Текст книги "Последний приказ Нестора Махно"

Одесса. Порт. 6 апреля 1919 г.

– Доложите ситуацию, полковник Фрейденберг.

– Мой генерал, согласно графику, все погрузочные работы выполнены. В течение сегодняшнего дня двадцать два судна ушли с рейда с полной загрузкой. Двенадцать из них взяли курс на Констанцу, десять – на Севастополь. Докладываю: ваш приказ выполнен.

– А что с теми людьми, которые в порту остались? – бригадный генерал Филипп Д’Ансельм, командующий союзными оккупационными войсками на юге России уже мог докладывать премьер-министру Жоржу Клемансо о завершении операции по эвакуации французских и греческих войск из Одессы. Теперь генерал проникся сопутствующими вопросами, решать которые напрямую он был не обязан.

– Мой генерал, все суда вышли на рейд, груженые по ватерлинию. Свободных мест ни на одном борту не оставалось, – доложил начальник штаба, полковник Анри Фрейденберг.

– Значит, несчастным не повезло? – лицо генерала не выражало ни сожаления, ни сочувствия – только по-военному сухая констатация факта.

– Возможно. Но они на родине, – отрапортовал полковник.

– Что с матушкой, Анри?

– Мой генерал, я благодарен Вам за исключение, которое вы сделали для члена моей семьи. Матушка уже на борту.

– Не стоит благодарности, Анри. Иначе и быть не могло.

В этих своих словах бригадный генерал Д’Ансельм был искренним. По прибытии в Одессу, где разместился штаб оккупационных войск Антанты, командующий столкнулся с сотнями вопросов, которые следовало решить если не немедля, то хотя бы в течение нескольких часов. И тут провидение послало ему полковника Анри Фрейденберга – коренного одессита со всеми вытекающими отсюда последствиями.

После поступления приказа об эвакуации Анри находился дома лишь несколько часов, которые он потратил на то, чтобы уговорить свою маму последовать за ним. Лишь красочное описание перспектив, которые ожидают пожилую мадам Фрайдельберг после появления на Греческой площади первых же разъездов красной кавалерии, сдвинуло дело с мертвой точки.

После визита лекаря, неимоверными усилиями вернувшего давление мадам в норму, старушка мысленно попрощалась со всей своей недвижимостью в центре Одессы и приказала собирать ей чемоданы. Таковых набралось четырнадцать, но это нисколько не смутило её послушного, любимого сына, приславшего за багажом авто – действовать следовало оперативно, дабы маминька не успели передумать. В таком почтенном возрасте случается, что дамы могут быть так же непостоянны, как на заре своей туманной юности, но мадам Фрайдельберг уже свое слово сказала. Следует заметить, что свою железную волю, предприимчивость и хитрость полковник унаследовал именно по женской линии.

Генерал, находясь на мостике флагманского корабля, разглядывал причал Каботажной гавани в бинокль. Там бегущие от красных гражданские отчаянно штурмовали катер под французским флагом. Команда никого не пускала на борт, в ход пришлось пустить даже багор.

– По вашему мнению, Анри… Сколько еще нужно времени?

– Хочу надеяться на лучшее, но прошу еще час. Капитан Пинель отличается исполнительностью и пунктуальностью.

– Полковник… Ваши интриги я терплю исключительно из-за хорошего к вам отношения. Уже начинаю жалеть, что пошел у вас на поводу. Неужели эти бумаги того стоят?

– Мой генерал, эта оперативная игра велась несколько месяцев, и вот наконец-то нам будет чем уколоть немцев. Все свои делишки с большевиками они прокрутили лихо и с размахом. Я не уверен, что, оплачивая оппозицию в России, они рассчитывали получить именно такой результат – враждебную страну. Скорее всего их цели ограничивались выводом России из войны.

– Знаете, Анри… Возможно, я человек другой закалки. Мой враг всегда передо мной. Я его в бинокль могу рассмотреть. Эти ваши закулисные маневры, без сомнения будут по заслугам оценены во внешней разведке. Вы там тоже в звании полковника?

Подобными вопросами Анри смутить было трудно, он не скрывал, что выполняет поручения 2-го управления[27]27
  2-е управление – служба внешней разведки Франции во время Первой мировой войны.


