Текст книги "Учебное пособие по строительству замков из песка (сборник)"

Я ищу глазами замок. В нём, конечно, уже побывали варвары. От изящных башенок и тончайших зубцов крепостной стены, от вычурно изогнутых мостиков и крошечных бойниц осталась только большая куча сероватого песка со следами ног безжалостных завоевателей.

– Вставайте, капитан! – говорю я зашевелившемуся Бронштейну. – В флибустьерском дальнем синем море «Бонневиль» наш поднимает паруса… Пора домой, в Чикаго. Нужно побыстрее смонтировать фильм. Кто-то его ждёт, кто-то очень нуждается в хорошем учебном пособии по строительству замков из песка.

Across The Room

Hey, maestro, play the tune,

Play another and another one.

I will dance, dance with her,

I just have to cross the room.

Andrei Rabodzeenko[18]18
  «Эй, маэстро, сыграй мелодию, / Сыграй ещё и ещё одну. / Я потанцую, потанцую с ней, / Мне бы только пересечь зал». Фрагмент из текста рок-композиции «Пересечь зал» Андрея Рабодзеенко (перевод с англ.).


[Закрыть]

Ему бы только решиться пересечь этот длинный, оформленный под ирландскую старину бар, и тогда он непременно к ней подойдёт. Смотри-ка, она тоже заказала себе высокий бокал «Гиннесса», значит, это ничего, что от него пахнет пивом – он уже успел пропустить пять… нет шесть бутылок. Как жаль, что она не села за соседний столик у окна. Отсюда вид получше: сумеречно-сиреневая улица в ветреном городе, туда-сюда скачут по дороге быстрые блики машин, мерцает сладким розовым светом магазинчик свадебных нарядов. И уж к соседнему-то столику он нашел бы повод подойти незаметно. Но она сидит в самом конце бара, почти рядом с музыкантами. Надо топать через совершенно открытое пространство, между пустых столов – народу немного, и все они, от нечего делать, конечно, будут на него пялиться. Что он мог бы ей сказать? Пригласить на танец? Он никогда не видел, чтобы в этом баре танцевали. Хотя это было бы занятно. Разрешите вас пригласить. Растерянность, сомнение: что этот тип от меня хочет? Или розовые отсветы в серых глазах: да, конечно, какое занятное приключение! Встаёт, протягивает ему руку. И посетители за столиками, и кургузый бармен, и грудастая девчонка в коротких джинсовых шортиках, что разносит пиво, – все были бы удивлены. Впрочем, нет, наверное, не очень. Здесь никто не удивляется ничему, по крайней мере, не показывает этого. Ну, ещё одна странная парочка, ну, захотелось потанцевать, отчего бы и нет. Музыканты как раз заиграли нечто подходящее.

Когда Гошка объявляет «белый танец», я уже с самыми первыми нотами чувствую тревогу. Я знаю, что сейчас она, как обычно, отрывается от прохладной гладкой колонны, где ещё секунду назад стояла и болтала с девчонками из своей группы, и начинает пробираться в противоположный конец зала, где за микшерным пультом сижу я.

На пульте у меня давно всё настроено: зелёные и красные точечки огоньков поднимаются и падают именно так, как нужно. Ребята играют несложную, медленную вещь, играют заученно точно и негромко, и ожидать сюрпризов не приходится, но я, не поднимая головы, продолжаю бесполезно держать растопыренные пальцы обеих рук на неподвижных регуляторах, изображая повышенное внимание к процессу регулировки звука.

Вот сейчас она пересекает совершенно открытое пространство, где на площадке пока всего только две-три обнявшиеся и покачивающиеся пары, и слегка подпрыгивающей походкой движется ко мне – чернокудрая красавица с серыми глазами, староста группы, отличница (это похоже на крылатую фразу из старой знаменитой кинокомедии, но всё именно так и есть).

«Михаил Аркадьевич, можно вас пригласить?»

