Текст книги "6,5 (сборник пьес для двух актеров)"

Часть вторая

В комнате полумрак. Свет от аквариума. Слышно, считают мгновения огромные старинные часы на стене… Хлопает дверь, и сразу голос старика: «Вера, Вера!..» И кашель. Быстро входит Порогин, включает свет – ярко. Он в мокром пальто, со шляпы стекает, ворот распахнут. На полу, раскинув руки, лежит женщина. По ковру рассыпаны таблетки, ампулы.

Порогин. Вера!.. (Тяжело дышит, испуганно на нее смотрит.) Вера… (Вдруг мякнет, слабеет, устало бредет к креслу; сидит, ссутулившись.) Вера… Вера…

Тишина. Вдруг устремляется к телефону, хватается за аппарат, но роняет; поднимает, стучит по нему, дует в трубку, кому-то кричит: «Алё! Алё!.. Кому?..» Обхватив руками голову, ходит по комнате; стоит у аквариума, сосредоточенно разглядывает рыбок; осторожно приближается к жене, опускается на колени, шепчет: «Вера… Вера…» Озирается по сторонам, ползает по полу и подбирает таблетки; внимательно их разглядывает; наконец встает, уходит. Возвращается со стаканом, который ставит на стол; высыпает на скатерть таблетки, задумывается. Достает записную книжку, перечитывает записанное. Книжку прячет. Снова собирает таблетки, одну отправляет в рот, берется за стакан.

Вера. Митя, не смей.

Порогин от неожиданности выплевывает снотворное и закашливается.

Я живая, не убивайся. (Садится.)

Порогин. Живая?.. (Давится, покраснел, побурел даже.)

Вера. Митя, да, я живая, можешь потрогать… Да живая, ну вот… Что, Митя?..

Порогин (все в себя не придет). Зачем?..

Вера. Митя…

Порогин. Фарс, Вера?..

Вера (ползет к нему, обнимает за ноги, да так, что, потеряв равновесие, он падает в кресло.) Митя, не так, все объясню, ты поймешь, но не так…

Порогин. Но ты же позвонила, что хочешь – решил, что мертва…

Вера. Была я, хотела, почти, Митя…

Порогин. Опять ложь?

Вера. Да не лгала я, объясню же, объясню, Митя, сейчас…

Порогин. Все опять, все сначала, да что же это, Вера!..

Вера. Я действительно хотела, Митя!

Порогин. Что?! От меня ты чего хочешь?!

Вера. О Господи, Господи… умереть хотела, решила проститься, подумала, умру, не простившись, – тоже нехорошо, не по-людски, все же жили, ну правда же, чтобы по-людски…

Порогин. Ты душу мне истерзала, я же поверил!

Вера. И правильно, Митя, уж ты-то во мне не сомневайся, я правда решила… решила, решила, потом подумала… подумала… твой крик по телефону вспомнила: «Не делай этого!» – подумала… не хочешь, подумала, значит… подумала: так чего же мне?.. И, в общем… Митя, я, в общем…

Оба потрясены, оба молчат.

А что?.. Неправильно?.. Надо было?..

Порогин (стиснув кулаки, визжит). Дура! Дура старая!.. (Откидывается, дышит тяжело, ему душно, его душит.)

Вера (обнимает его ноги) Митя… Митенька… Милый… у тебя лицо серое стало…

Порогин. Дура… дура…

Вера. На-на, Митя… Митя, на… (Сует ему таблетку.)

Порогин (отшвыривает). Решила меня убить…

Вера. Да держи же, Митя… (Еще всучивает ему лекарство.)

Порогин. Тебе легче убить меня, чем жить дать…

Вера. Да Митя же…

Порогин. Смерть – из всего выход, конечно… Ведь не надо страдать, стыдиться, мучиться, лгать…

Вера. Ты меня жалей, не себя! Я же себя убить хотела, дурень!

Порогин. А я бы жил? Я после этого жил бы? Ты же знаешь, что нет! Знала!

Вера. Не знала я ничего! Не думала я об этом! Ни к чему стало все – это понять способен?

Порогин. Нет, Вера, знала ты все, обо всем: что примчусь, изведусь и раскаюсь, что жить не буду – все!.. Проклятье какое-то: воля, желания – не имеют смысла. Жить как хочу – не могу. Все противно! Ты понимаешь? Я сам – я сам! Изменить ничего не могу! И цель моего рождения, оказывается, – твоя жизнь или смерть. Только! И никакой другой – понимаешь? (Хватает ее за плечи и встряхивает.) Никакой!.. Никакой!..

