Текст книги "Волчья хватка-3"

– Был…

– Да в тюрьме он сидел! Колхозный скот в Армении воровали и в Иран угоняли какими-то горными тропами. А там законы суровые, вот и угодил на двадцать лет. Весь эпос…

– Булыга его выручил?

– Ну, выручил. Он многих выручал, чтоб с горцами жить в мире. Они добро помнят…

– Что у тебя с ногой? – зашёл с другой стороны Ражный.

– Хромаю отчего? – усмехнулась вдова. – А он нагородил, мне Булыга сухожилия подрезал? Чтоб не убежала? Ну, сочинитель!.. На самом деле мы сено косили, вот брат мне косой ногу и подсёк. Я с отрочества хроменькая, думала, замуж не возьмут калеченую. Булыга увидел, как я виноград давлю, и такую взял. Хромота любви не помеха…

Вотчинница хотела ещё что-то рассказать, однако невесты, словно белые привидения, уже шествовали в сарай. Но даже и от услышанного Вячеслав поколебался в доверии к Извеку: в самом деле, его откровения скорее напоминали сказку, чем быль. Пожалуй, кроме одного, в чём он уже почти не сомневался, – Белая Дива существовала и могла летать по воздуху, ибо появлялась внезапно и так же исчезала.

Между тем Лела из рода Матеры ничуть Дивам не уступала во вездесущности и с каждым днём смелела, забывала о девичьих правилах приличия. Она уже откровенно взирала на жениха или, стараясь привлечь к себе внимание, громко смеялась, и, когда вдовы не было, танцевала по колено в забраживающем соке. Нечто среднее между индийскими телодвижениями и восточным танцем живота, при этом превращая подол русского сарафана в скромный платочек на голове. Будто бы для себя и для всеобщей забавы, от хмельного восторга радости жизни. Получалось потешно, девицы искренне смеялись, однако под желанием развеселить скрывалось ещё одно – увлечь жениха откровенной эротикой, ибо отвернуться и не смотреть на это, хотя бы краем глаза, было невозможно. Танцевальные представления продолжались время от времени весь день, тем паче вдова всё чаще уходила то готовить обед, то по каким-то иным, вдруг возникшим делам, позволяя Леле всласть подурачиться.

Однако ещё одно иезуитское старухино испытание проводилось ранним утром и поздним вечером. На вид оно происходило безвинно, по крайней мере, без вычурных полуобнажённых танцев, но Ражный вынужденно оказывался с Лелой один на один. Сёстрам тётка Николая этой важной процедуры не доверяла: до завтрака и после ужина, перед сном, надо было вдвоём пойти с ней в сарай на встряску – так назывался процесс оживления брожения. Из каждой бочки следовало вынуть пробку со шлангом водного затвора, забить настоящую, после чего несколько раз перевернуть с ног на голову, покатать, чтоб взмутить содержимое, затем опять привести в исходное состояние. И замереть на несколько минут, пока Лела, приникнув ухом, слушает голос брожения, а потом осторожно, как духи, нюхает запах, исходящий из водного затвора.

Что она там слышит и чувствует, было непонятно. Ражный сам несколько раз слушал и нюхал, стоял на коленях у бочки и ничего особенного не услышал и не учуял, кроме бульканья водного затвора да некоего лёгкого, ритмичного шума, не исключено, крови в ушах. Потому что в памяти возникала картина танцующей Лелы, красный шипящий сок, голубой свет её глаз, а в реальности она была рядом, доступная и притягательная. Иногда она полушёпотом, одними губами произносила влекущее, заманчивое слово:

– Созрела… И записывала номер. Потом такую бочку следовало аккуратно, на ободке, укатить, или лучше, подняв на руки, снести в холодный винный погреб, где вино уже дображивало окончательно. Нельзя было пропустить некоего критического мгновения, передержать сок в тепле и нарушить неведомый процесс созревания. Несколько раз он порывался спросить, как Лела это определяет, однако опасался, что разговор полушёпотом, да ещё лицом к лицу в полуосвещённом уединённом месте, может сорвать всякую защиту. Однажды она попыталась это сделать, приблизилась вплотную, поднесла себя так близко, что чуть-чуть только не началось пенное брожение. Точнее, ядерное горение, как между двумя критическими массами.

