Текст книги "Последний приказ Нестора Махно"

Александровский уезд. Елисаветградский уезд Херсонской губернии. Село Сентово. 25 июля 1919 г.

– И шо от это нам, до утра здеся караулить? – В голосе молодого парубка с винтовкой сквозило какое-то отчаяние. Трёхлинейку[38]38
  Трёхлинейка – винтовка Мосина.


[Закрыть] эту он держал как-то неумело, с опаской. Всё время смотрел на примкнутый штык, боясь за него зацепиться.

«С такими каши не сваришь…» – Лёва объезжал посты, которые он расставил вокруг деревни. Для солдатиков служба эта была не в новинку – тех учить было не нужно, но сколько их, служивых? Процентов десять – пятнадцать если наберется, то хорошо. Остальные от сохи. За землю свою пошли, батьке поверили. После раздачи наделов в округе мужики, ошалевшие от такого нежданно привалившего счастья готовы были за Махно идти хоть на войну, хоть на каторгу.

– До рассвета будешь караулить. Потом сменю. И смотри мне, не спать! – грозно прикрикнул Лёва, восседая на своем коне. – Потом привычка появится, это первый раз тяжело, – смягчил тон Задов.

– Та это не волов гонять – сиди себе, сову слушай, – крестьянский сын с винтовкой принялся располагаться в стоге сена.

– Я тебе посплю! По самое не хочу отсыплю! – пригрозил Лёва.

– Да хорош стращать, я туда зароюсь, и меня не видать, а так что? И холодно, и на виду я, как цапля на болоте, – быстрыми движениями хлопец разобрал сено и залез в стог. – А ну, командир, привали соломкой, чтоб меня даже мыши не видели!

Лёвка рассмеялся и слез с коня, чтобы помочь замаскироваться неопытному бойцу.

– Та ты шо! Теперь не кури, паря… Огонёк папиросы в ночи за версту видать, а пылающий стог от горизонта будет виден.

– Не боись, разведка! – послышалось из сена. – Меня батя от табака пару лет назад вожжами отучил.

– Ну, тогда до завтра. До смены пост не покидать.

– Есть, товарышу командир! – ответил стог.

До рассвета дозорный пост в стогу на окраине села не продержался.

– Лёвка, вставай, там Павло пленных взял! – протрубил сонным голосом Щусь, громко пиная ногой дверь в хату.

Через минуту Задов появился в дверях, в одном белье, пытаясь протереть глаз.

– Кто такой Павло?

– Да Бойченко! Ты его в дозор самого поставил, без пары.

– Ааа… Я понял.

До штабной хаты пройти всего два двора, и Задов решил всю свою амуницию не натягивать. Накинул на плечи китель, да так и отправился. Не было никакого желания разбираться с проблемами до утра – Лёва провел на ногах и на коне почти все прошлые сутки, и валился с ног от усталости.

Деревенские собаки встретили его лаем, побудив всех соседей.

«Странно, что я не слышал их, когда Бойченко шёл. Это ж надо, как в сон провалился, будто литр самогона принял. Непорядок. Следует больше спать, а то так и беду пропустить недолго…» – мысли Лёвки последнее время постоянно крутились вокруг всяких возможных неприятностей, слабых мест в бригаде, людских поступков, слухов и разговоров. Как и подобает замначальнику контрразведки, Лёва Задов теперь ничего не воспринимал на веру, стал настороженный, как волк на охоте и весь погрузился в свою новую работу.

Бойченко ожидал своего командира во дворе, подперев дверь в сарай винтовкой.

– Паша, ну вышибут они дверь ногой, тем более она наружу открывается – останешься и без пленных, и без оружия, и без головы. Ну что ты такой простофиля? – возмутился Задов, завидев своего новобранца. Он сидел, улыбаясь во все тридцать два, явно гордый одержанной победой.

– Так а я на гвоздик закрыл, товарышу командир… – Паша никак не хотел признавать свою оплошность, выбирая из-за воротника забившиеся туда соломинки. – Вы ж с ними по всей революционной строгости и справедливости? Дюже мутные ходоки. Не наши. Говор не наш, морды не наши, чего это черти их принесли?

– Открывай, посмотрим.

Низенькая, просевшая дверь сарая громко скрипнула петлями.