Вера. Митя, больно…

Порогин. Что же мне делать, Вера? Мне нужен год, один, только один, неужели же нет?..

Вера. Да разве же я держу тебя, Митя?

Порогин. Ты не можешь умереть сейчас, именно сейчас ты не можешь, Вера…

Вера (выдирается). Да отпусти ты меня! Отпусти, дьявол!.. (Отползает от него, поджимается.)

Порогин (стоит на коленях и потерянно, как в забытьи, шепчет.) Не можешь… Не можешь… Не можешь…

Тишина.

Вера. Страшно мне, Митя… Страшно… Сам не видишь себя, не чувствуешь… Страшно… (Молчат.) И я, как в болезни… Толком не думаю… Одно в голове, сразу другое… Потом соображаю, для чего мне эти мысли?.. (Молчат.) Поняла наконец, почему замуж за тебя не хотела… Сегодня ночью вдруг и поняла: ты перешагнуть можешь, Митя. У тебя идея будет – ты ради нее через меня, через живую, через близкую тебе… (Молчат.) Господи, что мне сказать, что сделать, чтоб ты поверил? (Молчат.) Ты думаешь, говорю, чтобы пользу себе?.. Да Бог с тобой, живи, как знаешь. Сейчас уже, Митя… зла между нами не хочу. Зачем же зло?

Порогин. Ложь была между нами. И будет, пока мы вместе.

Вера. У тебя идея теперь – уйти… А один останешься – не будет лжи? Не будет, Митя?.. (Он молчит.) Ничего не будет. Это уж точно. Скоро уже. Одного понять не хочешь: ничего.

Порогин. Страх, страх… Перестань пугать. Как болезнь неотвязная: что умрешь – страх, или останешься один – страх… что обманут, не поверят или не поймут – страх, лишат добра, любви, надежды – страх… Унизительный, стыдный. Ты за меня, я за тебя цепляемся – как слепые, друг за друга. Слепые, пока цепляемся, но цепляемся. Страх без конца, начала, невозможно понять, жить…

Вера. Жили же…

Порогин. Лгали. Без мук совести, не страдая. Даже не задумываясь, что лжем. Привычно, без цели. А главное – для чего? И зачем? Смысл?.. Если это жизнь… если ты это называешь жизнью…

Вера. Все жизнь, Митя.

Порогин. Да-да-да, да, слышал…

Вера. И все хорошо, что жизнь.

Порогин. Нет… нет… не хочу…

Вера. Сидела тут без тебя и думала: наемся снотворного, глаза закрою… (Открывает глаза, печально глядит на мужа.) А потом?..

Порогин. Тебя смерть пугает, а мне жить противно во лжи.

Вера. А дальше-то что, Митя?..

Порогин. Не желаю о смерти сейчас, и полно, и ни к чему!..

Вера. А о чем нам еще с тобой?

Порогин. Зачем ты мучаешь меня? Разве я знаю? Не хочу, нет ее, нет!.. (Молчат.) Потерпи хотя бы год. Не делай этого… Прошу. Год хотя бы… Ну, прошу. Потерпи.

Вера. А потом? (Он молчит.) Потом разрешаешь? (Он молчит.) Через год, значит, смогу? Митя?..

Порогин. Через год и я смогу.

Вера с трудом залезает на стул, тяжело дышит. Сидит, обмякнув.

Вера. Вчера в магазине… у кассы стоим… девчонка говорит: бабушка… бабушка, говорит… Вы, говорит, уже, можно сказать, одной ногой в могиле… говорит, скажите… вы, говорит, может, знаете: а жить стоит?.. (Он молчит.) Одной жить не хочется… Неинтересно… Меня осталось во мне… под ногтем у тебя помещусь. В голове другого не держу: как Митя спал, как Митя ел, как Митя работал… Да кто позвонит, да как ответить, да куда послать… Как же мне без тебя-то, миленький?..

Молчат.

Порогин. Жалко, собаку уже не завести.

Вера. А?..

Порогин. Сидел на даче, думал: собаку бы завести.

Вера. Песика, Митя? Ты серьезно?..

Порогин. Только уже не завести: старость… Старость – это когда уже собаку не завести.

Вера. Зачем собаку, Митя? А я?..

