Текст книги "Наши в городе. Сборник новелл"

А вот что известно достоверно: дядя Саша, он же домовой по призванию, он же психолог по совместительству, переселился в другой чулан этажом выше и теперь нашептывает свои проповеди другому мальчику по имени Вова: «Спи, Вовочка. Всё со временем наладится, не бывает так, чтобы не наладилось. Твоя мама тебя по-своему любит; только жизнь у неё…»

***

– …Дядя Саша, я не совсем понял, какая такая награда ожидается за соблюдение той заповеди, про которую ты говорил?

– Это про то, что маму и папу надо почитать? А награда такая: твои дети тебя почитать станут…

– Дядя Саша, ты сам-то понял, что сказал? Мой сын меня в грош не ставит, постоянно тянет с меня, больше требует, чем даёт, а ты говоришь о какой-то награде…

Метаморфоза
Современная студенческая новелла

«Хорошим девушкам рады на небесах, плохим девушкам – где угодно».

Лозунг Всемирного Конгресса проституток

…По давно заведённой традиции девчонки в понедельник утром делились впечатлениями о прошедших выходных, о приключениях, о заработках, о гонорарах, о бонусах…

– О, Жанка, салют, чмоки-чмоки, выглядишь обалденно, наверное, олигарха подцепила.

– Привет, подруганки, если бы я богатенького папика склеила, то точно сюда не припёрлась бы. Да, перевелись мужики, одни импотенты кругом, у всех – на полшестого.

– А вот с этого места поподробнее…

– А чё? Всё как всегда! Нарыла в компе объяву от одного козла, гляжу, на фото вроде респектабельный мужчина. Перетёрли, что около «Андеграунда» пересечёмся.

– Жанка, ну ты ближе к телу, без прелюдий.

– Я и базарю, как всё обернулось. Короче, подруливает такой туз бубей на огромной чёрной машине.

– А чё за марка?

– Щас, Свет, вспомню… Кажется, «Паркетник» называется.

– И чё этот кент? Жанка, не тяни кота за хвост…

– Да не видела я там никакого кота; толкую же, большая чёрная тачка. Света, не дуркуй на ровном месте, не тормози – сникерсни.

– Ну, чё ты сразу губки бантиком надула, в обидки кинулась. Мне же интересно, как он тебя в огромной чёрной тачке отпялил. У меня вот в машинах ни разу не случалось, одни вонючие минеты.

…К обсуждающим тему подрулили ещё три девушки, потом ещё две; через минуту собралась целая толпа и затихла в ожидании продолжения.

– Короче, слушайте девки, чё произошло потом, отстой полный.

– Жанка, ну не нагнетай, рассказывай.

– Прыгаю я в авто к этому лосю и начинаю трещать, как обычно: «Мужчине одиноко? Желаете развлечься?» А он уставился на меня красными бычьими зенками и тупо молчит. Я быстро оглядела его: прикид дорогой, часы на руке с брюликами, морда наглая, ну точно депутат, слуга народный, весь в шоколаде, падла.

– А чё, Жанна, извини я тебя перебью, все депутаты упакованные? Мне как-то такой обсос попался, хоть стой, хоть падай; штуку деревянную суёт, за дешёвку меня принял.

– Танюха, щас я рассказываю. После меня трепаться начнёшь.

– Ладно, проехали! Давай дальше…

– В общем, депутатик – дерьмократик этот, минуту на меня шары пялил, коленку помацал, икнул дорогим перегаром и прошипел: «Погнали ко мне». Я ему пою, что это дорого ему обойдётся, а он ещё раз икнул и мямлит: «Не ссы, не обижу». Эти заседатели, как правило, быдло конченое, мужланы от сохи, быки наряженные, по большей части бывшие бандюганы, ухаживать за девушками совершенно не умеют, а как нажрутся, настоящими свиньями становятся.

– И чё, ты из машины вылезла?

