Текст книги "Мутный пассажир (сборник)"

Наступила тишина, я смотрел в мигающий полоток, вспоминал смешные моменты вечера и улыбался. Затем сам повернулся к стенке, посмотрел на надпись «вожатые – пидорасы», закрыл глаза и стал её мысленно обводить, вяло постукивая пальцем по матрасу – сначала вертикальные линии, затем горизонтальные, и наоборот. Очень скоро я уснул.

фейд аут

2012 год

Будто трахнутый судьбой
^{(cover up)}

– Не лезь в мою личную жизнь, блядь! – кричала тупая истеричная пизда, еле ворочая языком от алкоголя. – Не лезь в мою личную жизнь, блядь! – прокричала она снова. В этот раз получилось ещё громче и чётче.

Я не очень понял, что это было, да мне и не хотелось это понимать. Всё, что мне хотелось, – расстрелять по-бырику пьяную соседку со всей её семьёй и обратно углубиться в свой сон.

Ноль

Я ненавижу вставать рано. И ещё больше ненавижу не высыпаться. Сегодня было два в одном.

«Почти как Нетте, – подумал я, – пароход и хуй».

Смирившись со своим раздражённым состоянием, я пошёл завтракать под радиопозитив, который издавал приёмник, находившийся на кухне.

Жизнерадостный ведущий желал всем доброго утра, искромётно шутил и уверял меня, что за окном сегодня заебись. Я недоверчиво повернул голову на проём в стене и взглянул на серое небо за стеклом, зацепил взглядом термометр, который показывал всего лишь десять градусов тепла, и убедился, что ведущий пиздит.

– Гондон! – обозвал я его про себя, решив не давать ему поблажек, прекрасно зная, что город у него за окном расположен в полутора тысячах километрах от того, что умирало за окном у меня.

Я молча ел, смотря в тарелке мультик про гречу и сосису, и пытался вспомнить, что было ночью. Мерзкая соседка из квартиры надо мной в очередной раз нажралась в какаду и орала на весь дом так, что я проснулся. Как всегда, работала по отработанной схеме: вечеринка с громкой музыкой допоздна, потом ругань с ёбарем и битьё посуды.

Совсем недавно меня разбудил посреди ночи другой её крик. Она кричала, что сейчас спрыгнет. Я жил на седьмом этаже, она – на восьмом. Не могу сказать, что со мной случилось, но, проснувшись от крика «Не подходи ко мне! Я сейчас спрыгну!» – я, находясь, наверное, в ещё более невменяемом состоянии, чем она, вскочил с дивана и прилип к окну, как зомбак, устремив свой взгляд наверх, надеясь увидеть летающую пьяницу. Простояв так несколько минут, я в очередной раз осознал, что чудес не бывает, потому что сверху никто не выпал и не показал мне фигуры высшего пилотажа на фоне ночного неба.

А если к этому случаю приплюсовать сегодняшний пиздёж радиодиджея, можно смело сделать вывод, что я лошок, которого очень легко наебать.

Мультик в тарелке почти закончился. Он был с грустным концом, в финале главных героев съели.

Я доел, умылся, оделся и вышел из квартиры. Можно поменять: я доелся, умылся, одел и вышел из квартиры.

На улице творился кровавый форшмак. Посмотрев на своё отражение в нескольких лужах возле подъезда, я вспомнил слова весёлого радиоведущего о том, что погода сегодня шепчет, и решил, что ему надо бы прислать на пейджер мессагу, что ни хуя подобного, погода сегодня пиздит, как диджей Троцкий и как косой, который морковку просит. Или пизду-моркову, хуй знает, чем диджей Троцкий питается.

Смеркалось. Хотя было утро, но, оглядев раздолбанный двор, кишащий зеками, наркоманами и колдырями, вонючую помойку и парашу, я вынужден был признать, что это место всё-таки смеркалось. Смеркалось, смеркалось и высмеркалось.

Я принялся перепрыгивать через лужи, стараясь не намочить кеды и не испачкать джинсы. Недалеко от меня послышался детский смех. Я сразу же убедил себя в том, что смеются надо мной, а именно над тем, как я перепрыгиваю лужи. Я попытался посмотреть на прыгающего себя со стороны. Представил. Да, казалось, я выгляжу как в жопу раненный джигит, который далеко не убежит.

