Текст книги "Покашеки"

История Пистона

Никто не знает, какими будут зернышки яблока, висящего на самой верхушке яблони… Тем более, никто не знает этого на тот момент, когда яблоня – еще сама зерно!

Вот так получилось и с Пистоном. Никто его не ждал, никто о нем ничего не знал, и никакой протекции ему в этой жизни не светило!

Его первые в жизни ассоциации, как он сам и поведал, были связаны с запахом стружки и шумом какого-то постоянного стука. Естественно, он и понятия не имел, как попал в дом деревянных дел мастера.

Мастер тот был человеком, очевидно, добрым. Обходился с ним сердечно.

Кормил и поил, а Пистон – знай себе расти, валяйся в стружках да нос свой любопытный суй во все. Но его счастливое детство продолжалось недолго…

Городок тот был приморским, и туда на постой регулярно заходили пираты. Времена тогда, прямо скажем, были «веселыми» – впрочем как и сейчас!

Особенно отличался по тем временам пират Зигинспуль со своей командой судна «Мизембра».

Ведь что вытворял! Он вообще был анархист до обратной стороны своих пяток! Не признавал ни королей, ни – тем более – королев, ни стран, ни границ! Коварный и хитрющий, как три гюрзы в одном букете!

Это он маскировал мачты своего корабля под пальмы, и заплутавшие корабли, в надежде обрести долгожданную землю, часто покупались на это.

Это он понял, что использовать рыбу-меч крайне выгодно!

Представьте… С детства воспитанная протыкать то, что ей укажут, рыба во время боя подплывает к вражескому судну и давай дырявить его почем зря!

Супостат и понять-то ничего не успевал, как шел ко дну!

Вот с таким коварным орудием можно было воевать с кем угодно.

В свободное от сражений время эта рыба, словно собака, плелась, а точнее сказать, плыла под кормой судна на самом обычном коротком поводке!

И секрет этот капитан хранил под страхом смерти. О нем знали лишь особо приближенные к «тирану морей».

Но однажды во время страшнейшего сражения с кораблями королевского флота метким выстрелом был снесена ростра пиратского корабля.

(Еще в древнем Риме носовое украшение корабля именовалось рострой). Зловещая рожа самого Зигинспуля, искусно вырезанная из дубового дерева, разлетелась в щепки так, что и ушей не нашли! И хотя корабль остался на плаву, жуткое огорчение по поводу потери физиономии «отца джентльменов» не давало покоя никому, особенно самому «отцу».

Предрассудки и суеверия сверлили мозг команды.

– Ну что это такое? Корабль без главного талисмана?!

И на коллективном собрании разбойничков-лиходеев было решено восстановить утрату в оригинальном виде в первом же встречном порту!

Ну теперь, уважаемый читатель, тебе уже нетрудно догадаться, в какой порт зашли пираты! Да-да! Именно туда, где так безоблачно начинал свою жизнь Пистон.

Именно этому мастеру был заказана новая ростра.

Мастер, понимая, что делать ее надо хорошо и причем очень, отнесся к работе с полной ответственностью. Не прошло и недели, как новая зловещая рожа таращилась на этот мир, отнюдь не делая его краше!

Уши, как новенькие (а они и были новенькими!) топырились на ветру, как бы призывая: а ну, рискни! Отверни эти локаторы, безошибочно определяющие азимут денежного звона! И тогда морские водоросли будут вечно молчать, храня тайну – в каком месте твой бестолковый череп тюкнулся о дно, чтобы пролежать там ближайшую сотню лет…

Зигинспуль лично принял работу и остался доволен. Дубовое изваяние погрузили на телегу и повезли к пристани…

Получив гонорар, мастер поспешил в лавку отметить это дело, не забыв и про Пистона, для которого прикупил молока. Но…

Сколько ни звал он щенка, вернувшись, сколько ни искал – так и не нашел.

Тем временем, затащив ростру на корабль, разбойники принялись устанавливать ее, тут-то Пистона и взяли тепленьким.