[Закрыть]. Одесса недаром удостоилась внимания службистов. Если какая-либо европейская спецслужба не имела агентуру или резидента в городе, то можно было считать, что она отстала от реального хода событий минимум на год. Уникальная, раскованная атмосфера портового города позволяла затеряться в числе многочисленных иностранцев, пребывавших там по роду службы или просто так, для прожигания жизни. Сюда стекались потоки информации, совершались сделки, шла торговля секретами – настоящими и не очень.

– Я в звании полковника, мой генерал… – Анри натянуто улыбнулся. Шеф сразу смирился с некоторыми щекотливыми миссиями своего подчиненного, которые он никак не контролировал. Теневая сторона деятельности полковника его официальной миссии никак не мешала, он блестяще руководил штабом.

Спустя два часа пребывания на мостике бригадный генерал Д’Ансельм, испив горячего чая, всё же нарушил гнетущую тишину:

– Полковник…

– У нас есть ещё возможность ждать?

– Нет, Анри.

Фрайденберг вопреки всем правилам приличия и воинской иерархии никак не отреагировал на слова бригадного генерала, а поднял бинокль и пристально стал разглядывать причал порта, на котором толпилась разношерстная публика с багажом. Казалось, в этом муравейнике, колышущейся людской массе, невозможно различить знакомое лицо, но полковник потратил еще десяток минут, всматриваясь в каждого, кто попадал в поле зрения его мощного бинокля… Генерал Д’Ансельм молчал.

Неожиданно резко полковник оторвался от оптики и, повернувшись лицом к командиру, чётко отрапортовал:

– Да, мой генерал! Отдавайте приказ. Я все понимаю. Он не мог опоздать. Что-то произошло.

– Капитан, отзывайте катер. По его прибытии – поднять якоря. Курс на Констанцу, – скомандовал бригадный генерал капитану флагмана.

Катер под французским триколором так и не дождался своего единственного пассажира с жёлтым тонким портфелем…

Одесса. 8 апреля 1919 г.

– Сёмочка, а шо ви думаете за отех шлемазлов[28]28
  Шлемазл – недалекий человек.


[Закрыть] в зимних жупанах?

– Мадам Зборовская, я не их папа, шоб за них думать. От них так разит бормотухой и часныком, шо мухи падают замертво за квартал! Шо это за турки? Шо от них можно иметь хорошего?

– Сёмочка, а ви будете их селить?

– Та на чорта нам оте скаженные! У меня что, вид на море!? У меня нет вида на море!

– А если очень попросят?

– Всё. Нумера закрыты! Убытков нам не надо! У меня же люстры венецианского стекла!

– Ой, Сёмочка, я вас умоляю! Видала я те люстры!

– Мадам Зборовская, это наша тайна!

– Сёмочка, ваша мама воспитала-таки правильного сына, дай бог вам хорошую любовницу!

Уже сутки Одесса стояла на ушах в связи с приходом освободителей.

Комбриг Никифор Григорьев эффектно появился в городе со стороны Слободки. В сопровождении кавалерии полковник проследовал на открытом авто по Пушкинской, сорвав аплодисменты и восторженные возгласы. Свой выбор он остановил на гостинице «Бристоль», где занял второй этаж.

На балконе гостиницы теперь развевался красный флаг. В подтверждение серьезности намерений бывшего атамана, а ныне – красного командира товарища Григорьева с того же балкона обозревал свои дулом угол Пушкинской и Кондратенко[29]29
  Ныне – ул. Ивана Бунина.


[Закрыть] потертый в боях пулемет «Максим». Ни один прохожий пулеметчика рядом с ним не видел, поэтому жители соседних домов единогласно приняли решение, что «это для форсу бандитского».

Барышням, владеющим французским, мамы под страхом домашней казни запретили выходить не только в театр, но и вообще за дверь. Несколько дней назад, на Греческой или Скобелева[30]30
  Ныне – ул. Еврейская.


[Закрыть], повстречав офицера, мадемуазель могла лишь смущенно улыбнуться и смиренно опустить взгляд в ответ на его жест, напоминающий отдачу воинской чести. Сегодня мадемуазели пришлось бы спешно ретироваться под одобрительные возгласы не по сезону одетых военных с красными лентами на папахах – части Григорьева пришли в весеннюю Одессу в зимнем обмундировании.

