Текст книги "Волчья хватка-3"

За полчаса он отмочил, отмочалил, отскрёб с тела всю накопившуюся грязь вместе с омертвевшей кожей и вышел из воды словно новорождённый – розовый, очищенный плотью Аракса. Подбросил дров в костёр и лёг на землю, раскинув руки. Влажная трава вокруг сначала высохла, затем начала буреть от источаемого жара. И когда подъёмная сила оторвала его от земли, остался чёткий отпечаток человеческого тела…

Он слышал шорохи шагов сестёр, крадущихся к берегу, хромое шарканье ног вотчинницы на лестнице. Слышал их разговор о том, что надо бы достать уцелевшую бочку с вином целомудрия из реки. Он слышал, как его ругала вдова, что бочку не удержали чуть не сгубил свадебный напиток. Мол, хорошо, что упала в ледяную воду, а то бы, оставшись на берегу, вино скисло и опозорило невест. Потом его вместе с волком окликали по именам, звали поднять бочку и, не дозвавшись, сами попытались вкатить её нагору, под «раз-два – взяли!», но скоро оставили затею. И снова принялись искать по всему берегу, звать, причём ходили мимо, рядом с костром, но почему-то словно ослепли, не видели даже огня на траве или находились в ином пространстве…

Он не внимал ни голосам, ни звукам, ни прочей суете, ибо мир сузился до круга, освещаемого пламенем, и что находилось вне его, перестало существовать.

Далеко за полночь Ражный пришёл в дубраву и только там обрядился в облачение поединщика. После омовения и очищения огнём все запахи воспринимались остро, ярко, как в знойный летний день, хотя с рассветом потянул студёный ветерок и на синем от цвета лаванды ристалище выпал белёсый иней. Он не ступал на этот цветочный ковёр, хотя, пос тарой традиции, мог искрестить его своими следами вдоль и поперёк по праву первого, явившегося в рощенье. Говорят, нетронутая ногой, отдохнувшая от битвы земля напитывала аракса силой тех, кому приходилось здесь единоборствовать и побеждать.

Он уступил это право сопернику, точнее, сопернице…

Молчун сел под столбом солнечных часов, однако был не единственным зрителем; все другие до поры незримо таились среди деревьев, присутствие людей выдавали вороны, рассевшиеся на нижних ветвях дубов.

Соперница появилась на восходе, причём двигалась от солнца, пронизывающего дубраву багровым и уже слепящим огнём. Казалось, она нисходит вместе с утренним светом, божественно сияющая, пока недосягаемая и воздушная. На её плечах был длиннополый плащ, покрывающий всё тело, но не синий, а показалось, кроваво-золотистый в лучах утреннего солнца. На миг Ражному почудилось, Белая Дива исполинского роста и телосложения, однако это был обман зрения, поскольку на краю поля плащ обрушился к ногам, и он увидел тонкую фигуру, обтянутую рыбьей кожей. И когда она пошла на середину ристалища, рассмотрел, что змеиное свечение шкуры исходит только от ног. Всё, что выше, покрыто мелкой чешуёй кольчуги с коваными латами, закрывающими грудь. Трёхсоставная треугольная пластина крепилась ниже узкого кожаного пояса – предохраняла лоно…

На голове отсвечивал кольчужный главотяжец, а на груди висел лунообразный нож в ножнах, осыпанных сверкающими самоцветами. Он хотел спросить, зачем она взяла на поединок омуженский засапожник – оружие запрещалось брать на ристалище, каким бы ни был поединок. И не успел, точнее, подумал и в тот же миг забыл о ноже. Перебивая багровое солнце, засветились две голубые звезды, словно догорающие в утреннем небе, и Ражный не узнал её – скорее угадал и непроизвольно, без какой-либо надежды окликнул:

– Лела?.. И только тогда пошёл навстречу. Она не отозвалась, замерла на середине ристалища. Ражный шёл и не чуял ног, точнее, земли под босыми ступнями. Его мотало по сторонам, как если бы он ходил по воде, – опоры не было! И следов на траве не оставалось!

Соперница тоже парила, не касаясь синего ковра лавандового поля, и балансировала раскинутыми руками. Ступала на цыпочках по воздуху и явно делала это впервые…

Он встал напротив Лелы и, подвешенный, без единой точки опоры, потянулся, чтоб взять её за пояс, но ладонь натолкнулась на незримую стену. Дива стояла потупившись, чуть шевелились губы-то ли говорила ему что-то, то ли молилась перед схваткой.

Между ними лежала длинная тень от солнечных часов, перечеркивающая ристалище. Время словно делило их существование, творило два не соединимых пространства, вставало последним барьером перед схваткой. Оно, время, позволяло ещё сделать выбор: или развернуться и уйти, или соединить эти пространства.

Ражный переступил черту, достал соперницу правой рукой, возложив на шею, левой нащупал жёсткую плоть пояса. Это была изначальная стойка для братания. Лела проделала тоже самое, подняла веки и вдруг отрицательно мотнула головой. Глаза и губы её оказались совсем близко, и он понял знак: для того чтобы начать поединок, требовалось земное притяжение и опора. А не было ни того, ни другого, и от всякого резкого движения или толчка они бы в тот же миг взлетели ещё выше.