Сонный и ничего не понимающий, он выкатился из глубины дубовой фигуры и был схвачен злодеями. Правда, сейчас им было не до него, поэтому его сунули в чулан, чтобы не мешался под ногами.

Поначалу Пистона планировали съесть в далеких морских походах в случае острого голода. И сия перспектива, увы, не радовала последнего! Но потом, понимая, что мяса в нем немного – потому что это бассет, а не сенбернар, пираты решили, что пользы от него, как от чистящего пушки живого пыжа, будет больше! Тут-то его и нарекли Пистоном!

Парняге приходилось весьма не просто. Представьте себе – «шлепать» внутри ствола пушки, особенно, когда она только что отстрелялась и жгла пятки!

Псу с его чутким носом это не доставляло никакого удовольствия. Иными словами – лучше б его самого зарядили бы да и стрельнули бы куда-нибудь подальше!

Но жизнь диктовала свое, и короткие ножки все ходили по стволам туда и обратно, очищая их от остатков пыжей и копоти.

Его только и успевали доставать за секунду до выстрела! Баталии продолжались, но их результаты Пистона никогда не интересовали.

После очередной победы пса на веревке макали в море.

Просыхая от смытой гари и пороха, Пистон слушал бравые пиратские песни о мертвецах и сундуках. И при любой первой возможности с удовольствием читал. Этому его научил какой-то пленный доктор, которого впоследствии на что-то обменяли.

Так прошло немало лет, и может продолжалось бы до конца его дней, но в одной из напряженных битв рыба-дырокол закрутилась так, что перепутала родную «Мизембру» с кораблями вражескими и заодно наставила дырок и своим. В общем, тонуть начали все – и наши и ваши!

Пистон по причине своих малых габаритов имел большие шансы на спасение – он их и получил!

Ему хватило и той, второй ростры, опять снесенной за пару минут до отхода корабля ко дну.

Снесли ее ровно по самые уши, так что никому из тонущих и в голову не пришло цепляться за нее – не было смысла! Вот в нее-то Пистон и забрался и ощутил себя как в детстве, только уж очень сыром.

Пистон на острове

Через пару суток бултыхания по океану его выбросило на необитаемый остров, чему он был несказанно рад. Рад тому, что он совсем один!

И тому, что этого круглосуточного бардака больше не было и можно было отоспаться и насладиться тишиной и солнцем.

С пропитанием проблем не было – вокруг ползали крабы, валялись кокосы с их живительной влагой. Пес спал во все той же усеченной композиции – «Голова Зигинспуля», от которой, кстати, остались лишь два бешеных глаза и дурацкие уши. Пистон вытащил ее и установил на песчаном берегу.

Если посмотреть на нее издалека, со стороны моря, создавалось впечатление, что Зигинспуля зарыли по самые глаза!

Но в «голове» было уютней и безопасней в дождь и грозу.

Счета дням он не вел. И чего их считать – дни были счастливыми и беззаботными!

Но однажды и им пришел конец… Именно ее, голову вероломного капитана, заметил проходящий мимо королевский фрегат.

Понятно было, что это лишь произведение искусства, но ввиду особой «популярности» прототипа и в связи с особой опасностью разыскиваемого причалили.

Никого не найдя на острове, кроме бедного Пистона, счастливо потягивающегося в это неудачное для него утро, солдаты забрали его с собой на фрегат, пока как свидетеля для дальнейших показаний. А безумные глаза с ушами командора так и остались на берегу неизвестного острова впоследствии нареченным «Прикопанным командором».

Снова материк

По прибытии в один из портов бедного пса потащили на дачу показаний и записали с его уст все, что было интересно властям. После чего Пистона за неимением обвинительных улик выставили на порог уголовки в позе птицы и дали пинка для ускорения!

Долго ли, коротко ли плутал Пистон по ближним и дальним окрестностям, он и сам не сказал бы точно.