Все постояльцы из «Бристоля» поспешили разместиться в более спокойных местах, если таковые можно было теперь найти в вольном городе. Немногочисленное войско Григорьева потерялось в городских кварталах – поодиночке и мелкими группами воины брали от жизни всё, чего им недоставало в зимнем походе.

– Миша, к тебе имеет дело Иосиф Аглицкий с Пушкинской, – Майорчик[31]31
  Мейер Зайдер – адъютант Михаила Винницкого (Мишки Японца).


[Закрыть] почтительно нагнулся, чтобы Японец мог его слышать, а некоторые случайные посетители кафе «Фанкони» – нет.

– Там что-то настоящее? – поинтересовался Король, нехотя отложив в сторону свежий, возможно и последний, выпуск газеты «Одесскiй листокъ».

– Йося имеет вид взбудораженный, – кратко описал ситуацию Майорчик.

– Зови.

Не успел Миша отпить свой кофе, как возле стола появился явно смущенного вида молодой человек, лицо которого было покрыто от волнения красными пятнами.

– Михаил Вольфович, я бы не приперся за просто так… – юноша впервые имел личное общение с королем преступного мира вольного города и от того пребывал в глубоком волнении.

– Я думаю, если у порядочного человека есть ко мне дело, так я должен выслушать.

– Спасибо, Миша, за комплеман, я потому и пришел, что моя порядочность мине жизни не даёт уже второй день, – Йося поборол нервы в голосе после первой доброжелательной реплики Японца. Тот, вопросительно глядя на визитера, ожидал продолжения разговора – обычно в этом месте от визитёра следовала какая-то просьба или жалоба.

– Мы тут третьего дня на лестнице фраера одного… ну, того…

– Кокнули, что ли? Что-то я не слышал о трупе на Ришельевской лестнице[32]32
  Потёмкинская лестница.


[Закрыть] третьего дня.

– Та не, Миша… То была от Дерибасовской лестница. Так мы его почистили, ну и да, взял я грех на душу. Иначе не увидел бы я сегодня короля, понимаешь, одели бы меня уже в клифт деревянный[33]33
  Клифт – пиджак. Деревянный клифт – гроб.


[Закрыть], и лежал бы я там, молодой такой, с дыркой в боку.

– Слушай, Йося… Ты ведешь себя, будто с мамзелью заводишь. Меньше пафоса. Чего хотел?

– При французике том портфель был, – молодой человек произнёс это с важным видом, сделав в слове «портфель» ударение на первый слог.

– Ну? – томимый непониманием, Японец начинал выходить из себя. Тут григорьевцы воровской люд прижали, людям работать не дают, а Йося всё никак не разродится…

– Мама говорила – учи, сынок, языки, тебе пригодится. Таки пригодилось. Я эти бумажки прочёл. Они на немецком.

– Ну? – ещё громче подтолкнул Йосю к финальной мысли Японец.

– Миша, это очень секретные бумаги. Там так и написано вверху – «Ну очень секретные бумаги».

– И что, какие будут предложения?

– Я их вам, Миша, отдам, а мне взамен денег не надо. Я и так не знаю, на чёрта я их подмел. А вам пригодится, у вас уровень!

– Не имею возражений. Мы почитаем, и если что – за нами не заржавеет, – резюмировал Японец. – Так, а где бумаги?

Йося, хоть выглядел как юнец, ума к своим двадцати годам уже нажил:

– Три минуты. И я здесь.

Через указанное время Михаил Винницкий, известный в миру как Мишка Японец, держал в руках тонкий портфель из желтой кожи.

Весь день до самого вечера к королю одесского криминалитета стекалась со всего города информация о происходящем. То там, то здесь люди воровской специальности попадали в неприятности с красноармейскими патрулями. В порту, где интервенты оставили после себя море добра, форму, боеприпасы, технику и прочее, нужное в хозяйстве барахло, были расстреляны на месте два человека, разжившиеся четырьмя рулонами сукна. Глаза[34]34
  Уличные разведчики.


[Закрыть] докладывали, что ночью в «Бристоле» состоялся неимоверный кутёж – на подводе, запряженной добрым битюгом, привезли бочку красного вина. Катить наверх её не стали, разливали во что попало прямо в парадной зале, а потом до утра орали песни и палили по люстрам.