– Этот миг может почувствовать только женщина, – прошептала она слипающимися от сладости губами. – Миг созревания…

При этом была настолько манящей и притягательной, что мутилось сознание и в голове тлела единственная, но поглощающая разум мысль, что перед ним сейчас стоит сама Белая Дива. Только в ином образе.

– А ты откуда всё это знаешь? – с раздражённым вызовом спросил он, чтобы отогнать цепенящие разум чувства. – Ты что, винодел? Специалист?

– Не первый раз виноград давлю, – призналась Лела и положила ему пылающую ладонь на солнечное сплетение. Кажется, её обучали в семье не только девичьей скромности, но ещё и искусству обольщения, причём на тонком уровне. А может, и не обучали: из неё сама по себе, будто раскалённая лава, бесшумно изливалась сверкающая, огненная женская природа, густо замешенная на бабьей тоске грядущего одиночества. По крайней мере, так показалось ему в тот миг. Она словно звала, шептала, почти срываясь в крик, – посмотри, как я свежа, прекрасна и желанна! Я – богиня! Выбери меня, возьми меня! Я выбродила, созрела, наливай же полную чашу и пей!

И уже днём, в отсутствие вотчинницы, продолжала заманивать, обольщать, предъявляя веские аргументы в виде танцев. А ночью потом снилась танцующей. Ражный чуял, как его начинает притягивать неуправляемый гипнотический магнит, пустоты воображения навязчиво заполняются пузыристой, как забраживающее вино, влекущей, ведьминской энергией – иного слова не находилось, чтобы объяснить это состояние.

Подобные безобидные танцевальные концерты устраивались в те минуты, когда вдова удалялась из сарая. При ней Лела сдерживалась и продолжала играть скромную девицу на выданье, воспитанную в пуританском семействе, однако порода и ловчий нрав её чувствовались во всём. И этот почти нескрываемый охотничий азарт напоминал Ражному кукушку Дарью, заброшенную судьбой в Сирое урочище. Но сейчас и волчица меркла со своими житейскими хлопотами помочь бедствующему араксу спастись от холода и голода. К тому же стало понятно, почему «персиянка» совершенно не стесняется показывать себя во всей красе: выяснилось, что Лела тоже спортсменка, пловчиха, окончила спортфак и теперь на распутье. То ли продолжать тренировки и оставаться в команде, то ли оставить спорт и идти, например, в тренеры какого-нибудь бассейна. Вячеслав случайно услышал этот девичий тайный разговор, происходивший слишком явно, и, подавляя свои чувства сарказмом, предложил про себя третий вариант – или выйти замуж.

И ещё заметил, у невест произошёл некий сговор, то есть сёстры согласились с преимущественным правом старшей, которой уже перевалило далеко за двадцать. По крайней мере, они никак не мешали Леле выражать свои чувства и, кажется, даже подыгрывали, особенно Арина. После купания в Дивьей речке три ночи Ражный не делал вылазок, хотя тайный ход из покоев вотчинника был искушением, а Молчун теперь его охранял, забираясь через потаённый лаз в сундук.

На четвёртую терпения не хватило, да и работа в сарае подходила к концу, дожимали остатки винограда в чанах, и старуха наконец-то позволила вынуть чопики из отверстий, пустив жиденькую струйку по желобам. Если уйти заполночь, то к утренней встряске бочек можно поспеть, а за это время хотя бы разведать путь до Дивьей горы. Невесты в эту ночь долго не могли угомониться, обсуждали, что станет, если вино всё-таки скиснет. То есть если одна из девиц или даже все три окажутся не девственницами. Эта воображаемая невестами ситуация так развеселила их, пустила в такие невероятные фантазиии предположения, что они затихли только в третьем часу, несмотря на окрики вотчинницы и обещание, что сейчас Ражный к ним спустится с плёткой, завернёт подолы и отхлещет по задницам. Старухины угрозы получили обратное действие: видно, девушки сначала шёпотом обсуждали, каких станет наказывать жених, а потом четверть часа выплёскивали волны почти счастливого, восторженного смеха. Шкодная Лела, и вовсе не стесняясь, кричала шёпотом и стонала:

