглядом подсобку, заглянул за прилавок. – А где?..

– С Женей Сапегой, – торжествующе сообщила Ксюша. – Я его уболтала съездить посмотреть дом в Завалихе. Так что к вечеру будем всё про него знать. А Рашью отправила с ним покататься. – Напрасно, – Анхель помрачнел. – Что-то не так? – перепугалась Ксюша. – Ты что-то узнал от Мазина, да?!

– Да, – коротко подтвердил он. – Сапега, оказывается, пытался найти Павловы акции, чтоб присвоить. Боюсь, что в Завалиху он поехал за тем же.

Анхель озабоченно нахмурился:

– Как бы не обобрал тебя…Кстати, держи. У Мазина забрал. Всё-таки память о муже. Анхель вытащил брелок. – Что с тобой?!

Помертвевшая Ксюша в ужасе уставилась на покачивающегося перед ее глазами божка. – О-откуда? Это ж Павла, – с усилием выговорила она.

– Говорю же, у Мазина забрал. С его слов, от Павла осталось. А в чем собственно?..

– Ты не понимаешь, – прохрипела Ксюша. – Этот брелок Павел ни-ко-му не мог подарить. Потому что сам о нем не знал. Это оберег. Я лично его освятила и спрятала в «бардачок» под бумаги. Понимаешь? Когда я в тот вечер вылезала из машины, он был на месте. А это значит…

– Что брелок мог взять только тот, кто обыскивал машину. Убийца, – холодея, закончил за нее Анхель.

– Да, – беззвучно подтвердила Ксюша. – И тогда выходит… Неужто Мазин?!

Ее затрясло. Татьяна, никогда не видевшая подругу в таком состоянии, бросилась налить воды. – Не может быть, – растерянно покачал головой Анхель. Он вспомнил равнодушие, с каким Мазин отдал ему находку. Что-то не сходилось. Вытащил телефон и принялся набирать номер. – Значит, убийца – Мазин? – Ксюша всё не могла прийти в себя. – Мазин – убил Павла! Того, кто ему всё дал! Анхель требовательно поднял палец. – Мазин? Это опять я, – сухо произнес он в трубку. – Уточни, когда именно Павел подарил тебе этот брелок? Он отодвинул трубку в сторону, чтоб голос на том конце был слышен и Ксюше. – Какой еще?.. – донеслось до нее. – А, этот! Так мне не Пашка. Я его у Сапеги забрал. Когда он меня в больнице после инсульта навещал. Часов у меня как раз не было. Увидел случайно и прикарманил. А ему, с его слов, Пашка подарил. А чего за дела? Не ответив, Анхель отсоединился.

– Теперь Сапега! – от водоворота новостей Ксюшина голова закружилась. – Еще не легче! Чтоб тихий Женечка!

– Но тогда… – Анхель свеже вспомнил, что в машине убийцы находится маленькая беззащитная Рашья. Прежнее беспокойство сменилось неподдельным страхом. – О, Боже!

Ксюша заметила, как краска сползла с лица Анхеля. Поняла причину. – Ты же не думаешь, что что-то может случиться с Рашьей. Ребенку же ничто не угрожает! И еще нанизывая слова, не умом, а интуицией поняла, – именно Рашье и угрожает опасность.

– Еду следом! – коротко объявил Анхель.

– На чем?! – вмешалась Татьяна, о которой подзабыли. Всё это время она с нарастающим волнением вслушивалась в бурный диалог. – Чтоб кого-нибудь уломать ехать под ночь в медвежий угол, – даже не мечтайте. Только на днях два ночных убийства таксистов прогремели!

Анхель, склонившись, поднял с пола оброненный ломик из подсобки:

– Взломаю любую машину на стоянке.

Ксюшу затрясло. Безупречно рафинированный Анхель, взламывающий машины, – это было чрезвычайно серьезно.

– Я с тобой, – объявила она.

– Но-но, разогналась! А кто работать будет? – осадила ее Татьяна. – Мы ж такой бардак развели. Да еще покупатели! А если начальство нагрянет? В секунду уволят.

