Текст книги "Эссе из воспоминаний"

Сергей Аристов
Эссе из воспоминаний

© Аристов С., 2021

© Московская городская организация Союза писателей России, 2021

© НП «Литературная Республика», 2021

* * *

Собачьи слёзы

Очередная изоляция под певучим названием: «Локдаун», как-то сама собой подвела меня к желанию что-то припоминать, делиться этими мемуарами, а ещё тренироваться в рифмоплётстве.

Вот взглянете:

 
Не надо нервы, сердце рвать,
Чтоб в этой жизни кем-то стать!
Но! Надо сильно напрягаться,
Чтоб человеком оставаться!
 

Ну как?

– Чтоб человеком оставаться!

Человеком я оставался всегда, но это никогда не мешало мне, при определенных обстоятельствах, становиться и негодяем.

Вот вам и пример.

Случилась в моей жизни история, которая даже спустя почти шестьдесят лет, при воспоминании, заставляет предаваться грусти.

Мне было лет одиннадцать. И вот невзначай, как бы совершенно случайно ко мне привязалась дворовая собака-сучка.

Ни с того, ни с сего.

И как-то необычно привязалась.

Никаких, так сказать, требований ко мне не предъявляла, но всегда была рядом. Я выхожу из школы, а она уже сидит на школьном дворе, ждет меня и провожает до дома. Я выхожу из дома, и она уже тут, у подъезда, и чуть в стороне идет, куда и я. Где она ела, спала, я не имел понятия.

Никогда еду, она у меня не клянчила и не создавала дискомфорта в моих дворовых играх. Но всегда, когда я был на улице, она была где-то рядом. И совсем незаметно, это стало абсолютно естественным и для меня, и для моих друзей.

Не помню почему, но я дал ей кличку: Найда. Время от времени я стал её подкармливать, ну и оказывать другие, приятные собаке, знаки внимания.

У нас перед домом был пустырь, на котором мы гоняли в футбол. И вот как-то на пустыре «нарисовалась» довольно крупная псина. Как раз в это самое время, мы там гоняли мяч. Найды рядом не было точно. Толи я попал в эту псину мячом, толи почему-то ещё, но она оскалилась, стала рычать и готова была уже на меня наброситься.

Откуда взялась Найда, для меня остается загадкой, и по сей день.

Одним словом этот кобель едва унёс свои лапы. Найда драла его несколько минут.

Я жил в двух подъездном двухэтажном коммунальном доме. У нас с мамой там была комната на втором этаже.

В подъездах мы, пацаны, проводили значительную часть своего свободного времени. Особенно если погода была плохая. Взрослые были на работе и нам, практически, никто не мешал. Подкидной дурачок, шашки, домино, – вот тот набор наших незатейливых детских игр. Найда заходила в подъезд только, если я её звал, а так ни-ни.

Я даже иногда стал разрешать ей спать на коврике перед нашей квартирой, на втором этаже.

Жильцам подъезда это жутко не нравилось, и они упросили маму, чтобы я Найду прогнал.

И вот как-то, когда мы с ребятами сидели в моём подъезде, пришла Найда.

Я уже и не помню, толи входной двери в подъезде не было, толи она не закрывалась, но Найда, что с ней никогда не было раньше, зашла в подъезд и легла около меня.

Я, припомнив наказ мамы, стал её гнать.

Надо было видеть морду этой собаки в тот момент абсолютная растерянность и полное непонимание происходящего: почему? За что?

Через несколько минут она ушла. Больше ни во дворе школы, ни около дома Найды я не видел.

Через месяц-полтора я как-то возвращался из продуктового магазина. В руках у меня был свёрток, где лежало грамм двести нарезанной колбасы.

И вдруг я увидел Найду.

– Найда, Найда, – стал я её звать.

Найда остановилась, посмотрела в мою сторону и замерла.

Я достал кусок колбасы и подошёл к ней.

– Найда, Найда, – повторял я, протягивая ей колбасу.

Она смотрела на меня, и а по её глазам текли слёзы.

Через мгновение, так и не взяв колбасу, она убежала.

– Найда, Найда, – продолжал я её звать, но она даже не обернулась.