Недавно я возвращался из парикмахерской, во дворе играли дети. Я шмыгал носом и спешил домой. Отчего-то мне захотелось высморкаться на улице, чтоб не заниматься этой ерундой дома. Я, проходя мимо детишек, шмальнул через правую ноздрю и… облажался. Сопля, говоря литературным языком, предательски вылетела всего лишь наполовину, остановилась и плавно покачивалась, будто производила рекогносцировку. Я смахнул её и услышал задорный детский ржач. Конечно, я сразу решил, что смеются надо мной. Уже через секунду мои комплексы сказали мне, что дети мне даже обидное прозвище придумали – Сопля. Надо было или сморкаться раньше, или сморкаться дома. Или копить.

Как знать, может, сейчас смеются эти же пиздюки. Других-то во дворе нет. Мне кажется, я уже даже слышу детские возгласы: «Ха-ха, смотрите, Сопля прыгает, как кукарямба. Давайте кинем в него козявку, пусть съест!»

Наконец-то я вышел на тротуар, где луж почти не было, и ускорил шаг, чтоб как можно быстрее скрыться от чьих-то взглядов, которые, несомненно, были, если верить моим комплексам.

Я шёл в больницу на уколы. Именно из-за них я так рано встал. Я просил, чтобы меня записали на попозже, но – и здесь нет ничего удивительного – меня никто не услышал.

Уколы – формальность, я это прекрасно понимал. Меня поместили на две недели в дневной стационар, типа на обследование.

Совсем скоро мне нужно будет топать в военкомат, и я, чтоб у меня было подтверждение о том, что у меня не всё в порядке со здоровьем, согласился на это унижение. Для меня любое появление на людях – унижение.

Я не хочу в армию. По правде сказать, я и не годен, но на слово в военкомате не верят даже таким честным и светлым людям, как я. Им нужно доказательство, что ты постоянно жалуешься врачам на свой недуг и каждые полгода широёбишься по больницам, как охуевший от жизни старче, проходя лечение.

И только если записи в медицинской карте им покажутся весомыми, они признают призывника негодным, негодника – призывным и дадут военник.

Минус один

Вообще-то, и это известно всем, призывника могут признать негодным, не только если он, как я, всё детство провёл в больницах. Можно бабла отгрузить военкому. Наверняка тот, продемонстрировав советскую выправку и командирский голос, даже скажет: «Нужно бабла отгрузить военкому!» – если вы придёте к нему за советом и спросите, что нужно сделать, чтоб сыночка в армию не забрали. Ну или, если военком бывший шпион или коррупционер со стажем, он ответит одним словом, мастерски завуалировав его в чих: «Апчвзятка!»

Я не уверен, что это делается именно так, но можно предположить: приходите в военкомат, ищете самого усатого мужика (усы прилагаются вместе с погонами высшего офицерского чина), показываете ему свои характеристики, говорите, что они, если он пойдёт вам навстречу, могут стать его характеристиками, и нормалды.

Если характеристик хватит, можно даже попросить, чтобы личное дело вашего сынишки сожгли, съели или подтёрлись – насколько фантазия разыграется. Ну а затем военком прямо из ящика стола достанет военник, подготовленный как раз для таких случаев, для которых существуют приёмные дни, поставит в билете печать и, пробурчав патриотично что-нибудь вроде: «Родина не забудет ваших подвигов, товарищ генерал-хер-майор», вручит его вам, а потом шёпотом добавит: «Не забудьте вклеить фото сына».

А можно замутить всё дёшево и сердито – отгрузить немного денег врачу (например, невропатологу) в больничке, чтобы поставил диагноз, который не мешает жить, но и в армейку с таким не берут. Соответственно, который нельзя подтвердить/опровергнуть при обычном осмотре. И тогда другому невропатологу, сидящему в медицинской комиссии военкомата, придётся поверить записям своего коллеги и, возможно, нехотя, но согласиться с ним.