«Нет, нет, конечно, нельзя», – твёрдо должен сказать я, но пульт уже оставлен под надзором парня из числа тех радиолюбителей, что постоянно крутятся возле музыкантов, и мы выходим с ней на площадку. От светлой кофточки пахнет наивными духами, а в дыхании – слабая кислинка («Сегодня на квартире мы борщ с девочками варили», – скажет она позже, во время танца, пытаясь завязать разговор). Её руки взлетели и приземлились мне на плечи, и грудь почти касается (вот уже не почти, а касается) меня. Почему меня? Невысокого, незаметно (пока) полнеющего и заметно (ещё как) лысеющего преподавателя, ведущего по вечерам музыкальный кружок? Почему не кого-то из её бойких соучеников? И это ведь не просто танец, а что-то абсолютно неправильное и заманчивое происходит сейчас между нами – и происходит уже не один месяц на каждом танцевальном вечере. Мои подопечные музыканты строят привычно серьёзные рожи, пытаясь не смотреть на нас, – они-то давно уже всё заметили, – а мы танцуем.

Эх, если бы не надо было идти через весь бар, он бы непременно к ней подошёл. Интересно, почему она здесь одна в такое время? Возможно, живёт где-то недалеко. Например, снимает квартиру вон в том доме, где в витрине бутика для новобрачных одни невесты-манекены погружены в неприступные горные массивы снежных платьев, а другие так пикантно раздеты до причудливого белья, будто служат в магазине интимных товаров. Нет, она не снимает квартиру – здесь её собственная небольшая уютная квартирка на втором этаже, и это её окна безотрывно глядят ночами на полупогасшую неоновую вывеску бара. Кто-то обидел её. Она осталась дома одна. Долго ходила из угла в угол по комнате и, останавливаясь у окна, думала: а почему бы мне не спуститься и не посидеть в баре напротив? Может быть, я встречу хорошего человека? Да, ещё один «Будвайзер», пожалуйста… или лучше сразу два. Он и есть тот самый хороший человек, вот сейчас он встанет и подойдёт. Если бы только ничего не надо было пересекать.

– Мне нужно вам что-то сказать, – вдруг шепчет она мне вместе с последним затухающим аккордом «белого танца». – Очень важное… Я буду ждать возле комнаты, где вы репетируете с ребятами.

Репетируем мы в подвале. Через несколько минут я спускаюсь туда под грохот следующей, зажигательной мелодии и бодрый топот двух сотен молодых ног. Она сидит на лестнице, и я завожу её в «музыкалку», где валяются порванные струны, разбитые барабанные палочки и поломанные медиаторы – моим «битлам» завтра предстоит большая уборка.

– Важное, – поворачивается она ко мне, – это то, что я люблю вас, Михаил Аркадьевич. Поцелуйте меня, пожалуйста.

Музыкантов в баре, как это часто бывает, четверо: весёлый вертлявый барабанщик, худосочный певец-гитарист с куцей бородкой, незаметный в углу клавишник и квадратная чернокожая басистка, похожая на мужчину. Обычно они играют «каверы» – вещи известных авторов, но в конце, поздней ночью, обязательно исполняют что-то своё, для души. Все их вещи, похоже, пишет гитарист, и если к этому времени бар наполняется, что бывает перед уикэндом, в зальчике находятся зрители, которые преданно выкрикивают названия его песен. Тогда бородка задирается вверх, её владелец удовлетворённо оглядывается на друзей-музыкантов и пытается как-то пошутить перед исполнением названной поклонниками песни.

Он не всегда понимает эти шутки, наверное, здесь нужно прожить ещё много-много лет, чтобы понимать их все. А народу сегодня по-прежнему мало, и он никак не может решиться. Ну, вот сейчас, сейчас он к ней подойдёт…

Но тут – боже мой, всё пропало! – она встаёт и идёт к выходу, пересекая бар. И посетители за столиками, и кургузый бармен, и грудастая девчонка в коротких джинсовых шортиках, что разносит пиво, – никто, никто не обращает внимания на такую чудовищную катастрофу. Ему остаётся только увлечённо разглядывать потёртую крышку стола и ждать слабого прикосновения воздуха к его разгорячённому лицу в тот момент, когда она проскользнёт мимо.