– Я дура, что ли?! Прикинула, срублю пару бумаг зелёных по ходу за двадцать минут, он ведь уже никакой. Пилим; он мычит чего-то себе под нос; я молчу, музыку слушаю. Подъезжаем. Гляжу дом двухэтажный с колоннами, во дворе охрана, всё чики-пуки. В холл заруливаем; он плюх на диван и тихо так мурлычет: «Там гардеробная, найди форму пионервожатой и переоденься». Короче, извращенец оказался. Я форму нацепила, галстук красный на шею повязала, пилотку надела, выхожу. Гляжу, а этот козлина в пионерских шортах разгуливает, в белой рубашке с красным галстуком, на башке пилотка, а в руках плётка. В итоге, типа, ролевые игры, слыхали, девки.

…Все дружно закивали и снова превратились в слух. Подрулили ещё две девахи.

– Да, попала ты, Жанка, на кино. И чё потом?

– Этот гад плётку мне суёт, плачет и писклявым голосом скулит: «Наталья Петровна, накажите меня, я котлетку в столовой спёр и ещё подсматривал после отбоя, как физрук вожатую из второго отряда всю истерзал, а она маленькая такая, как Дюймовочка».

Я плётку беру и по сраке его хлещу, а он орёт, как оглашённый: «Ещё, ещё, сильнее, ещё сильнее!»

– Я вот, Жанка, не пойму какой мужикам от этого кайф?

– Он, Света, мазохист оказался, конченный со стажем. Короче, лупила я его, пока рука не устала, а после спрашиваю: «А секс будет?»

– А депутат чё?

– Это, говорит лучше секса. Суёт мне стольник и даёт пинка под задницу. Ну не жлоб ли? Короче, перевелись мужики. Молодые напьются, нанюхаются дури и ничего им не надо, взрослые самцы – почти все импотенты, а старые папики уже ни хрена не могут.

– Ты закончила, Жанна?

– Да! Давай, теперь твоя очередь, Танюха, про подвиги субботние рассказывать.

– Насчёт старичков я с тобой категорически не соглашусь. Слушайте мою лав-стори, обхохочетесь.

…Девушки выразили Жанне свои соболезнования, повздыхали и устремили взоры на красотку Таню.

– В общем, забурилась я с тоски в клубяшник. В субботу это было, вечером; взяла коктейль, сижу за стойкой, сосу.

– Я чо-то не врубилась, у кого ты сосёшь?

– Жанка, ты меня не подкалывай. Я же ясно излагаю: сижу, «мохито» через соломинку сосу. Вдруг гляжу – одноклассница бывшая нарисовалась, Вика. Я смекаю, что она богатенькая Буратино; надо бы её раскрутить.

– Она что – дочь мента или бандита?

– Да нет! У неё череп пенсионер, бывший военный, то ли лейтенант, то ли генерал, то ли лейтенант-генерал, не в этом мулька. Пенсия у него ништяк, да ещё где-то на фирме корячится, пока здоровье позволяет. Он ей на учёбу в универе отстёгивает, хату снимает и на карман суёт.

– Вот скажи, Тань, чего у меня такого заботливого папули нет, приходится самой пахать?

– А потому что, Дианка, ты из колхоза, и папа у тебя скотник и алкаш.

– Ты, Таня, на личности не перескакивай, а то я про твоего папу всем растрезвоню.

– Ладно, поезд умчался. Вникайте дальше. Викуля за пойло засылает бабки, а я по сторонам глазами шарю, кого бы снять. В этот момент подгребают к нам два динозавра трухлявых, типа, пенсионеры-близнецы, Алекс и Серж. Прикинуты сплошь в гламурьё. Отвечаю, девки, похожи, как сёстры Зайцевы. Алекс, по нашему Саша, весь на понтах, даже не замечает, как у него из жопы песок сыпется, хоть совок подставляй, а Серж, по нашему Серёжа, вроде поскромней, но в ухе серёжка, и с достоинством держится.

– А кто они по жизни?

– Серёжа, точнее Сергей Юрьевич, писака, женские романы кропает и в бильярд не дурак на деньги развести, а Саша, точнее Александр Юрьевич, бывший пинальщик, типа футболёр и на байке любит гонять. В общем, подготовлены, как марафонцы.

– Смотри-ка, близнецы, а такие разные.

– Ладно, погнали дальше, Танюха.