Только, уже испытывая устойчиво-жуткий голод, увидел на поляне корову. Вымя коровы буквально взрывалось от молока, и капли его капали на траву. Пистона такой провиант вполне устраивал.

Корова, наевшись и нагулявшись, пошла домой, а Пистон все следовал за ней, подлизывая на полных правах теперь уже безхозное молоко.

Вот так они и шлепали по прямой и пересеченной местности, пока не вошли в лес, и корова, не удержав балланс, свалилась в болото у замка Зильды.

Взбив изрядную волну, накрывшую ничего не ожидавших лягушек, «самоходный цех по производству молока» все же решил вернуться к сухопутью.

После двух минут отчаянного хождения по болотным прибрежьям и лягушечьим затылкам корове все-таки удалось выбраться на сушу, и она в панике рванула в неизвестном направлении, махнув на прощание розовой четверней ее вымени.

А Пистон понял, что молока больше не будет, и отправился спать под стены замка. Там его и взяли уже известным нам способом!

Такую историю он и поведал своим спасителям. Причем Мела и Шу его не перебивали вопросами. То ли потому что воспитаны были от природы своей, то ли проецировали его судьбу на свои? Никто этого не знает.

Однако с тех пор, как они обрели свободу и шли навстречу приключениям, прошло немало времени. И каждому хотелось передохнуть. Только вот показаться слабым никто из троих первым не хотел.

Солнце жарило вовсю, и разговор, после того как Пистон смолк, не ладился – устали!

В небе пели жаворонки, в кустах кустарились щекотяще-стрекочущие. Ощущение полного счастья необьяснимо растекалось внутри каждого по непонятным причинам. Хотя чего там непонятного – чувство голода, впервые за целую жизнь, – оставило их! (Зильда постаралась им угодить за пиршеством да еще и с собой дала).

Было лето, много солнца, они были вместе! Внезапно всем троим показалось, что знакомый им уже голос откуда-то из-под небес прокричал:

– Зильда знает все!

– Не может быть! – подумали они и переглянулись.

Первым прервал молчание Мела.

– А что, не пора ли нам передохнуть, а то с устатку уже какие-то голоса мерещатся!

И с ним, конечно же, все согласились.

Картофельная бомбардировка

Никакого специального места для отдыха не искали. Как шли, так и плюхнулись на траву.

Мела успел только отстегнуть свои ходули, обустраиваться сил не было. После такого утра, со всеми его разборками и пирами, дорогами и пеклом глаза слипались, и ничего выдумывать мозг каждого не хотел. Он хотел спать!

Пистон распластался на боку и захрапел первым. Шу и Мела расположились возле. На Пистона и головы никто не рискнул положить, хотя oн и выглядел соблазнительно мягко – нем было жарче вдвое!

Проспали прилично. И никаких жутей за это время с ними не стряслось.

Еще нежная истома растекалась по их телам, и их глаза не решили – открываться им или нет, как вдруг земля затряслась, и вокруг них что-то зашумело, заухало и зашлепало!

Срочно открыв глаза, все трое увидели голубое небо на фоне картофеля или наоборот – картофель в небе, преодолевающий силы притяжения, но сейчас это уже не имело никакого значения!

Случайно пролетавшая птица – и тут же «отоваренная» картошкой промеж глаз – даже и крякнуть не успела, как вошла в глубокий штопор и больше из него не выходила! Времени на размышления не было!

Его хватило лишь на то, чтоб увернуться от пяти-шести картофелин и добежать до огромной тыквы, лежащей в нескольких метрах от них!

К счастью, Мела был отстегнут. Через несколько секунд друзья были у цели.

Над тыквой уже изрядно кто-то поработал – выел изнутри! Она было полой!

Надо сказать, это всех порадовало! И друзья, подталкивая друг друга, заскочили в нее!

Последним был Пистон, он-то и закрыл входо-выход своим задом.

Балланс тыквы был нарушен и после много месячной недвижимости она превратилась в «ой какую даже движимость»!