– Хватит, – негромко говорит она, неожиданно остановившись возле меня, и когда я в смятении поднимаю глаза, то даже в полутьме бара вижу, как заметно мерцают серебристые крошечные осколки прожитых минут в её чёрных волосах. – Теперь я понимаю, что ты тут делаешь целыми вечерами: сидишь, надуваешься пивом и слушаешь свой любимый рок-н-ролл. На большее ты никогда не был способен. Ни извиниться, ни признать свои ошибки… ни в прошлом, ни сейчас. Ладно, пошли домой. Будем считать, что я опять тебя простила, ведь, в конце концов, ты – мой собственный выбор и моя собственная глупость.

Сразу же за дверью резкий, привычный ветер этого привычного чужого города набросится на наши успокоенные лица, но сегодня ему не удастся нас опять разозлить. Ему придётся подождать до следующего раза, и тогда нужно будет решиться и пересечь зал.

Сладкие радости индейского лета

Лето давно закончилось, но даже по вечерам было так жарко, что в аудиториях Трумэн-колледжа продолжали с остервенением дуть неутомимые кондиционеры, создавая комфорт жаждущим учиться. И повод для разговора с миленькой темнокожей соседкой, которую, как оказалось, звали Фабрис, нашёлся быстро:

– Здесь так бывает, – приветливо объяснила девушка в коротком перерыве между лекциями. – Это называется «индейское лето».

Андрей подумал, что там, откуда он, подобное природное явление называется бабьим летом, но там это вряд ли могло бы происходить в конце октября и сопровождаться настолько резким потеплением.

– Ты где-то работаешь? – спросила Фабрис.

– Работаю, – кивнул Андрей, – три раза в неделю по утрам считаю деньги.

Она представила себе это так: просторный офис «Бэнк оф Америка» или «Сити», электронные табло с важными алыми цифрами и приятно стрекочущие купюрами умные аппараты. Он – банкир или помощник банкира – сидит с предупредительной улыбкой за полированной панелью банковской стойки, размеренно и чётко совершая необходимые действия. Между блестящими металлическими столбиками, соединёнными чёрной лентой, аккуратно выстроились в очередь к стойке молчаливые посетители. Играет негромкая музыка…

Андрей считал деньги по-другому. Он сидел в грязноватой комнатке, переделанной из кладовки: окон нет, лампа на потолке, стул и исцарапанный стол. Половина комнаты была завалена мешками, а на столе помещался аппарат для подсчёта монет и бумбокс с орущим Экслом Роузом из «Ганз эн Роузес».

Андрей по очереди засыпал в аппарат содержимое каждого мешка – серебристые квотеры, двадцатипятицентовые монеты, которые, проходя через аппарат, ссыпались в другой мешок, стоящий на полу. Аппарат подсчитывал прошедшую через него мелочь и останавливался, когда сумма достигала двухсот пятидесяти долларов. Мешок с этой суммой нужно было завязать шнуром с этикеткой и, отставив в сторону, продолжать таким же образом подсчёт монет в оставшихся мешках.

Когда все квотеры были посчитаны, Андрей вносил общую сумму в допотопный компьютер и через короткий коридорчик одноэтажного здания и внутреннюю дверь, ведущую в гараж, перетаскивал мешки в багажник машины.

После этого Андрей действительно направлялся в банк, где деньги зачислялись на счёт компании «Сладкие радости». Это была ежедневная выручка от автоматов с дешёвыми, ярко раскрашенными конфетами и ломкими, примитивными игрушками. Несколько сотен таких автоматов компания держала в вестибюлях супермаркетов и закусочных в различных районах Большого Чикаго.

Компания была маленькая. Два человека – хозяин-американец и Андрей – работали в офисе. Пожилой механик Матвей чинил автоматы и заполнял их товаром в смежном с офисом просторном помещении склада, одновременно служившем гаражом для микроавтобусов. Три водителя (в том числе и самый доверенный из них, хозяйский любимчик по имени Шмария) доставляли автоматы по назначению и забирали выручку, периодически посещая те места, где автоматы были установлены. Водители и механик получали более-менее приличную зарплату; Андрею платили мало.

