Текст книги "Убить после смерти"

Анхель отодвинул врачиху в сторону, наклонился над тельцем Рашьи, набрал воздуху, приподнял головку.

– Да что вы выдумываете! – в сердцах выкрикнула врачиха. – Чего только не делали! И аппарат искусственного дыхания подключали, и кололи. Не отвечая, Анхель склонился. Почувствовал жгучее жжение в затылке. Это Анхэ изо всех сил пытался удержать его от непоправимого проступка. Кара за который – низвержение на землю.

– Не отдам! – отгоняя его, Анхель зло мотнул головой и припал к синюшным губам.

Секунд через пятнадцать, совершенно опустошенный, он отстранился. Размежил припухлые веки. Не вставая с колен, поднял голову к хмурому небу. То ли каясь, то ли с вызовом.

– Глядите, щечки розовеют! И губки зашевелились, – ойкнул бабий голос. – Что вы мне тут истерики закатываете! Какие там розовые щечки у покойников! Бром пить надо… – в сердцах рявкнула толстая врачиха. Она прервалась на полуслове. Громко, при общем ошеломленном молчании, икнула, опустилась на колени и завороженно, боясь спугнуть чудо, принялась подползать к возвращающейся к жизни малышке.

– Верка-а, – едва различимым шепотом прохрипела она. – Ампулу, жив-а-а! И, будто этим криком освободившись от оторопи, коршуном бросилась на Рашью, принялась охлопывать, мять в сильных руках. – Всем разойтись. Ребенку нужен воздух!

Подскочила медсестра, с разгону бухнулась рядом, неверными пальцами принялась расстегивать замки чемоданчика.

Анхель тяжело поднялся. Раздвинул возбужденных людей, отошел к кювету. Жадно зачерпнул колючего весеннего снега и, ничего не чувствуя, принялся растирать лицо. По щекам обильно заструилась кровь.

Подбежавшая Ксюша с силой отвела его руки, приложила платок:

– Будто малой! На минуту нельзя оставить.

Шепнула, прижавшись:

– Это ты сумел, да?

– Да, – ответил Анхель.

– А можно было?

Анхель едва заметно, уголками глаз, улыбнулся, – словно заморозка начала отходить. Потрепал ее по вскинутому курносому носику:

– А разве было из чего выбирать?

В полуха услышал бодрый, набирающий победные нотки голос врачихи. Разыскал взглядом переминающуюся неподалеку Оленьку, под его взглядом съежившуюся. Подозвал.

– Куда делся?! – без выражения спросил он. Предупреждающе приподнял палец.

Оленька, приготовившаяся соврать, смешалась. Боязливо отодвинулась от кипящей яростью Ксюши.

– Уехал. Сел, гад, в мой джип. А мне велел сказать, будто девчонка подавилась пищей. А сам её плюшевым зайцем…

Она пришлепнула ладонью собственный ротик и сделала сдавливающее движение. Завороженно скосилась на возвращающуюся к жизни Рашью. Всхлипнула:

– Но я ж не убийца! Не убийца! Робко заглянула в лицо мрачному Анхелю: – Вы с ней вместе, да? – Да, – Анхель понял, что скрывалось за этим «вместе». – Говори!

Оленька искательно скосилась на бывшую подругу. Поежилась от ненавидящего, в упор, взгляда. – Никому такое пережить не пожелаю.

Вспомнив происшедшее в машине, она разрыдалась.

… – Брешет он всё, – раздался ясный голосок. – Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спёр. А после убил, пес галимый. Чтоб – с концами.

От неожиданности Оленька до отказа втопила сапожок в педаль тормоза, так что саму ее тряхнуло в ремне безопасности, а Сапегу, просунувшего голову меж передних сидений, ударило лицом об автоматическую коробку передач.

Машина встала. Из разбитого носа Сапеги закапали на металл капельки крови. Но, кажется, он этого вовсе не заметил. Он, а вслед за ним Оленька, с ужасом огляделись в машине, помимо воли разыскивая притаившегося Павла Игумнова. Взгляды скрестились на малышке.