Тыква с хрустом покатилась под горку, продолжая получать увесистые удары неприцельного «картофельного огня».

– Это картофельно-самострельные поля! – орал Мела внутри крошечного тыкво-танка (или как теперь все это можно было назвать?)

Причем… орал так, что никто и не сомневался, что это те самые поля! Но сомневался – не тронулся ли Мела умом?

Места внутри было маловато, но не настолько, чтобы совсем не бултыхаться от прыжков тыквы с кочки на кочку! Кроме того, зад Пистона, надежно прикрывавший выход из тыквы и регулярно натыкавшийся на камни, причинял дикие боли его хозяину. Поэтому Пистон тоже орал нечеловеческим голосом. Шу все сносила молча. В тыкве был ад, что лишний раз подтверждало его характеристики – «ад – это не когда плохо, ад – это когда плохо и никуда не деться…»

И ввиду того, что они никак не могли контролировать ситуацию, каждый из них смирился и уповал лишь на Всевышнего!

Хотя, глядя со стороны, все казалось нормальным…

Огромная тыква несется вниз под откос, а вокруг коричнево-желтым фейерверком взлетает картофель! Красота!

Но не будем смаковать ситуацию, она и так понятна. Непонятно, куда же прикатилась тыква?

Это не было понятно до тех пор, пока «фаршированая тыква» не взлетела в воздух, (от чего наших друзей замутило окончательно) и плюхнулась в воду.

Брызги воды освежили горемык и привели их в чувство. Редкие картофелины долетали до реки и плюхались с бессильной ненавистью мимо. А потом и это все прекратилось…

Тыквонавты

Наступила тишина, которая потихоньку стала приводить друзей в чувство. Шутка ли: сразу после сна – и такое!

– Да! А ходули-то – ку-ку, на поле остались! Там же, где и Зильдины провианты, – с грустью сообщил Мела.

– Может вернешься? – съязвила Шу.

– Да ладно вам! Чего уж тут? Живы, здоровы и на свободе, – разворачиваясь головой вверх, заметил Пистон.

– И куда это нас несет? – как бы себя спросил Мела.

– А куда бы не несло, все одно – мы на этот процесс повлиять никак не можем. У нас – ни руля, ни весел, ни паруса! – со знанием дела, ответил Пистон.

Тут ведь… как течение подхватит, туда и понесет, а уж куда – никто не знает! Может к берегу прибьет сегодня, а может в море утащит завтра!

– Какое тут море, Пистон? – спросила Шу.

– Какое, какое?! Да тоже самое и море, на котором я пиратствовал и на берег выброшен счастьем!

– Да… Хоть бы одну ходульку то… – посожалел Мела.

– К этой тыкве только ходули и не хватало, – скрипнула Шу.

– А что? Вот хоть бы мачта была! Натянули бы на нее рубаху мою или вот сумку, например, и все дело быстрее пошло бы!

– Ты что, Мела? По мореплаваниям соскучился? Тут надо думать, как на сушу выбираться поскорее, а не о романтических приключениях – тыква, все-таки, даже не лодка! Хотя и лодки тонут, как гвозди! – сказал Пистон с раздражением. – Уж я-то наплавался! С меня хватит!

В тот момент, когда разгоралась эта полемика, нельзя было забывать о том, что тыква была круглой и крайне неусточивой. Особенно трепыхаться в ней было нельзя.

Все, что можно было себе позволить, – это высунуть головы из нее и терпеливо глазеть по сторонам.

Шу и Мела сидели на спине у Пистона – иначе ничего не было видно.

Их глазам открывался живописный пейзаж спокойной реки. Берега действительно были далеко от них, и мысли о том, чтоб доплыть до любого из них, ни у кого не возникало.

К тому же из всех более-менее плавать умел только Пистон! Шу могла продержаться в воде недолго, а Мела вообще плавал, как молоток с железной ручкой и медной гравированой табличкой на ней – «За победу в плавании».