– Ну, приди с плетью и побей! Как я хочу, чтобы ты высек меня! За этим следовал взрыв смеха, в коем слышались истеричность и близкие слёзы. Но обошлось, невесты успокоились и затихли, по крайней мере, если кто-то из них заплакал, то уже в своей келейке и в подушку. Ражный открыл сундук, и Молчун мягко спрыгнул со своего места на войлочном люке. Выбравшись из каменной трубы на другой стороне останца, они пошли на сей раз вверх по реке, к неведомому скальному идолу, за которым была обещанная Извеком Дивья гора. Однако сразу за мостом волк почему-то встал и затаил дыхание, вслушиваясь в ночное, шумное от реки пространство. Через несколько минут он зафыркал, вынюхал след, затем, ступая по нему осторожно, привёл к воде. И здесь, видимо, потерял его.

– Пойдём, – предложил Вячеслав. – Посмотрим, есть ли тропа на Дивью гору.

Но Молчун развернулся и потрусил назад, к мосту. Там опять затаился и вдруг заскулил, обернувшись в сторону вотчинной усадьбы.

– Что там? – спросил Ражный. Волк потрусил к дому. И тут Вячеслав догадался: Белая Дива была там! Высмотрела, воспользовалась его отсутствием и явилась баловать с огнём – топить каменку в бане и печь в сарае! А Молчун её почуял…

Нескрываясь по дороге, он подошёл к воротам, однако волк уверенно потянул вдоль дувала, к останцу. Ражного озарило – Дива проникла в светлицу!..

Он прибежал к скале, сходу заскочил на уступ и протиснулся в узкую горловину входа. Молчун понимающе остался на улице. По вырубленному тоннелю шёл скорым шагом, но сразу за железной дверью двинулся крадучись, и прежде всего затворил её на засов. Дальше по деревянным трубами вовсе полз неслышно и, выбравшись в сундук, сначала прислушался, лишь потом поднял крышку. Пожалел, что ключ, дорожный пистоль, висит на стене: хорошо бы ещё закрыть на замки сам сундук, чтобы окончательно захлопнуть ловушку…

Ступать в деревянных от времени ботинках бесшумно оказалось не возможно, снимать же некогда. Поэтому он включил фонарик и осветил пространство покоев. И увидел на ложе, под одеялом, неподвижные очертания женского тела, укрытого с головой. Увидели сразу же не поверил собственной мысли: не могла Дива прийти в светлицу и просто так лечь в его постель! Нереально, невозможно ни при каких обстоятельствах…

Не выключая света, он приблизился на цыпочках и отвернул край одеяла: на леопардовой шкуре лежала смуглая, с бронзовым отливом летнего загара Лела. Даже обнажённая грудь была золотистой, словно два крупных, перезревших персика.

– Это я, – шёпотом сказала она. – Ты ждал другую? Но пришла я. Другая тебя не выбрала.

Ражный скинул шинель и сел на пол рядом с ложем, погасив фонарь. Её нежная на вид, узкая рука приподнялась, легла на голову, и он ощутил силу по-птичьи когтистых, проникающих в волосы пальцев.

– Ты мой. Я хочу тебя.

Он попытался высвободить голову, но рука уже намертво захватила добычу. И это уже была не Лела, не её нежная и трепетная ручка…

– Ступай к себе, – холодно отозвался он.

– Я знаю, ты ищешь Белую Диву, – вдруг произнесла Лела. – Поэтому уходишь по ночам… Но её нет! Это сказки, народные легенды, местный фольклор. Я слышу его уже несколько лет. Все ищут Див, но никто не встречал, не видел. Все ждут любви, а её нет! Не бывает. Обман, иллюзии, кажущаяся реальность… Есть эротическое притяжение полов, врождённое стремление к продлению рода. Совпадение желаний мужчины и женщины обладать друг другом. Есть просто секс! Я хочу тебя, а ты – меня. Есть желание наслаждаться близостью. И рожать детей. Больше ничего нет, Ражный!

– Уходи, – попросил он, ничего не объясняя.

Она медленно ослабила руку, и перестали потрескивать корни волос. Ещё через минуту тишины пальцы её стали ласковыми, щекочущими, но голос надломился.