В те дни, когда Андрей работал в «Сладких радостях», в восемь тридцать утра за ним заезжал Шмария. По дороге к офису они останавливались у дома, где обитал Матвей. В видавшем виды микроавтобусе было всего два кресла – водительское и пассажирское, поэтому, когда Матвей забирался в машину, Андрей переползал назад и устраивался прямо на ребристом полу, спиной к сидениям. На поворотах сильно болтало, и Андрею приходилось крепко упираться в пол руками и ногами, а иногда, когда Шмарию обуревал демон лихачества, хвататься, что называется, за воздух. В микроавтобусе, используемом в основном для перевозки грузов, были сняты сзади не только сидения, но и внутренние панели дверей, а вместо ручек виднелись какие-то углубления с острыми краями, тросики и другие части, малопригодные для того, чтобы за них держаться.

Всегда подтянутый и жизнерадостно балагурящий Матвей был чисто выбрит, а Шмария – нарочито насуплен и беспорядочно бородат. Казалось, что борода Шмарии начинается от макушки, прикрытой маленькой черной кипой, и продолжается по всему его крупному телу, забираясь под мятую, байковую, наполовину расстёгнутую рубашку и выползая жёсткими пучками из тесных рукавов на кисти пухлых рук.

Шмария управлял микроавтобусом почти полностью с помощью брюха, плотно упиравшегося в руль. В левой руке у него зачастую висели растерзанные куски бутерброда, причём это был обязательно кошерный бутерброд, купленный в единственном на всё Чикаго «кошерном Макдоналдсе» где-то на Линкольн-стрит. Правой рукой Шмария умудрялся одновременно слегка придерживать руль, подносить ко рту высокий картонный стакан со «спрайтом» и искать нужный трек на магнитофоне. Он обожал «Битлз», собирал редкие записи с вариантами их песен и, проделывая все перечисленные действия, оживлялся только тогда, когда начинал подробно объяснять Андрею, чем один вариант «Helter Skelter» или «I Want To Hold Your Hand» отличается от другого: «Слышишь, слышишь, вот здесь, в конце: Ринго кричит, что у него на пальцах натёрлись волдыри от барабанных палочек, а в том варианте этого нет… Тут у Харрисона гитара чуть-чуть не строит… А тут какой-то щелчок на сорок второй секунде…»

Обычно это происходило, пока в машине не появлялся Матвей, который по-английски говорил неважно, ни черта из фанатично-музыковедческого разговора Шмарии и Андрея не понимал, а вместо «Битлз» тихонько, как бы про себя, напевал бравые, разнообразные, но непременно матерные частушки, вроде такой:

 
Наши спутник запустили
У села Кукуева!
Ну и пусть себе летает,
Железяка…уева!
 

Шмария – потомок житомирского резника, но американец в третьем колене – не мог, конечно, уразуметь смысла этих шедевров русского народного творчества. А Андрей одновременно и посмеивался, и ужасался, представляя себе, что было бы, если б из уст Матвея подобные частушки каким-то образом услышала его, Андрея, мама…

Самого же Матвея, по-видимому, давно ничего не смущало. Он прекрасно разбирался в любой технике, сам ставил перед собой нужные задачи («Я был единственным еврейским прапорщиком во всем Киевском военном округе, это вам не цацки-пецки!») и сам их выполнял. Если же хозяин всё-таки оставался чем-то недоволен, Матвей, сосредоточенно кивая, выслушивал невообразимо сложную для него хозяйскую тираду, а затем ласково произносил что-то по-русски, якобы безоговорочно соглашаясь со всеми требованиями («Купи на рынке петуха и крути ему яйца, а мне не надо»), и продолжал заниматься своим делом. Самое интересное, что хозяин, который вообще не понимал ни слова из речей Матвея, даже если тот пытался говорить по-английски, выслушав его, совершенно успокаивался и уходил в офис раскладывать бумажки…

– Наверно, трудно… считать деньги? – шёпотом спросила Фабрис, близко придвинув пухлые фиолетовые губы к щеке Андрея. Следующая лекция уже началась.

– Да… нет, – ответил Андрей и взъерошил двумя руками свои длинные рокерские волосы, – самое трудное – это то, что голова целый день чешется под кепкой.

Хозяин «Сладких радостей», ортодоксальный еврей, строго требовал, чтобы все работники – русские, евреи, американцы – носили кипу. Андрей приходил в бейсболке, и хозяин с таким неправильным головным убором как-то мирился, но снимать его на работе запрещалось.