После внезапного торможения Рашья как-то боком болталась внутри ремня безопасности. Но, не обращая внимания на неудобство, недетским, очень знакомым обоим презрительным прищуром впилась в Сапегу.

– Ты что-то сказала? – не желая верить собственным ушам, тихо переспросил Женя.

– Ты убил! – жестко повторила Рашья. – В квартире встретил вместо этой. Сначала и впрямь пытался опять уговорить раздербанить кредит. Но знал, что не покатит. И – приготовился. Она прикрыла глазенки, будто черпая информацию из глубин собственного сознания.

– Что ты несешь, пацанка? – Сапегу заколотило. – Нашла тоже матерого убийцу.

– Какой там матерый? Просто невдалый, – Рашья по-прежнему не открывала глаз. – Потому с первого удара убить не смог. – Да я курицу зарезать!..Кого хошь спроси… – с неудавшимся смешком вскричал Сапега, краем глаза заметив, что лицо Оленьки сделалось мертвенным. – Ты и не зарезал, – равнодушно подтвердила Рашья. – Гантелей по затылку ударил. Специально за креслом положил на полотенце. Только не рассчитал, что затылок крепкий. Когда я обернулся весь в крови, ты перетрусил. Начал лепетать, что случайно, мол, из рук выпала. Помнишь?

У Сапеги сами собой застучали зубы.

– Вижу, помнишь! Ишь как плющит, – подметила Рашья. – А я сделал вид, что поверил. И велел себя в больницу вести. И ты ведь повез, трус. Как миленький поскокал. Всё скворчал, что, де, не хотел. А сам глазом косил. А я сидел рядом и старался не потерять сознание. Потому что понимал, что как только потеряю, ты добьешь.

Рашья выдохнула обреченно:

– И все-таки не дотерпел.

Она замолчала, обессилено прикрыв глазенки. Сапега глянул на потрясенную Оленьку. Вновь на неведомое существо. Сознание заискрило.

– Прочь, нежить! – выкрикнул он. – Мало тебе одного раза! Так иди откуда пришел!

Схватив с сиденья плюшевого зайца, он навалился на Рашью. Девчушка захрипела.

Оленька, полная ужаса, перевесилась назад, принялась беспорядочно молотить мужа кулачками по затылку. – Не смей, гад! Оставь! Это же ребенок.

– Где ребенок?! – отмахнулся Сапега. – Ты что, не видишь? Задавлю по новой, будто сам захлебнулся.

Продолжая душить, забормотал остервенело:

– Что, сучонок? Силенка-то уж не та. Ничего, потерпи. Мы аккуратненько, чтоб без следов на яблочке.

Оленька выскочила из машины, распахнула заднюю дверцу, бросилась на Сапегу сверху и с разгону, по-собачьи впилась зубами в руку.

От боли тот ослабил хватку, подушка спала. Глазки девочки бессильно закатились, из уголка рта вместе с остатками пищи вытекала слюна. Она не дышала.

Муж и жена переглянулись.

– Убийца! – прошептала обессиленная Оленька. Она безнадежно потормошила недвижное тельце. – Господи! Ты же – убийца! И тогда, и сейчас.

– А кто из меня его сделал!? Кто объявил, что без денег мне тебя не видать? – Женя схватил жену за плечи, с силой встряхнул. – Неча под монахиню косить! Будто не знала, на что шла, когда его в квартиру заманила, а мне перед тем свои ключи передала? Иль впрямь думала, что он за здорово живешь «бабки» отдаст? И мне отступать некуда, – либо так, либо без денег и без тебя, стервы! Всю душу спалила. Так что, – всё ты, голубушка, знала! Сама увести от Ксюхи не сумела, – так моими руками отомстила! Плечи Оленьки обвисли.

– Ладно, чего уж? Одним миром мазаны, – сжалился над ней Сапега. – Слушай сюда! Я в Завалиху. Заберу клад. Зря, что ль, всё было? А ты останавливай машины. Вроде как на помощь. Ополоумевшая Оленька смотрела на мужа непонимающим взглядом. – Вникни же наконец! – яростно, пытаясь пробиться в ее подсознание, выкрикнул Сапега. – Сейчас вся жизнь, может, решается… Она! – он ткнул в недвижное тельце, – подавилась пищей! Пищей, поняла? Пищей! А мы не заметили, потому что сидели оба впереди и музыка громкая. На том стой. Иначе – соучастница!