– Больше не хочу приезжать каждый год и давить проклятый виноград. Ненавижу вино, вдову, смотрины, несчастных девиц. Презираю этот дом и горы… И очень хочу, чтобы вино у тётки превратилось в уксус. Давай его испортим с тобой, Ражный? Ты больше никогда меня не увидишь. Ничего не бойся, все спят. Я такие чары напустила…

Вячеслав уклонился от манящей руки.

– Спокойной ночи, – ушёл и лёг на музейный сундук, укрывшись шинелью.

Ещё целую долгую, звенящую минуту Лела была неподвижной, затем послышался шорох какой-то одежды, и показалось, в полном мраке, словно звёзды, засветились её голубые глаза.

– Благодарю тебя, – прошелестел её дрожащий шёпот. – За веру. Буду давить виноград. И слушать голос брожения…

Она ушла на цыпочках, как ходила по светлице Дива, и даже скрипучая лестница под её легкими, невесомыми ногами не скрипнула.

Утром Ражный вычесал из головы горсть вырванных с корнем волос. Нежная ручка Лелы умела превращаться в руку аракса, владеющего тайной волчьей хватки.

На встряску вина она не явилась, Вячеслав катал бочки, слушал и вдыхал ароматы в одиночку, вдруг уловив голос и запах зрелости. Вместе с окончанием бурного брожения заканчивалась и какофония звуков, хаос превращался в гармонию, в некую весёлую, бравурную, звонкую мелодию, напоминающую капель. При этом бочки начинали источать не угарный, затхлый воздух, а бодрящий, весенний, солнечный. Раздавленный, выжатый, превращённый в мутную массу виноград перевоплощался и обретал иную форму и содержание. И впрямь, происходило зачатие, словно в материнском чреве, когда из осклизлого сгустка зарождается новая живая материя и по прошествии срока непременно родится дитя.

Это простенькое открытие вдруг притянуло мысли и воображение настолько сильно, что он, словно акушер, переслушал все брюхатые бочки в сарае, потом в винном погребе и точно определил сроки брожения в каждой.

Причём оказалось, один и тот же сок, залитый в бочки в один и тот же день, бродит совершенно по-разному, а значит, другим будет и вино. То есть в самом деле вся суть крылась во вместилище, в сосуде, вынашивающем оплодотворённое семя!

Вдова застала его сидящим на ступеньках погреба. Волк лежал рядом и откровенно, по-человечески, дремал.

– Вы что тут, заснули? – проворчала грубовато. – Всю ночь колобродили, спать не давали, теперь на ходу дремлете… Иди затопи печь в сарае, выстыло… Привычных уже дымов не было ни у реки из бани, ни над сараем.

– Что же твоя истопница? – с намёком спросил Ражный. – Не пришла сегодня?

Всегда добрая и весёлая с утра, вдова на сей раз была чем-то раздосадована, и тут стало ясно, что недовольство её связано с Белой Дивой. Старуха вдруг пышкнула, словно рассерженный медведь, и по хромала в дом.

Заспанные и вялые невесты в это время выходили с полотенцами и рабочими сарафанами на обязательное омовение.

– Вот теперь и мойтесь в холодной бане! – однако же вслед им проворчала вотчинница, видно продолжая некие начатые с утра нравоучения. Едва Ражный растопил печь виноградным хворостом и вышел за дровами, как Молчун вдруг сорвался с места, серой молнией метнулся к реке и исчез. И только через минуту оттуда послышалось его приглушённое рычание, а затем истошный женский крик.

Первой мыслью было, волк напугал девушек: он как-то насторожённо относился к невестам, может, оттого, что, осмелев, они норовили его погладить, приласкать и даже накормить. А такой фамильярности малознакомых людей Молчун терпеть не мог. По-особому относился только к Леле: как-то навязчиво обнюхивал её ноги, после чего заслонял путь, смотрел на неё пристально, поджимал хвост и словно ждал чего-то.

Ражный понёсся к бане, и тут навстречу ему вылетели сёстры, насмерть перепуганные и совершенно голые.

– Она Лелу утопила!

– Кто?!

– Дива! Дива утопила! Говорить могла только Арина; Ульяна напоминала живую мраморную статую. Ражный прыгнул с обрыва рядом с лестницей и тут увидел, как Молчун уже выволакивает Лелу из воды, ухватив за волосы. Она была жива, только нахлебалась и теперь приступами изрыгала воду. Вячеслав взял её на руки, перевернул вниз лицом и поджал ноги к животу. Пожалуй, спаслась она благодаря своему водоплавающему состоянию, на шее и плечах проступали синяки, вероятно, следы пальцев Белой Дивы.