Но если он уверенно заявит, что это липа, я сейчас выпишу своё направление к другому врачу и отправлю тебя на дообследование, думаю, это можно расценить как: «Ага, Михайловне отвалил за липовый диагноз, а у меня, между прочим, тоже дети кефир любят и в луна-парке повеселиться».

Когда я учился в техникуме, у меня были проблемы с физикой и электротехникой, и старший товарищ, который учился здесь же несколько лет назад, научил меня сдавать экзамены по этим дисциплинам бартером. Он как-то сказал: «Ничего не предлагай лично преподу: бабки, барахло и всякую хуйню. Смотри по ситуации, если это электротехника, предложи преподу что-нибудь для лаборатории. Просто поинтересуйся аккуратно – может, что-нибудь надо? Конкретно электротехник мужик нормальный, он в залупу не полезет. А им всегда что-нибудь надо в лабораторию, это факт».

Мне кажется, локальные взятки так и даются – не лично куча бабла кому-то, а что-то во благо, какой-то небольшой бонус: подарок детям, ремонт машины, неборзый новый комп, который всё равно будет лучше старого. В общем, всё, что будет примерно равно вашей просьбе. В конце концов, написать несколько строчек в заключении – это же не завалить местного авторитета.

А если бы мой папа был крутым хуем (дети которых, как известно, от армии освобождены), я бы с удовольствием напросился на прохождение медицинской комиссии и заебал бы там всех.

Я бы каждому врачу на вопрос «Что болит?» однозначно отвечал: «Душа болит!» Психиатру я бы настоятельно предложил построить штабик у него в кабинете и немедленно поиграть в капитанов. У чувака, который проверяет слух, заорал бы во всю глотку: «Что? Я вас не слышу! Говорите громче, у меня в ухе дилдо! Что? Сам ты пидорас!!» А к хирургу, исходя из того, что он пялится на венозные хуи призывников, я бы зашёл со словами: «Добрый член!» Хотя, конечно, такое приветствие больше подойдёт урологу, но если представить, что «хирург» пишется через «е», ему тоже сканает.

Только стал бы я заниматься этим, будь мой папа крутым хуем? У меня были бы дела поважней – погонять на пиздатенькой иномарочке, потусить в клубе с пиздатенькими тёлочками, повыёбываться перед нищебродами. Одним словом, у мажоров очень плотный график.

Вообще, для меня армия – вопрос сложный. Я её боялся с детства и никогда не верил тем, кто говорил, что ему насрать – пойдёт он служить или не пойдёт. То есть в случае, если его признают годным, косить не будет. Типа два года неизвестно где – это неебическая школа жизни, в которой из тебя сделают настоящего мужика, и прочее патриотическое говно для долбоёбов.

Мозги же пудрятся лучше всего в детстве. Именно тогда надо сеять семя патриотизма и засерать мозг предательством и подвигами, чтоб все думали, что закрыть грудью амбразуру – это не ёбаный гололёд, а геройство, а если ты обосрался в строю, ты сыкло. И в результате постоянных агитаций в школьных учебниках по русскому языку и литературе, а также на уроках ОБЖ общество получает липовых патриотов, которым внушили, что смрад отечества нам сладок и приятен.

Это психология. Помимо детского возраста, мозги у женского пола пудрятся лучше, чем у мужского. Вернее, это факт. А вот сейчас психология: поэтому мелкой тёлке проще вдолбить в бестолковку, что её будущий муж обязательно должен быть настоящим мужиком, отслужившим в армии, чем молодому пацану, что он должен быть настоящим мужиком, отдавшим долг родине. И тёлка потом уже сама будет без подсказок подсерать и унижать любого чувачка, кто скажет, что не хочет служить, потому что она, судя по оценкам, хорошо училась в школе, а там всю правду о настоящих мальчиках рассказали.

Каким-то мокрощелкам, наверное, ещё прикольно в пятнадцать лет с дембелем погулять, но это тоже всё результат школьной мозгоебли и отвратительных современных патриотических фильмов о войне, в которых деревенские клуши обещают ждать своего возлюбленного вечно.

Проходит время, все взрослеют, женятся, выходят замуж, делают пиздюков, тонут в быте, толстеют, спиваются и всё острее типа переживают любую хуйню, которая их, казалось бы, не касается. Можно поменять: которая их, касалось бы, не казается.