Отстранив жену, он потащил тельце наружу, положил на землю и с поднятой рукой побежал к дороге.

– Помогите! – крикнул он в салон первой же, притормозившей легковушки. – Ребенку плохо. Я в село, тут неподалёку. Может, найду врача! Сапега метнулся за руль джипа. Оттолкнул недвижную Оленьку:

– Помни! Проболтаешься, – вместо денег – тюрьма!..Помогите же, люди добрые!

Джип рванул с места.

Машины, одна за другой, принялись прижиматься к обочине. Из них выскакивали пассажиры и бежали к лежащей девчушке. Кто-то тащил воду и одеяльце. Меж суетящихся людей, покачиваясь, ходила потерянная Оленька.

… – Я же не убийца! – Оленька умоляюще глянула на Ксюшу. Прижала кулачки к груди. – Денег хотела, да! А кто б не хотел? Но не убийца.

Ксюша брезгливо отвернулась.

Возле ожившего ребенка всё хлопотали. Врачиха, не в силах отойти от пережитого потрясения, будто пытаясь загладить вину за свой диковинный, едва не приведший к смерти просчет, преувеличенно энергично потянула девочку с земли.

– Так. Сейчас мы ее, голубушку, на ручки, – победно объявила она, – и – в «Скорую». А уж там пулей.

С невольным страхом она глянула на возвратившегося «отца».

– Говорю вот: сейчас мы её в «Скорую» и…

Сидящая на одеяльце Рашья увидела за спиной Анхеля Ксюшу и обрадованно потянула к ней ручонки.

– Эк как к мамке-то тянется, счастливица, – умиленно прокомментировали в толпе.

Ксюша едва не силой отобрала малыша у неохотно уступившей врачихи. Прижала к клокочущей от неслышных рыданий груди.

– Солнышко наше, – выдохнула она. Лицо Анхеля едва заметно потеплело. – Всем спасибо за помощь. Ребенка мы забираем, – объявил он. – Как это забираете?! – всколыхнулась врачиха. – Вы что тут? Да её срочно в реанимацию. На аппараты… Чудом ведь, можно сказать!..

Она сбилась. То ли вспомнила, кому обязана малышка этим чудом, то ли прочитала что-то в пронзительно голубых глазах.

– Не положено ведь! – вяло запротестовала она. – Уже и в милицию сообщили. Вот-вот подъедут. Что я им предъявлю?

Ксюша зло обернулась.

– А вот ее, – она ткнула в покачивающуюся Оленьку. – Она им всё расскажет. И как Павла убили. И как ребенка душили. Нетопыри!

Стараясь не потревожить притихшую Рашью, протиснулась на заднее сиденье. – В Завалиху? – уточнила она. Анхель промолчал. Лицо его свело судорогой.

Чем дальше по проселочной дороге, тем трудней становилось ехать. Бедолага «Ренушка», созданный для убаюкивающих европейских минивэнов, по-пластунски карабкался с кочки на кочку, отплевываясь грязью, рискуя провалиться в глубокую тракторную колею.

– Еще немного, и сядем, – озабоченно предупредила Ксюша.

– Туда, – Анхель ткнул пальцем на подмерзшую пашню, на которой отпечатался след джипа.

Дико взвыв мотором, «Рэно» выкарабкался на пашню и заковылял – протектор в протектор.

Вдали, из-за лысой березовой рощицы, показалось несколько ветхих крыш. Завалиха. У крайнего дома стоял брошенный джип, – далее проехать можно было разве что на гусеничном тракторе.

Ксюша оглядела посапывающую малышку. Вопросительно посмотрела на Анхеля. – Не будем будить. Она сегодня уж натерпелась, – глаза Анхеля непримиримо сузились.

Выбравшись наружу, Анхель увяз в жидкой грязи. Сделал знак спутнице ждать в машине.

– Я с тобой, – упрямо отчеканила та. – Хватит мне и одного Павла.