Их беседа продолжилась в ближайшем баре при поддержке множества «хайболов», а затем в съёмной квартирке у Фабрис.

От индейского лета и подсчёта чужих денег они перешли к рассказу о своих родных странах. Родиной девушки была душно-влажная, нищая, островная Гаити. Хорошо ещё, что она смогла окончить там среднюю школу и теперь, в Америке, посещать такой общественный колледж, как Трумэн, где малоимущим можно учиться на государственную помощь.

Дома у Фабрис нашлась пузатая бутылка ирландского молочного ликёра. Под него хорошо пошёл подробный рассказ Андрея о рок-группе «Бэд Эпплз», которую он сколотил, и о классных песнях, которые он сочинил, и…

В общем, беседа получилась столь захватывающей, что Андрей вернулся домой только под утро.

Мама, бдительный и надёжный часовой, обнаружила отсутствие Андрея часа в два ночи и немедленно подала сигнал тревоги, разбудив папу. И они оба, молча и напряжённо вытянувшись под отдельными одеялами на широкой двуспальной кровати, пролежали с неспящими закрытыми глазами до тех пор, пока ключ сына не заворочался во входной двери.

Андрей, сопя, протопал в туалет, потом с тяжким звоном и приглушёнными, но отчаянными «fuck’ами» свалил на пол электрогитару, стоящую на подставке в его комнате.

Мама ещё пыталась немного доспать, но папа, дождавшись, пока Андрей окончательно угомонится, вздохнул, поднялся и стал собираться на службу.

Когда-то немыслимо давно и далеко отсюда папа служил начальником крупного цеха на закрытом производстве, а мама преподавала в школе русский язык и литературу. Быть начальником не только закрытых, но и открытых цехов здесь папе никто не предлагал, а идти рабочим он, конечно, не хотел. Папа работал в компании, которая доставляла пожилым людям заказы на дом: мягкие сидения на унитазы («коль нужда зовёт, изволь, сядь на троне, как король»), безопасные электрогрелки («согревает, но без жара – нет причины для пожара»), шерстяные пояса («шерсть овечек-мериносов лечит спину без вопросов») и всякую другую околомедицинскую всячину, тщательно разрекламированную в газетах и оплачиваемую государственным пособием.

А мама… куда могла пойти работать мама с прекрасным знанием русского языка и тонким пониманием русской литературы? Она ухаживала за пожилой, маразматичной, зажиточной американкой: кормила её, купала, одевала.

Помимо всего этого, родители подрабатывали, как они говорили, «собственным бизнесом» – лепкой домашних пельменей, которые сдавали в русский магазин.

– А, Петя, как поживаешь? Как сын? Учится? Музицирует? И всё считает бабки «Сладким радостям»? – затараторил Ефим, владелец компании медоборудования, едва завидев папу Андрея.

И тут же, не ожидая папиного ответа, продолжил:

– Слышь, у меня есть один знакомый, Илюша. Ему нужно помочь немного организовать… как это?.. Базу данных, да! Что-то подобное тому, что твой Андрей соорудил нам. Отлично, кстати, функционирует! Держи телефон, пусть Андрюха ему позвонит. Там парню можно хорошо заработать. И обязательно пусть скажет, что от Фимы…

Дальнейшее он продекламировал нараспев, протягивая пачку бумажек (папа Андрея всегда подозревал, что рекламные стишки в газеты сочиняет сам Ефим):

– А вот тебе накладные на инвалидные кресла складные!..

Разговор Ефим закончил неожиданно спокойно и деловито:

– Адреса возьмешь у Аллочки. И обязательно развези всё сегодня.

В то утро Андрея разбудила назойливая и увесистая боль над переносицей. Вчера они с Фабрис опять встретились на вечерних занятиях, с которых быстренько удрали в знакомый бар, а позднее отправились и по другим – незнакомым… После всего этого надо было вообще не возвращаться домой и остаться у Фабрис, чтобы не слушать ночные укоризненные родительские вздохи. Но на сегодня, по совету отца, у него была назначена встреча с неким Илюшей, офис которого находился довольно далеко. В большинстве случаев Андрей передвигался по городу с помощью автобусов и сабвея, но для такой дальней поездки он собирался взять машину у родителей, поэтому ночевать пришлось дома.