Случайная закономерность?

 
Бегут, разматываясь годы,
уносится дорога в даль,
Жизнь как безмерная рулетка,
где годы высекают метки,
Здесь была радость, там печаль.
 
 
Но всё пройдя по серпантину
своих извилистых дорог,
Не каждый может сквозь ненастье,
забраться на вершину счастья,
Хвала тебе, ты это смог!
 

П. Рабин

Случилось, что случилось.

А случилось то, что «обчистил» меня племянник моей жены.

Обокрал не в классическом понимании этого остросюжетного жанра, то есть оружия не применял, дверь не взламывал и утюгом не пытал. Одним словом, никакого вреда моему здоровью не нанес.

Пару слов об этом племяннике.

По его собственным признаниям, за всю свою жизнь он прочитал только две книжки. Какие, не помнит. Судя по его кругозору это книжки о Колобке и Трёх поросятах.

Да, так вот, как-то этому племяннику понадобилась относительно крупная сумма денег. Около пятидесяти тысяч евро. Брать в банке – «жаба душила». Там был процент большой.

Он и уговорил меня достать ему эти деньги всего под один процент.

Той суммы, которая ему была нужна, у меня, естественно, не было. Мне и пришлось, как-никак близкий человек, недостающие деньги занять. Была у меня такая возможность.

Он регулярно выплачивал в рублях тот самый процент, который и назначил.

Всю ту сумму, что я от него получал, как процентную ставку, я отдавал кредитору.

При всем этом, я чувствовал себя как-то неуютно.

Давать деньги в рост близкому человеку!?

Но дела у него шли хорошо, и это меня немного успокаивало.

Ну, а когда наши финансовые взаимоотношения мы решили закончить, он не сам, а через посредника отдал сумму на десять тысяч евро меньше. Когда он занимал курс евро был ниже того курса, когда надо было отдавать. С кредитором пришлось рассчитываться самому. Никаких письменных обязательств у меня от него не было. Да я бы и не дал им хода.

Однако несанкционированное изымание из моего бюджета этой суммы, вдруг, неожиданным и чудесным образом, вывело меня из состояния, описанного немецким психиатром Алоисом Альцгеймером ещё аж в 1906 году.

Дегенеративное состояние, в той или иной степени, свойственно было мне всегда, но в этот момент немножко, как-то, отпустило.

Память стала возвращать меня в те годы, когда мой молодой организм ещё пребывал в состоянии чрезмерной чувственности и усиленном интересе к противоположному, но всегда прекрасному женскому полу.

Но самое главное, что мне вдруг снова захотелось делиться своими воспоминаниями о прошлом.

Вот послушайте, пока Альцгеймер не вернулся.

Как-то на «Мосфильме» я познакомился с Юдженом – молдавским поэтом.

Поэтом он назначил себя сам.

Однажды, в кишинёвском журнале «Кодру», опубликовали его четверостишие, этим стишком его карьера поэта и закончилась.

Однако, один экземпляр журнала со своим «шедевром», обтрёпанный до невозможности, всегда был при нём.

На «Мосфильме» Юджен работал переводчиком на совместном с румынами фильме «Мама».

В то время я тоже подвизался на «Мосфильме» в качестве заместителя директора кинокартины по съёмочной площадке.

Познакомились мы случайно, в буфете «Мосфильма».

Познакомились и выпили за знакомство.

В этом самом буфете ещё продавалась водка, так что, поди, не выпей?

Ведь в те далёкие семидесятые годы, когда это происходило, водка в нашей стране была всем. Пили за встречу: это святое. Подарок – бутылка, отблагодарить – только бутылка. Пили за дружбу, рождение, похороны, назначение, увольнение. Пили по праздникам и по будням.

Советские люди пили за всё.

Попробуйте в те годы прийти в гости без поллитра. Как же!?

Страна пила с таким энтузиазмом, что это никем не осуждалось.

А если мужчина пил много, но вёл себя относительно прилично, его ставили в пример: «Вот учись у него. Умеет человек пить, а ты?»

Времени на учебу у большинства населения катастрофически не хватало. Пить учились на ходу.