Порогин. И ты… И без тебя не могу…

Вера (сползает на колени и ползет к нему). Я совсем не могу, Митенька…

Порогин. Приехал, дом холодный… растопил печь. Ужасно захотелось жареной картошки. Картошки не оказалось. Подумал: ну, выпью чаю. Но и заварки не оказалось…

Вера. Я от мышей, Митя… от мышей запрятала… в сундучок…

Порогин. Одиноко вдруг сделалось, тоскливо. Огромная дача, пустая. Знаю, тебя нет, но прислушиваюсь, не твои ли шаги за стеной.

Вера (уже обняла его ноги и прижалась к ним щекой: и хорошо ей, и плачет.) И я ведь не верила ведь, что ты уехал… Думала… Все передумала… Плед на полу в коридоре кинула, залегла… Как женщина из африканского племени, помнишь, рассказывал? Мужчина перешагнет – ему легче. А я… Да согласна я, шагай… (Гладит его.) Если надо, Митенька… Митя…

Порогин (тоже ее поглаживает). Добрая моя… добрая…

Вера. Ты добрый…

Порогин. Хорошего много от тебя, я помню…

Вера. И я помню. Как ногу сломала, как ты не отходил от меня, как сам все… Миленький мой… хочешь, опять Елизаром? Как по паспорту?..

Порогин. Да полно… Вера, ты тоже… После операции меня… Ты тоже…

Вера. Нет, Митя, нет… Елизарушка… Митя, ты ушел – я думала: я, наверно, мало благодарила тебя. Правда, не дергайся, мало, можно было… Но ты не думай, Митя, я благодарна тебе. За жизнь, за внимание… Елизар…

Порогин. При чем тут…

Вера. Нет, Митя, хорошая была жизнь: в Грецию меня брал, в Австралию. Париж хороший город.

Порогин. Это тебе спасибо, что ездила со мной. Один бы я вряд ли…

Вера. И везде нас так хорошо принимали, везде я тобой гордилась. Нынче, вот недавно, только что вспомнила, в Дании ты доклад делал, а я сидела в последнем ряду, глядела на тебя и думала: неужели же такой умный и красивый человек – мой муж?.. Мить, Мить, а правда, как же так получилось, что я, такая дура, и ты… ты, Митя, такой… Правда же, Митя, глядела со стороны как бы на себя, на тебя и не верила…

Порогин. Я долго не мог поверить, что ты моя жена.

Вера. Ну, Митенька, я…

Порогин. Ты была красивой.

Вера. Да глупой…

Порогин. Очень. Я гордился, что у меня такая красивая жена, и мучился… что недостоин.

Вера. Ты недостоин? Да ты, Митя, достоин, чтобы таких, как я, вокруг тебя миллион…

Порогин. Очень мучился…

Вера. А ты и был, Митя, ничего, а с годами… (С нежностью поглаживает его.) Лоб от волос освободился, и лучше. И в глазах выражение появилось… И вообще, сам весь интереснее сделался… (Гладит.) Ты мой красивый, ты умный, ты справедливый…

Порогин вдруг отстраняется, странно глядит на жену.

Что, Митя?.. А?..

Порогин. Ты любила меня? Хоть когда-нибудь?

Вера. Да, Господи, Митя…

Порогин. Ты никогда не говорила. Подожди. Хоть когда-нибудь? Любила? Ну, скажи, любила?

Вера. А разве же нет, Митя?

Порогин. Я бы вспомнил. Я вспоминал…

Вера. Вот честное слово, Митя… Вот Бог видит… Ох, Митя, ты же меня знаешь, из меня говорунья. Но я же думала… ведь, наверно, думала же, что люблю?

Он молчит, низко опустив голову.

А неужели ж не любила?.. У тебя-то в мыслях – что?.. Не любила?..

(Он молчит.) Ну, Господи, Митя… (Опускается на ковер, задумывается.) Ну, жила же я с тобой… Любила, значит…

Порогин (задумчиво). Не знаю…

Вера. Что ты сказал? Говори громче, Митя, что-то я разволновалась… что-то не слышу… (Он молчит.) А, Митя?..

Порогин (поднимается, задумчиво на нее смотрит). Мы все испортили. Все испортили…

Вера. Что ты говоришь?..

Порогин. Не надо было нам вместе. После войны, как вернулся, как встретились, тогда нам и надо было… И не было бы лжи. И тоски этой, и отвращения – к жизни, к себе… (Тяжело ступая, направляется к выходу.)

Вера. Куда, Митя?

Он уходит – словно не слышит.

Митя, стой!