Один приоткрывшийся глаз посоветовался со светящимися цифрами на стене и поведал, что вставать рано, однако, повертевшись, Андрей был всё-таки вынужден спустить ноги с кровати и осторожно сесть. Минут десять он просидел, прислушиваясь, но боль никак не хотела утихомириваться и даже стала ещё настырнее. Тогда он нехотя поднялся и побрёл на кухню, втянув голову в плечи и стараясь не делать резких движений. На счастье, чудотворная коробочка с тайленолом нашлась в навесном шкафчике сразу, и две сине-красные таблетки внушили надежду на скорое облегчение.

В «Сладких радостях» он сегодня не работал. Встреча была назначена на одиннадцать часов. Андрей и так с трудом привык обращаться к малознакомому человеку как здесь принято – по имени, без отчества, – но к этому, похоже, придётся обращаться ещё более фамильярно – Илюша… Какой Илюша? Совершенно неловко так его называть – всё-таки потенциальный работодатель… Впрочем, вспомнил Андрей, по вчерашнему телефонному разговору вполне можно было понять, что его собеседнику нравится именно такой, уменьшительно-ласкательный стиль общения:

– Ах, вам Фимочка посоветовал ко мне обратиться? Да, да, I know him very well, я знаю Фимочку! Фимочка чудный человечек, просто чудный! А вы programmer? Студент? Вы хорошо знаете database? А я – Илюша. Нет, нет! Просто Илюша. Я жду вас, Андрюшенька, завтра утречком. Вы нас легко найдёте, это на Рэнд авеню… see you tomorrow!

Широколицый, скупой на движения Илюша слегка напоминал священнослужителя: он был одет в свободную чёрную футболку, на которую с плотной красноватой шеи стекала цепочка с деревянным крестом в серебряной оправе, даже не висевшим, а возлежавшим на его объёмистой груди. Он встретил Андрея радушной улыбкой, неспешно протянув горячую тяжёлую руку. Говорил Илюша размеренно, расспросил Андрея, откуда он, где учится, даже вкратце поинтересовался его музыкальными идеями, лишь затем приступив к подробному пояснению того, чем занимается фирма и какая программа им нужна:

– Вы же знаете, Андрюша, чтобы нормально тут жить, человеку обязательно нужно иметь social security number, номер социального обеспечения, и получить driver’s license. Без водительского удостоверения не устроишься на работу, не снимешь квартиру, не купишь машину. И оно нужно, конечно, to drive a car… Хотя, что я вам рассказываю, вы же знаете! Я так привык талдычить всё это новоприбывшим… Нелегалам, естественно, номер социального обеспечения получить невозможно. Но я обнаружил в заборе американской системы небольшую… э-э-э… лазейку, в помощь этим бедняжкам…

Есть в Америке известная компания «Трипл Эй», которая занимается всесторонним обслуживанием водителя на дороге. Отделения компании имеются по всей стране, и её работники по экстренному вызову выедут на помощь практически в любую точку Соединённых Штатов: помогут завести заглохший двигатель, заменят колесо или доставят неисправную машину к ближайшей ремонтной мастерской. Компания предложит мотель со скидкой, продаст автомобильную страховку и подскажет удобный маршрут, а иностранному туристу сделает временные водительские права на английском языке, выступая посредником между водителем-туристом и органами власти, – естественно, если у интуриста есть действующие права, выданные на родине.

Илюша сообразил, что может использовать возможности «Трипл Эй» и выступить, в свою очередь, посредником между этой компанией и нелегалом-иммигрантом. Илюшина фирма взяла на себя труд «правильно» заполнить для такого человека нужные бумаги и отослать их в «Трипл Эй», не указывая при этом, что желающий получить туристические права вовсе не турист, а нелегал, уже долгое время находящийся в стране с просроченной визой. Через определённое время готовые права из ничего не подозревающей «Трипл Эй» приходили по почте на фирму к Илюше, и работники фирмы выдавали их клиенту.