Поняв, что она не отступится, Анхель обошел капот и подхватил ойкнувшую Ксюшу на руки.

Так, с ношей на руках, с хлюпаньем выдирая ноги из жижы, побрел к дому.

Ксюша, замерев, сладостно прижалась к его груди, вслушиваясь в гулкие, бесстрастные удары сердца.

Вид у дома был нежилой, хотя внутри угадывался свет. Посреди составленного из длинных кривых жердей забора постанывала на ветру незапертая калитка. В такт ей скрипела распахнутая дверь в домишко, – со свежим следом от выдернутой вместе с накладным замком скобы.

– У него, наверное, топор, – робко подсказала Ксюша.

Анхель бережно спустил ее с рук и первым шагнул в темный стылый коридор. Ощупывая стены, добрался до косяка, потянул дверную ручку.

Непротопленная, с обвисшими лоскутами обоев комнатенка скупо освещалась тусклой лампочкой. Невалящее, брошенное прежними хозяевами имушество – панцырная, с прогнутой сеткой кровать, старый фанерный сундучок, трюмо без зеркала, – было сдвинуты со своих мест и, судя по виду, подвергнуто тщательному осмотру.

Посреди комнаты была поднята крышка люка в подпол. И оттуда, как из танковой башни, с фонарем в руке настороженно выглядывал Евгений Сапега. – В подполе тоже не нашел? – с издевкой поинтересовался Анхель.

– В смысле что? – пролепетал тот.

Ксюша подалась вперед.

– Как ты мог так с девочкой?! – выкрикнула она.

– Так я её с Оленькой оставил. Захлебнулась вдруг ни с того ни с сего, – скорбно сообщил Женя. – Вот и оставил, чтоб помогли. А сам в «скорую» позвонил. И сюда. Чтоб, значит, до ночи посмотреть. Обещал ведь тебе… – поняв, что несет полную околесицу, он сбился. – А что? Неужто?.. Не спасли?!

Он выбрался из подпола – с топором в руке:

– Вот ведь жалость какая. Из-за какой-то ерунды и…На тебе, не спасли. Всё-таки медицина у нас – никуда не годная. Сапега прервался. Из прихожей донеслось топотание ножек. Глаза его в ужасе расширились. Рот перекосило. Топор выпал.

Ксюша обернулась. В дверях стояла перепачканная Рашья.

– Чего вы меня все бросили? – поморгав глазенками, пожаловалась она.

– Спасли, как видишь, на твоё горе! – процедила Ксюша. Сапега с усилием сглотнул.

– Почему – горе? Так даже лучше, – пролепетал он. Спохватился. – Пацанка, что ли, чего наговорила? Так она еще в машине не в себе была. Я, как закашлялась, перевернуть пытался, чтоб, значит, наружу вышло. А она меня чуть ли не за убийцу приняла. Может, почудилось что?

Неприязненное молчание давило на него.

– Да ты чего на меня зекаешь, Ксюха!? Или тоже вслед за карапузом крыша поехала? Я тут ей помочь пытаюсь, и мне же еще на орехи…Да пошли вы после этого! Он сделал движение к выходу. – А Пашу зачем убил? – вырвалось из подрагивающих Ксюшиных губ. Сапега замер. Посерел.

– Как это? Ты это чего это? – голос его забулькал обиженно. – Не оговорите и не докажете.

– Разве надо доказывать? – гулкий голос до физической боли сотряс Женины барабанные перепонки.

Всё это время Сапега ускользал от требовательного взора Анхеля, инстинктивно ощущая исходящую от него угрозу.

– Ты еще меня тут сверлить будешь! – отводя глаза, задиристо выкрикнул он. – Нашелся тоже. Я сам чемпион школы по гляделкам. Так что или отвернись, или втюхну так, что мало не покажется.

Но воли не поддаться властному велению в нем не осталось. Он все-таки поднял глаза.

Горячий, как пучок лазера, взгляд пронзил Женю, легко, будто консервную банку, вскрыл черепную коробку, прожег мозг, извлекая потаенное, и, буравя внутренности, устремился в сердцу. Кольнул испытующе и выжидающе замер.