– Ну, тыры-пыры, базар-вокзал, ля-ля-тополя. Близнецы нас интеллектом давят, знаниями брызжут, оба начитанные, не в пример нашим депутатам и долбаной золотой молодёжи, а мы, в свою очередь, коленки демонстрируем, губы облизываем, пальчиками по бокам водим, ненавязчиво намекая на интим. А старикашки, конкретно от коктейлей не прутся, так, пивасик потихоньку тянут и беседу ведут. Серж посмелее оказался, томно в зрачки мне впялился и поёт: «Тут, девоньки, шумно и накурено; может, отвалим на хату, продолжим беседу в более близкой обстановке?»

– Ну, а вы чё? Решили пердунам карманы пощипать?

– Я Викуле подмигиваю таинственно и отвечаю: «Не исключено, пацаны…". В конечном итоге вывалились мы из этого гадюшника и тачку поймали; пока до места пилили, зарулили в супер, шампусиком затарились, фруктами, конфетами. Короче, пока всё в цвет. Хата оказалась упакованная, только маленькая: одна огромная комната, тут же кухня, тут же сексодромы, – в общем, студия. Ну, сели мы бухать. Прикольно со старыми продвинутыми пердунами общаться. Я-то думала, что пенсионеры нас малёха потискают, по попке погладят и бабла отстегнут за удовольствие.

– А чё, разве не так?

– Ещё как не так! К двенадцати такая оргия началась, у меня давненько такого не случалось. Я с Серёжей на одном диване устроилась, кувыркаемся по взрослому, а Вика с Сашей на соседнем пыхтят. Камасутру практикуют. Пенсионеры оказались секс-профессорами, а мы с Викулей в роли учениц. …К трём часам ночи близнецы, наконец, угомонились, я начала засыпать от переизбытка качественного секса, вдруг слышу в темноте шёпот моего Серёжи: «Шура, давай бабами меняться».

– Ну ни фига себе, клюква! Ну и чё ты?

– Да я-то не против, а вот Вика отчебучила фортель. Демонстративно так встаёт, свет включает и обиженно объявляет: «Таня, пошли отсюда, нас тут кажется за бл….й принимают».

– Да, резкий поворот вещей в природе. Ну и чем всё кончилось?

– Да порожняк получился. Молча оделись и вынырнули на холодную улицу; ни денег, ни презентов, срань полная. Тачку словили и к Вике отсыпаться попилили, я её по дороге заклеймила презрением. Вот так, а ты говоришь «старые пердуны»; да они в том клубяшнике любому молодому самцу фору дали бы…

…Компанию девчонок охватило недоумение и восторг одновременно. Каждая из них представила Сержа с седой бородой, как у Хэмингуэя, неутомимого в постели.

Слово взяла симпатичная блондинка Света.

– А я всю субботу в Инете пропарилась и ноль по-вдоль, «голый Вася», ни одного клиента. На улицу вылазить себе дороже, там же мафия, конкуренток полно, могут и в асфальт закатать. Сижу, как умная Маша в общаге, в окошко поглядываю. В итоге, уик-энд ни к чёрту, если так и дальше покатит, то я хрен на тёплое море скоплю.

– Свет, а ты губёнки-то закатай. Зырь, вон Натали за кабак отдаётся, за косметику, за шмотки. Курочка по зёрнышку клюёт, а ты замахнулась на Багамы. Главное, девочки, без комплексов в башке, и всё у нас получится, живём-то один раз.

…Слово опять взяла Таня.

– Я слыхала, что все бордели города срочно объединились и наняли конкретных хакеров, якобы нас отслеживать, потом налоги с нас брать, а кто рыпнется или в полицию побежит, того накажут, жестоко накажут, ведь мы почти половину клиентуры у них перехватываем. Ой, девчонки, как страшно жить становится!

– А ты, Танюха, не очкуй раньше времени, долби, пока не накрыли, а когда прижмут, дурочкой прикинься: типа я, не я и попа не моя…

– Светка, а я вот что меркую: мы же в принципе не шлюхи, на улице не торчим, в борделях не горбатимся, мы, скорее, гейши: разговор можем поддержать практически на любую тему, книжки читаем, в Инете сидим, по культурным местам тусуемся. Мы – новое поколение свободных девушек, мы – умные, красивые, ухоженные, не то, что эти плюгавки, зачуханки в массажных салонах.

– Тань, ты сейчас так красиво сбацала; я прямо зауважала себя, мне, например, совершенно не стыдно, чем я на жизнь зарабатываю.