И те самые мокрощелки, которые высмеивали любого парня, который ссал идти в армию или просто не хотел тратить на неё время, уже воспитывают сыновей и охуевают от армейского беспредела, о котором говорят по телевизору, радио и пишут в газетах. Ведь им (тем самым мокрощелкам) нужно знать всё, о чём говорят в новостях, они же хотят быть в курсе всех последних событий.

И молодые мамки начинают готовить сани летом – потихонечку узнают, как бы им с сынишкой обойти армию стороной. А время всё идёт. Предыдущее поколение делает шаг вперёд и уступает место для следующего. А развитие общества всё по-прежнему опаздывает и где-то шляется. И вот уже сыновьям бывших мокрощелок в школе начинают говорить про предательство и геройство, как и нынешним мокрощелкам (одноклассницам их сыновей), перед которыми им (бравым сыновьям) ни в коем случае не хочется облажаться.

А молодые мамки никак не могут отлипнуть от телека и от бабок во дворе, которые вещают почти так же круглосуточно, как телек, и рассказывают друг другу ужасы современной жизни. Молодые мамки всё слушают и впитывают, впитывают, впитывают. А нынешние мокрощелки продолжают всё так же засерать любого, кто не хочет служить в армии, потому что они тоже, как и бывшие мокрощелки, мечтают выходить замуж за настоящих мужчин, закалённых и наученных жизни только там, где из сопливых маменькиных сынков делают настоящих алкашей, курильщиков, идиотов и быдло.

И этот замкнутый круг может разорвать для начала отказ от советского воспитания, о котором стоило бы забыть, ведь Союза уже лет как до хуя нет, и придумать что-нибудь поновее. Но развитие снова подводит общество и усердно продолжает прогуливать, потому что знает, что ему ничего за это не будет, поэтому оно ничего и не боится.

Хотя, стоит признать, моему мозгу (в отличие от меня) повезло, мой внешний вид отпугивал и физруков с обэжэшниками, и тупых тёлок, которые, может, и хотели мне сказать, что я должен быть похожим на мужика, но лучше меня понимали, что мужик не хотел быть похожим на меня.

Пришёл. Наверняка там уже собралась километровая очередь. Я поднялся на нужный этаж – так и оказалось. Я собрал всю свою волю в кулак и спросил:

– Кто последний?

Все сразу же, конечно, повернули головы на мой голос и начали меня разглядывать.

А когда я осмотрел всех, кто здесь находился, невольно обратил внимание на то, что я самый молодой в этой очереди из динозавров и снежных людей, которые, если верить учебникам истории, или вымерли, или занесены в Красную книгу. После чего у меня сложилось ощущение, что, если походить по домам престарелых, окажется, можно ещё и австралопитеков обнаружить.

Минус два

Я почти уверен, что любой человек, когда долго стоит или сидит в очереди, постепенно начинает думать о том, о чём даже на секунду никогда бы не задумался, если бы не стоял или не сидел в этой самой очереди. Не считая меня, конечно. Я-то всегда и везде буду думать о том, о чём остальные вообще никогда не будут думать. Работа у меня такая.

Кто-то тут же находит себе компанию болтунов и вливается в неё. Наверное, в больнице чаще всего разговор начинается с: «А вы не знаете, много человек перед вами?» Или: «А вы не в курсе, сегодня такой-то врач принимает?» Потом это перетекает в обсуждение последних новостей и передач, случаев из жизни и…

– О, а потом я ведь иду! Как быстро прошло время.

Кто-то от скуки греет уши о болтовню тех, кто возле него трещит. А кто-то – я.

Несколько недель назад я стоял в очереди к нейрохирургу и пытался придумать, как мне не протухнуть в этой скучнятине до того, как меня примет доктор. Возле меня на стуле сидел одноногий пенсионер. Он не поворачивал голову налево и направо, а смотрел строго перед собой, немножко прищурившись. Я прозвал его про себя Форрестом, потому что он, смотря перед собой, периодически рассказывал что-то из своей жизни.