Останавливается; стоит понуро, не оборачивается.

Митя… убей меня… если я понимаю, о чем ты говоришь… Все забыл. Ты с войны, только вспомни, едва вернулся – у тебя в легких нашли этот… Господи… Врачи говорят, в Среднюю Азию, в Крым, куда-нибудь поезжайте. Я же тебя силком буквально, чуть не на себе в Джамбай увезла. Козу держала, свиней, птиц, чтобы ты мог нормально питаться. Три года. Сама, Митя, сама! Чтоб только внутри у тебя там зарубцевалось. Да ты вспомни, ты вспомни…

Порогин (глухо, не оборачиваясь). Не поймем мы друг друга… никогда не поймем…

Вера.…А получше здоровье стало – домой возвратились… Как бешеный, засел за книжку про Горького. И девять лет жизни…

Порогин.…Да кто же нас запутал так?..

Вера. За Достоевского взялся – еще двенадцать. Толстому – тому вообще…

Порогин. Ну, довольно, довольно…

Вера. Что довольно? А я, Митя? Пока ты там с ними летал и парил – я?.. Как букашка вокруг тебя ползала: кухня – базар – магазин – прачечная, магазин – прачечная – кухня…

Порогин. Да-да-да-да-да-да!.. Ты права, но ты вслушайся, Вера, и я о том же: вся наша жизнь держится на двух шнурках – что ты для меня сделала, чего я не сделал для тебя. А еще, Вера? А еще что бывает? Ведь бывает же?!

Вера. Что бывает? Объясни мне, набитой, – чего еще в жизни бывает, кроме жизни?

Порогин. Чувство бывает! Чувство!.. Твое чувство, что с тобою случилось то самое… единственно возможное… и только с тобой… одним… И что было не зря… что не зря… то было не зря… не зря… не зря…

Вера Максимовна тяжело опускается на стул, сидит, поникнув. Порогин тяжело дышит, на жену не смотрит. Тишина.

Вера. В Бога ты не веришь, Митя. А был бы Бог, и ты бы знал, что он есть… (Молчат.) И ребеночек наш оттого, может, и не прижился на белом…

Порогин. Вера…

Вера. В Бога не веруем, Митя. А то бы он спас Илюшечку… сыночка моего… единственного сыночка… Илюшечку моего…

Порогин. Я тебя прошу.

Вера. Спас бы, а, Митя? Спас бы? а? а?.. Если бы мы, если бы мы? С тобой мы, а?.. Нет?..

Порогин. Ну, не надо об этом, прошу я, прошу…

Вера. Бог проклял нас, Митя.

Порогин. Я прошу тебя!

Вера. Проклял!.. Старые, больные одинокие, никому и друг другу… и даже друг другу, оказывается, и друг другу, друг другу, Митя… (И плачет, захлебывается, тянется за стаканом, опрокидывает, проливает воду на скатерть.)

Он уходит. Она плачет, плачет… вдруг, замечает – его нет. И рукой тянется следом за ним, словно пытаясь ухватиться за что-то… За что? И бормочет, повторяет: «Митя… Митя…» И находит-таки в себе силы встать, нетвердо, цепляясь за спинки стульев, кресел направляется к выходу – навстречу ей муж с водой.

Митя… (Цепляется за него.)

Порогин. Тарантул ты, Вера!

Вера. Не бросай меня, миленький…

Порогин. В самое сердце, ведь знаешь!..

Вера. Не бросай меня, Господи, пожалей меня, Митя?..

Порогин. Нет его, нет!.. Мы с тобой, старые, больные, одинокие – есть, а Его – нет!.. Как нет нашего сына, и нашей любви, и нежности, и жалости нашей – ничего!.. И никто не виновен в том – мы, только мы!.. Ты меня слышишь? Это мы не уберегли нашего сына! Это мы преступали и лгали – мы, а не Бог! Мы, а не Бог!..

С грохотом со стены на пол обрушиваются старинные часы – то ли от крика, а возможно, от какого-нибудь иного сотрясения в почве или в атмосфере. Оба, впрочем, молчат. Наконец она его отпускает и отворачивается. Слабо махнув рукой, бредет к столу.