…Со всех сторон раздался одобрительный гул: «И нам не стыдно! Молодец, Танюха». Таня хотела и дальше продолжить свою пафосную тираду, но прозвенел звонок, и все разбежались по своим местам.

…В аудиторию буквально ворвался доцент Шмуц Эммануил Израилевич.

– Господа студенты, точнее, госпожи студентки, поскольку у нас одни дамы на курсе, у меня для вас две новости: одна хорошая, другая, – очень хорошая. Начну с очень хорошей. Наш орденов Ленина и Октябрьской революции Педагогический институт преобразуется в Государственный Педагогический университет. Что это значит? Лично для каждой из вас это означает повышение статуса. Через год вы получите дипломы университета, а не какого-нибудь института. Я вас от всей души поздравляю, будущие педагоги! Это первая новость. Вторая состоит в том, что через неделю Вы сдаёте дифференциальный зачёт по педагогике обучения в начальных классах. Все, кто посещал мои лекции без пропусков и имеющие полный конспект лекций, получат зачёт автоматически! Старосты групп, прошу подать мне сведения об отсутствующих. А теперь запишите тему сегодняшней лекции: «Нравственное воспитание в школе».

– Вот вы, Татьяна Ясюкевич, что вы вкладываете в понятие «нравственность»?

– Ну, это когда надо беречь платье снову, а честь… ой, я забыла.

Не плачь, Света
Отвратительная новелла

«Трудное детство никогда не кончается»

Ежи Урбан

…Ответь мне, Господи, что я делаю в этом поезде. Кто я, и куда направляюсь на самом деле, – зачем мчусь из дома в далёкую Украину, охваченную гражданской войной?

…И эта пожилая женщина, почему она таким пристальным взглядом уставилась на меня?

Что вообще происходит?

Вопросы, вопросы…

Я, наверное, должна как-то ответить себе на эти вопросы? Но, с другой стороны, я никому ничего не должна – или должна? Полный винегрет в голове…

…Ну, раз мы оказались волею случая в одном купе, то придётся вступить в контакт – это просто необходимо мне, по жанру, по ситуации и, наверное, ей тоже.

Ведь когда мы расстанемся через какое-то время, то она пойдёт своей дорогой, а я – своей. Моя исповедь, как и её искренние признания, останутся навсегда похороненными в стуке колёс, в случайности встречи, во времени…

«Давайте знакомиться», – вымолвила наконец пожилая женщина с колючим взглядом…

Я нехотя отрываюсь от окна и встречаюсь глазами со своей надоедливой попутчицей. Мне не хочется знакомиться, но я фальшиво-вежливо отвечаю: «Давайте! Меня зовут Светлана. А вас?»

…На вид этой женщине около шестидесяти. Прикинута – в спортивный костюм; так обычно одеваются, если предстоит дальняя дорога. На лице ни грамма косметики, волосы с проседью скромно собраны в пучок, глаза с прищуром, – ну, обычная среднестатистическая российская бабушка из провинциального городка.

…Пожилая женщина в один миг оживилась и бодро ответила: «Я Мария Игнатьевна Бордачёва, заслуженная учительница РСФСР, сейчас на пенсии, направляюсь в Москву навестить свою детдомовскую подругу».

…«Вот это совпадение! Я тоже детдомовская», – подумала я, а вслух произнесла:

– Я еду в Москву по работе.

Кто я и куда направляюсь на самом деле – пусть останется моей маленькой тайной. Но, однако, нам жить в этом купе вместе четверо суток, и придётся что-то врать этой Марии Игнатьевне. Ладно, что-нибудь на ходу придумаю про свою биографию, семью, несчастную любовь, про… Короче, наплету ей с три короба; она, в любом случае, не сможет проверить…

…Повисла долгая пауза. Так всегда происходит при первом разговоре совершенно незнакомых людей.

…Я опять уткнулась в окно, вглядываясь в мелькавшие деревни, забытые Богом и бизнесом, разрушенные временем коровники и заброшенные сельчанами поля.