Последней каплей стали слова Майорчика:

– Миша, этот атаман дюже лютует.

– Что там еще? – одной плохой новостью больше, одной меньше, настроение всё равно было безнадёжно испорчено.

– Приказал расстреливать нашего брата на месте преступления в целях борьбы с преступностью.

– Эх, как завернул, шкура петлюровская!

– Позволю себе встрять, Миша, он не петлюровская шкура, а красная, – поправил своего шефа Майорчик.

– Эти шкуры перекрашиваются быстрее, чем сохло бельё в заведении покойной мамаши Мозес, царствие ей небесное! Вот увидишь, Мейер, пройдёт время, и он опять масть сменит.

– Ну, хорошо, пусть будет петлюровская. Может, оттого он чекистов так ненавидит.

– А что с чека?

– А он их тоже собрался к стенке ставить.

– И как? Получилось?

– Да не очень, Миша… Кто смылся, кто телеграфировал в штаб ихний… Такое… Жертв и разрушений нет. Но уж больно орал, что постреляет.

– Да слабоват он на чека рыпаться. Тем более они одного поля. Этот не Гришин-Алмазов[35]35
  Гришин-Алмазов, Алексей Николаевич – генерал-майор, военный губернатор Одессы до марта 1919 г. Отказался от перемирия с городским криминалитетом, предложенного Михаилом Винницким. Выжил после нескольких покушений, организованных на него Японцем.


[Закрыть]. Этот попроще будет. Кстати, а что там наш генерал? Что люди говорят?

– Говорят, ушел в Бессарабию.

– Один ушёл, другой вон пришёл… Что им всем неймётся, Майорчик? Что им надо из-под нас?

– А мёдом тут намазано, Миша. Ладно… Тут ещё коммерческое сообщество жалуется… Люди обоснованно волнуются. Ювелир Костюковский, так тот в лоб спросил: «Люди дорогие, я делаю взносы, свою часть договора исправно выполняю, а у меня неприятности такие, будто вас тут и не стояло».

– Что стряслось у почтенного Зиновия Яковлевича? – искренняя забота о благосостоянии известного ювелирных дел мастера сквозила в голосе Мишки Японца. Зиновий Яковлевич не только состоял на учёте как личность неприкосновенная в силу ежемесячной оплаты взносов на людские нужды, но и оказывал Мише мелкие услуги. Мог за ночь разобрать на запчасти колье, не спрашивая, откуда оно приехало, делал бесплатно экспертизу ценности камушков и утверждал подлинность проб на драгметаллах, ну и так, по мелочи – консультировал по ювелирному антиквариату. Обидеть Зиновия Яковлевича было всё равно что плюнуть самому Мишке под ноги.

– Кто старика обидел? – конкретней сформулировал вопрос Японец.

– Новые власти. И не только его, – ответил Майорчик.

– Вы, Зайдер, тянете кота за хвост. Нельзя ли конкретней, пока я не разволновался.

– Григорьев наложил контрибуцию на коммерсантов. Повелел собрать пятьсот миллионов до двенадцатого числа. Старики расстроились, говорят, во всей Одессе нет столько наличности.

– Сумасшедший поц! Что он себе думает? – взорвался Японец.

– Он себе думает, что если ему рукоплескали на Пушкинской, то он теперь Господь Бог.

– Месье Никифор несколько самоуверен… – Мишка о чём-то задумался, придвинув кофе к себе поближе. – А где этот Йося, что вчера портфель принёс?

– Доставить? – немедленно отреагировал адъютант.

– Что ты, Майорчик, такой заводной? Не доставить, а пригласить и проводить, чтобы побыстрее. Мальчик сделал нам подарок, он заслужил почтение.

Через час Иосиф сидел напротив Японца за тем же столиком, что и вчера.

– Йося, меня терзает вопрос: Аглицкий – это твоя фамилия, или по костюмчику прозвали? – Иосиф на парадные выходы крайне редко надевал костюм английского покроя, и было это всего три раза в его жизни. Два из них он встречался в этом костюме с Мишкой.

– Это фамилия.

– С такой фамилией нужно только на Пушкинской квартироваться, да… – задумчиво произнёс король.