Однако талантливые самоучки случались и здесь.

Талантливыми нас с Юдженом назвать тогда ещё было трудно, но потенциал прослеживался и невооруженным глазом.

По этим поэтическим виршам, это я снова возвращаюсь к Юджену, я и предположил, что он, несмотря на то, что в отличие от меня, был женат, тоже находится в неравнодушном отношении к женскому полу. И не ошибся.

Но вот это, совершенно случайное знакомство, и изменило всю мою жизнь, но не сразу, года через полтора – два.

Как Юджен оказался в Москве, удачно, с точки зрения материального положения, женился, я у него не спрашивал. Хотя эти вопросы меня весьма интересовали, так как его тесть был одним из известных членов ЦК КПСС и проживал на Кутузовском 26, по-соседству с Л. И. Брежневым.

У тестя было ещё два загородных дома, где-то в районе подмосковной станции «Шереметьевская». Живи не тужи. Юджен и не тужил.

Наши встречи проходили в основном в московских кафешках, бывало и ресторанах.

Юджен всегда появлялся там, в шикарном велюровом костюме, подаренном румынами на съёмках.

Говорил он специально с сильным акцентом. Официанты, обслуживающие наш столик, принимали его за настоящего «фирмача» и угодничали в расчёте получить хорошие чаевые.

Бедолаги!

Они не только чаевых, но и по счёту получали не всегда в полном объёме. Бывали случаи, правда, редко, но бывали, когда они вообще ничего не получали.

На очень плохом русском Юджен объяснял администратору ресторана, что именно сегодня он забыл деньги. При этом предъявлял паспорт, с пропиской на Кутузовском и просил вызвать ему такси, что бы съездить за деньгами.

И чем лучше был ресторан, тем вежливее и обходительнее администратор предлагал Юджену не волноваться и любезно соглашался получить деньги в любое удобное, для жителя дома 26 по Кутузовскому проспекту, время.

Но Юджен был настолько занят бездельем, что удобного времени для расчёта, у него никогда не находилось.

Кстати сказать, мне в то время, уже стали являться мысли о продолжении рода.

Как-то, случайно в одной компании я подметил женщину, которой восхитился.

Она была вся какая-то «вкусная и уютная».

В эту компанию привела меня очередная подруга.

И вот размножаться, то есть вступить в законный брак, я решил только с аналогичной женщиной. Но двух одинаковы людей, а тем более женщин, как вы знаете, не бывает.

Так холостяком и оставался.

Как-то так случилось, что после очередного застолья в одном из московских ресторанов мы оказались на станции «Катуар». Ехали мы с Юдженом на «Шереметьевскую», но по какой-то внезапности оказались чуть дальше.

– Слушай, тут у меня рублишка остался, пойдём, там, на вокзале есть буфет, угощу тебя портвейном, – предложил Юджен.

– Пойдём.

Зашли и глазами стали искать буфет.

И в этот ответственный момент к нам подошёл мужчина, предъявил удостоверение и предложил проследовать в комнату милиции.

От такой неожиданности Юджен на очень плохом русском, но очень громко, стал требовать объяснений.

– Тише, тише, – попросил мужчина, – всего на пару минут.

– Хорошо, – согласились мы.

В комнате милиции мужчина ещё раз предъявил нам удостоверение и попросил ему помочь.

Товарищ оказался капитаном ОБХСС.

– Я дам вам пять рублей, а вы закажете в буфете по стакану портвейна, и когда получите сдачу, скажите: «Контрольная закупка».

– А тут подойду я, и всё.

– Портвейн? – оглядывая себя, задал вопрос Юджен.

– Ну, хорошо. Заказывайте по своему усмотрению. Но остальное, как условились.

Подойдя к стойке буфета, мы стали рассматривать его ассортимент.

Протягивая мятую пятёрку, Юджен заказал два бокальчика по сто пятьдесят граммов молдавского коньяку.

Буфетчица весьма охотно выполнила его барский заказ и стала отсчитывать сдачу.

В это время Юджен элегантно поднял бокал и, слегка причмокнув, моментально его осушил.