Очередь шла вперёд, и возле него постоянно кто-нибудь садился на свободное место. Форрест молчал несколько минут, а потом рассказывал, как потерял ногу.

– Да вы что?! – ахала какая-нибудь тётка, сидевшая рядом.

Потом подходила её очередь, она заходила в кабинет, а на освободившееся место садилась другая женщина. Форрест снова нарушал молчание и рассказывал, как у него умерла жена.

– Боже мой! – хваталась за голову новая слушательница.

А через час простоя в очереди я вдруг понял, что уже слышал историю о том, как пенсионер потерял ногу. Форрест был словно на репите и рассказывал истории одну за другой в одинаковой последовательности.

Я так и не понял, почему он там сидел. Он ни за кем не занимал, никого не ждал. Может, просто отдыхал?

Когда я зашёл к нейрохирургу, врач со мной поздоровался, сразу заглянул в мою карточку, а потом посмотрел на меня и спросил: «Оперировали?..»

– Кто последний? – услышал я знакомый вопрос, оторвался от своих мыслей и ничего не успел ответить.

– Вон тот молодой человек, – сказал кто-то, показав на меня пальцем.

– Вы последний? – обратилась ко мне какая-то бабушка.

– Я, – сказал я и стал думать о том, что мне тоже не помешало бы вклиниться в чей-нибудь разговор, чтобы выглядеть свояком и не выделяться.

Я стал прислушиваться ко всем перешёптываниям и бубнежу, который гулял по помещению. Очень хотелось сесть между двух каких-нибудь пенсионерок и сказать:

– А вы знаете, один человек так сильно боялся умереть во сне, что спал с открытыми глазами.

А потом, не дожидаясь её ответа, резко повернуться к другой и добавить:

– А другой человек так сильно боялся попасть в авиакатастрофу, что летал на метле.

А потом, когда на меня наверняка повернёт голову кто-нибудь ещё, сказать громко всем:

– А третий человек так сильно боялся попасть в автомобильную аварию, что ездил исключительно на хую галопом, представляете!

Нет, это для меня не вариант. Я ещё раз оглядел всех дедок и бабок и стал озвучивать про себя самых ярких и странных:

Бабка_1

«Ты знаешь, откуда у меня эта привычка качаться из стороны в сторону? Это было в шестьдесят девятом, как щас помню. Я тогда пела в ансамбле „Какашечка“. Лучше всех пела. И наш худрук ко мне как-то раз пристал. Соси, говорит, мою дирижёрскую палочку, спой, говорит, в мой динамический микрофон. Я, конечно, отказалась, крикнула ему: „Вялого тебе на квашню, жопорватый шляпосос!“ – и побежала в милицию писать заявление. А в милиции был главным наш сосед Петрович, который тоже мне как-то предлагал потрогать его табельный пистолет. Пососи, говорит, Катюха, мне именное короткоствольное самозарядное оружие, я с тобой семками поделюсь. Но я ему тоже отказала. И он, значит, прочитал моё заявление, подтёрся им, обозвал меня безграмотной курицей и силком притащил меня обратно к худруку. Они раздели меня, Петрович с худруком, и засунули мне в жопу метроном. С тех пор я и качаюсь одна в темпе шестьдесят девять».

Бабка_2

«Я вяжу, вяжу, вяжу самотык малиновый. Потом внучке покажу, Людочке Мартыновой. Будем вместе с ней играть палкой полосатою и манду мою чесать седую, волосатую. Никому не скажем про наш секретик маленький, тихо пержик смажем и – в мой гаражик старенький. Когда внучка подрастёт, Людочка Мартынова, ей по наследству перейдёт мой самотык малиновый».

Дед_0

«А откуда здесь эта зелёная стенка? Я думал, война закончится и мы будем нормально есть шлёцик. А когда у нас под носом дурак высрал сто как, что же тогда получается? Я считаю, так нельзя, когда сам мудак, ещё и с мудаком говоришь по телефону. Потому что когда на двух концах провода мудаки – это вообще жопа. А какашечки мягкие, сырые – они ведь шальные. Здесь тонкий подход нужен. Понимаешь? Ты, если не знаешь, лучше вообще ничего не говори. А то сидишь тут, и ссы тебе в глаза – всё божья роса».