– Выходи по одному! – скомандовал Задов, а в это время Паша Бойченко стал у него за спиной, с винтовкой наперевес. – Та подними винтовку, дура… Раз охраняешь, то держи дверь под прицелом. Сколько их?

– Та двое, товарыш Задов, двое…

– Если б хотели, так давно бы тебя разоружили, да в том сене и закопали бы, – раздалось из темноты сарая. – Мы выходим.

Пригнув головы в дверном проеме, в тускло освещенном штабном дворе показались два мужичка, одетые в чистые косоворотки, почти новые штаны, и обутые во вполне годные сапоги. Такой гардероб себе мало кто мог позволить из местных даже в воскресенье для похода в храм – сентовские крестьяне жизнью не балованные.

– Чьих будете? По какому делу? – Лёва сразу взял в оборот незнакомцев, стоящих перед ним с поднятыми руками.

– Что-то разговор не вяжется, когда под прицелом стоишь, – аргументировано заметил один их пленников.

– А ты мне тут свой устав не навязывай. Спрашиваю, каким ветром занесло? Глухой, что ли?

– А до атамана вашего дело у нас. Только ему откроемся. Да скажи ты ему, пусть штык в землю воткнёт! Вот патроны. Винтовка его пустая, – один из пленных бросил к ногам Задова обойму.

– А ну дай, – Лёва, не сводя глаз с двоих неизвестных, взял винтовку Бойченко, сдвинул затвор и нажал на курок. Выстрела в небо не последовало.

– Эх, ты… дубина стоеросовая… – Паша, до этого момента рассчитывавший если не на всеобщий почёт, то хотя бы на доброе слово атамана, теперь был готов сквозь землю провалиться.

– Говорим же, хотели бы – остывал бы уже твой караульный в стогу. Проспал он нас.

– Иди отсюда, гусар… Волам своим хвосты крутить. Бате скажешь – на всё село опозорился, но Лёва пока помолчит. Будешь должен. Флот наш тоже помолчит. Так, Феодосий? – обратился Задов к стоящему возле калитки матросу.

– Вот аж жалко. Кому рассказать – не поверят. Это кто кого привёл, Павло?

– Да ладно вам… Я первый раз. Пленные в штабе? В штабе! Потери есть? Потерь нет. И весь разговор. А патроны, так это… ну выпали.

– Иди, дрыхни дальше, хлопчина, с гостями мы сами разберемся. Задумали бы они худое – не стоял бы ты уже здесь, – Лёва отпустил бойцу подзатыльник такой силы, что шапка с его головы отлетела к забору.

– Вот, это другое дело, – пленные опустили руки, и, посмеиваясь, подняли с земли вещмешки. – Может, в хату проведете, до атамана? Или нам в хлеву ночевать?

– Та можно и в хату, у нас там НЗ есть. Неприкосновенный запас, – бодро ответил Щусь в предчувствии вкуса самогоночки, настоянной на прошлогодних ореховых перепонках.

Потому как хата считалась штабной, в ней никто не жил. Даже собаки не было во дворе. Никаких карт и документов, даже при желании, там было не сыскать. Сам батько Махно квартировался в другом месте и очень не любил, когда его без надобности тревожили.

Скорее этот двор служил махновцам местом сбора для совместного принятия решений и приютом для редких гостей. Именно такой случай и приключился этой ночью, правда, гости были незваные, и у Задова к ним имелось море вопросов.

– Ты Феодосий, душу не выворачивай наизнанку, как ты умеешь на подпитии. Слушай, да на ус наматывай. Пусть они говорят. Не перебивай и в споры свои теоретические не вступай. Понял? – упредил Лёва, рассмотрев на лице Щуся довольное выражение в предвкушении алкоголя. – И по фамилии меня не называй. А я тебя не буду. Только имя.

– Лёва… Ты ж меня знаешь.

– Так вот от того, что знаю, и прошу. Не выступай.

Гости скинули сапоги, отпили водицы колодезной и с радостью уселись на лавки возле пустого стола.

– Я Александр, а это Пётр, дружочек мой, – незнакомцы завязали разговор первыми.

– Саня и Петруха, значится… У нас тут всё просто, по-крестьянски… – Лёва полез на печку, откуда появилась бутыль с коричневатой жидкостью и свёрток в жирной бумаге.