Волк вертелся рядом, словно отслеживая действия вожака.

Чёрная лебедица хоть и хрипло, но раздышалась. Сознания она не теряла, даже голубой взор не погас. У топить мастера спорта по плаванию было не так-то просто, хотя Лела замёрзла, обессилела от борьбы и едва двигала руками.

Ражный завернул её в шинель и понёс по лестнице вверх. Сёстры пришли в себя, завизжали, заохали, прикрыли наготу сарафанами, но стояли босые, говорили теперь наперебой, даже Ульяна ожила.

– Лела пошла купаться! – с восхищённым страхом объясняла она. – А Дива как вынырнет перед ней!..

– Она за ноги Лелу схватила!

– В общем, схватила – и в воду!..

– И давай топить!

– Рыжая такая! Огненная!..

– Не рыжая, а чёрная! Брюнетка!

– Волк спас!..

– Прямо с берега на неё как прыгнул!

– Дива и убежала!..

– Да она нырнула!

– Нет, убежала!..

Ражный занёс Лелу в баню, ещё не выстывшую со вчерашнего вечера, и положил на полок. И там её начало колотить, скорее от холода и усталости, поскольку нервы у неё оказались спортивными, крепкими.

– Белые Дивы существуют, – вдруг удовлетворённо проговорила она. – Если веришь…

– А ты говорила, сказки, – Вячеслав закутал её в шинель. – Дыши чаще, сейчас согреешься.

– Надо проветрить лёгкие. – Лела задышала глубоко. – Чуть не погибла от ревности, Ражный… Ты умеешь возвращать жизнь? Умеешь?

Он вспомнил, как оживлял Милю, но помотал головой:

– Не умею.

– Значит, это твой волк… Где он?

– На улице…

– Он спас меня. Из воды вытащил и отогнал Диву… Что ты в ней нашёл?

– Да я её никогда и не видел. Но в руках держал, однажды, за шкуру…

– Всё равно… Утопила бы, да волк не дал!..

– Кто же на кого напал? – спросил он.

Лела загадочно улыбнулась.

– Знаю, ты ищешь богиню. Земные девы тебе не нужны…

Ему показалось, начался бред.

– Всё уже позади, – Вячеслав огладил волосы. – Ты в безопасности. А я всё равно её найду.

– Нет, Ражный, всё только начинается…

Лела вдруг перестала дрожать и дышать одновременно. Ражный склонился и увидел в сумерках затаённое голубое свечение звёзд.

– Чтобы завоевать богиню, – одними губами и как-то сонно пролепетала она, – надо победить её. Или себя… Скорее себя…

Глава 15

Лела уехала на следующий день, внезапно, даже не попрощавшись.

Сквозь сон Ражный услышал, как завелась машина во дворе, и вскочил, когда фары «Опеля» уже таранили утреннюю мглу на мосту через Дивью реку. В тот миг он ещё не знал и знать не мог, что вдова увозит «персиянку» из вотчины. Накануне об этом никто и словом не обмолвился, но словно прямой удар под дых получил – перехватило грудь и заныло в солнечном сплетении. В это время забухтела электростанция в притворе, потом хлопнула входная дверь и вспыхнул свет на первом этаже. С улицы вернулись лишь сёстры в накинутых на плечи бушлатах – ходили провожать подругу…

Ражный спустился по скрипучей лестнице и сел на последнюю ступень.

– Значит, так, – по-хозяйски сказала сестре Арина. – Ты иди баню топить и печь в сарае. А я завтрак готовлю.

Ульяна отчего-то светилась и, всегда медлительная, тут поспешно продела руки в рукава бушлата и убежала исполнять приказание. Ходики на стене постучали и остановились на шести часах утра – гирька достала пола…

– Лела уехала? – спросил Ражный, хотя мог и не спрашивать: её кожаного пальто на вешалке у входа не было…

– Проводили! – весело отозвалась Арина, поджигая газ на плите. – У неё соревнования на носу, подготовиться нужно. Тренер ждёт, бассейн, дорожки и всё прочее… Здесь же плавать невозможно, сам видел.