…Такое впечатление, что после перестройки, а точнее, после развала огромной страны, деревня остановилась в развитии, легла на бок и покорно ждала своей смерти…

Мысли и воспоминания в моей голове кружились, как осенние листья на ветру; внезапно я вспомнила, как много лет назад оказалась в детском доме (ДД)…

Девять месяцев до этого. Декабрь 2013 года. Томск.

…Двадцать второго декабря Хобби-центр с самого утра суетился в авральном, предновогоднем режиме. Почти пятьдесят клубов по интересам (разнообразные кружки, спортивные секции, художественные студии) не прекращали свою кипучую деятельность в предпраздничные дни. Каждый час, как сеансы в кинотеатре, проводились театрализованные новогодние утренники для детей: для одноклубников самого центра, детей из близлежащих школ и других, желающих повеселиться…

На два часа планировался новогодний спектакль для детей – выпускников детских домов и интернатов города. Серьёзные папы и мамы, поседевшие дедушки и бабушки – бывшие воспитанники детских домов, привели своих нарядных детей и внуков на ёлку.

…Девочка с грустными глазами в эффектном костюме бабочки глядела по сторонам, с интересом изучала обстановку и кокетливо крутила талией, показывая себя, демонстрировала окружающим великолепный костюм с крыльями за спиной, как у ангела. Веселье ожидалось нешуточное – с Дедом Морозом, Снегурочкой и другими сказочными персонажами в исполнении актёров театральной студии Хобби – центра.

…Я привела на ёлку двенадцатилетнего сына Сашу, ожидавшего с большим желанием и нетерпением этот утренник. Ну, а если честно, то с ещё большим нетерпением ждала этот праздник я. Нам, выпускникам казённых учреждений, хотелось как можно чаще, встречаться, общаться, делиться новостями, даже на детских праздниках.

К сожалению, чем дальше в историю улетают наши легендарные детдомовские годы, тем меньше круг встречающихся…

Умом я понимаю, что у всех каждодневные заботы: неугомонные проблемные дети, беспокойный шумный дом, требовательный нервный муж, тем не менее, моё сердце и моя душа не приемлют разобщение, оправдываемое объективными обстоятельствами, постоянной суетой и катастрофической нехваткой времени. Вместе с тем, по моим наблюдениям, довольно часто человек расходует не время, а себя, теряет годы на ненужную беготню, приобретая бесконечные болячки и незаконченные дела, фальшивых друзей и тараканов в голове… Время же, как вода в великой реке забвения, с невыразимой быстротой течёт мимо…

Бывает так, что человек только к старости начинает понимать, что и не жил вовсе, а чего-то ждал, на что-то надеялся, что-то откладывал на потом. А жить необходимо здесь и сейчас, безусловно, не забывая своё прошлое, как те грабли, на которые наступать второй раз уже нет нужды, и думать о будущем как о той мечте, что ещё не свершилась.

…Пока сын переодевался в костюм ковбоя, я направо-налево здоровалась с бывшими детдомовцами разных годов выпуска. Несомненно, бывших детдомовцев не бывает; в нас сидит какой-то испуганный и настороженный галчонок, постоянно стучащий внутри, напоминая о нашем непростом детстве и заставляющий жить так, чтобы у наших дочерей и сыновей детство оказалось более счастливым, спокойным и беззаботным. А с другой стороны, в нас сидит особый штамм – «Синдром ДД», другими словами, жалость к себе, недоверие, вороватость, жестокость, обострённое чувство справедливости.

…Наверное, те детдомовцы, которые не привели своих детей на этот новогодний утренник, забыли об этом, а, может быть, они стали невероятно занятыми; очевидно, найдутся и такие, для коих Новый год ассоциируется исключительно с получением халявного подарка.

…Ко мне приблизилась Мария Михайловна, бывший директор нашего детдома, в сопровождении импозантного мужчины лет пятидесяти; она нежно, по матерински обняла меня, поздоровалась и официально представила своего сопровождающего: «Вот, Светочка, познакомься, это мой ученик, выпускник 53-й школы, психолог и писатель. Он собирает материал для книги о детском доме и хотел бы с тобой поговорить, ну, как бы интервью взять, если ты не против».

«Мария Михайловна, я с большим удовольствием», – ответила я, разглядывая респектабельного мужчину с седой бородой и умными глазами. Незнакомец слегка наклонился, пожал мне руку и с искренней улыбкой произнёс: «Весьма приятно! Сергей Юрьевич, писатель».