Бабка_3

«Я читаю газету. Не мешать! Все молчите. И ты тоже, газета, молчи, я тебя почитать пытаюсь, если что. Твою мать! Кто пёрнул? Старые пердуны! Почитать нормально не дадут. Хотя… Кстати, вкусно пёрнул! Ещё можешь? Меня торкнуло. Ну давай, сделай красиво… Красавец! Ну-ка – на, в баночку мне заверни, я ещё дома хочу поторчать. Что творит со мной, чертяка старый, а! Твоя жопа воняет. Это комплимент. Да и что уж там, ты и сам воняешь, как задница, красавчик».

Бабкодед_88 (Женская одежда, но рожа деда. А восемьдесят восемь – чтобы добавить загадочности).

«Спроси меня. Давай. Не бойся, за спрос в жопу не ебут. Давай, ну. Кем был мой папа? Это легко, мой папа – пизда. Моя очередь. Расскажи мне про флаг. Давай, чего ты? Ты только что был смелым, пялился на меня, а про флаг рассказать не можешь. Вот я любого из этой очереди спрошу, мне каждый, блядь, про флаг расскажет. Знаешь, ты напоминаешь мне членососа, который бегает вокруг тех, кто сканворды разгадывает, и ноет: „Ну задайте мне любой вопрос. Ну хоть что-нибудь спросите, я всё знаю“. А когда просишь его рассказать про флаг, он сразу язык в жопу засовывает. Вот ты мне, блядь, напоминаешь такого членососа, который не может рассказать про флаг. Баба!»

Дед_00

«Тёлки, сегодня кутим? У меня новая вставная челюсть. А я никогда вам не говорил, что я секретный агент под прикрытием? Я должен внедриться в банду. Она называется „Пердуны“. Чего? Не верите мне? Саблю показать? Чего ты, Калистратовна? Давай саблю покажу. Смотри какая. Сабля-грабля-спи-бля-на-бля. А хочешь, махну ей? Лизнёшь саблю-то? Ну чего ты, Калистратовна, краснеешь? Саблю, что ли, первый раз увидала? Как у Семёна кортик в руках подержать, так ты первая, а как мою саблю – краснеешь. А ведь я воевал, Калистратовна. Даже Наполеона застал. Веришь? Ну чего ты, старая? Ай, ну тебя, карга! Пойду лучше с лекарствами поиграю. И то веселее будет».

Озвучив нескольких пенсионеров в этой очереди, я вдруг заметил странную табличку. Вернее, табличка была совсем не странной, меня смутило то, где она находилась. Между двумя окнами на стенке шириной около метра на уровне верхней рамы (метра два от пола) была зелёная табличка с надписью «ВЫХОД». Какой добрый весёлый медицинский юмор.

Я как-то ходил к зубному вырывать зуб; когда сел в кресло, спросил: «Процедура долгая?» – «Как сидеть будешь», – сказал врач, разглядывая свои зубные плоскогубцы.

Когда врач предпринимает попытку пошутить, это вызывает рвотный спазм и хочется ему карандаш в глаз воткнуть.

Весной я был у гастроэнтеролога, жаловался на боли в животе, он пощупал мой живот, а потом сказал с задором в голосе и блеском в глазах: «Спорим, через несколько лет окажешься на операционном столе? Сто процентов будут удалять аппендицит». Ну да, я, блядь, поспорить к тебе пришёл, долбоёб.

Вообще, мне кажется, врачи – те ещё быдло и гопники. Когда я ходил на удаление вросшего ногтя на большом пальце левой ноги, хирург мне так выебал мозг, что я был готов сам себе отрезать ноготь вместе с пальцем, лишь бы это говно не слушать. Он начал меня уверять, что операция платная, стоит столько-то, гони бабки или я не буду ничего делать. Потом доебался до пирсинга в ушах, начал пиздеть, что я бездарь, иждивенец, урод и чмо. А потом, когда я наконец-то оказался на медицинской кушетке, я задрал штанину, и он увидел кусочек татуировки на ноге и пиздел ещё минут пять.