– А баня зачем? – совсем уж не к месту спросил он. – Виноград весь передавили…

Арина принялась бить яйца на сковородку.

– Тётка Николая велела чаны вымыть, начисто. И всё оборудование… Потом просушить, накрыть мешковиной. То есть поставить на консервацию. А ещё рабочую одежду перестирать. Забот невпроворот!

– А мне что делать? – про себя спросил Вячеслав, но получилось, вслух.

– Тебе только бочки катать, оживлять брожение! – засмеялась Арина. – Чисто мужское дело, возбуждать стихию. Ну и нам помогать, если захочешь… Позавтракаем и пойдём с тобой в погреб. А ещё тётка наказала всячески тебя ублажать! Кормить, поить… В бане парить!.. Так завидую. Ну что не родилась араксом?

Ражный молча встал и вышел на улицу. Свет фар давно уже затерялся между гор, однако он увидел свечение над дорогой: ярко-синий, как плащ Манорамы, призрачный след. И только тогда ощутил, что непроизвольно и легко воспарил нетопырём. Никто больше не довлел над ним, не подавлял, не загонял летучий взор с высоты под теменную кость. Но сейчас возвращение полной воли не радовало, поскольку, мысленно умчавшись по синему следу, он узрел Лелу в тесном пространстве машины, точнее, её графический, чёрно-белый образ.

И точно так же, как провожая Дарью с Сычом, ощутил желание немедленно бежать следом, однако на сей раз удержал внезапный волчий вой. В первый миг показалось, он непроизвольно вырвался из собственной глотки, но в синем сполохе следа обозначилось каменное изваяние Молчуна. Он сидел на дороге возле моста, вскинув морду к небу, и его низкий, пронизывающий пространство голос откликался близким эхом, отражённым от останца.

– Ко мне, Молчун! – крикнул и тут же пожалел об этом: зверь не повиновался собачьим командам.

Вячеслав послушал вой и пошёл к мосту. Волк поперхнулся и замолк, но остался сидеть с раскрытой пастью.

– Ты чего, брат? – спросил Ражный. – Понравилась девица?.. Ну хороша она, берёт за душу. Только мы-то с тобой стреляные волки. Зачем нам то, что само в руки идёт? Это уже было, а что вышло, знаешь… Я пойду искать Белую Диву. Они есть на свете, Молчун. Пойдёшь со мной?

Волк тихо заскулил, однако даже не шевельнулся. Пространство над горами оказалось лёгким, всепроникающим, и требовалось усилие, чтобы загнать нетопыря на место.

– Всё, пошли! – Вячеслав повернулся. – Хватит тоску нагонять, и так тошно. Мне надо к поединку готовиться. Богини без боя не сдаются! – Помедлил ещё и махнул рукой. – Как хочешь…

Возвращаясь, он увидел, что из всех труб уже курится дым, а на востоке розовеет холодная по местным меркам заря. Девицы были за столом, однако не ели, сидя перед нетронутой пищей в напряжении, будто Ражного ждали. Едва он сел, как волк снова завыл.

– Тоскует по Леле, – определила Арина, обращаясь к сестре. – Волк влюбился в девушку. Интересно, правда?

– Нет, сегодня просто полнолуние, – между делом проговорила та. – Волки всегда воют…

– Почему он сидит у моста, на дороге? По которой Лела уехала?..

– Вячеслав! – вдруг осмелев, окликнула Ульяна. – Ты знаешь, почему они воют? Ты же давно держишь волка?

– Я его не держу, – пробурчал Ражный. – Он сам по себе…

Похоже, Лела всё это время подавляла скромницу и теперь она окончательно раскрепостилась.

– Значит, с ним общаешься. И много чего знаешь о волках! Может зверь влюбиться в девушку?

– Может, – подумав, согласился он. – Молчун не зверь. Он человек в образе волка.

Арина просияла.

– Как интересно! А если оборотень? Такое возможно? Обернётся прекрасным юношей!..

– Помечтай, – обрезала её сестра, показывая совсем неожиданный характер. – Ударится о землю и предстанет принцем…

– А если она, Лела, оборотень?! Превратится в волчицу и убежит с Молчуном в горы!