Я внимательно поглядела ему в глаза, улыбнулась в ответ и вежливо поздоровалась.

– Поговорить, конечно, можно! Мне определённо есть, что рассказать. Но где?

– Давайте, Светлана, завтра на даче у Марии Михайловны.

– Согласна, только я могу вечером, после работы. Вас устроит?

…На этом обмен необходимыми любезностями закончился, пора двигаться в концертный зал и делать то, ради чего, собственно, мы с сыном и прибыли в Хобби-центр, а именно, праздновать детский Новый год.

…В ярком, украшенном зале на сцене громоздилась новогодняя ёлка – вся белая и пушистая, как в сказке, заснеженная, наряженная красными и зелёными огромными шарами. Детей вместе с сопровождающими лицами набралось человек пятьдесят.

…Свет плавно погас до романтических полутонов. На сцену выскочили сказочные гномы, и представление началось!

Краем глаза я наблюдала за писателем. Он, как маленький непосредственный мальчик, неподдельно радовался каждой реплике Деда Мороза, искренне смеялся и громче всех хлопал в ладоши.

…Мы встретились на следующий день в семь вечера на даче у Марии Михайловны. «Света, построим нашу беседу в виде интервью, вопрос – ответ. Единственная просьба – отвечайте, пожалуйста, на вопросы честно, по возможности искренне, с подробностями и эмоциями», – начал Сергей Юрьевич. Немного помолчав, он поправил роговые очки и задал первый вопрос: «Как вы, Света, оказались в детском доме?»

…Я нахмурила лоб, сделала вид, что задумалась: «После трагической гибели моих родителей в автокатастрофе, я и две мои сестры какое-то время жили у бабушки с дедушкой. Им оказалось невероятно трудно прокормить нас, вот почему, меня определили в детский дом, Лизу забрали в церковный приют, а Кристину удочерила бездетная профессорская семья… Вот так, силой сложившихся обстоятельств, можно сказать, совершенно случайно, в возрасте восьми лет я стала воспитанницей детского дома номер 12 города Томска».

…Я на минуту затихла. Мысли (вслух – для читателей, про себя – для писателя): «Без всякого сомнения, мне понравился этот бывший ученик Марии Михайловны своей искренней манерой буквально без мыла лезть в душу, подкупающим вкрадчивым голосом и умением расположить к себе; так поступают все опытные психологи. Но страх раскрыться оказался сильнее, застарелые комплексы и многочисленные тараканы в голове соорудили высоченную стену между нами, а различные психологические защиты ощетинились иголками: изысканной вежливостью, поносным словоблудием, нескрываемым сарказмом, неуемным юмором, шпионской скрытностью… Щас, я тебе всё так взяла и рассказала, Сергей Юрьевич, – похожий на Хэмингуэя. Мы детдомовские! Нас голыми руками не возьмёшь, на сладенькое – лесть не купишь, на искренность не расколешь». Мои мысли-скакуны проносились табуном в голове…

Я довольно точно, по минутам, запомнила тот день, когда меня увозили в детдом. Врезались в память все неприятные ощущения, недетские эмоции и горькие переживания, несмотря на то, что это произошло почти двадцать пять лет тому назад. Судя по всему, те далёкие детские переживания случились на уровне стресса и навсегда остались в моей памяти, и будут, наверное, до конца дней моих доминировать над другими, более поздними ощущениями. Я хочу поведать про тот день, поскольку именно тогда кончилась моя домашняя беззаботная жизнь и начался кошмар в ДД.

…Зачем я об этом рассказываю? Кому это вообще надо? Для кого я изливаю свою израненную душу? Очевидно, для тех, кто отвечает за плановую выемку детей из привычной домашней среды, для тех, кто беспардонно и нагло экспроприирует ребёнка, как какую-то вещь, невзирая на слёзы, для тех, кто пропускает мимо сердца детскую истерику?

…Я уверена, что эту неблагодарную работу должен делать детский психолог, знающий, как правильно общаться с ребёнком. Иначе эта детская травма застрянет на долгие годы в голове.

…Итак, я дома, у бабушки, расположилась за столом и старательно оттачиваю свои любимые цветные карандаши, чтобы затем рисовать красивые яркие картинки. Бабуля в сарае, возится с дровами. Кроме меня, в доме никого нет.