Понимая все это, оставалось только молча повиноваться воле судьбы и уповать на счастливый исход.

Где-то вдалеке, с правого борта, проплыл бобер. Горемыки от неожиданности мгновенным хором стали звать его на помощь, но тыква так накренилась, что все тут-же замолкли, а бобер покрутил пальцем у виска и ушел под воду!

– Может сейчас около нас вынырнет и спасет нас? – снаивничала Шу.

– Ага! Жди, щас! Bидимо, за психов нас принял, – не моргая, проронил Пистон.

– Эх! Нам бы такие лапы, как у него, давно бы на бережке сушились! – сказал Мела.

– Да! А там чего-нибудь и поесть нашли бы… – вставила Шу.

Она ела немного, но часто. Ей почему-то захотелось на сушу, на которой под ногами всегда можно было найти, чем похрустеть.

Однако время шло, и ничего необычного не происходило. Чайки – летали, рыба – плескалась, река – текла, а тыква – плыла.

Они жались друг к дружке, и им было тепло. Вся эта овощная пальба осталась где-то в прошлом и сейчас казалась полным бредом! Солнце полетело за горизонт, продолжая обматывать теплой световой лентой уже порядком подостывшие без него дали. Ну а в тыкве было, как в детской люльке. Друзей укачало, и они уснули.

Сон Пистона в тыкве

Во сне Шу и Мела сползли вниз, но еще раньше там оказался их «конь» —Пистон. Уснул-то он сидя, да вот потом завалился набок и сполз по стенке.

Ему снился мясной склад со свисающими с потолка окороками, колбасами, копченостями и прочими деликатесами.

Охранял ее какой-то заяц с мушкетом. Ну оно и понятно – заяц мяса не ест, ему и охранять доверили!

Большой такой сарайчик-то, светлый и, естественно, прохладный. И опять понятно – заяц-то на меху! Хотя и зипун на нем был и штаны ватные, и треух с кокардой. Но вот что интересно – на ногах его лохматых были тапки в виде зеленых гороховых стручков, и тапки эти почему-то все время его опережали! То есть тапок с ноги уползает, а заяц в него опять лапу сует – так и движется помаленьку!

Вот так фланирует он вдоль мясопродуктов, тыкает мушкетом в тушу и приговаривает:

– Да! Хорошо висит – жаль не морковь!

А тут, откуда не возьмись, на мясо кровожадные койоты полезли. Злобные такие, голодные видимо! Так и лезут, так и лезут – ну спаса нет!

Заяц-то не из пугливых был, только успевал по ним из мушкета бахать, а где и прикладом пригревал! И все бы ничего, да уж больно тапки-то ему мешали. Бывало, прицелится, а тапки – шасть – и совсем в другую сторону пошагали! Все это в значительной степени осложняло как прицельную стрельбу, так и оборону в целом!

Одно лишь спасало – койоты не допрыгивали до мяса, уж не говоря про то, чтобы дотянуться.

Мелкого пошиба был народец и для того, чтобы как-то за него зацепиться! Приходилось выстраивать всякие акробатические фигуры, типа – «три-два-один» или «два-два-два». Видно было, что номера были тщательно отработаны. (Очевидно где-то в полях?)

И пока они эти фигуры выстраивали, охранник успевал реагировать! А точнее – к моменту создания акробатического этюда в задуманный вид заяц успевал перезарядить и шарахнуть! Естественно, вся эта кавалькада сыпалась до уровня пола, и все начиналось сызнова! Тут бы «бомбилам» взять и наброситься на него в момент перезарядки, да тапки начинали работать в плюс. Становились на дыбы и не позволяли подойти!

Картина эта продолжалась, как это и бывает во сне, много раз. Пока не кончились патроны. (Даже во сне они заканчиваются!)

Мясолюбивые койоты, состроив запасную коварную комбинацию «один-два-три», в шесть лап все-таки добрались до охраняемого продукта и было сорвали его с крюка, как вдруг появился Мела.