– Феодосий, а где твой кортик? Сальца бы подрезать на закусочку.

– А это мы мигом, – даже глубокой ночью моряк не мог себе позволить выйти в люди без любимой портупеи. Правда, гусарский мундир он не накинул, посчитал, что тельняшки будет достаточно. Пленным оно как? Главное – первое впечатление, страх внушить, а кортик и кобура с парабеллумом на месте.

Щусь покромсал сало на крупные куски, пока Лёва разливал местного разлива коньяк по стаканам.

– Ну, тогда и мы в доле, раз наше досадное недоразумение так благополучно разрешилось.

Тот, который представился Александром, достал из котомки буханку хлеба, пяток вареных яиц и большую луковицу.

«Наше досадное недоразумение благополучно разрешилось…» – Лёва красноречиво посмотрел на Щуся, который схватил его мысль на лету.

– Давненько я, Лёва, с приличными людьми за столом не сиживал. Прям не припомню даже, когда последний раз с офицером пил. У нас в Севастополе за это сразу на гауптвахту сажали. У офицеров своя, у нас своя. А потом, как смута началась, так офицеры уже и не брезговали с нами за одним столом сидеть. Не все, правда, но то такое…

– Вы на Черноморском флоте служили? – поинтересовался Пётр.

– Было дело. С тех пор с бескозыркой расстаться не могу. Только лютый мороз и колючий ветер в лицо на полном ходу моего коня могут заставить сменить её на папаху, – иногда Щусь изъяснялся так витиевато, будто перед ним находились не сослуживцы и товарищи-анархисты, а юные барышни с раскрытым от удивления ртом.

– Он у нас романтик. Это у него от длительного общения с морем.

– Да! От этого никуда не деться! – Щусь снял бескозырку и повернул её золотыми буквами к гостям. – Вот! Пожалуйте! Лучшие, может быть, годы моей жизни! «Иоаннъ Златоустъ». Наливайте, друг мой Лев! Ибо рвётся душа моя морская на мелкие части в этой сухопутной дыре…

Лёва подвинул стаканы гостям, и, чокнувшись, они выпили по первой.

«Руки у них ухоженные, да выбриты гладко. Мужик, если бреется, так раз в неделю, а когда в путь идет, так бороду отращивает. Интеллигенция, не иначе. Да и луком не закусили. Яйцо почистили» – Лёва собирал в уме мелочи, позволявшие ограничить круг предположений об их гостях.

– Не, ну я офицеров уважал, конечно, что там говорить… И они меня уважали. У меня к ним вопросов не было, за исключением, если напротив друг друга не становились… Я же лучшим в экипаже был по боксу. Да… французский бокс… – Феодосий блистал красноречием, вопреки просьбе Задова.

– Феодосий Юстинович, у гостей может сложиться превратное впечатление, что вы командовали своим броненосцем, – Лёва попытался остановить поток речи Феодосия.

– Что вы, что вы, Лев, как вас по батюшке? – Спросил Александр.

– Николаевич. Лев Николаевич. – Ответил Задов, а Щусь при этом состроил такую комичную гримасу, что сам Лёва тоже не смог сдержать улыбку. Феодосий даже не задумывался до сих пор, что у Лёвки есть отчество.

– Интересная судьба у вашего друга. А броненосец «Иоанн Златоуст» немцы захватили в восемнадцатом.

– Да что вы! – Щусь искренне расстроился. – Это в моём кубрике какая-то немецкая задница теперь спит?

– Ну, не знаю, как там дальше сложилось, – Александр прервал Щуся. Его интересовали абсолютно другие вопросы. – Так, а когда мы можем видеть вашего атамана?

– А батько в уезд поехал. Там какие-то вопросы по боеприпасам, – после третьего разлива Феодосий заметно захмелел, даже не смотря на то, что в одиночку съел почти половину всего сала. Слова его были чистой правдой – он говорил о Несторе.

– Ну, а когда Никифор Александрович обещал прибыть назад? – Пётр отпил в этот раз поменьше самогона, чем раньше.

Феодосий от неожиданности поперхнулся, вдохнув хлебную крошку.