Всё это произошло моментально. Сапега вдруг понял, что его убивают.

– Я не хотел! – обращаясь к Ксюше, бессвязно забормотал он. – Не хотел Пашку убивать! Веришь? Сколько мог, не хотел! Но – долги! Потом – он-то за свою долю какой куш огреб. А мы с Мазиным – голый васер. И кредит этот два миллиона… – он потряс сжатой рукой. – Главное ведь как специально – и получен, и обналичен. Бери – не хочу. А вместо этого бандитам отдавать! Я ведь и с Павлом встретился, – не чтоб убить. Думал, может, все-таки уломаю… Но он же упертый.

– Угу! А гантелю приготовил, как аргумент, – Ксюша жестко усмехнулась. – Сам не рад, что польстился, – Женя покаянно ударил себя кулаком в грудь. – Сколько прошло, а по ночам в поту вскакиваю. Не знаю, отмолю ли.

– Сюда пошарить, видно, тоже в поту заскочил, – Ксюша кивнула на сваленные топор, лом, лопату.

Сапега вновь ощутил в себе беспощадный корежащий луч и – сначала смутно, потом яснее – разглядел за ним какой-то стылый, склизкий тоннель, в который – он это чувствовал – его начало засасывать, будто в жерло кратера. В тоннеле этом Женя различил что-то, что заполнило его нестерпимой, парализующей жутью. Лицо Сапеги сделалось мелованным. Из него словно отжали жизнь.

– Стало быть, пора? – через силу выдохнул он.

– Пора, – бесстрастно подтвердил Анхель. И тут же почувствовал быстрые, легкие прикосновения к затылку, – похоже, Анхэ изо всех сил пытался достучаться и предотвратить новое, вовсе неслыханное преступление – ангел-хранитель готов был взвалить на себя миссию черного ангела смерти.

На этот раз он добился своего, – Анхель опамятовал.

Сапегу чуть отпустило. Сила луча, втягивающего его в мертвое пространство, ослабла. Это был шанс.

– Отпустите! Прямо отсюда к следователю. Отсижу! Только чтоб здесь! Не там! – искательно забормотал Женя. Он вспомнил ощущение сырого тоннеля. В ту же секунду организм непроизвольно выбросил горячую струю мочи. Отчаянным усилием он попытался удержаться, но не смог. Лишь беспомощно уставился на туфлю крокодиловой кожи, по которой из-под брючины стекала предательская струйка.

По помещению потянулся тяжелый запах. Анхель брезгливо отодвинулся.

Сапега шагнул к спасительному выходу. Ксюша, не столь снисходительная, заступила убийце путь, намереваясь залепить на прощанье пощечину, и – замерла с поднятой рукой.

Смоляная, отлаченная Женина шевелюра подернулась пеплом седины, на холеном лице проступили глубокие морщины. За несколько минут ухоженный красавчик постарел лет на пятнадцать. Должно быть, на те годы, на которые подтянуло его к зловещему тоннелю.

Потрясенная Ксюша отступила. Сапега, покачиваясь, бросился к спасительной двери. Едва не сбил с ног затихшую малышку. Отпрянул. Вгляделся, выискивая в невинных детских чертах что-то ему одному ведомое, дико хихикнул и, не оборачиваясь, выбежал.

Из прихожей послышался звук упавшего таза, заливистый хохот. Чавканье удаляющихся неверных шагов.

– А у меня вдруг всё вспомнилось, – с тихой радостью произнесла Рашья. – И дом этот тоже…Погодите! – она подбежала к углу печки и принялась давить на нее слабой ручкой. Догадавшийся Анхель подхватил топор и обухом ударил по тому же месту. Сразу два кирпича провалились внутрь. Протиснув руку в нишу, он извлек наружу пачку обернутых скотчем акций, – тот самый клад, схороненный Павлом Игумновым.

– Это тебе, Ксюха-рассюха, – важно объявила девочка. От этого «Ксюха-рассюха» сердце Ксюши занялось. Она кинулась было к Рашье, но замерла, остановленная поднятым пальцем Анхеля. Присев перед девочкой на корточки, он взял ее за ручки.