Вероятность попасть впросак у такого «интуриста» невелика: без причины патрульные редко останавливают водителей на дороге – надо только ездить, не нарушая правил. В том же несчастливом случае, если нелегала с «интернациональными» правами вдруг остановит полицейский, «турист» сможет предъявить эти права и сделать вид, что приехал недавно: мол, при нём сейчас нет паспорта его страны, где стоит отметка пограничников о дате въезда в США, – случайно выложил, забыл в гостинице. А так как проверка легальности нахождения в стране обычно не входит в обязанности рядового патрульного (это дело иммиграционной службы), то, возможно, «туристу» и дальше удастся незаконно ездить на машине… до следующей, более настырной проверки.

Полученное таким образом, как бы легальное, удостоверение личности могло помочь чужакам, не имеющим номера социального обеспечения, во многих моментах их непростой жизни в Америке. Так что отбоя от желающих добыть подобный документ у Илюши не было. За его подготовку Илюша установил скромное вознаграждение в полторы сотни долларов (из этой суммы в «Трипл Эй» уходило всего двадцать пять), но мексиканцы, русские, поляки и представители многих других национальностей, оказавшиеся в положении нелегальных иммигрантов, были готовы заплатить за удостоверение личности гораздо больше. И заработки потекли к Илюше рекой…

Вначале Андрей чувствовал себя неуютно. Часто отрывая глаза от монитора с программой, он оглядывал просторную, шумную комнату. Кроме стола, за который посадили Андрея, в комнате размещались столы ещё нескольких сотрудников, а на подвешенных под потолком телевизорах, бубнивших на испанском и восточно-европейских языках, беспрерывно шли футбольные игры. Вероятно, эти передачи транслировались с интернационального спутника, настроенного на спортивный канал. Приходили какие-то люди. Работники компании беседовали с ними, и до Андрея долетали отрывки этих многоязычных бесед: одна молодая сотрудница, помимо английского, владела испанским, другая – польским, а вертлявый парень – русским и украинским. Только спустя некоторое время Андрею удалось полностью сосредоточиться на программировании – он увлёкся заданием и перестал обращать внимание на происходящую вокруг суету… но внезапно рядом кто-то нахально заорал:

– FBI!

Андрей рассердился – он тщательно продумывал конструкцию очередной таблицы, но все его умозаключения сразу же рассыпались от этого крика… Ну что за идиот так глупо шутит! Ему опять пришлось оторваться от экрана монитора.

Вокруг него толпились люди в тёмно-синих костюмах, бронежилетах и касках, с настоящими автоматами наперевес. Девушка, бегло говорившая по-испански, и та, что по-польски, и вертлявый парень, и сам Илюша, которого в этот момент вводили в комнату, уже были в наручниках, а один из спецназовцев, похоже, собирался сделать то же самое с руками Андрея…

– Так вы студент? Как же вы очутились в офисе этой компании за монитором компьютера, если не работаете там и не знаете, чем они занимаются? – несколько раз и на разные лады спрашивали у Андрея в полиции на собеседовании сначала полицейский в форме, потом другой – в штатском. По-русски это можно было бы назвать допросом, но Андрею не пришло в голову такое слово, да и вообще многие слова – и английские, и русские – забились в какие-то потаённые норы, и выковыривать их оттуда стало очень трудно.

– Я там сегодня первый день… всего несколько часов. Меня пригласили разработать программу для обслуживания базы данных…

– Вы где-то ещё работаете? – продолжал штатский, записывая (он был особо дотошным).

– Да, – ответил Андрей, – я считаю деньги.

Полицейский удивлённо поднял глаза. Ему, видимо, показалось, что он ослышался, а может, Андрей как-то неверно произнёс последнюю фразу.

– Что? Что вы… считаете? – переспросил полицейский.

…Отпустили Андрея только часа через четыре, пообещав, что подвезут к зданию Илюшиного офиса, где осталась припаркованной его машина. Объяснениям, видимо, поверили, а может, успели проверить всё, что он наговорил.