– От обормот ты, морячок! Сколько говорить, сначала прожуй, потом говори! – Лёва картинно стукнул его несколько раз по спине, да так, что тот с каждым ударом всё больше чувствовал себя гвоздём, входящим в доску.

– Никифор Александрович отдали приказание держать периметр до его возвращения завтра после обеда. За патронами поехал, у нас там состав стоит на станции, а здесь как-то неспокойно. Махновцы вон в Сентово засели… – Лёва понял, что их гости просто не туда пришли.

Счастливый случай, что ни Паша Бойченко, ни он, ни Щусь не произнесли вслух название деревни – Сентово и имя своего атамана – Нестора Махно.

– А что, разве вы с Махно не союзники? – удивился Александр, попросивший жестом подлить ему ещё немного божественного напитка.

– Атаман говорит, что у Махно союзник один – его личная хитрость. Не верит он Нестору, – сказал Задов, не отрывая глаз от стола. Именно поэтому он не успел заметить округлившееся от удивления лицо Щуся.

– Да, да! Никифор Александрович – редкого дара обладатель. Людей прям насквозь видит, чутьё у него на людей, – Феодосий ещё не разобрался в тонкостях, решил просто подыгрывать Задову.

– Кстати, он вас, похоже, ждал, да. Но мы думали, вы со стороны Александровска придете, так что, не обессудьте за такой приём. Вот, искупаем вину как можем… – пробормотал Лёва с видом провинившегося исполнителя.

– Не стоит оправдываться, Лев Николаевич. Осторожность – она сейчас втройне нужна. Антон Иванович, кстати, разделяет ваше мнение о проницательности Григорьева.

– Ну, так! Такую армию собрать – это вам не хрен собачий! – Щусь уж начал перебарщивать и по неосторожности кашлянул.

– Что, опять, братушка? – Лёва от души лупанул его по спине пару раз. Матрос Феодосий сразу же вспомнил своё обещание, данное во дворе – помалкивать и слушать.

– Ой, что то я вдохнул опять… Пойду воды хлебну…

– А я сразу понял, что вы от Деникина посланцы. – Задов решил идти в наступление.

Атмосфера и случайный поворот событий располагали гостей к откровенности. Нужно было этим пользоваться. Сколько раз Лёва убеждался на своём опыте – пока с человеком по-хорошему, он искренний, но по-хорошему никогда же не получалось. Приходилось бить, мордовать, руки марать. А если сразу лазутчик или предатель не раскололся, не стал говорить, то потом, как правило, уже ничего и не добиться, хоть ты все свои костяшки пальцев об его зубы разбей. Если человек смирился с перспективой собственной смерти – он для контрразведки материал бесперспективный. Молчать будет.

– И как же? – удивленно спросил Александр.

– Говор не местный, речь грамотная – образование за версту видно. Руки. Гляньте на свои руки. Они офицерские. Плюс выправка. Горбились вы неестественно. Красных офицеров с такими руками почти не бывает. Значит – белые. Ну, а про то, что вам Никифор Александрович нужен, вы сами сказали. А кто из белых офицеров может с поручением Григорьева искать? Только люди Деникина. Не припомню тут по близости других главнокомандующих.

– Браво, Лев Николаевич! – Александр поднял стакан. – Вы ценный кадр! Такая наблюдательность и логика мысли – поистине, вы настоящий детектив, да…

– Это хорошо, что вы к нам сразу попали, без приключений. Это редкая удача в наших неспокойных местах… Давайте за удачу поднимем, а? – Лёва по такому поводу встал, разлил по полной и заставил гостей выпить до дна.

Гостеприимство Льва Задова не имело границ. Щусь уже давно полез спать на печку, а Лёва все рассказывал жизненные истории деникинским офицерам.

– А теперь шкурный вопрос хочу разузнать, Санёк! – На правах хозяина Лёва давно перешел на «ты», но офицеры по-прежнему обращались к нему по имени-отчеству.

– Валяй, Лев Николаевич! – произнёс Пётр, пытаясь сфокусировать взгляд на тарелке с луком и салом.

– Пашка мой проспал вас?

– Как вы понимаете, он не добровольно обойму отдал, – тот офицер, который назвался Александром, производил впечатление старшего в этой паре, и по званию, и по возрасту. – Мы с обратной стороны подошли, уж было расположились, слышим – храп в стогу. Патроны забрали, а потом закурили и громко разговаривали. Долго разговаривали.