Йося предпочёл пока вслух не выступать – Японец вид имел задумчивый и хмурый. Что только юноше не пришло в голову за ту пару минут, пока Миша молчал. От того, что нужно было-таки кокнуть ту цыганку, что вслед ему на прошлой неделе крикнула: «Шоб ты сдох, жлоб!» и до того, что даже не успел маму поцеловать перед выходом.

– Иосиф… – многозначительно начал Японец.

«Та не… так не приговаривают» – облегченно вздохнул парень.

– Вот тебе вознаграждение. Бумажки твои достойные, – король протянул юноше конверт, а тот, в свою очередь, почтенно поклонился, справедливо рассудив, что заглядывать туда прямо сейчас было бы неприлично и оскорбительно. – Гляжу я на тебя и вижу: талантливый ты экземпляр. Одёжа приличная на тебе сидит как родная, за словом в карман не лезешь. У меня тут идея одна созрела…

– Можете на меня положиться, у меня ещё и новые туфли есть, – сострил Йося, подогнув ноги под себя, так, чтобы балдахин, надетый на кресло, скрыл его потресканые ботинки.

– Вот и чудно, Йося! Мы твои туфли выгуляем! – Японец рассмеялся и встал, чтобы размять затекшую спину. – И ты не стесняйся своих педалей, босяк! Время такое. Кто стесняется, тот задних пасёт, если жив останется…

Одесса. Гостиница «Бристоль». 9 апреля 1919 г.

Следующим утром Иосиф Аглицкий, надев-таки свои новые туфли, порядком натёр ногу, пока дошёл до «Бристоля». Мусье Барабанов, распорядитель гостиницы, получивший прошлым вечером просьбу от людей, которым он не мог отказать, провел молодого человека в подсобное помещение ресторана и обозначил фронт работы.

В силу того, что Йося умел варить только кофе по-турецки и имел в этом здании свою, отдельную миссию, порученную Японцем, то к нему особо никто не цеплялся – Барабанов распорядился, что юноша будет находиться за стойкой буфета, а не на побегушках. Исключением были заказы на второй этаж – в штаб Григорьева. Буфетчик Ципрадис воспринял этот приказ с таким облегчением, будто ему списали все карточные долги. За последние сутки со второго этажа ни копейки не заплатили, а когда он скромно поднял этот вопрос, ему красноречиво ткнули в лицо маузером, поручив к концу дня дать перечень поставщиков, которые отказываются везти в гостиницу продукты без денег.

Природная общительность сделала свое дело: после обеда Йося лично прислуживал полковнику и его приближенным штабистам.

– Ты это, малец… Шобы сюда больше никто не ходил. Ты будешь носить, а то у твоих дружков рожи кислые, будто не рады освободителям! – под громкий хохот прокартавил Никифор Григорьев. Йося закинул им пару-тройку анекдотов, после которых коридор еще долго сотрясался от громкого хохота красных командиров. – И не стой как истукан! Иди, вспоминай ещё чего-нибудь. Нам твои истории по душе. Принеси вина снизу и ещё анекдотов.

– Та любой каприз, товарищ полковник! – продолжение этой фразы «За ваши деньги» Йося предусмотрительно опустил и принялся проворно убирать со стола хрустальные пепельницы с окурками от самокруток, напевая себе под нос:

 
Мой братан для марафета бабочку надел,
На резном ходу штиблеты – лорд их не имел.
 

– Эй, хлопчина! А ты тутошний? – прищурив глаз от попавшего туда дыма, окликнул его один из командиров.

– А як же ж. Самый шо ни есть.

– А твоя кодла вся перепуганная, не такие как ты, да и жилетки у них по размеру…

Иосиф выпрямился, одернул униформу, которая ему была великовата и важно произнес:

– Имею честь прислуживать господам… Тьфу, товарищам… – моментально поправил себя Йося и тут же продолжил. – С особым усердием, потому как первый день работаю и не имею шанса обделаться. Денег надо очень!

– А что за песенку бубнишь?

– Та у нас тут народ такой: если не погром, то все поют или радостно гутарят.

– А про марафет[36]36
  Марафет – кокаин (жарг.).


[Закрыть] что знаешь?

– Господа интересуются или так, побазарить? – нагло ответил официант, протирая поверхность буфета, прожженную окурками.

– Никифор, а малый действительно не промах, – обратился к полковнику тот, что завёл разговор с Йосей.

– Достанешь?