Вера. Уходи… Бог с тобой… Нету сил… (Поморщившись, то ли от боли, то ли от тяжести, отчаяния, опускается на стул.) Мне уже все равно… как-нибудь… уходи…

Порогин (внимательно на нее смотрит). Хотела воды. (Задумчиво разглядывает воду.) Трубы старые… Видно, уже не выдерживают… Ржавой стала вода… (Направляется к столу, ставит стакан, стоит, наконец садится.) Странный сон… Всю прошлую ночь… с отчаянием и надеждой пытался тебе объяснить, почему мне трудно так жить, как живу; почему неинтересно и стыдно; и отчего дальше так продолжаться не может. О твоем предательстве я еще не знал.

Она поднимает глаза, внимательно на него смотрит.

Ты меня слушала… Кажется, даже не обрывала. И казалось мне, что понимаешь. Лицо у тебя было… почти таким же, какое оно сейчас: заплаканным, обреченным… и недоступным для понимания. (Молчат.) Дослушав, ты встала и ушла в другую комнату. Возвратилась с огромным револьвером в руках. Каких-то размеров… немыслимых… Наверно, с винтовку. Но по виду – револьвер. Спокойно сказала: не можешь – не живи.

Вера. Ох, Митя, уходи, сил нету, правда…

Порогин. Я помню, Вера, меня поразило не то, что ты мне так легко предлагаешь застрелиться. То поразило потом, когда уже проснулся. А тогда, во сне, помню, я у тебя спросил, где ты его взяла.

Вера. У тебя жалость есть, Митя? Хоть на каплю?..

Порогин.…Ты ответила: от матери достался. В наследство. А той – от ее матери, твоей бабки. А бабке – от еще предыдущей. И что все их мужья кончали с собой из этой дубины. Без промаха.

Вера. Ну, я же отпустила тебя, ну? Уходи. Не держу. Правда.

Порогин.…Странный… странный сон… Все гадаю… (Она молчит.) Однажды, давно… был свидетелем, слышал… женщина крикнула вслед мужчине: «Лучше бы ты умер, мерзавец». (Внимательно на нее смотрит.) Для тебя, верно, тоже было бы легче, если бы я умер сейчас, тут, возле тебя, а не ушел бы прочь и где-то еще жил…

Вера. Бога побойся, Митя, что говоришь?..

Порогин. А что? Если люди кричат – значит, это есть?.. Значит, можно и думать об этом, и говорить?.. Чему ты, собственно, так удивилась?.. Ведь все бы так просто…

Вера. Я тебя умоляю: живи. Ты живи, пожалуйста, обо мне не думай, живи. Живи, Митя. Где хочешь. Ты живи…

Он внимательно за нею наблюдает. Она то поднимает полные слез глаза, то потупит… Наконец он встает, твердым шагом направляется к аквариуму, кормит золотых рыбок…

Порогин. Кстати, давай решим: хорошо бы нам освободиться… Хорошо бы раздать, что у нас есть.

Вера. Чего раздать?..

Порогин. Ну, книги, вещи… мебель… (Поворачивается к ней.) Дачу, квартиру.

Вера. А?.. (Встает, будто поднятая неведомой силой, да так и застывает.)

Порогин. Отдадим, говорю.

Вера. Кому?..

Порогин. Детям.

Вера. Каким детям?..

Порогин. Я решил в детский дом… В наш, Красносельский. Что с тобой?.. Где мы выросли. Это хорошо. Да и… сама говорила: недолго нам. Да и недолго… Так зачем нам? Лучше отдать. Самим, сейчас.

Вера. А, так ты решил?

Порогин. Да. Решил. Вот с тобой решил как раз… Все эти книги, картины, посуду, мебель… еще куда попадут, кому достанутся… Хорошо бы нам самим. Пока в силах. Вера…

Вера. А… А… А… А нам куда?..

Порогин. Мне ничего не надо. Может быть, в дом для стариков попрошусь. Говорят, их много понастроили. И говорят, там вполне… можно. Кормят, тепло. Буду писать. Может, еще успею.

Вера. А-а… А… А…

Порогин. Так разумно. Ни на что другое у меня времени не остается.

Вера. Это, Митя, тебя… кто так научил? Толстой?

Порогин. Зачем, Вера? Прошу…

Вера. Погоди – он? Я верно сказала: он?

Порогин. Ну что он тебе, не понимаю?!

Вера. Мне – ничего!.. Тебе!.. Тебе!.. У тебя своя голова на плечах имеется?!

Порогин. Вера…

Вера. Тебе семьдесят восемь лет! Хоть немного своим умом жить можно?

Порогин. Вера, это в моем уме! Отдать, когда ты для этого созрел, – нормальный человеческий ход!