– А он что?

– А он с очумевшим видом выскочил из сена, – белогвардейцы дружно рассмеялись, припомнив, как Павло взял их в плен. – Руки вверх! Громко так кричал. Мы, конечно же, сразу выполнили приказ – штык-то у него на месте, пристёгнут.

– Да… беда моя – эти селяне… – Задов расстроился искренне. – Учить их и учить. Боеспособность так себе…

– Лев Николаевич, не рвите душу. Это вопрос пары недель. У Деникина учатся быстро, поверьте. Откомандируем в ваши части пару толковых офицеров – вы свой батальон не узнаете.

– Чего уж там батальон… пару полков наберется. Двумя не отделаетесь! Буду просить человек десять. Да таких, чтобы серьезные, чтобы наши руку почувствовали, силу! – Лёва стукнул кулаком по столу, да так, что стаканы подпрыгнули. – Наливай, Саня! Наливай! Мне вас Бог послал!

– Это дело нехитрое… – белогвардеец опустошил ёмкость почти до конца – самогона там осталось на донышке.

Задов встал, поднял руку, будто успокаивал публику на митинге:

– А я за атаманов наших хочу поднять!

Пётр помутневшим взглядом окинул двухметровую фигуру Льва Задова, возвышавшуюся над столом, сбитым из грубо отесанных досок.

– Антон Иванович – кадровый офицер царской армии в чине генерала. Это ваш Григорьев – не пойми кто. Атаман – это звание? – услышав этот выпад, напарник Петра, или его начальник, как определил для себя Лёва, громко на того цыкнул.

– Ваше благородие, или как там тебя… Ты не держи зла. Мы под погонами не ходили, мы по-своему разумеем. Ежели командир авторитета не имеет, то и атаманом ему не быть. Вот ваш Деникин – он сколько штыков собрал по сёлам?

Почувствовав на себе взгляд старшего, Пётр предпочёл не отвечать. Лёва заметил эту тонкость и, ощутив собственное превосходство, продолжил:

– Молчишь, ваше благородие? То-то… Ваша армия по уставу, да по приказу. А наша – по справедливости. Добровольно.

– Давайте за атаманов, да… – Александр посчитал необходимым разрядить обстановку, но хмель всё же взял своё. Опрокинув стакан, он продолжил:

– По поводку добровольцев – я с вами, Лев Николаевич, не согласен. Вы какой чин имеете, простите?

– Да нет у нас чинов! – в Лёвиной душе взыграла анархическая составляющая, и он тут же себя пресек. – Какие чины в поле? Павлуха тот, из стога, он какого чина?

– Как вы, милейший, в таком случае приказы отдаёте? Почему он вам должен подчиняться?

– Он знает, что я заместитель контрразведки.

– А Щусь если скажет, как Павлуха поступит? – не успокаивался белогвардейский офицер.

Лёва скрутил самокрутку, и всё то время, что он потратил на укладывание табака в газету, за столом царило молчание. Офицеры, воспитанные на дисциплине, почитавшие воинскую иерархию, искренне не понимали, как устроены эти партизанские части, что движет людьми и самое главное – как им удаётся при всей этой неразберихе ещё и одерживать победы.

– И Феодосия он послушает. Приказ выполнит, будьте покойны.

– И вот вы, руководитель контрразведки…

– Заместитель.

– Ну хорошо, не суть важно. Как вы собираетесь агентуру обезвреживать, если нет у вас подчинения? – Александр закинул руку на спинку стула и достал кисет с табаком.

«Ты смотри, и папиросы свои оставили, махоркой запаслись. Готовились, ничего не скажешь…» – приметил для себя ещё один штрих Задов.

– Званий нет. Подчинение есть. Добровольное. По способностям.

– Это мне напоминает анархистов. У Махно так заведено, – заметил Пётр.

Почувствовав, что наговорил лишнего, Лёва предпочёл переменить тему:

– Надо – будет вам звание. Раз приехали, то перемены нас ждут. Куда катимся, господа офицеры? Просветите.