Пока я проделывал ту же процедуру, Юджен предложил буфетчице повторить заказ.

Как только эти бокалы снова оказались на стойке, между ними вынырнула голова борца с хищениями социалистической собственности и неистово закричала: «Не трогать, контрольная закупка».

В следующее мгновение буфетчица, бокалы и борец за сохранность народного имущества скрылись в подсобке.

– Пожалуй, пойдём, – порекомендовал разрумянившийся Юджен.

Последующие два-три месяца мы не встречались. А когда встретились, то передо мной предстал совсем уже другой, ранее незнакомый мне человек.

Спесь и лоск слезли с Юджена так же быстро, как кожа после южного загара.

В паспорте появился штамп о разводе, а прописка с Кутузовского 26 поменялась на малознакомое название улицы где-то на севере Москвы.

Теперь на этой улице он был прописан в коммуналке, где занимал небольшую комнатёнку.

Коммуналка была с телефоном.

И как-то в самом начале зимы он мне с этого телефона и позвонил.

– Старичок, захвати чего-нибудь выпить и подскакивай.

– А что случилось?

– Ничего особенного, просто должна подъехать моя новая знакомая. Оценишь, дёрним, ну, ты минут через тридцать исчезнешь.

– Нет, чего-то не хочется.

– Тебе что, бутылки для друга жалко?

– Ладно, жди.

Примерно через час я уже был в этой коммуналке и пытался сервировать стол из весьма скромных остатков пищи, которые я нашёл в холодильнике.

Юджен пошёл встречать свою новую знакомую.

Через какое-то время на пороге комнатушки, где я занимался сервировкой, появились Юджен и его новая пассия.

Ба!

В дверях комнаты стояла та «вкусная и уютная», которую я видел двумя годами раньше.

Тридцати минут, которые мне были отведены, вполне хватило Юджену, чтобы принять вид, похожий на одну из мумий египетских фараонов.

Наташа, так звали «вкусную и уютную», засобиралась уходить.

Я увязался в провожатые.

Было это восьмого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

Месяца через три, погуляв на моей с Наташей свадьбе, Юджен вернулся в Молдавию и больше мы не встречались.

P. S.

 
Я вечно у тебя в долгу!
За теплоту твою и доброту,
За красоту;
За ум, за нежность, за любовь.
За право ошибаться,
Терять, искать и сомневаться,
За счастье рядом оставаться,
Всегда с тобой – навек любимой и родной!!!
 

Шишка-80

Мне через несколько часов надо было отправляться в труднопроходимую, высокогорную тайгу.

В таком экзотическом уголке нашей страны я решил провести свой очередной отпуск с целью пополнения семейного бюджета.

Но высокая, около тридцати девяти градусов, температура могла перечеркнуть все мои планы.

И тут жена предлагает: «Может тебе водки с чесноком и перцем выпить? Говорят, помогает».

Эта гремучая смесь очень быстро превратила меня в гражданина, поведение которого, несовместимо с поведением советского гражданина – строителя коммунизма.

Первый, кто попытался мне об этом сообщить, оказался сотрудником милиции в аэропорту «Домодедово».

В силу пребывания в состоянии абстинентного синдрома прочувствовать весь драматический пафос его речи я не смог, да и два моих компаньона оказались ловчей.

И вот я в самолёте «ИЛ-18» лечу в Кызыл.

Это наискоски от Москвы пять с половиной тысяч километров.

Сослуживцы моей жены, выкравшие меня из застенков транспортной милиции, и в самолёте не переставали живописать те финансовые перспективы, которые ожидают нас буквально через пару недель.

А на дворе, пардон, в облаках, вместе с нами пролетал и последний сентябрь одна тысяча девятьсот восьмидесятого года.

В аэропорту Кызыла нас встречал ещё один «старатель» по сбору кедровой шишки.

Он как раз и был организатором нашей артели, по добыче несметных таёжных богатств.

На речной посудине, по реке Азас, мы добрались до нашего «Эльдорадо», то есть до Тоора-Хема – административного центра Тоджинского кожууна. Язык сломаешь.

Этот Тоора-Хем представлял собой село с несколькими покосившимися избушками и десятком спившихся аборигенов.