– Тогда, считай, сама уволилась! – бросаясь в подсобку, рубанула Ксюша. – Мою зарплату можешь забрать себе. Выскочила, на ходу натягивая шубку: – Там ребенок! Понимаешь ты?!

– Постой, гангрена! – Татьяна с силой перехватила ее за рукав. – Вот ведь горячка. Уж и работа, которой год добивалась, по боку. Держите, взломщики! Она всунула в потную Ксюшину ладошку ключи от долгожданной своей «Ренушки». Упреждая слова благодарности, насупилась:

– Постарайтесь все-таки не расколошматить!

Анхелю никогда не доводилось сидеть за рулем. Но мало ли чего ему прежде не доводилось. К примеру, сколько раз бывал в салоне машины, но понятия не имел, как сытно пахнет новая кожа.

Он рванул авто с места, словно только и делал, что тренировал раллийные старты. Обоих вжало в спинки сидений. Перепуганная Ксюша огладила его руку своей ладошкой:

– Не нервничай. Что бы ни было, Рашью эта сволочь не тронет. Это ж просто ребенок.

Анхель незаметно для нее прикрыл на секунду глаза, – если бы он мог ей сказать, что на самом деле грозит этому ребенку. И главное – он опять не уследил!

Отгоняя мрачные мысли, Анхель ожесточенно мотнул головой и прибавил скорости.

Счет мог идти на секунды.

Город проскочили без помех. Но на Одинцовском шоссе движение застопорилось. Главным образом из-за узкой двухполосной дороги. Любой ползущий по шоссе тихоход определял скорость движения всех остальных.

К ужасу Ксюши, Анхель, не колеблясь, вывернул на встречную полосу и погнал, не сбавляя скорость. При разъездах со встречным транспортом, если успевал, вклинивался в собственный поток и тут же вновь выскакивал. Если же возможности втиснуться не было, лишь прижимался предельно. Встречные машины шарахались к обочине и негодующе гудели. Особенно грузовики. С ними расходились в миллиметрах. От потока воздуха «Рэно» то и дело содрогался, так что казалось, его вот-вот перевернет. Даже на крутых поворотах Анхель не возвращался на свою полосу, а, подавшись вперед, продолжал гнать. На «слепом» подъеме они едва не воткнулись лоб в лоб в «ушастый» «Запорожец» с тюками на крыше. Ксюша заметила, как исказился рот у пожилого водителя, как крутнул он руль. Обернувшись, успела увидеть, что «Запорожец» юзом несет к заснеженной обочине, а следом из-под лопнувших веревок на дорогу, перекрывая движение, валятся тюки.

Анхель даже не скосился в зеркало. В районе канашевской птицефермы из кустов, размахивая жезлом, запоздало выскочил гаишник. А еще через полкилометра на шоссе с проселочной дороги вылетел гаишный «Жигуленок» с включенной мигалкой и устремился в погоню.

– Не переживай. Не догонят, – не снижая скорости, бросил Анхель в ответ на отчаянный Ксюшин взгляд. Сказать, что переживала она совсем по другому поводу, Ксюша не решилась.

В самом деле какое-то время сирена доносилась, затем умолкла. Очевидно, гаишники рассудили, что даже с мигалкой мчаться за сто километров по влажной узенькой встречной полосе, беспрестанно увертываясь от «чайников» и большегрузов, – самоубийство.

Ксюша мысленно с ними согласилась, – безумная гонка казалась дорогой на тот свет.

– Нельзя опоздать! – угадав ее страхи, процедил Анхель. – Если опять, не прощу себе. – Что опять? – пролепетала Ксюша.

Анхель не ответил. Таким – недоступным, неподвластным убеждению – Ксюша его еще не видела. Он знал что-то, для нее непостижимое. И это что-то заставляло идти на запредельный риск.

Ксюша выхватила носовой платок и впилась зубками, положившись на судьбу и смутно догадываясь, что в эту минуту судьба сидит рядом с ней.

Приближался поворот на Новую Пойму и – оттуда – на Завалиху.

Между тем попутный поток машин, и без того едва двигавшийся, почти встал.

Теперь в случае появления встречного большегруза не оставалось возможности даже на сантиметры подать вправо, – машины едва ползли. Но Анхель и не подумал никуда прижиматься. Метрах в трехстах впереди он разглядел проблесковый маячок. Донеслись звуки сирены «Скорой помощи».