– Не держите зла, Лев Николаевич. Этим атаман от генерала и отличается – чётким, военным руководством. И ещё скажу вам: это же не Деникин искал контактов, а Никифор Александрович предложил свои услуги в борьбе против махновцев и большевиков. Наша миссия – только ответ доставить. Всё у вас будет хорошо, поверьте. Ваш атаман предпринял правильный шаг.

– Эх… – Лёва отправился в закрома за следующей ёмкостью. Разговор только начал налаживаться и у белогвардейцев развязались языки.

С рассветом, когда закончились запасы спиртного, сало и прочая закуска, белогвардейцы не могли ни разговаривать, ни самостоятельно передвигаться. Лёва обыскал их карманы в поисках депеши. Только ощупывание подкладки одежды Александра дало результат. Через аккуратно распоротый шов Лёва извлек сложенную вчетверо бумагу, которую он прочел тут же, при свете свечи.

После некоторой встряски Феодосий Щусь таки приобрёл некоторую ясность мысли.

– Щусь, я остаюсь здесь, присмотрю за гостями, а ты иди, поднимай хлопцев. Когда эти неудачники протрут очи, хочу, чтобы они перед собой человек пять как минимум увидели. С них толку сейчас – как с козла молока. Не хочу господ офицеров будить, пусть последнюю ночку в жизни отоспятся… Батько из уезда вернётся, сам решит. Хотя что там решать, знаю я, какое его решение будет.

Поймы и балки покрылись густым утренним туманом, из плотного одеяла которого, то тут, то там возвышались верхушки крон деревьев. Где-то в густой их зелени перекликались горлицы, надрывались скандальные стаи воробьёв, оповестившие окрестности о том, что солнце вот-вот покажется из-за горизонта.

Коровы звали своих хозяек, протяжным мычанием умоляя опустошить их тяжелое вымя, а те, причитая, с пустыми ведрами быстрым шагом шли в хлева: «Почекай, рiдненька, почекай…»

Утреннюю деревенскую идиллию нарушил грохот несущейся в штаб тачанки. Возница, привстав на козлах, хлестал пару запряженных коней, словно уходил от погони.

– Тише, тише, Ванёк! Загонишь красавцев, успеем, – остудил пыл кучера пассажир в папахе. Его спутница, одетая в кожаный пиджак, с алым платком на голове, наслаждалась свежим воздухом и с удовольствием подставляла лицо встречному ветру, опираясь левой рукой на станину пулемета.

– Галя, оставь Максима в покое! Ты у меня не для стрельбы, а для идеологии!

– Нестор! Ревновать к пулемету – глупо.

– Галочка, я сколько раз учил – со мной не спорить! И этот платок! Ну смени уже его на какой-нибудь другой! У тебя полный сундук одежды! Троцкий нас вне закона объявил, а ты все тряпку эту таскаешь, не вводи в заблуждение крестьянский люд!

– А вот прямо сейчас и попрощаюсь с ним! – сквозь грохот колёс и подков о булыжную мостовую Нестор Махно расслышал эти слова с трудом, но улыбнулся, когда увидел, что его жена Галина развязала сзади узел и, взмахнув пару раз красным куском материи, отпустила его на волю встречному ветру.

– Вот, другое дело! А то лазутчики подумают, что к комиссарам в плен попали! Хлопцам нашим не спится, глянь-ка, Галя!

На улице, вдоль забора штабной хаты группами разговаривали между собой крестьяне-добровольцы, которые теперь, после разрыва Махно с красными, именовались бойцами Революционно-повстанческой армии Украины.

– Так я ж и кажу: а ну руки в гору! – Павлуха не пошел спать, ожидая развития событий, и теперь увлеченно доносил до любопытствующих сослуживцев подробности своего первого подвига.

– А они шо? – выпустив густое облако табачного дыма, поинтересовался здоровый усач в гимнастерке, подпоясанной каким-то ярким кушаком, под который рукоятью была вставлена граната.

– Так шо они супротив моего винтаря? Обделались, конечно… Потом всю дорогу жалились, просили дозволить руки опустить.

– А ты шо? – раздалось из-под прокуренных усов. Их обладатель категорически отказывался верить в Пашкины россказни и очень злился из-за того, что шпионы появились на выселках после того, как он сменился.