А уже через несколько часов мы затаскивали свои вещи в таёжную избушку-землянку, попасть в которую можно было, только приняв позу, при которой голова оказывалась значительно ниже зада. Вот где мне пригодились занятия йогой.

Но самое примечательное то, что, как только мы оказались в этой высокогорной тайге, температура стала нормальной, а сильнейший насморк, который мучил меня несколько недель кряду, исчез.

В этой труднопроходимой тайге, как я сообщал выше, мы должны были добыть кедровые шишки, переработать их в орех, а его, уже орех, реализовать на рынке столицы Тувы – Кызыле.

Ну, кто же мог предположить, что добывать эту самую шишку надо было при помощи подручного инструмента, килограммов этак в двадцать. Колот – прозвище этого «чудного» инструмента.

Чертежей и специальных принадлежностей по сооружению этого самого колота мы не имели, и решили поискать в тайге.

Нашли.

Оставшийся световой день мы разыгрывали, кто первым начнёт пользоваться этим дивным устройством.

У челябинского старателя было припасено три фляги спирта, и таким образом розыгрыш затянулся. Пока нальёшь, пока выпьешь и закусишь, одним словом никто никуда не торопился.

В итоге выбор пал на меня.

Когда я много выпивал, то становился очень агрессивным, но в редких случаях мягким и податливым. Это был как раз тот случай.

Теперь совсем коротенько обо всех старателях артели и о себе.

Анатолий. Патентовед-эксперт, руководитель группы патентного отдела ВНИИМЕТМАША, где работала и моя жена. В городской среде он являл собой образ мыслящего московского интеллигента, но в армейских галифе, резиновых сапогах и ватнике интеллигент-аристократ в нём не прослеживался.

Владимир. Он в том же институте занимал какую-то инженерную должность. Но по тому, как он излагал свои мысли, пересказывал что-то прочитанное или увиденное, создавалось впечатление, что его рабочим местом был какой-нибудь не очень сложный станок. И видимо поэтому, Владимир являлся членом, тогда ещё существовавшей КПСС.

Челябинский Паша, когда-то одноклассник Анатолия. По национальности еврей, а по профессии сталевар.

Я таких несовместимых форм бытия, в нашей стране, не встречал никогда.

Мой любимый отчим, тоже еврей, занимал и соответствующую национальности должность – трудился заведующим одного из магазинов мужской одежды.

А еврей-сталевар в СССР – это уже за гранью всего иррационального.

Но спустя десять лет, когда «коммунистический кошмар», в нашей стране, сменился «криминальной демократией» всё встало на свои места.

Павел, как собственно и должно быть, занялся акциями, фондовыми рынками и даже выбился в местечковые олигархи.

Правда в то время, о котором я повествую, Паша, окончив соответствующий институт, уже не варил, а занимался составлением рецептов, по которым сталь или чугун готовят.

Кстати, и обычным поваром он оказался замечательным. Несколько банок мясных консервов у нас закончились быстро, и Паша, из таёжных непуганых белок, варил вкуснейший бульон и рагу.

Я был готов облизывать не только свои, но и пальцы всех, кто к этому вареву прикасался.

Ну, а о себе что сказать?

Я понемногу имел в себе все важнейшие качества моих «артельных старателей».

Не шибко ярко, но интеллигент во мне прослеживался. Как-никак окончил ВГИК. Это меня сближало с Анатолием.

Способность принимать на грудь значительное количество крепкого алкоголя, будучи в то самое время только кандидатом в члены КПСС, высоко ценилась Владимиром.

Никогда готовить не умел и не умею, но вкусно есть привык с раннего детства, тут ближе Павла не было никого. А мои искренние восторги по поводу его кулинарных способностей делали меня самым дорогим и желанным для него другом, в этой дремучей и малопроходимой тайге.

Мы забрались мы туда, как я уже сообщал, за большими деньгами.

Но до их получения надо было как-то позаботиться и о досуге.

Выручал, разумеется, спирт.