…В дверь настойчиво постучали. Я, как и все маленькие дети, абсолютно доверчива, следовательно, не спрашивая «Кто там?», смело открываю дверь. На пороге маячит тётя со злыми глазами и дежурной улыбкой на лице, беспардонно оглядывает прихожую и без всякого разрешения вваливается в дом.

«Девочка, как тебя зовут? Кто из взрослых дома? Где твоя бабушка?», – скороговоркой выстреливает она. Я разглядываю серьёзную тётю и нахожу её похожей на нашу соседку. Поэтому без всякого страха спокойно начинаю отвечать на её многочисленные вопросы.

«Зовут меня Света! Я дома одна, буду сейчас рисовать жёлтое солнце и зелёную траву. Бабуля там, в сарайке перекладывает дрова», – обстоятельно отвечаю я, совершенно не подозревая, что через несколько минут у меня начнётся другая, совсем новая жизнь, без бабушки и дедушки, без любимых игрушек.

…В этот момент в дом входит моя любимая бабуля и с испугом косится на непрошеную гостью. Тётя со злыми глазами не позволяет ей даже раскрыть рот, начальственно поднимает вверх указательный палец и произносит заученный текст: «По решению суда и органов опеки ваша внучка, Света Рудина, должна быть доставлена в детский дом для постоянного проживания». Прозвучало, как ордер на арест. Глаза бабули испуганно округлились и наполнились горькими слезами; она, вдруг, поняла, что у неё забирают последнюю, третью внучку. Губы её задрожали и она смогла лишь вымолвить: «Я поняла, что нужно от меня?»

«Приготовьте свидетельство о рождении девочки, – отрезала ледяным голосом социальная работница. – Да, вот ещё, оденьте её во всё чистое, и пусть выберет любимую куклу с собой, это мы разрешаем», – добавила она.

…Пока проходил этот странный диалог между взрослыми, я притаилась в сторонке и не могла понять, что происходит. При чём тут моя любимая кукла? Почему у бабули слёзы на глазах, и злость в глазах у незнакомой тёти?

…Когда формальные переговоры закончились, утрясён акт «сдал – принял», я, одетая, сидела на стуле с любимой куклой в руках, бабуля на ватных ногах просеменила ко мне: «Светочка, будь послушной девочкой и не плачь».

Всё ещё не понимая всей трагедии происходящего, я громко произнесла: «Баба, я не буду плакать. Я ведь уже большая».

Тётка серьёзно на меня взглянула, схватила тисками мою ручонку и приказным тоном объявила: «Всё! Прощаемся!»

…И тут, услышав слово «Прощаемся», я заревела навзрыд, изо всех сил попыталась вырваться, убежать и спрятаться, но злая тётя буквально выдернула меня на улицу.

Я упиралась, неистово кусалась, истошно орала, как резаная, но всё оказалось напрасно… Социальная работница с помощью водителя, как мешок с барахлом, закинула меня в машину. На пороге дома, еле-еле держась на ногах, стояла моя бабуля, жалобно всхлипывала и безнадёжно махала рукой.

…Всё, жернова закрутились! Жизнь домашнего ребёнка резко закончилась и началась казённая житуха.

Меня доставили в детский приёмник-распределитель, повели в столовую, где старшие мальчишки во время казарменного приёма пищи сильно матерились, после притащили в отдельную комнату, где больно остригли наголо. Конвейер работал бесперебойно: обязательно накормить, оболванить, как овцу, и в тот же день определить в ДД.

…Обшарпанная казённая столовая издавала целый букет неприятных запахов. Вонь прогорклого вонючего маргарина вперемешку с запахом квашенной капусты я запомнила на всю жизнь. Не сказать, что я была голодной, но, очевидно, под действием стресса, много и жадно ела, запихивая в рот кашу, варёное яйцо и хлеб, запивая всё это жиденьким чаем. В детском приёмнике-распределителе такая еда называлась «завтраком».