– А я кажу, держать! Держать руки над ушами! А то пальну прям в голову! – вчерашний караульный не на шутку разошелся, обнаружив вокруг себя восхищенную аудиторию. От провала его спасла тачанка, появившаяся в начале улицы.

– А вот и батько! – все взоры обратились в сторону мчащегося к штабу экипажа.

Остановив коней практически в самой толпе единомышленников, возница вызвал бурю восторга:

– Шальной наш Ванька!

– Не картоху возишь, атамана!

– Эх, как примчал!

Махно первым спрыгнул на землю, поправил папаху и, не обращая внимания на радостные возгласы земляков, галантно подал руку своей жене. Галина поднялась с сидения и на какие-то несколько секунд задержалась, осмотрев сверху толпу махновцев. Ещё не так давно она работала учительницей в земской школе Гуляйполя, а теперь, вместо того, чтобы проверять детские тетради, Галина Кузьменко, сменившая осенью восемнадцатого мел на парабеллум, повсюду следовала за мужем.

– А говорят, у Махно сброд воюет! – батько громко обратился к мужикам, рубанув рукой воздух. – Это кто ж такой бравый, что один двоих арестовал?

Из глубины окружившей Махно толпы раздались возгласы:

– Иди, Павло!

– Покажись атаману! – крестьяне крутили головами в поисках героя.

Смущенный парень оказался в первых рядах, прямо перед Нестором.

– Та це я…

– Один? Обоих? Так молодец, хлопчина! – батько схватил юнца за плечи и принялся их трясти.

– Первый раз в караул пошел!

– Во дает малец! – не успокаивались присутствующие, будто Павло как минимум сам взял в трофеи бронепоезд.

– А ну, Пашка, пошли, им в очи глянем! – Махно направился к калитке и мужики расступились, давая ему дорогу.

Во дворе штабной усадьбы было люду не меньше, чем на улице. Все они обступили кругом лавку, на которой спиной друг к другу сидели связанные Пётр и Александр. Их утро было мрачным и тоскливым: Задов не стал ждать, пока курьеры отоспятся, а растолкал и связал их, как только прибыло подкрепление.

– Ну что, соколики, говорят, заблудились? – Махно уже знал краткое содержание ночной беседы и понимал, кто перед ним – Лёва послал гонца, после доклада которого Нестор бросил всё, сел на тачанку и помчался в Сентово.

– Лёва, что скажешь? – атаман не считал нужным скрывать что-то от своих людей и решил устроить совет прямо здесь, во дворе.

Задов, терзаемый головной болью после ночного возлияния, уже успел облиться колодезной водой и прийти в себя. После этой, многократно проверенной на практике процедуры, замначальника контрразведки имел вид свежий и решительный.

– Значит так, докладываю, Нестор Иванович! – Лёва привычным движением погладил свою гладко выбритую голову, словно успокаивая бродивший там хмель. – Перед тобой, батько, пара белогвардейских офицеров. Вот этот, что постарше – Александром назвался, второй, напарник его – Петром. Идут к бывшему комдиву Григорьеву с письмом от генерала Деникина.

Махно, заложив руки за спину, обошел пленников по кругу, опуская голову, чтобы заглянуть им в глаза:

– А что очи спрятали, господа офицеры?

После такой неожиданно жесткой побудки белогвардейцы ещё не осознавали, что произошло, лишь удивленно глядели друг на друга и на окружавших их людей. Любая попытка задать вопрос или переговорить друг с другом, пресекалась хлестким ударом Щуся. Теперь, когда Махно предстал перед ними, офицеры поняли всю глупость и нелепость своей ошибки. Оставалось ждать, какой ценой придется за неё заплатить – глаза мужиков, Щуся, Задова, Нестора Махно и стоявшей рядом с ним женщины искрились злобой и ненавистью.

– Так что хотел генерал Деникин от Никифора Александровича?

Во дворе установилась тишина – прекратился гомон и обсуждение перспектив пленников, махновцы притихли, обратив все свое внимание на белогвардейцев. Не каждый день такие птицы попадают в их силки.

Ни один из пленных не поднял головы.

– Вот, полюбуйся, Нестор Иванович, – Лёва достал из кармана накинутого на плечи кителя свернутую бумагу.

– А ну-ка… Что за телеграмма? – Нестор надел одной рукой круглые очки в черной металлической оправе, а другой стал отодвигать письмо подальше от глаз, чтобы навести резкость.