Мало было просто воспарить над землёй, требовалось ещё научиться летать, и чтобы просто устоять на ногах, оставалось крепко держаться друг за друга…

И это состояние было непривычным и даже забавным для обоих, потому что Лела вдруг засмеялась и будто шутя опрокинула Ражного на спину. Однако он не коснулся земли, а саму соперницу отбросило вверх, и если бы не успела схватиться за его шею, вознеслась бы до вершин дубравы, поскольку крепчайший трофейный пояс оказался у неё в руке, разорванный напополам. Отбросив его, Лела беспомощно уцепилась за рубаху на груди, но она расползлась, превратившись в распашонку.

В этом поединке невозможно было уложить соперника на лопатки. И всё равно Ражный перевернулся и, оказавшись сверху, так же легко разорвал кольчугу от оплечья до подола с латами, прикрывающими лоно. Между обнажённых персей остался только омуженский нож в искристых ножнах…

* * *

Он уснул тут же, на ристалище, накрепко замкнув в объятьях свою соперницу, ибо в тот миг это была единственная его точка опоры.

Просыпание и приземление было одновременным, медленным и лёгким. Их будто качало на волнах, постепенно прибивая к берегу по долгой песчаной отмели. Даже во сне он ощущал её тело и не размыкал рук, но в какой-то миг, очарованный, утратил чувствительность, соперница выскользнула, и в её деснице оказался отсвечивающий жёлтым засапожник.

– Зачем тебе нож? – наконец-то спросил он, испытывая при этом полную безмятежность.

– Это не нож, – вымолвила Лела, паря над ним белёсым облаком. – Это луна. Я коснусь ею твоих запястий и исполню тебя силой исполинской.

Он вспомнил о чародействе Белых Див и сам подставил руки. От прикосновения луны он испытал сладострастное желание потянуться, как после глубокого сна. И потянулся, растягивая сухие жилы. А волны меж тем всё ближе и ближе подносили его к незримому берегу. Когда он ощутил спиной зыбучий, ласкающий тело песок, ещё некоторое время не чувствовал земного тяготения. Вместо луны в руке Лелы появился серебряный кубок, и в полусонном состоянии он пил вино необычного терпкого и будоражащего вкуса.

– Это вино девичьего целомудрия, – будто бы говорила она. – У нас Пир Свадебный…

Это уже был не сон и ещё не явь, поскольку он пытался перехватить её руку и не мог шевельнуть даже пальцем. А Лела прикладывала бокал к его губам, после чего пила сама, улыбалась и ещё что-то ему нашёптывала при этом.

Стряхнув остатки сна, Ражный попытался сесть и не смог, поскольку вместе с земным притяжением утратил чувствительность тела, и только острая боль резала те места, которых касалась луна. В это время из дымчатой дубравы выскочил Молчун и принялся зализывать лодыжки ног и запястья рук.

Лела стояла рядом на коленях и рвала на ленты свой багровый плащ. Сначала он слышал лишь характерный треск ткани, а потом и свой голос:

– Где мы?

– Ты уснул на ристалище, – сказала Лела и принялась бинтовать лентой его воздетую правую руку, как бинтуют рану.

– А что со мной?

– Ты победил меня, Ражный! У нас Пир Свадебный.

– Но почему я на лопатках? И не могу шевельнуться?

– Не на лопатках – на исполинском правиле.

Он вскинул голову и вдруг обнаружил, что распят на косом кресте! Привязан, прибинтован багровыми лентами по рукам и ногам.

– Почему ты привязала меня?

– Чтоб не истекла твоя сила.

– Но я подняться не могу!

– Я ослабила твоё тело, – призналась она. – Подрезала сухие жилы. Волк залижет раны – встанешь исполином.

Он хотел спросить зачем, но в это время с дальнего края ристалища выступил Ослаб. Он брёл медленно, опираясь на посошки, и было впечатление, будто несёт на спине неимоверную тяжесть. На вид почти невесомый, он раскачивался по сторонам, едва передвигал ноги, горбился и оставлял глубокие, рваные следы на лавандовом поле.

Ражный ждал, вскинув голову, как ждут казни под вознесённым топором на плахе.

Старец приблизился к нему и посмотрел сверху угасающим, мутным взором умирающего орла. Тяжкие свои посошки в руки отрока вложил – плющит ладони, но ещё терпимо. Потом свалил с плеч грузную котомку, кое-как извлёк свёрток из белёной холстины, сделал рывок и возложил на грудь. Малый на вид, он оказался таким тяжким, будто чугунной плитой придавило – дух не перевести и слова не сказать! Ослаб же, облегчённый, невесомый, побрёл назад, в дубраву, не касаясь земли. Казалось, чуть оттолкнётся ногами – и воспарит. Но его безвольные руки напоминали распущенные крылья одряхлевшей птицы…

Ражный проводил старца взглядом, кое-как раздышался.

– Что он на грудь положил? – прохрипел. – Будто камень…

Белая Дива развернула холстину.

– Это тяжелее камня. Это Книга Нечитаная…

2013 г.