– Может, авария, – неуверенно предположила Ксюша.

Анхель вновь устремился вперед. Лихо, бок в бок, разминулся с выскочившим из-за поворота ЗИЛом, так что снесло боковое зеркало. Затем резко подал вправо и принялся, яростно сигналя, проталкиваться к обочине, на которой разглядел УАЗ-452 с медицинским крестом на боку. УАЗ стоял неподвижно, с распахнутой дверцей, среди нескольких легковых автомашин. Облокотившись на кузов, застыли две угрюмые медички. Неуклюжие, в несвежих белых халатах, натянутых поверх ватников.

Машины на обочине были пусты. Ехавшие в них люди столпились вокруг чего-то на земле. Ксюша увидела вдруг Оленьку. В распахнутой норковой шубке, растрепанная, она подбежала к одной из женщин в халатах, ухватила за рукав и принялась тащить за собой. Та вяло упиралась.

Присутствие Оленьки наполнило Ксюшу ужасом.

Анхель меж тем втиснул «Рено» капотом на обочину, так что багажник перегородил треть и без того узкой проезжей части. Не обращая внимания на истерические гудки, выскочил наружу. Ксюша вывалилась еще прежде него, не дождавшись полной остановки. Нога ее поехала, так что прямо в белой шубке она проползла на животе по глине едва ли не к ногам Оленьки. Оленька, однако, ее даже не заметила.

– Вы не смеете так уезжать! – с перекошенным, ставшим некрасивым лицом кричала она на угрюмую врачиху.

– А что мне здесь прикажете делать?! – вяло, видно, не в первый раз, огрызнулась та.

– Но вы же врач! Вас учили!

– Именно что врач, а не Господь Бог! Ну что я еще могу, мамаша дорогая?!

В это мгновение Оленька увидела Анхеля. Губы ее задрожали.

– Я пыталась помешать! – невнятно выкрикнула она.

Анхель пролетел мимо. Разметал сгрудившихся людей.

За спиной слабо ойкнула Ксюша. На куцем, брошенном на землю одеяльце, неестественно вывернувшись, лежала неподвижная Рашья. С мертвенно-белых детских щечек к воротнику вяло стекала стынущая слюна. Люди, со страдающими лицами, скорбно расступились, – Анхеля приняли за отца девочки.

– Мы пытались по очереди дыхание рот в рот, пока «Скорая» не подъехала, – виновато, едва сдерживая клокотание в горле, пояснил один из мужчин. – Ты уж прости, браток, – не сумели.

Он требовательно поглядел на подошедшую следом врачиху:

– Может, сами отцу объясните! Хоть это-то можете! – Да я уж, дорогой папаша, вашей жене всё объяснила, – врачиха безысходно кивнула в сторону замершей Оленьки. – Похоже, девочке пища не в то горло попала. Вот и задохнулась. А мамаша впереди за рулем отвлеклась, видать, не расслышала за шумом. Уж когда на ремнях повисла… – Какая еще к черту пища?! – разъяренная Ксюша ухватила Оленьку за плечи и с силой тряхнула. – Вы что с ней, сволочи, сделали?

– Больно же! – слабо пискнула та.

– Это тебе, гадюке, больно?! А ей? – Ксюша ткнула в лежащее тельце, и мысли ее переменились. Она бросилась к врачихе.

– Вы-то чего стоите?! – срывающимся голосом закричала она. – В больницу везите! Там же аппаратура побогаче!

– Побогаче, – вяло согласилась врачиха. – Но и там не боги. Она уж при нас полчаса как не дышит. …Да пока нас вызвали, пока доехали. Неужто б не попытались, если б хоть полшанса? Такая крохотулечка. Глупость какая!

Районная медичка давно притерпелась к чужим страданиям и смертям. Но идиотская гибель очаровательной девчушки подействовала и на нее.

Безысходность повисла над обочиной. Люди продолжали толпиться, не разъезжаясь, будто ощущая вину за собственную беспомощность. Каждый на месте девочки невольно представлял кого-то из близких.