И вот после очередного приема, Владимир, чтоб как-то поразвлечься, приступал к восхвалению КПСС, зная, что Паша ну никак не мог оставаться равнодушным, к его славословиям, в адрес коммунистической партии Советского Союза.

Рассчитано всё был точно.

Павел тут же начинал припоминать сталинские репрессии, тяжёлые годы жизни некоторых литературных деятелей и даже цитировал соответствующие отрывки из произведений этих авторов. Отрывки из произведений Александра Исаевича Солженицына Паша цитировал чаще всего.

Ха-ха!

Владимир моментально, правда, исключительно нецензурно, начинал раскрывать челябинскому «диссиденту» закономерности развития мировой системы социализма, ссылаясь при этом на огромные успехи мирового социалистического движения.

– В нашей стране и мире уровень потребления населением материальных и духовных благ и степень их удовлетворения неуклонно растёт. У тебя квартира есть? Ты её покупал? А сколько ты за неё платишь? А сколько ты платил за учёбу?

Там было ещё много вопросов, на которые Паша найти ответов не мог, даже в произведениях Александра Исаевича.

– Сам дурак, – в конце концов, огрызался челябинский «диссидент» и политические дискуссии оканчивались до следующего приёма спирта.

А у Павла его было три полных фляги.

И вот как-то утром перекусив, что смог приготовить Паша, мы отправились добывать эту самую кедровую шишку. Колот, потащил я.

Если забыть про вес колота, то всё остальное очень просто. Находишь кедр с орехами. Приставляешь колот. Слегка его отводишь и бьёшь по стволу. Шишка, если она есть, падает, ну, а дальше собираешь её как грибы. Видите, как всё легко.

Правда, таскать такую тяжесть по высокогорной тайге, да ещё задрав голову вверх – сложно.

Определились с кедром. Я приставил колот, и со всего размаха запустил его в ствол.

Кедр высился недалеко от небольшого, пять-шесть метров, обрыва. Колота мы больше не видели.

Я пролетел метра три и зацепился за какую-то корягу. Обошлось без жертв.

Стали думать, что же нам делать?

Кто-нибудь видел, как выглядят корабельные сосны? Эти кедры на них были очень похожи.

Разница только в том, что на этих самых кедрах висят шишки, а в шишках орехи, за которыми мы и прибыли в таёжное «клондайское эльдорадо».

Челябинский интеллектуал Паша попытался уговорить Владимира, попробовать забраться хотя бы на один из кедров.

Коммунистические теории построения общества всеобщего благосостояния, которые вдруг стал приводить в доказательство Павел, на Владимира не подействовали.

Оставался Пашин спирт. Немного взбодрились. На этом первый таёжный рабочий день и закончился.

Но перед тем как отойти ко сну, в избушке-землянке, мы часа полтора орали всевозможные советские шлягеры.

Стресс снимает отлично.

В дальнейшем это мы стали делать каждый вечер перед сном.

Утром следующего дня, оценив наше материальное положение, а оно было никаким, Павел впал в депрессию.

Пил мало, пел слабо вот и сломался.

Мы с Владимиром принимали спирт регулярно, пели громко, но тоже были близки к состоянию, когда голова и тело себя не контролировали, а язык излагал мысли так, что понять их беспартийные члены нашей артели не могли.

И тут Анатолий произнёс: «А не заняться ли нам «падалью»?».

– Кого ты имеешь в виду, – забеспокоился Паша – инициатор этой «эльдорадской шишкинианы».

– Отчасти тебя конечно, ну а так шишку, которая валяется на земле.

– Давайте, давайте, – засуетился Павел, – разобьёмся по два человека, глядишь, и наберём чего-нибудь.

– За «чего-нибудь», билеты в Москву не купишь, – неожиданно, но резонно заметил представитель правящей партии.

– Пошли, пошли, – стал торопить нас, чуть было не потерявший смысл жизни, Паша.

– Партия и народ едины? – спросил я у Вовы.

Народ и партия! – уточнил он.

В общем «падалью» всё и закончилось.

Кое-что набрали, как-то переработали в орех. Поторговали на рынке в Абакане. В Кызыле торговля не шла.

Денег хватило тютелька в тютельку. Только чтобы вернуться домой.