В отделение полиции арестованных привезли всех вместе в автобусе спецназа, а теперь его одного посадили на заднее сидение патрульного «Шевроле Каприз», чёрно-белого, длинного, как в кино про «Братьев Блюз». Сиденье неожиданно оказалось неудобным – узким, жёстким, с чересчур прямой спинкой, – и никаких ручек на дверях, чтобы держаться. Во время поездки Андрей съезжал вперёд, болезненно упираясь коленями в решётку, но оба полицейских так приветливо переговаривались с ним через эту решётку, что нужные слова вылезли из дальних нор, и он успел наболтать патрульным про Россию, про «Бэд Эпплз», напеть кое-что из своих песен и даже пригласить их на ближайший концерт. А они понимающе кивали и поддакивали – короче, были такими славными парнями, надёжно охраняющими покой честных американцев и честных иммигрантов (не то что тот противный тип, который вёл допрос), что ему хотелось ещё и ещё рассказывать им про Россию, про группу и петь… но они уже приехали к дверям Илюшиного офиса, опечатанным жёлтыми бумажными полосами.

– Андрей, – сурово и печально сказала мама, подавая на завтрак омлет с беконом, – нам нужно с тобой поговорить… Посмотри, сколько замечательных русских книг я привезла в Америку! Мы тащили их в баулах, вместо того чтобы забрать с собой побольше вещей. А сколько посылок с книгами мы послали сюда на адреса наших родственников ещё до того, как приехали… они почти все дошли, кроме собрания сочинений Пушкина, которое, наверно, украли на почте…

– Мам, – перебил Андрей, пережёвывая хрустящий бекон, – кому нужен твой Пушкин на чикагской почте?

– Вот-вот, – продолжала мама ещё суровее и печальнее, – они не нужны тут никому! У меня сердце кровью обливается, когда я смотрю на наши книжные шкафы… Кто будет читать эти шедевры после нас? А ведь здесь Чехов, Пастернак, Цветаева, Бунин! В конце концов, Набоков… Тебе это не нужно, а твоим детям – тем более… Они будут говорить по-английски и читать только Гарри Поттера… в оригинале.

– Мам, – опять перебил Андрей, доедая омлет и придвигая чашку с какао, – они не будут читать книги даже на английском языке, они вообще ничего не будут читать, кроме названий компьютерных игр.

– Я об этом и говорю… Ты должен познакомиться с русской девушкой, чтобы твои дети в семье говорили по-русски, и я могла бы хоть что-то им почитать… например, Кассиля или Гайдара…. Послушай, у меня есть знакомые, Новицкие, у них такая приятная дочка…

– Всё, мам, спасибо! – сказал Андрей, вставая из-за стола. – Я убегаю. Шмария, наверно, уже ждёт. Кстати, вечером в воскресенье у нас будет гостья: я как раз собирался познакомить вас с Фабрис. Ты должна научить её печь блины и лепить пельмени…

– Петя, Петя! – вскричала мама, забыв, что папа уже тоже уехал на работу. – Ты слышишь?

– Илюшу выпустили под залог в тот же день, – со знанием дела сообщил Ефим, как только папа Андрея начал описывать ему приключения сына, – и всех его сотрудников тоже. Их арестовали не за «левые» удостоверения. Хотя полиция наверняка раскопала эти «шахер-махеры», Илюше вряд ли предъявят обвинение в изготовлении поддельных документов. Похоже, он действительно нашел лазейку в законе, и адвокаты смогут представить его деятельность как оказание посреднических услуг водителям, плохо говорящим по-английски. За это не посадят. А вот налоги… Говорят, он всё получал наличными и хранил в банке… в стеклянных банках у себя на заднем дворе… хо-хо! Сокрытие доходов! Прямо как та известная история, что случилась с бандитом Аль Капоне здесь, в Чикаго, в тридцатых годах. Убивал и воровал, а смогли посадить только за неуплату налогов… Хотя наш Илюша, конечно, не Аль Капоне, боже упаси! Такой прекрасный и отзывчивый человек! Ай-я-яй! А сколько денег он давал на благотворительность! И православной церкви жертвовал, и синагоге… Жаль, что твой Андрей не успел у него заработать. – Ефим вздохнул. – Да, налоги надо платить, никуда не денешься… О’кей, Петя, сегодня ты едешь по таким адресам…