– Та легко, – Японец наказал Йосе первым делом втереться в доверие, потом, по возможности, слушать всё и везде, и самое главное – протолкнуть в штаб кокаин. Раз парни гуляют, то чего бы и не попробовать.

– Только там, где эту радость раздают, принимают исключительно деньгами.

– А пулями принимают? – встречный вопрос официанта в тупик не поставил – уличная школа научила его быстро выкручиваться из любой двусмысленной ситуации.

– Та не… У них этого барахла – как у собаки блох. Господа имеют сложности с наличностью? Я буду посмотреть… Неужели, если уважаемые люди, которые банкуют марафетом, прослышат за то, какие уважаемые люди просят заказ, то они не сделают гешефт[37]37
  Гешефт – сделка.


[Закрыть]?

Официант Аглицкий сновал вверх и вниз до глубокой ночи, ублажая нового коменданта города. Исключением стали только полтора часа, которые он потратил на то, чтобы доставить зелье и доложить Японцу о том, что у Григорьева большой конфликт с ревкомом и ещё – что встреча назначена на завтра.

– Ты, что ли, Япончик? – Григорьев подошел к столу, где, попивая турецкий кофе, сидел гладко выбритый человек с тонкими усиками и нетипичным для этих мест разрезом глаз.

– Михаил Винницкий, моё почтение, – ответил Японец, небрежно поправив светлый шарф.

– Шо хотел атаман бандитов от коменданта Одессы? – Григорьев не так давно прилюдно обещал поставить Японца к стенке, но решил всё-таки его предварительно выслушать.

– Товарищ Григорьев… – Японец говорил медленно, размеренно. Его спокойствие и уверенность подкреплялись несколькими десятками вооруженных сорвиголов, ожидавших на всякий случай сигнала в ближайших внутренних дворах. – У меня есть деловое предложение.

– Говори, – Никифор водрузился на кресло, раскинув в стороны ноги, от чего столик качнулся, и кофе Японца пролился на блюдце.

Миша, собрав в кучу все свою силу воли, заставил себя сохранять хладнокровие.

– Я наслышан о вашем благородном порыве души – навести порядок в Одессе. Скажу, вам, Никифор Александрович, я того же мнения об этом вопросе.

– Ты, Мишка, не темни. Шо у вас всё так заумно? Есть предложение, вываливай.

– В Одессе много всяких флагов видали за последние пару лет. И за порядок мне рассказывал каждый новый комендант. Гришин-Алмазов к стенке собирался поставить, теперь вот вы… Я тоже за порядок. У нас тут все в равновесии – все сыты и накормлены, нам потрясений не надо.

– Хм… Ну ты и наглец…

– Та не, Никифор Александрович, я ж со всей душой. При всём уважении – ваших сколько будет? Тыщ шесть, семь?

Григорьев поморщился, впечатленный тем, как чётко Японец угадал количество личного состава находящегося в городе гарнизона. Мишка продолжил:

– Остальные по сёлам в округе. Им добраться – часа четыре на всё про всё. У меня двадцать по свистку будут в центре. На что оно нам надо, тягаться? Пулемет ваш на балконе – это ж не аргумент. Я предлагаю пакт о ненападении.

– Ты забыл про бронепоезд и танки.

– Ой, Никифор Александрович, я вас умоляю! Ну что, этот поезд приедет на Приморский бульвар? Он ездит по рельсам, так мне покойный папа рассказывал. А рельсы что, не ломаются? Или стрелки не заклинивают? Давайте не будем. Я пришел по делу, а не воздух сотрясать. С миром пришел, кстати. И в долгу не останусь. Как марафетик, зашел?

– Ух, ты… Так это ты «уважаемые люди»? – Григорьев удивился так, будто не понимал, что без Японца тут не обошлось.

– Та я не слушаю, что там на улицах гутарят…

– И как ты видишь наш договор?

– Вот это дело… – Японец поднял руку и Йося молча принес ему новый, дымящийся кофе.

– Разграничим город, и я на своей части гарантирую покой, как в лучшей больнице. Фонтан, Слободка, Молдаванка. Вы их не трогаете. Я не лезу в ваши дела в порту. Центр сами патрулируете.

– На границах посты и паспортный режим.

– А на шо оно вам надо? – искренне удивился Миша.