Вера. Нормальный? Добытое потом и кровью, всей жизнью – нормальный?

Порогин. Но с собой же туда не заберешь?

Вера. Не касается!.. Что мое – то мое, не касается!.. Пока я живая!.. А ты не лезь!.. Не лезь!.. (Оседает, рукой – за сердце.) О Господи… Господи… за что мне все это?..

Он задумчиво на нее смотрит. Медленно приближается; стоит; садится.

Порогин. Конечно… можно и так: умрем, после нас кому-то достанется. Да дело не в вещах… Но ты подумай, не горячись, что предлагаю. Предлагаю почувствовать себя свободными. Нам с тобой это должно быть… легко. У Софьи Андреевны был аргумент: дети. Нам же с тобой… нам с тобой сейчас нужно… Время пришло, Вера, пойми, освобождаться – от пустого, ненужного. Я понял, поверь: все, что не в нас, – только в тягость. (Она молчит.) Меня здесь не будет. Одна в этих залах… Ну к чему тебе квартира – сто два квадратных метра?

Вера. Иностранные делегации принимать буду.

Порогин. Ну, будет нам истязать друг друга. Для себя я решил и только хочу… чтобы услышала. Поняла. И сама чтобы не томилась, и меня не пытала. Вера, я здесь и с тобой жить больше не буду. Не буду. Понимаешь? Не буду.

Вера. Я не глухая, Митя. (Поднимает глаза и спокойно вдруг, ясно на него смотрит.) Ты же скоро помрешь. Тогда они ко мне и придут. А я им все покажу. (Он молчит.) Скоро ведь, Митя? У тебя же пример. Ты – как он: он ушел – помер, и ты от него – все сделаешь – не отстанешь.

Порогин. Вера…

Вера. Только, Митя, он помер – весь мир узнал и заплакал, а ты помрешь – я одна…

Порогин. Как можешь, Вера? Горе, несчастье наше…

Вера. Я могу? Это он может!.. Это ему все дозволено!.. Жену, детей, дом – предал!

Порогин. А себя?

Вера. Но за то и получил!.. За то и получил!..

Порогин. А себя предавать изо дня в день? Себя – как?..

Вера. Сколько крови высосал, сколько крови…

Порогин. Ты ничего не поняла, ничего не поняла…

Вера. Выкинь эти глупости из головы! Пока не поздно – выкинь!..

Порогин. Глухая, упрямая, суетная…

Вера. Доживай, Митя! По-доброму советую – доживай!

Порогин. Но ты же ничего не поняла! Он же ушел, потому что все понял! Что не надо цепляться!.. Что вся наша жизнь – стыд!.. Стыд, стыд!.. И что лучше умереть, чем так жить!.. (Медленно вдруг оседает на пол.) Понял, что лучше умереть…

Вера. Митя…

Порогин. Что стыдно…

Вера. Митенька…

Порогин. Стыдно… (Видимо, силы его оставляют.)

Часть третья

Порогин в глубоком кресле. Пледом укутан – как спеленут. Глаза широко открыты, взгляд неподвижен. Светится аквариум. За окнами брезжит рассвет. Появляется Вера Максимовна с подносом в руках.