Детей различного возраста в тот день оказалось много; они, как затравленные зверьки, испуганно озирались по сторонам, быстро ели, некоторые, прямо руками из тарелки и только монотонный стук алюминиевых ложек нарушал зловещую тишину, да ещё приглушённые ругательства малолетних хулиганов…

Наевшись, я сидела притихшая, всё ещё до конца не соображая, что происходит и что случится дальше. Я вспомнила слова бабушки, давшей мне последнее напутствие: «Светочка, не плачь».

…Спасибо, бабуля. Плакать я больше не стану никогда; всего за один час я повзрослела.

В столовую заглянула толстая тётя, с красным, круглым лицом, в милицейской форме, молча схватила меня за руку и потащила на допрос.

«Как звать?» – жёстко спросила она.

«Меня зовут Света», – c вызовом ответила я.

«А отчество у тебя есть? А то, может быть, и отца у тебя нет?», – отчеканивала слова красномордая, впившись в меня зенками.

…Я обиделась на такое предположение и опустила глаза: «Есть у меня папа и мама, только они сейчас уехали далеко».

Милицейская тётка нервно порылась в своих бумагах, что-то прочитала и, немного смягчив тон вымолвила: «Ладно, знаю я, куда уехали твои родители. Но ты мне всё равно не груби, сопля ещё, а ершистая какая. Я тут всяких уродов повидала».

Эта женщина, очевидно, считала всех детей, находившихся в детском приёмнике, маленькими сволочами, не зависимо от социального происхождения, умственного развития, возраста и хулиганской легенды.

После допроса меня затолкали в ту же машину и покатили по детским домам, искать мне кров.

…Бесспорно, писатель не мог читать мои мысли, не подозревал о моих истинных переживаниях, не знал горькой правды. Немного поразмыслив, он задал следующий вопрос: «Светлана, расскажите, пожалуйста, о первых днях пребывания в детском доме, о ярких впечатлениях, о первых контактах».

Тяжело вздохнув, я продолжила изображать из себя человека, у которого берут интервью: «Так… Детский дом… Первые яркие впечатления..? Ну, тут особо вспоминать то нечего. Приняли меня хорошо. Все жалели меня, особенно, Мария Михайловна».

…Мои тогдашние эмоции, переживания и страхи останутся навсегда со мной. Это мой мир, и пускать в него кого бы то ни было я не намерена! Да и поймёт ли меня человек, не знакомый с детдомовской жизнью, не отбывший срок от звонка до звонка?

…Если по-честному, то всё происходило так:

«Детских домов в Томске несколько. Наша машина безнадёжно курсировала по городу от приюта к приюту в поисках места для меня; детские дома оказались забиты воспитанниками под завязку. Только третий вариант оказался удачным. Меня приютил детский дом номер 12».

…Стояло лето, знойный июль. Тополиный пух, как снег, кружился по детдомовскому двору, где бегали и резвились воспитанники, одетые почти одинаково, как инкубаторские цыплята.

Новеньких всегда лично принимала директор, Мария Михайловна Нехорошева. Дети с нескрываемым интересом разглядывали меня, что-то обсуждали между собой. Я же, с остриженными волосами и торчащими ушами, чувствовала себя неловко. Кто-то из мальчишек показал на меня пальцем: «Гляньте, Чебурашку привезли». Все расхохотались, а я стояла, озиралась вокруг и приготовилась разреветься от жалости к себе…

…Мария Михайловна не зло цыкнула на ребят и торжественно объявила: «Эту симпатичную девочку зовут Света». Затем, взяла меня за руку и повела к себе в кабинет. По негласному правилу все вновь прибывшие маленькие дети проходили необходимую адаптацию в кабинете директора, проще говоря, жили неделю в директорских апартаментах (играли, ели, спали, вживались в новую реальность).

За весь долгий, кошмарный день Мария Михайловна стала первым незнакомым человеком, приласкавшим и успокоившим меня. На какое-то время ко мне вернулось ощущение домашнего тепла; я устроилась на директорском диване и, забыв о своих переживаниях, заснула.

…Потом, был обед, который мне принесли прямо сюда, затем директриса дала мне цветные карандаши и бумагу; я долго рисовала, всё, что приходило в голову: бабушку, наш дом, большую злую машину, тётку в милицейской форме. Дальше был полдник, затем – ужин, после которого я опять калачиком свернулась на диване и, заботливо укрытая тёплым одеялом, задремала…