И в итоге мало того что я у него пробыл вместо десяти минут полчаса, так он, сука, ещё отрезал мне ноготь хуже всех (это была уже четвёртая подобная операция). Короче, теперь у меня уродский ноготь на пальце благодаря жирному пидору, который любит пиздеть, а не работать.

Уверен, в медицине лажа врачей – не редкость. Я знаю случай, когда врач-практикант ставил клизму совсем маленькой девочке, грудному ребёнку. И промахнулся, вставил не туда. Как можно быть настолько бестолковым?! А вот откуда я знаю эту историю? Да потому что я и есть та самая маленькая девочка! И у меня клизмофобия… Мне страшно…

– Следующий, фамилию называйте! – услышал я голос медсестры.

Следующим был я. Я подошёл к кабинету и сказал:

– Павловский.

– Первый раз? – спросила медсестра, записывая мою фамилию в журнале.

– Да.

– Давайте мне лекарства, – она повернулась ко мне.

Блядь! Мне стало стыдно. Я её узнал. Надеюсь, она меня нет. Я протянул ей пакет с лекарствами и сказал:

– Вколите мне яд, и покончим с этим, сестрамед.

– Жить надоело? – она посмотрела на меня с улыбкой.

– Я слишком долго просидел в очереди, наслушался всякого, теперь и помирать не страшно.

– Я за смену ещё больше «всякого» слушаю, поверьте, – ответила медсестра, давая понять, что её «всякого» знает, плавало и моему «всякому» в прадеды годится.

– А вы заметили, как я вас модно назвал, поменяв слова местами? Вы даже никак не отреагировали. Неужели не понравилось?

– Заметила, очень оригинально. Ягодицу давайте, – она уже была готова меня уколоть и, похоже, она меня не помнила.

– А в пятку нельзя замутить? – уточнил я, нехотя расстёгивая ремень и спуская джинсы.

– Нет, – ответила медсестра и вонзила мне в жопу баян.

– Какое унижение, – сказал я, надевая обратно штаны.

– Ничего страшного. Теперь садитесь на стул и давайте мне вену.

Или она притворяется, что меня не помнит?

– А если я с гердосом приду, тоже бахнете? – я протянул ей левую руку.

– Нет! – ответила девушка, даже не собираясь делать вид, что ей понравилась шутка.

Я понимал, что она в заёбе, ей не до смеха, а я отнимаю у неё время своей болтовнёй, но не пиздануть эту хуйню я тоже не мог. Я же Серёжа.

– Всё? – спросил я, когда второй укол был тоже сделан.

– Да.

– Благодарю за несколько новых дырок, – проворчал я. – У меня как раз без них не получалось стать фонтаном. – Носите на здоровье. Лекарства не забудьте.

Я взял пакет с ампулами, попрощался с ней и вышел из кабинета.

Прошлым летом я со своим другом шатался по ночному городу в надежде познакомиться с тёлками. Мы почти никого так и не встретили, за исключением нескольких прикольных. И конечно, ни с одной так и не познакомились. Одной из тех нескольких прикольных была как раз эта медсестра.

Мы преградили ей путь и начали нести полный бред. Она сразу поняла, что мы два лошпена, которых не стоит бояться, обошла нас и пошла дальше. Мы догнали её и снова преградили ей путь. Потом представились и стали просить её, чтобы она сказала нам своё имя. Ей эта идея не понравилась, она снова нас обошла и продолжила путь домой или куда она там шла.

Я оставил попытки познакомиться с ней и остановился, а мой друг, возмутившись таким поведением девушки, пошёл за ней следом. Он шёл молча в шаге от неё, шёл за ней, шёл и смотрел на неё, шёл, а потом не выдержал, догнал и шлёпнул её по жопе. После этого развернулся и дал ёбу.

Шлепок получился сильным, и эхо разлетелось по пустынной улице и дошло до меня. Я хихикнул, и мне стало стыдно за поступок своего друга и за себя тоже.

Очень хочу верить, что она меня сейчас не узнала и не узнает вообще. Иначе это ёбаный стыд, пиздец и грусть ебаная.

Я вышел из больницы, домой валить желания не было. Я решил немного сменить маршрут и заглянуть в столовую, где работал мой кореш Макс. Я достал телефон и позвонил ему.