– А на то! Гарантируешь, что лазутчики не зайдут? – Григорьев рявкнул это так громко, что люди в зале, представлявшие обе стороны, напряглись.

– Ну я даже не знаю… До сих пор, кто хотел от жандармов спетлять, в катакомбы нырял. В Нерубайском зашел, на Ланжероне вышел. Ну, это как пример. И паспорт с собой не таскали, вы ж понимаете… вы, Никифор Александрович, не ответили… Марафет первоклассный, не находите? У меня проверенные поставщики… Думаю, мы можем себе позволить маленькое исключение и радовать вас иногда отменным качеством.

– Ты думаешь, что за пакетик порошка решишь тут все свои вопросы? – Григорьев побагровел от злости.

– Что вы, Никифор Александрович… Я знал, куда иду. Это же штаб, а не притон… У меня есть для вас интересные бумажечки, – Японец опять поднял руку, и моментально появился Йося. На этот раз с портфелем в руке.

– В этом ярком саквояже всего лишь одна тонкая папочка на тесемочках. Внутри несколько листов на немецком языке. Там же – перевод на русский. Это я позаботился, для вашего удобства.

Полковник Григорьев впервые за всю беседу заинтересовался и внимательно слушал Японца.

– Извольте кинуть взгляд, – Миша извлек из портфеля папку и передал её атаману.

Бегло пробежав взглядом по бумагам, Никифор удовлетворенно хмыкнул:

– Ты готовился к разговору, вижу…

– Та не то слово, как готовился, вы себе даже не представляете, – утвердительно ответил Миша с улыбкой, припоминая расстановку своих бойцов на соседних улицах.

– Это подлинники?

– Это всего лишь переводы, если мы ударим по рукам, у вас будут оригиналы на немецком. Я слышал, у нашего коменданта есть некоторые трения с ревкомом и чекистами? Так что, по рукам?

– По рукам, – Григорьев бросил красноречивый, испепеляющий взгляд на официанта.

Японец поднял руку в третий раз и сказал подошедшему с полотенцем на руке Йосе:

– Молодой человек, вы свободны.

Иосиф сначала положил перед Японцем точно такую же тонкую папку с оригиналами, тут же снял форменную жилетку, и, аккуратно сложив, повесил её на спинку соседнего стула. Молодой человек откланялся и уверенным шагом направился к выходу. Иосиф Аглицкий свою миссию выполнил, в этом заведении он больше не работал.

– А за того паренька не колотитесь… Я найду, кто вам марафет будет носить, – Японец обратил на себя внимание полковника, сверлившего колючими глазами спину уходящего официанта.

Григорьев, скрипя зубами, прорычал:

– Если окажется, что те бумаги фальшивые, лучше сам утопись в море. Иначе смерть твоя будет мучительной и долгой.

– Не окажется. Их реквизировали из рук сотрудника французской контрразведки. Известная личность в узких кругах, как оказалось. И потом мы же не фармазонщики какие… Что вы, право, Никифор Александрович. Обидеть хотите. Не надо. Не о том вы голову ломаете. Ваши соратники – люди резкие и бескомпромиссные. Поверьте, я знаю, за что говорю. Вы же понимаете, что владея таким компроматом на их вождей, вы условия диктуете.

– Или я себе приговор подпишу.

– Ну так держите дулю в кармане, Никифор Александрович! До поры до времени, как у вас говорят. Мне что, учить жизни полковника, который бронепоезд в трофеи взял?

Последняя фраза, безусловно, польстила комдиву, который сменил гнев на милость.

– Я так понимаю, мы договорились, товарищ комендант? – поднимаясь, решил поставить точку в разговоре Японец.

– Считай, что да. Но если твои будут бузить – не серчай. Ты порядок обещал.

– Слово своё я сказал. И ещё, Никифор Александрович… – Миша уже встал и надел шляпу. – На шо вам сдались те несчастные одесские коммерсанты с их жалкой контрибуцией? Они кровью кашлять будут, а пятьсот мильёнов и до следующей Пасхи не соберут. Вам что, государственных банков мало? Вон, дорогу перейти… Говорят, французские интервенты не успели его содержимое эвакуировать, а я ж за порядок! Что, я туда полезу? Да ни за что! Это мой вам второй подарок. Оставьте уважаемых людей в покое…