Ульяна показывала зубки.

– Хватит тебе сказки придумывать!

После отъезда Лелы у сестёр назревал конфликт. Ражный есть не стал, выпил травяной чай, прихватил с вешалки шинель и ушёл на улицу. И только там ощутил, что от матёрого солдатского сукна, пролежавшего на складах лет тридцать, если не больше, ощутимо пахнет лавандой. А Лела пробыла в ней вчера всего-то полчаса…

Запах был манящим, будоражащим, как волчий вой…

Вячеслав спустился к мосту и встал перед Молчуном.

– Или ты замолчишь, или беги за ней!

Волк замолчал, встряхнулся, словно избавляясь от окаменелости, и лёг на дороге. В это время у ворот появилась Арина, призывно замахала рукой.

– Нам пора в погреб!

И голосок был манящий, как в первый день, когда она обняла за шею и сообщила, что у неё кружится голова.

Кажется, начинался новый этап искушений…

В винном погребе стояло нескончаемое бульканье водных затворов. Здесь дозревал почти весь урожай, и в сарае оставалась единственная бочка с забраживающим соком, отжатым из жмыха. По логике, с третьесортным материалом, но, по уверению вотчинницы, самым ценным, ибо шкурка винограда впитывает солнце, а семя – соки земли. Поэтому в старину скифы подавали такое вино только на свадебном пиру жениху и невесте, чтобы они, вкусив то и другое, не опьянели, но обрели плодородность.

Два часа кряду Ражный проторчал в погребе: катал и тряс бочки, вышибал пробки, добывал стеклянной трубкой вино и давал на пробу Арине. Она высасывала его, некоторое время держала на языке, шевеля губами, после чего сплёвывала в ведро, тщательно прополаскивала рот и саму трубку водой. И сначала как-то не обратил внимания на дегустаторские способности, поскольку был себе на уме и делал работу механически, не задумываясь. Но когда в очередной раз поднёс ей вино, заметил: Арина вкушает его как-то очень уж профессионально и делает ещё какие-то пометки в тетрадке – той самой, куда Лела записывала свои наблюдения.

– Ну а ты-то откуда всё это знаешь? – не удержался Ражный. – Если приехала сюда впервые?

Она дёрнула плечиками под широким бушлатом и обескуражила почти мгновенным ответом:

– Мы с Ульянкой учимся. Оканчиваем институт пищевых технологий.

Смысл сказанного доходил трудно, поэтому он переспросил:

– Где?..

Арина тоже не поняла его.

– В Нижнем Новгороде. У нас производственная практика…

После Сирого урочища, оказавшись сразу же в Дивьем, Вячеслав как-то очень уж скоро оторвался от существования всего остального мира, который воспринимался теперь как некий параллельный, предполагаемый и почти нереальный.

– Подумал, вы совсем случайные, – признался он. – То есть тётка пригласила племянниц, и съехались по случаю…

– В Дивьем урочище ничего случайного не бывает, – выразительно произнесла она. – Ни отроков, ни девиц, ни событий.

И в летучем её голосе зазвучала едва слышимая, звенящая медь. Правда, когда поднимались из погреба по бетонным ступеням, она пошатнулась и опёрлась на руку Ражного.

– Кажется, напробовалась, – проговорила знакомым влекущим шёпотом. – Хорошее будет вино. Голова закружилась… Надо на воздух.

Он взял под локотки, вывел и посадил на скамейку возле сарая. День был солнечным, тёплым. Пчёлы вышли на облёт, над пасекой висел рой, с гор бежали ручьи, и вода в речке прибывала на глазах.

Только волка у моста не было…

– Скорей бы весна, – мечтательно произнесла Арина, скрывая внутреннюю дрожь после холодного погреба.

– Баня, наверное, вытопилась. Иди грейся, – мимоходом проговорил Ражный, осматриваясь: Молчуна не было ни на дороге, ни во дворе…

– Ты что-то потерял? – участливо спросила Арина.

– Странно, волка нет.

– Вернётся…

– А где же Ульяна?

– В бане, наверное… Ты париться пойдёшь?

– Потом, – отмахнулся он. – Неужели следом ушёл?

– Кто?

– Молчун!

Арина помялась и вдруг впервые открыто посмотрела в глаза.