– Вот и слава Богу, – ласково произнес он. – Значит, больше кошмары тебя мучить не будут. И ты вернешься к маме. Ты ведь хочешь к маме?

Рашья расслабилась. Охотно закивала.

– Стало быть, завтра и вернешься. И всё будет как прежде.

– Всё, всё?

Он кивнул.

– А как же Ксюша? – Рашья вдруг испугалась. – Я не хочу, чтоб ее не было. Ксюша хорошая.

– Ксюша будет к тебе иногда приходить, – успокоил ее Анхель. – Во снах. Хороших и добрых снах. И когда ты ее будешь видеть даже через много лет, ты, может, не вспомнишь, кто она. Но тебе будет тепло и радостно.

– Правда? – грустно уточнила девочка.

– Правда, – заверил Анхель. – А сейчас мы уберем всё, что тебя мучило.

Он потянулся к детской головке, утопил ее в ладонях и, вздохнув глубоко, нежно поцеловал в лобик.

– Вот и всё. Свершилось.

Ксюша, запоздало спохватившаяся, наклонилась к Рашье.

– Спасибо, солнышко. Я тебе так благодарна, – зашептала она. И – осеклась.

Малышка непонимающе улыбалась.

Ксюша перевела взгляд на Анхеля.

– Кончено. Она больше не помнит тебя, – с грустью объяснил он. – Завтра я отвезу ее к родителям.

На улице стемнело. Темный джип по-прежнему в одиночестве стоял на том же месте.

С трудом развернувшись, «Ренушка», выстригая дорогу фарами, потихоньку потрусила по наезженной колее. За околицей в свет фар угодила покачивающаяся мужская фигура. Заметив машину, мужчина вытянулся в струнку, отдал честь, повернулся через левое плечо и, гукая филином, замаршировал к лесу. – Господи! Да он же сошел с ума… – выдохнула Ксюша.

– Это его судьба, – безразлично отреагировал Анхель. – Но разве судьба не предначертана? – Есть лишь границы. А дальше – каждый отмеряет по себе.

Еще в дороге Ксюше припомнилась мысль, пришедшая в голову несколько дней назад. Тогда она ее испугалась, как надвигающегося безумия. Но теперь та догадка уже не казалась столь невероятной. Дома она уложила спящую Рашью в постель. Сняв с нее одежду, тщательно оглядела голое тельце, отыскивая родимые пятна и почти не сомневаясь, где именно их найдет. Всё так и оказалось, – родинки на теле девочки росли на тех самых местах, куда Павла Игумнова поражали орудия убийц. Две крупные родинки на животе и груди дополнялись огромным родимым пятном на затылке, под волосиками, – сюда Сапега нанес роковой удар гантелей. Ксюша оглаживала детское тельце, опустошенная открытием, которое только что сделала. Почувствовала рядом дыхание. От двери за ней наблюдал Анхель.

– Значит, все-таки человек после смерти живет другой жизнью? – тяжко выдохнула Ксюша.

– Не человек. Душа, то есть сгусток накопленной энергии, продолжает свое совершенствование, – неохотно пояснил Анхель. – Со временем, пройдя стадии очищения, она может стать ангелом-хранителем. – Это Сапегина-то?! – вскричала Ксюша. – Да его в чистилище пустить, и то много чести! – А кто тебе сказал, что земля не есть это самое чистилище? – скорбно пробормотал Анхель.

В его голубых глазищах билась непередаваемая тоска, причину которой Ксюша легко угадала. Потому что такая же тоска поселилась в ней самой. Сердечко ее взорвалось, и будто разом затопило разделяющие их шлюзы.

Она бросилась к Анхелю:

– Скажи, ты вернешься ко мне? Вернешься? Я ведь теперь не смогу без тебя. Просто – не смогу. И знаю, что ты – тоже. Ответь же!

Анхель колебался.

– Пожалуйста! – Ксюша умоляюще прижалась к нему. – Пообещай, что вернешься!

– Да, – едва слышно, будто стараясь, чтоб его не расслышал кто-то посторонний, пообещал он.

Когда на следующее утро Ксюша проснулась, ни Анхеля, ни его пятилетней подружки в доме не было. Как не бывало.