Вера. Слава Богу, Митя… врачей отправила, еду тебе сделала, будем жить. (Ставит поднос на стол.) Тут тебе для поднятия сил, доктор сказал, яичко не сильно крутое хорошо. Ай, я молодец, и как это, сама не пойму, сообразила вчера, на рынок побежала и свежих выторговала… (Оглядывается.) Свежие… сам Бог, как говорится, послал… Митя… А?.. (Пугается, приближается, вглядывается.) Митя… (Наклоняется, вслушивается.) Митя… Господи… Напугал… Господи, показалось… (Отступает.) Уже всего боюсь, Господи… То вздрагиваю, то мерещится… (Подносит ему чашку на блюдце.) Пока горячий, Митя, пей… любимый твой заварила, английский… Помнишь, в Лондоне покупали?.. На улице, как же ее… вот память дырявая. Булыжник восемьсот лет не меняли, а он все лежит. Узенькая такая улочка, руки расставить некуда. Ты еще смеялся, показывал англичанам, какой ты широкий русский, и ходил по ней боком. Отвори, Митя, губы, а то мимо пролью… Митя… А?.. (Опять подносит чашку.) Ну Митя… ну мимо же… (Достает платок, промокает ему подбородок.) Верно ведь, как на Украине говорят: старэ – как малэ… Слюнявчик на тебя, что ли?.. (Оставляет чашку, берется за яйцо.) А яичко, Митя, яичко… прямо такое розовое, прямо свежее-свежее, прямо как будто для тебя нарочно и несли. (Подносит ложечку к его губам.) От яичка-то, Митя, не отказывайся. Вкусное же. Мне глядеть на него – и то вкусно, слюнки так и текут… Митенька… Митя, родной… (Удается-таки вкормить в него ложечку.) Ой, хорошо, ой, умница мой… А доктор-то… Ну, давай, Митя, давай… Я говорю, Митя, доктор приезжал такой молодой, а такой уже толковый. Мигом, разом, скорехонько давление тебе сбил – я прямо… Мить, а желточек? Ты желточек такой когда-нибудь видел? Я не видела. Чтобы цвета такого… Одуванчик прямо. Давай, милый, давай… Поясницу мне ломит, Митя, долго я так с тобой не простою… Ой, спасибо тебе, спасибо… Вкусно?.. Да, так вот, а я у него, Митя, спрашиваю: а почему это вы, спрашиваю, такой с виду толковый, а на этой, на помощи… на «скорой» работаете?.. Митя, вкушай… Открывай, милый…Ну, пошире… Ну, так… А он, Митя, доктор-то, смеется и говорит… Говорит: а я, мамаша, медленно жить не умею… Что, Митя?.. (Тревожно глядит на старика.) Мне, говорит, надо куда-то мчаться, кого-то спасать… (С трудом распрямляется.) Спать хочешь?.. А может, Митя, в самом деле поспишь? А то мы с тобой, как молодые, ночи напролет…

Он недвижим. Глаза широко открыты, по лицу текут слезы.

(Платком касается его лица.) Молодые мы… молодые… только ноги не ходят… А душа болит… (Направляется к окну, задергивает шторы, оглядывается.) Как, Мить, получше?.. (Подсыпает корму для золотых рыбок в аквариум.) Вот кому хорошо, вот у кого аппетит… Слава тебе, Господи, все сыты, довольны… (Переносит маленький стульчик, усаживается возле мужа, прижимается к укутанным ногам, баюкает.) Баю-баюшки-баю, Мите песенку спою: Митю моего люблю, ни за что не погублю… Баю-башки-баю, одного его люблю… (Берет вдруг в ладони безжизненно повисшую руку и целует, целует.)

Порогин. Не надо.

Вера. А, Митя?..

Порогин. Отпусти.

Вера. Митенька… Митя… (Плачет, целует; плачет, целует.) Митя… Митя…

Он молчит. И она постепенно стихает.

Порогин. Прости. Все не кончаются твои хлопоты со мной.

Вера. Митя, да полно, хлопоты… Ничего не желаешь, не просишь… Я бы с радостью, Митя, тебе ж ничего же не нужно.

Порогин. Старость.

Вера. А?.. Митя… Митя, ничего… И старые живут, Митя… Особенно на Кавказе, говорят. Говорят, конца не знают. Ну, если только под машину или под поезд… Митенька, главное, доктор сказал, в голову брать поменьше. И не волноваться… и не дергаться, Митя, и думать о том, что для жизни полезно.

Порогин. Для жизни мне сейчас полезна смерть.

Вера. Нет, Митя, нет… не думай, все будет хорошо, вот увидишь, я загадала, и поверила, и ты… Что сделать, милый, чтобы поверил? А? А?.. Митя, покой нужен. И тебе, и мне, и… всем. Все говорят, все хотят, мечтают, чтобы… покой был, покой… Хоть раз в жизни… (молчат.) Господи, Митя, а покой… он бывает?..

Порогин. В Польше, в сорок четвертом…

Вера. А, Митя?.. (Он молчит.) Что, Митенька?.. Сказал, там стряслось, в Польше-то?.. (Он молчит.) Что там у них стряслось, а?.. Я поляков люблю. Все говорят – польки красотки, за ними прямо охотятся, даже из Африки приезжают… А по мне, Митя, вот поверь мне, моему женскому вкусу: поляки, мужчины… Одного пана Ежи вспомни… (Он молчит.) Ах, какой Ежи был пан… Водку с ним пили, ты еще говорил: пан Ёжик – а он смеялся, икал, а я говорила: пан Ежинька – а он целовал мне ручку…

Порогин. Мы отлеживались на кладбище.

Вера. А, Митя? Что?..