– Тётка Николая велела… В общем, всячески искушать тебя. Но это между нами!

– Каким образом? – смысл её слов дошёл не сразу.

– Ну, чтобы я начала в погребе… Когда пойдём вино встряхивать…

Увлечь тебя, научить дегустировать… Ну, из уст в уста, голубей поить. По сути, целоваться, чтоб соблазнить…

– Почему не исполнила волю тётки?

– Ты бы не очаровался мной. Тебе даже сейчас волк интересней…

– Постаралась бы, может, и очаровался…

– Ты воин, привык брать сам, – словами тётки объяснила Арина. – Но это не всё. Если сейчас пойдёшь в баню, там окажется Ульяна. Она неприступна… Тебе станет интересно, азартно. Сестра должна тебя парить, дразнить, как Лела. Но вести себя строго, чтоб ты привязался к ней. Запретный плод! Уходящая добыча…

– А если не привяжусь?

– Только не выдавай нас, ладно?

– Не выдам, продолжай.

– Если в бане не получится с Ульянкой… с нами в чан пойдёшь. Сразу с обеими. Мы станем мыть, а ты стенки и дно скоблить. Топором, до свежего дерева. И там… уже откровенно обольщать. А нам с сестрой… В общем, стыдно. Мы же не артистки…

Ражный на минуту и о волке забыл.

– Зачем вдове это нужно?

– Чтоб ты Белую Диву не искал, – не сразу призналась она. – Лела уехала, а ты от тоски наконец бы заметил нас. Тётка Николая сказала, клин клином вышибают. Ты ведь о Белой Диве думаешь? Даже сейчас… Потому что она напустила на тебя чары. Был бы в образе волка, завыл бы. Да ты и воешь, только про себя. Вот мы вместо Лелы и должны снять с тебя очарование. То есть разочаровать.

Ражный помотал головой.

– Постой, Арина… Ничего не понимаю. Вдова сама сватала мне Лелу! Теперь своих племянниц? Несуразица…

– Я тоже многого не понимаю. Но всё, что делается в Дивьем, не случайно. Всё имеет смысл и цель. А вот какую, никто не знает. Тебя так испытывают. И нас тоже…

– Целую операцию придумала, интриганка! – со злым восхищением произнёс Ражный. – Целомудренных девчонок втянула. Родных племянниц! Ну и ведьма же эта ваша тётка!..

Арина как-то отстранилась, замолчала, но потом вновь вскинула глаза.

– Она ведьма. И нам не тётка вовсе… Мы так условились, будто племянницы.

– Всё равно!..

– И это даже не она придумала… Точнее, не сама. Как нам поехать в урочище, к родителям привезли немощного старца. Всё время думала, он из сказок… Ослаб, ты же знаешь его? С посошком…

– Знаю, – ушам не поверил Ражный. – И что дальше?

– Долго с родителями беседовал… Потом нас с сестрой позвали. Ослаб и впрямь древний, слабенький на вид и добрый. Но взгляд у него… Орлиный! Когда смотришь в глаза, кажется исполином!

– Я видел, – поторопил Вячеслав. – И Ослаб велел вам искушать меня?!

– Нет, не так, – в голосе Арины зазвенела медь. – Он сначала притчу рассказал. Как в старину ковали меч-кладенец. Закаливали в огне, в воде… Но самое главное, не в железе дело. Меч приручали к владельцу, к его ладони. Как ты волка приручил… Потому и называется кладенец. Меч знал только одну руку! И если попадал в чужие, становился бесполезным или даже опасным… Засадный полк – это меч-кладенец. Может повиноваться только рукам владельца. И никогда не попадать в чужие…

– А кроме сказок, что ещё рассказывал?

Арина словно и не услышала его.

– У всякого аракса самое уязвимое место – любовь к женщине, чувства. Поэтому раньше они принимали обет безбрачия. Завладеть волей даже самого сильного мужчины можно через женщину. Через природное начало… Ослаб не заставлял искушать. Сказал, с нами будет ещё третья девушка, Лела. Мы раньше её не знали… И ещё попросил во всём повиноваться тётке Николае. Что бы она ни велела, всё исполнить. Даже если нам будет невыносимо трудно… Мы же дочери Засадного полка, нам рожать араксов…