Он достал из сумки глаз Зильды и, гордо подмигнув зайцу, направил его на висящие тушки. Глаз сверкнул молнией, и те мгновенно превратились в морковь!

Койоты, измотанные и голодные, ничего не понимая в происходящем, вцепились клыками в овощ! Чувство паники и бессилия привело их к чувству тотального разочарования, и они горько заплакали. Плакал весь акробатический этюд. Третьи плакали на вторых, вторые неудержно обливались на «фундамент», у которого от натуги глаза вылезли на лоб!

В общем, слезы лились во все концы амбара. И только охранник, обалдевший от счастья, говорил как завороженный: «Вот так-то, оно правильней, так-то лучше!»

Но cоленые-пресоленые слезы потерпевших даже Пистону попали на язык!

И Пистон подумал: не слезы, а просто морская горечь какая-то! И он был прав. Лизнув языком раз, лизнув два, он понял… что проснулся. Открыв глаза и вспомнив вчерашнее, он с ужасом высунул голову из тыквы и увидел… море!

Открытое море

Ну что тут сказать? Кошмар реальности обессиливал, обескураживал и, если есть такое слово, обезжизнивал!

В тыкве, в море, без весел и паруса? Застрелите меня все – мгновенно и надолго!

Пистон, конечно, не из слабого десятка был, но тут… он даже больше переживал не за себя, давно никому не нужную собачью душонку. Пистон больше переживал за друзей!

Он прекрасно понимал, что ужас, который пережил он, непременно перебросится на его дорогих друзей, а вот выдержат ли они?

Пробуждение Мелы не было затяжным. Его высочество, точнее сказать – «низочество», открыло оба глаза практически синхронно. Слегка скользнув взглядом по стенам тыквы и ее обитателям, он плавно понял – дело дрянь —

снова заснуть и проснуться в уже более респектабельных условиях вряд ли получится.

Собрав в кучу весь пазл предсонных, а также и внутрисонных свистоплясок, Мела предпочел не будоржить тину со дна, а пойти от обратного.

– Не правда ли, фантастическое утро? – произнес он.

– Правда! Не фантастическое! – крякнул Пистон, сплюнув наружу.

– То есть, ты хочешь сказать, что река не сузилась и до берега нам не доплыть? – раздражался очкарик.

– Я хочу сказать, что ничего, кроме тыквы, в холодной воде не сузилось! – буркнул пес. – К тому же это уже давно не река! Это уже вообще другая субстанция, другое водоизмерение! Наши предки, не срамясь друг друга, называли это морем!

– Как это море?

– А – так! Соленое, безбрежное, глаза б мои его не видели!

– Опаньки! – опнул Мела, который был готов к смерти с рождения. Однако и в нем элементы счастливой грядущей жизни регулярно встряхивались, и он заново начинал жизнь с радостью!

– Да! – с грустью выдохнула Шу. Она уже давно не спала, почувствовав запах морской соли. И что ее интересовало с утра, так это сколько времени потребуется ее крысиной душонке для всплытия со дна и дальнейшего подъема на небеса?

К тому времени солнце уже показалось над лонжероном. Море не буйствовало. Штиль успокаивал. А капли морской воды, попавшие на язык Пистона, были видимо результатом всплеска чьего-то проворного хвоста.

Друзья из любопытства повысовывались из плавсредства и чуть было не перевернулись.

Но скоро и баланс, и нервное состояние их были восстановлены.

Перед друзьями предстала живописнейшая картина – «Восход на море», творение гениальнейшего Творца! И ничего более впечатляющего они не видели!

Долго ли, коротко ли пришлось им любоваться морем, мы уточнять не будем.

Читателя ведь интересуют самые интересные подробности этой истории, а не каждая минута, однообразная и похожая на другую.

Голоду ведь входные билеты не нужны! И пока велись споры о том, кто сейчас что бы предпочел съесть… Внешние картинки моря стали пополнятся новыми объектами, доселе не видимыми нашими мореплавателями.