Порогин. Нам было не вырваться, но и нас было не взять: мы отчаянно отстреливались.

Вера. Митя, о чем ты?..

Порогин. Я прятался за надгробной плитой, на которой было начертано: «Здесь покоится рожденный – чтобы умереть».

Вера. Умереть?.. (Задирает голову, пытается заглянуть ему в глаза.) Как-как ты сказал: умереть?.. Чтобы умереть, Митя?.. Рожденный?.. (Он молчит.) А мы с тобой, Митя… разве же мы с тобой… чтобы умереть?.. Вон сколько прожили…

Порогин.…Странный, мучительный переход из небытия в небытие… Как понять? Смысл?..

Вера. А я не знаю, Митя… Честно – я не согласна. Я считаю: живи, пока живется, и радуйся, что живешь. И не думай. А то, Митя, и жить тяжело, а еще все время думать о таком об этом…

Порогин. Я пытался забыть о смерти.

Вера. И правильно, Митя, делал, правильно.

Порогин. Особенно после войны. Где ее было столько…

Вера. Господи, Митя, эта война, будь она проклята… Будь они прокляты, все эти войны…

Порогин. Свою смерть представлял…

Вера. Митя, прошу…

Порогин.…Я представлял так: придет мое время – и это случится. И нормально. И ничего сверхъестественного. И, значит, можно не думать. (Молчат.) Вот оно пришло, мое время, а я не готов.

Вера. Митенька, Митя… столько на свете приятного… столько всего… Я тебя все прошу, чтобы было приятно, – ты меня мраком томишь… Успеем, Митя, не торопись. Чего еще там будет? Тут хоть живешь – так все знаешь. Кое-чего понимаешь… И временами красиво и даже приятно бывает… Ну по-всякому, конечно, и даже обидно, но потом… глядишь… и опять хорошо. И когда хорошо, про себя думаешь: вот жизнь… И руками тогда не развести – так, Митя, все это удивительно… (Жмется к его ногам и шепчет.) Вот только без тебя я жить не согласна. И все пускай будет, и будет хорошо, но, Митя… с тобой, Митя… с тобой…

Он молчит. А она все бормочет.

С тобой, Митя… Я хочу жить с тобой… Да, Митя… Митя мой… Митенька…

Тишина.

Порогин. Я обыкновенный человек. Я всегда работал. И я всегда любил свою работу. Старался не суетиться и жить по совести. Я почти не имею друзей. Или – сказать так: людей, мне остро необходимых. Но я никогда и никого не предавал. Это точно. Я всю жизнь был верен одной-единственной женщине – моей жене. Я люблю мою родину. С народом делил беду – какая была. А теперь я умираю. И не в силах понять: что же такое мучит меня?..

Тишина.

Стыд… Когда-то я понял, что я не люблю. Но я не ушел. Я остался и лгал еще сорок лет. Себе, людям, тебе… Мне стыдно. Мне стыдно, что я написал двадцать книг. Я ни в чем – почти – не уверен определенно: Что такое любовь? Что творчество? Что наши стремления? Что наша жизнь?..

Вера… ты ругала меня, когда я оставил кафедру, учеников… Но ты пойми: я пришел в мир с вопросами – все мои вопросы при мне. Чему же мне учить?..

Вера… словам научились все, и словам же никто не верит. И слова не имеют смысла до тех пор, пока…

Вера… Толстой ушел, когда понял, что все написал. Дальше ему писать… наверное, было о чем, но было уже невозможно. Это был не уход – восхождение. Мне кажется, иногда я вижу на небе его следы.

Вера… меня мучит мысль… если я не совершу поступок… ни для кого, для самого же себя… все мои прекрасные слова, намерения, с которыми я пришел в мир, судьба… рассыплются в прах еще при мне… При мне… Надо уходить… (Слабо пытается встать.) Я должен уйти…

Она с застывшей улыбкой на лице мертвой хваткой держит его за ноги. Он же силится вырваться, дергается, распаляется и кричит.

Должен уйти, отпусти… Пожалуйста, отпусти… Ну, отпусти же меня, ну, надо!.. Ну, прошу, ну, прошу, отпусти! (Выдирается, торопится к окну, раздергивает шторы – тут же зажмуривается, отворачивается, прикрывается.)

Свет в аквариуме блекнет… Порогин вдруг замечает умершую. Долго стоит, кажется, не понимает, что произошло… Наконец, медленно приближается, опускается на колени, удивленно повторяет ее имя.

Вера… Вера… Вера…