Читал Нестор молча, лишь незаметное шевеление губ подсказывало Лёве, что он делает это уже второй раз.

– Люди дорогие! Так счастье привалило в наш дом! – Махно взмахнул руками, будто искренне радуясь происходящему. – Лучше до свадьбы узнать, что милая гуляет, так ведь?

Толпа одобрительно загудела.

– Наш друг и соратник, Никифор Григорьев, сволочью оказался! Предатель, змей и паскуда! – Голос Нестора стал громким и четким – он говорил для своих людей.

– Гнида!

– Тварь подколодная! – мужики поддержали гнев своего предводителя.

– А что у нас делают с гулящими бабами, а? – взревел Нестор. Его лицо было перекошено от ярости и злости.

– Та оглоблей по горбу и на улицу! – раздалось с одной стороны.

– Отмудохать как следует, чтобы неповадно было, – выкрикнул кто-то с другой.

Нестор, выслушав все предложения, подошел к пленным и одним ударом ноги сбил тех на землю. После, ухмыльнувшись, стал на лавку, чтобы видеть окружавших его мужиков:

– Это ж командир целой дивизии, мужики… Вы представляете, сколько братской крови он мог пролить? Там что, не такие же мужики, как у нас? Да нет! Там, у Григорьева, и соседи ваши, и кумовья… А он нас под шашки деникинские хотел бросить. Каков подлец, а? И крови невинной на нём достаточно! Чем он от Петлюры отличается? Евреи скажут! А, Абрам?

Почтенного возраста старик с винтовкой вышел вперед:

– Кого господь от погромов петлюровских уберег, кто от этих демонов детей спасал, потом рассказывал, что Григорьев такой же, как и Петлюра. Зверь. Мало кто спасся из наших братьев…

– Точно…

– Это что же, супротив своих хотел?

– Стравить нас собирался? – страсти на спонтанно собравшемся совете накалялись.

– Да, да! Хотел! – Махно уже сбил с себя папаху и размахивал рукой, скомкав её ладонью. – Теперь смотрите, какая петрушка выросла… Вопрос стоит так: или он нас, или мы его! Именно его, а не его хлопцев!

– Правильно, наказать предателя!

– Да мы что? Против своих пойдём?

– Там разберемся, кто с нами, а кто – нет. Делом пусть покажуть, но хлопцы там смелые, наши хлопцы! И ума у них хватит! Спрашиваю вас, мужики, как положено у нас! Какой участи заслуживает предатель и белогвардейский прихвостень Григорьев, а?

– Связать и в погреб!

– А потом на хлеб и воду!

– Отметелить и на кабане прокатить! – Среди крестьян прокатилась волна смеха.

Нестор, повернув голову в сторону предлагавших варианты мести мужиков, вызверился:

– На кабане тёщу свою катать будешь! А во время войны, жестокой и беспощадной войны за нашу землю, за нашу свободу, за нашу Гуляйпольскую вольницу, иного наказания, чем смерть, за предательство быть не может! Или кто не согласен?

Махновцы замолчали, опасаясь перечить атаману.

– Вижу, опасаетесь, сдюжим ли? Да то несложно… Сдюжим, мужики, сдюжим… Со змеями хитростью надо. Разберемся. Конечно, в лоб на них не пойдем.

– Тогда расстрелять тварь! – это был голос Павлухи, проникшегося собственной значимостью – вон какую кашу заварил.

– На том и порешим, мужики! Будем считать, что вы меня уполномочили! Что я без вас? Да ничто! И никто! Мышь серая! Я тут не командую, я тут вашу волю и веру в справедливость восстанавливаю!

– Точно, Нестор Иванович!

– Говори что делать, батько! – под одобрительные возгласы присутствующих Нестор спрыгнул с лавки и надел свою неизменную папаху.

– А с этими что делать? – раздалось из толпы.

– Да что там мозговать, два патрона, и все дела! – последовал ответ с другой стороны.

– Ну, вот и решили, мужики! Всё по справедливости, так считаю! – крикнул Нестор так, чтобы его все слышали. – Расстрелять!

Щусь тут же, поправив сбившуюся набекрень бескозырку, полез в деревянную кобуру и достал парабеллум: